Страница:
Он знал, что Леония достаточна умна и сумеет скрыть информацию за невинным пустячком, но читал и перечитывал и ничего не мог найти. Он громко выругался, глядя на вошедшего посетителя, и еле сдержался, чтобы не попросить его выйти. К счастью, тот пришел за готовой работой и, видя хмурый взгляд Роджера, взял оружие, заплатил по счету и вышел, не вступая в разговор. Не в силах больше сдерживаться Роджер захлопнул дверь и поднялся к Пьеру в спальню.
— Ничего, — взорвался он. — В письме ничего нет. Ты подумаешь, она слабоумная. Могла бы намекнуть, где находится.
— Возможно, она не знает, — спокойно ответил Пьер. — Ты думаешь, она осматривала окрестности, когда проезжала? Что она может сказать тебе?
— Она могла бы написать что-нибудь более разумное, чем напоминать об этой чертовой собаке! — в сердцах воскликнул Роджер. — Фифи такая хорошая, Фифи такая милая, Фифи такая умная. — Его голос вдруг напрягся и Пьер с интересом посмотрел на него.
— Ты не любишь собаку?
— Нет, конечно, нет, — ответил Роджер задумчиво. — Это красивое умное существо. Мне она очень нравится.
— Тогда в этих восторгах должен быть смысл, — сказал Пьер, подтверждая догадку Роджера.
Не было ответа. Роджер снова перечитал письмо, отчаянно пытаясь найти что-нибудь, связанное с Фифи, что поможет определить расположение дома, где находилась Леония. В конце концов, он покачал головой и протянул Пьеру письмо.
— Не могу четко мыслить. Может быть, ты поймешь больше, чем я. — Он неловко откашлялся. — Ты можешь пропустить все личное, что она написала. Мы делаем вид, что мы муж и жена, и ей приходится прибегать к ласковым выражениям.
В глазах Пьера появились смешинки. Двуспальная кровать, которую он разделял с Роджером, не оставляла сомнений, что эта женитьба не такое уж прикрытие. Было ясно, что Роджер по уши влюблен и фраза «дорогой возлюбленный» не притворная. Леония могла написать «дорогой муж» или другие менее страстные фразы. Однако Роджер не был настроен шутить, и Пьер ничего не сказал, углубившись в письмо, присланное Леонией. Он дважды перечитал его, но так ничего и не обнаружил.
— Я все же думаю, что сказанное о собаке имеет смысл, но больше ничего не понимаю. Конечно, я плохо знаю Париж. Есть какие-нибудь хорошо известные места, связанные с животным? Брали вы собаку куда-нибудь специально? Может быть, она потерялась и где-то нашлась?
Вопросы остались без ответа. Ответ хотя бы на один из них имел большое значение, но Роджер думал над ними и ничего не решил. Он грустно покачал головой:
— Пусть все идет своим чередом. Возможно, люди Шаметта будут неосторожны, и тебе удастся проследить за ними. Если нет, завтра я получу следующее письмо от Леонии. Может, она пояснит свои намеки. Я сейчас выйду. Действуй, как только увидишь, что за мной следует мужчина.
— Не будь дураком, — мягко сказал Пьер. — Уверяю тебя, что все обойдется. Мы найдем твою мадемуазель де Коньер, только не отчаивайся.
— Я буду выглядеть расстроенным, — перебил его Роджер, — так как моим отказом от работы в магазине является то, что жена нездорова.
Пьер вздохнул, но больше не сказал ни слова. Что может женщина сделать с мужчиной! Обычно у Роджера было прекрасное настроение независимо от обстоятельств, он не обращал внимание на опасности, как коза на кнут. Благодарение Богу, он никогда не позволял себе заинтересоваться женщиной больше, чем как источником удовольствий. Пьер облачился в один из камзолов Роджера и последовал за ним, наблюдая из-за оконной шторы, идут ли за Роджером сторожевые псы Шаметта.
Несмотря на уверенность Роджера, что сегодня все идет не так, все было обычно. Он не закрыл дверь, Пьер сделает это позже, и ждал Колуреля, человека, наблюдавшего за черной лестницей, а потом вышел на улицу и, увидев торговца рыбой, поднял руку в приветственном жесте. Затем замедлил шаг, не желая, чтобы Пьер вышел, пока рыботорговец стоит рядом, но он зашел в свой магазин, и Роджер устремился вперед, убыстряя шаг и не оглядываясь.
Это было ошибкой. Пьер наблюдал за Роджером, пока тот шел вниз по улице, и мог видеть его, подсчитывая, сколько займет времени дойти до конца. Он не заметил, что Роджер замедлил шаг, потому что в это время осторожно открывал дверь, считая секунды, когда сможет выйти без опасений. Когда Роджер достиг угла и повернул направо, рыботорговец возник с черного хода своего магазина с ведром помоев. Одновременно вышел Пьер. Рыботорговец вылил ведро в сливной ящик и выпрямился. Повернувшись, Пьер увидел его, но было поздно идти обратно. Лучшее, что он мог сделать, — оставить дверь открытой и держаться ближе к середине дороги.
— Какого дьявола ты здесь? — закричал рыботорговец, не ожидая увидеть кого-то перед собой.
Колурель был уже около угла, но еще не повернул. Услышав голос рыботорговца, он обернулся и увидел Пьера. Он тоже регулярно оглядывал улицу, поэтому решил, что Пьер вышел из какого-то дома. Он знал, что не из того дома, что напротив дома Роджера, потому что сам обосновался там. Он на мгновение заколебался, разрываясь между желанием вернуться и схватить Пьера и четким приказом не упускать Роджера из виду. Колурель стремглав помчался вперед, опасаясь, что Сантэ выкинет что-нибудь отчаянное.
К его облегчению, Роджер был еще виден, но быстро шел вперед. Это было подозрительно. До вчерашнего дня Сантэ сотрудничал с ним, ожидая, если Колурель отставал, поднимал руку в толпе, чтобы его было видно. На этот раз он двигался очень быстро. Возможно, он надеялся, что, увидев человека, выходящего из его дома, Колурель отвлечется и он сможет сбежать. Колурель поспешил и заколебался снова. Если Шаметта предадут, он потянет сообщников за собой. Нет, лучше идти по пятам Сантэ, чтобы он не сделал лишнего движения. Ради собственной безопасности Колурель решил, что в точности доложит о том, что произошло.
Фифи выскользнула за ворота, она была в замешательстве. Конечно, она знала, кто такой Роджер. Это был бог, чей запах так часто смешивался с запахом богини. Она поняла приказ «найти Роджера». Это была ее любимая игра. Но здесь не было лесов, как у шато или как в пригороде, где ее часто посылали принести что-нибудь из магазина. Все это озадачило собачку.
