Дюма Александр. Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя

   - Все это, друг мой, сущая правда, - отвечал Атос.
   - И что же? Хотя это сущая правда, однако, любезный друг, я ворочусь домой, обласканный Монком, который называет меня беспрестанно "любезным капитаном", хотя я ему вовсе не любезен и не капитан, любимый королем, который уже забыл мое имя; я человек, проклинаемый солдатами, которых я соблазнил обещаниями крупной награды, осуждаемый славным Планше, у которого я взял часть его состояния.
   - Как так? При чем тут Планше?
   - А вот при чем. Монк воображает, что он призвал этого разодетого, улыбающегося, обожаемого короля; вы воображаете, что поддержали его; я думаю, что доставил ему победу; народу кажется, что он отвоевал его; сам он воображает, что достиг цели переговорами. Все это неправда: Карл Второй, король Англии, Шотландии и Ирландии, восстановлен французским лавочником по имени Планше, живущим на Ломбардской улице. Вот что значит величие! Суета сует! - как говорит Писание.
   Атос невольно улыбнулся.
   - Любезный даАртаньян, - сказал он, дружески пожимая руку мушкетера, - неужели вы перестали быть философом? Неужели вас не утешает мысль, что вы спасли мне жизнь, подоспев так счастливо с Монком, когда эти окаянные приверженцы парламента хотели сжечь меня живьем?
   - Вы отчасти сами заслужили такое наказание, дорогой граф.
   - За что? За спасение миллиона, принадлежавшего его величеству королю Карлу?
   - Какого миллиона?
   - Да, ведь вы ничего не знаете о нем, друг мой!
   Но не сердитесь на меня; это была не моя тайна. Слово "Remember!", которое сказал Карл Первый на эшафоте...
   - И которое значит помни!..
   - Именно так. Слово это значило: "Помните, что в ньюкаслских погребах спрятан миллион и что это золото принадлежит моему сыну".
   - А, теперь понимаю!.. Понимаю также, - и это всего хуже, - что каждый раз, как Карл Второй вспоминает обо мне, он говорит самому себе: "Этот человек чуть не заставил меня потерять корону. К счастью, я был великодушен, благороден, полон присутствия духа". Вот что думает обо мне и о короле молодой дворянин а черном поношенном платье, который в Блуаском замке оросил меня со шляпой в руке впустить его в кабинет короля французского.
   - ДаАртаньян, даАртаньян! - сказал Атос, кладя руку на плечо мушкетера. - Вы несправедливы.
   - Я имею право на это.
   - Нет, вы не знаете будущего.
   ДаАртаньян пристально посмотрел на друга и расхохотался.
   - Признаюсь, любезный Атос, - заметил он, - у вас попадаются великолепные выражения. Я слыхал такие только от вас и от кардинала Мазарини.
   Атос сделал протестующий жест.
   - Извините, друг мой, если я оскорбил вас, - продолжал даАртаньян с улыбкой. - Будущее! Как хороши снова, которые много обещают! Как приятно жевать их, когда нечего есть! Черт возьми! Я слышал пропасть многообещающих слов. Когда же я услышу хоть одно слово, которое исполняет обещание! Но оставим это, - молвил даАртаньян. - Что вы делаете здесь, любезный Атос? Вы казначей короля?
   - Как! Казначей? Почему?
   - А как же? У короля есть миллион, стало быть, ему нужен казначей. У французского короля ровно ничего нет; однако у него есть суперинтендант финансов, господин Фуке. Впрочем, надо признать, что зато у господина Фуке есть несколько миллиончиков.
   - О, наш миллион давно уже истрачен, - сказал Атос и рассмеялся, в свою очередь.
   - Понимаю: он пошел на бархат, атлас, брильянты, на перья всяких сортов и цветов. Все это семейство очень нуждалось в портных и белошвейках. Помните, Атос, сколько мы тратили на одежду во времена сражений под Ла-Рошелью, перед тем как вступить на конях в город, Две или три тысячи ливров. Но ведь на королевское платье нужно ткани больше, тут истратишь миллион... Скажите, по крайней мере, Атос, если вы и не казначей, то все-таки вы имеете вес при дворе?
