Обстановка частично изменилась. Молодые интеллигенты теперь не прятались. Те из них, кто уехал учиться в Россию и в Европу, если не остались навсегда в тех краях и не приняли христианство, то вернулись на родину образованными людьми с новыми идеями... Возвращавшиеся из духовных школ Востока становились моллами, и только немногие из них отказывались от служения культу, как Сеид Азим.
   Вернувшиеся из России и Европы объединялись с вольнодумцами, учившимися на Востоке. Каков их удел? Проклятья, ненависть, преследование, укоры, трудности... Но они больше не прятались.
   А вот враг вершит свои дела в темноте, исподтишка, окольными путями. Время изменило соотношение сил, изменило позиции. Поэт гнал от себя эти мысли, как наваждение... Он сдержанно начал:
   - Речь пойдет о школе, господа...
   КЛЯТВА
   Сеид Азим вошел в Базар. Как изменилась за последние годы Шемаха! Изменились улицы и площади ее. Одежда людей, устройство лавок и магазинов, даже разговоры местных жителей за эти несколько лет - все претерпело перемены. У большинства городских лавок увеличились окна и двери, сквозь рисунчатые зеркальные витрины широким потоком льется солнечный свет, показывая покупателям и прохожим образцы товаров.
   И в одежде горожан бросалась в глаза заметная перемена: изменилась форма традиционной папахи, теперь она чаще всего небольшая, со срезанным острием. Очень многие заказали себе европейское платье: костюмы, сюртуки, даже френчи, наподобие офицерской военной формы. Кстати, в Шемахе и во всем Ширване возросло количество военных, офицеров и солдат. В крае прибавилось переселенцев из России, приезжают путешественники и ученые знакомиться с жизнью закавказских народов. Пока спустишься по улице к Базару, встретишь хотя бы несколько человек в европейском наряде, а раньше таких во всем городе можно было пересчитать по пальцам.
   В городе открылось тифлисское отделение школы святой Нины для русских девочек. Дочери местных аристократов с большим удовольствием пошли бы в эту школу, но сами беки понимали, что это будет прямым вызовом местному мусульманскому духовенству - учить своих дочерей вместе с иноверками. Повсеместно возрос интерес к изучению русского языка. Армянских и русских педагогов, преподающих русский язык, старались заполучить к себе в дом и беки, и богатые купцы.
   Двоюродная сестра Махмуда-аги, получившая образование у моллы, Гюллюбеим-ханум поддерживала добрые отношения с некоторыми учительницами из школы святой Нины. Не без их влияния у нее родилась мысль открыть частную полудуховную школу специально для девочек-мусульманок у себя дома.
   Когда Сеид Азим услышал о школе Гюллюбеим-ханум, сердце его затрепетало: "Молодец, сестра моя, ты оказалась мужественнее нас. То, что мы не отважились сделать для наших мальчиков, возможно, удастся тебе для своих более бесправных сестер. Если бы мне удалось подобное!"
   Сеид Азим понимал, что открыть не традиционную школу для молл, а обыкновенную общеобразовательную будет очень сложно. Кроме помощи местных аристократов нужно заручиться поддержкой какого-нибудь мусульманского духовного лица. Он посоветовался с моллой Гусейном Лятиф-оглы, предложил ему преподавать в будущей школе законы шариата. Молла обрадовался и согласился вести такие уроки, добавив, что было бы осмотрительнее переговорить с местным главой мусульманского духовенства и получить предварительно его согласие на открытие школы прежде, чем разрешение властей.
   И друзья поддержали совет моллы Гусейна Лятиф-оглы в один голос: "Если хочешь добиться успеха, ты непременно должен получить согласие Ахунда Агасеидали, в противном случае судьба твоей школы уйдет не дальше школы Рза-бека..."