Первую проблему надо было разрешить немедленно. Улица, на которую выходил сад, была не та, по которой она следовала за богиней. Та находилась с переднего фасада дома. Дорогу домой преграждало здание. Фифи знала, что ей нельзя сворачивать. Против правил игры было возвращаться на переднюю отметку, прежде чем цель будет достигнута. Если она так делала, хозяйка сердилась, говорила «нет, нет» и снова посылала ее с той же командой.
Фифи бежала вдоль стены, пока не нашла отверстие, через которое выскользнула. Там, однако, был еще один сад, отделенный от улицы домом. Она вернулась и побежала дальше. После нескольких попыток она попала на улицу, куда выходил дом. Она побежала вверх по улице, чувствуя, что знает дорогу, по которой пришла. Впереди был Роджер. Когда она найдет бога, она вернется к богине, где сосредоточены тепло, пища, любовь и безопасность.
Быстро семеня, она подбежала к фасаду знакомого дома. Здесь она заколебалась на мгновение. Ее маленькая головка повернулась, когда открылась дверь.
— Она здесь, — проревел кто-то. — Фифи, иди сюда!
Возбужденная, Фифи помчалась вверх по улице изо всех сил. Она узнала этот голос и этого человека, она терпеть их не могла. Богиня ненавидела и боялась его, когда он касался ее. Он не был другом, Фифи не подпустит его к себе. Однако мужчина бежал очень быстро. Она слышала его приближающиеся шаги, его безобразный голос, полный ярости. Он приказывал остановиться. Обезумевшая и испуганная, Фифи устремилась на другую улицу. Расстояние между ней и преследователем увеличивалось, но он скоро опять стал настигать ее, и снова она слепо металась влево и вправо, чувствуя, что погибнет, если ее поймают.
Когда ее сердце уже почти разрывалось, язык повис, глаза ослепли от напряжения, она увидела нишу и протиснулась туда, сплющиваясь, задыхаясь, ее маленькие бока вздымались от усилий, а тело дрожало от страха. Позже, когда дыхание стало ровным, она поняла, что человек больше не кричит на нее, и дрожь прошла. Она выползла из норы, в которой нашла спасение, и стала принюхиваться.
Как найти Роджера? Время значило для Фифи очень мало. Ее счастливые дни в шато перемежались с месяцами несчастья и одиночества. Где Роджер? В шато? Там обычно играли в эту игру. В гостиницах, где они останавливались? В доме с садом? В доме, где не было сада, но внизу на улице был любимый запах тухлой рыбы? Фифи продолжала нюхать воздух и медленно засеменила вперед. У нее появилась еще более сложная задача. Где она? Это место было ей совершенно незнакомо. Она опять потерялась!
ГЛАВА 22
— Ничего, — взорвался он. — В письме ничего нет. Ты подумаешь, она слабоумная. Могла бы намекнуть, где находится.
— Возможно, она не знает, — спокойно ответил Пьер. — Ты думаешь, она осматривала окрестности, когда проезжала? Что она может сказать тебе?
— Она могла бы написать что-нибудь более разумное, чем напоминать об этой чертовой собаке! — в сердцах воскликнул Роджер. — Фифи такая хорошая, Фифи такая милая, Фифи такая умная. — Его голос вдруг напрягся и Пьер с интересом посмотрел на него.
— Ты не любишь собаку?
— Нет, конечно, нет, — ответил Роджер задумчиво. — Это красивое умное существо. Мне она очень нравится.
— Тогда в этих восторгах должен быть смысл, — сказал Пьер, подтверждая догадку Роджера.
Не было ответа. Роджер снова перечитал письмо, отчаянно пытаясь найти что-нибудь, связанное с Фифи, что поможет определить расположение дома, где находилась Леония. В конце концов, он покачал головой и протянул Пьеру письмо.
— Не могу четко мыслить. Может быть, ты поймешь больше, чем я. — Он неловко откашлялся. — Ты можешь пропустить все личное, что она написала. Мы делаем вид, что мы муж и жена, и ей приходится прибегать к ласковым выражениям.
В глазах Пьера появились смешинки. Двуспальная кровать, которую он разделял с Роджером, не оставляла сомнений, что эта женитьба не такое уж прикрытие. Было ясно, что Роджер по уши влюблен и фраза «дорогой возлюбленный» не притворная. Леония могла написать «дорогой муж» или другие менее страстные фразы. Однако Роджер не был настроен шутить, и Пьер ничего не сказал, углубившись в письмо, присланное Леонией. Он дважды перечитал его, но так ничего и не обнаружил.
— Я все же думаю, что сказанное о собаке имеет смысл, но больше ничего не понимаю. Конечно, я плохо знаю Париж. Есть какие-нибудь хорошо известные места, связанные с животным? Брали вы собаку куда-нибудь специально? Может быть, она потерялась и где-то нашлась?
Вопросы остались без ответа. Ответ хотя бы на один из них имел большое значение, но Роджер думал над ними и ничего не решил. Он грустно покачал головой:
— Пусть все идет своим чередом. Возможно, люди Шаметта будут неосторожны, и тебе удастся проследить за ними. Если нет, завтра я получу следующее письмо от Леонии. Может, она пояснит свои намеки. Я сейчас выйду. Действуй, как только увидишь, что за мной следует мужчина.
— Не будь дураком, — мягко сказал Пьер. — Уверяю тебя, что все обойдется. Мы найдем твою мадемуазель де Коньер, только не отчаивайся.
— Я буду выглядеть расстроенным, — перебил его Роджер, — так как моим отказом от работы в магазине является то, что жена нездорова.
Пьер вздохнул, но больше не сказал ни слова. Что может женщина сделать с мужчиной! Обычно у Роджера было прекрасное настроение независимо от обстоятельств, он не обращал внимание на опасности, как коза на кнут. Благодарение Богу, он никогда не позволял себе заинтересоваться женщиной больше, чем как источником удовольствий. Пьер облачился в один из камзолов Роджера и последовал за ним, наблюдая из-за оконной шторы, идут ли за Роджером сторожевые псы Шаметта.
Несмотря на уверенность Роджера, что сегодня все идет не так, все было обычно. Он не закрыл дверь, Пьер сделает это позже, и ждал Колуреля, человека, наблюдавшего за черной лестницей, а потом вышел на улицу и, увидев торговца рыбой, поднял руку в приветственном жесте. Затем замедлил шаг, не желая, чтобы Пьер вышел, пока рыботорговец стоит рядом, но он зашел в свой магазин, и Роджер устремился вперед, убыстряя шаг и не оглядываясь.
Это было ошибкой. Пьер наблюдал за Роджером, пока тот шел вниз по улице, и мог видеть его, подсчитывая, сколько займет времени дойти до конца. Он не заметил, что Роджер замедлил шаг, потому что в это время осторожно открывал дверь, считая секунды, когда сможет выйти без опасений. Когда Роджер достиг угла и повернул направо, рыботорговец возник с черного хода своего магазина с ведром помоев. Одновременно вышел Пьер. Рыботорговец вылил ведро в сливной ящик и выпрямился. Повернувшись, Пьер увидел его, но было поздно идти обратно. Лучшее, что он мог сделать, — оставить дверь открытой и держаться ближе к середине дороги.
