Страница:
Но его усилия оказались тщетными.
Сначала ему казалось, что он вьется по стене, словно плющ; позже он понял, что ошибся.
Сначала на его правое, затем левое плечо опустился груз до того тяжелый, что колени у Тибо подогнулись и он стал сползать по стене, как будто хотел сесть.
Это движение, казалось, отвечало желаниям субъекта, использовавшего Тибо в качестве лестницы.
Мы вынуждены признать, что этим грузом был какой-то человек.
Когда Тибо согнул колени, тот спустился и сказал:
— Прекрасно, Весельчак! Очень хорошо! Вот и все.
С последним словом он спрыгнул на землю; одновременно с этим окно наверху захлопнулось.
Тибо понял две вещи.
Во-первых, его приняли за кого-то другого, по прозвищу Весельчак; этот кто-то, по всей вероятности, спал где-то в ближайших кустах.
Во-вторых, он только что послужил лестницей для любовника.
Тибо почувствовал во всем этом какое-то неясное оскорбление.
Вследствие этого он машинально ухватился за болтающийся кусок материи, принятый им за плащ любовника, и держался за него с упорством пьяного человека.
— Ты что делаешь, негодяй? — послышался голос, показавшийся башмачнику знакомым. — Можно подумать, ты боишься отстать от меня.
— Разумеется, я этого боюсь, — ответил Тибо, — поскольку хочу узнать, что за наглец использовал мои плечи вместо лестницы.
— Ну и ну! — сказал неизвестный. — Так это не ты, Весельчак?
— Нет, не я, — подтвердил Тибо.
— Ну хорошо; ты это или кто-то другой, спасибо тебе.
— Как спасибо? Очень я в нем нуждаюсь! Вы что, думаете этим отделаться?
— Конечно, я так считаю.
— Значит, вы просчитались.
— Ну, отпусти меня, негодяй! Ты пьян!
— Пьян? Ну нет; мы выпили всего семь бутылок на двоих, к тому же четыре из них выпил бальи.
— Я тебе сказал, пьяница, отпусти меня!
— Пьяница! Вы меня назвали пьяницей за то, что я выпил три бутылки вина!
— Я тебя не за то назвал пьяницей, что ты выпил три бутылки вина, а за то, что ты совсем одурел от трех несчастных бутылок!
И незнакомец, жестом выразив соболезнование, попытался вырвать из рук Тибо свой плащ.
— Отпустишь ты мой плащ или нет, дурак? — снова заговорил незнакомец.
Тибо при любых обстоятельствах оставался очень чувствительным к обидам.
Но в теперешнем его состоянии обидчивость переросла в раздражительность.
— Черт возьми! — закричал он. — Запомните, красавчик мой, дурак здесь только один — тот, кто, воспользовавшись услугами человека, оскорбляет его вместо того, чтобы поблагодарить, и я не знаю, что удерживает меня от того, чтобы дать вам кулаком по физиономии!
Едва Тибо произнес эту угрозу, как с той же стремительностью, с какой стреляет пушка, когда огонь по фитилю добирается до пороха, удар кулака, обещанный им незнакомцу, обрушился на его собственную скулу.
— Получай, невежа! — произнес голос, в сочетании с только что полученным ударом вызвавший у Тибо некие воспоминания. — Получи; я честный ростовщик и даю сдачи, даже не взвесив твою монету.
Тибо в ответ толкнул его кулаком в грудь.
Удар был точным, и в глубине души Тибо остался очень доволен собой.
Но незнакомец даже не шелохнулся — как если бы ребенок щелкнул по стволу дуба.
Он ответил новым ударом, и этот удар настолько превосходил мощью первый, что Тибо понял: если сила незнакомца будет возрастать в той же пропорции, третьим ударом он неминуемо убьет его.
Но сама сила этого удара обернулась против незнакомца.
Тибо упал на одно колено; коснувшись земли рукой, он ушиб пальцы о камень.
В бешенстве вскочив с камнем в руке, он запустил им в голову врага.
Колосс вздохнул так шумно, как будто взревел бык.
Повернувшись вокруг своей оси, он упал на землю, теперь уже словно подрубленный дуб, и потерял сознание.
Тибо, не зная, убит или только ранен его противник, бросился бежать без оглядки.
XII. ДВА ВОЛКА В ОВЧАРНЕ
Сначала ему казалось, что он вьется по стене, словно плющ; позже он понял, что ошибся.
Сначала на его правое, затем левое плечо опустился груз до того тяжелый, что колени у Тибо подогнулись и он стал сползать по стене, как будто хотел сесть.
Это движение, казалось, отвечало желаниям субъекта, использовавшего Тибо в качестве лестницы.
Мы вынуждены признать, что этим грузом был какой-то человек.
Когда Тибо согнул колени, тот спустился и сказал:
— Прекрасно, Весельчак! Очень хорошо! Вот и все.
С последним словом он спрыгнул на землю; одновременно с этим окно наверху захлопнулось.
Тибо понял две вещи.
Во-первых, его приняли за кого-то другого, по прозвищу Весельчак; этот кто-то, по всей вероятности, спал где-то в ближайших кустах.
Во-вторых, он только что послужил лестницей для любовника.
Тибо почувствовал во всем этом какое-то неясное оскорбление.
Вследствие этого он машинально ухватился за болтающийся кусок материи, принятый им за плащ любовника, и держался за него с упорством пьяного человека.
— Ты что делаешь, негодяй? — послышался голос, показавшийся башмачнику знакомым. — Можно подумать, ты боишься отстать от меня.
— Разумеется, я этого боюсь, — ответил Тибо, — поскольку хочу узнать, что за наглец использовал мои плечи вместо лестницы.
— Ну и ну! — сказал неизвестный. — Так это не ты, Весельчак?
— Нет, не я, — подтвердил Тибо.
— Ну хорошо; ты это или кто-то другой, спасибо тебе.
— Как спасибо? Очень я в нем нуждаюсь! Вы что, думаете этим отделаться?
— Конечно, я так считаю.
— Значит, вы просчитались.
— Ну, отпусти меня, негодяй! Ты пьян!
— Пьян? Ну нет; мы выпили всего семь бутылок на двоих, к тому же четыре из них выпил бальи.
— Я тебе сказал, пьяница, отпусти меня!
— Пьяница! Вы меня назвали пьяницей за то, что я выпил три бутылки вина!
— Я тебя не за то назвал пьяницей, что ты выпил три бутылки вина, а за то, что ты совсем одурел от трех несчастных бутылок!
И незнакомец, жестом выразив соболезнование, попытался вырвать из рук Тибо свой плащ.
