Дюма Александр. Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя

   - Господин кардинал, - возразил Атос, - позвольте мне не входить в рассуждения о подобных вещах... Мне дано поручение. Угодно вам помочь мне исполнить его?
   - Меня удивляет одно, - с насмешкой сказал Мазарини, радуясь, что все припомнил. - Как это вы, господин... Атос, вы, фрондер, приняли на себя поручение к Мазарини, как попросту называли меня прежде...
   И Мазарини рассмеялся. Но кашель мешал ему, и хохот его скоро перешел в хрип.
   - Я принял поручение к королю французскому, господин кардинал, - спокойно отвечал Атос (он считал, что все преимущества на его стороне, и был сдержан).
   - Во всяком случае, господин фрондер, - сказал Мазарини весело, после короля дело, за которое вы взялись...
   - Дело, которое мне поручили, господин кардинал.
   Я не ищу дел.
   - Допустим. Дело это, говорю я, все равно пройдет через мои руки... Не будем терять дорогого времени... Скажите мне условия.
   - Я имел честь сообщить вам, что мне неизвестно содержание письма, в котором изложена воля его величества короля Карла Второго.
   - Право, вы меня смешите своим бесстрастием, господин Атос... Видно, что вы водились с тамошними пуританами... Я знаю вашу тайну лучше вас, и вы напрасно не оказываете уважения человеку дряхлому и больному, который много поработал в жизни и храбро сражался за свои идеи, так же как вы за ваши... Вы ничего не хотите сказать мне? Хорошо! Не хотите отдать мне письма? Бесподобно!.. Пойдемте в мою спальню: там вы увидите короля, и при короле я... Но еще одно слово: кто пожаловал вам знаки Золотого Руна? Помню, что вы кавалер ордена Подвязки, но о Золотом Руне я не знал...
   - Недавно испанский король по случаю бракосочетания его величества Людовика Четырнадцатого прислал королю Карлу Второму патент на орден Золотого Руна. Карл Второй передал патент мне, вписав мое имя.
   Мазарини поднялся и, опираясь на руку Бернуина, прошел в свою спальню как раз в ту минуту, когда там доложили о приезде принца.
   Действительно, принц Конде, первый принц крови, победитель при Рокруа, Лане и Нордлингене, явился к монсеньеру Мазарини в сопровождении своих дворян. Он приветствовал короля, когда первый министр отодвинул полог своей кровати.
   Атос увидел Рауля, пожимавшего руку графу де Гишу, и ответил улыбкой на почтительный поклон сына.
   Он увидел также, как вспыхнуло от радости лицо кардинала, когда тот заметил на столе перед собой груду золота. Граф де Гиш выиграл эти деньги, играя за Мазарини по его просьбе.
   Кардинал забыл посла, посольство и принца; он думал только о деньгах.
   - Как! Это мой выигрыш? - вскричал он.
   - Да, почти пятьдесят тысяч экю, - ответил граф де Гиш, вставая. Вернуть ли вам карты или угодно, чтобы я продолжал?
   - Верните! Верните! Вы неосторожны. Пожалуй, еще проиграете весь мой выигрыш!
   - Господин кардинал! - сказал принц Конде, кланяясь.
   - Здравствуйте, ваше высочество, - отвечал министр небрежно. - Очень любезно, что приехали навестить больного друга.
   - Друга! - пробормотал про себя граф де Ла Фер, который не поверил своим ушам, услышав такое определение. - Друзья?! Мазарини и Конде?!
   Кардинал угадал мысли фрондера; он улыбнулся и прибавил, обращаясь к королю:
   - Имею честь представить вашему величеству графа де Ла Фер, посла его величества короля английского... Государственное дело, господа! - прибавил он, обращаясь к гостям, которые по его знаку вышли все, с принцем Конде во главе.
   Рауль, взглянув в последний раз на графа де Ла Фер, вышел вслед за принцем. Филипп Анжуйский и королева, казалось, совещались, остаться ли им.
