Дюма Александр. Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя

   Маркиза обвела комнату взглядом.
   - Мы здесь одни? - спросила она.
   - О да, отвечаю вам за это.
   - В самом деле, - грустно проговорила маркиза.
   - Вы вздохнули, маркиза?
   - Сколько тайн, сколько предосторожностей! - с легкой горечью сказала маркиза. - Как вы боитесь, чтобы никто не узнал о вашей любви.
   - Неужели следует выставлять ее напоказ?
   - О нет, вы слишком деликатны для этого, - произнесла маркиза с усмешкой.
   - Не нужно упреков, маркиза, умоляю вас.
   - Имею ли я право вас упрекать?
   - К несчастью, нет. Но скажите мне, вы, которую я люблю уже целый год без надежды и без взаимности...
   - Вы ошибаетесь, - перебила маркиза. - Без надежды - это правда, но не без взаимности.
   - О, для меня любовь имеет только одно доказательство, и я все еще жду его.
   - Я принесла его вам.
   Фуке хотел ее обнять, но она уклонилась.
   - Вы заблуждаетесь, сударь. Не требуйте от меня ничего, кроме преданности, которую я только и могу подарить вам.
   - Ах, значит, вы не любите меня: преданность - это всего лишь добродетель, а любовь - это страсть.
   - Выслушайте меня, сударь, умоляю вас. Вы должны понять, что лишь особо важная причина могла привести меня сюда.
   - Что мне до причины, если вы здесь, если я могу говорить с вами, видеть вас.
   - Да, вы правы: всего важнее, что я здесь, что никто не видел меня и я могу сказать вам...
   Фуке опустился на колени.
   - Говорите, маркиза, - сказал он, - говорите, я вас слушаю.
   Маркиза посмотрела на Фуке, стоявшего перед нею на коленях, странным взглядом, полным нежности и грусти.
   - О! - прошептала она наконец. - Как бы я хотела быть той, которая вправе видеть вас каждую минуту, говорить с вами каждое мгновение. Как бы я хотела быть той, которая заботится о вас, которой не приходится пользоваться разными секретными приспособлениями, чтобы вызвать, словно призрак, любимого человека, видеться с ним какой-нибудь час, а потом смотреть, как он исчезает во мраке тайны, которая кажется еще более загадочной тогда, когда он уходит, чем казалась при его появлении. О, какая это счастливая женщина!
   - Неужели, маркиза, вы имеете в виду мою жену? - с улыбкой спросил Фуке.
   - Разумеется, я говорю о ней.
   - Не завидуйте ее участи, маркиза. Из всех женщин, с которыми я поддерживаю отношения, госпожа Фуке меньше всех видит меня, меньше всех говорит со мною и пользуется моим наименьшим доверием.
   - По крайней мере, сударь, ей не приходится нажимать рукою раму зеркала, чтобы вызвать вас, как пришлось сделать мне; по крайней мере" вы не отвечаете ей таинственным, пугающим звуком колокольчика, пружина которого висит где-то в неведомом месте; по крайней мере, вы никогда не запрещали ей проникнуть в тайну этих встреч под страхом того, что ваша связь с нею навсегда прекратится, как вы поступаете с теми женщинами, которые приходили сюда до меня и будут приходить после!
   - Ах, дорогая маркиза, как вы несправедливы и как вы не ведаете того, что творите, восставая против таинственности! Только храня тайну, можно любить безмятежно, только безмятежная любовь может дать счастье. Но вернемся к прежнему разговору о вашей преданности, в которой вы меня уверяли, или, скорее, обманывали меня, маркиза, позволяя думать, что эта преданность есть любовь.
   - Только что, - произнесла маркиза, проводя по глазам своей прекрасной рукой, - только что мои мысли были ясны и смелы, а теперь они спутались, меня охватил страх перед необходимостью сообщить вам дурную весть.
   - Если эта дурная весть привела вас сюда, я рад ей. Впрочем, раз вы здесь и признаетесь, что не совсем равнодушны ко мне, не лучше ли отложить вашу весть и говорить только о вас?
   - Нет, нет, напротив, вам надо узнать ее во что бы то ни стало. Вы должны потребовать, чтобы я вам сказала все тотчас же, а не дала отвлечь себя чувству. Фуке, друг мой, это новость огромной важности!