   - Клянусь честью, сам не знаю, - отвечал Атос просто.
   - Неужели не знаете?
   - Нет, я после Дувра не видал короля.
   - А, он забыл и вас! Черт возьми! Недурно!
   - У его величества столько дел!
   - О! - вскричал даАртаньян, со свойственной ему одному тонкой усмешкой, - Клянусь честью, я начинаю снова любить монсеньера Джулио Мазарини. Как! Король не видал вас, Атос?
   - Нет.
   - И вы не сердитесь?
   - За что? Вы, кажется, думаете, любезный д'Артаньян, что я поступил таким образом ради короля? Да я совсем не знаю его. Я защищал отца, который олицетворял для меня священное начало, и я склонился в сторону сына опять-таки из приверженности тому же принципу. Я сделал все это ради его отца, который был достойный рыцарь, благороднейший человек, вы помните?
   - Правда, человек прекрасный и добрый. Жил скверно, но умер хорошо.
   - Так поймите же, любезный даАртаньян, покойному королю я поклялся в последнюю минуту его жизни честно сохранить тайну о сокровище, которое я должен был передать его сыну, чтобы помочь ему в случае надобности. Молодой принц приехал ко мне. Он рассказал мне про свою бедность, видя во мне только живое воспоминание о своем отце. Я исполнил для Карла Второго только то, что обещал Карлу Первому, не больше. Стало быть, какое мне дело, благодарен он или нет! Не ему, а себе оказал я услугу, сняв с себя ответственность.
   - Я всегда говорил, - произнес даАртаньян со вздохом, - что бескорыстие - бесподобная вещь.
   - Ну так что же, дорогой друг, - заметил Атос, - вы точно в таком же положении, как я. Если я правильно понял ваши слова, вас тронуло несчастье молодого принца. Вы поступили во много раз благороднее, чем я: вы ничем не были обязаны сыну погибшего короля, а я должен был исполнить свой долг. Вы-то не должны были платить ему цену той драгоценной капли крови, какую он уронил на мое чело с помоста своего эшафота. Вас побуждало только сердце, благородное доброе сердце, которое таится под вашим наружным скептицизмом, под вашими язвительными насмешками. Вы употребили на это деньги вашего преданного слуги, может быть, ваши собственные, - я даже в этом уверен, - и в довершение всего ваши жертвы не признаются! Что за беда? Вы хотите возвратить деньги Планше?.. Понимаю ваше желание, друг мой: неприлично дворянину, заняв деньги у своего подчиненного, не отдать ему капитала вместе с процентами. Знаете что, я продам замок Ла Фер или, ради этого много, какую-нибудь маленькую ферму. Вы расплатитесь с Планше, и, будьте уверены, в моих амбарах останется довольно хлеба для нас обоих и для Рауля. Таким образом, любезный друг, вы будете обязаны только самому себе, и - я знаю вас хорошо - вам очень приятно будет думать: "Я возвратил корону королю Англии". Не так ли, друг мой?
   - Атос, Атос, - протянул даАртаньян в раздумье, - я уже говорил вам, что, когда вы станете аббатом, я буду слушать ваши проповеди. Если вы скажете мне, что есть ад, черт возьми, я стану бояться огня и сковородки. Вы лучше меня, вернее сказать, вы лучший из людей. А за собой я признаю только одно достоинство: я не завистлив. Все остальные пороки найдутся во мне с избытком.
   - А я не знаю никого, кто бы мог сравниться с д'Артаньяном, - возразил Атос. - Но мы незаметно пришли К дому, где я живу. Не хотите ли вы зайти ко мне, дорогой друг?
   - О, да это, кажется, гостиница "Олений рог"! - вскричал даАртаньян.