   - Тут дело семейное, - вдруг сказал Мазарини, останавливая их. - Граф де Ла Фер привез королю послание, в котором Карл Второй, восстановленный на престоле, предлагает сочетать браком брата короля с принцессой Генриеттой, внучкой Генриха Четвертого... Не угодно ли вам, граф, вручить письмо его величеству?
   Атос стоял в изумлении. Каким образом министр мог знать содержание бумаги, с которой он ни на секунду не расставался?
   Но, вполне владея собою, Атос подал депешу молодому королю, который, покраснев, взял ее. Торжественное молчание воцарилось в спальне кардинала. Оно нарушалось только тихим звоном золота, которое Мазарини желтой, сухой рукой укладывал в ларчик, пока король читал письмо,
   XLI
   РАССКАЗ
   Лукавый кардинал сообщил почти все, и послу ничего не оставалось прибавить. Однако весть о реставрации Карла II поразила короля. Он повернулся к графу, с которого не спускал глаз с самого его появления, и спросил:
   - Не откажите, сударь, рассказать нам подробности о положении дел в Англии. Вы приехали прямо оттуда, вы француз, и ордена на вашей груди показывают, что вы человек знатный и заслуженный.
   - Граф де Ла Фер - старинный слуга вашего величества, - сказал кардинал королеве-матери.
   Анна Австрийская была забывчива, как королева, видевшая много бурь и много ясных дней. Она взглянула на Мазарини, кривая улыбка которого не предвещала ничего хорошего; потом перевела вопросительный взгляд на Атоса.
   Кардинал продолжал:
   - Граф был мушкетером во времена Тревиля и служил покойному королю... Граф очень хорошо знает Англию, куда он ездил несколько раз в разное время... Вообще он замечательный человек...
   В словах кардинала таился намек на воспоминания, которых Анна Австрийская так боялась. Англия напоминала ей о ее ненависти к Ришелье и любви к Бекингэму; мушкетер эпохи Тревиля вызвал в ее памяти былые победы, волновавшие ее сердце в молодости, и опасности, чуть не стоившие ей трона.
   Слова эти произвели большое впечатление: члены королевской семьи замолкли, внимательно прислушиваясь. С различными чувствами думали они о тех таинственных временах; юноши уже не застали их, а старики считали их навсегда забытыми.
   - Говорите, граф, - произнес наконец Людовик XIV, который раньше других преодолел смущение, подозрительность и воспоминания, всеми овладевшие.
   - Да, говорите, - прибавил Мазарини, которому ядовитый выпад против Анны Австрийской возвратил бодрость и веселость.
   - Ваше величество, - сказал граф, - судьба короля Карла Второго изменилась, словно чудом. Чего не могли сделать люди, то свершил бог.
   Мазарини закашлялся и заворочался в своей постели.
   - Король Карл Второй, - продолжал Атос, - выехал из Гааги не как изгнанник или завоеватель, а как настоящий король, который вернулся из дальнего путешествия, встреченный всеобщими благословениями.
   - Это действительно чудо, - заметил Мазарини. - Если верить рассказам, Карл Второй, встреченный теперь благословениями, выехал из Англии под звуки выстрелов.
   Король промолчал. Герцог Филипп, который был моложе и легкомысленнее короля, не мог не улыбнуться. Мазарини был доволен этой улыбкой, показывавшей, что его шутку оценили.
   - В самом деле, это изумительно, - сказал король. - Но бог, когда он покровительствует королям, пользуется людьми для исполнения своих намерений. Кому же больше всего обязан Карл Второй возвращением престола?
   - Но, - перебил кардинал, не считаясь с самолюбием короля, - неужели вы не знаете, что он обязан генералу Монку?
   - Разумеется, знаю, - отвечал Людовик решительным голосом, - но я спрашиваю посла о причинах, побудивших генерала Монка изменить свое поведение.