— Какого дьявола ты здесь? — закричал рыботорговец, не ожидая увидеть кого-то перед собой.
Колурель был уже около угла, но еще не повернул. Услышав голос рыботорговца, он обернулся и увидел Пьера. Он тоже регулярно оглядывал улицу, поэтому решил, что Пьер вышел из какого-то дома. Он знал, что не из того дома, что напротив дома Роджера, потому что сам обосновался там. Он на мгновение заколебался, разрываясь между желанием вернуться и схватить Пьера и четким приказом не упускать Роджера из виду. Колурель стремглав помчался вперед, опасаясь, что Сантэ выкинет что-нибудь отчаянное.
К его облегчению, Роджер был еще виден, но быстро шел вперед. Это было подозрительно. До вчерашнего дня Сантэ сотрудничал с ним, ожидая, если Колурель отставал, поднимал руку в толпе, чтобы его было видно. На этот раз он двигался очень быстро. Возможно, он надеялся, что, увидев человека, выходящего из его дома, Колурель отвлечется и он сможет сбежать. Колурель поспешил и заколебался снова. Если Шаметта предадут, он потянет сообщников за собой. Нет, лучше идти по пятам Сантэ, чтобы он не сделал лишнего движения. Ради собственной безопасности Колурель решил, что в точности доложит о том, что произошло.
Фифи выскользнула за ворота, она была в замешательстве. Конечно, она знала, кто такой Роджер. Это был бог, чей запах так часто смешивался с запахом богини. Она поняла приказ «найти Роджера». Это была ее любимая игра. Но здесь не было лесов, как у шато или как в пригороде, где ее часто посылали принести что-нибудь из магазина. Все это озадачило собачку.
Первую проблему надо было разрешить немедленно. Улица, на которую выходил сад, была не та, по которой она следовала за богиней. Та находилась с переднего фасада дома. Дорогу домой преграждало здание. Фифи знала, что ей нельзя сворачивать. Против правил игры было возвращаться на переднюю отметку, прежде чем цель будет достигнута. Если она так делала, хозяйка сердилась, говорила «нет, нет» и снова посылала ее с той же командой.
Фифи бежала вдоль стены, пока не нашла отверстие, через которое выскользнула. Там, однако, был еще один сад, отделенный от улицы домом. Она вернулась и побежала дальше. После нескольких попыток она попала на улицу, куда выходил дом. Она побежала вверх по улице, чувствуя, что знает дорогу, по которой пришла. Впереди был Роджер. Когда она найдет бога, она вернется к богине, где сосредоточены тепло, пища, любовь и безопасность.
Быстро семеня, она подбежала к фасаду знакомого дома. Здесь она заколебалась на мгновение. Ее маленькая головка повернулась, когда открылась дверь.
— Она здесь, — проревел кто-то. — Фифи, иди сюда!
Возбужденная, Фифи помчалась вверх по улице изо всех сил. Она узнала этот голос и этого человека, она терпеть их не могла. Богиня ненавидела и боялась его, когда он касался ее. Он не был другом, Фифи не подпустит его к себе. Однако мужчина бежал очень быстро. Она слышала его приближающиеся шаги, его безобразный голос, полный ярости. Он приказывал остановиться. Обезумевшая и испуганная, Фифи устремилась на другую улицу. Расстояние между ней и преследователем увеличивалось, но он скоро опять стал настигать ее, и снова она слепо металась влево и вправо, чувствуя, что погибнет, если ее поймают.
Когда ее сердце уже почти разрывалось, язык повис, глаза ослепли от напряжения, она увидела нишу и протиснулась туда, сплющиваясь, задыхаясь, ее маленькие бока вздымались от усилий, а тело дрожало от страха. Позже, когда дыхание стало ровным, она поняла, что человек больше не кричит на нее, и дрожь прошла. Она выползла из норы, в которой нашла спасение, и стала принюхиваться.
Как найти Роджера? Время значило для Фифи очень мало. Ее счастливые дни в шато перемежались с месяцами несчастья и одиночества. Где Роджер? В шато? Там обычно играли в эту игру. В гостиницах, где они останавливались? В доме с садом? В доме, где не было сада, но внизу на улице был любимый запах тухлой рыбы? Фифи продолжала нюхать воздух и медленно засеменила вперед. У нее появилась еще более сложная задача. Где она? Это место было ей совершенно незнакомо. Она опять потерялась!
ГЛАВА 22
И в коммуне, и в Конвенте политическое равновесие колебалось между Дантоном и Робеспьером, но чаша весов все больше склонялась в пользу Робеспьера. Шаметт не осмеливался надолго исчезать из центра событий. В любую минуту мог подняться Сэнт-Гюст и сказать об аресте Дантона. Шаметт никогда не принадлежал к его партии и не думал, что внесен в списки приговоренных заодно с Дантоном и Десмолином, но бдительность вреда не принесет.
После утренней беседы с Леонией он вернулся на службу и перечитал ее письмо. Успокоенный, — определенно она была глупышкой, помешанной на своей нелепой собачонке, — он переслал письмо с посыльным и выбросил мысли о Леонии и Роджере из головы. Затем отправился в Конвент, чтобы побыть среди депутатов и послушать, о чем говорят, о чем шепчутся или намекают косыми взглядами.
То, что он услышал, успокоения ему не принесло. Когда уже смеркалось, он пошел в Тэмпль навестить юного Капо, который умолял вернуть ему Симона. Шаметт ответил ему неопределенно, пообещав, что Симон навестит его, и он должен его слушаться. Возможно, дело уладится между Луи-Чарльзом и Симоном, мягко сказал Шаметт перед уходом.
— Работа почти сделана, — сказал Симон и позвал Шаметта под навес. — Кузина моей жены, — прошептал он, — подыскивает подходящего мальчика. Его перевезут под брюхом лошади.
Симон показал Шаметту, как снимать седло.
— Кажется, довольно для поездки, — с гордостью заметил он. — С ребенком вместе оно будет весить как деревянное. Это мой прощальный подарок Луи-Чарльзу.
— Но если этот подарок для ребенка, как вы объясните, что забираете его обратно? — спросил Шаметт.
— Многие называют меня неестественным, потому что я не умею ни читать, ни писать, — проворчал Симон, — но я не дурак в таких делах. Посмотрите сюда. — Он показал на большую корзину. — Здесь будет лежать наша с женой одежда, на дне хватит места для мальчика, ему не будет ни душно, ни темно. После того как я покажу Луи-Чарльза комиссарам, я отведу его обратно в его комнату. Потом с ним попрощаюсь, а в это время моя жена уложит в кровать другого ребенка. Затем она скажет, что ребенок засыпает, а сама станет в дверях, закрывая от стражей, и будет торопить меня, чтобы я собирал одежду и уходил. На это уйдет минута. Мы вытащим корзину, снесем ее по лестнице.
