Страница:
— С ним все в порядке? — мягко спросил Джозеф.
Это был невинный вопрос, доказывающий лишь вежливый интерес к словам собеседника. Ответив утвердительно, Шаметт добавил:
— Под защитой Симона мальчик учится любить революцию больше, чем родных отца и мать. Симон — хороший начальник тюрьмы. Он и его жена по-настоящему любят мальчика, приносят ему игрушки и хорошо к нему относятся. Это не может быть наигранным. Ребенок разобрался бы, а он, в свою очередь, делает все, чтобы угодить Симону.
— Я счастлив слышать это, — заметил Джозеф с неподдельным интересом и энтузиазмом.
— Да, я думаю, очень важно, что мальчик находится в добром здравии и воспитывается в духе преданности революции. Я позаботился, чтобы он был полностью изолирован от тех, кто может повлиять на него или ослабить его революционные принципы, и, таким образом, дурное его не коснется.
Джозеф согласился с большей теплотой, чем обычно, а чуть позже заметил, что его кузен имеет дело с гражданином Сантэ, оружейником, живущим рядом с Тэмплем. Человек, у которого была собственная лошадь и карета, стоящая сейчас в конюшне его кузена, раньше проживал в Бретани и хорошо знает рыбаков, которые иногда перевозят и другие товары.
Имя Роджера уже было знакомо Шаметту. Его не однажды упоминали жандармы, которые охраняли Тэмпль, и комиссары. Все эти факты о Роджере просто задержались в голове Шаметта на день или два — совпадение, что кузен Джозефа делает бизнес с оружейником, живущим так недалеко. Пятью днями позже, однако, новое издание «Vieux Cordelier», количество экземпляров которого было еще больше, расхватывали быстрее. После этого Десмолин был лично атакован Робеспьером.
Битва началась — милосердие против террора, и Шаметт стал задумываться (как раньше предусмотрительный Джозеф), как развернутся события. Ясно, или Робеспьер, или Дантон должны умереть. Казалось, что Дантон слабее, но если им удастся поменяться ролями, царствование санкюлотов закончится. Возможно, республика будет сохранена, будет реставрирована ограниченная монархия. Это значит, что мальчик Капо (дофин) станет королем.
С другой стороны, гораздо вероятнее, что победит Робеспьер. Это будет означать новые и новые казни, но так не может продолжаться вечно, и скоро некого будет казнить. Когда поток крови иссякнет, начнется реакция. Шаметт не мог забыть, как спустя несколько месяцев после резни второго сентября каждый хотел обвинить кого-то и отмежеваться от того, что происходит. Если реакция будет достаточно сильной, результатом этого может стать восстановление монархии.
Шаметт поджал губы. В любом случае, тот, у кого Луи-Чарльз Капо, удержит бразды правления. Лучше, если этот нужный заклад не будет доступен никому, кроме самого Шаметта. Первым шагом Шаметта в этом направлении было объявить Симону публично, что он слишком избаловал молодого Капо, а потом добавить, что он будет вынужден применить жесткие, даже жестокие меры, чтобы подорвать здоровье мальчика. Его слова были встречены с ужасом. Симон действительно, как полагал Шаметт, любил своего питомца. Шаметту потребовалось немного времени, чтобы убедить Симона, что единственное спасение для Луи-Чарльза — спрятать его, куда «некоторые граждане» не смогут добраться.
Случай помог Шаметту. Третьего января 1794 года коммуна решила, что комиссару не нужно выполнять два дела, Симон не может быть одновременно представителем своего района и наставником мальчика. Несколько комиссаров участвовали в этом, они покинули свои посты в Тэмпле. Симон подписал их прошения с небольшим опозданием, но сейчас он был твердо убежден, что «враги революции» желают Луи-Чарльзу смерти.
Пятого января Симон переехал из комнат, которые занимал в Тэмпле, хотя официально еще не оставил свой пост. Он был, несмотря на замечания де Рочевиля, человеком тонкого ума и больших способностей. Большую часть времени он провел, украшая специальный экипаж для перевозки своих «приобретений» из Тэмпля в собственный дом и ремонтируя картонную лошадку, с которой играл молодой Капо. Никого не удивляло, что Симон был необычно молчалив и его лицо было особенно мрачным. Несколько человек слышали, как мальчик умолял взять его с собой: «Симон, мой дорогой Симон, возьми меня в свой магазин. Я научусь делать обувь и буду считаться твоим сыном».
Итак, седьмого января, сделав все необходимые приготовления, Шаметт появился в магазине Роджера, спрашивая о его знакомстве с бретонскими рыбаками. Этот вопрос вместе с вопросом о лошади и повозке мог иметь только одно значение. Или Шаметт сам хотел покинуть Францию, или пытался организовать побег для кого-то. Тем не менее, нужно быть с ним осторожным.
— Вы слышали больше, чем нужно, — ответил Роджер. — Я был дружен одно время с человеком, у которого была собственная рыбацкая лодка. Уже год я о нем не слышал. Однако я почти уверен, что мой друг говорил обо мне с товарищами, и, возможно, будет правильно сказать, что у меня есть друзья среди рыбаков.
— Как название деревни? — спросил Шаметт. — В Бретони были беспорядки. Я справляюсь о вашем друге.
Рука Роджера снова сжала пистолет.
— Мой друг — умный человек и вряд ли попадет в беду. Я не скажу вам ни его имени, ни названия деревни или его корабля. Если у вас есть дело, для которого требуются лошадь и повозка, и вам нужен бретонский рыбак, который возит не только рыбу, я попытаюсь организовать это, но ничего вам не скажу.
Шаметт имел власть и научился обращаться с обвиняемыми заключенными. Ему ничего не стоило угрозами и обещаниями получить нужную информацию. Что-то в глазах Роджера дало ему понять, что любые ухищрения бесполезны. Кроме того, Шаметту не нужны были сведения именно сейчас. Они потребуются, если все пойдет по его плану.
— Да, у меня есть дело. Одного ребенка я хочу перевезти в безопасное место.
Роджер не справился с выражением своего лица, его дыхание прервалось на мгновение. Шаметт нахмурился.
— Вы быстро поняли, что я предпочел бы, чтобы вы не угадали. Поймите, много уже сделано, чтобы использовать эту возможность. Бояться нечего. Поступайте, как вам говорят, и будете щедро вознаграждены.
Роджер молча кивнул и опустил оружие. Несомненно, если Шаметт обсуждает такой вопрос, то его люди уже следят за магазином, но ощущается, что в настоящее время опасности для него и Леонии нет. Позже… Роджер отбросил страхи.