   - Ваше величество, вы коснулись самого существенного вопроса, - отвечал Атос. - Если б не чудо, о котором я имел честь доложить вам, Монк, вероятно, остался бы непобедимым врагом короля Карла Второго. Бог вложил странную, дерзкую и остроумнейшую мысль в голову одного человека, а другую мысль, честную и смелую, - в голову другого. Соединившись, эти две мысли произвели такую перемену во взглядах генерала Монка, что из смертельного врага он стал другом низложенного короля.
   - Вот именно это я и хотел знать, - сказал король. - Но кто же эти два человека?
   - Два француза.
   - О, я очень рад.
   - А мысли? Меня больше интересуют мысли, чем люди, - прибавил Мазарини.
   - Правда, - прошептал король.
   - Вторая мысль, честная и смелая, по менее важная, заключалась в решении добыть миллион, спрятанный покойным королем Карлом Первым в Ньюкасле, и на это золото купить помощь Монка.
   - Ого! - пробормотал Мазарини, пораженный словом "миллион". - Но ведь Ньюкасл был занят Монком?
   - Именно так, господин кардинал, потому-то и я назвал эту идею смелой. Дело состояло вот в чем: надо было вступить в переговоры с Монком, а если он отвергнет предложения, которые будут ему сделаны, добыть для Карла Второго эту сумму, действуя на порядочность, а не на верноподданнические чувства генерала Монка... Так все и было, несмотря на некоторые препятствия; генерал оказался человеком честным и отдал золото.
   - Мне кажется, - сказал король нерешительно и задумчиво, - что король Карл Второй ничего не знал об этом миллионе, когда был в Париже.
   - А я думаю, - прибавил кардинал насмешливо, - что его величество король английский знал о существовании этих денег, но предпочитал иметь два миллиона вместо одного.
   - Ваше величество, - отвечал Атос твердо, - король Карл Второй находился в такой крайней бедности во Франции, что не мог нанять почтовых лошадей; в таком отчаянии, что несколько раз помышлял о смерти. Он и не подозревал, что золото спрятано в Ньюкасле, и если б один дворянин, подданный вашего величества, храни гель этой тайны, не рассказал ему о ней, Карл Второй жил бы до сих пор в самом жестоком забвении.
   - Перейдем к мысли, странной, дерзкой и остроумной, - перебил Мазарини, предчувствуя поражение. - Что это за мысль?
   - Вот она: генерал Монк был единственным препятствием к восстановлению Карла Второго на престоле, и один француз вздумал устранить это препятствие.
   - Ого! Да этот француз - просто злодей, - сказал Мазарини, - и мысль не настолько хитра, чтобы помешать повесить или колесовать его на Гревской площади по приговору парламента.
   - Вы ошибаетесь, монсеньер, - сухо заметил Атос. - Я не говорил, что этот француз намеревался убить генерала Монка, а только - что он хотел устранить его. Каждое слово во французском языке имеет определенное значение, и дворяне хорошо понимают его. Впрочем, была война, и того, кто служит королю против врагов его, судит не парламент, а бог. Французский дворянин задумал овладеть Монком и исполнил свое намерение.
   Король оживился, слушая рассказ о таких подвигах. Юный брат короля ударил кулаком по столу, воскликнув:
   - Вот молодец!
   - И Монка похитили? - спросил король. - Но генерал находился в своем лагере...
   - А француз был один.
   - Удивительно! - воскликнул Филипп.
   - Да, правда, удивительно! - повторил король.
   - Ну! Два львенка спущены с цепи! - прошептал Мазарини. И прибавил вслух, не думая скрывать своей досады: - Я не знал всех этих подробностей. Ручаетесь ли вы за их достоверность?
   - Разумеется, ручаюсь, господин кардинал, потому что сам был очевидцем этих событий.
   - Вы?
   - Да, монсеньер.
   Король невольно подошел к Атосу; герцог Филипп стал возле Атоса с другой стороны.
   - Рассказывайте, граф, рассказывайте! - воскликнули оба в один голос.
   - Ваше величество, француз похитил генерала Монка и привез к королю Карлу Второму в Голландию... Король освободил Монка, и генерал из чувства благодарности возвратил Карлу Второму престол, - за который столько храбрецов сражались без успеха.