— Ваша жена достаточно смелая? — озабоченно спросил Шаметт.
— Любовь придает силы, — ответил Симон. — Она постарается.
Шаметт согласился, у него не было выбора. Он надеялся, что план сработает. Если нет, то в следующий раз будет гораздо сложнее похитить ребенка. Тем не менее, за себя страха не было. Если Симона схватят, он мог бы впутать Шаметта, но тот все приготовил для своей защиты. Он обвинил бы Симона е том, что он старается втянуть его в это дело из мести. Свидетели готовы присягнуть, что Шаметт не пошел навстречу просьбе Симона оставить его охранять мальчика, что было правдой, но свидетели не знали, что Шаметт предложил взамен. Это он настоял, чтобы Симон выдал мальчика комиссарам, когда покидал Тэмпль навсегда.
Но после того, как он ушел от Симона, длинный день Шаметта не закончился. Он пошел в тихое кафе — это было его любимое место; — чтобы встретиться с настоящими джентльменами. Поэтому, когда Колуреля сменил ночной страж, он не нашел Шаметта ни на службе, ни дома. Колурель жутко устал, потому что он здорово побегал, терзаясь увиденным. Он был в прескверном настроении, когда тащился обратно в контору Шаметта, чтобы оставить для него записку. Он не смог сбросить груза с плеч, потому что все люди, которым можно было доверять, ушли, а ему велели не упоминать оружейника без особой надобности. Он пробурчал человеку в конторе, что у него есть кое-что для Шаметта, и отправился домой спать, тревожась, что его обвинят в том, в чем он совершенно не виноват.
Роджеру было не веселее, чем его преследователю. Когда он вернулся с рынка, Пьера не было. Когда он дал Гарнье свой ответ Леонии, то увидел контрабандиста, который выпивал в баре, где коротал время Гарнье, наблюдая за входной дверью дома Роджера. После этого день Роджера превратился в кошмар. Работа валилась из рук. Сначала он представил, что Пьера схватили и посадили в тюрьму, а потом казнили. Затем он пришел к убеждению, что Шаметт раскроет его намерения спасти Леонию и убьет ее.
Зимой темнеет рано, было тринадцатое января. Роджер сходил с ума, когда, наконец, услышал, как Пьер тихонько постучал в люк на крыше. Роджер вновь испугался, увидев выражение лица своего друга.
— Извини, — мрачно сказал Пьер, — я потерял след человека, которому Гарнье отдал письмо, к тому же видели, как я выходил отсюда. — Кто? — спросил Роджер с побелевшим лицом.
— Рыботорговец. Должно быть, мы выходили одновременно. Он не рассмотрел меня, но мы неожиданно столкнулись нос к носу.
— О, Боже, — простонал Роджер, — он знает, что здесь тебя раньше не было.
— Ну, не надо терять головы, — уговаривал Пьер. — Это ничего не может испортить. Просто мы сделаем все по-другому. Сегодня ночью я пойду на корабль и возьму своих парней. Прямо, перед рассветом мы нанесем маленький визит Шаметту. Я выясню, где находится мадемуазель де Коньер…
— Отлично! — задыхаясь, вскричал Роджер. — Ну, конечно, мы нанесем Шаметту визит. Какого дьявола я не подумал об этом прошлой ночью? И, правда, зачем ждать? Давай пойдем сейчас!
— Не будь дураком. Пойдем куда? Ты думаешь, что люди ложатся спать в семь часов вечера? И еще одна маленькая задачка — узнать его адрес у человека, который тебя охраняет, не всполошив всю округу. Мы должны подождать ночи, я не уверен, что тебе следует…
Роджер повернул голову и посмотрел на Пьера. Спорить было бесполезно. Роджера нельзя уговорить остаться, а, собственно, почему бы ему и не пойти. Если уже допросили сторожевых псов, Роджеру гораздо безопаснее бродить по улицам и совершать набеги, чем отсиживаться дома. И потом, он даже и думать не мог, что Роджер, зная, что из-за него рискуют головой, может оставаться в безопасном месте. Невозможно погасить огонь, который горел в глазах Роджера. Пьер понял, что его друг сильно страдал. Самое страшное в этой ситуации — бездействие. Сейчас, когда Роджер знал, что можно что-то сделать, словно камень упал с плеч. Страх и подавленность, которые сводили его с ума, отступили. Неожиданно у него появилась способность соображать и планировать.
— Самое сложное будет, когда мы спустимся с крыши, обойти патруль на улице, — задумчиво сказал Роджер.
— Мы будем осторожны, — ответил Пьер. — Мне не привыкать увертываться от патруля.
— В городе? — рассеянно спросил Роджер.
Что-то всплыло в его памяти связанное с риском, комиссарами. Что-то общее это имело с Леонией, причем очень приятное. Но, черт возьми, какая причастность Леонии к комиссарам могла быть приятной? Хотя то, что говорил Пьер, тоже касалось этого неуловимого воспоминания, что-то связанное с тем, как обойти уличный патруль. Вдруг Роджер воскликнул:
— Есть! Но где она их спрятала?
Пьер посмотрел на него как на безумного, но Роджер не стал объяснять, что он вспомнил. Когда готовился план спасения королевской семьи, Тулон принес два комиссарских шарфа. Леония спрятала их. Костюмы тех людей до сих пор висят среди одежды Роджера. Он вспомнил, что Леония спрятала шарфы, а после они поссорились, так как Леония думала, что он хочет от нее избавиться ради новой женщины. Роджер рассмеялся. Вот какая связь с комиссарами. Он слегка покраснел. Занятие любовью, которое последовало за ссорой, было чем-то особенным, а не просто «приятным».
— Роджер, что с тобой? — резко спросил Пьер. Роджер опять рассмеялся, увидев встревоженное лицо контрабандиста.
— Нет, я не схожу с ума, — уверил он друга и объяснил ход своих мыслей.
— Чудесно! — вскричал Пьер. — Если у нас будут эти шарфы, мы сможем гулять по всему городу с моими парнями, и никто нам не задаст никаких вопросов. — Потом его лицо омрачилось. — Она не могла их выбросить, как ты думаешь? Было бы опасно держать дома подобные аксессуары, а женщины — боязливые создания.
— Только не Леония, — сказал Роджер, — думаю, что она предупредила бы, если бы собралась их выбросить. — О Боже, я вспомнил. Именно это она и сделала.
— Очень плохо, — вздохнул Пьер, думая, что женщина остается женщиной, сделает все наоборот. — Хорошо, обойдемся без них.