— Отпустишь ты мой плащ или нет, дурак? — снова заговорил незнакомец.
Тибо при любых обстоятельствах оставался очень чувствительным к обидам.
Но в теперешнем его состоянии обидчивость переросла в раздражительность.
— Черт возьми! — закричал он. — Запомните, красавчик мой, дурак здесь только один — тот, кто, воспользовавшись услугами человека, оскорбляет его вместо того, чтобы поблагодарить, и я не знаю, что удерживает меня от того, чтобы дать вам кулаком по физиономии!
Едва Тибо произнес эту угрозу, как с той же стремительностью, с какой стреляет пушка, когда огонь по фитилю добирается до пороха, удар кулака, обещанный им незнакомцу, обрушился на его собственную скулу.
— Получай, невежа! — произнес голос, в сочетании с только что полученным ударом вызвавший у Тибо некие воспоминания. — Получи; я честный ростовщик и даю сдачи, даже не взвесив твою монету.
Тибо в ответ толкнул его кулаком в грудь.
Удар был точным, и в глубине души Тибо остался очень доволен собой.
Но незнакомец даже не шелохнулся — как если бы ребенок щелкнул по стволу дуба.
Он ответил новым ударом, и этот удар настолько превосходил мощью первый, что Тибо понял: если сила незнакомца будет возрастать в той же пропорции, третьим ударом он неминуемо убьет его.
Но сама сила этого удара обернулась против незнакомца.
Тибо упал на одно колено; коснувшись земли рукой, он ушиб пальцы о камень.
В бешенстве вскочив с камнем в руке, он запустил им в голову врага.
Колосс вздохнул так шумно, как будто взревел бык.
Повернувшись вокруг своей оси, он упал на землю, теперь уже словно подрубленный дуб, и потерял сознание.
Тибо, не зная, убит или только ранен его противник, бросился бежать без оглядки.
XII. ДВА ВОЛКА В ОВЧАРНЕ
Дом бальи стоял недалеко от леса.
Тибо мигом оказался по другую сторону маленького замка Фоссе, на просеке Кирпичного завода.
Едва он пробежал по лесу сотню шагов, как его окружила привычная свита.
Волки ласкались к нему, жмурясь и виляя хвостом, чтобы показать свою радость.
Впрочем, если при первой встрече со своими странными телохранителями Тибо сильно забеспокоился, теперь он боялся их не больше, чем пуделей.
Сказав им несколько ласковых слов, Тибо потрепал между ушами того из них, кто оказался поближе, и продолжил путь, размышляя о своем двойном триумфе.
За бутылкой он оказался сильнее хозяина дома.
В кулачном бою он оказался сильнее своего соперника.
Развеселившись, он на ходу говорил сам себе:
«Надо признать, друг мой Тибо, ты удачливый плут! Госпожа Сюзанна — это именно то, что тебе надо. Жена бальи! Черт возьми, вот это победа! А если место освободится — вот и жена! Но в любом случае, если она, жена или любовница, будет идти опираясь на мою руку — клянусь дьяволом, все примут меня за дворянина! Подумать только, это осуществится, если я сам не наделаю глупостей и все не испорчу! В конце концов, не такой я дурак, чтобы не понять, отчего она ушла: кто не боится, тот не убегает. Она боялась в первый же раз выдать себя. Но как настойчиво хотела она уйти к себе! Да, я вижу, что все улаживается, надо только немного подтолкнуть; в один прекрасный день она избавится от своего толстого старичка — и дело сделано. Все же я не могу и не хочу пожелать смерти бедному метру Маглуару. Когда его не станет, я готов занять его место; но убить человека, который поил меня таким хорошим вином! Убить его, когда это вино еще у меня в животе, — да после такого поступка сам кум волк покраснел бы за меня!
Впрочем, — продолжал он, улыбаясь самой плутовской улыбкой, — не лучше ли мне заранее приобрести права на госпожу Сюзанну, пока метр Маглуар естественным путем перейдет в лучший мир, что не может не произойти, если вспомнить, сколько ест и пьет этот чудак».
Затем ему на память пришли добродетели супруги бальи, о которых он столько услышал:
«Нет, нет! Никаких болезней, никакой смерти! Только легкие недомогания, какие бывают у всякого; но, раз это для меня выгодно, я хочу, чтобы с ним это случалось немного чаще, чем с другими; в его возрасте нельзя безнаказанно изображать неразумного юношу или годовалого оленя. Нет, люди должны получать по заслугам… Когда это произойдет, я буду вам очень признателен, мой кузен, господин волк».
И Тибо, находя шутку превосходной, — наш читатель, конечно, придерживается другого мнения, — потирал руки и ухмылялся, и так веселился, что не заметил, как оказался в городе и прошел до конца всю улицу Лариьи; он-то считал, что всего на пятьсот шагов отошел от дома бальи.
Здесь он сделал своим волкам знак исчезнуть.
Было бы неосторожно пересечь весь Виллер-Котре с двенадцатью волками в качестве телохранителей; им могли встретиться собаки и поднять тревогу. Шесть волков свернули вправо, шесть — влево, одни побежали быстрее, другие медленнее, и, хотя путь был разной длины, все двенадцать оказались одновременно в конце улицы Лорме.
У двери хижины Тибо волки простились с ним и разбежались.
Но, перед тем как расстаться с ними, Тибо предложил им на следующий день, как только стемнеет, встретиться на том же месте в лесу.
Тибо встал с рассветом, хотя и вернулся домой в два часа ночи.
Правда, в январе светает поздно.
Тибо вынашивал план.
Он не забыл, что обещал бальи прислать ему дичи из своего заказника.
Впрочем, его заказником были все леса его высочества монсеньера герцога Орлеанского.
Поэтому он и встал так рано.
С двух до четырех часов утра шел снег.
Осторожно и ловко, словно ищейка, Тибо обошел весь лес.
Он выследил лежки оленей и косуль, кабаньи берлоги, заячьи норы; он заметил, по каким тропам животные проходят на ночлег.
Затем, когда в лесу стало темнеть, он испустил вой (живя с волками, научишься выть!), и на этот вой собралось все приглашенное накануне волчье ополчение.
Пришли все, даже волчата последнего помета.
Тибо объяснил, что ждет от них необыкновенной охоты.
Для того чтобы подбодрить их, он объявил, что сам примет в ней участие.
Охота в самом деле была чудесной.
Всю ночь под сводами леса раздавался жуткий вой.
Там, загнанная волком, падала косуля, и другой волк, сидевший в засаде, хватал ее за горло.