   - Вы удивляете меня, маркиза, я готов сказать - пугаете. Вы так рассудительны, так выдержанны, так хорошо знаете свет, в котором мы живем. Значит, это чтонибудь важное?
   - Чрезвычайно важное! Слушайте...
   - Скажите сначала: как вы сюда попали?
   - Сейчас узнаете. Сначала более спешное дело.
   - Говорите же, маркиза, прошу вас! Пощадите мое терпение.
   - Знаете ли вы, что Кольбер назначен интендантом финансов?
   - Что? Кольбер? Маленький Кольбер? Правая рука кардинала?
   - Именно.
   - Что же в этом ужасного, дорогая маркиза? Маленький Кольбер назначен интендантом финансов - это странно, я согласен, но вовсе не страшно.
   - Неужели вы думаете, что король без всяких причин назначил на такую должность того, кого вы прозвали мелочным педантом?
   - Прежде всего, верно ли еще, что король назначил его?
   - Так говорят.
   - Кто?
   - Все.
   - Все - это значит никто. Назовите мне кого-нибудь, кто знает из верного источника.
   - Госпожа Ванель.
   - Ах, вы и в самом деле начинаете меня пугать! - со смехом вскричал Фуке. - Она-то уж конечно знает из верного источника.
   - Не говорите дурно о бедной Маргарите, господин Фуке: она все еще любит вас.
   - В самом деле? Не верится. А я думал, что маленький Кольбер уже успел запятнать эту любовь чернильной кляксой или комком грязи.
   - Фуке" Фуке, вот как вы относитесь к женщинам, которых бросили!
   - Маркиза, неужели вы берете под свою защиту госпожу Ванель?
   - Да, беру, потому что, повторяю, она все еще любит вас, и вот доказательство: она хочет вас спасти.
   - При вашей помощи, маркиза; это ловкий ход с ее стороны. Никакой ангел не может быть мне более приятен и вернее вести меня к спасению. Но скажите, разве вы знаете Маргариту?
   - Она моя монастырская подруга.
   - И вы говорите, что это она сообщила вам о назначении Кольбера на должность интенданта?
   - Да.
   - Хорошо, пусть он будет интендантом. Но объясните мне одно, маркиза: каким образом Кольбер в качестве моего подчиненного может вредить или мешать мне?
   - Вы упускаете из виду одно важное обстоятельство.
   - Какое?
   - То, что Кольбер вас ненавидит.
   - Меня! - воскликнул Фуке. - О боже! Разве вы не знаете, что меня ненавидят все? Кольбер так же, как другие.
   - Кольбер больше, чем другие.
   - Больше, согласен.
   - Он очень честолюбив.
   - Кто же не честолюбив, маркиза?
   - Да, но его честолюбие не имеет границ.
   - Я знаю и это: он пожелал сделаться моим преемником у госпожи Ванель.
   - И достиг этого. Берегитесь, чтобы он не добился своего и в другом.
   - Вы хотите сказать, что он рассчитывает перебраться с места моего помощника на мое собственное?
   - А разве у вас не возникло такое опасение?
   - О нет. Заменить меня подле госпожи Ванель - это еще возможно, но подле короля - это дело совсем другое. Франция покупается не так легко, как жена какого-то чиновника.
   - Все покупается: если не на золото, то путем интриг.
   - Вы хорошо знаете, что это не так, маркиза, вы, которой я предлагал миллионы.
   - Надо было, Фуке, вместо миллионов предложить мне истинную, безграничную любовь. Я бы согласилась. Как видите, так или иначе, все покупается.
   - Значит, по-вашему, Кольбер собирается купить и мою должность? Успокойтесь, маркиза: пока еще он недостаточно богат для этого.
   - А если он ее у вас украдет?
   - Ах, это другое дело. Но, к несчастью для него, чтобы добраться до меня, он должен разрушить и снести мои передовые укрепления, а они у меня отличные, маркиза.
   - Своими передовыми укреплениями вы, вероятно, называете ваших приверженцев и друзей?
   - Конечно.
   - К числу ваших приверженцев принадлежит и д'Эмери?
