Джафарзаде Азиза. Звучит повсюду голос мой

   - Теряющий друга - сам себе враг.
   - Об этом пойди и скажи своему дяде!
   - Да разве дядя хочет меня слушать! Он даже не глядит в мою сторону! Отворачивается, едва завидев на Базаре...
   - Из-за тебя он и нас изводит, Мухаммед!
   - Да что я такое сделал, тетя?
   - Я же говорю, что об этом знает лишь твой дядя! Он и тень твою рубит. Мы не смеем ни имени твоего назвать, ни вспомнить твоих братьев и мать...
   - Так что же с Гамзой, тетя?
   - Ей не помогали ни лекарства, ни заклинания, ни жертвоприношения, поэтому я решилась отвести ее к святилищу... Но, как видишь, и это не помогло, бедняжке стало еще хуже... Бедное мое дитя!
   Проклятые обычаи запрещали Мухаммеду в присутствии Сеида Азима и женщин хоть два слова сказать Гамзе. Он только изредка кидал на нее взгляды.
   Ко всему на свете безразличная, ссутулившись от усталости, девушка гасла на глазах. Она не спускала пристального взгляда с Мухаммеда. Весь смысл ее жизни еще совсем недавно был сосредоточен в нем... "Как быстро ты забыл меня, Мухаммед... Почему ты оставил меня мучиться одну? Где твои клятвы верности? Как быстро ты все позабыл... - думала Гамза. - Каким ты неверным оказался... Равнодушным к моей беде... Какое зло ты причинил моему отцу, что он имени твоего слышать не может? А мне твое имя язык жжет, не могу произнести... И сердце мое обжигает, как только подумаю о тебе... Любимый мой! А помнишь в детстве! Нас помолвили при моем рождении, поэтому, вопреки обычаям, не прятали друг от друга... Как мы играли! Какие рассказывали сказки, какие пели песни! Неужели все это было? Оказывается, это было ложью, которая оплела меня. Имя твое не хочет уходить из моего сердца, ах, Мухаммед, Мухаммед! Ты думаешь, я стану женой Мирсалеху? Ты думаешь, я буду жить на этом свете без тебя? Ты говорил мне: "Мир без тебя тесен"... Оказывается, для тебя мир просторен, вот ты развлекаешься, куда-то ездишь. Только меня нет в твоем просторном мире! А мама твоя - Ханумсолтан раньше часто говорила: "Нет счастливей меня среди шемахинских матерей, потому что у меня будет такая невестка, как ты! Все будут завидовать мне..." А теперь даже не вспомнит обо мне. Почему вы не придумаете что-нибудь, чтоб помочь мне? Чтобы успокоить моего отца? Почему не уговариваете его? Почему не собираете всех старейшин в городе, чтобы они помирили вас? Такова твоя верность мне, Мухаммед?.. Ты был моей судьбой, любимый. Ты был моим солнцем, моей луной, моим светом. Каким ты ненадежным оказался..."
   Гамзе казалось, что Мухаммед читает ее мысли... Молодой поэт видел упрек и укор в глазах девушки, но не мог ей объяснить, что все его попытки помириться с дядей ни к чему не привели. Подавив в себе желание поговорить с девушкой, он сосредоточился на том, как помочь женщинам выбраться побыстрее в город. Он подошел к Сеиду Азиму, державшему коней с другой стороны дороги.
   - Кто эти женщины, Сафа?
   - Жена моего покойного дяди с дочерью и еще одна женщина, которую я не знаю.
   - Откуда они идут? Почему пешком? Одни? - Ага хотел добавить "без сопровождающего их мужчины", но не сказал.
   - Они ходили на поклонение к святилищу. Требуется, чтобы они путь проделали пешком. А дочь моего дяди очень больна, совсем не может двигаться от усталости... Ага, прости меня! Ты поезжай, я отдам бедным женщинам своего коня, а сам пойду пешком. Вблизи города женщины привяжут коня к какому-нибудь дереву, а я потом его отвяжу, чтобы дядя не узнал.
