Страница:
Как Ковентри удалось добиться этого поразительного оттенка красного?
Красные и синие.
Матовые и прозрачные.
Свет.
Прежде всего — свет.
Он усадил ее в карету и сам устроился на сиденье рядом с ней.
— Насколько я понимаю, ты хорошо провела день?
— Знаете, они же вечны, — тихо проговорила она.
— Да, им уже немало лет.
— Можно сжечь великое полотно, можно разбить статую, но эти окна рассчитаны на вечность.
— Если не вмешиваются глупцы вроде Неброва. — Он нахмурился. — У тебя горят щеки. Как ты себя чувствуешь?
— Свет…
— Я велел Джорджу захватить корзинку фруктов. Ты сможешь есть?
Она нетерпеливо отмахнулась. Какая там еда! Она была переполнена впечатлениями, красками, светом, они рвались наружу…
— Я чувствую себя так, словно я витраж, словно вы можете видеть меня насквозь, и в то же время я живая, теплая… — Она встряхнула головой. — Я чувствую себя… очень странно. Со мной что-то не так?
Он хохотнул:
— По-моему, ты опьянела.
Она покачала головой:
— Не может быть. Я не пила вина.
— Есть более опасные формы опьянения, чем те, что дарит виноградная лоза. — Он положил ее голову себе на плечо. — Отдыхай. Я буду более снисходителен к твоей слабости, чем ты была к моей.
Марианна на секунду напряглась. Она смутно помнила, что по какой-то причине не должна допускать такой близости, но вспомнить эту причину ей не удалось. Она снова прислонилась к нему.
Он подарил ей Минстер! Он подарил ей это чудо.
— Постарайся заснуть. Думаю, что по дороге сюда ты почти не смыкала глаз.
— Я очень на вас злилась.
— Знаю.
— Почему вы это сделали?
— Причуды дурней и пьяниц необъяснимы.
— Это была не причуда.
— Ну что ж! Если хочешь думать обо мне лучше, чем я есть на самом деле, я спорить не буду. Такому закоренелому грешнику, как я, пора уже думать о спасении души и творить как можно больше добрых дел, чтобы уравновесить другую чашу весов.
— Вы… были очень добры.
— Обязательно скажи это Грегору. Может, он не станет меня пороть.
Он не желал говорить серьезно. Может быть, он сделал это в благодарность за тот витраж, на котором она изобразила его мать? Было видно, что он глубоко тронут ее подарком.
Но, в конце концов, какая разница, почему он это сделал. Главное — он подарил ей Минстер, и этот бесценный дар никто у нее не отнимет.
Ей захотелось поделиться с ним своей радостью:
— Вы заметили синие тона? Правда, великолепно?
— Да. — Он погладил ее по голове. — Хотя должен признаться, что смотрел на всю картину в целом и не сумел обратить внимания на отдельные детали.
— Конечно, это трудно. Я сама никогда еще не видела таких гигантских витражей.
— Они лучше, чем Окно в Поднебесье твоей бабушки?
— Нет. Бабушкина работа была лучше, но у нее никогда не было возможности сделать витражи такого масштаба. Семьдесят шесть футов…
— По-моему, тебе лучше бы перестать думать о Минстере, или ты никогда не заснешь. Что бывает после того, как ты проведешь разделяющую линию?
Неужели он запомнил ее объяснения в ту ночь на башне? Все, что помнила она, — это мерцающая чувственность и его мягкий голос в темноте. Сейчас их тоже окружала темнота, и голос его звучал мягко, но теперь он нес ей успокоение, а не опасность.
— Я нарезаю куски стекла с помощью специальных резаков. После этого порошком пемзы я счищаю со стекла верхний окрашенный слой.
— А потом?
— Вам это ни к чему, — нетерпеливо ответила она. — Для вас это не может представлять ни малейшего интереса.
— Поскольку мне бесконечно долго придется жить с дырой в крыше, я хочу убедиться, что ты достаточно хорошо знаешь свое дело.
Он все равно не поймет, говорит она правильно или нет. Но все же она решила сделать так, как он просит: ведь он подарил ей Минстер!
— Я прикрепляю куски стекла к мольберту с помощью растопленного воска и провожу линии для свинцовых скреп. Потом проверяю, как свет проникает сквозь стекло. — Зевнув, она почувствовала, что у нее начинают слипаться глаза. Возбуждение, вызванное впечатлениями этого дня, начало спадать. — Я раскрашиваю стекло, а там, где надо, чтобы стекло осталось белым, наношу серебряную краску. Затем я обжигаю стекло в печи, чтобы закрепить краску, и, наконец соединяю куски и скрепляю их свинцовыми полосками и цементом.
— И Ковентри делал то же самое?
— Мы все это делаем.
— И еще многое. — Марианна поняла, что он догадался, как сильно она все упростила, выпустив самые сложные моменты этого процесса. — Можно мне когда-нибудь посмотреть, как ты работаешь со стеклом? Она снова почувствовала, как в ней шевельнулось беспокойство:
— Нет!
— Почему?
— Это — мое.
— Именно поэтому я и хочу посмотреть.
Она покачала головой, но потом снова уткнулась ему в плечо:
— Мне хочется спать.
— Засыпай. Тебе ничто не грозит. — Помедлив, он с иронией добавил: — Мой нимб сияет так ярко, что я решил сейчас не лишать его блеска.
Он шагнул на дорогу, взмахом своего внушительного кулака приказал Джорджу остановиться и открыл дверцу кареты. Его глаза впились в лицо Марианны:
— С тобой ничего не случилось?
Она кивнула и одарила его сияющей улыбкой:
— Я была в Минстере!
Суровое лицо Грегора немного смягчилось:
— Дороти мне сказала. Она была чрезвычайно расстроена, но, по крайней мере, отрадно уже то, что Джордан взял на себя труд сообщить хоть кому-то о своих намерениях. Раньше за ним такого не водилось.
— Ты сломал дверь? — осведомился Джордан.
— Конечно. — Грегор ухмыльнулся. — Постарался сделать это как можно тише. — Он поставил Марианну на землю. — И именно так нам надо вернуть Марианну в замок. Мы поедем с ней раньше, и я постараюсь тихонько провести ее через посудомоечную и по черной лестнице наверх, в ее спальню. Ты подождешь здесь час — потом можешь явиться.
— Я не сомневаюсь, что ты сочинил для меня какую-нибудь подходящую историю.