   Герцог Филипп в восторге захлопал в ладоши. Людовик XIV, более осторожный, спросил:
   - И это все правда?
   - Совершеннейшая, ваше величество.
   - Один из моих дворян знал тайну о существовании миллиона и сохранил ее?
   - Да.
   - Кто он?
   - Ваш покорный слуга, - просто ответил Атос.
   Ропот восхищения был наградой Атосу. Даже сам Мазарини поднял руки к небу.
   - Сударь, - сказал король, - я постараюсь найти средства вознаградить вас.
   Атос вздрогнул.
   - Не за честность: награда за честность оскорбила бы вас. Я должен наградить вас за участие в восстановлении на престоле брата моего Карла Второго.
   - Разумеется, - подтвердил Мазарини.
   - Успех этого дела радует все наше семейство! - прибавила Анна Австрийская.
   - Позвольте, - сказал Людовик XIV. - Правда ли, что один человек пробрался к Монку в его лагерь и похитил его?
   - У этого человека было десять помощников, но это были лишь жалкие наемники.
   - И больше никого?
   - Никого.
   - Кто же он?
   - Господин даАртаньян, отставной лейтенант мушкетеров вашего величества.
   Анна Австрийская покраснела. Мазарини пожелтел от стыда. Людовик XIV стал мрачен; пот выступил на его бледном лице.
   - Что за люди! - прошептал он.
   И он невольно бросил на кардинала взгляд, который испугал бы Мазарини, если б тот в это время не зарылся головой в подушку.
   - Сударь! - воскликнул молодой герцог Анжуйский, кладя свою белую, женственную руку на плечо Атосу. - Скажите этому храбрецу, прошу вас, что брат короля французского будет пить за его здоровье завтра с сотней лучших французских дворян.
   Сказав эти слова, юный герцог заметил, что в припадке восторга смял свою манжетку. Он с величайшим старанием расправил ее.
   - Поговорим о деле, ваше величество, - вмешался Мазарини, который никогда не приходил в восторг и не носил манжет.
   - Хорошо, - отвечал Людовик XIV. - Сообщите нам о цели вашего посольства, граф, - сказал он, обращаясь к Атосу.
   Атос торжественно предложил руку леди Генриетты Стюарт молодому принцу у брату короля.
   Совещание длилось час, после чего отворили дверь придворным. Они как ни в чем не бывало заняли прежние места, точно в этот вечер в их обычных занятиях не было никакого перерыва.
   Атос оказался около Рауля. Отец и сын пожали друг другу руки.
   XLII
   МАЗАРИНИ СТАНОВИТСЯ МОТОМ
   Пока Мазарини старался оправиться от охватившей его внезапно тревоги, Атос и Рауль успели обменяться несколькими словами в углу комнаты.
   - Ты давно в Париже, Рауль? - спросил граф.
   - С тех пор, как вернулся принц.
   - Здесь я не могу говорить с тобой, за нами наблюдают. Но я сейчас еду домой и там жду тебя: приезжай, как только освободишься.
   Рауль поклонился.
   К ним подошел принц. У него был ясный и глубокий взгляд, как у благородных хищных птиц. Чертами лица он тоже напоминал птицу. Орлиный нос принца Конде был прямым продолжением его плоского лба; придворные насмешники, безжалостные даже к гению, уверяли, что у наследника знаменитого дома Конде не человеческий нос, а орлиный клюв.
   Его проницательный взгляд и повелительное выражение лица обыкновенно смущали тех, с кем он разговаривал, больше, чем величественная осанка или красота, если бы ими обладал победитель при Рокруа. Огонь так быстро вспыхивал в его выпуклых глазах, что всякое одушевление походило у него на гнев.
   Все при дворе уважали принца; многие трепетали перед ним.
   Людовик Конде подошел к Раулю и графу де Ла Фер с явным намерением заговорить с первым и получить поклон от второго.
