Джафарзаде Азиза. Звучит повсюду голос мой

   Пока история не стала достоянием злых языков, нужно выдать Сону замуж. Следовало бы посоветоваться с Махмудом-агой, но времени на переписку нет. Да и что он может посоветовать? Лучшего случая не будет. Прекрасная возможность, которой лишены все чанги на свете. Она обретет свой дом, семью, возможно, будут и дети... Будут оба зарабатывать свой честный хлеб! Но надо поговорить с ней самой. Алияр-бек славился как противник всякого насилия, а с характером его жены мы уже немного познакомились.
   - Шахбике, а что, если нам выдать ее замуж за одного из тех парней, которые влюбились в нее? Кого из них ты считаешь более подходящим, какой ей нравится самой? Позовем ее и спросим. И ей хорошо, и у нас прекратятся ссоры между слугами.
   - Я уже разговаривала с Чеменгюль... Самым подходящим женихом для Соны я считаю Иси...
   - Если Сона согласится, дай аллах им счастья! Пригласим моллу, пусть освятит их брак...
   Когда Сона пришла в комнату госпожи, она увидела сидевших рядом на мягких подушках Шахбике-ханум и Алияр-бека. Хозяин давно не сталкивался с новой служанкой жены, поэтому в первую минуту не узнал девушку. Он внимательно вглядывался в ее глаза, пытаясь узнать былую танцовщицу-чанги, которой восхищался в доме Махмуда-аги наравне со всеми гостями на музыкально-поэтических меджлисах. "Ах, несчастная, тебя не узнать в этой старой одежонке. До чего изменилась! С таким талантом - и такая тяжелая судьба... Надеюсь, что теперь тебе будет хорошо".
   - Сона, Шахбике-ханум хочет выдать тебя замуж за нашего Иси по законам шариата, по воле аллаха... Мы хотим узнать, что ты сама думаешь, что скажешь... - Алияр-бек запнулся. - Правда, я должен был посоветоваться с Махмудом-агой, который прислал тебя к нам, но сейчас, весной, дороги развезло, сколько времени понадобится на переписку, зачем тянуть с этим делом?
   Сона задумалась. "Он прав... И госпожа права... Чего еще мне желать? Какой судьбы, кроме этой? Я должна быть счастлива, что на мою долю выпала такая. У какой чанги есть дом, муж, дети, праведный кусок хлеба? В глазах каждого человека это богатство, которое обходит стороной таких, как я... Бедный Алияр-бек, если бы мог, сам бы сказал мне то же самое, а Шахбике-ханум не знает, кто я... Наверно, устами Алияр-бека аллах выполняет свою волю... Пусть так..."
   - Извините меня, Шахбике-ханум, что доставила вам хлопоты, - обратилась она не к беку, а к госпоже, - я понимаю, что аллах вершит свои дела устами избранных. Пусть так и будет, я не могу отказать своим благодетелям... Мне кажется, что и Махмуд-ага будет доволен, когда узнает о вашем решении пристроить меня... - Едва сдерживая слезы, она наклонилась и поцеловала руку Шахбике-ханум.
   Ханум растрогала проникновенная речь Соны, она погладила девушку пухлой рукой по голове:
   - Это хорошая доля, девочка! Да принесет аллах тебе счастье и добро! И бек, и я плохого тебе не желаем. Будь спокойна... Вы оба останетесь у нас в доме... Я послежу, чтобы все у тебя было хорошо. Ну зачем ты плачешь?
   Она улыбнулась:
   - У всех девушек при слове "муж" на глазах появляются слезы... Хватит, не расстраивай меня... Алияр-бек обрадовался, что дело завершилось так скоро, умная девушка понимает, что ей желают добра...
   - И я желаю тебе счастья, Сона! Я обязательно напишу Махмуду-аге... Ты оказалась благодарным человеком... Сохранила уважение к Махмуду-аге и здесь хорошо работаешь, честно живешь...
   Последние слова бека еще более укрепили Сону в мысли, что она приняла верное решение. Намеки, прозвучавшие в словах Алияр-бека, были непонятны только Шахбике-ханум. Сона обратилась теперь к господину:
   - Простите меня, ага, что я доставила вам много хлопот и головной боли...