   Сеид Азим слышал об этой истории, о ней в городе знали все: шапочник Гаджикиши не отдал дочь за помолвленного с ней при ее рождении племянника, которого раньше любил, как сына. Отказался от слова, данного покойному брату. Девушку просватал за Мирсалеха, Свадьба задерживается из-за болезни невесты... Девушка тяжело больна, некоторые даже поговаривают, что она не в себе... Каждый добавлял что-нибудь свое.
   - Прекрасная мысль, но почему только ты? Что для них один конь, их ведь трое? Отдай им и моего коня, пусть у городских ворот привяжут обоих коней к дереву. А мы пойдем пешком, за беседой не заметим, как окажемся у городских ворот.
   - Это затруднит вас.
   - Как не совестно, Сафа, как может благое дело затруднить?
   Мухаммед возвратился к женщинам. Его встретили тоскующие, полные укоризны глаза Гамзы. Как бы ему хотелось сказать ей несколько ласковых слов, как не желал он расставаться с ней! Но все равно, ни поговорить, ни приласкать...
   - Тетя, мы отдаем вам наших коней. Когда доберетесь до города, привяжите их к дереву. Не бойтесь, мы идем следом за вами. Кто из вас лучше держится в седле, той сзади мы подсадим больную.
   Он не мог назвать по имени Гамзу, а девушка с горечью подумала: "Злодей, уже и имени моего не называешь..."
   Бадамбеим тут же согласилась:
   - Спасибо, детка! Но я с трудом удержусь на коне, может, тетя Бике лучше умеет.
   И Бике согласилась:
   - Сажайте позади меня, я умею держаться в седле.
   Сафа подсадил сначала Бадамбеим, потом Бике на коней. Когда он взял на руки Гамзу, чтобы посадить ее позади Бике, он украдкой осторожно поцеловал холодную руку Гамзы. Губы Мухаммеда похолодели, рука Гамзы запылала...
   Всадницы уехали, а поэты остались одни на дороге.
   - Жаль бедную девушку, - раздумчиво произнес Сеид Азим, - если она тяжело больна, вряд ли ей поможет радение в святилище. Темные люди верят, что покровители святилища обладают чудодейственной властью над духами болезней, способны исцелять больных от недугов. Моление в святилищах приводит людей в исступление, что вредно само по себе... Лучше бы больше хороших врачей было у нашего народа... - А мысленно добавил: "Она - жертва несчастной любви, насильно замкнутых уст". Но и его уста не смогли произнести вопроса, который напрашивался сам собой, это не принято...
   Горе этих несчастных стиснуло сердце Сеида Азима. На мгновение ему показалось, что один из мучеников не Мухаммед Сафа, а Тарлан. И девушка, лица которой он не рассмотрел, не Гамза, а прекрасная Сона. Печальная, поникшая от горя, искавшая убежища Сона. И снова ему послышался голос его феи вдохновения, голос царицы фей, голос Соны: "Мой поэт, и снова душат любовь! До каких пор желания и мечты будут топтать ногами? До каких пор любящие не смогут защитить своих любимых? До каких пор чужая воля будет калечить людские судьбы?" Сеид Азим не заметил, как зашевелились его губы; рождалась новая газель, наполненная болью и гневом. Мухаммед Сафа прислушался и поразился тому, что Ага точно прочувствовал его горе. Он вспоминал глаза Гамзы и вновь корил себя за бездействие, слушая Сеида Азима.
   Нашей встречи вино для меня отравила судьба,
   Ты ушла - в злую горечь меня погрузила судьба.
   А была ты близка - сердце пело от встречи с тобой.
   Лунный лик твой теперь от меня отвратила судьба.
   И смешались в разлуке с тобой для меня день и ночь,
   И рассвета свечу навсегда погасила судьба.