   Для самого Сеида Азима особая трудность заключалась в изучении русского языка. Сам он старался выучиться у своих близких друзей - Махмуда-аги и других. Он понимал, что основы изучения любого языка закладываются в детстве, а в его возрасте это дело чрезвычайно трудное, если не безнадежное. Он решил, что в его будущей школе непременно станут изучать русский язык, его маленьким соотечественникам необходимо овладеть этим языком, чтобы открылось окно в большой мир... По совету одного из друзей он познакомился с учеником городской русской школы армянином Манвелом. Переговорил и с отцом Манвела. Значит, с учителем русского языка все будет в порядке... Теперь он собрался к Ахунду Агасеидали.
   Джинн Джавад, как добрый гений, встретился ему по дороге. Улыбаясь, спросил:
   - Далеко путь держишь?
   - Под добрым знаком встречи с тобой на доброе дело к Ахунду Агасеидали.
   - Под покровительством аллаха все будет хорошо. Это человек умный, авторитетный, к тому же вы оба с ним сеиды - потомки пророка... Что делать, Ага. Если б жили мы в краю, где нет главенства молл или сеидов, я бы взобрался на высокую кафедру, чтобы люди меня слушали, и сказал: "О люди! Вот этот молодой господин, которого вы видите перед собой, хороший учитель для ваших детей, другого такого, благородного и знающего, вы днем с огнем не отыщите. Не отдавайте вы своих ребятишек всяким моллам - рабам курдюков. Этот человек вырастит из ваших детей настоящих людей, умных, образованных, которыми будут гордиться люди нашего края..."
   Сеид Аэим засмеялся:
   - Прекрасная проповедь, но ты забыл, что в том краю нет молл и сеидов... Как только произносится имя моллы, ты начинаешь трястись. Если бы аллах дал крылья верблюду, в округе бы не осталось целых домов.
   - А как же иначе! - гневно прокричал Джинн Джавад. - При виде проделок этих негодяев здоровый, нормальный человек сходит с ума! У какого сироты они не отобрали имущество и не выгнали его самого на улицу? На какую вдову, пользуясь ее беззащитностью, не набросили ошейник временного брака? Мусульманину молла разрешает кроме законных четырех жен заключать сколько угодно временных браков, не задумываясь над тем, каково бедняжке после того, как временный брак с нею расторгнут! А если они учуют опасность от грамотного, свободомыслящего человека, тотчас объявляют его вероотступником или сектантом. Между прочим, твой сверстник Бихуд - сам молла, а в своих рубай говорит, что "крохи нечисти не сделают нас нечистыми...".
   - Ну и смельчак! Молодец! Но если кто услышит, ему несдобровать...
   - Э, да кто услышит? Кто хочет услышать такие вещи, должен обратиться к твоему покорному слуге. А я всех знаю как облупленных, как-нибудь соображаю, кому можно прочитать, кому нельзя.
   - И все-таки он смелый человек...
   - А я знаю еще одного смельчака... Его зовут Сеидом Азимом, рассмеялся Джинн Джавад, - хочешь, прочту тебе, что он пишет?
   Если станешь судиться, дай денег кази
   И считай, уже дело твое на мази.
   Но беда, если враг твой, восстав из грязи,
   Хоть копейкою больше предложит кази:
   Моментально ты дело свое проиграл!
   Оба рассмеялись. Джавад поспешил с извинениями:
   - Ох, что я болтаю, у меня язык отсохнет, ведь ты к кази идешь... - Он стал серьезным: - Иди, да осчастливит тебя аллах в твоем благом деле! Не сдавайся, борись уверенно за правоту, ты же сам из рода сеидов, кому лучше знать, как с сеидами разговаривать!
   На прощание Джавад добавил:
   - Самое время плеснуть тебе в дорогу пиалу воды. Да возвратиться тебе с благой вестью!
   - Считай, что плеснул...