Здесь Тибо, с ножом в руке, словно мясник, приходил на помощь троим или четверым из своих свирепых приятелей и добивал кабана-четырехлетка, которого они накрыли.
Старая волчица возвращалась с полудюжиной зайцев, застигнутых ею посреди любовных игр, и ей стоило большого труда помешать своим волчатам предаться неподобающему обжорству, приступив к еде прежде, чем хозяин волков возьмет свою долю: эти юные разбойники набросились на семейство красных куропаток, спавших спрятав голову под крыло.
Госпожа Сюзанна Маглуар даже не подозревала, что ради нее происходило в лесу Виллер-Котре.
За два часа волки сложили у хижины Тибо целый воз дичи.
Тибо выбрал свою долю, предоставив волкам роскошно пировать своей.
Он нагрузил двух мулов, одолженных им у угольщика (Тибо сказал ему, что собирается везти в город сабо), и отправился в Виллер-Котре, где продал часть своей добычи торговцу дичью, оставив для г-жи Маглуар лучшие куски, меньше всего пострадавшие от волчьих когтей.
Сначала он хотел сам отнести все это бальи.
Но башмачник уже начал приобретать светский лоск и счел более приличным отправить подарки вперед: он нанял за тридцать су крестьянина и послал с ним дичь эрневильскому бальи, сопроводив ее запиской, в которой значилось:
«От господина Тибо».
Сам он должен был прийти следом за своим посланием.
Он и в самом деле шел за ним по пятам и явился в ту минуту, когда метр Маглуар рассматривал только что полученную дичь, выложенную на стол.
Судья, охваченный пылом признательности, протянул ручки к новому другу и попытался прижать его к сердцу, не переставая при этом испускать радостные вопли.
Мы говорим «попытался», поскольку осуществлению этого желания препятствовали два обстоятельства: незначительная длина рук и округлость живота.
Но бальи подумал, что г-жа Маглуар может восполнить его недостатки.
И подбежав к двери, он изо всех сил стал звать:
— Сюзанна! Сюзанна!
Голос бальи звучал так необычно, что его супруга поняла: случилось нечто особенное; только она не могла определить — хорошее или плохое.
Так что она быстро спустилась, чтобы самой во всем разобраться.
Она нашла своего мужа обезумевшим от радости, семенящим вокруг стола, который, надо сказать, представлял собой самое приятное зрелище для любителя поесть.
Как только Сюзанна вошла, ее муж, хлопая в ладоши, закричал:
— Смотрите, смотрите, сударыня, взгляните, что принес нам наш друг Тибо, и поблагодарите его! Слава тебе, Господи! Нам встретился человек, который держит слово! Он обещал нам прислать корзинку дичи из своего заказника — а прислал целый воз… Дайте ему руку, поцелуйте его скорее и посмотрите на все это!
Госпожа Маглуар как нельзя лучше исполнила приказы своего мужа: она протянула руку Тибо, позволила себя поцеловать и осмотрела выставку съестных припасов, вызвавшую восторг судьи.
В самом деле, эта выставка, призванная столь приятно украсить их повседневный стол, достойна была восхищения.
Прежде всего и самое главное — голова и ляжка кабана, с твердым и вкусным мясом; хорошенькая трехлетняя козочка, должно быть нежная, словно роса на траве, которую она вчера еще щипала; зайцы с толстыми, мясистыми загривками, настоящие зайцы из гондревильских вересковых зарослей, питавшиеся тимьяном и чабрецом; наконец, такие душистые фазаны, такие аппетитные красные куропатки, что стоит нанизать их на вертел и почувствовать дымок от их мяса, как забудешь даже о роскоши их оперения.
В своем воображении толстяк заранее всем этим лакомился: он жарил на углях кабана, поливал пикантным соусом косулю, запекал паштет из зайцев, готовил фазанов с трюфелями, красных куропаток — а-ля Вопальер, — и все это он делал с таким жаром и с таким пылом, что у всякого, кто увидел бы это, потекли бы слюнки.
Рядом с восторженным бальи г-жа Сюзанна казалась несколько холодной.
Все же она проявила инициативу и любезность, объявив Тибо, что не отпустит его домой, пока не иссякнут полностью все запасы, какими благодаря ему забиты кладовые.
Судите сами, обрадовался ли Тибо, увидев, что дама идет навстречу самым заветным его желаниям.
Он ожидал чудес от этого посещения Эрневиля и сам — так ему было весело — предложил метру Маглуару угостить его каким-нибудь аперитивом, который поможет их желудкам достойно встретить вкусные блюда, приготовленные мадемуазель Перриной.
Метр Маглуар страшно обрадовался, что Тибо помнит все, вплоть до имени кухарки.
Подали вермут.
Этот напиток был еще совершенно неизвестен во Франции; монсеньер герцог Орлеанский выписывал его из Голландии, и метрдотель его высочества любезно снабжал им своего предшественника.
Тибо скорчил гримасу.
Он находил, что экзотический напиток не идет ни в какое сравнение с чудесным отечественным шабли.
Но стоило метру Маглуару сказать, что, благодаря чудодейственному напитку, у него через час разыграется зверский аппетит, и Тибо, перестав отпускать замечания, любезно помог судье прикончить бутылку.
Что касается г-жи Сюзанны, то она поднялась в свою комнату, чтобы проделать то, что у женщин называется «слегка привести себя в порядок», а на деле означает полную перемену декораций.
Вскоре настало время садиться за стол.
Госпожа Сюзанна спустилась из своих апартаментов.
Она была ослепительно хороша в платье из серого шелка, вышитом канителью, и любовный порыв Тибо помешал ему подумать о том затруднительном положении, в какое он непременно попадет, впервые пируя в таком прекрасном и изысканном обществе.
К чести Тибо, скажем, что не так уж плохо он с этим справился.
Он не только открыто бросал пылкие взгляды на очаровательную хозяйку, но постепенно приблизил под столом свое колено к ее колену и стал легонько нажимать на него.
Внезапно, пока Тибо предавался этому занятию, г-жа Сюзанна, нежно на него смотревшая, застыла с вытаращенными глазами.
Затем она раскрыла рот и так расхохоталась, что с ней сделался нервный припадок и она едва не задохнулась.
Не придавая значения последствиям, метр Маглуар занялся поисками причины.
Он в свою очередь взглянул на Тибо, гораздо более беспокоясь о том, что в облике его друга могло встревожить жену, чем о состоянии, в которое впала она из-за своего смеха.
— Ах, кум! — воскликнул он, в ужасе протянув ручки к Тибо. — Вы горите, кум, вы горите!
Тибо вскочил с места.
