Страница:
— Прошу прощения, миледи, — сказала Симона, делая перед маркизой реверанс, — но мы готовы начать собирать сундуки леди Софи.
Элоиза кивнула и встала:
— Он обязательно влюбится в тебя, mignonne[10]. Иначе просто невозможно. — Она притянула к себе Софи и ласково погладила волосы. — Так что я уверена — все мои советы напрасны.
Софи улыбнулась. Однако после ухода матери долго сидела, уставившись в одну точку, сжимая в руках книжку в кожаном переплете.
«Мама права. Если ты не в силах изменить обстоятельства, нужно с ними примириться. Пусть Патрик делает все, что захочет, и притворюсь, что этого не замечаю».
Лорд Брексби барабанил пальцами по письменному столу, что означало крайнюю степень беспокойства.
— Это возмутительно!
Небольшой, неброско одетый человечек удивленно посмотрел на министра.
— Согласен с вами, Наполеон отвратительный тип. Всегда был таким и останется.
— Но сейчас он перешел все границы приличия, — проговорил Брексби, чуть ли не задыхаясь от раздражения. — И как же он думает все это устроить?
— Чистое везение, сэр, что нам удалось это обнаружить, — заметил гость.
Брексби вздохнул:
— Видимо, нам следует сказать Патрику Фоуксу.
— Насколько мне известно, Фоукс собирается в свадебное путешествие… вдоль побережья. — С едва заметным подрагиванием бровей человечек дал понять, что прекрасно осведомлен о причинах, почему Патрик направляется именно в Уэльс.
— Да. — Брексби снова забарабанил пальцами.
— В таком случае зачем ему говорить? — Собеседник министра чуть прикрыл веки.
Министр едва заметно усмехнулся. Сидевший перед ним человек был его самым ценным международным тайным агентом.
— Но как я могу не сообщить ему о такой опасности? А если он по неведению совершит какую-нибудь ошибку и скипетр взорвется?
— Если мы его вовремя заменим, этого не произойдет, — заметил агент. — Вы позволите мне удалиться? — Человечек встал, не дожидаясь ответа Брексби. — Единственное, что нам нужно, так это изготовить новый скипетр. А что касается Фоукса, то следует иметь в виду, что он на днях женится. Причем по любви. А как известно, поведение влюбленных непредсказуемо. Поэтому лучше не рисковать. — Тайный агент выскользнул из кабинета министра внутренних дел.
Примерно с минуту Брексби пристально смотрел на закрытую дверь. Затем придвинул лист бумаги, что-то быстро на нем набросал, прочитал написанное и разорвал в клочья. Письмо было адресовано достопочтенному Патрику Фоуксу.
«Агент прав, как всегда. Самое лучшее — это пусть Фоукс везет „наполеоновский“ скипетр, а примерно за час до вручения его Селиму наши люди его заменят. Риск в таком случае представляется минимальным. До самой последней минуты враги должны быть уверены, что Фоукс вручает их скипетр. Ничего себе Наполеон придумал — взрывающийся скипетр! Вот это изобретательность. Если задуманная диверсия удастся… — Брексби помрачнел еще больше. — Если Фоукс вручит Селиму дар английской короны, который через некоторое время взорвется, то для Англии это может обернуться катастрофой. Оскорбленный Селим, — если, конечно, „их императорское величество“ останется после взрыва жив, — без промедления примкнет к Наполеону и объявит войну Англии».
— Нам сейчас только взрывов не хватает, — пробормотал Брексби и дернул шнур колокольчика. Появился камердинер и подал министру шляпу.
О происках Наполеона нужно немедленно сообщить казначейству.
Маркиза и маркиз Бранденбург в этот вечер находились в гостиной одни. Впервые за многие годы. Вот-вот должна появиться дочь. Сегодня у них семейный ужин.
«Последний, — подумала Элоиза, чувствуя подступивший к горлу комок. — Завтра мой ребенок выедет из дома в собор Святого Георгия и больше никогда сюда не вернется. Разве что в гости».
Взяв бокал шерри, она прошла к выходящему в сад большому окну. Из головы не выходил утренний разговор с Софи. Дело в том, что очень многое из сказанного дочери Элоиза до сих пор никогда вслух не произносила. Теперь, находясь с мужем в одной комнате, она чувствовала себя несколько смущенной.
Правда, Джордж если и заметил в ней какую-то напряженность (что маловероятно), то виду не подал.
— Они хорошая пара. Ты не считаешь, моя дорогая? — Он неслышно подошел к окну и встал рядом.
Неожиданно сердце Элоизы бешено заколотилось. Совершенно некстати в воображении предстал обнаженный Джордж, какого она помнила с молодости. Она также вспомнила его привычку в первые дни брака целовать ее сзади в шею. Элоиза искоса взглянула на мужа. Он задумчиво рассматривал сад.
— Джордж, — невольно вырвалось у Элоизы. Она почувствовала, что краснеет.
Маркиз повернулся и посмотрел на жену проницательными серыми глазами. Затем поднял руку и коснулся шеи именно в том месте, о котором она только что подумала. Столь интимной ситуации у них не было уже многие годы.
Элоиза притихла, боясь шелохнуться. Сейчас было самое время попытаться преодолеть давнюю укоренившуюся отчужденность, но смелость ее покинула. Слова застряли в горле. Часто дыша, она наклонила голову, не зная, куда деваться от нахлынувшего стыда. Однако Джордж руку не убрал, а сделал большим пальцем небольшой круг. И тут двери гостиной открыл Кэррол, пропуская их дочь.
Глава 13
Элоиза кивнула и встала:
— Он обязательно влюбится в тебя, mignonne[10]. Иначе просто невозможно. — Она притянула к себе Софи и ласково погладила волосы. — Так что я уверена — все мои советы напрасны.
Софи улыбнулась. Однако после ухода матери долго сидела, уставившись в одну точку, сжимая в руках книжку в кожаном переплете.
«Мама права. Если ты не в силах изменить обстоятельства, нужно с ними примириться. Пусть Патрик делает все, что захочет, и притворюсь, что этого не замечаю».
Лорд Брексби барабанил пальцами по письменному столу, что означало крайнюю степень беспокойства.
— Это возмутительно!
Небольшой, неброско одетый человечек удивленно посмотрел на министра.
— Согласен с вами, Наполеон отвратительный тип. Всегда был таким и останется.
— Но сейчас он перешел все границы приличия, — проговорил Брексби, чуть ли не задыхаясь от раздражения. — И как же он думает все это устроить?
— Чистое везение, сэр, что нам удалось это обнаружить, — заметил гость.
Брексби вздохнул:
— Видимо, нам следует сказать Патрику Фоуксу.
— Насколько мне известно, Фоукс собирается в свадебное путешествие… вдоль побережья. — С едва заметным подрагиванием бровей человечек дал понять, что прекрасно осведомлен о причинах, почему Патрик направляется именно в Уэльс.
— Да. — Брексби снова забарабанил пальцами.
— В таком случае зачем ему говорить? — Собеседник министра чуть прикрыл веки.
Министр едва заметно усмехнулся. Сидевший перед ним человек был его самым ценным международным тайным агентом.
— Но как я могу не сообщить ему о такой опасности? А если он по неведению совершит какую-нибудь ошибку и скипетр взорвется?
— Если мы его вовремя заменим, этого не произойдет, — заметил агент. — Вы позволите мне удалиться? — Человечек встал, не дожидаясь ответа Брексби. — Единственное, что нам нужно, так это изготовить новый скипетр. А что касается Фоукса, то следует иметь в виду, что он на днях женится. Причем по любви. А как известно, поведение влюбленных непредсказуемо. Поэтому лучше не рисковать. — Тайный агент выскользнул из кабинета министра внутренних дел.
Примерно с минуту Брексби пристально смотрел на закрытую дверь. Затем придвинул лист бумаги, что-то быстро на нем набросал, прочитал написанное и разорвал в клочья. Письмо было адресовано достопочтенному Патрику Фоуксу.
«Агент прав, как всегда. Самое лучшее — это пусть Фоукс везет „наполеоновский“ скипетр, а примерно за час до вручения его Селиму наши люди его заменят. Риск в таком случае представляется минимальным. До самой последней минуты враги должны быть уверены, что Фоукс вручает их скипетр. Ничего себе Наполеон придумал — взрывающийся скипетр! Вот это изобретательность. Если задуманная диверсия удастся… — Брексби помрачнел еще больше. — Если Фоукс вручит Селиму дар английской короны, который через некоторое время взорвется, то для Англии это может обернуться катастрофой. Оскорбленный Селим, — если, конечно, „их императорское величество“ останется после взрыва жив, — без промедления примкнет к Наполеону и объявит войну Англии».
— Нам сейчас только взрывов не хватает, — пробормотал Брексби и дернул шнур колокольчика. Появился камердинер и подал министру шляпу.
О происках Наполеона нужно немедленно сообщить казначейству.
Маркиза и маркиз Бранденбург в этот вечер находились в гостиной одни. Впервые за многие годы. Вот-вот должна появиться дочь. Сегодня у них семейный ужин.
«Последний, — подумала Элоиза, чувствуя подступивший к горлу комок. — Завтра мой ребенок выедет из дома в собор Святого Георгия и больше никогда сюда не вернется. Разве что в гости».
Взяв бокал шерри, она прошла к выходящему в сад большому окну. Из головы не выходил утренний разговор с Софи. Дело в том, что очень многое из сказанного дочери Элоиза до сих пор никогда вслух не произносила. Теперь, находясь с мужем в одной комнате, она чувствовала себя несколько смущенной.
Правда, Джордж если и заметил в ней какую-то напряженность (что маловероятно), то виду не подал.
— Они хорошая пара. Ты не считаешь, моя дорогая? — Он неслышно подошел к окну и встал рядом.
Неожиданно сердце Элоизы бешено заколотилось. Совершенно некстати в воображении предстал обнаженный Джордж, какого она помнила с молодости. Она также вспомнила его привычку в первые дни брака целовать ее сзади в шею. Элоиза искоса взглянула на мужа. Он задумчиво рассматривал сад.
— Джордж, — невольно вырвалось у Элоизы. Она почувствовала, что краснеет.
Маркиз повернулся и посмотрел на жену проницательными серыми глазами. Затем поднял руку и коснулся шеи именно в том месте, о котором она только что подумала. Столь интимной ситуации у них не было уже многие годы.
Элоиза притихла, боясь шелохнуться. Сейчас было самое время попытаться преодолеть давнюю укоренившуюся отчужденность, но смелость ее покинула. Слова застряли в горле. Часто дыша, она наклонила голову, не зная, куда деваться от нахлынувшего стыда. Однако Джордж руку не убрал, а сделал большим пальцем небольшой круг. И тут двери гостиной открыл Кэррол, пропуская их дочь.
Глава 13
В это утро Софи проснулась очень рано. Выбравшись из постели, она подошла к окну. Едва забрезжил серый рассвет. «Накануне свадьбы нужно как следует выспаться», — наказывала мать. Но Софи не спалось.
Мешало сердце. Оно очень быстро колотилось, непонятно даже почему. Софи облокотилась о подоконник в том месте, где в ту памятную ночь в ее спальню влез Патрик, и сказала себе — кажется, уже в сотый раз, — что все делает правильно. На подоконнике, наверное, можно было бы увидеть царапины, оставленные лестницей, но она не приглядывалась.
По улице двигалась большая открытая повозка. Ее сопровождали двое. Это золотари, направляющиеся со своим грузом за город. Город постепенно просыпался. Скоро на Ковент-Гарден начнут прибывать торговцы фруктами, а в Спитлфилдс откроют магазины продавцы птиц. Девочкой Софи часто упрашивала няню сводить ее туда. Как это было замечательно — щеглы, крошечные жаворонки коноплянки, зеленушки. Она вспомнила ряды с птичьими клетками, и у нее неожиданно запершило в горле. Захотелось плакать.
— Глупости! — прошептала Софи. «Будь что будет. И нечего драматизировать, будто я Джульетта, которую насильно выдают за Париса». Последние две фразы она, разумеется, вслух не произнесла.
Софи обхватила плечи руками. Она желала его, очень желала. Хотела Патрика Фоукса так же, как Джульетта Ромео. Наверное, даже сильнее, потому что имела опыт блаженства.
Так о чем беспокоиться? Она уперлась лбом в холодное оконное стекло, разглядывая улицу за забором. Вот уже появились две повозки разносчиков. Они свернули за угол, в переулок, идущий параллельно особняку Бранденбургов. В утренней тишине процокали копыта лошадей, запряженных в фаэтон.
Будь это обычное утро, Софи позвонила бы в колокольчик, и горничная принесла бы горячего шоколада. Потом, прежде чем принять ванну, она бы поработала за столом пару часов. На несколько мгновений Софи тешилась мыслью позаниматься немножко турецкими глаголами, но в ушах звучали слова матери. Все это детские игры, недостойные замужней женщины. Вот из дома выплыла домоправительница посмотреть овощи в остановившейся у ворот повозке зеленщика.
«Мама смущалась, наверное, не меньше, чем я, — подумала Софи, прижимаясь лбом к холодному стеклу. — Но она дала мне хороший совет. Патрик никогда не узнает о моем знании иностранных языков». А вот в то, что она может не пустить Патрика к себе в постель, поверить было сложно, и потому эту часть материнского совета можно было смело отбросить. Софи почувствовала, что к щекам подкрадывается предательское тепло.
«Самое главное — ни в коем случае не показывать ему своих истинных чувств. Не дай Бог, он заподозрит, что я влюблена. Тогда невозможно будет играть роль искушенной женщины, которая с легкостью воспринимает все его уходы и приходы. Боже, не допусти, чтобы он догадался, мне не пережить такого унижения!» Софи поежилась.
— Никогда, никогда не скажу ему об этом, — прошептала она, затуманив дыханием оконное стекло. Это ее каким-то образом приободрило. Почувствовав вдруг, что ногам холодно, она пробежала обратно по лежащему у постели теплому ковру и скользнула под одеяло.
Когда Софи проснулась снова, ее спальня вся была залита солнечным светом. Она повернулась на бок и сонно заморгала, глядя на балдахин. Ей приснилась Италия. Последний раз такое с ней случилось четыре года назад во время изучения итальянского. Сон был коротенький и все время ускользал, как только она пыталась оформить его в сознании. Какой-то. бал-маскарад, где она была одета цыганкой в соломенной шляпе, завязанной под подбород ком. Софи состроила гримасу. С сегодняшнего дня действительно начинается своеобразный маскарад. И когда он закончится, неизвестно. Она протянула руку и дернула шнур, собираясь встать с постели.
Среда. Три часа пополудни. Элоиза Йорк с опаской оглядывала аристократов, собравшихся в церкви Святого Георгия на бракосочетание ее дочери. Скоропалительность этого брака могла вызвать нежелательные расспросы. Своих родственников они с Джорджем кое-как успокоили. С семьей Патрика Фоукса было проще — она состояла из троих: брат (Алекс), дядя и тетя. И все трое были на виду. Дядя Патрика, епископ, проводил обряд венчания, а тетя, Генриетта Колламбер, — своеобразная женщина, по возрасту далеко за семьдесят, — была удостоена чести находиться рядом с матерью невесты.
— Элоиза, перестаньте всматриваться, — произнесла Генриетта с непринужденностью престарелой женщины. — Здесь присутствуют абсолютно все. Не сомневаюсь, все убеждены, что это брак по любви, какой случается раз в сто лет. — Она чуть ли не загоготала.
Элоиза бросила на нее косой взгляд, пытаясь подавить нахлынувшую острую неприязнь. Рискнуть, что ли, и поставить эту старую каргу на место? Пожалуй, нет. Элоиза повернула голову к алтарю. Отрадно было то, что шафером Патрика выступает граф Слэслоу. Это должно приглушить всякие сплетни! Правда, у этого Мальчика кислое выражение лица, но, кажется, он всегда ходил с таким. Чем больше Элоиза обо всем этом размышляла, тем больше укреплялась в убеждении, что с Патриком Фоуксом Софи будет лучше.
Рядом стоял Патрик с братом. Если Брэддон почему-то нервозно переминался с ноги на ногу и постоянно одергивал сюртук, то эти двое неподвижно возвышались, как утесы.
В этот момент по церкви прошел короткий ропот, который всегда предваряет появление невесты. Между колонн появилась Софи, ее рука покоилась на руке отца.
С большим трудом Элоизе удалось уговорить ее надеть белое. И теперь, когда Софи шествовала рядом с отцом, ее платье излучало слабое бледное сияние. Она выглядела невинной, хрупкой, как будто пришелица из другого мира. Никто не мог бы даже заподозрить, что эта молоденькая девушка своими смелыми нарядами и свободным поведением в течение нескольких лет эпатировала лондонское общество. Наверное, никому, даже обладающему самым злым воображением, не могло бы сейчас прийти в голову обсуждать, почему этот брак заключается с такой неприличной поспешностью. Дивные янтарные локоны Софи сияющим потоком рассыпались по спине. Их украшали только несколько бутонов кремовых роз. Она казалась Снегурочкой из русской сказки и одновременно прекрасной королевой из ирландского любовного романа.
Софи была в длинных атласных перчатках, платье из того же атласа отливало жемчужным цветом. Длинную накидку, разумеется, несли. Рукава были короткими, корсаж скромным. Поначалу, когда мадам Карэм впервые показала ей платье, она чуть не застонала, боясь, что будет выглядеть как дама в летах.
И действительно, это было самое консервативное платье, какое Элоиза когда-либо видела на Софи с тех пор, как дочь начала появляться в свете. Но белошвейки мадам Карэм постарались, превратив его из традиционного в пленительно-волшебное. Мадам добавила к корсажу золотые брюссельские кружева, а также оторочила ими ниспадающую верхнюю юбку и границу, обозначающую переход к шлейфу. Кружева ласково оттеняли кремовую кожу Софи, подчеркивая закругления грудей, и чуть удлиняли ее стройные ноги.
Да, мадам Карэм знала, как сделать, чтобы женщина выглядела обворожительной. Золотистые кружева великолепно гармонировали с волосами Софи.
Глаза она подняла только у алтаря и, встретившись взглядом с Патриком, порозовела. А у того буквально перехватило дыхание.
Разумеется, он знал, почему женится на Софи Йорк. В этом не было сомнения. Потому что до сей поры никогда и ни к кому не испытывал столь острого и неизменно глубокого желания.
Епископ Фоукс нахмурил кустистые брови и предложил жениху взять руку невесты. Он согласился провести эту службу ради памяти покойного брата, отца Патрика, которому в свое время — мальчики доставили немало хлопот. «Но сейчас брат был бы, наверное, счастлив, — подумал Ричард Фоукс. — Я ведь всегда ему советовал: пожени обоих, и они утихомирятся. Вместо этого он отправлял их то на континент, то на Дальний Восток, всякий раз радуясь, когда они возвращались целыми и невредимыми. Брат так и не увидел мальчиков женатыми. Ладно, пришло время начинать церемонию».
Ричард украдкой поправил высокую епископскую шапку, которая имела тенденцию сползать назад.
— Возлюбленные братья и сестры, — произнес нараспев епископ, — мы собрались здесь перед лицом Господа Бога нашего…
Софи затрепетала, глубокий голос епископа оторвал ее от размышлений. Прикосновение Патрика пробудило в ней целую гамму эмоций. Ей вдруг захотелось стремглав бежать из церкви, потому что жизнь впереди начала казаться серой и бесплодной, полной страданий и смятения от сознания, что муж развлекается с другими женщинами.
Привычно проговаривая традиционные слова брачной церемонии, Ричард заметил, что жених все еще держит руку невесты. А следовало бы отпустить. Впрочем, ладно. Скорее всего это будет воспринято как еще одно проявление страстной любви. Им это не помешает, поскольку в воздухе отчетливо пахнет скандалом.
Епископ задумчиво рассматривал племянника: «Боже правый, какие у Патрика забавные брови, прежде я этого не замечал. Они кажутся насмешливо изогнутыми даже сейчас, когда он находится в этом священном месте».
Наконец он повернулся к Софи:
— Согласна ли ты взять этого человека в мужья, чтобы жить с Ним вместе…
Софи опять вспомнила мать, ее слезы, и внезапно в ее сознании быстро пронеслась вся ложь, какую она по просьбе отца говорила матери, многократно обеспечивая ему алиби. Ложь и обман, ложь и обман — вот на чем строится брак.
Рука Патрика напряглась, как будто он знал, о чем она думает. Его глаза улыбались. Они улыбались ей, эти милые черные, очень черные глаза с небольшими лучиками в углах.
Софи выпрямила спину и отчетливо произнесла:
— Согласна.
«Замечательно, — подумал Ричард. — Наконец-то Патрик женится. Причем на девушке из хорошей семьи».
Ему нравилось бледное лицо Софи, ее дрожащие пальцы, когда она положила руку на Библию. Невесты все должны быть маленькие и кроткие. Да, маленькие и кроткие — именно такой тип невесты Ричард считал самым лучшим. Он захлопнул молитвенник и провозгласил:
— Объявляю вас мужем и женой, — успев при этом ловко поправить шапку. Губы Софи зашевелились, но никакого звука не возникло. — Теперь можешь поцеловать жену.
Патрик повернул Софи лицом к себе. Он был очень доволен. Все прошло нормально. У него было сейчас такое же чувство, как тогда, во время покупки в Балтиморе клипера, построенного новой американской компанией. И действительно, корабль с честью выдержал ураган неподалеку от берегов Тринидада и теперь отправлялся в пятое плавание.
Ее голубые глаза были темными, почти черными. На мгновение Патрика испугала скрытая в них холодноватая сдержанность. Он притянул Софи к себе и наклонил голову. Она пассивно подставила ему свои прохладные, не отвечающие губы.
Но нет, разве это любовь, из-за которой спешат обвенчаться? Не такой поцелуй должен быть, совсем не такой. Он прижал невесту плотнее, ладони заскользили по спине, губы стали более требовательными. Неожиданно ее губы смягчились, она расслабилась и прижалась в нему. Ее прерывистое дыхание моментально зажгло в его крови огонь. Голова закружилась, а по всему телу распространилась волна сладостного тепла.
Отстранившись, они несколько секунд смотрели друг на друга как завороженные. Патрик, тяжело дыша, с трудом приходил в себя. Софи тоже волновалась. Заметил ли кто-нибудь, как у нее подгибаются колени?
По церкви прошел неясный ропот. Аристократы к такому не привыкли. Обычно врачующиеся пары быстро разворачивались и под звуки труб. шли вдоль рядов. О том, чтобы так смотреть друг на Друга не могло быть и речи.
— Восхитительно! — произнесла леди Пенелопа Ластер, обращаясь к своей приятельнице.-Просто экстаз какой-то. Я уже склонна думать, что это действительно брак по любви.
— Пенелопа, не будь такой наивной, — отозвалась ее спутница свистящим шепотом. — Когда около месяца назад я обнаружила их в пустой гостиной, он смотрел на нее точно так же. Но поверьте мне, к любви это не имеет никакого отношения. Впрочем, вы этого, конечно, можете и не знать, поскольку никогда не были замужем… — Спохватившись, что сказала лишнее, Сара Престлфилд не закончила фразу.
Пенелопа бросила на приятельницу злой взгляд. «Значит, побывав замужем, Сара считает, что прекрасно разбирается в любви. При этом вдовствует уже лет пятьдесят, не меньше. Да я бы на пари могла съесть свою шляпу, если бы выяснилось, что лорд Прест-филд когда-нибудь смотрел на нее так, как Патрик Фоукс на свою невесту».
— Можешь говорить все что угодно, Сара, но мне они кажутся парой романтических влюбленных.
Леди Престлфилд поджала губы.
— Прошу тебя, Сара, ответь мне, — продолжала Пенелопа, возбуждаясь. — Неужели ты веришь, что женщина, находясь в здравом уме — подчеркиваю, любая женщина, — выберет не Патрика Фоукса, а Слэслоу?
Сара страдальчески поморщилась:
— Пенелопа, ты не учитываешь, что Слэслоу граф и ни одна женщина, находясь, как вы изволили заметить, в здравом уме, не отвергла бы его, предпочтя красавчика Фоукса. Пусть даже и богача.
Теперь новобрачные уже почти дошли до их ряда. Они держались очень близко друг к другу — гораздо ближе, чем это требуется по этикету. Видно, Патрик Фоукс как-то по-особому держал руку. Это еще больше укрепляло уверенность Пенелопы.
Граф Слэслоу шел следом за своей бывшей невестой. Боже, до он похож на бульдога! Пенелопа поежилась. По ее мнению, Патрик со своими пронзительными глазами не шел ни в какое сравнение с пухлым благодушно-любезным Брэддоном. При чем тут титулы, при чем богатство, когда Патрик Фоукс источает такие флюиды чувственности.
— Надо же, — заметила леди Престфилд. — Видишь, вон Эрскин Дьюлэнд. А я слышала, доктора приговорили его к инвалидному креслу.
Пенелопа некоторое время следила за Эрскином (Квиллом, как его называли друзья), по лицу которого нельзя было сказать, что ходьба требует от него каких-то усилий, а затем снова переключила внимание на новобрачных. Массивные церковные двери отворились, и супруги Фоукс, перед тем как начать спускаться по мраморным ступеням, на несколько секунд остановились. Она наблюдала их со спины. В лучах ленивого зимнего солнца Софи как бы вся зажглась бледно-золотистым пламенем, а Патрик по контрасту с ее летним сиянием превратился в окутанного туманом зимнего бога. Пенелопа видела, что он наклонился снова поцеловать невесту, теперь уже жену.
— Как хотите, Сара, — снова заговорила Пенелопа Ластер, — но я решительно настаиваю, что это брак по любви! И больше никаких возражений по этому вопросу выслушивать не намереваюсь.
Плотно сжатые губы Сару слегка испугали. Пенелопа вообще-то была женщиной мягкой, но в некоторых случаях ей лучше было не перечить.
— Хорошо, Пенелопа, хорошо, — прошептала Сара и погладила руку приятельницы. — Я согласна с тобой. Конечно, согласна. Вот и Мария тоже, посмотри, она вытирает слезы. — Графиня Мария Сефтон была одной из самых влиятельных дам в лондонском высшем свете.
Вот так Патрику Фоуксу удалось покорить признанную лондонскую красавицу, заставить ее отвергнуть жениха, своего близкого приятеля, и тут же самому на ней жениться. Причем совершенно безнаказанно. Лондонский свет не только не отвернул от них носы, не только не стал шептать вслед злобные комментарии, а совсем наоборот — преисполнился необыкновенного благодушия. Патрик и Софи, такие милые, прекрасные дети! Влюбленные — что с них возьмешь.
Брэддон мужественно переживал потерю. Вечером, на балу в честь бракосочетания, к нему протолкался лорд Уинкл и поинтересовался, каково это, когда близкий приятель уводит от тебя невесту.
— Так они же как Ромео и Джульетта, — проговорил он без злобно. — Неужели мне надо было стоять у них на пути? Понятное дело, я не смог. Это ведь как у Тристана… — Он начал судорожно вспоминать, какие еще произведения о любви они проходили в школе.
— Как у Тристана и Изольды? — пришла на помощь мисс Сесилия Коммонвилл, повсеместно известная как Сисси.
— Да, верно, — благодарно улыбнулся Брэддон.
— Хотя, пожалуй, это пример не столь романтической любви, как у Ромео и Джульетты, — добавила Сисси, уточняя. — Потому что Тристан приходился Изольде[11] дядей. Можно было бы вспомнить еще одну знаменитую пару влюбленных, Абеляра и Элоизу, но я припоминаю, что с Абеляром случилась какая-то неприятность, так что на них, наверное, тоже ссылаться не стоит[12].
Глаза Брэддона остекленели. Сисси была довольно милой девушкой. Правда, далеко не юной и говорила с каким-то странным придыханием, а так вообще ничего. Неделю назад он вполне мог бы рассматривать ее как возможную невесту, но теперь все поиски закончены.
Не дождавшись ответа, Сисси продолжала:
— Что касается Ромео и Джульетты, лорд Слэслоу, вы не считаете, что история эта закончилась довольно печально? Он отравился…
— Да-да, — проговорил Брэддон, улыбаясь и одновременно осматриваясь. Где мать? Если она в зале, то как лучше улизнуть?
Весть о расторгнутой помолвке мать восприняла, как и положено, очень тяжело. Вначале упала на диван и потребовала лекарств, но, когда Брэддон попытался выскользнуть из гостиной оставив ее с сестрами, она бодро вскочила на ноги и извергла на него поток упреков и претензий, основное содержание которых можно было бы сформулировать одной фразой: «Ты обязан жениться, и немедленно».
«Ладно, я женюсь. Но совсем не на той девушке, какую могла бы вообразить мать. Слава Богу, Мадлен не знакома ни с кем из моих приятелей. Теперь нужно быстро переговорить с Софи, а затем я смогу вежливо раскланяться и уйти с бала».
Похоже, весь Лондон теперь убежден, что Софи и Патрик женятся по любви. Брэддон считал, что благодаря его стараниям. Он действительно сделал все возможное, что было нелегко, поскольку в городе уже давно не случалось никаких сенсаций, а дюжина колонок светских сплетен в ежедневных газетах требовала пищи.
Неожиданно Брэддон насторожился, как собака, взявшая след. В дверях зала появились новобрачные.
— Мисс Сесилия, позвольте мне удалиться. — Брэддон отвесил глубокий поклон.
Так учила его мать — поклоны должны быть максимально низкими. Сисси с некоторым интересом наблюдала, как проплешина на его голове вначале опустилась, а затем поднялась. После чего решительно протянула ему руку:
— Милорд, не могли бы вы проводить меня к моей маме? — Оставаться одной посередине танцевального зала было просто неловко, а желания выходить замуж за Брэддона у Сисси было не больше, чем у него жениться на ней.
Брэддон невольно прикусил губу.
— Мисс Сесилия, я был бы рад это сделать, но в данный момент не могу. — Заметив ее удивленный взгляд, он поспешно добавил: — Ваша матушка разговаривает с моей, и… — Он смущенно замолк.
Сисси насмешливо улыбнулась. Она прекрасно понимала, что такое сварливая мать. А мать засидевшегося в женихах сына вряд ли очень уж отличается от матери засидевшейся в девках дочери.
Глаза Брэддона просияли.
— Может быть, вы предпочтете еще раз поздравить новобрачных? Я вижу, они только что вошли в зал.
— Мне было бы очень приятно это сделать, милорд, — произнесла Сисси с облегчением.
Брэддон протолкался вместе с ней к выходу и, прежде чем Сисси смогла опомниться, оставил ее наедине с Патриком Фоуксом, с которым она была, надо сказать, едва знакома.
— Извини нас, Патрик, мы на минутку, — проговорил Брэддон, увлекая Софи к колонне метрах в пяти от дверей.
Мешало сердце. Оно очень быстро колотилось, непонятно даже почему. Софи облокотилась о подоконник в том месте, где в ту памятную ночь в ее спальню влез Патрик, и сказала себе — кажется, уже в сотый раз, — что все делает правильно. На подоконнике, наверное, можно было бы увидеть царапины, оставленные лестницей, но она не приглядывалась.
По улице двигалась большая открытая повозка. Ее сопровождали двое. Это золотари, направляющиеся со своим грузом за город. Город постепенно просыпался. Скоро на Ковент-Гарден начнут прибывать торговцы фруктами, а в Спитлфилдс откроют магазины продавцы птиц. Девочкой Софи часто упрашивала няню сводить ее туда. Как это было замечательно — щеглы, крошечные жаворонки коноплянки, зеленушки. Она вспомнила ряды с птичьими клетками, и у нее неожиданно запершило в горле. Захотелось плакать.
— Глупости! — прошептала Софи. «Будь что будет. И нечего драматизировать, будто я Джульетта, которую насильно выдают за Париса». Последние две фразы она, разумеется, вслух не произнесла.
Софи обхватила плечи руками. Она желала его, очень желала. Хотела Патрика Фоукса так же, как Джульетта Ромео. Наверное, даже сильнее, потому что имела опыт блаженства.
Так о чем беспокоиться? Она уперлась лбом в холодное оконное стекло, разглядывая улицу за забором. Вот уже появились две повозки разносчиков. Они свернули за угол, в переулок, идущий параллельно особняку Бранденбургов. В утренней тишине процокали копыта лошадей, запряженных в фаэтон.
Будь это обычное утро, Софи позвонила бы в колокольчик, и горничная принесла бы горячего шоколада. Потом, прежде чем принять ванну, она бы поработала за столом пару часов. На несколько мгновений Софи тешилась мыслью позаниматься немножко турецкими глаголами, но в ушах звучали слова матери. Все это детские игры, недостойные замужней женщины. Вот из дома выплыла домоправительница посмотреть овощи в остановившейся у ворот повозке зеленщика.
«Мама смущалась, наверное, не меньше, чем я, — подумала Софи, прижимаясь лбом к холодному стеклу. — Но она дала мне хороший совет. Патрик никогда не узнает о моем знании иностранных языков». А вот в то, что она может не пустить Патрика к себе в постель, поверить было сложно, и потому эту часть материнского совета можно было смело отбросить. Софи почувствовала, что к щекам подкрадывается предательское тепло.
«Самое главное — ни в коем случае не показывать ему своих истинных чувств. Не дай Бог, он заподозрит, что я влюблена. Тогда невозможно будет играть роль искушенной женщины, которая с легкостью воспринимает все его уходы и приходы. Боже, не допусти, чтобы он догадался, мне не пережить такого унижения!» Софи поежилась.
— Никогда, никогда не скажу ему об этом, — прошептала она, затуманив дыханием оконное стекло. Это ее каким-то образом приободрило. Почувствовав вдруг, что ногам холодно, она пробежала обратно по лежащему у постели теплому ковру и скользнула под одеяло.
Когда Софи проснулась снова, ее спальня вся была залита солнечным светом. Она повернулась на бок и сонно заморгала, глядя на балдахин. Ей приснилась Италия. Последний раз такое с ней случилось четыре года назад во время изучения итальянского. Сон был коротенький и все время ускользал, как только она пыталась оформить его в сознании. Какой-то. бал-маскарад, где она была одета цыганкой в соломенной шляпе, завязанной под подбород ком. Софи состроила гримасу. С сегодняшнего дня действительно начинается своеобразный маскарад. И когда он закончится, неизвестно. Она протянула руку и дернула шнур, собираясь встать с постели.
Среда. Три часа пополудни. Элоиза Йорк с опаской оглядывала аристократов, собравшихся в церкви Святого Георгия на бракосочетание ее дочери. Скоропалительность этого брака могла вызвать нежелательные расспросы. Своих родственников они с Джорджем кое-как успокоили. С семьей Патрика Фоукса было проще — она состояла из троих: брат (Алекс), дядя и тетя. И все трое были на виду. Дядя Патрика, епископ, проводил обряд венчания, а тетя, Генриетта Колламбер, — своеобразная женщина, по возрасту далеко за семьдесят, — была удостоена чести находиться рядом с матерью невесты.
— Элоиза, перестаньте всматриваться, — произнесла Генриетта с непринужденностью престарелой женщины. — Здесь присутствуют абсолютно все. Не сомневаюсь, все убеждены, что это брак по любви, какой случается раз в сто лет. — Она чуть ли не загоготала.
Элоиза бросила на нее косой взгляд, пытаясь подавить нахлынувшую острую неприязнь. Рискнуть, что ли, и поставить эту старую каргу на место? Пожалуй, нет. Элоиза повернула голову к алтарю. Отрадно было то, что шафером Патрика выступает граф Слэслоу. Это должно приглушить всякие сплетни! Правда, у этого Мальчика кислое выражение лица, но, кажется, он всегда ходил с таким. Чем больше Элоиза обо всем этом размышляла, тем больше укреплялась в убеждении, что с Патриком Фоуксом Софи будет лучше.
Рядом стоял Патрик с братом. Если Брэддон почему-то нервозно переминался с ноги на ногу и постоянно одергивал сюртук, то эти двое неподвижно возвышались, как утесы.
В этот момент по церкви прошел короткий ропот, который всегда предваряет появление невесты. Между колонн появилась Софи, ее рука покоилась на руке отца.
С большим трудом Элоизе удалось уговорить ее надеть белое. И теперь, когда Софи шествовала рядом с отцом, ее платье излучало слабое бледное сияние. Она выглядела невинной, хрупкой, как будто пришелица из другого мира. Никто не мог бы даже заподозрить, что эта молоденькая девушка своими смелыми нарядами и свободным поведением в течение нескольких лет эпатировала лондонское общество. Наверное, никому, даже обладающему самым злым воображением, не могло бы сейчас прийти в голову обсуждать, почему этот брак заключается с такой неприличной поспешностью. Дивные янтарные локоны Софи сияющим потоком рассыпались по спине. Их украшали только несколько бутонов кремовых роз. Она казалась Снегурочкой из русской сказки и одновременно прекрасной королевой из ирландского любовного романа.
Софи была в длинных атласных перчатках, платье из того же атласа отливало жемчужным цветом. Длинную накидку, разумеется, несли. Рукава были короткими, корсаж скромным. Поначалу, когда мадам Карэм впервые показала ей платье, она чуть не застонала, боясь, что будет выглядеть как дама в летах.
И действительно, это было самое консервативное платье, какое Элоиза когда-либо видела на Софи с тех пор, как дочь начала появляться в свете. Но белошвейки мадам Карэм постарались, превратив его из традиционного в пленительно-волшебное. Мадам добавила к корсажу золотые брюссельские кружева, а также оторочила ими ниспадающую верхнюю юбку и границу, обозначающую переход к шлейфу. Кружева ласково оттеняли кремовую кожу Софи, подчеркивая закругления грудей, и чуть удлиняли ее стройные ноги.
Да, мадам Карэм знала, как сделать, чтобы женщина выглядела обворожительной. Золотистые кружева великолепно гармонировали с волосами Софи.
Глаза она подняла только у алтаря и, встретившись взглядом с Патриком, порозовела. А у того буквально перехватило дыхание.
Разумеется, он знал, почему женится на Софи Йорк. В этом не было сомнения. Потому что до сей поры никогда и ни к кому не испытывал столь острого и неизменно глубокого желания.
Епископ Фоукс нахмурил кустистые брови и предложил жениху взять руку невесты. Он согласился провести эту службу ради памяти покойного брата, отца Патрика, которому в свое время — мальчики доставили немало хлопот. «Но сейчас брат был бы, наверное, счастлив, — подумал Ричард Фоукс. — Я ведь всегда ему советовал: пожени обоих, и они утихомирятся. Вместо этого он отправлял их то на континент, то на Дальний Восток, всякий раз радуясь, когда они возвращались целыми и невредимыми. Брат так и не увидел мальчиков женатыми. Ладно, пришло время начинать церемонию».
Ричард украдкой поправил высокую епископскую шапку, которая имела тенденцию сползать назад.
— Возлюбленные братья и сестры, — произнес нараспев епископ, — мы собрались здесь перед лицом Господа Бога нашего…
Софи затрепетала, глубокий голос епископа оторвал ее от размышлений. Прикосновение Патрика пробудило в ней целую гамму эмоций. Ей вдруг захотелось стремглав бежать из церкви, потому что жизнь впереди начала казаться серой и бесплодной, полной страданий и смятения от сознания, что муж развлекается с другими женщинами.
Привычно проговаривая традиционные слова брачной церемонии, Ричард заметил, что жених все еще держит руку невесты. А следовало бы отпустить. Впрочем, ладно. Скорее всего это будет воспринято как еще одно проявление страстной любви. Им это не помешает, поскольку в воздухе отчетливо пахнет скандалом.
Епископ задумчиво рассматривал племянника: «Боже правый, какие у Патрика забавные брови, прежде я этого не замечал. Они кажутся насмешливо изогнутыми даже сейчас, когда он находится в этом священном месте».
Наконец он повернулся к Софи:
— Согласна ли ты взять этого человека в мужья, чтобы жить с Ним вместе…
Софи опять вспомнила мать, ее слезы, и внезапно в ее сознании быстро пронеслась вся ложь, какую она по просьбе отца говорила матери, многократно обеспечивая ему алиби. Ложь и обман, ложь и обман — вот на чем строится брак.
Рука Патрика напряглась, как будто он знал, о чем она думает. Его глаза улыбались. Они улыбались ей, эти милые черные, очень черные глаза с небольшими лучиками в углах.
Софи выпрямила спину и отчетливо произнесла:
— Согласна.
«Замечательно, — подумал Ричард. — Наконец-то Патрик женится. Причем на девушке из хорошей семьи».
Ему нравилось бледное лицо Софи, ее дрожащие пальцы, когда она положила руку на Библию. Невесты все должны быть маленькие и кроткие. Да, маленькие и кроткие — именно такой тип невесты Ричард считал самым лучшим. Он захлопнул молитвенник и провозгласил:
— Объявляю вас мужем и женой, — успев при этом ловко поправить шапку. Губы Софи зашевелились, но никакого звука не возникло. — Теперь можешь поцеловать жену.
Патрик повернул Софи лицом к себе. Он был очень доволен. Все прошло нормально. У него было сейчас такое же чувство, как тогда, во время покупки в Балтиморе клипера, построенного новой американской компанией. И действительно, корабль с честью выдержал ураган неподалеку от берегов Тринидада и теперь отправлялся в пятое плавание.
Ее голубые глаза были темными, почти черными. На мгновение Патрика испугала скрытая в них холодноватая сдержанность. Он притянул Софи к себе и наклонил голову. Она пассивно подставила ему свои прохладные, не отвечающие губы.
Но нет, разве это любовь, из-за которой спешат обвенчаться? Не такой поцелуй должен быть, совсем не такой. Он прижал невесту плотнее, ладони заскользили по спине, губы стали более требовательными. Неожиданно ее губы смягчились, она расслабилась и прижалась в нему. Ее прерывистое дыхание моментально зажгло в его крови огонь. Голова закружилась, а по всему телу распространилась волна сладостного тепла.
Отстранившись, они несколько секунд смотрели друг на друга как завороженные. Патрик, тяжело дыша, с трудом приходил в себя. Софи тоже волновалась. Заметил ли кто-нибудь, как у нее подгибаются колени?
По церкви прошел неясный ропот. Аристократы к такому не привыкли. Обычно врачующиеся пары быстро разворачивались и под звуки труб. шли вдоль рядов. О том, чтобы так смотреть друг на Друга не могло быть и речи.
— Восхитительно! — произнесла леди Пенелопа Ластер, обращаясь к своей приятельнице.-Просто экстаз какой-то. Я уже склонна думать, что это действительно брак по любви.
— Пенелопа, не будь такой наивной, — отозвалась ее спутница свистящим шепотом. — Когда около месяца назад я обнаружила их в пустой гостиной, он смотрел на нее точно так же. Но поверьте мне, к любви это не имеет никакого отношения. Впрочем, вы этого, конечно, можете и не знать, поскольку никогда не были замужем… — Спохватившись, что сказала лишнее, Сара Престлфилд не закончила фразу.
Пенелопа бросила на приятельницу злой взгляд. «Значит, побывав замужем, Сара считает, что прекрасно разбирается в любви. При этом вдовствует уже лет пятьдесят, не меньше. Да я бы на пари могла съесть свою шляпу, если бы выяснилось, что лорд Прест-филд когда-нибудь смотрел на нее так, как Патрик Фоукс на свою невесту».
— Можешь говорить все что угодно, Сара, но мне они кажутся парой романтических влюбленных.
Леди Престлфилд поджала губы.
— Прошу тебя, Сара, ответь мне, — продолжала Пенелопа, возбуждаясь. — Неужели ты веришь, что женщина, находясь в здравом уме — подчеркиваю, любая женщина, — выберет не Патрика Фоукса, а Слэслоу?
Сара страдальчески поморщилась:
— Пенелопа, ты не учитываешь, что Слэслоу граф и ни одна женщина, находясь, как вы изволили заметить, в здравом уме, не отвергла бы его, предпочтя красавчика Фоукса. Пусть даже и богача.
Теперь новобрачные уже почти дошли до их ряда. Они держались очень близко друг к другу — гораздо ближе, чем это требуется по этикету. Видно, Патрик Фоукс как-то по-особому держал руку. Это еще больше укрепляло уверенность Пенелопы.
Граф Слэслоу шел следом за своей бывшей невестой. Боже, до он похож на бульдога! Пенелопа поежилась. По ее мнению, Патрик со своими пронзительными глазами не шел ни в какое сравнение с пухлым благодушно-любезным Брэддоном. При чем тут титулы, при чем богатство, когда Патрик Фоукс источает такие флюиды чувственности.
— Надо же, — заметила леди Престфилд. — Видишь, вон Эрскин Дьюлэнд. А я слышала, доктора приговорили его к инвалидному креслу.
Пенелопа некоторое время следила за Эрскином (Квиллом, как его называли друзья), по лицу которого нельзя было сказать, что ходьба требует от него каких-то усилий, а затем снова переключила внимание на новобрачных. Массивные церковные двери отворились, и супруги Фоукс, перед тем как начать спускаться по мраморным ступеням, на несколько секунд остановились. Она наблюдала их со спины. В лучах ленивого зимнего солнца Софи как бы вся зажглась бледно-золотистым пламенем, а Патрик по контрасту с ее летним сиянием превратился в окутанного туманом зимнего бога. Пенелопа видела, что он наклонился снова поцеловать невесту, теперь уже жену.
— Как хотите, Сара, — снова заговорила Пенелопа Ластер, — но я решительно настаиваю, что это брак по любви! И больше никаких возражений по этому вопросу выслушивать не намереваюсь.
Плотно сжатые губы Сару слегка испугали. Пенелопа вообще-то была женщиной мягкой, но в некоторых случаях ей лучше было не перечить.
— Хорошо, Пенелопа, хорошо, — прошептала Сара и погладила руку приятельницы. — Я согласна с тобой. Конечно, согласна. Вот и Мария тоже, посмотри, она вытирает слезы. — Графиня Мария Сефтон была одной из самых влиятельных дам в лондонском высшем свете.
Вот так Патрику Фоуксу удалось покорить признанную лондонскую красавицу, заставить ее отвергнуть жениха, своего близкого приятеля, и тут же самому на ней жениться. Причем совершенно безнаказанно. Лондонский свет не только не отвернул от них носы, не только не стал шептать вслед злобные комментарии, а совсем наоборот — преисполнился необыкновенного благодушия. Патрик и Софи, такие милые, прекрасные дети! Влюбленные — что с них возьмешь.
Брэддон мужественно переживал потерю. Вечером, на балу в честь бракосочетания, к нему протолкался лорд Уинкл и поинтересовался, каково это, когда близкий приятель уводит от тебя невесту.
— Так они же как Ромео и Джульетта, — проговорил он без злобно. — Неужели мне надо было стоять у них на пути? Понятное дело, я не смог. Это ведь как у Тристана… — Он начал судорожно вспоминать, какие еще произведения о любви они проходили в школе.
— Как у Тристана и Изольды? — пришла на помощь мисс Сесилия Коммонвилл, повсеместно известная как Сисси.
— Да, верно, — благодарно улыбнулся Брэддон.
— Хотя, пожалуй, это пример не столь романтической любви, как у Ромео и Джульетты, — добавила Сисси, уточняя. — Потому что Тристан приходился Изольде[11] дядей. Можно было бы вспомнить еще одну знаменитую пару влюбленных, Абеляра и Элоизу, но я припоминаю, что с Абеляром случилась какая-то неприятность, так что на них, наверное, тоже ссылаться не стоит[12].
Глаза Брэддона остекленели. Сисси была довольно милой девушкой. Правда, далеко не юной и говорила с каким-то странным придыханием, а так вообще ничего. Неделю назад он вполне мог бы рассматривать ее как возможную невесту, но теперь все поиски закончены.
Не дождавшись ответа, Сисси продолжала:
— Что касается Ромео и Джульетты, лорд Слэслоу, вы не считаете, что история эта закончилась довольно печально? Он отравился…
— Да-да, — проговорил Брэддон, улыбаясь и одновременно осматриваясь. Где мать? Если она в зале, то как лучше улизнуть?
Весть о расторгнутой помолвке мать восприняла, как и положено, очень тяжело. Вначале упала на диван и потребовала лекарств, но, когда Брэддон попытался выскользнуть из гостиной оставив ее с сестрами, она бодро вскочила на ноги и извергла на него поток упреков и претензий, основное содержание которых можно было бы сформулировать одной фразой: «Ты обязан жениться, и немедленно».
«Ладно, я женюсь. Но совсем не на той девушке, какую могла бы вообразить мать. Слава Богу, Мадлен не знакома ни с кем из моих приятелей. Теперь нужно быстро переговорить с Софи, а затем я смогу вежливо раскланяться и уйти с бала».
Похоже, весь Лондон теперь убежден, что Софи и Патрик женятся по любви. Брэддон считал, что благодаря его стараниям. Он действительно сделал все возможное, что было нелегко, поскольку в городе уже давно не случалось никаких сенсаций, а дюжина колонок светских сплетен в ежедневных газетах требовала пищи.
Неожиданно Брэддон насторожился, как собака, взявшая след. В дверях зала появились новобрачные.
— Мисс Сесилия, позвольте мне удалиться. — Брэддон отвесил глубокий поклон.
Так учила его мать — поклоны должны быть максимально низкими. Сисси с некоторым интересом наблюдала, как проплешина на его голове вначале опустилась, а затем поднялась. После чего решительно протянула ему руку:
— Милорд, не могли бы вы проводить меня к моей маме? — Оставаться одной посередине танцевального зала было просто неловко, а желания выходить замуж за Брэддона у Сисси было не больше, чем у него жениться на ней.
Брэддон невольно прикусил губу.
— Мисс Сесилия, я был бы рад это сделать, но в данный момент не могу. — Заметив ее удивленный взгляд, он поспешно добавил: — Ваша матушка разговаривает с моей, и… — Он смущенно замолк.
Сисси насмешливо улыбнулась. Она прекрасно понимала, что такое сварливая мать. А мать засидевшегося в женихах сына вряд ли очень уж отличается от матери засидевшейся в девках дочери.
Глаза Брэддона просияли.
— Может быть, вы предпочтете еще раз поздравить новобрачных? Я вижу, они только что вошли в зал.
— Мне было бы очень приятно это сделать, милорд, — произнесла Сисси с облегчением.
Брэддон протолкался вместе с ней к выходу и, прежде чем Сисси смогла опомниться, оставил ее наедине с Патриком Фоуксом, с которым она была, надо сказать, едва знакома.
— Извини нас, Патрик, мы на минутку, — проговорил Брэддон, увлекая Софи к колонне метрах в пяти от дверей.