   Шахбике-ханум прервала ее:
   - Слушай, девушка, ты же не умираешь, не погибаешь, не уезжаешь в далекое путешествие, что это ты говоришь?
   - Я просто еще раз благодарю вас и Махмуда-агу за все, что сделали для меня...
   - Ну хорошо, ну хорошо, хватит!
   Алияр-бек не обратил внимания на раздражительный тон жены, она отходчива и незлопамятна. Он понял, что имела в виду Сона, благодарившая Махмуда-агу... "Конечно, Иси ей не пара, она умна, талантлива, но другого мужа у нее не будет... Она просит меня написать Махмуду-аге, что он может больше о ней не беспокоиться, не заботиться... Сегодня решительно будет порвано с прошлым чанги..."
   - Да ниспошлет аллах вам обоим счастье! Будем считать этот вопрос решенным. И ты и он всегда можете-рассчитывать на помощь в нашем доме, вы всегда будете детьми этого дома.
   "Спасибо тебе, бек, что ты назвал меня "дитя", я так давно этого не слышала..." Глаза у Соны наполнились слезами при этих мыслях... Она снова поцеловала руку госпожи:
   - Большое спасибо, госпожа, да принесет аллах вам свое благословение...
   - Ну хорошо, заставила меня прослезиться, негодница... Пойди позови Чеменгюль, хочу поговорить с ней, как лучше подготовиться к вашей свадьбе... А ты, Алияр-бек, поговори с Иси, пусть обещает, что не будет обижать Сону, станет заботиться о ней...
   ... Сегодня долина Кюдрю залита солнцем. Воздух напоен влагой, но нет ни тумана, ни изморози на траве. Радуга, переливающаяся от желто-красного до сине-лилового, разукрасила все вокруг. Долина Кюдрю надела наряд невесты... Мне кажется, что на свадьбе ашуга, певца, поэта, танцовщицы всегда должно быть яркое солнце. Природа должна праздновать любовь самых красивых, самых любимых, самых удачливых своих детей. Реки должны журчать, распускаться листья деревьев, цвести цветы, петь птицы... Засветив радугу над долиной Кюдрю, природа дала всем знать, что не забыла своего лебедя, царицу фей, нежнейший цветок жизни...
   Сегодня свадьба Соны. Дорогой друг, свадьба моей Соны!.. Но что это за свадьба? Хоть я предпочитаю видеть сватами Соны Алияр-бека и Шахбике-ханум вместо болтливой Азизбике, для моей Соны не шили красивых свадебных нарядов из знаменитых ширванских шелков и шемахинского бархата. Добрая Шахбике-ханум отдала Чеменгюль свою необъятную, ношеную муслиновую юбку для свадебного наряда невесты. Но и в этом наряде Сона была красавицей, затмевавшей более богатых и молодых. Не в моих силах описать, рассказать, как хороша была невеста, как обворожительна! Здесь необходимо перо Сеида Азима и кисть князя Гагарина...
   Все богатство семьи проявляется в праздничные дни. Не такой была эта свадьба, не было на ней знаменитых певцов и музыкантов, не были принаряженных, украшенных золотом и драгоценными каменьями гостей. А где же ты, Тарлан? Ведь сейчас под покрывалом ведут твою невесту, которую можно сравнить лишь с жемчужиной из султанской короны! Приди, взгляни на эту красавицу невесту под красной вуалью! Твою любимую сейчас четверо старших подруг уведут за занавес новобрачных! Приди, дай по обычаю деньги за молоко, которым ее вспоили... Где ты, мой Тарлан, где?
   Где же ты, мой поэт, где? Твоя пери вдохновения, твоя царица фей идет под свадебным покрывалом. Приди, поспеши сюда, пусть перо напишет тысячу газелей в ее честь! Воспой красавицу!..
   А ты, князь Гагарин! В твоих картинах запечатлен ее изящный стан, ее прекрасное лицо, красочные одежды танцовщицы. На далеком Севере ты рассказал нежным русским красавицам о чуде Востока, о прекрасном южном цветке, о ее дивных танцах. Приди же сегодня взглянуть на нее!