— Что случилось? — спросил он.
— У вас огонь в волосах, — простодушно объявил бальи; он до того перепугался, что схватил графин с водой, стоявший перед его женой, и собрался заливать пожар на голове Тибо.
Башмачник инстинктивно потянулся рукой к голове. Но, не ощутив никакого жара, он догадался, в чем дело, страшно побледнел и рухнул на стул.
Он так был занят в последние два дня, что совершенно позабыл о предосторожности, какую предпринял в отношении мельничихи — то есть особенным образом укладывать волосы и прятать под ними прядь, перешедшую в собственность черного волка.
За это время, из-за множества вырвавшихся у Тибо незначительных пожеланий, приносивших вред то одному, то другому из его ближних, количество волос цвета пламени страшно умножилось и в эту минуту несчастный мог освещать комнату не хуже, чем две свечи желтого воска, что горели в подсвечнике.
— Черт возьми! — начал Тибо, пытаясь справиться с волнением. — Вы меня ужасно испугали, метр Маглуар.
— Но… — бальи продолжал в страхе указывать на пылающую прядь Тибо.
— Не обращайте внимания на необычный цвет части моей шевелюры, мессир, — продолжал тот, — это оттого, что моя матушка, будучи мною беременна, испугалась, едва не загоревшись от жаровни.
— Но еще более странно то, — произнесла г-жа Сюзанна, выпив большой стакан воды, чтобы подавить смех, — что только сегодня я заметила эту ослепительную странность.
— Ах, в самом деле!.. — не зная, что сказать, пробормотал Тибо.
— В прошлый раз, — продолжала г-жа Сюзанна, — мне показалось, что волосы у вас такие же черные, как моя бархатная накидка; поверьте, я не переставала очень внимательно смотреть на вас, господин Тибо.
Эти последние слова возродили надежды Тибо и вернули ему хорошее настроение.
— Черт возьми, сударыня! — ответил он. — Есть поговорка: «у рыжих сердце горячее»; а другая поговорка гласит, что под тонкой резьбой на сабо могут скрываться изъяны.
Госпожа Маглуар поморщилась, услышав эту мудрость башмачника.
Но, как часто случалось, бальи и на этот раз не разделял мнения жены.
— Золотые слова, кум Тибо, — сказал он. — И не надо далеко ходить за подтверждением его поговорок… Честное слово, вот возьмите лионский суп: на вид он, конечно, непригляден, но тем не менее лук и поджаренный на гусином сале хлеб никогда не радовали мою утробу сильнее.
Больше об огненной пряди Тибо никто не упоминал.
Только широко открытые глаза г-жи Сюзанны, казалось, были неотрывно прикованы к этой дьявольской пряди, и Тибо, встречая насмешливый взгляд супруги бальи, видел на ее губах намек на смех, только что поставивший его в такое неловкое положение.
Это его раздражало.
Он поминутно невольно подносил руку к волосам, пытаясь спрятать роковую прядь под другими волосами.
Однако прядь была не только необычного цвета, но и невиданной жесткости.
Это был конский волос.
Как Тибо ни прижимал и ни прятал дьявольские волосы, ничто, даже щипцы парикмахера, не могли бы изменить их природную укладку.
А тем временем колени Тибо продолжали действовать с удвоенной нежностью.
Впрочем, поскольку г-жа Маглуар, никак не отвечая на его заигрывания, нимало не пыталась и уклониться от них, самонадеянный Тибо больше не сомневался в своей победе.
Они сидели за столом до поздней ночи.
Госпожа Сюзанна, видимо, находила застолье затянувшимся и часто, покинув столовую, прогуливалась по дому; метр Маглуар использовал эти отлучки жены для того, чтобы наведаться в погреб.
Он рассовывал за подкладкой своей куртки столько бутылок, а едва поставив их на стол, он так проворно принимался опустошать их, что вскоре отяжелевшая голова его свесилась на грудь, напоминая: пора прекращать попойку, если он не хочет очутиться под столом.
Тибо, со своей стороны, решил воспользоваться обстоятельствами и объясниться в любви хозяйке; считая, что опьянение ее супруга дает ему возможность поговорить с ней, он объявил, что сам не прочь отдохнуть.
После этого заявления все встали из-за стола.
Перрина должна была проводить гостя в предназначенную для него комнату.
По дороге Тибо получил от служанки нужные ему сведения.
Первую комнату по коридору занимал метр Маглуар.
Вторую — его жена.
Третья предназначалась Тибо.
Между спальнями бальи и его жены была дверь, а в комнату Тибо вела только дверь из коридора.
Кроме того, он заметил, что г-жа Сюзанна вошла в спальню мужа.
Тибо справедливо решил, что ее призывает туда исполнение благочестивого супружеского долга.
Добрый бальи был почти в таком же состоянии, что и Ной, когда его оскорбили сыновья; г-жа Сюзанна вынуждена была помочь ему добраться до постели.
Тибо на цыпочках вышел из своей спальни, осторожно прикрыл дверь, постоял у двери хозяйки дома, но из комнаты не доносилось ни малейшего шума; тогда он пошарил рукой, отыскивая ключ, обнаружил его в замке, минутку передохнул и повернул один раз.
Дверь открылась.
В комнате было совершенно темно.
Однако Тибо, общаясь с волками, перенял от них некоторые свойства, и среди прочих — способность видеть в темноте.
Он быстро огляделся. Справа от него был камин, напротив камина — диван с большим зеркалом; позади, рядом с камином — задрапированная шелком постель; прямо перед ним, у дивана, — утопавший в кружевах туалетный столик; наконец, два больших занавешенных окна.
Он спрятался за занавесями одного из окон, инстинктивно выбрав то, которое находилось дальше от двери в спальню мужа.
Через четверть часа (все это время сердце у Тибо стучало, словно — досадное предзнаменование! — мельница в Койоле) г-жа Сюзанна вошла в свою спальню.
Первоначальный план Тибо заключался в том, чтобы выйти из укрытия, едва г-жа Маглуар войдет в комнату и закроет за собой дверь, затем броситься к ногам Сюзанны и признаться ей в любви.
Но он подумал, что г-жа Сюзанна, неожиданно увидев его и не сразу узнав, не успеет заглушить предательский вскрик, поэтому, прежде чем обнаружить свое присутствие, лучше дождаться, пока метр Маглуар крепко уснет.
Может быть, его заставляло медлить и то чувство, что заставляет даже самого решительного человека отдалять тот высший миг, от которого зависит его счастье или несчастье, как это было сейчас у нашего башмачника.