   - Да.
   - А Лиодо к числу друзей?
   - Разумеется.
   - А де Ванен?
   - Ну, с ним могут делать что угодно, а тех двоих я не советовал бы трогать.
   - Но если вы хотите, чтобы не трогали д'Эмери и Лиодо, то должны принять меры.
   - Что же грозит им?
   - Теперь вы согласны выслушать меня?
   - Как всегда, маркиза.
   - И не будете меня прерывать?
   - Говорите.
   - Слушайте! Сегодня утром Маргарита прислала за мной.
   - Чего же она от вас хотела?
   - "Я не могу повидаться лично с господином Фуке", - сказала она мне.
   - Ба! Почему? Неужели она думает, что я стал бы ее упрекать? Бедная женщина, как она ошибается!
   - "Повидайтесь с ним и скажите, чтобы он остерегался Кольбера".
   - Как, она предостерегает меня против своего собственного любовника?
   - Я повторяю, что она еще любит вас.
   - Дальше, маркиза!
   - Дальше Маргарита сказала: "Два часа тому назад Кольбер пришел сообщить мне, что он назначен интендантом".
   - Я уже говорил вам, маркиза, что Кольбер будет тем более в моих руках.
   - Да, но это еще не все. Маргарита, как вы знаете, дружит с госпожой д'Эмери и госпожой Лиодо.
   - Да.
   - Так вот: Кольбер расспрашивал ее об их состоянии и о том, насколько они вам преданы.
   - О, за них я ручаюсь. Чтобы лишить меня их преданности, их надо убить.
   - Слушайте дальше. В то время, когда у госпожи Ванель был Кольбер, к ней кто-то пришел, и она вышла на несколько минут из комнаты. Оставшись один, Кольбер, который не любит сидеть без дела, тотчас принялся набрасывать карандашом заметки на листках бумаги, лежавших на столе.
   - Они касались д'Эмери и Лиодо?
   - Именно.
   - Интересно было бы узнать, что в них заключалось.
   - Я принесла их вам.
   - Неужели госпожа Ванелъ взяла их у Кольбера, чтобы передать мне?
   - Нет, но случайно, просто чудом, в ее руках очутилась копия с этих заметок.
   - Как так?
   - А вот послушайте. Я уже сказала вам, что Кольбер нашел бумагу на столе.
   - Да.
   - Карандаш, которым он писал, оказался очень твердым, так что все отпечаталось на следующем листе.
   - Далее.
   - Кольбер, взяв первый лист, не обратил внимания на второй. А между тем на нем можно было прочесть все, что было написано на первом. Госпожа Ванель прочла и послала за мной. Убедившись, что я ваш преданный друг, она отдала мне этот листок и открыла тайну вашего дома.
   - Где же этот лист? - спросил Фуке, несколько встревоженный.
   - Вот он, читайте, - сказала маркиза.
   Фуке прочел:
   "Имена откупщиков, которых должна приговорить судебная палата: дЭмери, друг Ф., Лиодо, друг Ф., де Ванен, безразл..."
   - Д'Эмери! Лиодо! - вскрикнул Фуке, перечитывая еще раз записку.
   - ДРУЗЬЯ Ф., - указала пальцем маркиза.
   - Но что значат слова: "которых должна приговорить судебная палата"?
   - Кажется, это вполне ясно. Впрочем, вы еще не кончили, читайте дальше.
   Фуке продолжал:
   "... Двух первых присудить к смертной казни, третьего уволить вместе с д'Отмоном и с де Лаваллетом, конфисковав их имущество".
   - Великий боже! - воскликнул Фуке. - Казнить Лиодо и д'Эмери! Но если даже судебная палата приговорит их к смерти, то король не утвердит приговора, а без его утверждения их не могут казнить.
   - Но король сделал Кольбера интендантом.
   - Ах, - воскликнул Фуке, словно увидев бездну, разверзшуюся у его ног. - Нет, это невозможно! Невозможно! А кто это навел карандашом по следам, оставленным Кольбером?
   - Это сделала я, боясь, что следы сгладятся.
   - О!.. Я узнаю все!
   - Вы ничего не узнаете! Для этого вы слишком презираете своего врага.