   - Признаюсь, мой друг, я нарочно выбрал ее. Люблю старых знакомых; мне приятно сидеть на том самом месте, на которое я опустился, истомленный усталостью, убитый отчаянием, когда вы воротились вечером тридцать первого января.
   - Открыв убежище замаскированного палача? Да, то был страшный день!
   - Так войдем же, - предложил Атос.
   Они вошли в зал, который прежде был общим. И в гостинице, и в этом общем зале произошли большие перемены. Прежний хозяин разбогател, закрыл гостиницу и превратил зал в бакалейный склад. Остальные комнаты он сдавал внаймы приезжим.
   С невыразимым волнением даАртаньян узнал всю мебель комнаты, расположенной в первом этаже; узнал обивку стен, занавески, даже географическую карту, которую Портос так любовно изучал на досуге.
   - Прошло одиннадцать лет! - воскликнул д'Артаньян. - Черт возьми! А мне кажется, что целое столетие!
   - А мне - один день, - сказал Атос. - Понимаете ли, друг мой, какую я испытываю радость при мысли, что вы здесь со мною, что я жму вату руку, что могу далеко отбросить шпагу и кинжал и без опасения приняться за эту бутылку хереса. Моя радость была бы еще полнее, если б наши два друга сидели с нами у стола, а Рауль, милый мой Рауль, стоял на пороге и смотрел на нас своими большими, блестящими, ласковыми глазами.
   - Да, да, - сказал даАртаньян с волнением, - это правда. Я вполне согласен с вами, особенно с вашей первой мыслью: приятно смеяться, сидя на том самом месте, где мы содрогались, ежеминутно ожидая, что Мордаунт появится в дверях.
   В эту минуту дверь отворилась, и даАртаньян, как он ни был храбр, не мог не вздрогнуть.
   Атос понял его и улыбнулся:
   - Это наш хозяин, он несет мне какое-то письмо.
   - Да, милорд, - сказал трактирщик, - я действительно принес письмо вашей милости.
   - Благодарю, - кивнул Атос и взял письмо, не взглянув на него. - Скажите, любезный хозяин: вы не узнаете моего гостя?
   Старик поднял голову и внимательно посмотрел на даАртаньяна.
   - Нет, не узнаю.
   - Он один из тех друзей, о которых я вам говорил; он останавливался здесь со мною одиннадцать лет назад.
   - Здесь перебывало столько иностранцев! - вздохнул старик.
   - Но мы были здесь тридцатого января тысяча шестьсот сорок девятого года, - прибавил Атос, думая этим указанием расшевелить ленивую память трактирщика.
   - Может статься, - отвечал он, - но это было так давно!
   Он поклонился и вышел.
   - Благодарю! - сказал даАртаньян. - Вот, совершай подвиги и перевороты, вырубай шпагою свое имя на камнях или на меди; если кое-что крепче, тверже и беспамятнее железа, меди и камня: это старый череп разбогатевшего трактирщика. Он не узнает меня! А я так узнал бы его...
   Атос, улыбаясь, распечатал письмо.
   - А! - обрадовался он. - Письмо от Парри.
   - Ого! - проговорил даАртаньян. - Читайте, друг мой, читайте! В нем, верно, есть свежие новости.
   Атос покачал головой и прочел:
   "Любезный граф, его величество король с величайшим сожалением заметил, что вы не находились при нем сегодня во время его торжественного въезда. Король приказал мне написать вам об этом и просить, чтобы вы вспомнили о нем. Его величество ждет вас сегодня вечером в Сент-Джемсском дворце от девяти до одиннадцати часов.
   С истинным почтением имею честь быть вашим покорнейшим слугою Парри".
   - Видите, любезный даАртаньян, не надо сомневаться в доброте королей.
   - Не сомневайтесь, вы правы, - отвечал даАртаньян.
   - Ах, милый, дорогой друг, простите меня, - сказал Атос, от которого не ускользнул оттенок горечи в словах даАртаньяна. - Неужели я невольно оскорбил своего лучшего товарища?