Тибо до тех пор внушал себе, что безумно влюблен в г-жу Маглуар, пока сам в это поверил, и, как все влюбленные, был несколько робок, несмотря на покровительство черного волка.
Он притаился за занавесями.
Тем временем жена бальи уселась перед зеркалом своего туалетного столика Помпадур и стала принаряжаться, как будто собиралась ехать на бал или участвовать в торжественной процессии.
Она перепробовала десять вуалей, пока выбрала одну.
Она расправила складки платья.
Она обернула шею тройным рядом жемчуга.
Затем она нанизала на руки все браслеты, какие у нее были.
Наконец, она тщательно причесалась.
Тибо терялся в догадках о цели этого кокетства; внезапно дребезжащий звук, словно от удара твердого предмета о стекло, заставил его вздрогнуть.
Госпожа Сюзанна тоже вздрогнула, услышав его.
Потом она сразу погасила свет, и башмачник услышал, как она в темноте на цыпочках подходит к окну и тихонько его отворяет.
Несколько слов, произнесенных шепотом, Тибо разобрать не смог.
Приоткрыв занавеси, он увидел, что какой-то великан перелезает через подоконник.
Тибо пришло на ум воспоминание о его приключении с незнакомцем, которого он не хотел отпускать и от которого потом так удачно избавился, запустив камнем ему в лоб.
Он попытался сориентироваться, и ему показалось, что великан вылез именно из этого самого окна, когда встал ногами ему на плечи.
Впрочем, подозрение было логичным.
Если человек поднимался к этому окну, он вполне мог спуститься из него.
А если какой-то человек из него спускался — отбросим предположение о наличии у г-жи Маглуар обширных знакомств и разнообразных вкусов, — если, повторим, какой-то человек спускался из этого окна, вероятно, он же и сейчас пытается проникнуть через него в дом.
Словом, кто бы он ни был, г-жа Сюзанна протянула руку к этому видению, и ночной гость так тяжело спрыгнул в комнату, что пол задрожал и вся мебель зашаталась.
Было очевидно, что явился не дух, а явилось тело, и притом из разряда самых увесистых.
— О монсеньер, осторожно! — послышался голос г-жи Сюзанны. — Мой муж спит крепко, но, если вы будете так шуметь, вы разбудите его.
— Клянусь рогами дьявола! — ответил неизвестный. (Тибо узнал его голос; именно его он слышал в позапрошлую ночь.) — Дорогая моя, я не птичка! Тем не менее, пока я, весь истерзанный этим ожиданием, стоял под вашим окном и ждал желанного часа, мне казалось, будто у меня отрастают крылья, чтобы перенести меня в вашу спаленку, куда я так стремился.
— О, — жеманничала г-жа Маглуар, — мне тоже было очень грустно, монсеньер, оттого, что вы мерзли на зимнем ветру… Но гость, который был у нас сегодня вечером, всего полчаса как ушел.
— А что вы делали эти полчаса, прелесть моя?
— Надо было помочь господину Маглуару лечь в постель, и убедиться в том, что он не сможет нам помешать.
— Вы всегда правы, Сюзанна моего сердца!
— Монсеньер, вы слишком добры ко мне, — ответила жена бальи.
Нам следовало бы написать «хотела ответить», потому что эти последние слова были заглушены, как будто что-то закрыло губы дамы и помешало ей продолжать. Одновременно с этим Тибо услышал звук, весьма напоминавший поцелуй.
Несчастный осознал всю глубину нового разочарования, постигшего его.
Новоприбывший прервал его размышления, два или три раза кашлянув.
— Душечка моя, что, если мы закроем окно? — откашлявшись, спросил он.
— О, простите меня, монсеньер, — отвечала г-жа Маглуар, — я должна была сделать это сразу же.
Подойдя к окну, она сначала плотно закрыла его, а потом задернула шторы.
В это время незнакомец, чувствовавший себя как дома, придвинул к огню кресло, устроился в нем поудобнее и с наслаждением стал греть ноги.
Госпожа Сюзанна, несомненно, тоже считала, что для замерзшего человека самое спешное дело — согреться, потому что не стала искать со своим высокопоставленным любовником ссоры вроде той, что произошла у Клеантиды с Созием, а приблизилась к креслу и изящно облокотилась на него.
Тибо, видевший со спины эту пару, четко вырисовывавшуюся на фоне огня, пришел в ярость.
Гость вначале был озабочен лишь тем, как бы ему согреться.
Тибо мигом оказался по другую сторону маленького замка Фоссе, на просеке Кирпичного завода.
Едва он пробежал по лесу сотню шагов, как его окружила привычная свита.
Волки ласкались к нему, жмурясь и виляя хвостом, чтобы показать свою радость.
Впрочем, если при первой встрече со своими странными телохранителями Тибо сильно забеспокоился, теперь он боялся их не больше, чем пуделей.
Сказав им несколько ласковых слов, Тибо потрепал между ушами того из них, кто оказался поближе, и продолжил путь, размышляя о своем двойном триумфе.
За бутылкой он оказался сильнее хозяина дома.
В кулачном бою он оказался сильнее своего соперника.
Развеселившись, он на ходу говорил сам себе:
«Надо признать, друг мой Тибо, ты удачливый плут! Госпожа Сюзанна — это именно то, что тебе надо. Жена бальи! Черт возьми, вот это победа! А если место освободится — вот и жена! Но в любом случае, если она, жена или любовница, будет идти опираясь на мою руку — клянусь дьяволом, все примут меня за дворянина! Подумать только, это осуществится, если я сам не наделаю глупостей и все не испорчу! В конце концов, не такой я дурак, чтобы не понять, отчего она ушла: кто не боится, тот не убегает. Она боялась в первый же раз выдать себя. Но как настойчиво хотела она уйти к себе! Да, я вижу, что все улаживается, надо только немного подтолкнуть; в один прекрасный день она избавится от своего толстого старичка — и дело сделано. Все же я не могу и не хочу пожелать смерти бедному метру Маглуару. Когда его не станет, я готов занять его место; но убить человека, который поил меня таким хорошим вином! Убить его, когда это вино еще у меня в животе, — да после такого поступка сам кум волк покраснел бы за меня!
Впрочем, — продолжал он, улыбаясь самой плутовской улыбкой, — не лучше ли мне заранее приобрести права на госпожу Сюзанну, пока метр Маглуар естественным путем перейдет в лучший мир, что не может не произойти, если вспомнить, сколько ест и пьет этот чудак».