   Сона прощалась с прошлым, безучастная к празднику, с опустошенным, страдающим сердцем...
   Никто из старых друзей Соны не пришел на ее свадьбу. Ни князь Гагарин, который мог бы вдохновиться видом красавицы, чтобы написать новую картину... Ни Тарлан, который в далеких краях не ведает, что наступила минута прощания... Ни наш поэт...
   Друг, давай станем облаком, дающим тень Сеиду Азиму, совершающему путешествие в земли, принадлежащие Алияр-беку. Он не мог пренебречь заботами о хлебе насущном для своих детей, для своей семьи и заехал в два-три места ради куска хлеба... Усталый конь еле тащился по дороге, не в силах развить скорость, достойную воображения нашего поэта. В мыслях Сеид Азим устраивал судьбу своего друга Тарлана и царицы фей, мечтал о том, что разлученные соединятся. Но разве такое возможно? Давайте не спешить в наши дни! Склоним головы перед людьми той эпохи! Жизнь и нас не всегда балует, а каково было им? Старики во всех частях света говорили в таких случаях: "На все божья воля!"
   Они сидели в комнате вдвоем... Алияр-бек читал письмо Махмуда-аги. По мере чтения его лицо окутывала печаль. Прочитав, он еще помолчал немного, собираясь с мыслями, и обратился к Сеиду Азиму:
   - Мне очень жаль, Ага, что письмо Махмуда-аги пришло с большим опозданием. То, что он рассказал о несчастной любви, делает понятным особое состояние Соны, которое я не в силах был объяснить... Какая горькая и удивительная судьба у этой женщины, изменить которую уже никто не может. Сона больше не принадлежит моей воле, она не принадлежит и себе. Я отдал ее замуж по всем правилам законов шариата, предписанных нам пророком. Она жена моего слуги, хорошего, честного человека... Просьбу Махмуда-аги, хоть я очень его уважаю, выполнить не смогу, иначе опорочу свое имя!
   - Помоги, аллах, помоги, аллах, не нужно ничего предпринимать! Махмуд-ага ничего не знал! Он благородный человек, сумеющий оценить ваши хлопоты о несчастной девушке по достоинству...
   Алияр-бек поспешно сказал:
   - Если бы письмо пришло сюда месяца три назад, тогда другое дело. Видно, суждено ей судьбой и аллахом быть женой моего слуги, сейчас уже никто не в силах ей помочь...
   Алияр-бек опасался, что Сеид Азим и Махмуд-ага подумают, что он самовольно отдал Сону, чтобы спрятать свои грехи, как обычно поступают беки и господа с девушками, которых завлекли в свои сети. "Нет, этим разговором мы не ограничимся! Надо, чтобы Сеид Азим узнал все от самой Соны..."
   Сеид Азим увидел, что хозяин внезапно разволновался. Чтобы успокоить его, он сказал:
   - Махмуд-ага в трудную минуту обратился к вам с просьбой помочь Соне, зная вас как очень уважаемого и благородного человека...
   Сона месила на кухне тесто. Она вливала в ямку горстями воду и смешивала рукой пшеничную муку с водой. Образовавшиеся комки не сразу удавалось превратить в однородную массу, один из комков шлепнулся на пол. "Говорят, у кого из рук тесто выплескивается, ту счастливицу муж любит... Наверно, я тоже из тех счастливых, Иси меня любит и жалеет..." Она вздохнула. Перед ее глазами неожиданно выплыло лицо Тарлана, такое дорогое, такое родное... "Лучше бы ты меня любил, тогда бы я радовалась, что у меня тесто выплескивается, а сейчас я только вижу, что еще недостаточно вымесила его..." Глаза застилали слезы, потекли по щекам, она попыталась смахнуть слезу тыльной стороной ладони, но только испачкала лицо в муке. Тяжело вздохнув, она принялась с неистовством месить и дубасить большой ком кулаками, словно вымещая всю боль, накопившуюся в сердце. Ее прервала Чеменгюль:
   - Сона, тебя хозяин зовет на господскую половину...
   - Зачем?
   - Не знаю, я сказала, что ты месишь тесто, а он послал меня... Пусть придет, говорит. Гость приехал к хозяевам из Шемахи, сеид... Иди, приведи себя в порядок, у тебя все лицо в муке...