   КНИГА ВТОРАЯ
   Знаю, мой друг читатель, ты волнуешься за судьбу моих героинь. Сначала ты горевал вместе с Соной, о дальнейшей судьбе которой ты ничего не знаешь. К ее горю прибавилось еще горе Гамзы. К сожалению, сейчас я вынуждена оставить тебя в неведении и немного вернуться назад, к тем событиям, которые имели место в Шемахе. Прости меня, немного времени отниму у тебя. Дай мне руку, будь мне опорой, давай зайдем к Гюллюбеим-ханум... Ты помнишь о ней? Ты слышал ее имя и в письмах Сеида Азима к Тарлану, и в рассказах шемахинцев о школах, и в мечтах нашего поэта. Но с самой Гюллюбеим мы не встречались. Это знакомство очень важно, ты должен знать самоотверженную и храбрую женщину, ратующую за просвещение своего народа... Ведь школа Сеида Азима Ширвани возникла не на пустом месте, до нее в Шемахе были, хотя и недолго просуществовавшие, школа Рза-бека и школа для девочек Гюллюбеим-ханум. Для поэта они являлись неким прообразом будущей новой школы.
   Неизвестность мучительна, мой друг, я знаю, но будь терпелив, вскоре мы увидимся и с оставшейся в народных легендах Соной, и с безвестной Гамзой. Теперь же, как в старину говаривали наши бабушки, Сона с Гамзой пусть здесь останутся, а наш рассказ пойдет о Гюллюбеим...
   С Гюллюбеим-ханум наше знакомство запоздало. Наступили тяжелые минуты ее жизни, и теперь самое время получше узнать ее школу, которая прославилась в Ширване как школа нового типа для девочек. Гюллюбеим-ханум стремилась сочетать в ней приметы общеобразовательной школы с теми необходимыми атрибутами, которые характеризуют традиционную моллахану, где обязательно изучение основ шариата, начальных законов мусульманского права.
   Давайте войдем в дом этой храброй женщины, который служил помещением школы. Эта школа смелой учительницы была первой- школой нового типа не только во всем Ширване, но, может быть, и во всем Азербайджане.
   ГЮЛЛЮБЕИМ
   Накануне вечером между Гюллюбеим и Исрафилом разгорелся спор...
   По сути дела, Исрафил был очень приветливым, мягким человеком и не очень вмешивался в дела любимой жены. Он не стал противиться, ее желанию открыть в своем доме моллахану для маленьких девочек, детей неимущих соседей по кварталу. Человек осторожный и осмотрительный, он даже одобрил намерение Гюллюбеим учить детей и корану, хотя в душе понимал, сколь нелегко вдалбливать в головы малышей непонятные и ему суры. "Пока у нас нет собственных детей, пусть занимается, потом - посмотрим", - думал он. Они были ближайшими соседями семьи Моллы Курбангулу. Жена моллы, Умсалма, известная в квартале своим вздорным и злым нравом, вместе с дочерью Нарындж, которая тоже не отличалась добротой и приветливостью, давали в своем доме уроки корана. Моллахана приносила семье Моллы Курбангулу немалый доход приходящие сюда девочки, дочери более или менее обеспеченных родителей, платили за обучение. К тому же девочки помогали Умсалме и по хозяйству. Поэтому бесплатная школа, открытая Гюллюбеим, нанесла значительный ущерб доходам семьи Моллы Курбангулу. Это не могло не отразиться на взаимоотношениях соседей.
   Вначале Нарындж говорила: "Не стоит волноваться! Кто туда пойдет учиться? Порождение оборванцев, какой от них толк?.." Однако когда жители квартала прослышали, что новая учительница не берет плату за обучение, не заставляет девочек делать всю черную работу в своем домашнем хозяйстве, многие призадумались и, жалея своих дочерей, избавили их от прислуживания Умсалме и Нарындж. Постепенно большинство соседей отправили своих детей в моллахану Гюллюбеим. Нарындж и Умсалма воспылали ненавистью и стали заклятыми врагами Гюллюбеим...
   И действительно, моллахана Гюллюбеим была удивительной. Она старалась научить девочек всему, чему когда-то училась, что знала сама... Один час учительница заучивала с девочками суры корана, объясняя и дополняя непонятное своими рассказами. Один час учила писать и читать. В остальные часы она показывала им, как шить, готовить, вести расходы, следить за собой, чтобы быть чистоплотной, выполнять домашние работы, учила тому, чему не учат в традиционной моллахане. Матери были очень довольны новой учительницей. Возвращаясь от нее, дети не уставали хвалить Гюллюбеим. Девочки стали старательными и аккуратными, вежливыми и ласковыми. Родители радовались вдвойне: новая учительница и денег не брала, и хорошо учила.