   - Простите меня, дорогая маркиза. Да, Кольбер - мой враг, согласен. Да, Кольбер - опасный человек, признаюсь. Но у меня впереди еще много времени. А теперь вы здесь, вы доказали мне свою преданность, может быть даже любовь... Мы наконец одни...
   - Я пришла сюда, чтобы спасти вас, а не для того, чтобы погубить себя, господин Фуке, - сказала маркиза, вставая. - Итак, остерегайтесь!
   - Право, маркиза, вы напрасно тревожитесь, и если ваша боязнь не предлог...
   - Кольбер - человек с сильной волей! Остерегайтесь его...
   - А я? - спросил Фуке, в свою очередь поднимаясь с места.
   - Вы? Вы только благородный человек. Повторяю: остерегайтесь Кольбера!..
   - И это все?
   - Я сделала все, что могла, рискуя погубить свою ренутацию. Прощайте.
   - Не прощайте, а до свиданья!
   - Быть может... - произнесла маркиза.
   Протянув Фуке руку для поцелуя, она так решительно направилась к двери, что Фуке не посмел преградить ей дорогу.
   С поникшей головой, с омраченным лицом отправился он в обратный путь по подземному ходу, соединявшему два дома.
   VII
   АББАТ ФУКЕ
   Быстро пройдя подземелье и нажав пружину возле зеркала, Фуке снова очутился в своем кабинете Едва успел он войти, как услышал стук в дверь и знакомый голос, кричавший:
   - Монсеньер, отоприте, пожалуйста!
   Фуке быстрым движением скрыл следы своего волнения и отсутствия: разбросал по столу бумаги, взял в руку перо и, чтобы выиграть время, спросил через дверь:
   - Кто там?
   - Как! Монсеньер не узнает меня, - ответил голос.
   "Как не узнать тебя, дружище?" - сказал Фуке про себя.
   - Это вы, Гурвиль? - спросил он громко.
   - Конечно, я, монсеньер.
   Фуке поднялся и, в последний раз посмотрев на зеркало, отпер дверь и впустил Гурвиля.
   - Ах, монсеньер, какая жестокость! - воскликнул он.
   - Почему?
   - Вот уже четверть часа, как я умоляю вас отпереть, а вы даже не отвечаете.
   - Запомните раз навсегда: я не терплю, чтобы меня беспокоили во время работы. Хотя вы, Гурвиль, и составляете исключение, я все же хочу, чтобы для других мое запрещение оставалось в силе.
   - В такую минуту, монсеньер, я готов разбить, снести, опрокинуть всякие запреты, все двери, замки и стены.
   - Ого! Значит, случилось что-нибудь очень важное? - спросил Фуке.
   - Очень.
   - Что же произошло? - продолжал Фуке, слегка обеспокоенный волнением своего ближайшего сотрудника.
   - Учреждена тайная судебная палата.
   - Мне это известно. Но разве она уже собралась?
   - Не только собралась, монсеньер, но уже успела вынести приговор...
   - Приговор? - произнес министр, побледнев и с дрожью, которую он не мог скрыть. - Кому же?
   - Вашим друзьям.
   - Лиодо и д'Эмери?
   - Да, монсеньер.
   - К чему же они приговорены?
   - К смертной казни.
   - Не может быть! Нет, это невозможно!.. Вы ошибаетесь, Гурвиль.
   - Вот копия приговора, который сегодня должен быть подписан королем. Быть может, он уже подписал его.
   Фуке схватил бумагу, быстро пробежал ее и возвратил Гурвилю со словами:
   - Король не подпишет этого приговора.
   - Монсеньер, Кольбер смелый советчик... Опасайтесь его.
   - Опять Кольбер! - воскликнул Фуке. - Вот уж два-три дня я беспрерывно слышу это имя! Слишком много чести для такого ничтожества. Пусть Кольбер появится, и я рассмотрю его; пусть он поднимет голову, и я раздавлю его; но согласитесь, что бороться можно только с таким противником, который хоть что-нибудь из себя представляет.
   - Терпение, монсеньер, вы не знаете Кольбера... Постарайтесь его изучить. Это один из темных финансовых дельцов, подобных метеорам, которых никогда не видишь до их разрушительного вторжения. Появление их гибельно.