— Нет, нет, — перебил Роджер. — Это о том, как Леония, то есть мадемуазель де Коньер, их спрятала. Она затолкала их на дно сундука с тряпками для уборки. Должно быть, они и сейчас там.
Мужчины, чуть ли не толкая друг друга, бросились по чердачной лестнице. Роджер, безусловно, похож на легендарную птичку, которая прячет голову в песок, когда грозит опасность, и думает, что раз ее не видят, то ее и нет. Да, но где же, в самом деле, мадемуазель де Коньер держит свои шарфы? К счастью, Роджер, кажется, это знает. Когда Пьер спустился вниз, Роджер держал их над головой и победно ими размахивал.
— Сейчас все, что нам нужно, — придумать историю на случай, если нас остановит патруль, который знает, что мы не из их участка, — сказал Роджер.
Пьер взглянул в его лихорадочно блестевшие глаза и перевел взгляд на нетронутую еду на столе. Разумеется, Роджер опять забыл поесть. Если на то пошло, то он и сам голоден. Он посмотрел на дурно подобранные продукты и вздохнул. Очевидно, Роджер понятия не имеет, как готовить еду.
— Придумывай историю, — сказал он. — Я голоден. Постараюсь приготовить ужин, которым мы не отравимся, из этого безумного набора дряни.
Роджер с удивлением обследовал увядшую зелень и засохшее мясо на столе. Он несколько минут наблюдал за Пьером, потом забеспокоился, засуетился. Еще через минуту он сказал:
— Я возьму все, что мне понадобится, с собой. Не вернусь сюда больше, что бы там ни было.
Фифи была очень голодна. К тому же она продрогла и страшно устала, весь день бегая то по одной улице, то по другой, принюхиваясь, прислушиваясь, присматриваясь, стараясь найти хоть что-нибудь знакомое. У нее болели лапы, она так замерзла и перепугалась, что уже не думала об игре «найди Роджера». Она только хотела найти дорогу домой, в любой дом. Даже тогда, в одиночестве в шато, когда она воровала отбросы на свинарнике, охотилась за мышами и ела мертвых птиц, было лучше, чем бродить вот так. Там она, по крайней мере, знала, где находится.
Темнота ее не особенно беспокоила, но пошел мелкий дождик, и она вымокла и замерзла. Неутомимо брела она, жалкая, несчастная, шелковый хвостик волочился по лужам, комья грязи налипли на бока. Если бы не было так мокро, она нашла бы сухую норку и спряталась в ней. Но она все время принюхивалась и наконец-то была вознаграждена. Она не учуяла запаха дома или богини, это было бы большим счастьем, но услышала запах еды.
Фифи свернула на узенькую улочку, набирая темп, кончик ее хвоста стал загибаться. Аромат усиливался, нос собаки ходил ходуном. К благоуханию еды примешивалось тепло. Здесь! Фифи устремилась к груде потрохов у заднего входа в продовольственную лавку. С жадностью она схватила один кусок, потом другой. Было шумно, она нервничала, но шум был приглушенный, отделенный от нее дверью и стеной. Тут была кость с жиром и хрящиками, но она была слишком велика, чтобы Фифи могла ее утащить. И все же она была так восхитительна, что собачка забыла об осторожности. Вдруг шум усилился, пронзительно закричала какая-то женщина, и блестящий предмет полетел в нее, едва не задев.
Жутко испугавшись, Фифи отпрыгнула и, забыв про усталость, помчалась изо всех сил прочь. Не останавливаясь, она опрометью выскочила на широкий проспект. Весь день Фифи старательно избегала таких мест, зная, что «дом» не на такой оживленной улице и ей не позволено гулять тут без сопровождения бога или богини. Потрясенная простором, Фифи остановилась в нерешительности и повернула, было обратно, но страх охватил ее, и она задрожала, вспомнив о криках и ужасающем грохоте. Боязливо свернула она на широкую улицу, стараясь быть поближе к зданиям.
Несмотря на ужас и ощущение вины, нос Фифи продолжал работать. Вдруг она остановилась и подняла голову. Она вспомнила, что ее что-то напугало, но что, она уже не помнила. Ну и длинная прогулка! Богиня будет очень сердита. Она должна попасть домой как можно скорее. Возможно, хозяйка не узнает, что она пришла совсем одна в то место, где пахло кожей и чернилами, и где бог разговаривал с «другом» Фуше, который угощал ее конфетами.
Фифи бежала изо всех сил. Темнело и становилось все холоднее. Воспоминание о тепле и еде подгоняло ее, и она устремилась вперед. Но мере того как она пробежала по улице де Риволи, завернула налево на улицу дю Тэмпль, дорога становилась все более знакомой. Было уже очень темно, пропала луна, и Фифи едва разбирала дорогу. Однако все запахи были привычными. Она часто бывала здесь, следуя за богиней.
Наконец она радостно тявкнула. Вот любимый запах тухлой рыбы. Рядом, всего в двух шагах, дом. Бешено махая хвостом, она прыгнула на ступеньку и стала скрестись в дверь. Постояла, нетерпеливо дожидаясь, и снова поскреблась. Иногда бог и богиня медлили открывать дверь. Опять нет ответа. Фифи тявкнула разок, другой и опять поскреблась, но дверь так и не открылась. Хвостик ее немного сник. Она очень устала. Еще раз, без особой надежды царапнув, улеглась на ступеньках. Было холодно и голодно, но это был дом. Скоро кто-нибудь обязательно придет.
День Леонии был не слаще, чем Роджера или Фифи. Дану толкнул ее на ступеньках довольно бесцеремонно. Когда она подходила к двери, то услышала крик Пане:
— Она здесь! Леония не думала, что Фифи послушается Пане, но может шмыгнуть в открытую дверь, чтобы вернуться к хозяйке. Фифи была все же таким маленьким созданием. Прежде, чем Леония смогла что-то услышать, ее втолкнули в комнату и заперли.
С этой минуты она только и делала, что раскаивалась в собственном идиотизме. Зачем, Боже, ну зачем, она старалась втянуть в это дело Роджера? Ее замысел избавиться от охраны осуществился бы без его помощи. Она могла бы смастерить грубый плащ из шерстяного одеяла и найти дорогу к Заль де Менаж, это было неблизко, но она хорошо знала дорогу. Зачем послала она бедную Фифи на верную смерть? Дану и Пане заслуживали смерти, но Леония представить себе не могла, как она будет убивать их, возможно, придется стрелять второй раз, чтобы добить раненого. Что потом делать с трупами? Она могла заставить себя пойти на это, но ей нужен был Роджер, его одобрение, утешение. Вот из-за чего погубила она бедную маленькую Фифи.
Слезы высохли из-за злобы на себя. Леония металась по комнате, ее глаза горели как у львицы.
— Трусиха, — распекала она себя, — так и не научилась рассчитывать только на себя. Сейчас ты все разрушила. Даже если Фифи чудом уцелеет и найдет дорогу домой, что сможет Роджер? Он и не поверит, что собака приведет его обратно, — даже Леония теперь сомневалась в этом.