   Никто не умел кланяться с таким благородным изяществом, как граф де Ла Фер. В его поклоне не было и следа угодливости, обычной в поклонах придворных. Зная себе цену, Атос кланялся принцам, как равным, искупая неизъяснимой приветливостью независимость манер, оскорбительную для их гордости.
   Принц хотел заговорить с Раулем. Атос опередил его.
   - Если бы виконт де Бражелон, - сказал он, - не был покорнейшим слугою вашего высочества, я просил бы его представить меня вам...
   - Я имею честь говорить с графом де Ла Фер? - спросил принц.
   - С моим отцом, - прибавил Рауль, покраснев.
   - Одним из честнейших людей Франции, - продолжал принц, - одним из первых дворян, нашего государства... Я так много слышал о вас хорошего, что часто желал видеть вас в числе своих друзей.
   - Такую честь, - отвечал Атос, - может оправдать лишь мое уважение и преданность вашему высочеству.
   - Виконт де Бражелон отличный офицер, - сказал принц. - Видно, что он прошел хорошую школу. Ах, граф, какие в ваше время у полководцев были солдаты!..
   - Ваше высочество совершенно правы, - но теперь солдаты могут похвастаться полководцами.
   Этот комплимент, не похожий на лесть, очень понравился человеку, которого вся Европа считала героем и который пресытился похвалами.
   - Очень жаль, граф, что вы оставили службу, - произнес принц Конде. Скоро королю придется вести войну с. Голландией или с Англией. Представится много случаев отличиться такому человеку, как вы, знающему Англию, как Францию.
   - Могу сказать вашему высочеству, что я, кажется, не ошибся, оставив службу, - отвечал Атос с улыбкой. - Франция и Англия будут отныне жить в мире, как две сестры, если верить моему предчувствию.
   - Вашему предчувствию?
   - Да, прислушайтесь к тому, о чем говорят за столом кардинала.
   В это время кардинал приподнялся на постели и подозвал знаком брата короля.
   - Ваше высочество, - сказал Мазарини, - прикажите взять это золото.
   И он указал на огромную кучу тусклых и блестящих монет, которую выиграл граф де Гиш.
   - Оно мое? - вскричал герцог Анжуйский.
   - Здесь пятьдесят тысяч экю... Они ваши...
   - Вы дарите их мне?
   - Я играл для вашего высочества, - отвечал кардинал все более и более слабеющим голосом, как будто усилие, которое он сделал, чтобы подарить деньги, истощило все его силы, телесные и умственные.
   - Боже мой! - прошептал Филипп вне себя от радости. - Какой счастливый день!
   Он проворно сгреб деньги со стола и положил в кармины... Более трети кучки осталось еще на столе.
   - Шевалье, - обратился Филипп к своему любимцу де Лоррену, - поди сюда.
   Тот подошел.
   - Возьми, - приказал герцог, указывая на оставшиеся деньги.
   Эту необычную сцену все присутствующие приняли как трогательный семейный праздник. Кардинал вел себя как отец французских принцев: оба принца выросли под его крылом. Никто не счел щедрости первого министра гордостью или даже дерзостью, как нашли бы в наше время.
   Придворные только завидовали... Король отвернулся.
   - Никогда еще не было у меня таких денег, - весело сказал Филипп, проходя со своим любимцем к выходу, чтобы уехать. - Никогда! Какие они тяжелые, эти сто пятьдесят тысяч ливров!
   - Но почему господин кардинал подарил вдруг герцогу столько денег? шепотом спросил принц Конде у графа де Ла Фер. - Верно, он очень болен?
   - Да, ваше высочество, болен. У него, как вы могли заметить, скверный вид.
   - Но ведь он умрет от этого! Сто пятьдесят тысяч ливров! Непостижимо! Скажите, граф, почему он их подарил? Найдите причину.
   - Прошу ваше высочество не спешить с выводами. Вот герцог Анжуйский идет к нам вместе с шевалье де Лорреном. Послушайте, о чем они говорят.