Совершенно ясно, что Шаметт — человек, который считает свои интересы главными. Дофин был козырной картой на случай, если дела пойдут скверно. Роджер был убежден, что у него нет ни малейшего шанса выдать этот заговор, хотя он и не хотел этого. Пока Шаметт не знает ни имени Пьера, ни названия деревни, Роджеру самому придется доставить туда ребенка. Он едва слушал, как Шаметт рассказывал ему, до чего он додумался: Роджер будет как — обычно вести свои дела, но когда он будет уходить из дома, его будут сопровождать, и в доме будет находиться человек, чтобы Роджер случайно не обмолвился о предстоящем путешествии.
— Еще одно добавление, — сказал Роджер. — Я не умею обращаться с детьми, но у моей жены есть маленькие братья. Будет лучше, мне кажется, если жена присоединится к нам.
— О, конечно, — тотчас согласился Шаметт. — Я всегда представлял это как семейное дело.
— И вы не определили место, где мой друг должен забрать ребенка?
— Вы и ваш сын или юный сводный брат будете ожидать в деревне, а, может быть, выедете на лодке, пока не получите от меня известие или я сам не приеду. Если начнется официальный розыск, вы отвезете ребенка на рыбацкой лодке.
Роджер закусил губу.
— Сейчас не сезон для этого, — проворчал он, пытаясь высказать недовольство.
На самом деле он боялся, что его радость прорвется наружу. Несомненно, Шаметт не собирался этим ограничиться, охрана могла получить инструкции убить его и Леонию, как только они выйдут на Пьера, но Роджер сомневался, что они зайдут так далеко. Шаметт понимает, что такие действия вряд ли заставят друга Роджера помочь им. Что бы ни задумал Шаметт, скорее всего нанятые стражи ничего не знают. Даже если и знают, Роджер мог поспорить, что Пьер знает гораздо больше. Несчастный случай может произойти с тем, кто является нежелательным пассажиром на борту, а тогда — хей-хо в Англию!
ГЛАВА 19
Это был невинный вопрос, доказывающий лишь вежливый интерес к словам собеседника. Ответив утвердительно, Шаметт добавил:
— Под защитой Симона мальчик учится любить революцию больше, чем родных отца и мать. Симон — хороший начальник тюрьмы. Он и его жена по-настоящему любят мальчика, приносят ему игрушки и хорошо к нему относятся. Это не может быть наигранным. Ребенок разобрался бы, а он, в свою очередь, делает все, чтобы угодить Симону.
— Я счастлив слышать это, — заметил Джозеф с неподдельным интересом и энтузиазмом.
— Да, я думаю, очень важно, что мальчик находится в добром здравии и воспитывается в духе преданности революции. Я позаботился, чтобы он был полностью изолирован от тех, кто может повлиять на него или ослабить его революционные принципы, и, таким образом, дурное его не коснется.
Джозеф согласился с большей теплотой, чем обычно, а чуть позже заметил, что его кузен имеет дело с гражданином Сантэ, оружейником, живущим рядом с Тэмплем. Человек, у которого была собственная лошадь и карета, стоящая сейчас в конюшне его кузена, раньше проживал в Бретани и хорошо знает рыбаков, которые иногда перевозят и другие товары.
Имя Роджера уже было знакомо Шаметту. Его не однажды упоминали жандармы, которые охраняли Тэмпль, и комиссары. Все эти факты о Роджере просто задержались в голове Шаметта на день или два — совпадение, что кузен Джозефа делает бизнес с оружейником, живущим так недалеко. Пятью днями позже, однако, новое издание «Vieux Cordelier», количество экземпляров которого было еще больше, расхватывали быстрее. После этого Десмолин был лично атакован Робеспьером.
Битва началась — милосердие против террора, и Шаметт стал задумываться (как раньше предусмотрительный Джозеф), как развернутся события. Ясно, или Робеспьер, или Дантон должны умереть. Казалось, что Дантон слабее, но если им удастся поменяться ролями, царствование санкюлотов закончится. Возможно, республика будет сохранена, будет реставрирована ограниченная монархия. Это значит, что мальчик Капо (дофин) станет королем.
С другой стороны, гораздо вероятнее, что победит Робеспьер. Это будет означать новые и новые казни, но так не может продолжаться вечно, и скоро некого будет казнить. Когда поток крови иссякнет, начнется реакция. Шаметт не мог забыть, как спустя несколько месяцев после резни второго сентября каждый хотел обвинить кого-то и отмежеваться от того, что происходит. Если реакция будет достаточно сильной, результатом этого может стать восстановление монархии.
Шаметт поджал губы. В любом случае, тот, у кого Луи-Чарльз Капо, удержит бразды правления. Лучше, если этот нужный заклад не будет доступен никому, кроме самого Шаметта. Первым шагом Шаметта в этом направлении было объявить Симону публично, что он слишком избаловал молодого Капо, а потом добавить, что он будет вынужден применить жесткие, даже жестокие меры, чтобы подорвать здоровье мальчика. Его слова были встречены с ужасом. Симон действительно, как полагал Шаметт, любил своего питомца. Шаметту потребовалось немного времени, чтобы убедить Симона, что единственное спасение для Луи-Чарльза — спрятать его, куда «некоторые граждане» не смогут добраться.
Случай помог Шаметту. Третьего января 1794 года коммуна решила, что комиссару не нужно выполнять два дела, Симон не может быть одновременно представителем своего района и наставником мальчика. Несколько комиссаров участвовали в этом, они покинули свои посты в Тэмпле. Симон подписал их прошения с небольшим опозданием, но сейчас он был твердо убежден, что «враги революции» желают Луи-Чарльзу смерти.
Пятого января Симон переехал из комнат, которые занимал в Тэмпле, хотя официально еще не оставил свой пост. Он был, несмотря на замечания де Рочевиля, человеком тонкого ума и больших способностей. Большую часть времени он провел, украшая специальный экипаж для перевозки своих «приобретений» из Тэмпля в собственный дом и ремонтируя картонную лошадку, с которой играл молодой Капо. Никого не удивляло, что Симон был необычно молчалив и его лицо было особенно мрачным. Несколько человек слышали, как мальчик умолял взять его с собой: «Симон, мой дорогой Симон, возьми меня в свой магазин. Я научусь делать обувь и буду считаться твоим сыном».
Итак, седьмого января, сделав все необходимые приготовления, Шаметт появился в магазине Роджера, спрашивая о его знакомстве с бретонскими рыбаками. Этот вопрос вместе с вопросом о лошади и повозке мог иметь только одно значение. Или Шаметт сам хотел покинуть Францию, или пытался организовать побег для кого-то. Тем не менее, нужно быть с ним осторожным.
— Вы слышали больше, чем нужно, — ответил Роджер. — Я был дружен одно время с человеком, у которого была собственная рыбацкая лодка. Уже год я о нем не слышал. Однако я почти уверен, что мой друг говорил обо мне с товарищами, и, возможно, будет правильно сказать, что у меня есть друзья среди рыбаков.