   Сердце готово выскочить из груди, ноги не идут, только кровь толчками бьется в виски... Сона уступила свое место Чеменгюль, а сама начала умываться. "О аллах! Зачем ты привел ко мне Агу так поздно? С какой вестью он сюда приехал?... О аллах! Охрани Сеида Азима от всех бед, его, протянувшего мне руку добра! И того несчастного, которого я любила, защити!.. Пожалей и меня, бедную, не сжигай мое сердце черной вестью о нем!... Нет, нет, если бы это была черная весть, Ага бы не принес мне ее... Неужели еще какое-нибудь горе свалится на мою несчастную голову?.. Нет, я не жду от Сеида печальных новостей... И почему мое сердце так трепещет, словно ждет, словно предчувствует?.. Зачем? Для чего? Для меня уже все кончено..." Она прикоснулась рукой к амулету, который, как ей казалось, убережет ее от беды. "Помнит ли Ага, что написал по заказу Тарлана газель для меня? Помнит ли розу, которую он подарил мне? Знает ли, что его подарки - мой амулет?.. Я так верю, что его рука может защитить меня от беды... Узнав его почерк, люди не тронут меня... Единственная память тех далеких дней, когда я была близка к счастью, когда рядом со мной был любимый..."
   Сона вошла в господскую половину. Они остались в комнате вдвоем. Поэт подумал, что и в простой, заштопанной одежде Сона все так же изящна и грациозна. По шемахинскому обычаю она прикрыла рот от гостя, на поэта смотрели прекрасные бархатные глаза его феи вдохновения. Взгляд проникал в самое сердце, в нем читался вопрос и волнение, мольба и тревога. Тысяча газелей родится от этого взгляда, тысяча легенд о несчастной любви, о несчастной судьбе...
   - Как ты живешь, Сона?
   - Слава аллаху, хорошо, спасибо... - голос ее дрожал, из глаз катились бусинки слез. - Как поживает Минасолтан?
   - Слава аллаху, она здорова, посылает тебе привет...
   - Пусть аллах дарует здоровье и посылающему привет, и приносящему его...
   У Сеида Азима сжималось сердце... Сона, лебедь, который с каждым взмахом руки приобретал любовь десятков пленников, говорила послушным голосом бекской прислуги. "Как скоро проложила судьба свои следы на твоем лбу и щеках, углубляя дорожки с каждым днем!.. Роса ли упала на твои блестящие каштановые волосы, распрямив густые кудри? Где ты, красавица, что зажгла пожар в душе Тарлана? Вызвавшая мою вдохновенную любовь?!"
   - Алияр-бек мне сказал, что ты вышла замуж, Сона... Будь счастлива!
   - Слава аллаху! Дай бог долгой жизни Алияр-беку и Шахбике-ханум! - Лицо Соны залила краска: - Смогу ли я быть счастливой? Или не смогу? - В голосе Соны зазвучали нотки гнева, как показалось поэту: - Ни вы, ни Махмуд-ага обо мне ничего дурного не услышите. Я не зачеркну неблагодарностью уважение людей, заботившихся обо мне!
   - Я не о том, Сона! Я действительно пришел сюда узнать, счастлива ли ты... Пришел сюда, желая тебе счастья... В те прошедшие времена я не знал достоверно, где Тарлан...
   Сона вздрогнула, замерла, щеки ее пылали.
   - Некоторое время назад Тарлан написал мне письмо из Ашхабада, в котором подробно расспрашивал о тебе. У меня были дела в Лангебизе, вот я и решил, что заодно заеду сюда. И мама поручила разузнать, как ты живешь. И Махмуд-ага справлялся о тебе в своем письме Алияр-беку... Вот, приехал повидаться с тобой...