   - Что вы, Атос! Я даже провожу вас до дворца, разумеется до ворот; кстати прогуляюсь.
   - Вы войдете вместе со мною, друг мой. Я хочу сказать его величеству...
   - Не надо! - вскричал даАртаньян с непритворной гордостью. - Нехорошо просить милостыню; но нет хуже, чем просить ее через других. Пойдемте, друг мой, прогулка мне будет очень приятна; по дороге я покажу вам дом генерала Монка, который приютил меня. Славный домик! Знаете ли, выгоднее быть генералом в Англии, чем маршалом во Франции.
   И он увел Атоса, огорченного притворной веселостью своего друга.
   Весь город был в радостном возбуждении. Двое друзей каждое мгновение сталкивались с энтузиастами, которые расспрашивали их, намереваясь покричать: "Да здравствует добрый король Карл!" Д'Артаньян отвечал ворчанием, Атос улыбкой. Так дошли они до дома Монка, который, как мы уже говорили, надо было миновать, чтобы достичь Сен-Джемсского дворца.
   Дорогой Атос и даАртаньян разговаривали мало, должно быть потому, что им надо было переговорить о слитком многом. Атос думал, что, если он заговорит, даАртаньяну покажется, что слова его звучат радостью, которая оскорбит мушкетера, даАртаньян, со своей стороны, молчал из опасения, что в словах его проявится горечь, которая смутит Атоса. Радость одного и обида другого словно соперничали в молчании. Наконец первым заговорил даАртаньян, у которого слова всегда вертелись на кончике языка.
   - Помните ли, Атос, - произнес наконец он, - то место в записках д'Обинье, где этот преданный слуга - гасконец, как я, бедный, как я, - я чуть не сказал: храбрый, как я, - рассказывает про скупость Генриха Четвертого? Отец мой часто говорил мне, я хорошо помню, что господин д'Обинье лгун. Однако посмотрите, как вся нисходящая линия великого Генриха похожа на него в этом отношении.
   - Помилуйте, даАртаньян! Французские короли скупы? - воскликнул Атос. - Вы сума сошли, друг мой!
   - О, вы никогда не видите недостатков в других, потому что у вас самого их нет. Но Генрих Четвертый в самом деле был скуп. Людовик Тринадцатый, сын его, тоже был скуп; мы с вами знаем об этом кое-что, не так ли! У Гастона Орлеанского этот порок дошел до предела; за это его ненавидели все служившие у него. Бедная Генриетта была скупа поневоле. Она обедала не каждый день и топила у себя в комнатах не каждую зиму, и она подала пример своему сыну, Карлу Второму, внуку великого Генриха Четвертого, который скуп вдвойне, и как мать и как дед. Что, хорошо я вывел родословную скупости?
   - ДаАртаньян, друг мой, вы очень строги к Бурбонам.
   - Ах, я забыл еще самого лучшего из них... другого внука беарнца, Людовика Четырнадцатого, моего бывшего повелителя. Этот тоже, я думаю, скуп: он не хотел дать миллиона своему брату Карлу! Ну-ну, вижу, что вы начинаете сердиться... Кстати, мы подошли к моему дому или, лучше сказать, к дому моего друга Монка.
   - Дорогой даАртаньян, я не сержусь, но вы меня огорчаете. В самом деле, всегда грустно, когда человек не занимает того положения, на какое имеет право по своим заслугам: ваше имя должно так же блистать, как имена самых знаменитых воинов и дипломатов. Разве Люини, Беллегарды и Бассомпьеры больше вас заслужили богатство и славу? О, вы правы, друг мой, тысячу раз правы!
   ДаАртаньян вздохнул и ввел друга в дом генерала Монка.
   - Позвольте, - сказал он, - я оставлю дома свой и кошелек. Если в толпе хваленые лондонские жулики, славящиеся даже в Париже, обокрадут меня, отнимут последнее, то мне не на что будет вернуться во Францию... С веселым сердцем выехал я из Франции и еще веселее возвращаюсь, потому что вся моя старая ненависть к Англии воскресла и еще усилилась.