   Ахунд Агасеидали, как это ни покажется странным, в такое время дня был у себя в приемной один. Хотя ему только недавно исполнилось сорок лет, борода и усы у него начали седеть и даже в густых бровях показались одинокие седые волоски. Его худощавое лицо напоминало молочной белизны матовый мрамор. Длинные нежные пальцы, не державшие большей тяжести, чем перо, были гладкими, без морщин, с ногтями цвета слоновой кости, коротко подстриженными. Его некрупная, чуть сутулая фигура была облачена в белоснежную тонкую абу, придававшую ему еще более благочестивый вид. Он сидел, скрестив ноги, на сложенном вдвое тюфячке, опираясь на подложенные под спину мутаки, обтянутые шелком. Казалось, что ему значительно больше лет, чем на самом деле.
   Обширное религиозное образование, чистота нравственной позиции, справедливость в суждениях создали вокруг него ореол самого благочестивого человека в округе. Он ни разу не стал опекуном сироты, за счет которой мог бы поживиться, ни с одной вдовой не заключил временного брака, никогда не зарился ни на чье добро.
   Скорые на прозвища и ярлыки шемахинцы не могли найти у Ахунда Агасеидали недостатков и изъянов. И сунниты, и шииты, что бы он ни сказал, прислушивались к его советам, с почтением относились к его пожеланиям. А в спорах шиитов и суннитов он не допускал пристрастных суждений: "Шииты, говорил он, - одно из двух больших разветвлений мусульманства. Шииты признают законными имамами только потомков пророка, каковыми являются дети халифа Али - зятя Мухаммеда. Тем более что отец Али, Абу Талиб, взял под защиту гонимого Мухаммеда в тяжелые для пророка времена...
   Сунниты - другое главное ответвление ислама, признающее, в отличие от шиитов, всех четырех первых халифов - Абу-Бекра, Омара, Османа и Али... Я был во многих странах, видел шиитов и суннитов... Но во времена пророка благословенного вовсе не было разделения "суннит- шиит". Никто не мешает людям исповедовать одно из двух главных направлений ислама, но жить надо в мире. Что до наших соседей армян и молокан, то и их религия такая же древняя. Пророк благословенный завещал нам почитать пророка Ису, которого христиане называют Иисусом, и святую Марьям, его мать, неоднократно упоминаемых в нашем коране. Раз аллах поселил нас на одной земле, как-нибудь уживайтесь друг с другом. А когда придет пора, он пошлет архангела Азраил и заберет, кому время пришло. И там аллаху будет ясно, кого послать в рай, а кого в ад".
   В результате подобных проповедей городское население, пестрое по национальным и религиозным воззрениям, мирно соседствовало друг с другом; бывало так, что в иных дворах армяне и мусульмане пекли в одном тендыре хлеб, шииты и сунниты покупали у молокан молоко, овощи. И в разговорах между ними не было враждебности. Однако сам Ахунд Агасеидали был яростным противником "гяуров" - русских, ни с одним из них не желал общаться, запрещал прихожанам сближаться и ладить с ними, а уж тем более отдавать детей во вновь открывшуюся русскую школу: "Превратятся в урусов, религия пропадет!"
   С Сеидом Азимом Ахунд Агасеидали не был знаком, хотя достаточно о нем наслышан. Он бы желал с ним увидеться и поговорить. Ахунд знал толк в поэзии, и стихи поэта нравились ему, он видел в Сеиде Азиме человека, способного принести пользу своему народу. Удивительно, но мысли о поэте последние дни не выходили у него из головы.
   То ли жалобы Моллы Курбангулу на то, что Сеид Азим пристрастился у Махмуда-аги к вину, то ли усердие Гаджи Асада в анализе произведений поэта и слов, употребляемых им в стихосложении, но даже сегодня с утра кази несколько раз вспоминал о нем. Перебирая в уме выпады против Сеида Гаджи Асада, он вспомнил, как ответил: "Уважаемый Гаджи, восточной поэзии свойственно употреблять слова, воспевающие красоту. Мы найдем подобные выражения у Физули, который был священнослужителем священной Кербелы... Поклонение поэта красоте юноши или девушки - без этого невозможно создать стихи... стихи, которые утончают вкус человека, делают его благороднее... Цель поэзии-поклонение не конкретному человеку, а вообще красоте, созданной аллахом, человеческой красоте, о которой сам пророк сказал: "Слава аллаху, создавшему тебя!" Самый прекрасный божий дар - поэтический талант. Коран тоже написан в стихах... Подумай о Хафизе и шейхе Саади... Разве, говоря о вине, опьянении, они были легкомысленными пьяницами?.."
   Ахунд понимал, что дискуссии с Гаджи Асадом еще не закончились. Не преследуя собственной выгоды, легче спорить и побеждать в споре.
   Его размышления прервал один из добровольных прислужников - ревнителей религии. Он сообщил о приходе Сеида Азима.
   - Пусть, пусть войдет... - И добавил про себя: - Как хорошо, что сегодня никто не пришел с вопросами о религии. Посидим и потолкуем основательно с умным, знающим, свободомыслящим человеком. И я выполню свой долг: поговорю с ним о боге, его слугах, направлю его стремления к лучшему.
   Поскольку считающиеся прямыми потомками пророка сеиды будто бы состоят в родстве, они называют друг друга двоюродными братьями. Ахунд Агасеидали придерживался этого правила не всегда; только если он уважал сеида, он прибегал к подобному обращению.
   Войдя в приемную, Сеид Азим сел на указанное ему место. Несмотря на небольшую разницу в возрасте, кази выглядел чуть ли не как его отец. Сеид Азим с искренней почтительностью приветствовал Ахунда и, ответив на первые вопросы о здоровье своем и близких, объяснил цель своего прихода. Вопреки ожиданиям, его намерение открыть школу общего типа с преподаванием в ней законов шариата Ахунд Агасеидали встретил с большим удовлетворением:
   - Поздравляю, прекрасное начинание! Я сделаю все, что в моих силах. В одну из очередных пятниц, когда народу в мечети будет особенно много, я с кафедры поговорю об этом.
   "Когда у хорошего человека голова занята добрым делом, он отвлечется от дурных соблазнов. И к тому же мусульмане будут отдавать своих детей не в урусскую школу, а в ту, которую откроет свой человек". А вслух добавил:
   - Хорошее дело начинаешь, двоюродный брат, я на твоей стороне! Но у меня есть несколько условий... - Он взял с низкого столика прекрасный фолиант - рукописный коран работы знаменитого каллиграфа Мектеби, специально переписанный ему в дар, поцеловал его и приложил с молитвой ко лбу, а потом протянул Сеиду Азиму: - Поклянись на этой священной книге, что отныне ты навсегда отказываешься от употребления веселящих напитков.
   Сеид Азим на мгновенье замялся, хотя был готов к тому, что кази потребует от него именно этой клятвы. Он знал за собой слабость к спиртному, он не раз слышал предостережения и от матери, и от друзей не увлекаться мгновенной радостью опьянения... "Да, было вино, чанги, музыка... От меня требуют дать зарок не пить вина, это не так уж трудно, если учесть, что музыка и красота останутся со мной. Хотя для достижения своей цели я бы отказался и от них... А почему, интересно знать, он не наложил запрет на любовь и красоту? Ей-богу, он знает толк в жизни и обладает вкусом... Знает и то, что заставить меня от этого отказаться - значит навязать мне грех обмана, вынудить меня произнести напрасную клятву, я бы ее нарушил. Хорошо же, что он требует только отказа от вина..." Сеид Азим поднял руку, готовый опустить ее на коран.
   Ахунд Агасеидали быстро отвел от него фолиант:
   - Достаточно твоего слова, двоюродный брат, достаточно слова. Чтобы дать зарок от употребления веселящих напитков, нельзя притрагиваться к корану, не пройдя ритуального омовения в бане. Я верю твоему слову.
   Сеид Азим твердо сказал, глядя в глаза кази:
   - Я даю вам слово от чистого сердца.
   - Верю, двоюродный брат... Теперь выслушай еще одно мое пожелание. Словоохотливые языки говорят, что ты проводишь время в компании молодых гуляк...
   Сеид Азим протестующе замотал головой, порываясь что-то сказать, но Ахунд не дал ему этой возможности:
   - Выслушай меня до конца. Я прекрасно знаю, что у тебя есть и доброжелатели, и недоброжелатели. Знаю, что большинство слухов - плод фантазии недоброжелателей. И все же, и все же... Не оправдывай себя в моих глазах, не обеляй, двоюродный брат, это не имеет смысла. Я и без того тебе верю... Я думаю, что человек, который хочет принести пользу своему народу, своим соотечественникам, должен быть чистым, как ясный день. Он всегда на виду, один берет с него пример, другой, порочный, ищет в нем изъяны. Человек, чистый перед своим народом, как солнце, излучает такой свет, что в его лучах люди просветляются душой и греются добром. В противном случае все его великие и светлые начинания превратятся в ничто, превратятся в свою противоположность. С того дня, как ты решил служить народу, ты уже себе не принадлежишь. Это - тяжелый и трудный путь, или не избирай его, или, выбрав, прими все его боли и муки, все испытания! Пророк читал свои наставления не тем, кто его слушал, а тем, кто не слушал, кто затыкал ему рот камнем, потому что благословенный верил в истинность и правоту своих убеждений, что служит своему народу. Не видящие бревна в своем глазу будут искать соринку в твоем... И дома в семье, и с друзьями ты всегда на виду, да поможет тебе аллах! И еще... Мухаммед сказал: "Люби бедных; всегда взирай на тех, которые стоят ниже тебя, и не взирай на тех, которые стоят выше тебя... Говори всегда правду, как бы она ни была горька, не позволяй совращать себя оскорблениями с пути божьего..." Ну, довольно, да поможет тебе аллах!
   Разговор с Ахундом Агасеидали потряс Сеида Азима до глубины души. Он шел за получением согласия на открытие школы, а его благословили на великий и тяжкий путь служения народу... Удивительный человек как будто заглянул к нему в сердце и вывернул его наизнанку. Сеид и сам задавался вопросом, способен ли он на выдержку и стойкость, если его забросают камнями. Не вернется ли он с полпути? "Если решил, должен вытерпеть все обиды и лишения. Должен говорить свое слово именно тем, кто не слушает, невеждам, кто бросает тебе упреки... Выдержит ли твоя грудь направляемые стрелы?.. Ты больше не принадлежишь себе, Сеид! Ты принадлежишь несчастному, забитому и невежественному народу, который зачастую сам не ведает, что ему нужно! Ты не первый на этом пути; как и твои предшественники, делай все, что в твоих силах, чтобы на исходе жизни ответствовать перед потомками: "Я сделал все, что мог, и все, что не мог, любимый мой народ!" И спокойно закрыть навеки глаза. Никаких иных ценностей, кроме моей жизни, у меня нет. И ее, как жертву, я приношу к твоим ногам, мой народ! Постараюсь вывести твоих детей на праведную дорогу знаний. Если я окажусь слабым в этой борьбе, не сумею все сделать правильно, прости меня, мой народ!" Поэт давал торжественную клятву, будто разговаривал с народом, как с живым человеком, идущим рядом с ним.
   Поэт получил благословение, поэт дал клятву... Школа, которую ему суждено открыть, была одной из первых ласточек на пути просвещения Ширвана. Она стала знаменита во всем Азербайджане, просуществовала шестнадцать лет, заслужив похвальную оценку таких известных русских педагогов, как Захаров и Чернявский... Но от сегодняшнего дня, когда он возвращается от кази Агасеидали, до того времени он должен еще много сил потратить на сборы денежных пожертвований, на получение официального разрешения царских властей, на борьбу с невеждами. Между претворением в жизнь мечты Сеида Азима и сегодняшней клятвой произошло столько событий...
   Друзья, пришло время посетить лавку Гаджи Асада, хотя в ней нет ничего радующего сердце. Но только здесь мы можем хоть что-нибудь узнать об одном из наших героев...
   Гаджи Асад в первые месяцы после исчезновения Тарлана никому не признавался, что не знает, где его сын. "А что случилось с моим сыном? Я сам разрешил ему отправиться на поклонение святыням, без этого мусульманин не мусульманин..." Как говорят шемахинцы про таких, как Гаджи Асад, "с верблюда слез, а его высокомерие с собой взял...".
   Но прошли месяцы, прошли годы. Тарлан не возвращался и не подавал о себе никаких вестей. Изредка кто-нибудь, уходивший с караваном в Ашхабад и вернувшийся оттуда, пускал слух, что Тарлана видели в тех краях, будто он там открыл магазин, торгует... Хотя Закрытый по обыкновению скрывал свои чувства, но Базар и его обитателей не проведешь. Все, а особенно его ближайший сосед Гаджи Кадыр, видели, что он переживает. Но в делах своих Гаджи Асад придерживался прежних правил: в лавке образцовый порядок, на витрине новинки товаров. Только вместо Тарлана за прилавком молодой приказчик, дальний родственник Гаджи. Сам хозяин, сидя на топчане, принимал деньги за купленный товар, считал выручку. За последние годы он еще больше растолстел, могучая шея, вся в жирных крупных складках, сливалась с затылком.
   Сегодня мы увидели Закрытого на его постоянном месте, на топчане у самого выхода, где начинались полки, гнувшиеся под тяжестью рулонов ткани. Ему только что принесли от чайханщика Алмухтара свежий бархатистый чай. В маленьком блюдце искрились остро наколотые маленькие кусочки крепкого сахара, Гаджи с удовольствием прихлебывал любимый напиток.
   Неожиданно дверь лавки распахнулась, впустив Моллу Курбангулу и его зятя Мешади Алыша. Гаджи не успел подняться навстречу гостям, как Молла Курбангулу остановил его:
   - Не вставай, не вставай, ради аллаха, не утруждай себя!
   - Ты прав, Молла, я так отяжелел, сидя целыми днями на этом топчане, что еле поднимаюсь на ноги... Добро пожаловать, гости дорогие... - А в душе подумал: "Через поставщика дурных вестей пошлет разве аллах добрую? Интересно, какую новую каверзу придумали тесть с зятем, чей дом обрушить собираются? Да хранит нас от их злобы сам аллах, ей-богу, язык не поворачивается назвать разбойника Алыша "Мешади"... Что с того, что он совершил паломничество в Мешхед? Каким был проходимцем, таким и остался..." И громко добавил, обращаясь к приказчику: - Али, закажи у Алмухтара господам чай, пусть Сейфи принесет!
   - Сию минуту...
   Молла добавил вдогонку:
   - Сынок, заодно позови Гаджи Кадыра, пусть, если не трудно, зайдет, посоветоваться кое о чем хотим с ним, скажи!
   - Сию минуту...
   Когда Гаджи Кадыр, пригнув в дверях голову на длинной, как у верблюда, шее, вошел в лавку Гаджи Асада, хозяин и гости тянули из пиал горячий чай. Подогнув колени, Гаджи Кадыр примостился на углу топчана.
   Закрытый повел взглядом в сторону приказчика:
   - Али, пойди в караван-сарай, узнай, нет ли каких вестей от Кербалаи Вели...
   - Слушаю, ага...
   Как только дверь закрылась за приказчиком, взгляды всех сидящих обратились к Молле Курбангулу. Молла обладал привычкой повторять последнее слово в каждой фразе, отчего его голос казался еще более нудным и тягучим. Он начал:
   - Гаджи! И Мешади Алыш, и я сам слышал, что новые школы этих всяких молодых опять начали расти как грибы из земли после дождя... да, да, после дождя. Ирза-бек - раз, Гюллюбеим-ханум - два, а теперь этот нечестивец Азим готовится со своими приятелями открыть школу с новыми правилами, да, да, с новыми правилами... Совсем точные сведения... сведения...
   - Что ты говоришь, дорогой, - Гаджи Кадыр, наклонив вперед шею, причмокнул толстыми верблюжьими губами. - Откуда у него деньги школу открывать? Для такой затеи понадобится куча денег...
   - Эх, да он с постели в полдень поднимается, чтобы попозже не есть... И как тебе такой сон приснился, Молла? - удивился Гаджи Асад.
   - Я знаю, что говорю! Клянусь пророком, это правда, Гаджи! Не проверив все досконально, разве я начну какое-нибудь дело? Зная твою занятость в лавке, смогу ли зазря тревожить тебя, Гаджи?.. Тревожить тебя... Ты не смотри, что он гол как сокол, как говорится: "Пришел позже всех, а понял больше всех..." Больше всех... Керим-бек, например, дал на новую школу сто двадцать рублей для почина, чтобы другие последовали за ним... За ним...
   - О аллах! Бабиды* новоявленные! Не находят применения своим сбережениям! Некуда им деньги девать...
   ______________ * Бабиды - последователи учения бабизма, ставили своей задачей дальнейшее развитие ислама.
   - Ты прав, Гаджи... И Махмуд-ага, и Алияр-бек возглавили список, в котором каждый подписавшийся обещал внести по двадцать, тридцать, а кто и сто рублей... А еще Азим посетил Ахунда Агасеидали и заручился его дозволением... да, да, дозволением...
   - Как же мог кази дать разрешение пьянице и знакомцу чанги? Разве он забыл о его прегрешениях?
   - В том-то и дело, что Ахунд Агасеидали верит этому нечестивцу... Говорят, что он потребовал, чтобы тот положил руку на коран и дал зарок, что больше в рот не возьмет спиртного... да, спиртного...
   Это сообщение купцы восприняли двояко, каждый по-своему.
   Гаджи Асад промямлил:
   - Раз дал зарок... если нарушит, аллах его накажет...
   Гаджи Кадыр проворчал:
   - Если он поклялся Ахунду Агасеидали, тогда в чем же дело?
   Гаджи Асад старательно пытался что-то вспомнить. Вдруг он подскочил, словно под ним разожгли жаровню:
   - Дал клятву? Зарок? Еще вчера голодранцы, собравшись вокруг Джинн Джавада, кричали, что Сеид никогда не отведет руки от желанной рюмки. Чтоб он провалился!
   - Этого не может быть, если он дал слово... - засомневался Гаджи Кадыр.
   Мешади Алыш вмешался в разговор:
   - И вы ему верите, мужчины! Клянусь святынями, которым я поклонялся, вчера своими глазами видел, как он выходил с Грузинского базара в обнимку с Алексан-беком.
   - Позорит имя сеида, проклятый, чтоб его наказал его предок! - бушевал Закрытый.
   - Говорят еще, что в его школе русскому языку будут учить...
   - Да, да, - перебил Алыша Молла Курбангулу, - и учителем будет армянский мальчишка из русской школы... да, из русской школы...
   - Эх, да плюнет ему в лицо пророк всемогущий... Кто же отдаст в эту школу своего ребенка? -возмутился Гаджи Асад.
   - Никто, ни один человек... Все пойдет тем же путем, что и в школе этого уруса Ирза-бека... Где теперь эта школа... где? - злобствовал Алыш.
   - Чего еще ждать от этих анархистов бабидов, выдумывающих существование "врат" для новых познаний божественных истин... И новая школа поможет им в этом... - разглагольствовал Молла Курбангулу. - Гаджи, наш долг вразумить заблуждающегося. Неважно, что он сеид... Неважно, что получил благословение у самого Ахунда... Мы должны объяснять людям, да, людям... Пусть не бросают детей в огонь собственными руками! Не делают из них бабидов, похожих на русских и армян... русских и армян!