   "Говори, дорогой Ага, говори! Да буду я жертвой твоего языка! Значит, Тарлан здоров, здоров! Слава аллаху! О праведные люди, почему бы мне не радоваться этой доброй вести? Почему я не могу крикнуть громко на весь мир: "Мой Тарлан здоров, люди, поздравьте меня!" Он спрашивает обо мне, он не забыл меня! И на другом конце света есть человек, помнящий обо мне! Оказывается, я тоже достойна хорошей вести и я не забыта аллахом! Только меня нельзя поздравлять, я даже не могу открыто радоваться тому, что мой любимый жив! Я не могу даже назвать его имя! Месяцы, годы я ждала его без стонов, без слов. Мечтала о нем, любила его... А теперь, когда он нашелся и вспомнил обо мне, я и радоваться не могу, я принадлежу другому".
   - Спасибо, Ага, за добрые вести... Но ты опоздал: у меня теперь семья, я не смею даже передать ему привет через тебя... Хочешь, напиши ему, что я умерла. Пусть он думает обо мне как о мертвой. Всему свое время, мое время ушло... У меня такая судьба, я не могла быть счастливой...
   Он хотел меня спасти, бежать со мной, но я бы ни за что на свете не согласилась, чтобы он был опозорен за связь с чанги... Скажи ему, что меня больше нет... Моя судьба предначертала мне жизнь с моей семьей, я буду ей верна... Ты опоздал... Пожелай ему счастья, Ага... Да хранит вас обоих аллах всемогущий...
   Всю дорогу от Арабчелтыкчи до Шемахи Сеида Азима не оставляли горькие раздумья... Он не смог помочь другу, сделать хоть что-нибудь для его счастья. Он не смог вовремя помочь и той, которая многие годы была для него музой, источником вдохновения и примером красоты, изящества, таланта... Всю дорогу он клял себя за то, что не собрался раньше навестить Сону, разузнать о ней. Не смог помочь их чистой, прекрасной мечте о счастье, опоздал, безнадежно опоздал... Он винил во всем себя, упустив из виду, что эпоха, свидетелем и современником которой он был, сама диктовала свои законы, не считаясь с мечтами и помыслами людей.
   Когда он добрался домой, волна новых событий захлестнула его, он не собрался в день возвращения написать другу в Ашхабад, а уж потом не смог.
   И мы сейчас расстанемся с Соной. Доведется ли, нет ли, встретить нам ее вновь? Увидит ли ее Ага? Как знать? Останется ли прежней ее роль в его жизни? Думаю, что нет. У нее теперь своя семья. Она удалилась из жизни Сеида Азима... Ее красота, ее высокое искусство будут вдохновлять поэтический дар нашего героя. А может статься, что мы еще будем свидетелями их встречи в будущем...
   Сона сохранила две газели поэта, посвященные ей, и высохшие лепестки розы, как амулет от несчастья, от беды...
   Давайте вместе с Сеидом Азимом вернемся в бурлящий, как котел, Ширван. Посмотрим, что еще готовит судьба нашим героям.
   ЗАСУХА
   Давно уже не было дождя... Устали глаза, устремленные в белесое от жара небо. В светло-голубой вышине люди не могли обнаружить ни облачка. Плодородные земли Ширвана под палящими безжалостными лучами высохли, растрескались, покрылись окаменевшей коркой, которая под ветром рассыпалась и пылью заносила все вокруг. Мельчайшая пыль забивала легкие, разъедала глаза. Посевы горели. Сады опалило, арыки пересохли, в реках стали видны камни на обмелевшем дне самых глубоких заводей.
   Началась великая нужда. Везде шли разговоры о засухе: в чайхане, на Базаре, в мечетях, в банях, в поминальные дни, и в радостные. Такого не помнили даже старики. Засуха была таким же бедствием для города, что и землетрясение. В ожидании водовозов очереди выстраивались на улице. "Вода стала дороже крови", - говорили старики. Водовозы - владельцы ослов - возили воду издалека, из горных родников. Но и в горах большинство родников пересохло, из самых крупных источников вода лилась тонкой струйкой. Под ними нескончаемо менялись кувшины, люди боялись, чтобы хоть капля драгоценной жидкости пролилась мимо. Родниковая ледяная вода, пока ее привозили в город, согревалась, теряла вкус... Водой запасались: заливали ее в чаны и баки, ведра и казаны, установленные в подвалах... В ближних речках пересохли даже заводи, оголились подножия скал и гигантские валуны, которые народ окрестил "верблюжьими камнями". Самые глубокие раньше места превратились в илистые топкие лужи, в которых нельзя было ни умыться, ни тем более постирать белье. Но все же для питья вода была. Хуже обстояло с хлебом. На Базаре никто не произносил слова "пшеница". Муку продавали не мешками, как в былые времена, а на граммы, как золото. Ячмень, просо, фасоль, горох смалывали вместе с остатками пшеничного и кукурузного зерна и из этой мешанины пекли хлеб.
   В доме Сеида Азима царила тревога: несколько дней назад Ага уехал к Селим-беку за обещанным зерном. По всем расчетам он уже должен был вернуться, но его все не было... Минасолтан не находила себе места. "Наверно, не дали, и он направился еще куда-нибудь. Бедное мое дитя! Не хотел вернуться с пустыми руками к семье..."
   Джейран варила на кухне остаток запасов фасоли. Мирджафар еще не вернулся из школы. Хаджар помогала матери в домашних делах. Айша-Фатьма качала люльку с Сеидом Османом. У Минасолтан холодело сердце, когда она думала о своих голодных внуках. "Бедная Джейран, несчастные дети, как будто их шафраном вымазали. Сколько дней во рту у них крошки хлеба не было... Сколько можно кормить малышей фасолью с горохом? Скоро Мирджафар вернется из школы, чем накормить мальчика, о невидимый аллах?!"
   - Джейран, где ты, я с голоду... - Голос Мирджафара осекся. Он уже большой мальчик, видно, сообразил, что не время для шуток...
   Минасолтан вышла навстречу внуку:
   - Джейран на кухне, детка, фасоль варит. Подожди немного, сейчас она тебя накормит.
   Бросив сумку с книгами и тетрадями на стол, мальчик вышел во двор. Стукнул молоток на воротах.
   - Кто пришел, детка?
   Мирджафар крикнул со двора:
   - Дядя Ширин!
   Прикрывшись платком, Минасолтан вышла на порог.
   Абдулла был ближайшим соседом семьи. Его отличала необыкновенная мягкость характера, за что Сеид Азим прозвал его "Ширин", что означает сладкий. Это прозвище так и пристало к нему: теперь для всех он был - Ширин Абдулла. Раньше Ширин Абдулла был дровосеком, но с тех пор, как открылась школа, он стал служителем в ней, во всем помогая Сеиду Азиму не только в школе, но и в домашних делах: приносил дрова, уголь, отвозил зерно для помола на мельницу. У этого безграмотного человека была редкая слуховая память: он заучивал стихи и газели Сеида Азима с голоса и любил их повторять. Он питал родственные чувства ко всем членам семьи поэта. Ага очень ценил своего необыкновенного помощника, учил детей Ширина в своей школе, не беря с них платы за обучение... Ширин Абдулла был в доме своим человеком, поэтому Минасолтан не очень закрывалась от него.
   - Здравствуй, Минасолтан!
   - Добро пожаловать, Ширин! Ты к Are? Его, к сожалению, нет дома. Ты что-то хотел сказать?
   - Минасолтан, я знаю, что Аги нет... Я на Базаре слышал, что он из Биджова поехал в Лангебиз. Я пришел тебе сказать, чтобы ты не волновалась. Его видели на дороге... Минасолтан, завтра все выйдут на молебен: будут просить у аллаха всемогущего дождя. Как было бы хорошо, если бы и Ага подоспел!.. А еще я хочу сказать, - он смущенно переминался с ноги на ногу, - я знаю, у вас в доме совсем муки не осталось, а мне удалось купить на Базаре немного ячменя и проса. Я разделил, часть отнес своим, а вот принес вам...
   Ширин Абдулла протянул Минасолтан маленькие мешочки.
   "О аллах! Как отблагодарить такую доброту, у самого большая семья, а он и нас не забыл... Но нельзя брать у него, нельзя..."
   - Нет, Ширин, нет! Твоя семья в таком же трудном положении, отнеси домой, пусть твои дети не останутся голодными. Если бы Ага был дома, он бы то же самое сказал!