Затем ему на память пришли добродетели супруги бальи, о которых он столько услышал:
«Нет, нет! Никаких болезней, никакой смерти! Только легкие недомогания, какие бывают у всякого; но, раз это для меня выгодно, я хочу, чтобы с ним это случалось немного чаще, чем с другими; в его возрасте нельзя безнаказанно изображать неразумного юношу или годовалого оленя. Нет, люди должны получать по заслугам… Когда это произойдет, я буду вам очень признателен, мой кузен, господин волк».
И Тибо, находя шутку превосходной, — наш читатель, конечно, придерживается другого мнения, — потирал руки и ухмылялся, и так веселился, что не заметил, как оказался в городе и прошел до конца всю улицу Лариьи; он-то считал, что всего на пятьсот шагов отошел от дома бальи.
Здесь он сделал своим волкам знак исчезнуть.
Было бы неосторожно пересечь весь Виллер-Котре с двенадцатью волками в качестве телохранителей; им могли встретиться собаки и поднять тревогу. Шесть волков свернули вправо, шесть — влево, одни побежали быстрее, другие медленнее, и, хотя путь был разной длины, все двенадцать оказались одновременно в конце улицы Лорме.
У двери хижины Тибо волки простились с ним и разбежались.
Но, перед тем как расстаться с ними, Тибо предложил им на следующий день, как только стемнеет, встретиться на том же месте в лесу.
Тибо встал с рассветом, хотя и вернулся домой в два часа ночи.
Правда, в январе светает поздно.
Тибо вынашивал план.
Он не забыл, что обещал бальи прислать ему дичи из своего заказника.
Впрочем, его заказником были все леса его высочества монсеньера герцога Орлеанского.
Поэтому он и встал так рано.
С двух до четырех часов утра шел снег.
Осторожно и ловко, словно ищейка, Тибо обошел весь лес.
Он выследил лежки оленей и косуль, кабаньи берлоги, заячьи норы; он заметил, по каким тропам животные проходят на ночлег.
Затем, когда в лесу стало темнеть, он испустил вой (живя с волками, научишься выть!), и на этот вой собралось все приглашенное накануне волчье ополчение.
Пришли все, даже волчата последнего помета.
Тибо объяснил, что ждет от них необыкновенной охоты.
Для того чтобы подбодрить их, он объявил, что сам примет в ней участие.
Охота в самом деле была чудесной.
Всю ночь под сводами леса раздавался жуткий вой.
Там, загнанная волком, падала косуля, и другой волк, сидевший в засаде, хватал ее за горло.
Старая волчица возвращалась с полудюжиной зайцев, застигнутых ею посреди любовных игр, и ей стоило большого труда помешать своим волчатам предаться неподобающему обжорству, приступив к еде прежде, чем хозяин волков возьмет свою долю: эти юные разбойники набросились на семейство красных куропаток, спавших спрятав голову под крыло.
Госпожа Сюзанна Маглуар даже не подозревала, что ради нее происходило в лесу Виллер-Котре.
За два часа волки сложили у хижины Тибо целый воз дичи.
Тибо выбрал свою долю, предоставив волкам роскошно пировать своей.
Он нагрузил двух мулов, одолженных им у угольщика (Тибо сказал ему, что собирается везти в город сабо), и отправился в Виллер-Котре, где продал часть своей добычи торговцу дичью, оставив для г-жи Маглуар лучшие куски, меньше всего пострадавшие от волчьих когтей.
Сначала он хотел сам отнести все это бальи.
Но башмачник уже начал приобретать светский лоск и счел более приличным отправить подарки вперед: он нанял за тридцать су крестьянина и послал с ним дичь эрневильскому бальи, сопроводив ее запиской, в которой значилось:
«От господина Тибо».
Сам он должен был прийти следом за своим посланием.
Он и в самом деле шел за ним по пятам и явился в ту минуту, когда метр Маглуар рассматривал только что полученную дичь, выложенную на стол.
Судья, охваченный пылом признательности, протянул ручки к новому другу и попытался прижать его к сердцу, не переставая при этом испускать радостные вопли.
Мы говорим «попытался», поскольку осуществлению этого желания препятствовали два обстоятельства: незначительная длина рук и округлость живота.
Но бальи подумал, что г-жа Маглуар может восполнить его недостатки.
И подбежав к двери, он изо всех сил стал звать:
— Сюзанна! Сюзанна!
Голос бальи звучал так необычно, что его супруга поняла: случилось нечто особенное; только она не могла определить — хорошее или плохое.
Так что она быстро спустилась, чтобы самой во всем разобраться.
Она нашла своего мужа обезумевшим от радости, семенящим вокруг стола, который, надо сказать, представлял собой самое приятное зрелище для любителя поесть.
Как только Сюзанна вошла, ее муж, хлопая в ладоши, закричал:
— Смотрите, смотрите, сударыня, взгляните, что принес нам наш друг Тибо, и поблагодарите его! Слава тебе, Господи! Нам встретился человек, который держит слово! Он обещал нам прислать корзинку дичи из своего заказника — а прислал целый воз… Дайте ему руку, поцелуйте его скорее и посмотрите на все это!
Госпожа Маглуар как нельзя лучше исполнила приказы своего мужа: она протянула руку Тибо, позволила себя поцеловать и осмотрела выставку съестных припасов, вызвавшую восторг судьи.
В самом деле, эта выставка, призванная столь приятно украсить их повседневный стол, достойна была восхищения.
Прежде всего и самое главное — голова и ляжка кабана, с твердым и вкусным мясом; хорошенькая трехлетняя козочка, должно быть нежная, словно роса на траве, которую она вчера еще щипала; зайцы с толстыми, мясистыми загривками, настоящие зайцы из гондревильских вересковых зарослей, питавшиеся тимьяном и чабрецом; наконец, такие душистые фазаны, такие аппетитные красные куропатки, что стоит нанизать их на вертел и почувствовать дымок от их мяса, как забудешь даже о роскоши их оперения.
В своем воображении толстяк заранее всем этим лакомился: он жарил на углях кабана, поливал пикантным соусом косулю, запекал паштет из зайцев, готовил фазанов с трюфелями, красных куропаток — а-ля Вопальер, — и все это он делал с таким жаром и с таким пылом, что у всякого, кто увидел бы это, потекли бы слюнки.
Рядом с восторженным бальи г-жа Сюзанна казалась несколько холодной.
Все же она проявила инициативу и любезность, объявив Тибо, что не отпустит его домой, пока не иссякнут полностью все запасы, какими благодаря ему забиты кладовые.
Судите сами, обрадовался ли Тибо, увидев, что дама идет навстречу самым заветным его желаниям.
Он ожидал чудес от этого посещения Эрневиля и сам — так ему было весело — предложил метру Маглуару угостить его каким-нибудь аперитивом, который поможет их желудкам достойно встретить вкусные блюда, приготовленные мадемуазель Перриной.
Метр Маглуар страшно обрадовался, что Тибо помнит все, вплоть до имени кухарки.
Подали вермут.
Этот напиток был еще совершенно неизвестен во Франции; монсеньер герцог Орлеанский выписывал его из Голландии, и метрдотель его высочества любезно снабжал им своего предшественника.
Тибо скорчил гримасу.
Он находил, что экзотический напиток не идет ни в какое сравнение с чудесным отечественным шабли.
Но стоило метру Маглуару сказать, что, благодаря чудодейственному напитку, у него через час разыграется зверский аппетит, и Тибо, перестав отпускать замечания, любезно помог судье прикончить бутылку.
Что касается г-жи Сюзанны, то она поднялась в свою комнату, чтобы проделать то, что у женщин называется «слегка привести себя в порядок», а на деле означает полную перемену декораций.
Вскоре настало время садиться за стол.
Госпожа Сюзанна спустилась из своих апартаментов.
Она была ослепительно хороша в платье из серого шелка, вышитом канителью, и любовный порыв Тибо помешал ему подумать о том затруднительном положении, в какое он непременно попадет, впервые пируя в таком прекрасном и изысканном обществе.
К чести Тибо, скажем, что не так уж плохо он с этим справился.
Он не только открыто бросал пылкие взгляды на очаровательную хозяйку, но постепенно приблизил под столом свое колено к ее колену и стал легонько нажимать на него.
Внезапно, пока Тибо предавался этому занятию, г-жа Сюзанна, нежно на него смотревшая, застыла с вытаращенными глазами.
Затем она раскрыла рот и так расхохоталась, что с ней сделался нервный припадок и она едва не задохнулась.
Не придавая значения последствиям, метр Маглуар занялся поисками причины.
Он в свою очередь взглянул на Тибо, гораздо более беспокоясь о том, что в облике его друга могло встревожить жену, чем о состоянии, в которое впала она из-за своего смеха.
— Ах, кум! — воскликнул он, в ужасе протянув ручки к Тибо. — Вы горите, кум, вы горите!
Тибо вскочил с места.
— Что случилось? — спросил он.
— У вас огонь в волосах, — простодушно объявил бальи; он до того перепугался, что схватил графин с водой, стоявший перед его женой, и собрался заливать пожар на голове Тибо.
Башмачник инстинктивно потянулся рукой к голове. Но, не ощутив никакого жара, он догадался, в чем дело, страшно побледнел и рухнул на стул.
Он так был занят в последние два дня, что совершенно позабыл о предосторожности, какую предпринял в отношении мельничихи — то есть особенным образом укладывать волосы и прятать под ними прядь, перешедшую в собственность черного волка.
За это время, из-за множества вырвавшихся у Тибо незначительных пожеланий, приносивших вред то одному, то другому из его ближних, количество волос цвета пламени страшно умножилось и в эту минуту несчастный мог освещать комнату не хуже, чем две свечи желтого воска, что горели в подсвечнике.
— Черт возьми! — начал Тибо, пытаясь справиться с волнением. — Вы меня ужасно испугали, метр Маглуар.
— Но… — бальи продолжал в страхе указывать на пылающую прядь Тибо.
— Не обращайте внимания на необычный цвет части моей шевелюры, мессир, — продолжал тот, — это оттого, что моя матушка, будучи мною беременна, испугалась, едва не загоревшись от жаровни.
— Но еще более странно то, — произнесла г-жа Сюзанна, выпив большой стакан воды, чтобы подавить смех, — что только сегодня я заметила эту ослепительную странность.
— Ах, в самом деле!.. — не зная, что сказать, пробормотал Тибо.
— В прошлый раз, — продолжала г-жа Сюзанна, — мне показалось, что волосы у вас такие же черные, как моя бархатная накидка; поверьте, я не переставала очень внимательно смотреть на вас, господин Тибо.
Эти последние слова возродили надежды Тибо и вернули ему хорошее настроение.
— Черт возьми, сударыня! — ответил он. — Есть поговорка: «у рыжих сердце горячее»; а другая поговорка гласит, что под тонкой резьбой на сабо могут скрываться изъяны.
Госпожа Маглуар поморщилась, услышав эту мудрость башмачника.
Но, как часто случалось, бальи и на этот раз не разделял мнения жены.
— Золотые слова, кум Тибо, — сказал он. — И не надо далеко ходить за подтверждением его поговорок… Честное слово, вот возьмите лионский суп: на вид он, конечно, непригляден, но тем не менее лук и поджаренный на гусином сале хлеб никогда не радовали мою утробу сильнее.
Больше об огненной пряди Тибо никто не упоминал.
Только широко открытые глаза г-жи Сюзанны, казалось, были неотрывно прикованы к этой дьявольской пряди, и Тибо, встречая насмешливый взгляд супруги бальи, видел на ее губах намек на смех, только что поставивший его в такое неловкое положение.
Это его раздражало.
Он поминутно невольно подносил руку к волосам, пытаясь спрятать роковую прядь под другими волосами.
Однако прядь была не только необычного цвета, но и невиданной жесткости.
Это был конский волос.
Как Тибо ни прижимал и ни прятал дьявольские волосы, ничто, даже щипцы парикмахера, не могли бы изменить их природную укладку.
А тем временем колени Тибо продолжали действовать с удвоенной нежностью.
Впрочем, поскольку г-жа Маглуар, никак не отвечая на его заигрывания, нимало не пыталась и уклониться от них, самонадеянный Тибо больше не сомневался в своей победе.
Они сидели за столом до поздней ночи.
Госпожа Сюзанна, видимо, находила застолье затянувшимся и часто, покинув столовую, прогуливалась по дому; метр Маглуар использовал эти отлучки жены для того, чтобы наведаться в погреб.
Он рассовывал за подкладкой своей куртки столько бутылок, а едва поставив их на стол, он так проворно принимался опустошать их, что вскоре отяжелевшая голова его свесилась на грудь, напоминая: пора прекращать попойку, если он не хочет очутиться под столом.
Тибо, со своей стороны, решил воспользоваться обстоятельствами и объясниться в любви хозяйке; считая, что опьянение ее супруга дает ему возможность поговорить с ней, он объявил, что сам не прочь отдохнуть.
После этого заявления все встали из-за стола.
Перрина должна была проводить гостя в предназначенную для него комнату.
По дороге Тибо получил от служанки нужные ему сведения.
Первую комнату по коридору занимал метр Маглуар.