   Но Умсалма и Нарындж не могли успокоиться. Они плели вокруг новой моллаханы паутину недоверия и сплетен. Внезапно появился настойчивый интерес к новой моллахане. Некоторые спрашивали: "Зачем девочкам учиться писать? Как только научатся, начнут писать мальчикам любовные письма..." Слухи росли... На Бакалейном базаре соседи купцы странно поглядывали на Исрафила, в разговорах намекали на недозволенность поведения его жены...
   Исрафил решил мягко поговорить с женой об этих намеках на "непотребные дела" в моллахане.
   - Гюллюбеим, почему ты не учишь девочек по обычаям нашего народа, как в других моллаханах?
   - Потому что хочу научить их всему, что сама знаю...
   - Зачем девочкам уметь писать? Говорят, если девочка берет в руки перо, и до греха недалеко.
   Гюллюбеим ласково возразила мужу:
   - Дорогой, ведь и я умею писать, не хочешь ли ты сказать... У моего знаменитого учителя Моллы Баба не только я училась, и всех нас он учил писать. "Аллахом клянусь, - говорил он, - если девочка выучится писать, это вовсе не грех. Если это грешно, то зачем моллы учат своих дочерей и дочерей господ и беков писать и читать?"
   Трудно было возразить доводам Гюллюбеим. Но беспокойство о собственной судьбе и судьбе жены не оставляло Исрафила.
   - Знаешь, Гюллю, я за нас самих боюсь... Не знаю отчего, но у меня такое предчувствие, что твои затеи добром не кончатся... Базар говорит, что Молла Курбангулу и его дочь Нарындж, которую прочат за бывшего разбойника Мешади Алыша, да избавит аллах от их зла, на все способны... Я с детства их знаю, из поколения в поколение наши роды рядом жили... Только чуть-чуть наступи им на хвост - и ты конченый человек! А ведь ты вырываешь у них изо рта кусок хлеба...
   - Если бы они хорошо учили, то и необходимости в моей школе не было. Бедняжек, приходящих к ним за светом, они заставляют убирать дом, стирать белье, мыть ковры, прислуживать себе в банные дни... Да что говорить! Народ сам видит...
   - Не знаю, что тебе сказать, как убедить... Повторяю, не приведи аллах попасть к ним на язык... Дай аллах, чтобы все закончилось миром... Но знай, что позора я не перенесу. Моя гордость не позволит терпеть насмешки... Если что-нибудь случится, твое имя будет запятнано, я не смогу и дня прожить в этом краю, появиться на Базаре... Смотри сама, я заранее тебя предупреждаю: или ты их не задевай, не восстанавливай против себя, а уж если они не угомонятся, имя твое покроют грязью, я уеду отсюда... Сил бороться с ними у меня нет. Увы, я слишком хорошо знаю своих сородичей, если кого невзлюбят!.. - И умолк, пряча глаза от жены.
   Гюллюбеим молча выслушала слова мужа. Горько и тяжело было на душе, но она не могла произнести ни одного слова в ответ. Когда начинаешь трудное дело, хорошо, когда рядом кто-то есть, в ком ты найдешь опору, кто тебя поддержит в крутую минуту. Она поняла, что отныне ей самой придется все решать... Пойти против всех?.. На это он не способен.