   - О, Гурвиль, это уж слишком, - возразил Фуке, улыбаясь. - Меня не так-то легко запугать, друг мой. Кольбер - метеор! Черт возьми! Мы еще посмотрим, что это за метеор... Давайте мне факты, а не слова. Что он сделал до сих пор?
   - Он заказал парижскому палачу две виселицы, - сказал Гурвиль.
   Фуке поднял голову, и в глазах его сверкнула молния.
   - Вы уверены в том, что это правда? - вскричал он.
   - Вот вам доказательство, монсеньер.
   И Гурвиль протянул Фуке записку одного из секретарей городской ратуши, верного сторонника суперинтенданта.
   - Да, действительно, - пробормотал Фуке, - воздвигается эшафот... Но король не подписал, Гурвиль, и не подпишет приговора!
   - Это мы скоро узнаем, - заметил Гурвиль.
   - Каким образом?
   - Если приговор подписан королем, виселицы сегодня же вечером будут отправлены к городской ратуше, чтобы завтра утром можно было их поставить.
   - Нет, нет! - снова воскликнул Фуке. - Все вы ошибаетесь и вводите меня в заблуждение. Не дальше как позавчера у меня был Лиодо, а три дня назад я получил от бедняги д'Эмери сиракузское вино.
   - Это только доказывает, - возразил Гурвиль, - что судебная палата была собрана тайно, совещалась в отсутствие обвиняемых, и как только дело было закончено, их арестовали.
   - Разве они арестованы? Но как, где, когда?
   - Лиодо - вчера на рассвете, д'Эмери - позавчера вечером, когда он возвращался от своей любовницы; их исчезновение никого не встревожило, но внезапно Кольбер сорвал маску и приказал обнародовать это дело. О нем теперь кричат на всех улицах Парижа, и, по правде говоря, только вы, монсеньер, не знаете об этом событии.
   Фуке с возрастающим волнением ходил взад и вперед по комнате.
   - Что вы думаете предпринять, монсеньер? - спросил Гурвиль.
   - Если бы все это было верно, я отправился бы к королю. Но прежде чем ехать в Лувр, я побываю в городской ратуше. Если приговор утвержден, тогда посмотрим. Едем же! Откройте дверь, Гурвиль.
   - Осторожнее, - предупредил тот. - Там аббат Фуке.
   - Ах, мой брат, - с горечью сказал Фуке. - Значит, он узнал какую-нибудь скверную новость и, по своему обыкновению, рад поднести ее мне! Да, черт возьми, если явился мой брат, то мои дела действительно плохи. Что ж вы не сказали мне раньше? Я бы скорее поверил всему.
   - Монсеньер клевещет на господина аббата! - смеясь, произнес Гурвиль. - Он пришел вовсе не с дурным намерением.
   - Ах, Гурвиль, вы еще заступаетесь за этого безалаберного, бессердечного человека, за этого неисправимого мота?
   - Не сердитесь, монсеньер.
   - Что это сегодня с вами, Гурвиль? Вы защищаете даже аббата Фуке.
   - Ах, монсеньер, во всем есть своя хорошая сторона.
   - По-вашему, и у тех разбойников, которых аббат держит у себя и спаивает, есть свои хорошие стороны?
   - Обстоятельства могут так сложиться, монсеньер, что вы рады будете иметь под рукой и этих разбойников.
   - Значит, ты советуешь мне помириться с аббатом? - иронически спросил Фуке.
   - Я вам советую не ссориться с сотней молодцов, которые, соединив свои шпаги, могут окружить стальным кольцом три тысячи человек.
   Фуке бросил на собеседника быстрый взгляд.
   - Вы правы, Гурвиль, - произнес он. - Впустите сюда аббата Фуке! крикнул он дежурившему у дверей лакею.
   Через две минуты на пороге кабинета с глубоким поклоном показался аббат Фуке. Это был человек лет за сорок, полусвященник, полувоин, смесь отчаянного забияки и монаха. При нем не было шпаги, но заметно было, что он носит при себе пистолеты.
   Фуке приветствовал его скорее как министр, чем как старший брат.
   - Чем могу служить, господин аббат? - спросил он.