Вторую — его жена.
Третья предназначалась Тибо.
Между спальнями бальи и его жены была дверь, а в комнату Тибо вела только дверь из коридора.
Кроме того, он заметил, что г-жа Сюзанна вошла в спальню мужа.
Тибо справедливо решил, что ее призывает туда исполнение благочестивого супружеского долга.
Добрый бальи был почти в таком же состоянии, что и Ной, когда его оскорбили сыновья; г-жа Сюзанна вынуждена была помочь ему добраться до постели.
Тибо на цыпочках вышел из своей спальни, осторожно прикрыл дверь, постоял у двери хозяйки дома, но из комнаты не доносилось ни малейшего шума; тогда он пошарил рукой, отыскивая ключ, обнаружил его в замке, минутку передохнул и повернул один раз.
Дверь открылась.
В комнате было совершенно темно.
Однако Тибо, общаясь с волками, перенял от них некоторые свойства, и среди прочих — способность видеть в темноте.
Он быстро огляделся. Справа от него был камин, напротив камина — диван с большим зеркалом; позади, рядом с камином — задрапированная шелком постель; прямо перед ним, у дивана, — утопавший в кружевах туалетный столик; наконец, два больших занавешенных окна.
Он спрятался за занавесями одного из окон, инстинктивно выбрав то, которое находилось дальше от двери в спальню мужа.
Через четверть часа (все это время сердце у Тибо стучало, словно — досадное предзнаменование! — мельница в Койоле) г-жа Сюзанна вошла в свою спальню.
Первоначальный план Тибо заключался в том, чтобы выйти из укрытия, едва г-жа Маглуар войдет в комнату и закроет за собой дверь, затем броситься к ногам Сюзанны и признаться ей в любви.
Но он подумал, что г-жа Сюзанна, неожиданно увидев его и не сразу узнав, не успеет заглушить предательский вскрик, поэтому, прежде чем обнаружить свое присутствие, лучше дождаться, пока метр Маглуар крепко уснет.
Может быть, его заставляло медлить и то чувство, что заставляет даже самого решительного человека отдалять тот высший миг, от которого зависит его счастье или несчастье, как это было сейчас у нашего башмачника.
Тибо до тех пор внушал себе, что безумно влюблен в г-жу Маглуар, пока сам в это поверил, и, как все влюбленные, был несколько робок, несмотря на покровительство черного волка.
Он притаился за занавесями.
Тем временем жена бальи уселась перед зеркалом своего туалетного столика Помпадур и стала принаряжаться, как будто собиралась ехать на бал или участвовать в торжественной процессии.
Она перепробовала десять вуалей, пока выбрала одну.
Она расправила складки платья.
Она обернула шею тройным рядом жемчуга.
Затем она нанизала на руки все браслеты, какие у нее были.
Наконец, она тщательно причесалась.
Тибо терялся в догадках о цели этого кокетства; внезапно дребезжащий звук, словно от удара твердого предмета о стекло, заставил его вздрогнуть.
Госпожа Сюзанна тоже вздрогнула, услышав его.
Потом она сразу погасила свет, и башмачник услышал, как она в темноте на цыпочках подходит к окну и тихонько его отворяет.
Несколько слов, произнесенных шепотом, Тибо разобрать не смог.
Приоткрыв занавеси, он увидел, что какой-то великан перелезает через подоконник.
Тибо пришло на ум воспоминание о его приключении с незнакомцем, которого он не хотел отпускать и от которого потом так удачно избавился, запустив камнем ему в лоб.
Он попытался сориентироваться, и ему показалось, что великан вылез именно из этого самого окна, когда встал ногами ему на плечи.
Впрочем, подозрение было логичным.
Если человек поднимался к этому окну, он вполне мог спуститься из него.
А если какой-то человек из него спускался — отбросим предположение о наличии у г-жи Маглуар обширных знакомств и разнообразных вкусов, — если, повторим, какой-то человек спускался из этого окна, вероятно, он же и сейчас пытается проникнуть через него в дом.
Словом, кто бы он ни был, г-жа Сюзанна протянула руку к этому видению, и ночной гость так тяжело спрыгнул в комнату, что пол задрожал и вся мебель зашаталась.
Было очевидно, что явился не дух, а явилось тело, и притом из разряда самых увесистых.
— О монсеньер, осторожно! — послышался голос г-жи Сюзанны. — Мой муж спит крепко, но, если вы будете так шуметь, вы разбудите его.
— Клянусь рогами дьявола! — ответил неизвестный. (Тибо узнал его голос; именно его он слышал в позапрошлую ночь.) — Дорогая моя, я не птичка! Тем не менее, пока я, весь истерзанный этим ожиданием, стоял под вашим окном и ждал желанного часа, мне казалось, будто у меня отрастают крылья, чтобы перенести меня в вашу спаленку, куда я так стремился.
— О, — жеманничала г-жа Маглуар, — мне тоже было очень грустно, монсеньер, оттого, что вы мерзли на зимнем ветру… Но гость, который был у нас сегодня вечером, всего полчаса как ушел.
— А что вы делали эти полчаса, прелесть моя?
— Надо было помочь господину Маглуару лечь в постель, и убедиться в том, что он не сможет нам помешать.
— Вы всегда правы, Сюзанна моего сердца!
— Монсеньер, вы слишком добры ко мне, — ответила жена бальи.
Нам следовало бы написать «хотела ответить», потому что эти последние слова были заглушены, как будто что-то закрыло губы дамы и помешало ей продолжать. Одновременно с этим Тибо услышал звук, весьма напоминавший поцелуй.
Несчастный осознал всю глубину нового разочарования, постигшего его.
Новоприбывший прервал его размышления, два или три раза кашлянув.
— Душечка моя, что, если мы закроем окно? — откашлявшись, спросил он.
— О, простите меня, монсеньер, — отвечала г-жа Маглуар, — я должна была сделать это сразу же.
Подойдя к окну, она сначала плотно закрыла его, а потом задернула шторы.
В это время незнакомец, чувствовавший себя как дома, придвинул к огню кресло, устроился в нем поудобнее и с наслаждением стал греть ноги.
Госпожа Сюзанна, несомненно, тоже считала, что для замерзшего человека самое спешное дело — согреться, потому что не стала искать со своим высокопоставленным любовником ссоры вроде той, что произошла у Клеантиды с Созием, а приблизилась к креслу и изящно облокотилась на него.
Тибо, видевший со спины эту пару, четко вырисовывавшуюся на фоне огня, пришел в ярость.
Гость вначале был озабочен лишь тем, как бы ему согреться.