   Атос не отвечал.
   - Так подождите, любезный друг, минутку, я пойду посмотрю. Знаю, что вы спешите получить награду, но поверьте, мне также не терпится разделить вашу радость... Хоть издали... Подождите меня.
   ДаАртаньян почти уже прошел сени, когда полусонный, полулакей, исполнявший у Монка должность привратника и сторожа, остановил нашего мушкетера и произнес по-английски:
   - Извините, милорд даАртаньян.
   - Это еще что такое? Уж не выгоняет ли меня и генерал? Только этого недоставало.
   Эти слова, сказанные по-французски, нисколько не подействовали на того, к кому относились: привратник говорил только по-английски, с примесью самого грубого шотландского наречия. Но они больно кольнули Атоса, Потому что, казалось, Белова даАртаньяна начинали оправдываться.
   Англичанин протянул письмо даАртаньяну со словами:
   - От генерала.
   - Отлично, так и есть, он выгоняет меня, - сказал гасконец. - Читать ли письмо, Атос?
   - Вы, наверное, ошибаетесь, - отвечал Атос. - Или на свете нет честных людей, кроме вас и меня?
   ДаАртаньян пожал плечами и распечатал письмо; между тем невозмутимый англичанин поднес фонарь, чтоб посветить нашему мушкетеру.
   - Что с вами? - спросил Атос, видя, что д'Артаньян изменился в лице.
   - Прочтите сами.
   Атос взял бумагу и прочитал:
   "Господин даАртаньян, король очень сожалеет, что вы не провожали его в собор св. Павла. Его величество говорит, что ему очень недоставало вас, - так же как и мне, любезный капитан. Есть только одно средство исправить дело. Его величество ждет меня в девять часов в Сент-Джемсском дворце. Не хотите ли быть там в одно время со мною? Король назначает этот час для вашей аудиенции".
   Письмо было подписано Монком.
   XXXIII
   АУДИЕНЦИЯ
   - Ну что? - воскликнул Атос с ласковым упреком, прочтя даАртаньяну письмо Монка.
   - Что? - повторил мушкетер, покраснев от радости и немного от стыда, так как слишком поторопился обвинить короля и Монка. - Простая вежливость, она ни к чему не обязывает, но, конечно, все-таки вежливость.
   - Мне не верилось, что молодой король так неблагодарен, - сказал Атос.
   - Надо признаться, у него еще не было времени забыть прошлое, - отвечал даАртаньян. - Но до сих пор все оправдывало мое мнение.
   - Согласен, дорогой друг, согласен. Вот вы опять развеселились. Вы не поверите, как я рад.
   - Значит, - сказал даАртаньян, - король принимает Монка в девять часов, а меня примет в десять. Это, наверное, большая аудиенция, из тех, которые мы называем в Лувре раздачей святой воды. Пойдемте, друг мой, авось и нам перепадет капелька.
   Атос ничего не ответил, и оба направились к СентДжемсскому дворцу, вокруг которого еще теснилась толпа, стремившаяся увидеть в окнах тени придворных и силуэт короля. Было восемь часов, когда два друга вошли в дворцовую галерею, битком набитую придворными и просителями. Все украдкой поглядывали на их простые костюмы иностранного покроя, на их благородные и выразительные лица. Атос и даАртаньян, окинув взглядом толпу, продолжали свою беседу.
   Вдруг в конце галереи послышался шум: вошел генерал Монк, а за ним человек двадцать офицеров, искавших его улыбки. Ведь еще вчера он был владыкой Англии; предполагали, что человека, восстановившего Стюартов, ожидает блистательное будущее.
   - Господа, - сказал Монк, обернувшись, - прошу вас, не забудьте, что я теперь уже ничего не значу. Недавно я командовал главной армией республики; теперь эта армия принадлежит королю, я передал в его руки всю власть, которою пользовался вчера.