— Саутвик. Было невыносимо жарко, ты напился и решил, что неплохо было бы прокатиться на «Морской буре». Когда ты проспался, оказалось, что вы уже отплыли далеко вдоль побережья. — Он пожал плечами. — Если учесть, что в последние годы ты вел себя относительно смирно, история звучит не совсем убедительно. Но те, кто помнит тебя Герцогом Бриллиантов, в ней не усомнятся.
Герцог Бриллиантов. Дороти как-то раз упоминала это имя. Но сейчас у Марианны не было времени вспоминать, что именно она рассказывала, — Грегор уже подталкивал ее к закрытой карете.
— Позаботься, чтобы Джордж не проболтался слугам, — кинул он Джордану через плечо.
— Он будет молчать.
— Подождите! — Марианна остановилась и повернулась к Джордану. — Я вас благодарю.
Он пожал плечами.
— Благодарить меня не за что. Я же сказал тебе: это была всего лишь пьяная причуда. — Он снова уселся в карету. — Будет ужасно скучно сидеть здесь целый час.
Марианна некоторое время молчала, пока карета Грегора мчала их прочь от Джордана, к Камбарону. Наконец она сказала:
— Это была не пьяная причуда, Грегор.
— Наверное, нет.
— Он был очень добр ко мне.
— Да, такое с ним иногда случается.
Она беспомощно взмахнула рукой:
— Я его не понимаю!
Грегор ничего не ответил, только нежно похлопал ее по руке.
Грегор считает, что она нуждается в утешении, поняла Марианна. Ну что же, возможно, он прав. Она снова в растерянности и не знает, что делать. Эти два дня сблизили их с Джорданом больше, чем предыдущие несколько месяцев. Она видела его пьяным и сердитым, снисходительным и заботливым…
И он подарил ей Минстер.
Как она может вести с ним войну, когда он так добр к ней?
Но она знала, что в решительный момент он сумеет быть безжалостным и пойдет на все, чтобы силой или хитростью выманить у нее Джедалар. Он ни в коем случае не должен знать ее собственных планов. Один час в день она отныне будет посвящать Джедалару — только так она сумеет выполнить данное маме обещание.
Небров будет доволен.
Маркус Костейн швырнул в огонь записку, которую только что получил из Камбарона, и смотрел, как в камине бумага съежилась и почернела. Конечно, информация о том, как растет мастерство этой девчонки, может быть неточной. Его камбаронский шпион в таких вещах не разбирается. Тем не менее, она, вероятно, уже достаточно искусна, чтобы сделать то, что так необходимо герцогу Неброву. Письма его сиятельства становятся все более едкими и нетерпеливыми, особенно в последнее время. Наполеон обращает свои взоры на Восток, так что Неброву именно сейчас нужно иметь средство, чтобы его заинтересовать, иначе момент будет упущен.
«Чего он от него хочет?» — кисло подумал Костейн. Эти годы ожидания ему тоже были не по вкусу. Небров решил не рисковать, чтобы Дрейкен случайно не узнал о слежке за девчонкой, и Костейну пришлось полагаться на сообщения платного агента, а самому сидеть в этой проклятой дыре, претендующей на то, чтобы считаться портом. Эти англичане не любят иностранцев и стараются сделать его пребывание как можно более неприятным. Он еще заставит кого-нибудь заплатить за все унижения, которые здесь вытерпел!
Слава Богу, его изгнание наконец-то подходит к концу!
Костейн уселся за стол, взял перо и начал писать доклад Неброву — возможно, этот доклад будет последним.
8.
— Не туда! — Марианна со всех ног кинулась через холл и отобрала у Грегора узкий витраж, который он нес в столовую. — Я хочу повесить его на стену в бальной зале: он перекликается с Цветочным куполом.
— Ты мне не сказала, — кротко ответил Грегор. — У тебя эти витражи развешаны по всему замку. — Он посмотрел на работу в изящной рамке. — Очень мило, но я считал, что тебе надоело делать цветы.
Марианна пожала плечами:
— Цветы больше всего подходят для бальной залы. Они всегда прекрасны, и людям нравится на них смотреть.
— В отличие от тигра, которого ты сделала для окна в холле, — ухмыльнулся Грегор. — Я вчера вечером увидел его на фоне заходящего солнца и готов был поклясться, что он вот-вот бросится на меня.
— Великолепно, — улыбнулась Марианна. — Значит, работа удалась. Будем надеяться, что сегодняшние гости сочтут Купол цветов не менее реалистичным. — Улыбка ее померкла, по лицу скользнула тень. — Как жаль, что я не смогу присутствовать на балу. Мне так хочется увидеть все своими глазами.
— Ты каждый день видишь этот купол. Ты работала над ним почти три года.
— Это совсем другое дело. Я пыталась представить себе, как все будет, когда начнутся танцы… Пары, кружащиеся под ним, сами будут походить на цветы.
Марианна знала, что ее мечта неосуществима.
Юные девушки, находящиеся на школьной скамье, не посещают балы, а она смирилась с мыслью, что останется вечной школьницей для того, чтобы Алексу по-прежнему не угрожали обидные уколы. Все эти три года ее держали в стороне от общества, и она успела за это время убедиться, что Грегор и Дороти говорили правду: светское общество скучающе-жестоко. Только знатность Дороти и ее резкие отповеди не дали яду коснуться их с Алексом. Девушка заставила себя снова улыбнуться:
— Ну, ты завтра обо всем мне расскажешь. — Она посмотрела витраж на просвет и покачала головой: — Не пойдет. Он недостаточно хорош.
— Он выглядит очень мило, — запротестовал Грегор.
— Он банален. Я воспользуюсь тем, который изготовила в прошлом месяце. — Марианна громко позвала: — Роберт!
Когда на зов к ним подбежал молодой лакей, она отдала ему витраж:
— Отнеси его в кладовую при конюшне и принеси мне из башни панель с жасмином.
— С жасмином? — тупо переспросил тот.
— С белыми цветами.
Он кивнул и рысцой побежал выполнять ее поручение.
— У тебя в кладовой столько витражей, отправленных в ссылку, что ими можно было бы украсить все окна в брайтоновском дворце принца-регента, — шутливо упрекнул ее Грегор.
Марианна пожала плечами:
— Может быть, они еще когда-нибудь мне пригодятся. Факелы готовы?
— Конечно.
— А вдруг пойдет дождь? — встревожилась она. — Или снег? Вчера шел снег. Почему нельзя было устроить прием в дневное время? Купол гораздо лучше выглядит при солнечном свете.
— Потому что Джордан решил устроить бал. А балы даются по вечерам, — терпеливо, как маленькому ребенку, напомнил ей Грегор.
— Он пригласил кучу гостей, а сам даже не потрудился приехать заранее. Как всегда — в последнюю минуту!
— Он два месяца провел в Швеции и вернулся в Лондон только позавчера.
Марианна все это знала, но сегодня она не склонна была выслушивать разумные доводы.
— Удивляюсь: почему это он не захватил с собой кронпринца, раз ему было с ним так интересно! Или, может, это была принцесса Дезире. Дороги говорит, она очень обаятельная.
— Это был кронпринц. — Глаза Грегора заискрились смехом. — Думаю, даже сама Афродита не могла бы удержать Джордана в этой холодной стране, если бы он не считал необходимым там быть.
— Если ему не нравится холод, тогда зачем было устраивать бал в разгаре зимы?
— Наверное, у него есть на это причины, — уклончиво ответил Грегор.
Но Марианну уже трудно было остановить:
— Он привык, что все вокруг потакают его прихотям, он приезжает и уезжает, когда ему заблагорассудится… он совершенно лишен…
— Я сказал ему, что ты закончила купол. Он хотел оказать честь твоей работе.
Марианна почувствовала, как у нее запылали щеки. Она пытливо заглянула Грегору в глаза:
— Правда?
Он кивнул:
— Джордан очень гордится твоим мастерством.
— Он никогда мне этого не говорил, — прошептала она чуть слышно.
— Разве ты не заметила, как трудно ему заставить себя говорить о тех вещах, которые его глубоко трогают? Но ведь он предоставил тебе право делать с Камбароном все, что тебе вздумается. Разве это не знак глубокого доверия?
— Да. — Марианна с трудом проглотила вдруг вставший в ее горле ком. Он гордится ею! Он ценит ее работу! Это значило для нее необыкновенно много, но почему-то она не хотела, чтобы Грегор догадался о ее чувствах, и упрямо возразила: — И все же он чуть было не прозевал бал, который дает в честь моей работы.
— Я знаю, что ты сочтешь это пустяком, но он пытался склонить Швецию к тому, чтобы отвергнуть Наполеона и присоединиться к союзникам.
«Значит, скорее всего так и будет», — подумала она. В последние три года у нее сложился образ совсем иного Джордана Дрейкена, совершенно не походившего на того человека, которого она впервые увидела в Монтавии, и на того, который изредка появлялся в Камбароне. Блестящий, сложный человек, разъезжавший по всей Европе, управляя событиями по своему вкусу, был для нее полнейшей загадкой. Грегор рассказал ей, что именно Джордан убедил генерала Барвуара, которому Наполеон доверял, предать своего императора и перейти на сторону союзников. Он также намекал и на то, что крах банков Лиона, который в прошлом году чуть было не вызвал крушение всей экономики Франции, можно тоже приписать герцогу. Она содрогнулась, представив себе, какая устремленная к единой цели одержимость нужна для того, чтобы устроить такие разрушения.
— Почему он так ненавидит Наполеона?
Грегор пожал плечами:
— В Англии многие ненавидят Наполеона.
Он уходил от ответа — Марианна это заметила и еще раз повторила свой вопрос:
— Почему он его ненавидит?
Грегор немного поколебался, но все же ответил:
— Ты права. Ненависть Джордана — очень личная. Он представляет собой угрозу владениям Джордана, а это недопустимо.
Марианна озадаченно нахмурилась:
— Владениям в Кассане?
— И здесь, в Камбароне.
— Он равнодушен к Камбарону.
— Потому что отрицает всякую привязанность? Я думал, ты настолько проницательна, что не поверишь ему.
Как можно заглянуть в сердце и мысли Джордана, когда он так тщательно скрывает их? Лишь однажды он на мгновение приоткрыл перед ней свою душу, и она вдруг ощутила беззащитность и даже ранимость этого с виду такого сильного и уверенного в себе человека.
— Когда-то он сказал мне, что не хочет слишком сильно привязываться к кому-то или чему-то из опасения это потерять.
— У Джордана были в жизни потери, — негромко сказал Грегор, — поэтому теперь он так осторожен. К тому же обладание налагает огромную ответственность. По крайней мере, для Джордана это так.
— Почему?
— То, что у него есть, принадлежит ему навсегда. Это становится страстью, одержимостью. Джордан знает, что должен защищать Кассан и Камбарон даже ценой своей жизни, потому что его характер иного ему не позволяет. Наполеон — это угроза, которую он во что бы то ни стало должен устранить. — Грегор отвернулся. — Надо спросить Дороти, не нужна ли ей помощь. Она совершенно обезумела с этими приготовлениями.
Марианна не хотела отпускать его как раз в ту минуту, когда он наконец начал отвечать на вопросы, которые уже много лет мучили ее.
— Грегор, почему…
Но он уже исчез. Он всегда уходил — в буквальном или переносном смысле —от вопросов, на которые не хотел отвечать. По правде говоря, сегодня он сказал даже больше, чем ей хотелось бы знать.
Картина, которую нарисовал ей Грегор: безжалостная одержимость Джордана, защищающего то, что ему принадлежит, — пугала. Человек, готовый повергнуть в прах империю, чтобы победить одного противника, не остановится ни перед чем для достижения своих целей.
Грегор так и не объяснил ей, почему Джордан решил дать этот бал в самый разгар зимы, и к тому же была эта странная секунда колебания, когда она его об этом спросила. Может быть, Грегор не обманул ее, сказав, что Джордан гордится ее работой, но этот бал может означать и что-то совершенно иное. Весь этот последний год Марианне становилось все беспокойнее. События развивались слишком быстро: все знали, что Наполеон готовится напасть на Россию. Похоже, временная передышка кончается, и этот бал пробьет последний час ее мирной и спокойной жизни.
Ну что же, она знала, что это время рано или поздно наступит. У нее все готово для того, чтобы в любой момент покинуть Камбарон.
Нет. Пока она не будет об этом думать! Может быть, еще нет нужды спешить. Пока Джордану неплохо удается препятствовать планам Наполеона — возможно, он сумеет обойтись и без Джедалара.
Ей не хочется покидать этот замок, с удивлением призналась себе Марианна. И не только из-за Алекса. Она тоже счастлива здесь. Ей не хочется расставаться с Грегором и Дороти. У нее еще никогда так хорошо не спорилась работа. И, наконец, она просто привыкла к Камбарону и даже полюбила его. Может, Джордан и не питает к нему никакой привязанности, но для нее это теперь такой же дом, как и тот скромный коттедж в Монтавии, в котором она появилась на свет.
Кроме того, здесь она оставляет частицу себя. Купол из цветного стекла — ее творение, ее дар этому дому и его обитателям. Она хочет видеть лицо Джордана в тот момент, когда он поймет, что она дала Камбарону. После бала, после того, как приедет Джордан, она будет думать об отъезде.
Ей надо увидеть Джордана.
— И будет права. — Грегор направился за ним следом. — Я первый помогу ей в этом. Гости уже съезжаются. Ты мог бы приехать пораньше. Это нехорошо по отношению…
— Небров находится в Польше и тайно встречается с Наполеоном.
Грегор застыл на ступеньке:
— Ты уверен?
— Янус связался со мной в Стокгольме.
— А он знает, что происходит на этих встречах?
— Мы можем догадаться, правда? Он хочет, чтобы Наполеон бросил ему Монтавию и Кассан, когда пойдет на Россию. Вопрос в том, что он ему может предложить взамен.
Грегор снова начал подниматься по лестнице.
— Ты думаешь, что он нашел другой способ получить Джедалар?
— Не знаю, — устало ответил Джордан. — Мне сказали, что с тайной Джедалара знаком только мастер, который его создал. Не представляю себе, как Неброву вообще удалось разнюхать о его существовании. Может быть, ему известно что-то, чего не знаем мы.
— Или, может быть, он просто блефует, пытаясь продемонстрировать Наполеону, каким надежным союзником он может стать.
— Я велел Янусу следить за Небровым и сообщить мне, если узнает что-нибудь. Следующие несколько месяцев мы должны быть настороже. Не спускай с Алекса глаз.
Грегор покачал головой.
— Мы все время были очень бдительны. За последние три года к Камбарону не приближался ни один чужак. Небров не может знать, что они здесь.
— Надеюсь. — Джордан пожал плечами. — Может быть, опасности и нет. Но я хочу быть твердо уверен, что нас не захватят врасплох.
— Не захватят. — Грегор открыл дверь и вошел в спальню Джордана. — Ну как в Швеции?
— Холодно. — Джордан снял с себя дорожный сюртук и швырнул на постель. — Но успешно. Наполеон увидит, что Швеция ему больше не союзница. В случае вторжения Бернадот заключит союз с Россией.
Грегор уселся на свое любимое место в углу, лицом к витражу с изображением матери Джордана.
— Но относительно вторжения сомнений нет — это только вопрос времени, так?
— Да. — Джордан звонком вызвал своего камердинера и распустил узел галстука. — И это произойдет скоро. — Он встретился взглядом с отражением Грегора в зеркале. — Наше время на исходе. Я не знаю, какой срок ей потребуется, чтобы сделать Джедалар. Больше я ждать не могу.
Грегор застыл.
— Союзники могут нанести Наполеону поражение и без Джедалара. Ты сказал, что все идет успешно.
— Никогда еще у Наполеона не было столь мощной армии, как теперь. Если Россия падет, а возможность этого очень велика, то Кассан падет тоже. Я не могу рисковать. — Он одним движением расстегнул рубашку. — Я использую любые средства, чтобы это предотвратить. Я дам ей еще один шанс, но если она не согласится… Что ж, я вынужден буду прибегнуть к силе.
Помолчав, Грегор тихо сказал:
— Ты ожидал, что я буду с тобой спорить? Нельзя допустить, чтобы Кассан пал. — Он встал и направился к двери. — Но сегодня не причиняй ей боли. Она три долгих года делала этот Купол цветов, и я убедил Дороти разрешить ей пойти на бал, чтобы она могла насладиться мигом своего торжества. Пусть она сегодня будет счастлива.
Дверь за ним тихо закрылась, но слова его эхом отдались в сердце Джордана.
«Сегодня не причиняй ей боли».
Он вспомнил Марианну такой, какой видел ее в последний раз, четыре месяца тому назад: юной, невинной, полной радости жизни.
Его кулак тяжело опустился на крышку туалетного столика.
Черт подери!
— Зачем трудиться? Никому не захочется смотреть на меня, когда можно будет смотреть на мой купол, — взволнованно рассмеялась Марианна. Буйная радость переполняла ее. Она ощущала необыкновенную легкость во всем теле, казалось, еще секунда — и она полетит. — Никто ни на кого не будет смотреть. Они будут только танцевать, глядя вверх на мои прекрасные витражи.
— Тогда у всех ужасно сведет шею, — усмехнулась Дороти. Она отступила на шаг и критически осмотрела стянутые белой шелковой лентой золотые локоны Марианны. — Выглядит как положено, в греческом стиле. Теперь наденем платье, — Она подошла к гардеробу. — Белое, как и полагается невинной молодой девушке, вступающей в свет.
— Опять белое? — Марианна шутливо поморщилась. — Я уже три года ношу только белое!
— Это — совсем другое белое. — Дороти вытащила из гардероба простого покроя платье с высокой талией и большим круглым вырезом. Сверкающий белый шелк был расшит бисером и казался скорее серебряным, чем белым, в мерцающем свете свечей.
— Оно прекрасно! — восторженно выдохнула Марианна. Протянув руку, она осторожно прикоснулась к ткани, оказавшейся гладкой и прохладной, как оконное стекло зимой. — Но я его никогда раньше не видела!
— Потому что мадам Брэдшоу закончила его только вчера.
Марианна удивленно повернулась к Дороти.
— Так ты заранее знала, что я пойду на бал?
— Конечно, — грубовато отозвалась Дороти. — Мы с Грегором решили, что было бы несправедливо лишить тебя возможности видеть свой триумф. Кроме того, не может же тебе вечно оставаться пятнадцать лет! Пора тебе несколько раз показаться в качестве юной девушки. — Она расстегнула свободное детское платье Марианны, позволив ему упасть на пол. Марианна перешагнула через него без сожаления. — Хотя я опасаюсь, что после сегодняшней ночи нам придется умчать тебя в Лондон или Дорчестер.
— Нет!
Этот невольно вырвавшийся возглас показал, насколько Марианне не хочется покидать Камбарон.
— Мы поговорим об этом завтра. — Дороти осторожно надела на Марианну расшитое бисером платье. — Если бы ты согласилась пользоваться услугами Мэри, мне не пришлось бы исполнять роль твоей камеристки. — Она начала застегивать платье на спине. — Это очень вредит моему достоинству.
* * *
Когда последний вечерний свет померк, Джордан пришел забрать Марианну. Она стояла у Западного окна, потрясенная, с лихорадочно горящими глазами и застывшим от изумления лицом. Молча, осторожно он взял ее под руку и увел из Минстера в ближайшую гостиницу. Она почти не заметила, как он сунул ей в руки узел с одеждой.Красные и синие.
Матовые и прозрачные.
Свет.
Прежде всего — свет.
Он усадил ее в карету и сам устроился на сиденье рядом с ней.
— Насколько я понимаю, ты хорошо провела день?
— Знаете, они же вечны, — тихо проговорила она.
— Да, им уже немало лет.
— Можно сжечь великое полотно, можно разбить статую, но эти окна рассчитаны на вечность.
— Если не вмешиваются глупцы вроде Неброва. — Он нахмурился. — У тебя горят щеки. Как ты себя чувствуешь?
— Свет…
— Я велел Джорджу захватить корзинку фруктов. Ты сможешь есть?
Она нетерпеливо отмахнулась. Какая там еда! Она была переполнена впечатлениями, красками, светом, они рвались наружу…
— Я чувствую себя так, словно я витраж, словно вы можете видеть меня насквозь, и в то же время я живая, теплая… — Она встряхнула головой. — Я чувствую себя… очень странно. Со мной что-то не так?
Он хохотнул:
— По-моему, ты опьянела.
Она покачала головой:
— Не может быть. Я не пила вина.
— Есть более опасные формы опьянения, чем те, что дарит виноградная лоза. — Он положил ее голову себе на плечо. — Отдыхай. Я буду более снисходителен к твоей слабости, чем ты была к моей.
Марианна на секунду напряглась. Она смутно помнила, что по какой-то причине не должна допускать такой близости, но вспомнить эту причину ей не удалось. Она снова прислонилась к нему.
Он подарил ей Минстер! Он подарил ей это чудо.
— Постарайся заснуть. Думаю, что по дороге сюда ты почти не смыкала глаз.
— Я очень на вас злилась.
— Знаю.
— Почему вы это сделали?
— Причуды дурней и пьяниц необъяснимы.
— Это была не причуда.
— Ну что ж! Если хочешь думать обо мне лучше, чем я есть на самом деле, я спорить не буду. Такому закоренелому грешнику, как я, пора уже думать о спасении души и творить как можно больше добрых дел, чтобы уравновесить другую чашу весов.
— Вы… были очень добры.
— Обязательно скажи это Грегору. Может, он не станет меня пороть.
Он не желал говорить серьезно. Может быть, он сделал это в благодарность за тот витраж, на котором она изобразила его мать? Было видно, что он глубоко тронут ее подарком.
Но, в конце концов, какая разница, почему он это сделал. Главное — он подарил ей Минстер, и этот бесценный дар никто у нее не отнимет.
Ей захотелось поделиться с ним своей радостью:
— Вы заметили синие тона? Правда, великолепно?
— Да. — Он погладил ее по голове. — Хотя должен признаться, что смотрел на всю картину в целом и не сумел обратить внимания на отдельные детали.
— Конечно, это трудно. Я сама никогда еще не видела таких гигантских витражей.
— Они лучше, чем Окно в Поднебесье твоей бабушки?
— Нет. Бабушкина работа была лучше, но у нее никогда не было возможности сделать витражи такого масштаба. Семьдесят шесть футов…
— По-моему, тебе лучше бы перестать думать о Минстере, или ты никогда не заснешь. Что бывает после того, как ты проведешь разделяющую линию?
Неужели он запомнил ее объяснения в ту ночь на башне? Все, что помнила она, — это мерцающая чувственность и его мягкий голос в темноте. Сейчас их тоже окружала темнота, и голос его звучал мягко, но теперь он нес ей успокоение, а не опасность.
— Я нарезаю куски стекла с помощью специальных резаков. После этого порошком пемзы я счищаю со стекла верхний окрашенный слой.
— А потом?
— Вам это ни к чему, — нетерпеливо ответила она. — Для вас это не может представлять ни малейшего интереса.
— Поскольку мне бесконечно долго придется жить с дырой в крыше, я хочу убедиться, что ты достаточно хорошо знаешь свое дело.
Он все равно не поймет, говорит она правильно или нет. Но все же она решила сделать так, как он просит: ведь он подарил ей Минстер!
— Я прикрепляю куски стекла к мольберту с помощью растопленного воска и провожу линии для свинцовых скреп. Потом проверяю, как свет проникает сквозь стекло. — Зевнув, она почувствовала, что у нее начинают слипаться глаза. Возбуждение, вызванное впечатлениями этого дня, начало спадать. — Я раскрашиваю стекло, а там, где надо, чтобы стекло осталось белым, наношу серебряную краску. Затем я обжигаю стекло в печи, чтобы закрепить краску, и, наконец соединяю куски и скрепляю их свинцовыми полосками и цементом.
— И Ковентри делал то же самое?
— Мы все это делаем.
— И еще многое. — Марианна поняла, что он догадался, как сильно она все упростила, выпустив самые сложные моменты этого процесса. — Можно мне когда-нибудь посмотреть, как ты работаешь со стеклом? Она снова почувствовала, как в ней шевельнулось беспокойство:
— Нет!
— Почему?
— Это — мое.
— Именно поэтому я и хочу посмотреть.
Она покачала головой, но потом снова уткнулась ему в плечо:
— Мне хочется спать.
— Засыпай. Тебе ничто не грозит. — Помедлив, он с иронией добавил: — Мой нимб сияет так ярко, что я решил сейчас не лишать его блеска.
* * *
Грегор ждал их в закрытой карете в четырех милях от Камбарона.Он шагнул на дорогу, взмахом своего внушительного кулака приказал Джорджу остановиться и открыл дверцу кареты. Его глаза впились в лицо Марианны:
— С тобой ничего не случилось?
Она кивнула и одарила его сияющей улыбкой:
— Я была в Минстере!
Суровое лицо Грегора немного смягчилось:
— Дороти мне сказала. Она была чрезвычайно расстроена, но, по крайней мере, отрадно уже то, что Джордан взял на себя труд сообщить хоть кому-то о своих намерениях. Раньше за ним такого не водилось.
— Ты сломал дверь? — осведомился Джордан.
— Конечно. — Грегор ухмыльнулся. — Постарался сделать это как можно тише. — Он поставил Марианну на землю. — И именно так нам надо вернуть Марианну в замок. Мы поедем с ней раньше, и я постараюсь тихонько провести ее через посудомоечную и по черной лестнице наверх, в ее спальню. Ты подождешь здесь час — потом можешь явиться.
— Я не сомневаюсь, что ты сочинил для меня какую-нибудь подходящую историю.
— Саутвик. Было невыносимо жарко, ты напился и решил, что неплохо было бы прокатиться на «Морской буре». Когда ты проспался, оказалось, что вы уже отплыли далеко вдоль побережья. — Он пожал плечами. — Если учесть, что в последние годы ты вел себя относительно смирно, история звучит не совсем убедительно. Но те, кто помнит тебя Герцогом Бриллиантов, в ней не усомнятся.
Герцог Бриллиантов. Дороти как-то раз упоминала это имя. Но сейчас у Марианны не было времени вспоминать, что именно она рассказывала, — Грегор уже подталкивал ее к закрытой карете.
— Позаботься, чтобы Джордж не проболтался слугам, — кинул он Джордану через плечо.
— Он будет молчать.
— Подождите! — Марианна остановилась и повернулась к Джордану. — Я вас благодарю.
Он пожал плечами.
— Благодарить меня не за что. Я же сказал тебе: это была всего лишь пьяная причуда. — Он снова уселся в карету. — Будет ужасно скучно сидеть здесь целый час.
Марианна некоторое время молчала, пока карета Грегора мчала их прочь от Джордана, к Камбарону. Наконец она сказала:
— Это была не пьяная причуда, Грегор.
— Наверное, нет.
— Он был очень добр ко мне.
— Да, такое с ним иногда случается.
Она беспомощно взмахнула рукой:
— Я его не понимаю!
Грегор ничего не ответил, только нежно похлопал ее по руке.
Грегор считает, что она нуждается в утешении, поняла Марианна. Ну что же, возможно, он прав. Она снова в растерянности и не знает, что делать. Эти два дня сблизили их с Джорданом больше, чем предыдущие несколько месяцев. Она видела его пьяным и сердитым, снисходительным и заботливым…
И он подарил ей Минстер.
Как она может вести с ним войну, когда он так добр к ней?
Но она знала, что в решительный момент он сумеет быть безжалостным и пойдет на все, чтобы силой или хитростью выманить у нее Джедалар. Он ни в коем случае не должен знать ее собственных планов. Один час в день она отныне будет посвящать Джедалару — только так она сумеет выполнить данное маме обещание.
* * *
6 сентября 1811 года
Постоялый двор «Потерянная монета», Саутвик, Англия
Небров будет доволен.
Маркус Костейн швырнул в огонь записку, которую только что получил из Камбарона, и смотрел, как в камине бумага съежилась и почернела. Конечно, информация о том, как растет мастерство этой девчонки, может быть неточной. Его камбаронский шпион в таких вещах не разбирается. Тем не менее, она, вероятно, уже достаточно искусна, чтобы сделать то, что так необходимо герцогу Неброву. Письма его сиятельства становятся все более едкими и нетерпеливыми, особенно в последнее время. Наполеон обращает свои взоры на Восток, так что Неброву именно сейчас нужно иметь средство, чтобы его заинтересовать, иначе момент будет упущен.
«Чего он от него хочет?» — кисло подумал Костейн. Эти годы ожидания ему тоже были не по вкусу. Небров решил не рисковать, чтобы Дрейкен случайно не узнал о слежке за девчонкой, и Костейну пришлось полагаться на сообщения платного агента, а самому сидеть в этой проклятой дыре, претендующей на то, чтобы считаться портом. Эти англичане не любят иностранцев и стараются сделать его пребывание как можно более неприятным. Он еще заставит кого-нибудь заплатить за все унижения, которые здесь вытерпел!
Слава Богу, его изгнание наконец-то подходит к концу!
Костейн уселся за стол, взял перо и начал писать доклад Неброву — возможно, этот доклад будет последним.
8.
12 января 1812 года
Камбарон
— Не туда! — Марианна со всех ног кинулась через холл и отобрала у Грегора узкий витраж, который он нес в столовую. — Я хочу повесить его на стену в бальной зале: он перекликается с Цветочным куполом.
— Ты мне не сказала, — кротко ответил Грегор. — У тебя эти витражи развешаны по всему замку. — Он посмотрел на работу в изящной рамке. — Очень мило, но я считал, что тебе надоело делать цветы.
Марианна пожала плечами:
— Цветы больше всего подходят для бальной залы. Они всегда прекрасны, и людям нравится на них смотреть.
— В отличие от тигра, которого ты сделала для окна в холле, — ухмыльнулся Грегор. — Я вчера вечером увидел его на фоне заходящего солнца и готов был поклясться, что он вот-вот бросится на меня.
— Великолепно, — улыбнулась Марианна. — Значит, работа удалась. Будем надеяться, что сегодняшние гости сочтут Купол цветов не менее реалистичным. — Улыбка ее померкла, по лицу скользнула тень. — Как жаль, что я не смогу присутствовать на балу. Мне так хочется увидеть все своими глазами.
— Ты каждый день видишь этот купол. Ты работала над ним почти три года.
— Это совсем другое дело. Я пыталась представить себе, как все будет, когда начнутся танцы… Пары, кружащиеся под ним, сами будут походить на цветы.
Марианна знала, что ее мечта неосуществима.
Юные девушки, находящиеся на школьной скамье, не посещают балы, а она смирилась с мыслью, что останется вечной школьницей для того, чтобы Алексу по-прежнему не угрожали обидные уколы. Все эти три года ее держали в стороне от общества, и она успела за это время убедиться, что Грегор и Дороти говорили правду: светское общество скучающе-жестоко. Только знатность Дороти и ее резкие отповеди не дали яду коснуться их с Алексом. Девушка заставила себя снова улыбнуться:
— Ну, ты завтра обо всем мне расскажешь. — Она посмотрела витраж на просвет и покачала головой: — Не пойдет. Он недостаточно хорош.
— Он выглядит очень мило, — запротестовал Грегор.
— Он банален. Я воспользуюсь тем, который изготовила в прошлом месяце. — Марианна громко позвала: — Роберт!
Когда на зов к ним подбежал молодой лакей, она отдала ему витраж:
— Отнеси его в кладовую при конюшне и принеси мне из башни панель с жасмином.
— С жасмином? — тупо переспросил тот.
— С белыми цветами.
Он кивнул и рысцой побежал выполнять ее поручение.
— У тебя в кладовой столько витражей, отправленных в ссылку, что ими можно было бы украсить все окна в брайтоновском дворце принца-регента, — шутливо упрекнул ее Грегор.
Марианна пожала плечами:
— Может быть, они еще когда-нибудь мне пригодятся. Факелы готовы?
— Конечно.
— А вдруг пойдет дождь? — встревожилась она. — Или снег? Вчера шел снег. Почему нельзя было устроить прием в дневное время? Купол гораздо лучше выглядит при солнечном свете.
— Потому что Джордан решил устроить бал. А балы даются по вечерам, — терпеливо, как маленькому ребенку, напомнил ей Грегор.
— Он пригласил кучу гостей, а сам даже не потрудился приехать заранее. Как всегда — в последнюю минуту!
— Он два месяца провел в Швеции и вернулся в Лондон только позавчера.
Марианна все это знала, но сегодня она не склонна была выслушивать разумные доводы.
— Удивляюсь: почему это он не захватил с собой кронпринца, раз ему было с ним так интересно! Или, может, это была принцесса Дезире. Дороги говорит, она очень обаятельная.
— Это был кронпринц. — Глаза Грегора заискрились смехом. — Думаю, даже сама Афродита не могла бы удержать Джордана в этой холодной стране, если бы он не считал необходимым там быть.
— Если ему не нравится холод, тогда зачем было устраивать бал в разгаре зимы?
— Наверное, у него есть на это причины, — уклончиво ответил Грегор.
Но Марианну уже трудно было остановить:
— Он привык, что все вокруг потакают его прихотям, он приезжает и уезжает, когда ему заблагорассудится… он совершенно лишен…
— Я сказал ему, что ты закончила купол. Он хотел оказать честь твоей работе.
Марианна почувствовала, как у нее запылали щеки. Она пытливо заглянула Грегору в глаза:
— Правда?
Он кивнул:
— Джордан очень гордится твоим мастерством.
— Он никогда мне этого не говорил, — прошептала она чуть слышно.
— Разве ты не заметила, как трудно ему заставить себя говорить о тех вещах, которые его глубоко трогают? Но ведь он предоставил тебе право делать с Камбароном все, что тебе вздумается. Разве это не знак глубокого доверия?
— Да. — Марианна с трудом проглотила вдруг вставший в ее горле ком. Он гордится ею! Он ценит ее работу! Это значило для нее необыкновенно много, но почему-то она не хотела, чтобы Грегор догадался о ее чувствах, и упрямо возразила: — И все же он чуть было не прозевал бал, который дает в честь моей работы.
— Я знаю, что ты сочтешь это пустяком, но он пытался склонить Швецию к тому, чтобы отвергнуть Наполеона и присоединиться к союзникам.
«Значит, скорее всего так и будет», — подумала она. В последние три года у нее сложился образ совсем иного Джордана Дрейкена, совершенно не походившего на того человека, которого она впервые увидела в Монтавии, и на того, который изредка появлялся в Камбароне. Блестящий, сложный человек, разъезжавший по всей Европе, управляя событиями по своему вкусу, был для нее полнейшей загадкой. Грегор рассказал ей, что именно Джордан убедил генерала Барвуара, которому Наполеон доверял, предать своего императора и перейти на сторону союзников. Он также намекал и на то, что крах банков Лиона, который в прошлом году чуть было не вызвал крушение всей экономики Франции, можно тоже приписать герцогу. Она содрогнулась, представив себе, какая устремленная к единой цели одержимость нужна для того, чтобы устроить такие разрушения.
— Почему он так ненавидит Наполеона?
Грегор пожал плечами:
— В Англии многие ненавидят Наполеона.
Он уходил от ответа — Марианна это заметила и еще раз повторила свой вопрос:
— Почему он его ненавидит?
Грегор немного поколебался, но все же ответил:
— Ты права. Ненависть Джордана — очень личная. Он представляет собой угрозу владениям Джордана, а это недопустимо.
Марианна озадаченно нахмурилась:
— Владениям в Кассане?
— И здесь, в Камбароне.
— Он равнодушен к Камбарону.
— Потому что отрицает всякую привязанность? Я думал, ты настолько проницательна, что не поверишь ему.
Как можно заглянуть в сердце и мысли Джордана, когда он так тщательно скрывает их? Лишь однажды он на мгновение приоткрыл перед ней свою душу, и она вдруг ощутила беззащитность и даже ранимость этого с виду такого сильного и уверенного в себе человека.
— Когда-то он сказал мне, что не хочет слишком сильно привязываться к кому-то или чему-то из опасения это потерять.
— У Джордана были в жизни потери, — негромко сказал Грегор, — поэтому теперь он так осторожен. К тому же обладание налагает огромную ответственность. По крайней мере, для Джордана это так.
— Почему?
— То, что у него есть, принадлежит ему навсегда. Это становится страстью, одержимостью. Джордан знает, что должен защищать Кассан и Камбарон даже ценой своей жизни, потому что его характер иного ему не позволяет. Наполеон — это угроза, которую он во что бы то ни стало должен устранить. — Грегор отвернулся. — Надо спросить Дороти, не нужна ли ей помощь. Она совершенно обезумела с этими приготовлениями.
Марианна не хотела отпускать его как раз в ту минуту, когда он наконец начал отвечать на вопросы, которые уже много лет мучили ее.
— Грегор, почему…
Но он уже исчез. Он всегда уходил — в буквальном или переносном смысле —от вопросов, на которые не хотел отвечать. По правде говоря, сегодня он сказал даже больше, чем ей хотелось бы знать.
Картина, которую нарисовал ей Грегор: безжалостная одержимость Джордана, защищающего то, что ему принадлежит, — пугала. Человек, готовый повергнуть в прах империю, чтобы победить одного противника, не остановится ни перед чем для достижения своих целей.
Грегор так и не объяснил ей, почему Джордан решил дать этот бал в самый разгар зимы, и к тому же была эта странная секунда колебания, когда она его об этом спросила. Может быть, Грегор не обманул ее, сказав, что Джордан гордится ее работой, но этот бал может означать и что-то совершенно иное. Весь этот последний год Марианне становилось все беспокойнее. События развивались слишком быстро: все знали, что Наполеон готовится напасть на Россию. Похоже, временная передышка кончается, и этот бал пробьет последний час ее мирной и спокойной жизни.
Ну что же, она знала, что это время рано или поздно наступит. У нее все готово для того, чтобы в любой момент покинуть Камбарон.
Нет. Пока она не будет об этом думать! Может быть, еще нет нужды спешить. Пока Джордану неплохо удается препятствовать планам Наполеона — возможно, он сумеет обойтись и без Джедалара.
Ей не хочется покидать этот замок, с удивлением призналась себе Марианна. И не только из-за Алекса. Она тоже счастлива здесь. Ей не хочется расставаться с Грегором и Дороти. У нее еще никогда так хорошо не спорилась работа. И, наконец, она просто привыкла к Камбарону и даже полюбила его. Может, Джордан и не питает к нему никакой привязанности, но для нее это теперь такой же дом, как и тот скромный коттедж в Монтавии, в котором она появилась на свет.
Кроме того, здесь она оставляет частицу себя. Купол из цветного стекла — ее творение, ее дар этому дому и его обитателям. Она хочет видеть лицо Джордана в тот момент, когда он поймет, что она дала Камбарону. После бала, после того, как приедет Джордан, она будет думать об отъезде.
Ей надо увидеть Джордана.
* * *
— Поднимись со мной наверх, Грегор. — Джордан швырнул свою шляпу и перчатки лакею и зашагал вверх по лестнице. — Мне надо переодеться. Если я опоздаю на этот бал, Дороти выкинет меня в снег.— И будет права. — Грегор направился за ним следом. — Я первый помогу ей в этом. Гости уже съезжаются. Ты мог бы приехать пораньше. Это нехорошо по отношению…
— Небров находится в Польше и тайно встречается с Наполеоном.
Грегор застыл на ступеньке:
— Ты уверен?
— Янус связался со мной в Стокгольме.
— А он знает, что происходит на этих встречах?
— Мы можем догадаться, правда? Он хочет, чтобы Наполеон бросил ему Монтавию и Кассан, когда пойдет на Россию. Вопрос в том, что он ему может предложить взамен.
Грегор снова начал подниматься по лестнице.
— Ты думаешь, что он нашел другой способ получить Джедалар?
— Не знаю, — устало ответил Джордан. — Мне сказали, что с тайной Джедалара знаком только мастер, который его создал. Не представляю себе, как Неброву вообще удалось разнюхать о его существовании. Может быть, ему известно что-то, чего не знаем мы.
— Или, может быть, он просто блефует, пытаясь продемонстрировать Наполеону, каким надежным союзником он может стать.
— Я велел Янусу следить за Небровым и сообщить мне, если узнает что-нибудь. Следующие несколько месяцев мы должны быть настороже. Не спускай с Алекса глаз.
Грегор покачал головой.
— Мы все время были очень бдительны. За последние три года к Камбарону не приближался ни один чужак. Небров не может знать, что они здесь.
— Надеюсь. — Джордан пожал плечами. — Может быть, опасности и нет. Но я хочу быть твердо уверен, что нас не захватят врасплох.
— Не захватят. — Грегор открыл дверь и вошел в спальню Джордана. — Ну как в Швеции?
— Холодно. — Джордан снял с себя дорожный сюртук и швырнул на постель. — Но успешно. Наполеон увидит, что Швеция ему больше не союзница. В случае вторжения Бернадот заключит союз с Россией.
Грегор уселся на свое любимое место в углу, лицом к витражу с изображением матери Джордана.
— Но относительно вторжения сомнений нет — это только вопрос времени, так?
— Да. — Джордан звонком вызвал своего камердинера и распустил узел галстука. — И это произойдет скоро. — Он встретился взглядом с отражением Грегора в зеркале. — Наше время на исходе. Я не знаю, какой срок ей потребуется, чтобы сделать Джедалар. Больше я ждать не могу.
Грегор застыл.
— Союзники могут нанести Наполеону поражение и без Джедалара. Ты сказал, что все идет успешно.
— Никогда еще у Наполеона не было столь мощной армии, как теперь. Если Россия падет, а возможность этого очень велика, то Кассан падет тоже. Я не могу рисковать. — Он одним движением расстегнул рубашку. — Я использую любые средства, чтобы это предотвратить. Я дам ей еще один шанс, но если она не согласится… Что ж, я вынужден буду прибегнуть к силе.
Помолчав, Грегор тихо сказал:
— Ты ожидал, что я буду с тобой спорить? Нельзя допустить, чтобы Кассан пал. — Он встал и направился к двери. — Но сегодня не причиняй ей боли. Она три долгих года делала этот Купол цветов, и я убедил Дороти разрешить ей пойти на бал, чтобы она могла насладиться мигом своего торжества. Пусть она сегодня будет счастлива.
Дверь за ним тихо закрылась, но слова его эхом отдались в сердце Джордана.
«Сегодня не причиняй ей боли».
Он вспомнил Марианну такой, какой видел ее в последний раз, четыре месяца тому назад: юной, невинной, полной радости жизни.
Его кулак тяжело опустился на крышку туалетного столика.
Черт подери!
* * *
— Сиди спокойно, — строго приказала Дороти. — Мне надо завязать тебе волосы лентой.— Зачем трудиться? Никому не захочется смотреть на меня, когда можно будет смотреть на мой купол, — взволнованно рассмеялась Марианна. Буйная радость переполняла ее. Она ощущала необыкновенную легкость во всем теле, казалось, еще секунда — и она полетит. — Никто ни на кого не будет смотреть. Они будут только танцевать, глядя вверх на мои прекрасные витражи.
— Тогда у всех ужасно сведет шею, — усмехнулась Дороти. Она отступила на шаг и критически осмотрела стянутые белой шелковой лентой золотые локоны Марианны. — Выглядит как положено, в греческом стиле. Теперь наденем платье, — Она подошла к гардеробу. — Белое, как и полагается невинной молодой девушке, вступающей в свет.
— Опять белое? — Марианна шутливо поморщилась. — Я уже три года ношу только белое!
— Это — совсем другое белое. — Дороти вытащила из гардероба простого покроя платье с высокой талией и большим круглым вырезом. Сверкающий белый шелк был расшит бисером и казался скорее серебряным, чем белым, в мерцающем свете свечей.
— Оно прекрасно! — восторженно выдохнула Марианна. Протянув руку, она осторожно прикоснулась к ткани, оказавшейся гладкой и прохладной, как оконное стекло зимой. — Но я его никогда раньше не видела!
— Потому что мадам Брэдшоу закончила его только вчера.
Марианна удивленно повернулась к Дороти.
— Так ты заранее знала, что я пойду на бал?
— Конечно, — грубовато отозвалась Дороти. — Мы с Грегором решили, что было бы несправедливо лишить тебя возможности видеть свой триумф. Кроме того, не может же тебе вечно оставаться пятнадцать лет! Пора тебе несколько раз показаться в качестве юной девушки. — Она расстегнула свободное детское платье Марианны, позволив ему упасть на пол. Марианна перешагнула через него без сожаления. — Хотя я опасаюсь, что после сегодняшней ночи нам придется умчать тебя в Лондон или Дорчестер.
— Нет!
Этот невольно вырвавшийся возглас показал, насколько Марианне не хочется покидать Камбарон.
— Мы поговорим об этом завтра. — Дороти осторожно надела на Марианну расшитое бисером платье. — Если бы ты согласилась пользоваться услугами Мэри, мне не пришлось бы исполнять роль твоей камеристки. — Она начала застегивать платье на спине. — Это очень вредит моему достоинству.