Страница:
Леония бросилась к Роджеру и схватила его за запястье.
— Не будучи Господом Богом, как можно предугадать? Не говори так! Не думай об этом! Я говорила, что папа заставлял себя жить, потому что знал, что должен защитить меня, но он был… он был мертв внутри, только потому, что обвинял себя за… за много вещей, которые мог предвидеть только Господь. — Леония чуть не сказала: «За то, что меня и маму изнасиловали». Но это не касалось Сэнт Эйра.
Она опять стала уверять его, что ее отец страстно желал смерти, но тут вернулся слуга с нижней дороги. Он видел, что карета патрона повернула в Салю. Потом он подождал, пока не затихнет стук колес. Он, конечно, не мог поклясться, что они не остановятся, и не будут ждать их внизу на дороге, но выяснить это невозможно. Он посоветовал повернуть лошадь, вернуться на дорогу и если кареты патрона не будет видно, ехать своей дорогой.
— Я… Вам есть куда ехать? — спросил он неуверенно. Очевидно, совесть подсказывала ему, что он должен пригласить их на ферму, принадлежащую его родным, но он боялся, что они не будут радушно приняты или их там обнаружат.
Роджер заколебался. Это затянется дольше, чем он предполагал. Он очень боялся, что сыщики начнут искать их очень скоро. Он не знал этого района. Если слуга думает, что на ферме опасно, то…
— Да, у нас есть куда ехать, — твердо сказала Леония, прерывая мысли Роджера. — Только скажи нам, что ты собираешься делать?
— Это просто, я вас здесь оставлю, — с облегчением сказал слуга. — Есть тропинка дальше внизу, она приведет меня куда надо. Мне жаль, что я не могу больше ничего сделать, но…
Роджер уверил его, что он все понимает, а Леония рассыпалась в благодарностях. Поколебавшись немного, юноша растворился в темноте.
— Я надеюсь, ты знала, о чем говоришь, — заметил Роджер, оборачиваясь к Леонии. — Я не имею ни малейшего представления, как нам отсюда выехать. Мне жаль, что я так…
Он был как ее отец, который всегда чувствовал ответственность за все. Так думала Леония, прервав Роджера, чтобы уверить его, что она знает, куда ехать, и, объяснив ему, что надо свернуть с главной городской дороги. Роджер не сразу сделал это. Он остановился, чтобы передать вожжи и разведать обстановку.
Леса казались пустыми, и ничто не нарушало тишину. Когда он вернулся в экипаж, Леония сидела на переднем сиденье.
— Я положила папу вниз, — сказала она с дрожью в голосе, — так что он не упадет. Я думаю, мне лучше сидеть рядом и указывать направление. Оттуда плохо видно, а проселочная дорога в шато довольно заброшена.
— Шато! — воскликнул Роджер. — Но, Леония…
— Я знаю, скорее всего там руины, — сказала она, — но мы должны ехать туда. Больше ехать некуда, а мы можем спрятаться в подвалах. Папа объяснил мне, как найти глубокие подземные ходы. Также он сказал, что там есть деньги в потайной комнате, но…
Роджер подавил возмущенное восклицание, что шато будет первым местом, где их станут искать. Леония это тоже знала. К тому же надо похоронить Генри де Коньера. Роджер надеялся, что в шато, как во многих больших поместьях в Англии, есть мавзолей или освященная земля. Что делать с гробом, он не знал. Ему претила мысль о том, чтобы похоронить отца Леонии в узкой быстро вырытой могиле. Он решил пока не думать об этом. Его мысль металась от сильного волнения до сильного утомления, он сосредоточил все внимание на дороге. Луна висела низко, и было плохо видно.
Леония напряженно наклонилась вперед, глядя налево. Через пару минут она сказала:
— Здесь дорога в Тойси ля Бэк. Поворачивай.
— Мы будем проезжать через деревню? — спросил Роджер. — Лучше бы никто не знал, что здесь проехала карета.
— Дорога проходит через нее, — ответила Леония. — Подожди, мы можем объехать полями. Повозки с сеном там проходят. Здесь ворота. Сверни с дороги и держись правее.
Роджер правил несколько минут, лошадь замедлила шаг, когда Леония, покачав головой, взяла его за руку. Прошла долгая минута. Роджер чувствовал, как дрожит ее рука.
— Тебе холодно, — сказал он. — Подержи вожжи. Я дам тебе мое пальто.
— Ты останешься раздетым, — прошептала Леония.
— Я прошу прощения, — холодно сказал Роджер, пугаясь своей забывчивости — на нем не было рубашки — и, сердясь на хорошенькое создание, которое заботит в такой момент его обнаженная грудь. — Я не собирался оскорбить тебя.
Снова раздался смех Леонии: — Дорогой месье Сэнт Эйр, нет, Роджер, я не оскорблена. Если ты отдашь мне пальто, то замерзнешь больше, чем я. Это все, что я имела в виду.
— Не волнуйся. На улице не очень холодно, мне теплее, чем тебе. Возьми вожжи.
По правде говоря, он уже начал замерзать, так как сильно устал, но очень волновался за Леонию. Ее стойкость казалась невероятной. Он боялся, что любое лишнее напряжение или потрясение сломает ее. К тому же он знал, что холод усиливает страх и одиночество. Но Леония не взяла вожжи и покачала головой.
— Мне не холодно, просто я нервничаю и боюсь. Я привыкла мерзнуть. Я… о, я не пропустила ее. Здесь, поверни направо.
Роджер направил лошадь по высокой траве, окаймляющей дорогу. Леония спрыгнула и открыла калитку. Роджер проехал. Она закрыла ворота, Роджер подал ей руку и помог подняться. Он много раз прежде дотрагивался до нее, но в первый раз желание охватило его.
— Следуй по тропе, — посоветовала Леония, слишком занятая дорогой, чтобы заметить, что Роджер задержал ее руку в своей дольше, чем необходимо.
Он не ответил и сжал вожжи с такой силой, что побелели суставы, задавая себе вопрос, не сходит ли он с ума. Каким идиотом надо быть, чтобы думать о таком по отношении к этой девочке? Она совсем дитя и зависит от него полностью. К счастью, дорога была шириной всего в две колеи, но колеса удачно попали в них, и они благополучно проехали по дороге, минуя деревню с запада. Снова Леония напряженно смотрела влево, пытаясь найти нужное место. Роджер решил, что они проехали мимо, когда она сказала ему:
— Здесь. — Она вздохнула с облегчением. — Думала, это ближе, но я уверена, что здесь те старые ворота, которые не мог починить папа. — Ее голос дрогнул, и она тихо безнадежно заплакала.
Сейчас он снова должен дотронуться до нее. Роджер взял вожжи в левую руку, а правой обнял Леонию за плечи. Он чувствовал, как его рука дрожит, чтобы не обнять ее сильнее, чем просто утешая. Он должен был что-то сказать, но его голос пропал, в горле пересохло. Они ехали очень медленно по продуваемой ветром улице, лошадь сама находила дорогу. Леония молчала, отдавшись воспоминаниям, а Роджер боролся с собой.
Вдруг впереди они увидели просвет. С тихим проклятьем Роджер резко остановил лошадь:
— Леония, тише. Я должен посмотреть, не ожидает ли нас кто-нибудь в доме. Моя дорогая, прости, что я суров с тобой. Тебе надо выплакаться, я знаю, но сейчас нельзя плакать.
Он боялся, что его мольбы еще больше расстроят ее и доведут до истерики, и приготовился заглушить ее крики силой, но рыдания прекратились, и дрожащая рука взяла вожжи. Роджер пошел к просвету и увидел за ним темный остов большого дома. Там не было признаков жизни — ни света, ни движения. Роджер двинулся вперед, крадучись и проскальзывая из одной тени в другую. Наконец, он достиг дома и увидел, что двери сорваны с петель, за ними неясно вырисовывается черная и пустая гостиная. Ничего. Запустение. Руины. Роджер огляделся, размышляя, надо ли Леонии приходить сюда. Она ожидала, что дом превратится в развалины, но когда она увидит это… Небо светилось предрассветными бликами. Лошадь устала. Больше идти некуда. Они не могут бросить тело Генри. Отбросив сомнения, Роджер начал тщательно обследовать дом. Их никто не ждал. Лишь раз Роджер вздрогнул от шороха на кухне, когда что-то неясное и темное слилось с темнотой. Сердце ушло в пятки, но он уверил себя, что это крыса, и направился к конюшне. Там тоже было тихо, и Роджер с облегчением увидел, что она не разграблена окончательно, Лошадей, конечно, увели, но тем, кто это сделал, не нужны богатые кареты. Из карет вытащили все, что можно, и они стояли разрубленные и разломанные, — бессмысленное разрушение, освобождение от веков репрессий и ненависти, но остатки еще стояли на каретном дворе.
Леония, оставшись одна в карете, глядела на узкую дорогу, такую же знакомую ей, как и дом. Как часто верхом скакала она по Ля Бель на своей прелестной кобылке! Где Ля Бель? Она содрогнулась, закрыв рот рукой, чтобы не завопить от горя и ужаса. Сломана! Разбита! Разрушена! Растоптана! Вся ее жизнь, как эти улица, как дом, который она еще не видела, — она чувствовала запустение и разорение. Если бы она умерла…
Эта мысль ужалила ее. Она не умерла. Она не хотела умирать. Ее жизнь не потерпела крах. Месье Сэнт Эйр сказал ей, что она не осталась без средств к существованию. Одинокая и испуганная — да, Леония знала, что она одинока. Она желала, чтобы мама, папа и Франц были живы, но не могла их вернуть. Или она решит, что все безнадежно, и умрет, или она должна преодолеть свою скорбь и начать новую жизнь. Месье Сэнт Эйр, — нет, Роджер, — Леония задержалась на этом имени, — и боль от непролитых слез в горле смягчилась. Она была не одна.
Медленно, пока Роджер искал спрятавшихся шпионов, Леония расставила по местам все, что произошло. Она почувствовала вину за то, что не скорбит больше, но легкая боль осталась в сердце. Не нужно скорбеть об отце сейчас. Его боль прошла. Он спокоен. Если бы она могла похоронить его с мамой… Он так этого хотел…
Легкое движение на дороге заставило ее сжаться, но сразу же раздался мягкий голос Роджера:
— Это я, Леония.
Он подошел ближе и долго смотрел на нее.
— Здесь пока никого нет, но… Дом… он — как изнасилованная женщина.
Леония застыла на мгновение, но боль и волнение на лице Роджера успокоили боль, о которой он даже не знал. Для нее были ясны две вещи, Роджер — очень чувствителен, и он не считает забавным — а это редкость для мужчин — брать женщину силой. Это убеждение теплой волной проникло в сердце Леонии. Она не боялась Роджера и не боялась физической любви. Тем не менее, жестокость последних часов разбудила затаенную беспомощность и зависимость, неспособность к сопротивлению. Она подсознательно сравнивала темноту и страх этой ночи с той, когда была схвачена и подвергнута насилию ее семья. Глубоко внутри вспыхнуло то же волнение.
— Мне жаль, — продолжал Роджер, садясь в коляску. — Мне больно, что разрушена такая красота, и я знаю, тебе гораздо хуже, ты любила этот дом. Мне хотелось бы…
— Спасибо, что предупредил меня, — произнесла Леония, слыша, как беспомощно дрогнул её голос, — но я знала. Больше некуда идти — и если я не смогу похоронить папу с мамой, как ему хотелось, в конце концов, он останется здесь, где живет ее душа.
Роджер пожал маленькие холодные руки, перед тем как взять вожжи. Было облегчением, что Леония поняла необходимость похоронить отца, но при мысли об этом Роджер содрогнулся. Как они выкопают скромную могилу? Уже почти утро. Он понимал, что не успеет за ночь, а если и сделает это, то свежевырытую могилу могут обнаружить. Небезопасно долго оставаться здесь, но сейчас лошадь не могла идти дальше.
Дорога огибала дом и вела в конюшни. Роджер остановился у заднего фасада. Снова у земли что-то мелькнуло. Он нервно взглянул на Леонию, надеясь, что она не заметила. Большинство женщин боятся крыс. Нет, она не видела животного, и оно выскочило из дома. Сердце Роджера сжалось от боли за нее. Предупреждение — это одно, видеть — другое. Ее глаза расширились, щеки увлажнились.
— Я рада, что папа умер, — прошептала она. — Я рада.
ГЛАВА 7
— Не будучи Господом Богом, как можно предугадать? Не говори так! Не думай об этом! Я говорила, что папа заставлял себя жить, потому что знал, что должен защитить меня, но он был… он был мертв внутри, только потому, что обвинял себя за… за много вещей, которые мог предвидеть только Господь. — Леония чуть не сказала: «За то, что меня и маму изнасиловали». Но это не касалось Сэнт Эйра.
Она опять стала уверять его, что ее отец страстно желал смерти, но тут вернулся слуга с нижней дороги. Он видел, что карета патрона повернула в Салю. Потом он подождал, пока не затихнет стук колес. Он, конечно, не мог поклясться, что они не остановятся, и не будут ждать их внизу на дороге, но выяснить это невозможно. Он посоветовал повернуть лошадь, вернуться на дорогу и если кареты патрона не будет видно, ехать своей дорогой.
— Я… Вам есть куда ехать? — спросил он неуверенно. Очевидно, совесть подсказывала ему, что он должен пригласить их на ферму, принадлежащую его родным, но он боялся, что они не будут радушно приняты или их там обнаружат.
Роджер заколебался. Это затянется дольше, чем он предполагал. Он очень боялся, что сыщики начнут искать их очень скоро. Он не знал этого района. Если слуга думает, что на ферме опасно, то…
— Да, у нас есть куда ехать, — твердо сказала Леония, прерывая мысли Роджера. — Только скажи нам, что ты собираешься делать?
— Это просто, я вас здесь оставлю, — с облегчением сказал слуга. — Есть тропинка дальше внизу, она приведет меня куда надо. Мне жаль, что я не могу больше ничего сделать, но…
Роджер уверил его, что он все понимает, а Леония рассыпалась в благодарностях. Поколебавшись немного, юноша растворился в темноте.
— Я надеюсь, ты знала, о чем говоришь, — заметил Роджер, оборачиваясь к Леонии. — Я не имею ни малейшего представления, как нам отсюда выехать. Мне жаль, что я так…
Он был как ее отец, который всегда чувствовал ответственность за все. Так думала Леония, прервав Роджера, чтобы уверить его, что она знает, куда ехать, и, объяснив ему, что надо свернуть с главной городской дороги. Роджер не сразу сделал это. Он остановился, чтобы передать вожжи и разведать обстановку.
Леса казались пустыми, и ничто не нарушало тишину. Когда он вернулся в экипаж, Леония сидела на переднем сиденье.
— Я положила папу вниз, — сказала она с дрожью в голосе, — так что он не упадет. Я думаю, мне лучше сидеть рядом и указывать направление. Оттуда плохо видно, а проселочная дорога в шато довольно заброшена.
— Шато! — воскликнул Роджер. — Но, Леония…
— Я знаю, скорее всего там руины, — сказала она, — но мы должны ехать туда. Больше ехать некуда, а мы можем спрятаться в подвалах. Папа объяснил мне, как найти глубокие подземные ходы. Также он сказал, что там есть деньги в потайной комнате, но…
Роджер подавил возмущенное восклицание, что шато будет первым местом, где их станут искать. Леония это тоже знала. К тому же надо похоронить Генри де Коньера. Роджер надеялся, что в шато, как во многих больших поместьях в Англии, есть мавзолей или освященная земля. Что делать с гробом, он не знал. Ему претила мысль о том, чтобы похоронить отца Леонии в узкой быстро вырытой могиле. Он решил пока не думать об этом. Его мысль металась от сильного волнения до сильного утомления, он сосредоточил все внимание на дороге. Луна висела низко, и было плохо видно.
Леония напряженно наклонилась вперед, глядя налево. Через пару минут она сказала:
— Здесь дорога в Тойси ля Бэк. Поворачивай.
— Мы будем проезжать через деревню? — спросил Роджер. — Лучше бы никто не знал, что здесь проехала карета.
— Дорога проходит через нее, — ответила Леония. — Подожди, мы можем объехать полями. Повозки с сеном там проходят. Здесь ворота. Сверни с дороги и держись правее.
Роджер правил несколько минут, лошадь замедлила шаг, когда Леония, покачав головой, взяла его за руку. Прошла долгая минута. Роджер чувствовал, как дрожит ее рука.
— Тебе холодно, — сказал он. — Подержи вожжи. Я дам тебе мое пальто.
— Ты останешься раздетым, — прошептала Леония.
— Я прошу прощения, — холодно сказал Роджер, пугаясь своей забывчивости — на нем не было рубашки — и, сердясь на хорошенькое создание, которое заботит в такой момент его обнаженная грудь. — Я не собирался оскорбить тебя.
Снова раздался смех Леонии: — Дорогой месье Сэнт Эйр, нет, Роджер, я не оскорблена. Если ты отдашь мне пальто, то замерзнешь больше, чем я. Это все, что я имела в виду.
— Не волнуйся. На улице не очень холодно, мне теплее, чем тебе. Возьми вожжи.
По правде говоря, он уже начал замерзать, так как сильно устал, но очень волновался за Леонию. Ее стойкость казалась невероятной. Он боялся, что любое лишнее напряжение или потрясение сломает ее. К тому же он знал, что холод усиливает страх и одиночество. Но Леония не взяла вожжи и покачала головой.
— Мне не холодно, просто я нервничаю и боюсь. Я привыкла мерзнуть. Я… о, я не пропустила ее. Здесь, поверни направо.
Роджер направил лошадь по высокой траве, окаймляющей дорогу. Леония спрыгнула и открыла калитку. Роджер проехал. Она закрыла ворота, Роджер подал ей руку и помог подняться. Он много раз прежде дотрагивался до нее, но в первый раз желание охватило его.
— Следуй по тропе, — посоветовала Леония, слишком занятая дорогой, чтобы заметить, что Роджер задержал ее руку в своей дольше, чем необходимо.
Он не ответил и сжал вожжи с такой силой, что побелели суставы, задавая себе вопрос, не сходит ли он с ума. Каким идиотом надо быть, чтобы думать о таком по отношении к этой девочке? Она совсем дитя и зависит от него полностью. К счастью, дорога была шириной всего в две колеи, но колеса удачно попали в них, и они благополучно проехали по дороге, минуя деревню с запада. Снова Леония напряженно смотрела влево, пытаясь найти нужное место. Роджер решил, что они проехали мимо, когда она сказала ему:
— Здесь. — Она вздохнула с облегчением. — Думала, это ближе, но я уверена, что здесь те старые ворота, которые не мог починить папа. — Ее голос дрогнул, и она тихо безнадежно заплакала.
Сейчас он снова должен дотронуться до нее. Роджер взял вожжи в левую руку, а правой обнял Леонию за плечи. Он чувствовал, как его рука дрожит, чтобы не обнять ее сильнее, чем просто утешая. Он должен был что-то сказать, но его голос пропал, в горле пересохло. Они ехали очень медленно по продуваемой ветром улице, лошадь сама находила дорогу. Леония молчала, отдавшись воспоминаниям, а Роджер боролся с собой.
Вдруг впереди они увидели просвет. С тихим проклятьем Роджер резко остановил лошадь:
— Леония, тише. Я должен посмотреть, не ожидает ли нас кто-нибудь в доме. Моя дорогая, прости, что я суров с тобой. Тебе надо выплакаться, я знаю, но сейчас нельзя плакать.
Он боялся, что его мольбы еще больше расстроят ее и доведут до истерики, и приготовился заглушить ее крики силой, но рыдания прекратились, и дрожащая рука взяла вожжи. Роджер пошел к просвету и увидел за ним темный остов большого дома. Там не было признаков жизни — ни света, ни движения. Роджер двинулся вперед, крадучись и проскальзывая из одной тени в другую. Наконец, он достиг дома и увидел, что двери сорваны с петель, за ними неясно вырисовывается черная и пустая гостиная. Ничего. Запустение. Руины. Роджер огляделся, размышляя, надо ли Леонии приходить сюда. Она ожидала, что дом превратится в развалины, но когда она увидит это… Небо светилось предрассветными бликами. Лошадь устала. Больше идти некуда. Они не могут бросить тело Генри. Отбросив сомнения, Роджер начал тщательно обследовать дом. Их никто не ждал. Лишь раз Роджер вздрогнул от шороха на кухне, когда что-то неясное и темное слилось с темнотой. Сердце ушло в пятки, но он уверил себя, что это крыса, и направился к конюшне. Там тоже было тихо, и Роджер с облегчением увидел, что она не разграблена окончательно, Лошадей, конечно, увели, но тем, кто это сделал, не нужны богатые кареты. Из карет вытащили все, что можно, и они стояли разрубленные и разломанные, — бессмысленное разрушение, освобождение от веков репрессий и ненависти, но остатки еще стояли на каретном дворе.
Леония, оставшись одна в карете, глядела на узкую дорогу, такую же знакомую ей, как и дом. Как часто верхом скакала она по Ля Бель на своей прелестной кобылке! Где Ля Бель? Она содрогнулась, закрыв рот рукой, чтобы не завопить от горя и ужаса. Сломана! Разбита! Разрушена! Растоптана! Вся ее жизнь, как эти улица, как дом, который она еще не видела, — она чувствовала запустение и разорение. Если бы она умерла…
Эта мысль ужалила ее. Она не умерла. Она не хотела умирать. Ее жизнь не потерпела крах. Месье Сэнт Эйр сказал ей, что она не осталась без средств к существованию. Одинокая и испуганная — да, Леония знала, что она одинока. Она желала, чтобы мама, папа и Франц были живы, но не могла их вернуть. Или она решит, что все безнадежно, и умрет, или она должна преодолеть свою скорбь и начать новую жизнь. Месье Сэнт Эйр, — нет, Роджер, — Леония задержалась на этом имени, — и боль от непролитых слез в горле смягчилась. Она была не одна.
Медленно, пока Роджер искал спрятавшихся шпионов, Леония расставила по местам все, что произошло. Она почувствовала вину за то, что не скорбит больше, но легкая боль осталась в сердце. Не нужно скорбеть об отце сейчас. Его боль прошла. Он спокоен. Если бы она могла похоронить его с мамой… Он так этого хотел…
Легкое движение на дороге заставило ее сжаться, но сразу же раздался мягкий голос Роджера:
— Это я, Леония.
Он подошел ближе и долго смотрел на нее.
— Здесь пока никого нет, но… Дом… он — как изнасилованная женщина.
Леония застыла на мгновение, но боль и волнение на лице Роджера успокоили боль, о которой он даже не знал. Для нее были ясны две вещи, Роджер — очень чувствителен, и он не считает забавным — а это редкость для мужчин — брать женщину силой. Это убеждение теплой волной проникло в сердце Леонии. Она не боялась Роджера и не боялась физической любви. Тем не менее, жестокость последних часов разбудила затаенную беспомощность и зависимость, неспособность к сопротивлению. Она подсознательно сравнивала темноту и страх этой ночи с той, когда была схвачена и подвергнута насилию ее семья. Глубоко внутри вспыхнуло то же волнение.
— Мне жаль, — продолжал Роджер, садясь в коляску. — Мне больно, что разрушена такая красота, и я знаю, тебе гораздо хуже, ты любила этот дом. Мне хотелось бы…
— Спасибо, что предупредил меня, — произнесла Леония, слыша, как беспомощно дрогнул её голос, — но я знала. Больше некуда идти — и если я не смогу похоронить папу с мамой, как ему хотелось, в конце концов, он останется здесь, где живет ее душа.
Роджер пожал маленькие холодные руки, перед тем как взять вожжи. Было облегчением, что Леония поняла необходимость похоронить отца, но при мысли об этом Роджер содрогнулся. Как они выкопают скромную могилу? Уже почти утро. Он понимал, что не успеет за ночь, а если и сделает это, то свежевырытую могилу могут обнаружить. Небезопасно долго оставаться здесь, но сейчас лошадь не могла идти дальше.
Дорога огибала дом и вела в конюшни. Роджер остановился у заднего фасада. Снова у земли что-то мелькнуло. Он нервно взглянул на Леонию, надеясь, что она не заметила. Большинство женщин боятся крыс. Нет, она не видела животного, и оно выскочило из дома. Сердце Роджера сжалось от боли за нее. Предупреждение — это одно, видеть — другое. Ее глаза расширились, щеки увлажнились.
— Я рада, что папа умер, — прошептала она. — Я рада.
ГЛАВА 7
Все предосторожности были приняты. Роджер поставил карету среди развалин, прикрыл соломой и прислонил к ней сломанное колесо, скрыв целое заднее колесо. За это время Леония спрятала лошадь среди руин. Посередине развала была маленькая незаметная площадка. Ее никто не мог видеть, а высокая изгородь заглушала ржание лошади. Лошадь оттуда не выберется, а искать ее никто не станет. Там было много травы, и даже маленький декоративный бассейн, из которого лошадь могла пить.
Роджеру хотелось целовать землю, по которой ходила Леония, за ее чудесное самообладание, за то, что она победила печаль и страх. Он был благодарен еще за то, что она ушла.
Леонии было бы очень больно видеть, как Роджер волочил труп ее отца, как мешок с пшеницей, но что он мог поделать! Когда Леония вернулась, Роджер положил тело на стол в буфетной. В сером свете наступающего утра ему удалось найти шторы и обернуть ими тело Генри.
Позже они отнесли тело в подвал и положили в таком месте, где его вряд ли смогут обнаружить, ведь никакое движение и дыхание не выдавало его присутствия. Солнце встало, и свет едва струился через дальнее окно, но видеть было можно. Если бы кто-нибудь знал про потайной ход, это была бы детская задача. Железный крюк убрали со своего места, и бочонок откатился. Они оказались за ним и закатили его обратно. Крюк, зафиксированный защелкой на обратной стороне бочонка и скобой на стене, крепко держал его на месте.
Внутри было совсем темно. Стояла мертвая тишина. Роджер зацепился за только что установленный крюк, обливаясь потом от страха, совершенно сбитый с толку. Позади него раздался слабый звук, также выражающий слепой униженный животный страх, который Роджер чувствовал и сам. Он все сильнее сжимал крюк, пока металл больно не врезался в руку.
— Леония!