   Гюллюбеим решила отвлечься от тяжелых мыслей и стала готовиться к новому уроку... В последнее время к своим обычным урокам она прибавила урок пения. "Хорошо, что пока никто не знает об этом нововведении! Я предупредила девочек, чтобы они не рассказывали дома, но все-таки сердце у меня не на месте. Может быть, пока не поздно, перестать учить их петь?! Но почему?! Ведь может Ахчик Шушаник в своей домашней школе учить питомиц пению? Или сестра Мария? От этого худа не будет... Ведь я только добра им желаю... Я учу их начальным сурам корана, правилам молитвы, рассказываю, для чего следует соблюдать пост и когда, объясняю смысл религиозных податей и добровольных подношений, учу их молитве по умершим... Но им необходимо уметь жить на этом свете! Мой двоюродный брат Махмуд-ага любит повторять, что аллах создал человека для этого света, а загробным миром распоряжается сам аллах... И надо стараться, чтобы короткую жизнь на этом свете человек не потратил ни на что дурное. А моих маленьких учениц в этой короткой жизни ожидают только лишь заботы о ближних и страх не совершить что-нибудь недозволенное. Изучение одних молитв отнимает у них массу сил. Разве в этом мире, подаренном человеку аллахом, лицо его улыбаться не должно? Я хочу научить своих учениц иногда радоваться и улыбаться. Я не могу иначе, сам аллах меня создал такой. Без радости жизнь не жизнь!"
   С этими мыслями Гюллюбеим проводила мужа на Базар, а сама начала готовить классную комнату к урокам: скоро придут девочки.
   В большой, чистой и светлой комнате на полу были расстелены паласы, вдоль стен разложены маленькие тюфячки, и у каждого - низкий складной столик. На столиках приготовлены к урокам кораны, пеналы и маленькие молитвенники. Стены комнаты украшены сотканными из серебряных и золотых нитей картинами-вышивками в рамках. В стенных нишах на полках красовались изящной работы лазурные пиалы, тарелки, чайники и кувшины. На окнах красивые шторы, от которых светло и весело на душе.
   Гюллюбеим еще раз осмотрела комнату, смахнула кое-где несуществующую пыль, расправила половичок у двери. Все было готово для встречи учениц.
   По двое, по трое стали приходить девочки. Они радостно здоровались со своей учительницей, Гюллюбеим встречала их улыбкой и приветом.
   Каждая занимала свое, определенное заранее место. Девочки не спускали с учительницы влюбленных глаз. Центральное место занимал тюфячок, на который села Гюллюбеим. Ее одежда не отличалась от обычного костюма ширванской женщины. Широкая юбка из плотного атласного шелка, светло-розовая, тонкого марселина блузка выглядывала из-под плотно облегающего стан короткого архалука с широкими рукавами. Белый гянджинский шелковый платок с лиловой кромкой покрывал волосы, концы его были обвиты вокруг шеи. Учительница не носила украшений. Молодое свежее лицо украшала родинка около пухлых губ. Чуть удлиненный овал лица с круглым маленьким подбородком, кудрявые черные волосы, выбивающиеся из-под белого платка, черные, дугой, будто нарисованные, брови...
   Девочки затихли, как только Гюллюбеим подняла руку.
   - Начинаю с именем аллаха милостивого и милосердного...
   Девочки вторили ей. Гюллюбеим все еще была под впечатлением давешнего разговора и мыслей, последовавших после него. Ее урок как бы продолжал недавние размышления:
   - Аллах создал людей для жизни в этом мире. Облака, ветер, луна и солнце помогают человеку добыть хлеб насущный по воле аллаха... Аллах низвел с небес воду, и благодаря ей вызревают злаки и растут разнообразные цветы. Потом вянет это осенней порой, чтобы снова расцвести будущей весной. Аллах гонит облака, потом соединяет их, потом превращает в тучу, и ты видишь, как из расщелин ее выходит ливень... И аллах поворачивает день и ночь... И аллах создал весь этот прекрасный мир... Если бы аллах создал человека только для загробного мира, то не трудился бы устраивать таким прекрасным этот мир. Вы пришли в этот мир, чтобы свершить какое-то дело, которое оставит свой след на земле. Аллах дал вам уши, чтобы слышать голоса птиц, людей, дал вам глаза, чтобы видеть красоту небес, долин, гор, лесов, цветов. Аллах дал вам сердце, способное любить родителей, чувствовать вдохновение от музыки, поэзии, пения и других красот... Если бы все это было человеку не нужно, аллах милосердный, ничего не создававший без необходимости, не дал этого человеку и оставил бы его похожим на животное...