   Глубочайшее изумление выразилось на всех лицах; кружок льстецов и просителей около Монка начал редеть и мало-помалу слился с толпою. Монк собирался ждать короля, так же как все другие. ДаАртаньян не мог не заметить этого графу де Ла Фер, хмурившему брови.
   Вдруг дверь кабинета Карла II отворилась, и появился молодой король; перед ним шли двое придворных.
   - Здравствуйте, господа, - начал он. - Здесь ли генерал Монк?
   - Я здесь, ваше величество! - ответил старый солдат.
   Карл поспешно подошел к нему и с искренним порывом сжал его руки.
   - Генерал, - сказал король громко, - я сейчас подписал патент: вы герцог Олбермельский, и я хочу, чтобы по богатству и могуществу вы стояли выше всех в королевстве, где, за исключением благородного Монтроза, никто не сравнится с вами по верности, храбрости и таланту. Господа, герцог назначается главнокомандующим нашими сухопутными и морскими силами; поздравьте его с этим званием.
   В то время как все столпились вокруг генерала, принимавшего поздравления со своим обычным бесстрастием, даАртаньян шепнул Атосу:
   - Когда подумаешь, что это герцогство, это командование сухопутными и морскими силами, словом, все это величие лежало в ящике длиной в шесть футов и шириною в три...
   - Друг мой, - возразил Атос, - еще более крупные знаменитости помещаются в ящиках еще меньших, из которых уже нельзя выйти.
   Вдруг Монк заметил обоих французов, стоявших в стороне в ожидании, когда толпа поредеет. Он тотчас подошел к ним и застал их в разгаре философских рассуждений.
   - Вы говорили обо мне? - спросил он с улыбкою.
   - Милорд, - ответил Атос, - мы говорили также о боге.
   Монк задумался, потом весело предложил:
   - Поговорим немножко о короле, если позволите; ведь, кажется, вам назначена аудиенция?
   - В девять часов, - сказал Атос.
   - В десять часов, - продолжил даАртаньян.
   - Войдем скорее в этот кабинет, - отозвался Монк, делая знак двум своим товарищам, чтобы они прошли впереди него, на что ни один, ни другой не хотели согласиться.
   Король во время этого истинно французского спора вышел на середину галереи.
   - Ах, вот и мои французы! - воскликнул он с беспечной веселостью, уцелевшей, несмотря на все его бедствия. - Французы - мое утешение!
   Атос и даАртаньян поклонились.
   - Герцог, проводите их в мой рабочий кабинет. Я сейчас приду, господа, - прибавил король по-французски.
   И он поспешно отпустил весь двор, чтобы скорее вернуться к своим французам, как он их называл.
   - Шевалье даАртаньян, - сказал он, входя в кабинет, - я очень рад вас видеть.
   - Государь, я в восторге оттого, что могу приветствовать ваше величество в Сент-Джемсском дворце.
   - Сударь, вы хотели оказать мне чрезвычайно важную услугу, и я обязан вам за нее благодарностью. Если б я не боялся захватить права нашего главнокомандующего, то предложил бы вам достойное вас звание при моей особе.
   - Ваше величество, - возразил даАртаньян, - я оставил службу короля французского и обещал ему, что не буду служить другому королю.
   - Очень жаль, - сказал Карл. - Я желал бы сделать для вас как можно больше; вы нравитесь мне.
   - Ваше величество...
   - Посмотрим, - продолжал Карл с улыбкою, - не удастся ли мне заставить вас изменить слову. Герцог, помогите мне. Если б вам предложили, я хочу сказать, если б я предложил вам должность главного начальника своих мушкетеров?
   ДаАртаньян поклонился еще ниже, чем первый раз.
   - Я бы имел несчастье отказать вашему величеству, - сказал он. - У дворянина нет ничего, кроме честного слова, а мое слово, как я уже имел честь сообщить, дано французскому королю.
   - Так не будем говорить об этом, - заметил король, поворачиваясь к Атосу.