Эхо подхватило слова и покатилось по всем сводам, создавая отражение бесконечного пространства. Роджер наощупь пытался найти что-нибудь вокруг. К счастью, прежде чем панический ужас охватил обоих, его рука наткнулась на руку Леонии, он сжал девушку в объятиях. Ее трясло так сильно, тело ее билось, как у пойманной птицы, но она молчала. Жалость вытеснила страх.
— Все хорошо, Леония, — пробормотал Роджер, понижая голос.
Тихий голос не вызвал эха, эта возможность управлять голосом придала Роджеру уверенности. Держась за крюк, он резко повернулся вокруг него, пока его плечо не коснулось стенки бочки. Потом он встал к ней спиной, крепко держа за руку Леонию. Твердость вернулась к нему. Он не был один в темноте. Он отпустил крюк и обнял дрожащую девушку.
— Какой же я дурак, — пробормотал он, — мог закрыть нас здесь без света. Держись за меня. Я открою его. Мы поищем свечи и воду. Здесь не будет никакой еды, но если ты очень голодна, я вернусь в деревню и что-нибудь куплю.
Еда. Шепот просвистел в темноте, и Леония, дрожь которой затихла, снова стала трястись.
— Говори потише, — предупредил Роджер, — тогда звук не отражается. Видимо, здесь поворот или дверь в конце длинного коридора. Поэтому появляется эхо.
Последовало молчание, слишком долгое, и Роджер снова захотел сказать что-то утешительное. Его прервал тихий смех, и хотя он не издал ни звука, в душе все проклял. Это совсем неподходящее место для общения с женщиной, бьющейся в истерике. Тем не менее, он не мог сердиться, зная, что вынесла бедная девочка, и понимая, что может не выдержать сам. Он не успел ничего предпринять, как Леония заговорила.
— Ты такой же, как папа, — сказала она, и Роджер обнаружил, что смех ее был радостным, а не истерическим. — Если я чего-нибудь боялась, например, темноты, папа долго объяснял мне, что вызывает испуг. Я так злилась! Сердце трепетало, как будто я умираю, а он рассказывал мне о том, что земля вертится или как отражается свет. Это всегда помогало. Когда он говорил со мной, я больше не боялась.
Роджер ничего не ответил. Он был рад, что его уловка сработала, и Леония успокоилась. Он только чувствовал легкую досаду. Она думала о нем, как об отце! Почему бы и нет? Он почти в возрасте ее отца. Ему нечего было сказать, и он разжал объятия, но она не заметила неловкости в его молчании.
— У меня есть еда, — сказала она.
Она была так близко, что ее юбка касалась его. Это движение вызвало неуместные образы в памяти Роджера, он должен идти обратно. Дыхание перехватило, но он снова сдержался, когда рука Леонии дотронулась до его бритого лица. Роджер напрягся, но рука искала его руку, нашла и подала гладкий круглый предмет.
— Колбаса, — сказала Леония, ее голос дрожал от смеха. — У меня есть еще. Луи дал мне. О, если я когда-нибудь его встречу, то должна извиниться, что думала о нем плохо. Он помог нам освободиться. — Она запнулась, когда вспомнила, что еще делал Луи и что ее отец больше не был их частью.
— Да, — у Роджера опять прорезался голос. Он отдал колбасу Леонии. — Я рад, что у тебя есть еда. Уверен, что накачаю воду насосом в буфетной. Думаю, мы проведем день здесь. Это необходимо, ведь мы оба хотим спать. А пока осмотри подвал, вдруг ты найдешь свечу или кремень и трут.
Роджер повернулся, стараясь держаться около бочки, чтобы не потеряться, и разомкнул ловушку. Бочка откатилась без труда и вокруг разлился сверкающий свет. Роджер поднялся по ступенькам, Леония пошла в винный погреб, где надеялась найти огарок свечи.
По дороге Роджер осмотрел пол и, наконец, наткнулся на старый кувшин. Верх его был разбит, но остальное уцелело. Если он не найдет ничего лучшего, то возьмет его для воды.
Утренний свет струился через окна буфетной, осветил пол — на нем ничего не было. Роджеру повезло, ведь он нашел почти целый кувшин. По-видимому, мародеры делали набеги на шато периодически, каждой группе доставалось все меньше, пока ничего ценного не осталось. Тогда в бессмысленной ярости они крушили все, что не могли унести. Роджер вскрикнул от негодования. Даже ручка насоса была отломана.
Немного поразмыслив, он решил задачу. Одна разломанная часть заменяла другую. У расколотого стула нашлась палка с загнутым концом, Роджер приспособил ее вместо ручки насоса. Он заработал энергично, надеясь, что механизм не поврежден и насос не надо будет чинить. К счастью, Генри де Коньер устанавливал для удобства все самое лучшее, и вода скоро полилась. Роджер как можно осторожнее поднял кувшин, поставил его под струю и наполнил. Затем взглянул в окно.
Его рука застыла. На лужайке перед домом были люди. Роджер с непривычки забыл следить за подходом преследователей. Затаив дыхание, он наблюдал и слушал, но их движения были неторопливыми, осторожными. По всем признакам преследователи еще не проникали в дом. Они лишь собирались окружить шато и наружные строения.
Роджер вытащил деревянный стержень из насоса. Схватив кувшин в одну руку, а палку в другую, он добежал до ступенек подвала. Прежде чем спуститься, он остановился послушать, но все было тихо. Он вздохнул свободнее и понесся вниз по ступенькам. Ему пришлось остановиться, не дойдя до подземелья. Его глаза привыкли к свету на верхнем этаже и он совершенно ослеп в полутьме подвала. Ожидая, пока глаза привыкнут, он прислушался. Пока ничего. Он осторожно двинулся вперед, нащупывая путь, почти вслепую, не зная, как найти Леонию. Он даже не знал, какого размера подвал. Снова он задержал дыхание и прислушался. Ничего.
— Леония, прячься, — тихо сказал он. — Здесь люди.
Он запнулся. Шаги. Должен ли он поставить кувшин и подняться, пытаясь объяснить свое присутствие в доме? Какого дьявола, как он объяснит кровь на руках и пальто? А отсутствие рубашки? Он не успел все обдумать, как Леония схватила его за руку. Она быстро повела его, он не отставал, хотя уже почти хорошо видел. Скоро они оказались за бочкой и закрепили крюк на место.
Сейчас темнота не была страшна им. Они так обрадовались, что достигли укрытия и их не обнаружили, они слишком переволновались, чтобы мучиться обычными страхами. Реальная опасность грозила им в доме и амбаре. Найдут ли люди коляску? А лошадь? Тело Генри? Что бы они ни обнаружили, это их выдаст. Роджер не боялся, что их укрытие найдут. Только очень старые слуги могли знать о подземельях. Но если следы их присутствия обнаружат, то люди Маро будут наблюдать за домом, и они с Леонией будут в подземелье как в ловушке, пока не умрут от жажды и голода.
Мысли о еде и питье разбудили чувство голода и жажды. Роджер не ел с обеда прошлого дня, а Леония, наверное, еще дольше.
— Ты хочешь пить? — спросил он. — У меня есть вода, но будь осторожна. Кувшин поврежден. Также… — Он хотел не испугать, а предупредить ее, — мы можем оказаться в ловушке на некоторое время, потому что…
— Я знаю, — прервала она его, ее голос был бодрым. — Даже если они не найдут нас, то могут оставить наблюдателей ждать нас в доме. — Она рассмеялась. — Не волнуйся за меня. Им потребуется много времени, чтобы уморить меня голодом. Я знаю, что такое голод. Мы еще не дошли до этого состояния. Мы не станем поедать все, что у нас есть, но я не думаю, что они задержатся больше чем на два-три дня. Глупо голодать без необходимости.
Роджер согласился, пытаясь уверить себя, что это его желудок, а не голова соглашаются с ней. В конце концов, он решил, что она права. Лучше сейчас что-нибудь поесть, чем долгие часы мучиться от голода и жажды.
— Кое-что есть, — продолжала Леония, прежде чем он ответил. — Я не могла найти кремень. У меня есть две свечи, но как их зажечь?
— Это неважно, — сказал Роджер, — сейчас мы будем ориентироваться на ощупь.
Его уже не беспокоила темнота. Он думал, какая Леония необычная девушка. Хотя дочери Генри де Коньера должны были дать благородное воспитание, ничто не могло сломить ее дух. Она преодолела насилие, усталость, (Страх, горе — она была подготовлена к утратам и опасностям — и при этом могла смеяться даже перед лицом еще большей опасности.
Воспоминания о Соланж, испорченной богатством и вечно недовольной, когда всем ее желаниям потакали, заставили Роджера содрогнуться. Как он мог быть настолько глуп, чтобы польститься на кукольное личико! Соланж никогда не была другой. Роджер вспомнил недовольно поджатые губки на прелестном лице.
Но, может быть, Леония еще хуже? Она нуждалась в нем сейчас, поэтому была доброй и смелой. Если бы ее окружало богатство и безопасность, могла бы она быть холодной и высокомерной? Глупо надеяться на то, что он не мог получить.
— Давай присядем, — сказал он. — Не отходи от меня далеко. Я должен передвигаться очень медленно, чтобы не расплескать воду.
В одном темнота была блаженством. Они теряли друг друга и находили. Леония протянула Роджеру колбасу. Он долго не мог найти складной нож и открыть его. Между забавными и раздражающими моментами они вскоре забыли ужасное чувство слепых, беспомощных, загнанных животных. Но не забыли об опасности. Даже когда смеялись, они старались делать это как можно тише. Тем не менее, они смеялись, они, наконец, были вместе, голова Леонии — на груди Роджера, а его лицо зарыто в ее волосах.
Интимность их поз одновременно поняли оба. Руки Роджера похолодели, смех Леонии оборвался. Роджер боролся с желанием сжать ее покрепче и найти своему рту другое применение, кроме смеха, а чувства Леонии раздваивались. У нее было сильное желание просунуть руки под пальто Роджера и поласкать его голое тело, в то же время она даже думать не могла, что Роджер будет использовать ее, как Луи. Если Роджер потребует, чтобы она заплатила за свою защиту, то чем он лучше Луи? Но когда его руки оторвались от нее, оказалось, что он лучше Луи, и она едва не всхлипнула от разочарования.
— У тебя достаточно еды, Леония? — спросил Роджер сдавленно. Леония кивнула. Он не видел ее, но чувствовал ее у своего плеча. — Я думаю, что нам надо поспать, — продолжал он. — Надеюсь, будет не очень холодно, если ты возьмешь мое пальто.
— Не будь смешным. Ты замерзнешь. Я одета лучше, чем ты.
Чтобы успокоить его, на самом деле ей было холодно и очень хотелось согреться, Леония обернула одежду вокруг себя как можно туже и легла. Станет теплее, подумала Леония, если она ляжет рядом с Роджером, как всегда лежала рядом с папой, но она не посмела, а Роджер был настолько осторожен, что не касался ее. Волна страдания охватила Леонию, она всхлипнула.
— Не надо, — пробормотал Роджер, поворачиваясь к ней. — Боже праведный, немного удобств — это все, что я могу предложить тебе.
Его рука нежно коснулась ее и Леония не смогла больше выносить холод и одиночество. Она придвинулась к нему, дрожа и всхлипывая. Роджер обнял ее покрепче, путаясь и радуясь. Он попытался снять пальто, но она это не позволила. Однако когда пальто распахнулось, ее руки скользнули под него. Роджер обернул ее теплой тканью. Спина Леонии еще не была закрыта, но ее руки согревались телом Роджера. Бессознательно, чтобы использовать его тепло, Леония прижалась ногами к ногам Роджера.
Через некоторое время, когда возникло чувство безопасности, Леония задрожала больше. Роджер похлопал ее по спине и утешительно забормотал, как всегда делал, когда его сын Филипп в детстве пугался чего-нибудь. Забота и жалость вытеснили желание. Рыдания постепенно утихли до редких вздрагивающих вздохов, и Леония спокойно лежала, голова ее была на плече Роджера. Ее дыхание смягчилось и замедлилось. Согретый ее телом, радуясь что он успокоил ее, Роджер тоже заснул.
Чуть позже он проснулся от ее движений. Во сне она пыталась теснее прижаться к нему. Одурманенный и полусонный, Роджер машинально ответил на ее прикосновение, целуя ее лицо. Он удивился во сне, когда его губы коснулись кожи Леонии, почему постель такая жесткая и холодная, а затем понял, что он не в постели… Неужели он так напился, что подцепил монахиню из Ковент Гардена и лег с ней прямо на улице? Взрыв желания разбудил его, и он вспомнил, где он и почему. Во сне Леония излучала тепло.
Роджеру хотелось целовать землю, по которой ходила Леония, за ее чудесное самообладание, за то, что она победила печаль и страх. Он был благодарен еще за то, что она ушла.
Леонии было бы очень больно видеть, как Роджер волочил труп ее отца, как мешок с пшеницей, но что он мог поделать! Когда Леония вернулась, Роджер положил тело на стол в буфетной. В сером свете наступающего утра ему удалось найти шторы и обернуть ими тело Генри.
Позже они отнесли тело в подвал и положили в таком месте, где его вряд ли смогут обнаружить, ведь никакое движение и дыхание не выдавало его присутствия. Солнце встало, и свет едва струился через дальнее окно, но видеть было можно. Если бы кто-нибудь знал про потайной ход, это была бы детская задача. Железный крюк убрали со своего места, и бочонок откатился. Они оказались за ним и закатили его обратно. Крюк, зафиксированный защелкой на обратной стороне бочонка и скобой на стене, крепко держал его на месте.
Внутри было совсем темно. Стояла мертвая тишина. Роджер зацепился за только что установленный крюк, обливаясь потом от страха, совершенно сбитый с толку. Позади него раздался слабый звук, также выражающий слепой униженный животный страх, который Роджер чувствовал и сам. Он все сильнее сжимал крюк, пока металл больно не врезался в руку.
— Леония!
Эхо подхватило слова и покатилось по всем сводам, создавая отражение бесконечного пространства. Роджер наощупь пытался найти что-нибудь вокруг. К счастью, прежде чем панический ужас охватил обоих, его рука наткнулась на руку Леонии, он сжал девушку в объятиях. Ее трясло так сильно, тело ее билось, как у пойманной птицы, но она молчала. Жалость вытеснила страх.
— Все хорошо, Леония, — пробормотал Роджер, понижая голос.
Тихий голос не вызвал эха, эта возможность управлять голосом придала Роджеру уверенности. Держась за крюк, он резко повернулся вокруг него, пока его плечо не коснулось стенки бочки. Потом он встал к ней спиной, крепко держа за руку Леонию. Твердость вернулась к нему. Он не был один в темноте. Он отпустил крюк и обнял дрожащую девушку.
— Какой же я дурак, — пробормотал он, — мог закрыть нас здесь без света. Держись за меня. Я открою его. Мы поищем свечи и воду. Здесь не будет никакой еды, но если ты очень голодна, я вернусь в деревню и что-нибудь куплю.
Еда. Шепот просвистел в темноте, и Леония, дрожь которой затихла, снова стала трястись.
— Говори потише, — предупредил Роджер, — тогда звук не отражается. Видимо, здесь поворот или дверь в конце длинного коридора. Поэтому появляется эхо.
Последовало молчание, слишком долгое, и Роджер снова захотел сказать что-то утешительное. Его прервал тихий смех, и хотя он не издал ни звука, в душе все проклял. Это совсем неподходящее место для общения с женщиной, бьющейся в истерике. Тем не менее, он не мог сердиться, зная, что вынесла бедная девочка, и понимая, что может не выдержать сам. Он не успел ничего предпринять, как Леония заговорила.
— Ты такой же, как папа, — сказала она, и Роджер обнаружил, что смех ее был радостным, а не истерическим. — Если я чего-нибудь боялась, например, темноты, папа долго объяснял мне, что вызывает испуг. Я так злилась! Сердце трепетало, как будто я умираю, а он рассказывал мне о том, что земля вертится или как отражается свет. Это всегда помогало. Когда он говорил со мной, я больше не боялась.
Роджер ничего не ответил. Он был рад, что его уловка сработала, и Леония успокоилась. Он только чувствовал легкую досаду. Она думала о нем, как об отце! Почему бы и нет? Он почти в возрасте ее отца. Ему нечего было сказать, и он разжал объятия, но она не заметила неловкости в его молчании.
— У меня есть еда, — сказала она.
Она была так близко, что ее юбка касалась его. Это движение вызвало неуместные образы в памяти Роджера, он должен идти обратно. Дыхание перехватило, но он снова сдержался, когда рука Леонии дотронулась до его бритого лица. Роджер напрягся, но рука искала его руку, нашла и подала гладкий круглый предмет.
— Колбаса, — сказала Леония, ее голос дрожал от смеха. — У меня есть еще. Луи дал мне. О, если я когда-нибудь его встречу, то должна извиниться, что думала о нем плохо. Он помог нам освободиться. — Она запнулась, когда вспомнила, что еще делал Луи и что ее отец больше не был их частью.
— Да, — у Роджера опять прорезался голос. Он отдал колбасу Леонии. — Я рад, что у тебя есть еда. Уверен, что накачаю воду насосом в буфетной. Думаю, мы проведем день здесь. Это необходимо, ведь мы оба хотим спать. А пока осмотри подвал, вдруг ты найдешь свечу или кремень и трут.
Роджер повернулся, стараясь держаться около бочки, чтобы не потеряться, и разомкнул ловушку. Бочка откатилась без труда и вокруг разлился сверкающий свет. Роджер поднялся по ступенькам, Леония пошла в винный погреб, где надеялась найти огарок свечи.
По дороге Роджер осмотрел пол и, наконец, наткнулся на старый кувшин. Верх его был разбит, но остальное уцелело. Если он не найдет ничего лучшего, то возьмет его для воды.
Утренний свет струился через окна буфетной, осветил пол — на нем ничего не было. Роджеру повезло, ведь он нашел почти целый кувшин. По-видимому, мародеры делали набеги на шато периодически, каждой группе доставалось все меньше, пока ничего ценного не осталось. Тогда в бессмысленной ярости они крушили все, что не могли унести. Роджер вскрикнул от негодования. Даже ручка насоса была отломана.
Немного поразмыслив, он решил задачу. Одна разломанная часть заменяла другую. У расколотого стула нашлась палка с загнутым концом, Роджер приспособил ее вместо ручки насоса. Он заработал энергично, надеясь, что механизм не поврежден и насос не надо будет чинить. К счастью, Генри де Коньер устанавливал для удобства все самое лучшее, и вода скоро полилась. Роджер как можно осторожнее поднял кувшин, поставил его под струю и наполнил. Затем взглянул в окно.
Его рука застыла. На лужайке перед домом были люди. Роджер с непривычки забыл следить за подходом преследователей. Затаив дыхание, он наблюдал и слушал, но их движения были неторопливыми, осторожными. По всем признакам преследователи еще не проникали в дом. Они лишь собирались окружить шато и наружные строения.
Роджер вытащил деревянный стержень из насоса. Схватив кувшин в одну руку, а палку в другую, он добежал до ступенек подвала. Прежде чем спуститься, он остановился послушать, но все было тихо. Он вздохнул свободнее и понесся вниз по ступенькам. Ему пришлось остановиться, не дойдя до подземелья. Его глаза привыкли к свету на верхнем этаже и он совершенно ослеп в полутьме подвала. Ожидая, пока глаза привыкнут, он прислушался. Пока ничего. Он осторожно двинулся вперед, нащупывая путь, почти вслепую, не зная, как найти Леонию. Он даже не знал, какого размера подвал. Снова он задержал дыхание и прислушался. Ничего.
— Леония, прячься, — тихо сказал он. — Здесь люди.
Он запнулся. Шаги. Должен ли он поставить кувшин и подняться, пытаясь объяснить свое присутствие в доме? Какого дьявола, как он объяснит кровь на руках и пальто? А отсутствие рубашки? Он не успел все обдумать, как Леония схватила его за руку. Она быстро повела его, он не отставал, хотя уже почти хорошо видел. Скоро они оказались за бочкой и закрепили крюк на место.
Сейчас темнота не была страшна им. Они так обрадовались, что достигли укрытия и их не обнаружили, они слишком переволновались, чтобы мучиться обычными страхами. Реальная опасность грозила им в доме и амбаре. Найдут ли люди коляску? А лошадь? Тело Генри? Что бы они ни обнаружили, это их выдаст. Роджер не боялся, что их укрытие найдут. Только очень старые слуги могли знать о подземельях. Но если следы их присутствия обнаружат, то люди Маро будут наблюдать за домом, и они с Леонией будут в подземелье как в ловушке, пока не умрут от жажды и голода.
Мысли о еде и питье разбудили чувство голода и жажды. Роджер не ел с обеда прошлого дня, а Леония, наверное, еще дольше.
— Ты хочешь пить? — спросил он. — У меня есть вода, но будь осторожна. Кувшин поврежден. Также… — Он хотел не испугать, а предупредить ее, — мы можем оказаться в ловушке на некоторое время, потому что…
— Я знаю, — прервала она его, ее голос был бодрым. — Даже если они не найдут нас, то могут оставить наблюдателей ждать нас в доме. — Она рассмеялась. — Не волнуйся за меня. Им потребуется много времени, чтобы уморить меня голодом. Я знаю, что такое голод. Мы еще не дошли до этого состояния. Мы не станем поедать все, что у нас есть, но я не думаю, что они задержатся больше чем на два-три дня. Глупо голодать без необходимости.
Роджер согласился, пытаясь уверить себя, что это его желудок, а не голова соглашаются с ней. В конце концов, он решил, что она права. Лучше сейчас что-нибудь поесть, чем долгие часы мучиться от голода и жажды.
— Кое-что есть, — продолжала Леония, прежде чем он ответил. — Я не могла найти кремень. У меня есть две свечи, но как их зажечь?
— Это неважно, — сказал Роджер, — сейчас мы будем ориентироваться на ощупь.
Его уже не беспокоила темнота. Он думал, какая Леония необычная девушка. Хотя дочери Генри де Коньера должны были дать благородное воспитание, ничто не могло сломить ее дух. Она преодолела насилие, усталость, (Страх, горе — она была подготовлена к утратам и опасностям — и при этом могла смеяться даже перед лицом еще большей опасности.
Воспоминания о Соланж, испорченной богатством и вечно недовольной, когда всем ее желаниям потакали, заставили Роджера содрогнуться. Как он мог быть настолько глуп, чтобы польститься на кукольное личико! Соланж никогда не была другой. Роджер вспомнил недовольно поджатые губки на прелестном лице.
Но, может быть, Леония еще хуже? Она нуждалась в нем сейчас, поэтому была доброй и смелой. Если бы ее окружало богатство и безопасность, могла бы она быть холодной и высокомерной? Глупо надеяться на то, что он не мог получить.
— Давай присядем, — сказал он. — Не отходи от меня далеко. Я должен передвигаться очень медленно, чтобы не расплескать воду.
В одном темнота была блаженством. Они теряли друг друга и находили. Леония протянула Роджеру колбасу. Он долго не мог найти складной нож и открыть его. Между забавными и раздражающими моментами они вскоре забыли ужасное чувство слепых, беспомощных, загнанных животных. Но не забыли об опасности. Даже когда смеялись, они старались делать это как можно тише. Тем не менее, они смеялись, они, наконец, были вместе, голова Леонии — на груди Роджера, а его лицо зарыто в ее волосах.
Интимность их поз одновременно поняли оба. Руки Роджера похолодели, смех Леонии оборвался. Роджер боролся с желанием сжать ее покрепче и найти своему рту другое применение, кроме смеха, а чувства Леонии раздваивались. У нее было сильное желание просунуть руки под пальто Роджера и поласкать его голое тело, в то же время она даже думать не могла, что Роджер будет использовать ее, как Луи. Если Роджер потребует, чтобы она заплатила за свою защиту, то чем он лучше Луи? Но когда его руки оторвались от нее, оказалось, что он лучше Луи, и она едва не всхлипнула от разочарования.
— У тебя достаточно еды, Леония? — спросил Роджер сдавленно. Леония кивнула. Он не видел ее, но чувствовал ее у своего плеча. — Я думаю, что нам надо поспать, — продолжал он. — Надеюсь, будет не очень холодно, если ты возьмешь мое пальто.
— Не будь смешным. Ты замерзнешь. Я одета лучше, чем ты.
Чтобы успокоить его, на самом деле ей было холодно и очень хотелось согреться, Леония обернула одежду вокруг себя как можно туже и легла. Станет теплее, подумала Леония, если она ляжет рядом с Роджером, как всегда лежала рядом с папой, но она не посмела, а Роджер был настолько осторожен, что не касался ее. Волна страдания охватила Леонию, она всхлипнула.
— Не надо, — пробормотал Роджер, поворачиваясь к ней. — Боже праведный, немного удобств — это все, что я могу предложить тебе.
Его рука нежно коснулась ее и Леония не смогла больше выносить холод и одиночество. Она придвинулась к нему, дрожа и всхлипывая. Роджер обнял ее покрепче, путаясь и радуясь. Он попытался снять пальто, но она это не позволила. Однако когда пальто распахнулось, ее руки скользнули под него. Роджер обернул ее теплой тканью. Спина Леонии еще не была закрыта, но ее руки согревались телом Роджера. Бессознательно, чтобы использовать его тепло, Леония прижалась ногами к ногам Роджера.
Через некоторое время, когда возникло чувство безопасности, Леония задрожала больше. Роджер похлопал ее по спине и утешительно забормотал, как всегда делал, когда его сын Филипп в детстве пугался чего-нибудь. Забота и жалость вытеснили желание. Рыдания постепенно утихли до редких вздрагивающих вздохов, и Леония спокойно лежала, голова ее была на плече Роджера. Ее дыхание смягчилось и замедлилось. Согретый ее телом, радуясь что он успокоил ее, Роджер тоже заснул.
Чуть позже он проснулся от ее движений. Во сне она пыталась теснее прижаться к нему. Одурманенный и полусонный, Роджер машинально ответил на ее прикосновение, целуя ее лицо. Он удивился во сне, когда его губы коснулись кожи Леонии, почему постель такая жесткая и холодная, а затем понял, что он не в постели… Неужели он так напился, что подцепил монахиню из Ковент Гардена и лег с ней прямо на улице? Взрыв желания разбудил его, и он вспомнил, где он и почему. Во сне Леония излучала тепло.