— Как название деревни? — спросил Шаметт. — В Бретони были беспорядки. Я справляюсь о вашем друге.
Рука Роджера снова сжала пистолет.
— Мой друг — умный человек и вряд ли попадет в беду. Я не скажу вам ни его имени, ни названия деревни или его корабля. Если у вас есть дело, для которого требуются лошадь и повозка, и вам нужен бретонский рыбак, который возит не только рыбу, я попытаюсь организовать это, но ничего вам не скажу.
Шаметт имел власть и научился обращаться с обвиняемыми заключенными. Ему ничего не стоило угрозами и обещаниями получить нужную информацию. Что-то в глазах Роджера дало ему понять, что любые ухищрения бесполезны. Кроме того, Шаметту не нужны были сведения именно сейчас. Они потребуются, если все пойдет по его плану.
— Да, у меня есть дело. Одного ребенка я хочу перевезти в безопасное место.
Роджер не справился с выражением своего лица, его дыхание прервалось на мгновение. Шаметт нахмурился.
— Вы быстро поняли, что я предпочел бы, чтобы вы не угадали. Поймите, много уже сделано, чтобы использовать эту возможность. Бояться нечего. Поступайте, как вам говорят, и будете щедро вознаграждены.
Роджер молча кивнул и опустил оружие. Несомненно, если Шаметт обсуждает такой вопрос, то его люди уже следят за магазином, но ощущается, что в настоящее время опасности для него и Леонии нет. Позже… Роджер отбросил страхи.
Совершенно ясно, что Шаметт — человек, который считает свои интересы главными. Дофин был козырной картой на случай, если дела пойдут скверно. Роджер был убежден, что у него нет ни малейшего шанса выдать этот заговор, хотя он и не хотел этого. Пока Шаметт не знает ни имени Пьера, ни названия деревни, Роджеру самому придется доставить туда ребенка. Он едва слушал, как Шаметт рассказывал ему, до чего он додумался: Роджер будет как — обычно вести свои дела, но когда он будет уходить из дома, его будут сопровождать, и в доме будет находиться человек, чтобы Роджер случайно не обмолвился о предстоящем путешествии.
— Еще одно добавление, — сказал Роджер. — Я не умею обращаться с детьми, но у моей жены есть маленькие братья. Будет лучше, мне кажется, если жена присоединится к нам.
— О, конечно, — тотчас согласился Шаметт. — Я всегда представлял это как семейное дело.
— И вы не определили место, где мой друг должен забрать ребенка?
— Вы и ваш сын или юный сводный брат будете ожидать в деревне, а, может быть, выедете на лодке, пока не получите от меня известие или я сам не приеду. Если начнется официальный розыск, вы отвезете ребенка на рыбацкой лодке.
Роджер закусил губу.
— Сейчас не сезон для этого, — проворчал он, пытаясь высказать недовольство.
На самом деле он боялся, что его радость прорвется наружу. Несомненно, Шаметт не собирался этим ограничиться, охрана могла получить инструкции убить его и Леонию, как только они выйдут на Пьера, но Роджер сомневался, что они зайдут так далеко. Шаметт понимает, что такие действия вряд ли заставят друга Роджера помочь им. Что бы ни задумал Шаметт, скорее всего нанятые стражи ничего не знают. Даже если и знают, Роджер мог поспорить, что Пьер знает гораздо больше. Несчастный случай может произойти с тем, кто является нежелательным пассажиром на борту, а тогда — хей-хо в Англию!
ГЛАВА 19
Горячность, с которой Роджер принял предложение Шаметта, говорила о его страстном желании исчезнуть из Франции. Ему следовало, конечно, быть осмотрительнее, он предполагал, что Шаметт надеялся на доверенных лиц, не позволяющих ему выйти из повиновения. Безусловно, теперь за ним следить будут гораздо внимательнее, чем те, кого приставил к нему Тулон. Роджер не собирался говорить или делать ничего, что вызвало бы подозрения. Он отказался от мысли, что сможет заставить Леонию бежать, поэтому его не очень волновал мужчина, который сидел на кухне, слушал каждое слово и следил через дверную щель за каждым его жестом.
Леонию присутствие сторожевого пса более раздражало. Казалось, он всегда стоял ей поперек дороги, чтобы она ни делала. Более того, она чувствовала себя посмешищем, когда выходила за покупками и за ней постоянно тащился мужчина или когда она торговалась на базаре, ей приходилось кричать, чтобы он все хорошо слышал. К тому же теперь соседи боялись с ней разговаривать. Тем не менее, она смирилась с этим и не протестовала. Роджер рассказал ей все, когда они ложились спать. Ей не понравилась идея спасения маленького Луи-Чарльза, потому что она была уверена, что мальчик в большей безопасности там, где сейчас находится. Это неправильно, думала она, везти его в Англию, где он станет пешкой в игре против собственной страны и вызовет ненависть народа, которым он будет править в случае поражения Франции. Пока Луи-Чарльз во Франции, республиканство может всем опротиветь, и ребенок станет монархом по воле своего народа. Тогда он был бы любим и смог бы принести много добра. К несчастью, выбор был не за ними. Отказать Шаметту — означало умереть, Леония это хорошо понимала. Поэтому она смирилась и постаралась найти положительное в этой ситуации. Они с Роджером выпутаются из положения, которое стало невыносимым. Роджер изложил свой план, правда, больше на бумаге, когда соглядатай ушел. Он шепотом рассказал о своем намерении избавиться от людей Шаметта и увезти Луи-Чарльза в Англию.
К двенадцатому января Леония, Роджер и соглядатай уже относились довольно терпимо друг к другу. В полдень Роджер сказал Леонии, что уходит за партией ружейных стволов, необходимых для выполнения срочного заказа жандармерии.
— Возьмешь с собой Фифи? — небрежно спросила Леония, не обращая внимания на человека, сидевшего на кухне. — Ей полезно прогуляться. Она заплыла жиром из-за того, что мы выходим так редко.
— Лучше не надо, — ответил Роджер. — Не знаю, сколько мне придется ждать. Я не люблю, когда она носится вокруг как сумасшедшая. Если кто-нибудь захочет меня видеть, я вернусь перед самым закрытием. Если зайдет гражданин Винсент, его ружье починено и лежит на прилавке. Я выписал чек и квитанцию. Нужно что-нибудь принести?
— Нет, спасибо. Да, чуть не забыла. Булочник оставил буханку хлеба. Забери его, пожалуйста. Мой сторожевой пес, — Леония кивнула на дверь, указывая на человека Шаметта, — выглядит немного утомленным после утренней пробежки по базару.