   ДаАртаньяна вновь охватило горестное разочарование.
   "Я предвидел это, - прошептал мушкетер. - Слова!
   Слова! Святая вода! Король всегда умеет предложить вам именно то, чего вы заведомо не можете принять, и показаться великодушным, ничем не рискуя! Дурак, трижды дурак я, что надеялся!"
   Между тем Карл взял Атоса за руку.
   - Граф, - произнес он, - вы мне были вторым отцом? За услугу, которую вы мне оказали, ничем нельзя оплатить. Но мне все же хочется наградить вас. Отец мой пожаловал вас орденом Подвязки; орден этот имеют не все государи в Европе. Королева-регентша наградила вас орденом Святого Духа, и это не менее знаменитый орден. Я жалую вам знаки Золотого Руна, которые прислал мне французский король; он получил к своей свадьбе два патента на этот орден от испанского короля, своего тестя. Но за это я попрошу у вас услуги.
   - Ваше величество, - заговорил Атос в смущении, - вы жалуете мне знаки Золотого Руна! Во Франции она есть только у короля.
   - Я хочу, чтобы и у себя на родине, и всюду вы были равны всем знаменитейшим людям, которых отличают государи, - сказал Карл, снимая цепь с груди. - Я уверен, граф, что отец одобрил бы меня из могилы!
   "Однако странно, - думал даАртаньян в то время, когда друг его на коленях принимал знаменитый орден, - странно и удивительно, что дождь счастья всегда лил на всех окружающих, а на меня никогда не попадало ни капли. О, если б я был завистлив, клянусь честью, мне пришлось бы рвать на себе волосы".
   Атос встал, Карл нежно обнял его.
   - Генерал! - сказал король Монку.
   Потом остановился, улыбнулся и продолжал:
   - Извините, я хотел сказать: герцог... Я ошибаюсь только потому, что слово "герцог", по-моему, слишком коротко... Я все ищу титула подлиннее. Я желаю, чтобы вы были как можно ближе к трону и чтобы я мог называть вас, как короля Людовика, братом! Нашел! Вы будете почти моим братом: я жалую вам звание вицекороля Ирландии и Шотландии, любезный герцог... Теперь уж я не ошибусь.
   Герцог пожал руку короля, но по обыкновению без излишнего восторга. Однако эта последняя милость тронула его сердце. Карл проявлял великодушие мудро, с тем чтобы дать герцогу время высказать какое-нибудь желание, но дарованные Монку милости превзошли все то, что он мог пожелать.
   - Черт возьми! - пробормотал даАртаньян про себя. - Дождь льет ливмя! Можно сойти с ума!
   Он казался таким жалким и грустным, что король не мог сдержать улыбки. Монк хотел проститься с Карлом II.
   - Как, вы уже уходите, мой верный друг? - спросил король у герцога.
   - Если ваше величество позволит... Я очень устал от впечатлений этого дня. Мне нужно отдохнуть.
   - Но, - сказал король, - вы не уйдете без господина даАртаньяна, надеюсь?
   - Почему же? - спросил старый воин.
   - Вы сами знаете почему.
   Монк взглянул на короля с удивлением.
   - Простите, ваше величество, - пробормотал он, - я никак не могу понять...
   - Возможно. Но если вы забыли, так господин даАртаньян помнит.
   Лицо мушкетера выразило удивление.
   - Позвольте спросить, герцог, - сказал король, - вы живете вместе с господином даАртаньяном?
   - Да, ваше величество: я имел честь предложить ему квартиру.
   - Это и не могло быть иначе... Пленник всегда неразлучен с победителем.
   Монк покраснел.
   - Да, правда, - согласился он, - я действительно пленник господина даАртаньяна.
   - Разумеется, Монк, потому что вы еще не выкупили себя. Но не беспокойтесь: я вырвал вас из рук господина даАртаньяна, я же заплачу и выкуп.
   В глазах даАртаньяна блеснула радость. Гасконец начал понимать.
   Карл подошел к нему.