Она опять заплакала. Она увеличила страдания Роджера и погубила свою надежду на спасение. Эти люди больше не доверяют ей. Они никогда не подойдут к ее двери поодиночке. Не убедить их, что ей безразлична Фифи и что она покорная узница.
Так она ругала себя, пока не провалилась в тяжелый сон. Проснувшись в ужасном расположении духа, она обнаружила, что под дверь просунуто письмо Роджера. Прочитав его, она опять разрыдалась. Безысходность и страх сквозили в каждой строчке, хотя слова были полны утешения. Роджер писал, что время испытаний скоро кончится, и они опять будут вместе. Полным разоблачением ужасного состояния Роджера было то, что он даже не задал ей «вопроса со смыслом», ответ на который должен был подтвердить ее личность.
И опять ярость и слезы сменяли друг друга, изнуряя ее, изредка загоралась маленькая надежда. Шли часы, и надежда умерла. Леония осознала, что чуда, которого она так ждала, не произошло. Роджер не пришел, более того, Фифи или умерла, или на грани гибели. Леония приняла решение, что будет спасаться сама. Она шаталась от слабости. Тем не менее, стиснув зубы, вытащила револьвер, подошла к двери и решительно заколотила в нее. Довольно скоро отозвался Пане, спрашивая, чего ей надо.
— Что бы вы там обо мне ни думали, — закричала она, — я уверена, что гражданину Шаметту не понравилось бы, если бы он узнал, что вы меня морите голодом. Я хочу есть. Дайте мне приготовить или принесите сюда еду!
— Она там, — заорал в ответ Пане, — на столике. Леония прикусила губу. Что делать? Она отошла от двери и взглянула на столик. Еда была совершенно холодная, приготовленная из самых плохих продуктов, какие можно было найти в соседней закусочной. Леония выкрикнула жалобу, но на этот раз ей не ответили. Она собиралась, было заколотить в дверь, но решила, что сначала разумнее поесть и приберечь силы. В комнате не было письменных принадлежностей. Они должны принести их. Кто бы ни зашел, она убьет его на месте в этой комнате. Она захлопнет дверь, возможно, удастся перетащить тело к дверям, чтобы их заблокировать, пока она будет перезаряжать револьвер. Потом другой… Леония вздрогнула и чуть было не поперхнулась. Нужно побороть тошноту. Она должна сделать это, должна спастись. Роджер не знает, где она. Он уже не придет к ней на помощь, как в тот раз.
После утренней беседы с Леонией он вернулся на службу и перечитал ее письмо. Успокоенный, — определенно она была глупышкой, помешанной на своей нелепой собачонке, — он переслал письмо с посыльным и выбросил мысли о Леонии и Роджере из головы. Затем отправился в Конвент, чтобы побыть среди депутатов и послушать, о чем говорят, о чем шепчутся или намекают косыми взглядами.
То, что он услышал, успокоения ему не принесло. Когда уже смеркалось, он пошел в Тэмпль навестить юного Капо, который умолял вернуть ему Симона. Шаметт ответил ему неопределенно, пообещав, что Симон навестит его, и он должен его слушаться. Возможно, дело уладится между Луи-Чарльзом и Симоном, мягко сказал Шаметт перед уходом.
— Работа почти сделана, — сказал Симон и позвал Шаметта под навес. — Кузина моей жены, — прошептал он, — подыскивает подходящего мальчика. Его перевезут под брюхом лошади.
Симон показал Шаметту, как снимать седло.
— Кажется, довольно для поездки, — с гордостью заметил он. — С ребенком вместе оно будет весить как деревянное. Это мой прощальный подарок Луи-Чарльзу.
— Но если этот подарок для ребенка, как вы объясните, что забираете его обратно? — спросил Шаметт.
— Многие называют меня неестественным, потому что я не умею ни читать, ни писать, — проворчал Симон, — но я не дурак в таких делах. Посмотрите сюда. — Он показал на большую корзину. — Здесь будет лежать наша с женой одежда, на дне хватит места для мальчика, ему не будет ни душно, ни темно. После того как я покажу Луи-Чарльза комиссарам, я отведу его обратно в его комнату. Потом с ним попрощаюсь, а в это время моя жена уложит в кровать другого ребенка. Затем она скажет, что ребенок засыпает, а сама станет в дверях, закрывая от стражей, и будет торопить меня, чтобы я собирал одежду и уходил. На это уйдет минута. Мы вытащим корзину, снесем ее по лестнице.
— Ваша жена достаточно смелая? — озабоченно спросил Шаметт.
— Любовь придает силы, — ответил Симон. — Она постарается.
Шаметт согласился, у него не было выбора. Он надеялся, что план сработает. Если нет, то в следующий раз будет гораздо сложнее похитить ребенка. Тем не менее, за себя страха не было. Если Симона схватят, он мог бы впутать Шаметта, но тот все приготовил для своей защиты. Он обвинил бы Симона е том, что он старается втянуть его в это дело из мести. Свидетели готовы присягнуть, что Шаметт не пошел навстречу просьбе Симона оставить его охранять мальчика, что было правдой, но свидетели не знали, что Шаметт предложил взамен. Это он настоял, чтобы Симон выдал мальчика комиссарам, когда покидал Тэмпль навсегда.
Но после того, как он ушел от Симона, длинный день Шаметта не закончился. Он пошел в тихое кафе — это было его любимое место; — чтобы встретиться с настоящими джентльменами. Поэтому, когда Колуреля сменил ночной страж, он не нашел Шаметта ни на службе, ни дома. Колурель жутко устал, потому что он здорово побегал, терзаясь увиденным. Он был в прескверном настроении, когда тащился обратно в контору Шаметта, чтобы оставить для него записку. Он не смог сбросить груза с плеч, потому что все люди, которым можно было доверять, ушли, а ему велели не упоминать оружейника без особой надобности. Он пробурчал человеку в конторе, что у него есть кое-что для Шаметта, и отправился домой спать, тревожась, что его обвинят в том, в чем он совершенно не виноват.
Роджеру было не веселее, чем его преследователю. Когда он вернулся с рынка, Пьера не было. Когда он дал Гарнье свой ответ Леонии, то увидел контрабандиста, который выпивал в баре, где коротал время Гарнье, наблюдая за входной дверью дома Роджера. После этого день Роджера превратился в кошмар. Работа валилась из рук. Сначала он представил, что Пьера схватили и посадили в тюрьму, а потом казнили. Затем он пришел к убеждению, что Шаметт раскроет его намерения спасти Леонию и убьет ее.
Зимой темнеет рано, было тринадцатое января. Роджер сходил с ума, когда, наконец, услышал, как Пьер тихонько постучал в люк на крыше. Роджер вновь испугался, увидев выражение лица своего друга.
— Извини, — мрачно сказал Пьер, — я потерял след человека, которому Гарнье отдал письмо, к тому же видели, как я выходил отсюда. — Кто? — спросил Роджер с побелевшим лицом.
— Рыботорговец. Должно быть, мы выходили одновременно. Он не рассмотрел меня, но мы неожиданно столкнулись нос к носу.
— О, Боже, — простонал Роджер, — он знает, что здесь тебя раньше не было.
— Ну, не надо терять головы, — уговаривал Пьер. — Это ничего не может испортить. Просто мы сделаем все по-другому. Сегодня ночью я пойду на корабль и возьму своих парней. Прямо, перед рассветом мы нанесем маленький визит Шаметту. Я выясню, где находится мадемуазель де Коньер…
— Отлично! — задыхаясь, вскричал Роджер. — Ну, конечно, мы нанесем Шаметту визит. Какого дьявола я не подумал об этом прошлой ночью? И, правда, зачем ждать? Давай пойдем сейчас!
— Не будь дураком. Пойдем куда? Ты думаешь, что люди ложатся спать в семь часов вечера? И еще одна маленькая задачка — узнать его адрес у человека, который тебя охраняет, не всполошив всю округу. Мы должны подождать ночи, я не уверен, что тебе следует…
Роджер повернул голову и посмотрел на Пьера. Спорить было бесполезно. Роджера нельзя уговорить остаться, а, собственно, почему бы ему и не пойти. Если уже допросили сторожевых псов, Роджеру гораздо безопаснее бродить по улицам и совершать набеги, чем отсиживаться дома. И потом, он даже и думать не мог, что Роджер, зная, что из-за него рискуют головой, может оставаться в безопасном месте. Невозможно погасить огонь, который горел в глазах Роджера. Пьер понял, что его друг сильно страдал. Самое страшное в этой ситуации — бездействие. Сейчас, когда Роджер знал, что можно что-то сделать, словно камень упал с плеч. Страх и подавленность, которые сводили его с ума, отступили. Неожиданно у него появилась способность соображать и планировать.
— Самое сложное будет, когда мы спустимся с крыши, обойти патруль на улице, — задумчиво сказал Роджер.
— Мы будем осторожны, — ответил Пьер. — Мне не привыкать увертываться от патруля.
— В городе? — рассеянно спросил Роджер.
Что-то всплыло в его памяти связанное с риском, комиссарами. Что-то общее это имело с Леонией, причем очень приятное. Но, черт возьми, какая причастность Леонии к комиссарам могла быть приятной? Хотя то, что говорил Пьер, тоже касалось этого неуловимого воспоминания, что-то связанное с тем, как обойти уличный патруль. Вдруг Роджер воскликнул:
— Есть! Но где она их спрятала?
Пьер посмотрел на него как на безумного, но Роджер не стал объяснять, что он вспомнил. Когда готовился план спасения королевской семьи, Тулон принес два комиссарских шарфа. Леония спрятала их. Костюмы тех людей до сих пор висят среди одежды Роджера. Он вспомнил, что Леония спрятала шарфы, а после они поссорились, так как Леония думала, что он хочет от нее избавиться ради новой женщины. Роджер рассмеялся. Вот какая связь с комиссарами. Он слегка покраснел. Занятие любовью, которое последовало за ссорой, было чем-то особенным, а не просто «приятным».
— Роджер, что с тобой? — резко спросил Пьер. Роджер опять рассмеялся, увидев встревоженное лицо контрабандиста.
— Нет, я не схожу с ума, — уверил он друга и объяснил ход своих мыслей.
— Чудесно! — вскричал Пьер. — Если у нас будут эти шарфы, мы сможем гулять по всему городу с моими парнями, и никто нам не задаст никаких вопросов. — Потом его лицо омрачилось. — Она не могла их выбросить, как ты думаешь? Было бы опасно держать дома подобные аксессуары, а женщины — боязливые создания.
— Только не Леония, — сказал Роджер, — думаю, что она предупредила бы, если бы собралась их выбросить. — О Боже, я вспомнил. Именно это она и сделала.
— Очень плохо, — вздохнул Пьер, думая, что женщина остается женщиной, сделает все наоборот. — Хорошо, обойдемся без них.
— Нет, нет, — перебил Роджер. — Это о том, как Леония, то есть мадемуазель де Коньер, их спрятала. Она затолкала их на дно сундука с тряпками для уборки. Должно быть, они и сейчас там.
Мужчины, чуть ли не толкая друг друга, бросились по чердачной лестнице. Роджер, безусловно, похож на легендарную птичку, которая прячет голову в песок, когда грозит опасность, и думает, что раз ее не видят, то ее и нет. Да, но где же, в самом деле, мадемуазель де Коньер держит свои шарфы? К счастью, Роджер, кажется, это знает. Когда Пьер спустился вниз, Роджер держал их над головой и победно ими размахивал.
— Сейчас все, что нам нужно, — придумать историю на случай, если нас остановит патруль, который знает, что мы не из их участка, — сказал Роджер.
Пьер взглянул в его лихорадочно блестевшие глаза и перевел взгляд на нетронутую еду на столе. Разумеется, Роджер опять забыл поесть. Если на то пошло, то он и сам голоден. Он посмотрел на дурно подобранные продукты и вздохнул. Очевидно, Роджер понятия не имеет, как готовить еду.
— Придумывай историю, — сказал он. — Я голоден. Постараюсь приготовить ужин, которым мы не отравимся, из этого безумного набора дряни.
Роджер с удивлением обследовал увядшую зелень и засохшее мясо на столе. Он несколько минут наблюдал за Пьером, потом забеспокоился, засуетился. Еще через минуту он сказал:
— Я возьму все, что мне понадобится, с собой. Не вернусь сюда больше, что бы там ни было.
Фифи была очень голодна. К тому же она продрогла и страшно устала, весь день бегая то по одной улице, то по другой, принюхиваясь, прислушиваясь, присматриваясь, стараясь найти хоть что-нибудь знакомое. У нее болели лапы, она так замерзла и перепугалась, что уже не думала об игре «найди Роджера». Она только хотела найти дорогу домой, в любой дом. Даже тогда, в одиночестве в шато, когда она воровала отбросы на свинарнике, охотилась за мышами и ела мертвых птиц, было лучше, чем бродить вот так. Там она, по крайней мере, знала, где находится.
Темнота ее не особенно беспокоила, но пошел мелкий дождик, и она вымокла и замерзла. Неутомимо брела она, жалкая, несчастная, шелковый хвостик волочился по лужам, комья грязи налипли на бока. Если бы не было так мокро, она нашла бы сухую норку и спряталась в ней. Но она все время принюхивалась и наконец-то была вознаграждена. Она не учуяла запаха дома или богини, это было бы большим счастьем, но услышала запах еды.
Фифи свернула на узенькую улочку, набирая темп, кончик ее хвоста стал загибаться. Аромат усиливался, нос собаки ходил ходуном. К благоуханию еды примешивалось тепло. Здесь! Фифи устремилась к груде потрохов у заднего входа в продовольственную лавку. С жадностью она схватила один кусок, потом другой. Было шумно, она нервничала, но шум был приглушенный, отделенный от нее дверью и стеной. Тут была кость с жиром и хрящиками, но она была слишком велика, чтобы Фифи могла ее утащить. И все же она была так восхитительна, что собачка забыла об осторожности. Вдруг шум усилился, пронзительно закричала какая-то женщина, и блестящий предмет полетел в нее, едва не задев.
Жутко испугавшись, Фифи отпрыгнула и, забыв про усталость, помчалась изо всех сил прочь. Не останавливаясь, она опрометью выскочила на широкий проспект. Весь день Фифи старательно избегала таких мест, зная, что «дом» не на такой оживленной улице и ей не позволено гулять тут без сопровождения бога или богини. Потрясенная простором, Фифи остановилась в нерешительности и повернула, было обратно, но страх охватил ее, и она задрожала, вспомнив о криках и ужасающем грохоте. Боязливо свернула она на широкую улицу, стараясь быть поближе к зданиям.
Несмотря на ужас и ощущение вины, нос Фифи продолжал работать. Вдруг она остановилась и подняла голову. Она вспомнила, что ее что-то напугало, но что, она уже не помнила. Ну и длинная прогулка! Богиня будет очень сердита. Она должна попасть домой как можно скорее. Возможно, хозяйка не узнает, что она пришла совсем одна в то место, где пахло кожей и чернилами, и где бог разговаривал с «другом» Фуше, который угощал ее конфетами.
Фифи бежала изо всех сил. Темнело и становилось все холоднее. Воспоминание о тепле и еде подгоняло ее, и она устремилась вперед. Но мере того как она пробежала по улице де Риволи, завернула налево на улицу дю Тэмпль, дорога становилась все более знакомой. Было уже очень темно, пропала луна, и Фифи едва разбирала дорогу. Однако все запахи были привычными. Она часто бывала здесь, следуя за богиней.
Наконец она радостно тявкнула. Вот любимый запах тухлой рыбы. Рядом, всего в двух шагах, дом. Бешено махая хвостом, она прыгнула на ступеньку и стала скрестись в дверь. Постояла, нетерпеливо дожидаясь, и снова поскреблась. Иногда бог и богиня медлили открывать дверь. Опять нет ответа. Фифи тявкнула разок, другой и опять поскреблась, но дверь так и не открылась. Хвостик ее немного сник. Она очень устала. Еще раз, без особой надежды царапнув, улеглась на ступеньках. Было холодно и голодно, но это был дом. Скоро кто-нибудь обязательно придет.
День Леонии был не слаще, чем Роджера или Фифи. Дану толкнул ее на ступеньках довольно бесцеремонно. Когда она подходила к двери, то услышала крик Пане:
— Она здесь! Леония не думала, что Фифи послушается Пане, но может шмыгнуть в открытую дверь, чтобы вернуться к хозяйке. Фифи была все же таким маленьким созданием. Прежде, чем Леония смогла что-то услышать, ее втолкнули в комнату и заперли.
С этой минуты она только и делала, что раскаивалась в собственном идиотизме. Зачем, Боже, ну зачем, она старалась втянуть в это дело Роджера? Ее замысел избавиться от охраны осуществился бы без его помощи. Она могла бы смастерить грубый плащ из шерстяного одеяла и найти дорогу к Заль де Менаж, это было неблизко, но она хорошо знала дорогу. Зачем послала она бедную Фифи на верную смерть? Дану и Пане заслуживали смерти, но Леония представить себе не могла, как она будет убивать их, возможно, придется стрелять второй раз, чтобы добить раненого. Что потом делать с трупами? Она могла заставить себя пойти на это, но ей нужен был Роджер, его одобрение, утешение. Вот из-за чего погубила она бедную маленькую Фифи.
Слезы высохли из-за злобы на себя. Леония металась по комнате, ее глаза горели как у львицы.
— Трусиха, — распекала она себя, — так и не научилась рассчитывать только на себя. Сейчас ты все разрушила. Даже если Фифи чудом уцелеет и найдет дорогу домой, что сможет Роджер? Он и не поверит, что собака приведет его обратно, — даже Леония теперь сомневалась в этом.
Она опять заплакала. Она увеличила страдания Роджера и погубила свою надежду на спасение. Эти люди больше не доверяют ей. Они никогда не подойдут к ее двери поодиночке. Не убедить их, что ей безразлична Фифи и что она покорная узница.
Так она ругала себя, пока не провалилась в тяжелый сон. Проснувшись в ужасном расположении духа, она обнаружила, что под дверь просунуто письмо Роджера. Прочитав его, она опять разрыдалась. Безысходность и страх сквозили в каждой строчке, хотя слова были полны утешения. Роджер писал, что время испытаний скоро кончится, и они опять будут вместе. Полным разоблачением ужасного состояния Роджера было то, что он даже не задал ей «вопроса со смыслом», ответ на который должен был подтвердить ее личность.
И опять ярость и слезы сменяли друг друга, изнуряя ее, изредка загоралась маленькая надежда. Шли часы, и надежда умерла. Леония осознала, что чуда, которого она так ждала, не произошло. Роджер не пришел, более того, Фифи или умерла, или на грани гибели. Леония приняла решение, что будет спасаться сама. Она шаталась от слабости. Тем не менее, стиснув зубы, вытащила револьвер, подошла к двери и решительно заколотила в нее. Довольно скоро отозвался Пане, спрашивая, чего ей надо.
— Что бы вы там обо мне ни думали, — закричала она, — я уверена, что гражданину Шаметту не понравилось бы, если бы он узнал, что вы меня морите голодом. Я хочу есть. Дайте мне приготовить или принесите сюда еду!
— Она там, — заорал в ответ Пане, — на столике. Леония прикусила губу. Что делать? Она отошла от двери и взглянула на столик. Еда была совершенно холодная, приготовленная из самых плохих продуктов, какие можно было найти в соседней закусочной. Леония выкрикнула жалобу, но на этот раз ей не ответили. Она собиралась, было заколотить в дверь, но решила, что сначала разумнее поесть и приберечь силы. В комнате не было письменных принадлежностей. Они должны принести их. Кто бы ни зашел, она убьет его на месте в этой комнате. Она захлопнет дверь, возможно, удастся перетащить тело к дверям, чтобы их заблокировать, пока она будет перезаряжать револьвер. Потом другой… Леония вздрогнула и чуть было не поперхнулась. Нужно побороть тошноту. Она должна сделать это, должна спастись. Роджер не знает, где она. Он уже не придет к ней на помощь, как в тот раз.