Роджер рассмеялся и вышел, убедившись, что человек, обычно сидящий у него на хвосте, на месте. Как только они отошли подальше, Роджер остановился и жестом пригласил мужчину подойти, спросив его имя. Человек, которого звали Гарнье, оправившись от изумления, подошел, и они побрели рядом, приятно беседуя на общие темы, — дороговизна, события на фронте. Последнее было довольно безобидной темой, поскольку Франция изгнала англичан из Тулона и успешно удерживала позиции на других фронтах.
Тем временем Леония перешла в мастерскую. Она услышала мужские голоса у задней двери, но не придала этому особого значения, только подумала, как бы они не съели цыплят, которых она приготовила на обед. Через несколько минут задняя дверь закрылась, и голоса смолкли. Потом позвонили в переднюю дверь. Леония встала и устремилась к двери, приготовившись ответить или обслуживать клиентов. Дверь чуть приоткрылась, как будто кто-то придерживал ее с внешней стороны, разговаривая при этом с попутчиком или просто заглядевшись на что-то. Леония, ожидая, что кто-то войдет, не отрываясь смотрела на дверь. Она услышала за спиной осторожные шаги со стороны кухни и подумала, что это сторожевой пес подкрадывается поближе, чтобы лучше слышать. Вдруг раздался крик, и одновременно она получила такой сильный удар по голове, что провалилась в бездну.
— Идиот! — орал Шаметт на человека, который поддерживал Леонию. — Я велел тебе схватить ее, а не бить. Недоумок!
— Простите, — запинаясь произнес приспешник, широко открыв от ужаса глаза. — Я боялся, что она закричит.
— Как она могла кричать, если ты закрыл ей рот рукой? — взбесился Шаметт. Затем, пожав плечами, холодно добавил. — Сейчас уже ничего не исправишь, но я в этом не виноват. Тебе же будет лучше, если убедишь леди, что это произошло по чистой случайности и по твоей оплошности, что я хотел ей только добра. Ты должен заставить ее поверить, что я ни за что на свете не хотел этого. Она должна быть спокойной настолько, чтобы, когда я пришел, согласилась написать своему мужу письмо, которое убедило бы его, что она здорова и счастлива, окружена роскошью, добротой и вниманием.
— Конечно, конечно, — заикаясь, ответил мужчина. Шаметт пристально взглянул на него и заскрежетал зубами:
— Да ты осел! Я по твоему лицу вижу, что ты замышляешь. Ты что, вообще ничего не смыслишь в женщинах? Ты думаешь, поколотишь ее немного, и она на все согласится? Ошибаешься! Она может выдать правду о твоем поступке словом, фразой. То, о чем она напишет, должно быть правдой.
— Нет, нет, я и не думал.
— Я должен быть совершенно чист, Дану. Я, право, не виноват в твоих глупостях. Чтобы доказать это, скажи гражданке Сантэ, что я взбешен твоим поступком и теперь ты больше не ее охранник. Если она сама не попросит, чтобы тебя оставили на этом посту… Не забывай, аппетит мадам Гильотины разгорается с каждым днем, и пока ты не оказался в ее утробе, с тобой может такое приключиться, что ее поцелуй покажется тебе сладким. Ты понял меня?
— Месье Шаметт…
— Не смей называть меня «месье». Я гражданин Шаметт, а ты гражданин Дану. Мы равны, запомни это! И не трать время на бесполезные мольбы. Ты достаточно навредил. Когда повезешь ее, заверни в ковер. — Тут он опять взбесился. — Тупой недоумок! Теперь нужно связать ее и вставить кляп на случай, если она очнется во время поездки. И помни, не пускай лошадь галопом. Последнее дело — привлечь к себе внимание и обнаружить в фиакре связанную женщину с кляпом во рту.
К этому времени Дану был уже полностью сокрушен. Он снял с шеи платок и связал им руки Леонии, нашел на кухне полотенце, чтобы сделать из него кляп, затем завернул ее в ковер, который только что принес, и положил ношу на плечо. Тем временем сообщник, с которым он разговаривал на кухне, уже ждал внизу с кое-какой одеждой Леонии, завернутой в тюк. Фифи подняла голову, но вначале не двигалась с места, где была ее подстилка. Запах этого человека был ей знаком. Он и еще один выходили и заходили на кухню, они не были названы ей как «друзья», то есть она уклонялась от их прикосновений, но хозяева разговаривали с ними без страха и злости, поэтому Фифи не рычала и не кусалась.
Собачка, однако, поднялась, когда мимо нее пронесли тюк. Она ощутила знакомый запах. Затем прошел Дану со своей ношей. Фифи пошла следом, выскользнув за дверь, пока человек с тюком держал ее открытой, пропуская Дану. Внизу стоял фиакр. Фифи без конца принюхивалась, и все больше озадачивалась происходящим. Ее инстинкт говорил, что это плохо, уносят вещи хозяйки. С другой стороны, ей ясно дали понять, что этих людей нужно терпеть, хотя они и не «друзья».
В конце улицы Фифи остановилась в замешательстве. Тюк бросили в фиакр. Потом человек, который его нес, схватил что-то и стал втягивать это в фиакр, послышался приглушенный голос. Этого было достаточно, чтобы Фифи бросилась вперед, но было слишком поздно. Дверь фиакра захлопнулась и лошадь тронулась.
Фифи дважды тявкнула, но экипаж не остановился, и тогда собачка бросилась вдогонку. Фифи не могла не узнать голоса своей хозяйки, хотя он был слабо слышен. Это была ее богиня, которую увозили прочь. Однажды Леония уже исчезла из жизни Фифи, и она больше ни за что не позволила бы этому повториться.
Дану тоже услышал стон. Если бы Леония была без сознания, он смотрел бы на дорогу, не гонятся ли за ними. Но гораздо важнее было успокоить Леонию. Пусть его компаньон думает о преследователях. Тот несколько раз обернулся, но рассчитывал увидеть человека или повозку. В любом случае Фифи вначале бежала так близко к карете, что ее невозможно было заметить.
Но так она могла продержаться недолго. Лошадь шла спокойно, но Фифи была маленькой собачкой, лаять она не могла, потому что все силы уходили на преследование.
Первая мысль Леонии была о том, как сильно болит голова. Когда она осознала, что связана и у нее кляп во рту, разозлилась из-за назойливого голоса, гудящего ей прямо в ухо. Он был таким навязчивым, и каждое слово отдавалось как в барабане в ее несчастной голове, отзываясь болью.
— Простите меня, гражданка, клянусь, это произошло случайно. Я все объясню. Умоляю вас, не пугайтесь. Вам это кажется ужасным, но сжальтесь и простите меня. Не сердитесь, что с вами так грубо обошлись. Клянусь, зла вам не причинят: Мне так жаль, что вас пришлось связать и применить кляп, но…
Голос продолжал увещевать, но смысл не доходил до Леонии. Вокруг была кромешная тьма. Инстинктивно она попыталась высвободиться. Голос тут же откликнулся, дрожащий от страха.
— Ради Бога, не сопротивляйтесь, гражданка. Вы навредите себе. Потерпите, умоляю. Вас освободят сразу же, как только доберемся до места.
Леония не успела испугаться. Боль в голове и непонимание случившегося больше смущало, чем пугало. Только сейчас, когда она слышала уверения, и ее мягко поддерживали, чтобы не трясло в экипаже, она поняла, что ее похитили. Инстинкт взял свое и она начала извиваться и пыталась закричать.
— Мадам Сантэ, умоляю, пожалуйста, успокойтесь. Никто не хочет вас обидеть. Все образуется. Пожалуйста!
В этот раз в голосе сквозила полная безнадежность. Она с ужасом осознала, что может задохнуться. Дышать она могла только носом, который был закрыт складкой ковра. Ни одна мысль не могла пробиться сквозь ужас удушья, но как только ее напряженные легкие снова смогли дышать и страшная головная боль немного отпустила, ее разум попытался постичь то, что с ней случилось.
Она находилась в мастерской. Дверь была полуоткрыта, но никто не зашел и не напал на нее. Как только она об этом подумала, боль вернулась с прежней силой. Итак, кто-то ударил ее со спины. Но люди Шаметта были на кухне. Она слышала, их голоса. Дверь была закрыта. Она внимательно это обдумала, поборов страх, который опять стал овладевать ею. Нет, в их голосах не было ни волнения, ни тревоги, не слышно было звуков борьбы или падающих тел. Вероятно, Фифи была на кухне. Если бы один человек неожиданно ударил другого, она бы залаяла. Собака не терпела жестокости. Стало быть, один из людей Шаметта похитил ее. Но это безумие. Какая от нее польза? Шаметт оказался гораздо хитрее, чем они предполагали. Как случалось и прежде, они были ослеплены желанием получить то, что им мог дать Шаметт. Страх вернулся, но не тот страх, который заставлял ее бороться со своими оковами. Она была оружием, которое заставит Роджера повиноваться и не даст ему бежать в Англию. Пока она остается заложницей Шаметта, Роджер не будет пытаться избавиться от охранников или бежать.
Она нашла единственно правильный ответ. Ее завернули во что-то, чтобы уберечь от тряски, уговаривали, чтобы она не волновалась. Но попытки уберечь от синяков напомнили, что она в экипаже. Куда ее везут? Как далеко? Паника вновь овладела Леонией и грозила удушьем. Нет, это наверно, недалеко. Даже Шаметт не осмелился бы вывезти ее из города. Вероятно, что какой-нибудь дотошный стражник заинтересуется странным свертком, который она собой представляла. В подтверждение ее мыслей, движение замедлилось и человек, молчавший, пока она переводила дух, заговорил вновь. — Мы прибыли, мадам Сантэ. Пожалуйста, ничего не бойтесь. Я должен внести все в дом. Как только вы там окажетесь, вас освободят.
Там она угодит в ловушку!
Леония подтянулась, насколько было возможно, и приготовилась ударить своего похитителя. Однако ее кокон не позволял хорошо подогнуть колени и она раздумала. Прежде всего, так как она запелената, удар может не получиться, а только разозлит человека, который ее везет. Если даже она ударит его, какой от этого прок? Связанная, она не сможет освободиться от своих пут и убежать. Она не могла даже позвать на помощь, пока они на улице. Без помех ее затащат в дом. Если она будет пассивной и ее в самом деле освободят, как обещали, может появиться надежда на спасение. Поэтому Леония не сопротивлялась, когда почувствовала, что ее обхватывают руки, чтобы поднять.
Однако поднять ее не успели. Раздался резкий лай. Незнакомый голос вскричал:
— Пропади пропадом эта собака! Я убью ее! Леония узнала лай Фифи и судорожно изогнулась, умудрившись при этом встать на ноги, и даже с кляпом во рту издала приглушенный крик. Знакомый голос проревел:
— Нет! Не тронь животное. Быстро внеси ковер. Быстро, я сказал.
От страха за Фифи Леония стала брыкаться, дергаться и пыталась кричать так, что второй мужчина едва мог удерживать ее.
— Прекратить! — грубо скомандовал знакомый голос. — Довольно. Я принесу вашу собаку в целости и сохранности. Успокойтесь!
Трудно было принять решение. Человек мог лгать. Леонии пришло в голову, что если она будет такой беспокойной, будут крупные неприятности. Если кто-то на улице увидит неистово бьющийся живой сверток, это, конечно, вызовет подозрения. С другой стороны, если кто-то и увидит, то побоится вмешиваться. Самое большее, на что можно рассчитывать, это донесение о происшествии местному лидеру. Но если он человек Шаметта, то оставит это без внимания. К тому же, она просто не может так бороться долго. Голова раскалывается как орех и в легких огонь. Леония позволила подхватить себя.
В то время как ее поднимали и несли, она услышала знакомый голос:
— Идем, Фифи, давай. Ну же, ты ведь знаешь меня! Ну, иди.
— Нет, — молила Леония. — Беги, Фифи. Беги домой, к Роджеру.
Мольба не была услышана. Фифи не подошла к Дану, он ведь не был «другом», запах хозяйки, приглушенный голос и движения показывали, что сама ее богиня соединена с этим запахом, неспроста одежду отнесли туда же, куда уговаривал ее идти человек, который не был «другом». Это было слишком сложной задачей для маленькой собачки. Она знала, что нужно быть рядом с хозяйкой, даже если она решила завернуться во что-то, так неприятно пахнущее. Все же Фифи это не нравилось. Она шла за человеком, несущим ее госпожу, и все время лаяла, выражая протест, и когда Леонию поставили на ноги, Фифи с рычанием бросилась стягивать покров, который она так не одобряла.
Другой мужчина пнул собаку, от чего она увернулась и залаяла. Это вызвало гнев Дану.
— Черт подери, Пане, проваливай! Ты разве не знаешь, что гражданин Шаметт приказал, чтобы мадам Сантэ ни в чем не знала отказа? Идиот! Это разве способ угодить, пиная ее собаку? Убирайся!
Гнев в голосе был явным, чтобы Леония могла поверить тому, что ей говорили. Ее выводы наверняка правильны. Она — залог послушания Роджера. Ее освободили от ковра. Ей хотелось бежать, не потому, что она была напугана, а потому, что ее плен был крушением надежд. Не будь дурой, говорила она себе. Ты не сможешь убежать прямо сейчас. Ты должна притвориться, что согласна с их довода — ми. Ты должна быть тихой, покорной, тупой, такой, какой была для Луи. Может быть, удастся одурачить их и бежать. Ковер убрали полностью.
— Не будете кричать, — сказал охранник, — и я вытащу кляп. — Леония видела, как беспокойство отразилось на его лице. — Поверьте мне, вам не причинят вреда, но вы не сможете бежать. Все двери заперты.
Он говорил громко, но для того, чтобы перекричать лай Фифи, Леония кивнула, и он развязал кляп.
— Тише, Фифи, — приказала Леония.
— Спасибо, мадам, — проникновенно сказал мужчина. — Я Жак Дану, мне жаль, так жаль, что у вас рана. Это недоразумение, чистой воды недоразумение, — продолжал он, видя, как Леония поднесла руку к голове. — Вы не присядете? Не хотите ли вина? Может быть, желаете прилечь?
— Да, — еле слышно сказала Леония.
Боль стала нестерпимой при свете и она чувствовала тошноту и головокружение. Затем успокоила Фифи, жалея себя, а не для того, чтобы доставить удовольствие Дану, лай острой бритвой вонзался в голову. Его голос тоже был болезненно неприятным. Леония нуждалась в тишине. Она надеялась, что, когда боль утихнет, она будет в состоянии подумать и что-то предпринять.
Дану попятился к двери, не отрывая глаз от Леонии, и прокричал через плечо, что мадам Сантэ собирается в спальню и чтобы принесли вина.
— И холодной воды с полотенцем для примочек, — прошептала Леония.
Распоряжение было тут же отдано. Затем, видя ее мертвенную бледность, Дану спросил, не нужно ли ее отнести. Леония чуть не вздрогнула от отвращения и настояла, что пойдет сама. Ей это удалось, но усилие, затраченное на то, чтобы подняться по ступенькам, вызвало сильное головокружение, и она едва добралась до кровати. Она рухнула, едва не потеряв сознание, слыша отдаленные резкие крики Дану. Мысль о том, что он будет касаться ее, прислуживать, вызвала такое отвращение, что, едва услышав, как он приближается к кровати, она собрала все свои силы и поднялась.
Леонию присутствие сторожевого пса более раздражало. Казалось, он всегда стоял ей поперек дороги, чтобы она ни делала. Более того, она чувствовала себя посмешищем, когда выходила за покупками и за ней постоянно тащился мужчина или когда она торговалась на базаре, ей приходилось кричать, чтобы он все хорошо слышал. К тому же теперь соседи боялись с ней разговаривать. Тем не менее, она смирилась с этим и не протестовала. Роджер рассказал ей все, когда они ложились спать. Ей не понравилась идея спасения маленького Луи-Чарльза, потому что она была уверена, что мальчик в большей безопасности там, где сейчас находится. Это неправильно, думала она, везти его в Англию, где он станет пешкой в игре против собственной страны и вызовет ненависть народа, которым он будет править в случае поражения Франции. Пока Луи-Чарльз во Франции, республиканство может всем опротиветь, и ребенок станет монархом по воле своего народа. Тогда он был бы любим и смог бы принести много добра. К несчастью, выбор был не за ними. Отказать Шаметту — означало умереть, Леония это хорошо понимала. Поэтому она смирилась и постаралась найти положительное в этой ситуации. Они с Роджером выпутаются из положения, которое стало невыносимым. Роджер изложил свой план, правда, больше на бумаге, когда соглядатай ушел. Он шепотом рассказал о своем намерении избавиться от людей Шаметта и увезти Луи-Чарльза в Англию.
К двенадцатому января Леония, Роджер и соглядатай уже относились довольно терпимо друг к другу. В полдень Роджер сказал Леонии, что уходит за партией ружейных стволов, необходимых для выполнения срочного заказа жандармерии.
— Возьмешь с собой Фифи? — небрежно спросила Леония, не обращая внимания на человека, сидевшего на кухне. — Ей полезно прогуляться. Она заплыла жиром из-за того, что мы выходим так редко.
— Лучше не надо, — ответил Роджер. — Не знаю, сколько мне придется ждать. Я не люблю, когда она носится вокруг как сумасшедшая. Если кто-нибудь захочет меня видеть, я вернусь перед самым закрытием. Если зайдет гражданин Винсент, его ружье починено и лежит на прилавке. Я выписал чек и квитанцию. Нужно что-нибудь принести?
— Нет, спасибо. Да, чуть не забыла. Булочник оставил буханку хлеба. Забери его, пожалуйста. Мой сторожевой пес, — Леония кивнула на дверь, указывая на человека Шаметта, — выглядит немного утомленным после утренней пробежки по базару.
Роджер рассмеялся и вышел, убедившись, что человек, обычно сидящий у него на хвосте, на месте. Как только они отошли подальше, Роджер остановился и жестом пригласил мужчину подойти, спросив его имя. Человек, которого звали Гарнье, оправившись от изумления, подошел, и они побрели рядом, приятно беседуя на общие темы, — дороговизна, события на фронте. Последнее было довольно безобидной темой, поскольку Франция изгнала англичан из Тулона и успешно удерживала позиции на других фронтах.
Тем временем Леония перешла в мастерскую. Она услышала мужские голоса у задней двери, но не придала этому особого значения, только подумала, как бы они не съели цыплят, которых она приготовила на обед. Через несколько минут задняя дверь закрылась, и голоса смолкли. Потом позвонили в переднюю дверь. Леония встала и устремилась к двери, приготовившись ответить или обслуживать клиентов. Дверь чуть приоткрылась, как будто кто-то придерживал ее с внешней стороны, разговаривая при этом с попутчиком или просто заглядевшись на что-то. Леония, ожидая, что кто-то войдет, не отрываясь смотрела на дверь. Она услышала за спиной осторожные шаги со стороны кухни и подумала, что это сторожевой пес подкрадывается поближе, чтобы лучше слышать. Вдруг раздался крик, и одновременно она получила такой сильный удар по голове, что провалилась в бездну.
— Идиот! — орал Шаметт на человека, который поддерживал Леонию. — Я велел тебе схватить ее, а не бить. Недоумок!
— Простите, — запинаясь произнес приспешник, широко открыв от ужаса глаза. — Я боялся, что она закричит.
— Как она могла кричать, если ты закрыл ей рот рукой? — взбесился Шаметт. Затем, пожав плечами, холодно добавил. — Сейчас уже ничего не исправишь, но я в этом не виноват. Тебе же будет лучше, если убедишь леди, что это произошло по чистой случайности и по твоей оплошности, что я хотел ей только добра. Ты должен заставить ее поверить, что я ни за что на свете не хотел этого. Она должна быть спокойной настолько, чтобы, когда я пришел, согласилась написать своему мужу письмо, которое убедило бы его, что она здорова и счастлива, окружена роскошью, добротой и вниманием.