   Затаив дыхание, девочки слушали Гюллюбеим. Конечно, подобных наставлений у себя дома они никогда не слышали. Задавленные трудом и законами шариата, не позволяющими женщине ходить с открытым лицом, свободно общаться даже со своими знакомыми, матери и бабушки этих девочек были зачастую замкнуты. Дни их проходили в трудах, молитвах и постах, в безропотном повиновении мужчине - главе дома. Девочки с детства впитывали в себя и манеры поведения мусульманской женщины, и обычаи семейные, и послушание. Слова учительницы падали в благодарную почву детской непосредственности и впечатлительности. Они слушали Гюллюбеим затаив дыхание.
   Незаметно пролетели уроки корана, чтения и письма. Теперь Гюллюбеим учила девочек пению и началам танца. "Пусть хоть немного повеселятся, ведь они дети... Радость должна найти путь к их сердцам..." Она взяла в руки бубен.
   Звуки бубна часто несутся из домов шемахинцев, это никого не может удивить. Но звуки, доносившиеся из дома Гюллюбеим, удивили Нарындж, которая уже давно следила за домом ненавистной соседки, надеясь зацепиться за что-нибудь, чтобы получить в руки веские доводы против Гюллюбеим. Любопытство Нарындж росло. "Вот тебе и моллахана!.. Бубен, смех? Ах, чтобы перевернулись в гробу предки тех, кто доверил тебе детей... Скоро три года, как ты стоишь нам поперек горла... Погоди, сукина дочь, отца останавливало только то, что ты двоюродная сестра Махмуда-аги, нехорошо нам с ним ссориться... Но теперь! Увидишь, что я тебе устрою! Просто не хотелось раньше руки о тебя пачкать! А теперь ты сама вынуждаешь меня разрушить пристанище бесстыдства!"
   Нарындж вплотную приблизилась к воротам. Из осторожности, чтоб кто-нибудь не увидел, что она подслушивает у чужих ворот, она оглянулась. Любопытство влекло ее вперед. "С кем она там забавляется? Хотя дети еще не ушли домой... А может быть, уже разошлись после занятий?.." Рыхлое, как у отца, тело Нарындж колыхалось от малейшего движения. Она прильнула к воротам и заглянула в щель между досками. Во дворе никого не было. Звуки неслись из дома. Бубен отбивал ритм, кто-то пел, временами раздавались хлопки. До Нарындж донеслись слова песни:
   Белокрылою ты, курочка, была,
   Ты по солнышку гуляла, весела,
   Я лелеяла тебя и берегла
   Ох, сгорел бы он в огне, ворюга злой,
   Разрази его небесною стрелой!
   Белокрылой ты красавицей была!
   Праздник был, когда ты яйца нам несла,
   Я лелеяла тебя и берегла
   Ох, сгорел бы он в огне, ворюга злой,
   Разрази его небесною стрелой!*
   ______________ * Перевод Д. Виноградова.
   Песню пели несколько голосов. Нарындж поняла, что поют девочки: "А где эта проклятая Гюллюбеим? Неужто оставила девчонок одних, что они вместо урока песенки распевают?!" Нарындж переменила позу и снова прислушалась. Теперь она узнала по голосу внучку Мешади Ганбара: "Ей-богу, она... Ах, чтоб у тебя горело нутро, как горячо поет".
   Перепрыгнула дувал,
   С головы платок упал.
   Мой узорный башмачок,
   Я не знаю, где пропал...*
   ______________ * Перевод Т. Стрешневой.
   - А где же все-таки Гюллюбеим?
   Дочери Моллы Курбангулу и в голову не приходило, что Гюллюбеим в доме вместе с девочками. Неожиданно для Нарындж дверь отворилась, и девочки с веселыми криками высыпали во двор. Нарындж опасалась, что дети могут ее увидеть, но вслед за ними из дома появилась Гюллюбеим, которая спокойно наблюдала, как ее ученицы прыгают через веревочку, играют в прятки. Учительница только следила за детьми, не позволяя им ссориться и нарушать правила игры. "Что же это за уроки такие? Чему она их учит?"
   Нарындж кинулась домой, чтобы тут же рассказать матери о только что увиденном. Ее жгло желание пресечь все, что творилось в моллахане проклятой Гюллюбеим! У своих ворот она столкнулась со свахой Азизбике.
   - Здравствуй, тетушка Азизбике! С чем ты к нам пожаловала? - спросила она вежливо сваху, пытаясь спрятать волнение.
   - С хорошим, с хорошим, моя любимица! Да сделает аллах тебя поскорее счастливой! Как говорится, в небесах аллах совершает благие дела, а на земле - я...
   Сваха прищелкнула пальцами от удовольствия, что сообщает приятные вести. Ее холеное, белое, гладкое лицо излучало довольство. Она чмокнула Нарындж в щеку и ощутила губами ее неровную, изрытую оспинами, кожу. Давно уже Нарындж считалась старой девой, в ее возрасте пора было иметь детей. Но к скандальной, сварливой и злоязычной девушке и раньше никто не сватался, хотя она и была дочерью моллы. Бедная Умсалма не одну пятницу выливала на голову дочери заговоренную воду из особой, тоже заговоренной пиалы, чтобы ей улыбнулось счастье, но сваты к Нарындж не приходили. Теперь за дело взялась Азизбике, опытная сваха, которая сразу поняла, что жениха следует искать в дальних кварталах Шемахи, где никто не знал о характере будущей невесты.
   Нарындж была осведомлена, что сваха ищет для нее жениха, поэтому она встретила ее с особым почтением и вежливостью. Она давно и с нетерпением ждала прихода Азизбике и ласково пригласила сваху в дом, приняла у нее чадру, аккуратно сложила и положила в стенную нишу. Потом занялась приготовлением чая для гостьи.
   Азизбике застала мать Нарындж за занятиями с ученицей. Худая, бледная, с иссохшей кожей, обтянувшей скулы, с жилистой шеей, на которой особенно была заметна дряблость, Умсалма сидела на тюфячке, облокотившись на мутаку. Тяжелые, широкие кисти рук с потрескавшейся, шелушащейся кожей крепко сжимали коран, по которому она следила за ученицей. Едва завидев Азизбике, она торопливо сказала девочке, сидевшей перед ней:
   - Дочка, иди домой! К завтрашнему уроку выучи вот этот стих корана, я проверю...
   Ученица ушла. Только после этого Умсалма закрыла коран, поцеловала его и положила на маленький столик.
   - Добро пожаловать, Азизбике, почаще бы ты приходила... - По лицу свахи Умсалма поняла, что та пришла с хорошей новостью.
   - Да будут у тебя светлые, добрые дни, Умсалма, кажется, труд мой не пропал даром, я с радостной вестью пришла...
   Умсалма молитвенно сложила руки и подумала: "Слава аллаху! Пусть бы парень был из хорошего дома, достойной семьи моллы, чтобы согласился Курбангулу..."
   Азизбике приступила к рассказу:
   - Знаешь, сестрица, зачем мне начинать издалека? Так вот, вчера вечером меня вызвал Мешади Алыш... "Господин Молла Курбангулу, - сказал он, - сам меня наставил на путь истинный. Он очень много сделал для меня: поручился перед людьми и послал на поклонение в Мешхед к могиле имама Рза. Познакомил меня с уважаемыми людьми. Теперь я прошу его взять меня в сыновья. Я строю дом, как только закончу строительство, сыграю свадьбу. Господин Молла Курбангулу сделал для меня много, пусть поможет мне, чтоб мой дом без семьи не остался..."
   Умсалма знала о сватовстве Алыша, но ее мучили сомнения: "Уживутся ли они, о аллах? Как говорят люди, трудно сварить в одном казане две бараньи головы..."
   - Аллах тебе в помощь, Азизбике...
   - Ох, сестрица Умсалма, ведь ты сама сказала: "Найди хорошего человека..." Вот я и...
   "Очень хороший человек, нечего сказать... Разбойник, и все..." подумала Умсалма, но вслух сказала только: