Джеймс Элоиза. Полночные наслаждения

   — Этого ты предотвратить все равно не сможешь, — прошептала Софи. — Теперь ты окончательно меня возненавидишь. — Из ее прекрасных глаз брызнули слезы и потекли по щекам.
   Сердце Патрика дрогнуло. Она, должно быть, бредит. Он наклонился и начал осушать поцелуями ее лицо.
   — Что ты говоришь, Софи! Как можно тебя возненавидеть? Разве ты не знаешь, как сильно я тебя люблю?
   Софи поморщилась:
   — Больно.
   Только когда Симона протянула ему другую салфетку, Патрик понял, что у него в руках уже горячая.
   Это продолжалось несколько часов. Временами Софи открывала глаза и произносила что-то невразумительное, связанное с тем, как сильно он ее ненавидит, а затем снова погружалась в беспамятство. А Патрик тем временем продолжал обтирать ей лицо. Каждые полчаса он отправлял за доктором Ламбетом лакеев.
   Когда дверь наконец отворилась, Патрик так посмотрел на входящего доктора, что у любого другого, наверное, дрогнули бы нервы, но только не у Ламбета. Ему постоянно приходилось иметь дело с раздраженными родственниками пациентов. Вот, буквально только что принял у виконтессы пятую дочь. О реакции папаши не стоит и вспоминать.
   Не обращая внимания на Патрика, доктор Ламбет деловито приблизился к постели Софи и двумя пальцами прикоснулся ко лбу.
   — Жар, — задумчиво проговорил он, затем повернулся к Патрику. — Схваток еще не было?
   — Каких схваток? — не понял Патрик. — Ей же еще два месяца.
   — У вашей супруги ожидается выкидыш, — сухо бросил доктор. Разводить сантименты времени сейчас не было.
   — Выкидыш? — Патрику показалось, что в его сердце вонзили кинжал. — С чего вы взяли?
   — Я осматривал ее сегодня утром. — Доктор не стал вдаваться в объяснения и, увидев, что Патрик открыл рот, чтобы задать какой-то вопрос, предупреждающе поднял палец. Сосчитав пульс, он влил Софи в рот обильную дозу настойки опия. Теперь я вынужден просить вашу светлость покинуть комнату.
   Патрик не сдвинулся с места. В своей многолетней практике доктору Ламбету приходилось встречать мужей различного типа, но этот выглядел настоящим дьяволом. Что там случилось, он толком не понял, но история с падением молодой герцогини ему не понравилась.
   Прошла минута, другая. Патрик встал.
   — Я предпочел бы остаться здесь. — Он сделал шаг назад.
   Доктор пожал плечами. Быстрыми решительными движениями он сбросил с Софи одеяло и поднял рубашку. Скосил глаза на Патрика. Тот напряженно следил за его действиями. Беглый осмотр показал, что воды уже отошли. Значит, теперь недолго.
   Он развернулся, готовясь к неприятному разговору с мужем, чье лицо стало сейчас очень бледным. Однако мужчинам в комнате роженицы находиться не положено.
   — Я вынужден настаивать, чтобы вы вышли, — произнес доктор Ламбет твердо.
   Патрик метнул в сторону доктора горящий взгляд.
   — Почему?
   — Ваше присутствие нежелательно, — напрямик заявил Ламбет. — Мне сейчас необходимо сосредоточиться. Роженица находится в полубессознательном состоянии, у нее жар.
   — Доктор, постарайтесь сохранить ребенка, — тихо буркнул Патрик. — Все-таки семимесячный…
   — К сожалению, он уже мертв, — решительно произнес Ламбет.
   Патрик вздрогнул, как от удара плетью.
   — Я не буду ничего делать. Только постою. Вон там. — Патрик показал на стену.
   — Нет.
   Патрик посмотрел на доктора и понял, что нужно подчиниться.
   — Жизнь моей жены в опасности?
   — Не думаю, — спокойно ответил Ламбет, бросив взгляд на пациентку. — С учетом того, что плод не успел полностью развиться, роды для ее светлости не должны быть слишком болезненными.
   Патрик облизнул пересохшие губы и направился к двери.
   — Я хочу увидеть младенца, — хрипло произнес он, обернувшись. — Когда он родится.
   — Зачем это вам, ваша светлость? — Доктор Ламбет насупился. — Если это был наследник, я обязательно сообщу.
   Глаза Патрика вспыхнули.
   — Черт возьми, при чем здесь пол ребенка! Я просто хочу его увидеть, доктор. Ведь Софи сейчас в таком состоянии, что не сможет… — Он на секунду замолк. — Потом она захочет знать, как выглядел ее ребенок. Понимаете?
   Доктор Ламбет позволил себе слабо улыбнуться. Такого от супругов пациенток ему еще слышать не доводилось.
   — В нужный момент я пошлю за вами, ваша светлость, — мягко проговорил он, провожая Патрика к двери.
   Патрик оцепенело спустился вниз. Присел у подножия лестницы и зачем-то ощупал то место, куда несколько часов назад упала Софи. Потом поднялся и стоял, как будто превратившись в соляной столб. Из ступора его вывело появление одетой в белое сестры, которая, сделав реверанс, в сопровождении Клеменса поспешила наверх.
   «Боже мой, зачем я начал на нее кричать! Но ведь я не предполагал, что у нее жар, что она плохо себя чувствует». Не зная, куда себя деть, Патрик прощел в библиотеку, налил себе бренди и надолго застыл над ним.
   А затем начал ходить туда-сюда, по одной и той же полоске ковра, от дубового книжного шкафа до отцовского бюро и обратно. Час, два… Все время задавая один и тот же вопрос: «Почему я себя не сдерживал? Почему не осознавал, что жена в горячке? Ведь я знал, что она никогда не применяет румяна!»
   К тому времени, когда раздался негромкий стук в дверь, Патрик чувствовал себя постаревшим по крайней мере лет на двадцать, полностью опустошенным, задавленным ненавистью к себе. На пороге стояла сестра Мейдерс и с опаской смотрела на него. Ей уже успели рассказать (она пила чай со слугами), что герцог очень сильно накричал на жену, так что она не выдержала и потеряла сознание, упав с лестницы. От такого изверга можно ожидать чего угодно.
   — Ваша светлость… — Сестра замолкла. Ей еще ни разу не приходилось встречаться с отцом, который желал посмотреть на мертвого ребенка. Она приносила отцам сыновей, объявляя, что у них родился «замечательный наследник», или дочерей, «прекрасных, крошечных существ». Но сейчас этот опыт ей вряд ли мог пригодиться.
   — Девочка, — наконец произнесла она.
   Патрик быстро взял из ее рук крошечный сверток и отрывисто бросил:
   — Идите.
   Сестра Мейдерс с облегчением упорхнула обратно наверх, собираясь сказать доктору, что забирать бедного мертвого младенца пусть посылает кого-нибудь другого. Она идти туда боится, потому что это не человек, а какой-то дьявол. Одни брови чего стоят! Сестра Мейдерс поежилась, с восхищением предвкушая, как она расскажет об этом завтра утром матери.
   Оставшись один, Патрик уселся в свое любимое кресло и развернул пеленку. Крошечное личико было очень белое, как свежевыпавший первый снег. Он сидел очень долго, вглядываясь в лицо дочери, затем поднялся и медленно направился к двери. Сейчас ему можно было дать не тридцать лет, а все девяносто.
   Окончательно Софи пришла в себя только через четыре дня. Рука нервно задвигалась по животу — он был отвратительно плоским. Все ушло, ушло, как будто ребенок там никогда и не находился, не ударял ножками, плавая в своем маленьком домике.
   Рядом, внимательно разглядывая стену напротив, в кресле сидел Патрик. Момент, которого он все эти дни страшился, пришел. Она смотрела перед собой, не видя его, и по ее щекам медленно стекали слезы.
   Патрик опустился на колени, взял ладони жены и зарылся в них лицом.
   Софи молча смотрела на мужа, роняя на него одну за другой слезинки.
   — Извини, Софи. — Слова приходили откуда-то из самой глубины души. — Знаю, что никогда не смогу возместить тебе эту потерю, но поверь, я скорблю невероятно.
   Лицо Софи чуть оживилось.
   — Выходит, ты хотел ребенка?
   Патрик поднял голову, и она с ужасом осознала, что его щеки мокры от слез.
   — Хотел ли я ребенка? — Он горько усмехнулся. — Да я безумно его хотел. Понимаешь, безумно. И сам не знаю, почему сказал тогда Брэддону эти жестокие слова. Разумеется, это была неправда, потому что все время я только и думал что о ребенке.
   Софи сглотнула.
   — Извини, Патрик. Я не знаю, что в моих действиях было неправильно.
   — О чем ты говоришь?
   — О ребенке, нашем ребенке. Не знаю, что я такого сделала, что он умер. — Софи вырвала руки и стала нервно теребить край одеяла.
   Взгляд Патрика ее испугал.
   — Это не ты что-то сделала неправильно, — прошептал он, — а я. Это я напугал тебя. Это из-за меня ты упала с лестницы.
   — С какой лестницы? — Оказывается, Софи ничего не помнила.
   — Ты упала на лестнице, — медленно проговорил Патрик. — Упала, и потом у тебя случился выкидыш. — Он немного помедлил. — И виноват в этом я.
   Софи отрицательно замотала головой.
   — Нет. Насчет лестницы я ничего не знаю, но ребенок погиб раньше. Я почувствовала это еще до того, как меня осмотрел доктор Ламбет. Наш ребенок… он перестал шевелиться.
   — Она, — автоматически поправил ее Патрик.
   — Она?
   — Софи, у нас с тобой была девочка. Милая маленькая девочка. Ты хочешь сказать, что ее гибель с падением с лестницы не связана?
   Она кивнула.
   Патрик уронил голову на одеяло, и из его груди вырвалось приглушенное мучительное рыдание.
   — О, дорогой, не надо, не надо! — Она обняла его за плечи. — Мы в этом не виноваты. Наша доченька… наверное, она просто была не готова жить в этом мире.
   Патрик долго оставался неподвижным, наслаждаясь давно утраченной (ему уже казалось, что навсегда) близостью Софи. Сейчас в его сердце ощущение острой радости смешивалось с горем. Но это было небезнадежное горе — горе с просветом впереди.
   — Лежи, тебе надо набираться сил.
   — Ты ее видел? — тихо спросила Софи.
   — Видел. Она была похожа на тебя. — Патрик осторожно вытер жене слезы. — Я сказал ей, как сильно ты ее любила.
   Софи снова заплакала. Патрик сел на край постели и пробежал руками по волосам любимой.
   — Я завернул ее в свой кашемировый шейный платок.
   Софи подняла дрожащую руку и потянула Патрика за плечо.
   Дождавшись, когда он приляжет рядом, она со вздохом зарылась лицом в его плечо.
   — Где она?
   — Похоронена на нашем семейном кладбище, — тихо сказал Патрик. — Это сделали Алекс и Шарлотта, тебя я оставлять не хотел. Она лежит рядом с моей матерью. — Он потерся щекой о ее мягкие волосы. — Мама очень любила детей.
   Софи сильнее прижалась к нему.
   — Ты дал ей имя?
   — Я подумал, что будет лучше, если мы сделаем это вместе. Он не стал объяснять, что священник вряд ли бы окрестил мертворожденного ребенка и что даже для того, чтобы похоронить их дитя на освященной земле, Алексу пришлось привезти из Лондона Дэвида Марло, потому что местный викарий отказался.
   — Алекс с Шарлоттой прислали письмо. Завтра они приезжают в Лондон. Дэвид провел поминальную службу по нашему ребенку. Ты ведь помнишь Дэвида?
   Софи кивнула. Конечно, она помнила Дэвида, милого кареглазого викария, школьного приятеля Брэддона и Патрика.
   А затем она снова заплакала. Ее тело все сотрясали рыдания, и Патрик ничего не мог поделать. Только гладил волосы и бормотал нежные ласковые слова.

Глава 27

   Следующие несколько недель Софи оставалась в постели, послушно съедая легкие блюда, которые с большой любовью готовил для нее Флоре. Долгие часы с ней проводил Патрик. Читал отрывки из ее любимых романов, колонки новостей из «Морнинг пост» и международные новости из «Тайме». По правде говоря, Софи его почти не слушала. Следить за сюжетом удавалось всего несколько минут, а дальше она погружалась в воспоминания. Когда по ее щекам начинали струиться слезы, Патрик откладывал книгу и прижимал жену к себе.
   Мать навешала ее каждый день, давая изрядный заряд бодрости. Отец посетил лишь однажды. Вошел на цыпочках и молча встал у постели.
   — Жаль, что у тебя нет сестры, с ней тебе было бы легче все это перенести.
   Софи посмотрела на Него сухими глазами.
   — Папа, не надо жалеть о том, чего нет.
   — Знаешь, мы с твоей матерью наделали в жизни очень много ошибок. В основном-то, конечно, виноват я, дурак.
   Софи улыбнулась вымученной улыбкой. Боже, как она мечтала услышать от отца эти слова! А теперь, когда такое наконец случилось, обнаружила, что ей это чуть ли не безразлично.
   — Если вы с мамой поладили, это чудесно, папа, — прошептала она.
   Джордж постоял еще немного, а затем тихо покинул комнату.
   Наконец кровотечение прекратилось, и доктор Ламбет разрешил ей вставать.
   Софи равнодушно залезла в дымящуюся паром ванну, избегая смотреть на свое тело. Она его ненавидела. Дочку не смогла выносить. Какой позор!
   Симона начала намыливать мочалку, а Софи неподвижным взглядом уперлась в стену.
   Патрик вошел, как раз когда камеристка только поставила Софи на ноги, завернув в толстое полотенце. Та двигалась, как сомнамбула, кажется, даже не заметив появления мужа.
   Он кивком удалил Симону, а затем, усадив Софи на обитый бархатом табурет перед камином, начал вытирать ее длинные волосы. Апатия жены его тревожила, однако доктор Ламбет сказал, что это нормальная реакция на потерю ребенка. Но что знает этот доктор? Для полной жизни, энергичной Софи это было совершенно ненормально. Каждый раз, когда Патрик йидсл се застывшее лицо и пустые глаза, в его сердце закрадывался страх.
   Сейчас он говорил о том о сем, пока его не прервал тихий голос Софи:
   — Я хочу поехать туда… увидеть могилу. Патрик еще интенсивнее занялся ее волосами.
   — Завтра утром мы поедем в Даунз.
   — Я хочу поехать сейчас, — настаивала Софи. — И… одна.
   Сердце Патрика защемило. Он уронил полотенце и опустился перед ней на колени.
   — Прошу тебя, Софи, не отгораживайся от меня. Не надо. — Горло сдавил мучительный спазм.
   — Я не отгораживаюсь от тебя, Патрик. — Софи говорила совершенно спокойно. Ей казалось, что она смотрит на него через густое облако. — Мне просто нужно пойти на могилу в первый раз одной.
   — Почему?
   — Потому, что я ее мать. Вернее, была.
   — А я отец.
   — Я долго носила ее в своем теле! — воскликнула Софи. — И должна попросить прощения.
   — За что?
   — Я… — Она заволновалась. — Это было мое тело, как ты не понимаешь.
   — Нет, не понимаю, — хмуро ответил Патрик. — О чем ты говоришь?
   На глаза Софи вновь навернулись слезы. Хрупкая плотина, с таким трудом воздвигнутая на их пути, сломалась:
   — Это моя вина, что мы ее потеряли, моя.
   — Никакой твоей вины тут нет. — Патрик нежно погладил ее щеку.
   Софи отвернулась.
   — Все равно я хочу поехать туда одна. Мне это нужно.
   — Но ты ни в чем не виновата! — Патрик легонько встряхнул ее за плечи. — Софи, ты сама говорила, вспомни: она не была готова к жизни. И это совершенно правильно. Твое тело здесь ни при чем. Она у нас была очень хрупкая.
   Патрик поднял жену на руки, перенес к креслу и начал баюкать, как ребенка.
   — Она знала, что я не хотела се. — Софи всхлипнула. — Знала.
   — Как ты можешь говорить такое! Ты хотела ее настолько сильно, что не позволяла мне даже прикоснуться к себе.
   — Я боялась, — подала голос Софи после долгой паузы. — Боялась потерять ребенка.
   — Вот видишь! А говоришь, что не хотела.
   — Ты проводил время с любовницей и перестал заходить ко мне в спальню. А я знала, что у нас другого ребенка не будет. Да, я хотела ее, но все же порой мне в голову приходили ужасные мысли, что если бы я не забеременела, то ты иногда заходил бы вечерами ко мне… — Из ее горла вырвалось сдавленное рыдание. — Это были греховные мысли. Мне нужно было принимать жизнь, какая она есть, и быть благодарной тебе хотя бы за этого ребенка.
   Патрик ошеломленно сжимал жену в объятиях.
   — Но у меня нет и не было никакой любовницы.
   — Может быть, тебе просто наскучило заниматься со мной любовью, — проговорила Софи, как будто в трансе.
   — Это не так. Мы обязательно заведем еще одного ребенка. — Напряженный голос Патрика сливался с рыданиями Софи.
   — Ты устал от меня, — продолжала она, всхлипывая, — я тебе надоела. И конечно же, детей у нас больше не будет, потому что в наследнике ты не заинтересован. Сам об этом говорил. Когда я забеременела, какая-то часть моего существа не желала этого ребенка, потому что его появление означало конец… — Она осеклась.
   — Софи, — глухо сказал Патрик, — к чему такие слова? А если я скажу, что лежал ночами в своей спальне и мучился от невозможности войти к тебе? Что пока ты носила ребенка, я сходил с ума от желания? Так что же может заставить меня перестать желать тебя после его рождения?
   Софи не сразу нашлась что ответить. Прежде у нее все так хорошо сходилось.
   — Но… но в последний месяц, по крайней мере пять раз в неделю ты вообще не ночевал дома. — Она снова всхлипнула, вспомнив пролитые в одиночестве слезы. — И не думай, что я не знаю о черноволосой красавице.
   Опять наступило молчание.
   — Но я тебя не виню. — Софи неожиданно встрепенулась. — Мне все было известно еще до замужества. Единственное, чего я тогда не понимала, это насколько будет больно.
   Руки Патрика напряглись так сильно, что она охнула и замолчала.
   — Это неправда. — Он приподнял ее подбородок и заглянул в глаза. — Бог свидетель, с того первого поцелуя на балу у Камберлендов я ни разу не подумал о другой женщине. — Софи расширила глаза. — И никого, разумеется, у меня с тех пор не было. Черноволосой в том числе. Других женщин я даже не замечал, пойми ты это, ради Бога! Думал только о тебе, о твоем теле. Софи, ты ошиблась, приняв меня за повесу. Честно говоря, я никогда им не был.
   Софи молчала.
   — Ты хочешь сказать, что по-прежнему…
   — Боже мой, конечно, да! — хрипло воскликнул Патрик и конвульсивно сжал ее в объятиях.
   Софи устроила голову у него на плече. «Он меня хочет, — это единственное, что она усвоила. — Все еще хочет, он сам только что сказал. Значит, когда я полностью поправлюсь, он придет ко мне в спальню, и… мы сможем иметь другого ребенка». — Струны, туго натянутые внутри, начали постепенно расслабляться.
   — Ты действительно говоришь это серьезно? — Ее голос был приглушен его рубашкой. — Ты действительно хочешь любить меня? Тебе не наскучило?
   — Наскучило! Ради Бога, Софи, с чего ты это взяла?
   — Но я думала, что у тебя есть любовница. Ты очень часто не ночевал дома.
   — Не ночевал, это верно. Потому что занимался самоистязанием. — Он не мог заставить себя задать вопрос о ее поездках по четвергам с Брэддоном.
   — Зачем же тебе надо было себя мучить? — прошептала Софи. — Я… я все время тебя ждала.
   Патрик почувствовал, что ему не хватает воздуха. Что ей сказать на это? «Я избегал тебя, потому что знал, что ты меня не любишь?» — Но сейчас такой ответ казался ему почему-то смехотворным.
   — Сам не знаю, зачем я это делал, — признался он с грустью. — Но других женщин у меня не было. В этом я клянусь тебе, Софи. Большую часть времени я проводил, гуляя по улицам, иногда задерживался в своей конторе в порту.
   Теперь Софи понимала, что это правда.
   — Я очень этому рада, — еле слышно выговорила она. — Даже если… это не будет длиться вечно, все равно…
   — Господи, Софи! Что заставляет тебя думать, что я такой презренный тип? Что ты слышала обо мне?
   — Ничего определенного, поверь мне. Просто я знала, чего следует ожидать от мужчин. Знала, что одной женщиной ты удовлетвориться не сможешь, такова уж ваша природа. Но женой-скандалисткой становиться не хотела, — добавила она поспешно. — Ты уходил из дома, когда хотел, — я тебе слова не говорила.
   Патрик стиснул зубы.
   — Это, конечно, правда. Я думал, тебе все безразлично.
   — Просто я не хотела, чтобы ты чувствовал себя, как в капкане.
   — Нет, милая, я совсем не такой, как твой отец. А ты не похожа на свою мать. Если мне удастся дожить до восьмидесяти четырех лет, то и тогда я не перестану тебя желать. Понимаешь? И еще, после того как ты окончательно придешь в себя, у нас будет одна постель на двоих, вторую я прикажу выбросить. Не возражаешь?
   — Разве обязательно выбрасывать?
   — Обязательно, — горячо отозвался он. — Потому что я хочу спать с тобой каждую ночь. Софи, мы ведь еще не наговорились.
   И снова Патрик не спросил о Брэддоне. «Мы обсудим это обязательно, — говорил он себе, — о когда она достаточно поправится, и я тоже не буду чувствовать себя таким разбитым и с большим спокойствием смогу выслушать ее признание».
   Патрик наклонил голову и покрыл поцелуями ее лицо.
   — Признаюсь, я был большим идиотом. Прости меня за это. И позволь в течение хотя бы следующих шести лет постоянно спать с тобой в одной постели.
   Она погладила его по щеке.
   — Да. Конечно, да. — После этого их губы сомкнулись, впервые за несколько месяцев.
   Наконец Патрик отпрянул и посмотрел в ее влажные глаза.
   — Софи, я должен тебе сказать еще кое-что.
   Она насторожилась.
   — Это неправда, что я не хочу детей. Хочу, причем больше, чем могу выразить словами.
   Некоторое время тишину нарушало только биение их сердец. — Тогда почему же ты был таким жестоким? Почему говорил такие страшные слова?
   — Из-за матери. — Патрик откашлялся. — Ее смерть так на меня подействовала, что я поклялся никогда не подвергать свою жену такой смертельной опасности. Пусть лучше у меня вообще не будет детей. Знал, что это глупости, но ничего не мог с собой поделать. И действительно заставил себя не хотеть детей. Так продолжалось, пока я не встретил тебя.
   Софи обняла его за шею.
   — Но с тобой мне бы очень хотелось иметь детей, — прошептал Патрик. — И они у нас будут. Конечно, волноваться за тебя я не перестану, но мы будем иметь детей, сколько ты захочешь — троих, четверых или даже десятерых. — Он улыбнулся.
   Софи прижалась к его груди. «Он желает меня и хочет иметь детей. Этого достаточно, более чем достаточно».
   — Я люблю тебя, — вырвалось у нее. — Люблю. Патрик отпрянул.
   — Софи, тебе не следует произносить такие слова, только что бы сделать мне приятное. Ты думаешь, я не знал о твоих чувствах?
   «Он знал о моих чувствах? — удивилась Софи. — Знал о том, что я его люблю, и устраивал весь этот маскарад?» Она попробовала обидеться, но у нее ничего не получилось. Она его любила. Да, любила своего мужа неистово, безумно, беспомощно.
   Патрик в этот момент чувствовал, как будто его сердце разрезают на части. Все это время он мечтал услышать эти слова, и вот сейчас обнаружил, что не хочет, чтобы она их произносила. Он не хотел любви, которая на самом деле была не любовью, а благодарностью за обещание иметь ребенка. Да, потеря ребенка их сблизила, но не нужно называть это любовью. Он жаждал, чтобы она почувствовала к нему ту же самую неистовую, сумасшедшую любовь, какую он испытывал к ней.
   — Софи, — сказал Патрик, пригладив ее волосы,
   Она ждала, но он не проронил больше ни слова, просто гладил волосы, и все.
   — У тебя еще не пропало желание ехать сегодня в Даунз?
   Софи кивнула.
   — Тогда я сейчас распоряжусь. — Он сделал небольшую паузу. — Но ты разрешишь мне приехать туда через несколько дней?
   Софи зарылась лицом в его шею.
   — Поехали сейчас, Патрик. — Ее голос дрожал. — Поехали со мной.
   Он немедленно завладел ее мягкими губами.
   — Конечно, поеду. Я поеду с тобой куда угодно, дорогая.
   Через несколько дней Софи проснулась в особняке Даунз совершенно обновленной. Несказанная благодать омыла ее сердце целительным бальзамом. «Мое дитя — наше — ушло. Но будут другие». Рядом лежал муж, на нем была глупая, отороченная кружевами ночная рубашка. По каким-то неизвестным ей причинам Алекс настоял, чтобы он ее надел. Лицо Патрика было худым и изможденным, на щеках трехдневная щетина. Софи вдруг подумала, что красивее он никогда в жизни еще не выглядел.

Глава 28

   «Чем это он щекочет мой нос? — подумала Софи и открыла глаза. — Цветком».
   — Долго я проспала? — Она сонно улыбнулась.
   — Около часа, — ответил муж и наклонился над ней. Затуманенные глаза ласкали ее лицо.
   Софи потянулась почесать спину — наверное, травинка колючая попалась. Платье натянулось, рельефно обозначив груди. У Патрика затрепетали руки.
   — Твой наряд требует орнамента. — Он проворно ощипал маргаритку и осыпал корсаж жены дождем белых шелковистых лепестков.
   Софи засмеялась и посмотрела на мужа.
   Волосы у Патрика были в беспорядке. Должно быть, он тоже немного вздремнул. Дело в том, что они решили устроить небольшой пикник с нежными, пропитанными вином бисквитами, взбитыми сливками и бутылкой легкого игристого вина.
   Уже два долгих месяца прошло с тех пор, как Патрик и Софи прибыли сюда из Лондона залечивать раны.
   Они поставили своему ребенку простой белый памятник с краткой надписью: «Любимой Фрэнсис» — Софи ей дала такое имя. Вместе с Шарлоттой она посадила там несколько десятков подснежников. Садовник Шарлотты крутился рядом, негодуя, что леди испачкали руки.
   В Лондон возвращаться не хотелось. В их городском доме все было пропитано памятью о семейном раздоре, холодных одиноких ночах и страшной потере. Они устроились в одной из огромных спален особняка Даунз.
   Но одиночества не было — Шарлотта и Алекс находились здесь же, рядом. И это было замечательно. Особняк Даунз больше не казался Патрику пустым, похожим на пещеру. Кроме того, на летние каникулы из Харроу прибыл Генри, к великому восторгу Пиппы. Теперь в коридорах особняка все время звучали детские голоса и смех.
   Но что самое главное, рядом с Софи постоянно был Патрик. Он помогал ей подняться с кресла, не позволял поднимать ничего тяжелее пялец для вышивания. А вечером, отпустив Симону, сам расчесывал ей волосы.