— Конечно, конечно, — заикаясь, ответил мужчина. Шаметт пристально взглянул на него и заскрежетал зубами:
— Да ты осел! Я по твоему лицу вижу, что ты замышляешь. Ты что, вообще ничего не смыслишь в женщинах? Ты думаешь, поколотишь ее немного, и она на все согласится? Ошибаешься! Она может выдать правду о твоем поступке словом, фразой. То, о чем она напишет, должно быть правдой.
— Нет, нет, я и не думал.
— Я должен быть совершенно чист, Дану. Я, право, не виноват в твоих глупостях. Чтобы доказать это, скажи гражданке Сантэ, что я взбешен твоим поступком и теперь ты больше не ее охранник. Если она сама не попросит, чтобы тебя оставили на этом посту… Не забывай, аппетит мадам Гильотины разгорается с каждым днем, и пока ты не оказался в ее утробе, с тобой может такое приключиться, что ее поцелуй покажется тебе сладким. Ты понял меня?
— Месье Шаметт…
— Не смей называть меня «месье». Я гражданин Шаметт, а ты гражданин Дану. Мы равны, запомни это! И не трать время на бесполезные мольбы. Ты достаточно навредил. Когда повезешь ее, заверни в ковер. — Тут он опять взбесился. — Тупой недоумок! Теперь нужно связать ее и вставить кляп на случай, если она очнется во время поездки. И помни, не пускай лошадь галопом. Последнее дело — привлечь к себе внимание и обнаружить в фиакре связанную женщину с кляпом во рту.
К этому времени Дану был уже полностью сокрушен. Он снял с шеи платок и связал им руки Леонии, нашел на кухне полотенце, чтобы сделать из него кляп, затем завернул ее в ковер, который только что принес, и положил ношу на плечо. Тем временем сообщник, с которым он разговаривал на кухне, уже ждал внизу с кое-какой одеждой Леонии, завернутой в тюк. Фифи подняла голову, но вначале не двигалась с места, где была ее подстилка. Запах этого человека был ей знаком. Он и еще один выходили и заходили на кухню, они не были названы ей как «друзья», то есть она уклонялась от их прикосновений, но хозяева разговаривали с ними без страха и злости, поэтому Фифи не рычала и не кусалась.
Собачка, однако, поднялась, когда мимо нее пронесли тюк. Она ощутила знакомый запах. Затем прошел Дану со своей ношей. Фифи пошла следом, выскользнув за дверь, пока человек с тюком держал ее открытой, пропуская Дану. Внизу стоял фиакр. Фифи без конца принюхивалась, и все больше озадачивалась происходящим. Ее инстинкт говорил, что это плохо, уносят вещи хозяйки. С другой стороны, ей ясно дали понять, что этих людей нужно терпеть, хотя они и не «друзья».
В конце улицы Фифи остановилась в замешательстве. Тюк бросили в фиакр. Потом человек, который его нес, схватил что-то и стал втягивать это в фиакр, послышался приглушенный голос. Этого было достаточно, чтобы Фифи бросилась вперед, но было слишком поздно. Дверь фиакра захлопнулась и лошадь тронулась.
Фифи дважды тявкнула, но экипаж не остановился, и тогда собачка бросилась вдогонку. Фифи не могла не узнать голоса своей хозяйки, хотя он был слабо слышен. Это была ее богиня, которую увозили прочь. Однажды Леония уже исчезла из жизни Фифи, и она больше ни за что не позволила бы этому повториться.
Дану тоже услышал стон. Если бы Леония была без сознания, он смотрел бы на дорогу, не гонятся ли за ними. Но гораздо важнее было успокоить Леонию. Пусть его компаньон думает о преследователях. Тот несколько раз обернулся, но рассчитывал увидеть человека или повозку. В любом случае Фифи вначале бежала так близко к карете, что ее невозможно было заметить.
Но так она могла продержаться недолго. Лошадь шла спокойно, но Фифи была маленькой собачкой, лаять она не могла, потому что все силы уходили на преследование.
Первая мысль Леонии была о том, как сильно болит голова. Когда она осознала, что связана и у нее кляп во рту, разозлилась из-за назойливого голоса, гудящего ей прямо в ухо. Он был таким навязчивым, и каждое слово отдавалось как в барабане в ее несчастной голове, отзываясь болью.
— Простите меня, гражданка, клянусь, это произошло случайно. Я все объясню. Умоляю вас, не пугайтесь. Вам это кажется ужасным, но сжальтесь и простите меня. Не сердитесь, что с вами так грубо обошлись. Клянусь, зла вам не причинят: Мне так жаль, что вас пришлось связать и применить кляп, но…
Голос продолжал увещевать, но смысл не доходил до Леонии. Вокруг была кромешная тьма. Инстинктивно она попыталась высвободиться. Голос тут же откликнулся, дрожащий от страха.
— Ради Бога, не сопротивляйтесь, гражданка. Вы навредите себе. Потерпите, умоляю. Вас освободят сразу же, как только доберемся до места.
Леония не успела испугаться. Боль в голове и непонимание случившегося больше смущало, чем пугало. Только сейчас, когда она слышала уверения, и ее мягко поддерживали, чтобы не трясло в экипаже, она поняла, что ее похитили. Инстинкт взял свое и она начала извиваться и пыталась закричать.
— Мадам Сантэ, умоляю, пожалуйста, успокойтесь. Никто не хочет вас обидеть. Все образуется. Пожалуйста!
В этот раз в голосе сквозила полная безнадежность. Она с ужасом осознала, что может задохнуться. Дышать она могла только носом, который был закрыт складкой ковра. Ни одна мысль не могла пробиться сквозь ужас удушья, но как только ее напряженные легкие снова смогли дышать и страшная головная боль немного отпустила, ее разум попытался постичь то, что с ней случилось.
Она находилась в мастерской. Дверь была полуоткрыта, но никто не зашел и не напал на нее. Как только она об этом подумала, боль вернулась с прежней силой. Итак, кто-то ударил ее со спины. Но люди Шаметта были на кухне. Она слышала, их голоса. Дверь была закрыта. Она внимательно это обдумала, поборов страх, который опять стал овладевать ею. Нет, в их голосах не было ни волнения, ни тревоги, не слышно было звуков борьбы или падающих тел. Вероятно, Фифи была на кухне. Если бы один человек неожиданно ударил другого, она бы залаяла. Собака не терпела жестокости. Стало быть, один из людей Шаметта похитил ее. Но это безумие. Какая от нее польза? Шаметт оказался гораздо хитрее, чем они предполагали. Как случалось и прежде, они были ослеплены желанием получить то, что им мог дать Шаметт. Страх вернулся, но не тот страх, который заставлял ее бороться со своими оковами. Она была оружием, которое заставит Роджера повиноваться и не даст ему бежать в Англию. Пока она остается заложницей Шаметта, Роджер не будет пытаться избавиться от охранников или бежать.
Она нашла единственно правильный ответ. Ее завернули во что-то, чтобы уберечь от тряски, уговаривали, чтобы она не волновалась. Но попытки уберечь от синяков напомнили, что она в экипаже. Куда ее везут? Как далеко? Паника вновь овладела Леонией и грозила удушьем. Нет, это наверно, недалеко. Даже Шаметт не осмелился бы вывезти ее из города. Вероятно, что какой-нибудь дотошный стражник заинтересуется странным свертком, который она собой представляла. В подтверждение ее мыслей, движение замедлилось и человек, молчавший, пока она переводила дух, заговорил вновь. — Мы прибыли, мадам Сантэ. Пожалуйста, ничего не бойтесь. Я должен внести все в дом. Как только вы там окажетесь, вас освободят.
Там она угодит в ловушку!
Леония подтянулась, насколько было возможно, и приготовилась ударить своего похитителя. Однако ее кокон не позволял хорошо подогнуть колени и она раздумала. Прежде всего, так как она запелената, удар может не получиться, а только разозлит человека, который ее везет. Если даже она ударит его, какой от этого прок? Связанная, она не сможет освободиться от своих пут и убежать. Она не могла даже позвать на помощь, пока они на улице. Без помех ее затащат в дом. Если она будет пассивной и ее в самом деле освободят, как обещали, может появиться надежда на спасение. Поэтому Леония не сопротивлялась, когда почувствовала, что ее обхватывают руки, чтобы поднять.
Однако поднять ее не успели. Раздался резкий лай. Незнакомый голос вскричал:
— Пропади пропадом эта собака! Я убью ее! Леония узнала лай Фифи и судорожно изогнулась, умудрившись при этом встать на ноги, и даже с кляпом во рту издала приглушенный крик. Знакомый голос проревел:
— Нет! Не тронь животное. Быстро внеси ковер. Быстро, я сказал.
От страха за Фифи Леония стала брыкаться, дергаться и пыталась кричать так, что второй мужчина едва мог удерживать ее.
— Прекратить! — грубо скомандовал знакомый голос. — Довольно. Я принесу вашу собаку в целости и сохранности. Успокойтесь!
Трудно было принять решение. Человек мог лгать. Леонии пришло в голову, что если она будет такой беспокойной, будут крупные неприятности. Если кто-то на улице увидит неистово бьющийся живой сверток, это, конечно, вызовет подозрения. С другой стороны, если кто-то и увидит, то побоится вмешиваться. Самое большее, на что можно рассчитывать, это донесение о происшествии местному лидеру. Но если он человек Шаметта, то оставит это без внимания. К тому же, она просто не может так бороться долго. Голова раскалывается как орех и в легких огонь. Леония позволила подхватить себя.
В то время как ее поднимали и несли, она услышала знакомый голос:
— Идем, Фифи, давай. Ну же, ты ведь знаешь меня! Ну, иди.
— Нет, — молила Леония. — Беги, Фифи. Беги домой, к Роджеру.
Мольба не была услышана. Фифи не подошла к Дану, он ведь не был «другом», запах хозяйки, приглушенный голос и движения показывали, что сама ее богиня соединена с этим запахом, неспроста одежду отнесли туда же, куда уговаривал ее идти человек, который не был «другом». Это было слишком сложной задачей для маленькой собачки. Она знала, что нужно быть рядом с хозяйкой, даже если она решила завернуться во что-то, так неприятно пахнущее. Все же Фифи это не нравилось. Она шла за человеком, несущим ее госпожу, и все время лаяла, выражая протест, и когда Леонию поставили на ноги, Фифи с рычанием бросилась стягивать покров, который она так не одобряла.
Другой мужчина пнул собаку, от чего она увернулась и залаяла. Это вызвало гнев Дану.
— Черт подери, Пане, проваливай! Ты разве не знаешь, что гражданин Шаметт приказал, чтобы мадам Сантэ ни в чем не знала отказа? Идиот! Это разве способ угодить, пиная ее собаку? Убирайся!
Гнев в голосе был явным, чтобы Леония могла поверить тому, что ей говорили. Ее выводы наверняка правильны. Она — залог послушания Роджера. Ее освободили от ковра. Ей хотелось бежать, не потому, что она была напугана, а потому, что ее плен был крушением надежд. Не будь дурой, говорила она себе. Ты не сможешь убежать прямо сейчас. Ты должна притвориться, что согласна с их довода — ми. Ты должна быть тихой, покорной, тупой, такой, какой была для Луи. Может быть, удастся одурачить их и бежать. Ковер убрали полностью.
— Не будете кричать, — сказал охранник, — и я вытащу кляп. — Леония видела, как беспокойство отразилось на его лице. — Поверьте мне, вам не причинят вреда, но вы не сможете бежать. Все двери заперты.
Он говорил громко, но для того, чтобы перекричать лай Фифи, Леония кивнула, и он развязал кляп.
— Тише, Фифи, — приказала Леония.
— Спасибо, мадам, — проникновенно сказал мужчина. — Я Жак Дану, мне жаль, так жаль, что у вас рана. Это недоразумение, чистой воды недоразумение, — продолжал он, видя, как Леония поднесла руку к голове. — Вы не присядете? Не хотите ли вина? Может быть, желаете прилечь?
— Да, — еле слышно сказала Леония.
Боль стала нестерпимой при свете и она чувствовала тошноту и головокружение. Затем успокоила Фифи, жалея себя, а не для того, чтобы доставить удовольствие Дану, лай острой бритвой вонзался в голову. Его голос тоже был болезненно неприятным. Леония нуждалась в тишине. Она надеялась, что, когда боль утихнет, она будет в состоянии подумать и что-то предпринять.
Дану попятился к двери, не отрывая глаз от Леонии, и прокричал через плечо, что мадам Сантэ собирается в спальню и чтобы принесли вина.
— И холодной воды с полотенцем для примочек, — прошептала Леония.
Распоряжение было тут же отдано. Затем, видя ее мертвенную бледность, Дану спросил, не нужно ли ее отнести. Леония чуть не вздрогнула от отвращения и настояла, что пойдет сама. Ей это удалось, но усилие, затраченное на то, чтобы подняться по ступенькам, вызвало сильное головокружение, и она едва добралась до кровати. Она рухнула, едва не потеряв сознание, слыша отдаленные резкие крики Дану. Мысль о том, что он будет касаться ее, прислуживать, вызвала такое отвращение, что, едва услышав, как он приближается к кровати, она собрала все свои силы и поднялась.