   Абдулла тихо проговорил:
   - Клянусь аллахом, я им отнес, Минасолтан! Да разве этих обжор накормишь? Что тут есть, чтобы им хватило? - улыбнулся он. - Возьми, клянусь, обижусь... Я в долг даю, когда Ага вернется - отдадите... Когда у нас не будет, я к вам приду, Минасолтан.
   - А если, не приведи аллах, Ага вернется с пустыми руками, тогда как?
   - Как вы, так и мы... Аллах милостив, бери...
   Минасолтан протянула руки к мешочкам. Нельзя отвергать доброту.
   - Большое спасибо, Ширин, да укрепит аллах твою веру, да сохранит твоих детей!
   - Да будет нам в помощь великий предок Аги! Всем, и нам в том числе.
   С этими словами Ширин ушел. Минасолтан долго смотрела ему вслед. Она не могла обидеть Абдуллу отказом, ее растрогала бескорыстная помощь друга. На ее глазах появились слезы благодарности.
   - Джейран! Джейран!
   Невестка торопливо вышла во двор.
   - Что случилось, мама?
   - Принеси сюда жернов...
   Джейран присела на землю, совершенно обессиленная:
   - А что ты собираешься молоть, мама?
   Мирджафар радостно ответил за бабушку:
   - Дядя Ширин нам зерно принес! Ай, дядя Ширин!
   Джейран с сыном вынесли во двор тяжелые круглые жернова ручной мельницы. Она расстелила на земле палас, поверх него скатерть, потом взгромоздила жернов посреди скатерти. Насыпав из мешочка горсть зерна в отверстие воронки, она взялась за ручку и принялась крутить. С каждым поворотом на скатерть сыпались щепотки желтой ячменной и просяной муки. Расстелив другую скатерть, Минасолтан разлила фасолевую похлебку и начала кормить маленьких. Дети ели и радостно переговаривались:
   - Ай джан, Ай джан, скоро Джейран хлеб испечет...
   - Скоро Джейран нам хлеб испечет...
   ... Сеид Азим вернулся домой к вечерней молитве. Во дворе его дома пахло хлебом. Расседлав отощавшего, усталого коня и устраивая его на ночь, он размышлял: "Интересно, кто на этот раз помог нам?" Среди имен, которые он перебирал в уме, не было имени Ширина. Что есть у голодного, чтобы он отдал несытому?...
   Мать встретила его на пороге.
   - Ну, мама, в доме хлебом пахнет, чей склад вы ограбили? Какой богач с вами поделился? Может быть, Закрытый или Алыш?
   Минасолтан всегда подхватывала шутку сына, понимая, что он хочет рассеять ее невеселые думы. Она постаралась улыбнуться:
   - Этот богач - наш Ширин! Он раздобыл на Базаре немного ячменя и проса и поделился с нами... Вот, помололи, испекли...
   - Как всегда... Пшеница у богатого, щедрость у Ширина... Так и должно быть...
   "Год великого голода" навсегда остался в памяти людской... Если в те дни в каком-нибудь доме пекли хлеб, то запах его доходил до седьмого соседа. Ради куска хлеба для голодного ребенка матери ходили с мольбой даже к дверям вчерашнего врага... Сегодня хлебный дух шел из дома Сеида Азима. Ворота, от которых еще никто не уходил с пустыми руками, без надежды, отворились не сразу, а медленно, тихо, только в последнее мгновенье скрипнув. Во двор вошла старая женщина с ввалившимися глазами. Она взглянула на Минасолтан, которая перестала вращать рукоятку жерновов.
   - Добро пожаловать, сестрица Гюльгез, заходи, соседка, заходи...
   Мать большого дома Гюльгез ступала боязливо, хотя глаза ее были полны надежды и мольбы. Она стеснялась своего прихода в этот небогатый дом, где тоже полно детей, но не могла отвести взгляда от ручного жернова...
   - Минасолтан, родная, дети мои пропадают...
   Минасолтан знала, что не может отказать голодающим, но и у своих детей она отнимала последнее. Она взглянула на сына, который умывался неподалеку у края бассейна. Их глаза встретились. Мать с сыном прекрасно понимали друг друга. Минасолтан проговорила:
   - Аллах милостив, дал на сегодня, даст и на завтра... Если сосед останется голодным, разве мы сможем проглотить кусок?