   - Ого, каким тоном вы говорите, брат мой! - воскликнул аббат.
   - Тоном занятого человека.
   Аббат с ехидством взглянул на Гурвиля, с беспокойством на брата и произнес:
   - Сегодня вечером я должен уплатить господину де Брежи триста пистолей... Карточный долг-долг чести.
   - Дальше? - спросил Фуке, уверенный, что из-за таких пустяков аббат не стал бы его беспокоить.
   - Тысячу пистолей мяснику, который не хочет больше отпускать в долг.
   - Дальше?
   - Тысячу двести портному, - продолжал аббат. - Этот болван не отдает мне одежды, заказанной для семерых моих слуг. Это компрометирует меня, и моя любовница грозится заменить меня откупщиком, что было бы унизительно для церкви.
   - Что еще? - спросил Фуке.
   - Вы заметили, брат мой, - сказал смиренно аббат, - что я ничего не прошу для себя лично.
   - Это очень деликатно с вашей стороны, господин аббат, - улыбнулся Фуке. - Однако, как видите, я жду.
   - Я и не стану ничего просить... о нет... но не потому, что я ни в чем не нуждаюсь. Уверяю вас...
   - Тысячу двести портному! - вздохнул министр, подумав с минуту. - На эту сумму можно сшить изрядное количество платья.
   - Я содержу сто человек, - с гордостью произнес аббат, - а это, я думаю, чего-нибудь да стоит.
   - Сто человек? - повторил Фуке. - Но разве вы Ришелье или Мазарини, чтобы иметь столько телохранителей? Зачем вам эти люди, скажите на милость?
   - И вы еще спрашиваете? - удивился аббат Фуке. - Как вы можете спрашивать, для чего я содержу сто человек?
   - Да, я хочу знать, на что вам нужны эти сто человек? Отвечайте!
   - Неблагодарный! - воскликнул, все более горячась, аббат.
   - Объяснитесь же наконец.
   - Ах, господин министр, ведь лично мне нужен только один лакей, а если бы я был одинок, я обошелся бы и без него. Но вы, вы, у вас столько врагов, что мне и ста человек мало, чтобы защищать вас. Сто человек!.. Нужно бы десять тысяч! Я содержу их для того, чтобы в публичных местах и собраниях никто не смел возвысить против вас голоса. Без этого вы были бы засыпаны проклятиями, уничтожены злыми языками. Без этого вы не продержались бы и недели. Слышите, недели!
   - О, я не знал, что вы такой горячий мой защитник, господин аббат.
   - Вы сомневались в этом? - вскричал аббат. - Так слушайте же, что случилось. Не дальше как вчера на улице Юшет какой-то человек торговал цыпленка у мясника.
   - Так. Чем же это может мне повредить, господин аббат?
   - А вот чем. Цыпленок был тощий, и покупатель отказался дать за него восемнадцать су, говоря, что не желает платить такие деньги за одну кожу и кости, с которых Фуке снял весь жир.
   - Дальше?
   - Раздался смех, остроты по вашему адресу. Собралась толпа зевак. Зубоскал прибавил: "Дайте мне цыпленка, вскормленного Кольбером, и я с удовольствием заплачу, сколько вы ни спросите". Толпа стала рукоплескать. Словом, скандал! Вашему брату оставалось только закрыть лицо.
   - И вы закрыли? - спросил Фуке, покраснев.
   - Нет, до этого дело не дошло: в толпе оказался один из моих людей, некто Менвиль, новобранец, недавно приехавший из провинции, - я его очень ценю. Он пробрался сквозь толпу и вызвал оскорбителя на дуэль. Поединок состоялся тут же, перед лавкой мясника, в присутствии множества зрителей, которые обступили сражавшихся и глядели из окон.
   - И чем же кончилось? - перебил Фуке.
   - А тем, что мой Менвиль сразу проткнул противника шпагой, что произвело большое впечатление на зрителей. После этого он сказал мяснику: "Возьмите вот этого индюка, мой друг: он будет пожирнее вашего цыпленка". Вот на что я трачу свои доходы, господин министр: на поддержание фамильной чести, - с торжеством заключил аббат.
   Фуке склонил голову.