   Шевалье говорил герцогу вполголоса:
   - Неестественно, что кардинал подарил столько денег вашему высочеству... Осторожнее, ваше высочество, не растеряйте... Чего же хочет от вас кардинал?
   - Слышите? - сказал Атос на ухо принцу. - Вот ответ на ваш вопрос.
   - Скажите же, ваше высочество, - нетерпеливо спрашивал де Лоррен, стараясь угадать по тяжести денег, оттягивающих его карман, какая сумма досталась на его долю.
   - Это свадебный подарок, любезный шевалье!
   - Как?
   - Да, я женюсь, - продолжал герцог Анжуйский, не замечая, что он в эту минуту проходил мимо принца и Атоса, которые низко поклонились ему.
   Де Лоррен бросил на молодого герцога такой странный и полный ненависти взгляд, что граф де Ла Фер вздрогнул.
   - Вы женитесь? Вы! - повторил де Лоррен. - Это невозможно! Неужели вы решитесь на такую глупость?
   - Не я решаюсь на эту глупость, а меня принуждают к ней, - отвечал герцог Анжуйский. - Но пойдем скорей, повеселимся на эти деньги.
   Провожаемый поклонами придворных, он вышел со своим приятелем, радостно улыбаясь.
   - Так вот в чем секрет! - тихо сказал принц Атосу. - Он женится на сестре Карла Второго?
   - По-видимому, да.
   Принц Конде задумался на минуту, глаза его блеснули.
   - Вот оно что, - медленно произнес он, словно разговаривая с самим собою, - значит, шпаги долго еще но будут выниматься из ножен!..
   И он вздохнул.
   Один Атос слышал этот вздох и угадал все, что он в себе таил: подавленные честолюбивые стремления, разрушенные мечты, обманутые надежды...
   Принц вскоре стал прощаться. Король тоже собрался уходить. Атос сделал Раулю знак, подтверждавший его прежнее приглашение.
   Мало-помалу спальня опустела. Мазарини остался один, терзаемый своими страданиями, которых уже не скрывал.
   - Бернуин! - произнес он слабым голосом.
   - Что угодно, монсеньер?
   - Позвать Гено!.. Поскорее!.. Мне кажется, я умираю, - сказал кардинал.
   Испуганный Бернуин побежал в переднюю, отдал приказ, и верховой, поскакавший за доктором, обогнал карету короля Людовика XIV на улице Сент-Оноре.
   XLIII
   ГЕНО
   Приказание кардинала было спешное, и Гено не заставил себя ждать.
   Он нашел больного в постели, с посиневшим лицом, распухшими ногами, с судорогами в желудке. У кардинала был жестокий приступ подагры. Он мучился ужасно и проявлял нетерпение, как человек, не привыкший к страданиям. Увидев Гено, он воскликнул:
   - Ну, теперь я спасен!
   Гено был человек очень ученый и очень осторожный, который не нуждался в критике Буало, чтобы заслужить подобную репутацию. Когда он встречался с болезнью, закрадись она хоть в тело самого короля, он обращался с больным без всякой пощады. Он не сказал, таким образом, Мазарини, как ждал министр: "Врач пришел, прощай болезнь". Напротив, осмотрев больного с весьма мрачным видом, он воскликнул только:
   - О!
   - В чем дело, Гено? И что за лицо у вас?
   - У меня такое лицо, какое должно быть, чтобы лечить ваш недуг. У вас очень серьезная болезнь, монсеньер.
   - Подагра... О да, подагра.
   - С осложнением, монсеньер.
   Мазарини приподнялся на локте и спросил с беспокойством:
   - Неужели я болен опаснее, чем думаю?
   - Господин кардинал, - ответил Гено, садясь у постели, - вы много потрудились в своей жизни, вы много страдали.
   - Но я еще, кажется, не стар. Подумайте, мне только пятьдесят два года.
   - О господин кардинал, вам гораздо больше... Сколько лет продолжалась Фронда?
   - Зачем вы спрашиваете об этом?
   - Из медицинских соображений.
   - Да почти десять лет.
   - Хорошо. Считайте каждый год Фронды за три года... Выходит тридцать лет, значит, лишних двадцать. Двадцать и пятьдесят два - семьдесят два года. Стало быть, вам семьдесят два года, а это уже старость.
   Говоря это, он щупал пульс больного. Пульс показался ему таким плохим, что он тотчас прибавил, несмотря на возражения Мазарини:
   - Если считать каждый год Фронды за четыре года, то вам будет восемьдесят два.
   Мазарини, побледнев, спросил еле слышным, голосом:
   - Вы говорите серьезно?
   - Да, к сожалению, - отвечал медик.
   Кардинал дышал так тяжело, что даже неумолимый доктор сжалился бы над ним.
   - Болезни бывают разные, - промолвил Мазарини. - С некоторыми можно справиться.
   - Это правда, монсеньер. И по отношению к человеку такого ума и мужества, как ваше высокопреосвященство, не следует прибегать к уверткам.
   - Не правда ли? - воскликнул Мазарини почти весело. - Ибо в конечном счете для чего существует власть, сила воли? Для чего существует талант, ваш талант, Гено? И чему в конце концов служат наука и искусство, если больной, обладающий всем этим, не может избежать угрожающей ему опасности?
   Гено пытался вставить слово, но Мазарини, не дав ему открыть рта, продолжал:
   - Вспомните, что я самый послушный из ваших больных. Я слепо повинуюсь вам...
   - Знаю, знаю, - кивнул Гено.
   - Так я выздоровею?
   - Господин кардинал, ни сила, ни воля, ни могущество, ни гений, ни наука не могут остановить болезни, которую бог насылает на свое создание. Когда болезнь неизлечима, она убивает, и тут ничего не поделаешь.
   - Так моя болезнь... смертельна? - спросил Мазарини.
   - Да, монсеньер.
   Кардинал упал в изнеможении, как человек, раздавленный огромной тяжестью. Но у Мазарини была закаленная душа и мощный ум.
   - Гено, - сказал он, приподнимаясь, - вы позволите мне проверить ваше решение? Я соберу ученейших врачей всей Европы и посоветуюсь с ними... Я хочу жить с помощью каких бы то ни было лекарств!
   - Вы напрасно думаете, - отвечал Гено, - что я один решился бы произнести приговор такой драгоценной жизни, как ваша. Я опрашивал ученейших медиков Европы и Франции... двенадцать человек.
   - И что же?
   - Они считают, что болезнь ваша смертельна; в моем портфеле протокол консультации, подписанный ими. Если вам угодно прочесть эту бумагу, вы увидите, сколько неизлечимых болезней мы нашли у вас. Во-первых...
   - Не нужно! Не нужно! - вскричал Мазарини, отталкивая бумагу. - Не нужно, Гено! Я сдаюсь!
   И глубокая тишина, во время которой кардинал собирался с духом и силами, последовала за бурной взволнованностью предыдущей сцены.
   - Есть еще кое-что, - промолвил Мазарини, - есть знахари, шарлатаны. В моей стране те, от кого отказываются врачи, пробуют свой последний шанс у площадных лекарей, которые десять раз убьют, но сто раз спасут жизнь.
   - Разве вы не заметили, ваше преосвященство, что я в течение последнего месяца сменил, по крайней мере, десяток лекарств?
   - Да... И что же?
   - А то, что я истратил пятьдесят тысяч ливров, чтобы купить у всех этих плутов их секреты. Список исчерпан, мои средства тоже. Вы не излечены, а без моего искусства вы были бы мертвы.
   - Это конец, - промолвил тихо кардинал. - Это конец.
   Он бросил мрачный взгляд на все свои богатства.
   - Надо расстаться со всем этим! - прошептал он. - Я умираю, Гено? Я умер!
   - О, нет еще! - вымолвил доктор.
   Мазарини схватил его за руку.
   - Когда же? - спросил он, глядя расширившимися глазами прямо в лицо невозмутимого медика.