   - Хорошо, - сказал Фуке. - Передайте Гурвилю ваш счет и оставайтесь у меня на вечер.
   - На ужин?
   - Да.
   - Но ведь касса уже заперта?
   - Гурвиль отопрет ее для вас. Ступайте, аббат, ступайте.
   Аббат поклонился.
   - Так, значит, мы друзья? - спросил он.
   - Друзья, друзья. Идемте, Гурвиль.
   - Вы уходите? Значит, вы не будете ужинать дома?
   - Не беспокойтесь. Я вернусь через час, - отвечал Фуке и прибавил тихо Гурвилю: - Пусть заложат моих английских лошадей; я поеду в городскую ратушу.
   VIII
   ВИНО ЛАФОНТЕНА
   В Сен-Манде съезжались экипажи, привозившие гостей. В доме шли деятельные приготовления к ужину, в то время как сам министр мчался на своих быстроногих лошадях в Париж. К городской ратуше он подъехал со стороны набережной, чтобы миновать оживленные кварталы города. Было без четверти восемь, когда Фуке и сопровождавший его Гурвиль вышли из экипажа на углу улицы Лонг-Пон и пешком направились к Гревской площади.
   Повернув на площадь, они заметили человека солидного вида, одетого в черное с лиловым, который садился в наемную карету, приказывая кучеру ехать в Венсен. Он держал большую корзинку с бутылками, только что купленными им в соседнем кабачке под вывеской "НотрДам".
   - Ба, да ведь это Ватель, мой дворецкий, - сказал Фуке. - Зачем он приезжал сюда?
   - Наверное, за вином.
   - Что такое? Покупать для меня вино в кабаках! Неужели у меня такой плохой погреб?
   И он направился к дворецкому, который заботливо устанавливал в карете корзину с бутылками.
   - Эй, Ватель! - крикнул он повелительным голосом.
   - Будьте осторожны, монсеньер, вас узнают, - остановил его Гурвиль.
   - Так что за беда! Ватель!
   Человек, одетый в черное с лиловым, оглянулся. У него было добродушное, но маловыразительное лицо. Глаза его блестели, на губах блуждала улыбка.
   - Ах, это вы, монсеньер! - воскликнул он.
   - Да, я. Что вы здесь делаете, черт возьми? Что у вас тут? Вино? Ватель, вы покупаете вино в кабаке на Гревской площади?
   - Но зачем вмешиваться в мои дела? - с полным спокойствием произнес Ватель, бросив недружелюбный взгляд на Гурвиля. - Разве мой погреб плохо содержится?
   - Не сердитесь, Ватель, - сказал Фуке, - я полагал, что мой... ваш погреб настолько богат, что мы могли бы обойтись без кабака "Нотр-Дам".
   - Да, сударь, - с легким презрением произнес дворецкий, - ваш погреб так хорош, что некоторые из гостей ничего не пьют на ваших обедах.
   Фуке с изумлением взглянул сначала на Гурвиля, потом на Вателя.
   - Что вы говорите, Ватель?
   - Я говорю, что у вашего дворецкого нет вин на все вкусы и что господа Лафонтен, Пелисон, Конрар ничего не пьют у вас за столом: они не любят тонких вин. Что же тут поделаешь!
   - И что же вы придумали?
   - Я и покупаю их любимое вино Жуаньи, которое они каждую неделю распивают в этом кабачке. Вот почему я здесь.
   Фуке, почти растроганный, не нашел что ответить. Вателю же хотелось сказать очень многое.
   - Вы бы еще упрекнули меня, монсеньер, - продолжал он, все более горячась, - что я сам езжу на улицу Планш-Мибре за сидром, который пьет господин Лоре у вас за обедом.
   - Лоре пьет у меня сидр? - со смехом воскликнул Фуке.
   - Ну конечно, сударь. Оттого-то он и обедает у вас так охотно.
   - Ватель, вы молодец! - воскликнул Фуке, пожимая руку своего дворецкого. - Очень благодарен вам: вы поняли, что для меня господа Лафонтен, Конрар и Лоре - те же герцоги, пэры и принцы. Вы образцовый слуга, Ватель, и я удваиваю вам жалованье.
   Ватель с недовольным видом слегка пожал плечами и проворчал себе под нос: