Страница:
— Где находится Саутвик? Я думала, мы едем в Лондон.
— Я говорил «в Англию». Там не только один город знаешь ли. Саутвик ближе всего к Камбарону — всего полдня езды.
— Езды? — настороженно переспросила она. Ей вовсе не хотелось бы повторять то путешествие в Домаджо, когда она оказалась в такой опасной близости к этому человеку. Он ответил:
— Мы найдем для вас с Алексом две спокойные лошадки и поедем медленно.
— Очень медленно, — подчеркнула она.
— Тебе пора было бы убедиться в том, что я могу быть терпеливым. — Его глаза озорно блеснули. — Например, я ни слова не говоря сидел и ждал, пока ты попробуешь выбраться из ловушки, которую я тебе устроил. Я ждал целых десять минут.
— Это вовсе не ловушка. — Она снова посмотрела на доску. — А если даже и да, то выход обычно находится.
— Так найди.
Она это и пыталась сделать, но боялась, что ее попытки окажутся бесплодными.
— Грегор говорит, что монархи Кассана зовутся «воран».
— Это правда. — Он откинулся на спинку кресла. — А почему Кассан тебя интересует больше, чем то место, где ты будешь жить? За эти две недели ты не задала ни одного вопроса о Камбароне.
— Я и так все скоро узнаю.
— И к тому же Кассан очень-очень далеко, а Камбарон уже на горизонте и немного тебя пугает.
Это было правдой. Марианна не думала, что ее мысли настолько очевидны. Она постаралась равнодушно пожать плечами.
— Я уверена, что привыкну.
— Я тоже в этом уверен, — спокойно проговорил он. — Когда ты решила ехать со мной, я пообещал вам с Алексом безопасность. Ты думаешь, я брошу тебя в темницу?
— А там есть темница?
Он криво улыбнулся:
— Очень маленькая. Мы ею почти никогда не пользуемся.
— Темница… Значит, это замок, да?
— Можешь считать, что так.
— Я никогда не бывала в замке. На окраинах Самды был один, но я… — Она неуверенно договорила: — … Я никогда не знала ничего, кроме нашего домика.
— Замок и есть дом, только комнат в нем побольше.
— Это смешно. Вам не надо успокаивать меня баснями. — Марианна переставила ферзя. — Пусть я и не знаю вашего великолепного замка, нет оснований думать, что…
— Шах и мат.
Она сделала ошибку, и он моментально ею воспользовался. Она нахмурилась:
— Вы меня нарочно отвлекли.
Он хохотнул:
— Ты уже два хода назад знала, что проиграешь.
Она упрямо вздернула подбородок:
— У меня был шанс выиграть.
— Только изменив правила игры.
— Это неправда. Я могла бы… — Но ей ничего не приходило в голову, и наконец, неохотно улыбнувшись, она призналась: — Я ненавижу проигрывать.
— Я это уже неоднократно замечал.
— Не так уж часто. У нас силы равные, и я выигрывала не меньше… Почему вы так на меня смотрите?
— Ты мне улыбаешься. Я первый раз вижу, чтобы ты улыбалась кому-то, кроме Алекса и Грегора. — Видя как ее улыбка мгновенно исчезла, он с сожалением покачал головой. — Ах, она погасла. Очень жаль.
Марианна отодвинула от стола кресло и встала.
— Мне надо посмотреть, что делает Алекс.
— Ну конечно, убегай. — Он встал и любезно поклонился ей. — Появились признаки того, что ты смягчаешься. Если ты останешься, можешь случайно снова мне улыбнуться.
— Маловероятно. — Она пошла к двери. — Это явно было вызвано потрясением от проигрыша, а я не имею намерения проиграть еще раз.
Улыбка задержалась на его губах, пока он складывал обратно в кожаную коробку резные шахматные фигуры. Как часто, уходя, она бросала какую-нибудь ехидную реплику, желая уколоть его напоследок. В последнее время он ловил себя на том, что предвкушает этот момент, словно учитель фехтования — выпад любимого ученика.
— Марианна мне сказала, что ты сегодня выиграл, — проговорил Грегор, неспешно входя в каюту. — Это должно привести тебя в доброе расположение духа. В последнее время победы доставались тебе нечасто.
— Как мило с твоей стороны мне об этом напомнить. — Джордан снова откинулся на спинку кресла. — Ты хорошо провел день?
— О да. Наш суровый капитан учит Алекса управлять судном. — Грегор ухмыльнулся. — Брайтуэйт просто тает перед мальчишкой. Приятно видеть, что этот сухарь способен на человеческие чувства. — Подойдя к буфету, он налил себе рюмку виски и осушил одним глотком. — А! Хорошо!
— Я рад, что тебе это доставило удовольствие. Ты сознаешь, что серьезно уменьшил мои запасы за это плаванье?
Грегор получал бесконечное удовольствие от всех телесных радостей, но Джордан никогда не видел его пьяным. Казалось, он хранит алкоголь в каких-то таинственных частях своего гигантского тела, пока его действие не рассосется.
— Это все влажность. — Грегор снова наполнил свою рюмку. — Холод — это еще ничего, но я ненавижу сочетание холода и влажности.
И еще одну рюмку.
— Поскольку мы уже вошли в Средиземное море, то здесь больше не холодно, — насмешливо заметил Джордан.
— Ну, сочетание влажности н жары я тоже ненавижу. — Грегор уселся, вытянув перед собой ноги. — Алексу не терпится попасть в Камбарон. Он просто засыпал меня вопросами.
— Его сестра не разделяет этого нетерпения.
— Она боится?
— Нет! — быстро возразил Джордан.
— Ты отмел это обвинение так же стремительно, как это сделала бы она. — Грегор хитро улыбнулся. — Ты начинаешь говорить как гордый отец.
— Что за отвратительная мысль! И совершенно неправильная. Это с тобой она чувствует себя свободно.
— Тебя это задевает? Ты говорил мне, что хочешь видеть ее неуверенной в себе и незащищенной. Согласись, что непринужденность и неуверенность не одно и тo же.
— Меня ничуть не тревожит ее отношение ко мне. Грегор отпил большой глоток виски.
— В самом деле? И все же, если ты хочешь, чтобы она тебя боялась, нельзя разрешать ей так часто выигрывать.
— Ты прекрасно знаешь, что я ей не поддаюсь. Она прекрасно играет.
— О! А я решил, что это хитроумная уловка, чтобы она почувствовала себя рядом с тобой в безопасности, и тогда ты вдруг — раз! — и набросишься на нее. — Он добродушно улыбнулся. — Очень рад, что это не так. Как может девушка бояться человека, который не только регулярно ей проигрывает, но и гордится этим?
— Я не горжусь тем, что проигрываю. Мне это чрезвычайно неприятно.
— Но ты гордишься ею, — мягко проговорил Грегор. — Я наблюдал за вами и нахожу это очень любопытным.
— Чушь, — отрезал Джордан. — Я же сказал тебе: я не питаю к девушке отцовских чувств.
— Тогда надо задуматься над другим вариантом.
— И другого варианта тоже нет.
— Если ты над этим не задумывался, откуда у тебя такая уверенность?
— Я полагаю, ты намекаешь на то, что я питаю к ней страсть? — Джордан открыл ящик стола, запихнул туда коробку с шахматами и захлопнул его несколько сильнее, чем это было необходимо. — Я же говорил тебе, что не сплю с детьми, Грегор.
— В Кассане девушка шестнадцати лет считается женщиной.
— Девушки бывают разные. Марианне до этого состояния еще очень далеко.
— Не спорю. Она находится где-то между детством и взрослостью. Иногда в ней еще виден ребенок.
Джордан на мгновение представил себе. как Марианна сидит напротив него, устремив взгляд на шахматную доску, и расспрашивает его о Камбароне. Она не хотела, чтобы он заметил ее неуверенность и страх перед неизвестным, но не смогла удержаться от вопросов. Обычно она была такой сильной, что те моменты, когда в ней вдруг проглядывала слабость, особенно щемили душу.
— Она очень хорошо выглядит, правда? — Грегор сделал еще один большой глоток. — На щеках у нее нежный румянец, и она начала поправляться. Когда-нибудь она станет красивой женщиной.
—Да.
Сегодня в каюте было тепло, и Марианна закатала рукава белого платья, обнажив приятно округлившиеся руки. В последнее время в ее фигуре стала заметна некая хрупкая женственность, и волосы ее, хотя и были по-прежнему туго стянуты в длинную косу, сияли шелковистым блеском.
— Это уже не та худенькая чумазая девочка, которую мы подобрали в Таленке, — сказал Грегор.
Но огонек, светившийся в той девочке, был все таким же ярким. Джордан заметил на себе пристальный взгляд Грегора и постарался сделать равнодушное лицо.
— К чему ты клонишь? — Джордан посмотрел ему прямо в глаза. — Ты говоришь так, словно тебе хочется уложить ее ко мне в постель.
— Напротив, мой друг, именно этого я и пытаюсь избежать. Для вас обоих это было бы самым плохим вариантом.
— Тогда зачем ты на все лады расхваливаешь мне ее внешность, словно она рабыня, выставленная для продажи?
— Потому что ты все это уже заметил, но отказываешься признаться в этом самому себе. Это опасно. — Грегор мягко улыбнулся. — Тебя к ней влечет, но ты инстинктивно воздвигаешь между вами препятствия. А в один прекрасный день твое терпение лопнет, ты протянешь руки и возьмешь то, что хочешь. С каждым часом ты подходишь к этому все ближе.
— Глупости.
— Разве тебе не беспокойно спится каждую ночь?
— Милый мой Грегор, я не имел женщины с самого Кассана, а ты же знаешь, что я к этому не привык.
— А когда к тебе приходят сны, какая женщина лежит под тобой?
— Не знаю. У нее нет лица. Меня не лицо ее интересует. Ради Бога, Грегор, может, я и полон похоти, но это не значит, что я наброшусь на первую попавшуюся женщину.
— Марианна не первая попавшаяся. — Грегор говорил серьезно, даже печально. — Я хочу уберечь тебя от ошибки. Мужчин ты убиваешь без всяких угрызений совести, но, если ты причинишь зло этой девушке, на твою душу ляжет тяжкий грех.
— А если она тоже этого захочет?
Не понятно, откуда вдруг возникли эти вырвавшиеся у него слова. Джордан сразу же пожалел, что не прикусил себе язык: Грегор моментально ухватился за эту фразу.
— Вот видишь? — печально закивал он головой. — Может, ты этого не осознаешь, но желание живет в тебе. Я знаю, что ты умеешь заставить женщин хотеть тебя, но на этот раз ты не должен этого делать. Тебе не следует проводить с ней время в твоей каюте.
— Я не согласен. — Джордан прошел к буфету и налил себе виски. — Она с каждым днем все больше привыкает ко мне. У нее появляется уверенность в себе.
— Которую она потеряет, если ты…
— Я не буду с ней спать, — процедил сквозь зубы Джордан.
— Но ты не хочешь отказаться от тех часов, которые проводишь в ее обществе. А ты не подумал, что это свидетельствует о чем-то еще более опасном для тебя?
— Боже правый, еще один вариант?
— Привязанность, — мягко проговорил Грегор. — Ты ею восхищаешься, а где восхищение, там вскоре появляется и симпатия.
— Я восхищаюсь умом и военным гением Наполеона, но это не мешает мне желать ему скорейшей гибели.
— Это не одно и то же.
— Уверяю тебя, Грегор, — он повернулся, бесшабашно поднимая рюмку, — из двух вариантов я обязательно выберу первый.
— Не выбирай ни одного из них, и тебе самому будет гораздо лучше. — Грегор поднялся и направился к двери. — Увидимся за обедом. Подумай над тем, что я тебе сказал.
— Если я этого не сделаю, ты наверняка будешь снова и снова повторять свои нравоучения, — сухо отозвался Джордан.
— Можешь не сомневаться, так оно и будет. — Грегор через плечо ухмыльнулся. — Но не думаю, чтобы мне понадобилось это делать. Ты человек жесткий, но намеренно никогда не причинишь вред беспомощному. Мне только надо было показать тебе, в каком направлении ты движешься.
Когда за Грегором захлопнулась дверь, Джордан осушил свою рюмку и поставил ее на стол. Это полнейшая чепуха. Он будет делать то, что считает нужным.
Ему вовсе не хочется этой девочки.
И он вовсе к ней не привязался.
И уж, конечно, ничто не в силах помешать ему добиться главного — Джедалара.
К черту варианты Грегора.
Еще секунду — и он будет там, в тесном шелке ее лона, и этому мучительному желанию придет конец.
Ее голубые глаза открылись: смелые, яркие, полные желания.
Странно, раньше он не замечал ее глаз…
Боже!
Он проснулся, возбужденный, напрягшийся, полный болезненного желания, и лежал в темноте, тяжело дыша и стараясь прийти в себя.
Встав, он подошел к иллюминатору и распахнул его, впустив холодный ночной воздух. Господь свидетель, ему не помешает охладиться.
Марианна.
— Почему вы так на меня смотрите?
— Как я на тебя смотрел? Она нахмурилась:
— Странно. Вы злитесь, что я сегодня вас обыгрываю?
— Я не люблю проигрышей, — бесстрастно ответил он.
Она дотронулась пальцами до своей щеки:
— У меня на лице пятно?
Он придирчиво искал изъяны, недостатки — и нашел их немало. Черты у нее были тонкие, но не Классические: глаза слишком смелые, губы красивой формы, но слишком редко ему улыбаются.
Да и вообще она почти ребенок, черт побери!
Он вовсе не хочет испытывать страсть к этой юной девушке, совсем неопытной, считающей, что на жизнь можно смотреть сквозь разноцветное стекло витражей. Он вовсе не собирается спать с девочкой, которая обыгрывает его в шахматы и заставляет улыбаться своему поражению.
— У нас у всех есть пятна. — Он посмотрел на ее пальцы, теребившие ферзя. — Что у тебя на ладони?
— Что? А, шрам. Вы наверняка видели его и раньше.
— Не видел. — Он взял ее кисть и повернул ладонью вверх. Там оказалось немало шрамов. Он прикоснулся к тому, что шел по самому центру ладони. — 11орез, должно быть, был очень глубокий.
— Я работаю со стеклом. Это требует осторожности а за неловкость приходится платить. Я задумалась, и лист стекла соскользнул у меня со стола. Надо было поймать его, чтобы он не упал на пол и не разбился.
Его вдруг охватил гнев. Шрам был очень старый, так что этот случай произошел, когда она была еще совсем маленькая. Почему за ней не присматривали, почему о ней не позаботились?
— Оно могло перерезать тебе руку пополам.
Я имею дело со стеклом, — повторила она. Этот случай послужил мне хорошим уроком. Больше я никогда не отвлекалась во время работы.
Он нежно водил пальцем по шраму, чувствуя, как под ним бьется ее пульс.
Марианна с трудом сглотнула.
— Не надо этого делать. У меня от этого… ужасно странное чувство.
— Боль?
— Не совсем.
Для него это была боль — и она росла с каждой секундой. Ребенок не ответил бы ему так, как она. Она женщина — и поэтому может считаться добычей в той охоте, которую он так хорошо знает.
Господи, он ищет оправдания, чтобы ее обольстить!
Уронив ее руку, он резко встал.
— В каюте очень душно. Мы закончим партию завтра.
Она изумленно посмотрела на него:
— Здесь ни капельки не душно.
— Не просто душно — здесь нечем дышать. Мне надо пройтись по палубе. — Джордан направился к двери. — Увидимся за ужином.
Грегор прав. Если он будет держаться подальше от Марианны, эта нелепая страсть исчезнет сама собой. Все дело в том, что он с детства привык потакать своим капризам. Вот и сейчас Джордан поймал себя на мысли, что инстинктивно ищет в девушке такие качества, которые послужат ему предлогом, чтобы переспать с ней.
— У тебя довольно взволнованный вид, — заметил Грегор, подстраиваясь к его стремительным шагам. — Как Марианна?
— Не рыдает нагая на моей постели.
— Значит, мы вовремя поговорили. — Грегор явно успокоился: складки на его лбу расправились. — Наверное, ты очень хорошо себя вел. Ты всегда при этом страшно злишься. — Ты думал, если поговорить об этом открыто, проблема будет решена?
— Нет, я знал, что, когда ты поймешь, какие чувства тобой движут, ты будешь колебаться. Это было опасно — но другой вариант был еще опаснее.
Джордан криво усмехнулся:
— Потому что ты знаешь, что инстинкт велит мне разрушать?
— Нет, как раз инстинкты у тебя в полном порядке, но ты привык только брать, ничего не давая взамен. Менять привычки очень нелегко. — Он хлопнул Джордана по плечу. — Но с каждым годом твой характер меняется к лучшему.
— Спасибо, — иронично отозвался тот. — Только на этот раз не удивляйся, если привычка победит.
— Очень удивлюсь, — серьезно ответил Грегор. — И буду сильно разочарован.
Джордан посмотрел на него с досадой, раздражением и нежностью. Этот сукин сын знает, чем его пронять. Если что-то и способно остановить Джордана, так это боязнь лишиться уважения друга. Джордан улыбнулся:
— Твоя взяла, негодяй.
— А, вот ты немного и успокоился, — довольно сказал Грегор. — Пойдем полюбуемся на дельфинов. Никто не может злиться, видя, как играют дельфины.
Но сегодня в его взгляде появилось что-то… новое. Когда обед закончился, Джордан оттолкнул стул и поднялся на ноги.
— Сегодня полнолуние и на небе нет облаков. Грегор, почему бы тебе не взять Алекса на мостик и не рассказать ему о звездах? — Он повернулся к Алексу. — У Грегора есть история про каждое созвездие на небе. Когда я был парнишкой, он, бывало, брал меня на прогулку в лес и плел свои рассказы, но море — гораздо более удачная рама для гобелена.
— Ой правда, пойдем, Грегор! — В голосе Алекса звенело возбуждение.
Грегор секунду смотрел на Джордана, а потом кивнул:
— Ненадолго. — Он повернулся к Марианне. — Хочешь пойти с нами?
— Я уверен, что Марианна устала. Я отведу ее в каюту, — сказал Джордан. — Нам надо кое-что обсудить.
Марианна изумленно уставилась на него. Они виделись всего несколько часов тому назад. Если ему надо было обсудить с ней что-то важное, почему он этого не сделал тогда?
Джордан обратился к Марианне:
— Ты пойдешь со мной?
Почти так же он спрашивал ее тогда в церкви в Таленке. Казалось, он прочел ее мысли, потому что сразу же спросил:
— Все ведь получилось не так уж плохо, правда?
Он улыбался, и Марианна, завороженная, не могла отвести взгляда от его чувственно изогнутых губ. Почему его улыбка каждый раз оказывает на нее такое магическое действие?
— Правда? — еще раз спросил Джордан.
Она ничего не ответила.
— Вы можете поговорить в другой раз, — вмешался Грегор. — Это было бы… — Но тут он увидел выражение лица Марианны, пожал плечами и встал. — Ну что же, бери ее. Мне надо сказать Алексу, что все, что предсказали звезды, сбывается.
— Но ты делаешь все возможное, чтобы изменить их предсказание, — пробормотал Джордан.
— Боюсь, на этот раз я бессилен. Бери плащ, Алекс.
— Он мне не нужен, — вдруг восстал мальчик. Грегор почти по-матерински заботливо закутал Алекса в плащ:
— Ночь прохладная. Ты же не хочешь снова начать кашлять.
Марианна покачала головой, глядя, как Грегор уводит ее брата:
— Он может делать с Алексом что хочет. Это просто чудо какое-то.
— Он с кем угодно может делать что хочет. — хмуро отозвался Джордан. — Только молчать он не может. — Схватив Марианнин плащ, он набросил его ей на плечи. — Пойдем.
— О чем вы хотели поговорить? — спросила она, в трудом поспевая за его стремительными шагами. Южный ветерок нежно овевал ее кожу; но в Джордане совсем не было нежности. Он тащил ее за собой по палубе, и все его гипнотическое обаяние куда-то исчезло, уступив место сдержанной агрессивности. Внезапно пришедшая ей в голову мысль заставила ее напрячься. — Я же говорила вам, что не стану рассказывать об Окне в Поднебесье.
— Ради Бога! Я не дурак, чтобы тратить на это время!
— Тогда я не понимаю, почему вы…
— Чем ты занималась в детстве?
— Что? — ошеломленно переспросила она.
— Чем ты занималась? Ты ведь не все время работала со своим драгоценным стеклом?
— Конечно нет.
— Тогда рассказывай.
— Но зачем вам это?
— Потому что я хочу видеть тебя ребенком, черт подери.
Такой ответ совершенно ничего ей не объяснил.
— Я не понимаю, чего вы от меня хотите.
— Все дети играют. Во что ты играла?
— Работа со стеклом была для меня игрой.
— Ты не ездишь верхом. Ты ходила гулять?
— Иногда мои родители и еще несколько семей устраивали пикники или большие прогулки по холмам. Мы, дети, обычно убегали вперед, играли в прятки, гонялись друг за другом, девочки собирали цветы и плели венки.
— Ах, наконец-то признаки детства. Я уже решил» что ты взрослой сошла с витража.
Он явно был чем-то раздражен, и ей надоело б в роли козла отпущения.
— Не говорите глупостей.
— Ты почти не упоминаешь отца — только, что он умер несколько лет тому назад. Расскажи мне о нем.
— О папе? Он был очень красивый. У него были прекрасные золотые волосы и правильные черты лица, и он много смеялся. — Она помолчала, вспоминая. — Он все время смеялся.
— Тогда он непохож на моих знакомых поэтов. Те как правило, любят слезы и печаль.
Она покачала головой:
— Папа любил смеяться. Он говорил, что жизнь создана для веселья.
— А не для работы? — едко спросил он.
— Он работал, — запротестовала Марианна. — Он писал прекрасные стихи. Он часами сидел под деревом в саду и писал.
— Пока твоя мать трудилась, чтобы заработать вам на хлеб.
— Она была не против. Им это вполне подходило.
— И я уверен, что тебе не терпится найти своего собственного красивого поэта, чтобы всю жизнь сдувать с него пылинки.
— Я не возражала бы, если бы встретила кого-то похожего на папу, — упрямо ответила она.
Ясно было, что такой ответ его тоже не устроил.
— А чем еще занимался папа, когда не сидел под деревом, сочиняя стихи?
— Он давал мне уроки. Он учил меня французскому, английскому и математике. Он даже пытался научить меня писать стихи, но у меня не получалось. У меня не было дара.
— Я думаю, папу это не очень беспокоило, ведь у тебя был дар к работе со стеклом и ты могла обеспечить его старость.
— Вы не хотите понимать, — обиделась она. — Ч не буду больше рассказывать про папу.
— И не надо. Все равно ничего не получается.
— Что не получается? — рассердилась она.
Он не стал ей отвечать, помолчал немного, а потом резко проговорил:
— Думаю, мы теперь откажемся от игры в шахматы.
— Почему?
— Мне они начали надоедать. — Он цинично улыбнулся. — Грегор тебе подтвердит: мне удивительно быстро все надоедает.
Она почувствовала странный укол боли, но не стала признаваться себе, что обижена. Он вел себя как-то странно сегодня днем, но она была уверена, что причиной тому не скука. Хотя откуда ей знать? Она читает его настроения гораздо хуже, чем он — ее. Может быть, ему все время было с ней скучно. Она гордо вздернула подбородок.
— Ну, я ничуть не хочу продолжать. Мне они тоже начали надоедать. Я буду рада проводить больше времени с Алексом.
Они дошли до ее каюты, и он настежь распахнул перед ней дверь, а сам застыл на пороге, глядя в темноту, весь напрягшийся, как зверь перед прыжком. Можно было подумать, что он заметил что-то поджидающее его среди теней.
— Джордан?
Он повернулся к ней. Какое странное у него лицо!
Она с трудом перевела дыхание:
— Что-то не так?
— Возможно. — Его светло-зеленые глаза бесшабашно блеснули. — Но то, что не так, бывает необычайно приятно, правда?
— Я не понимаю, о чем вы говорите.
— Я мог бы тебе объяснить. Такое удоволь… — Увидев, что она инстинктивно отступила, он замолчал.
Глубоко вздохнув, он резко повернулся на каблуках. — Спокойной ночи.
Марианна смотрела, как он уходит. Его темные волосы блестели в лунном свете, в размашистом шаге чувствовалась звериная грация. Этот человек по-прежнему был для нее загадкой. Ей казалось, что она начала его узнавать, но сегодня он был ужасно странный, и непонятный, и ранящий. Ей следовало бы сердиться, но вместо этого она испытывала боль — и страх.
Она боялась Камбарона даже сильнее, чем сама себе признавалась. Ей ничего не было известно о замках, о герцогах и об этой Англии, которую ненавидел ее отец. Ее мир был маленьким, уютным и полным любви, а теперь он вдруг начал расти и зиял пустотой, как пасть огромного зверя, готового проглотить.
Но гораздо больше пугал ее хозяин Камбарона, человек, от которого зависела ее судьба и который сегодня так равнодушно и даже враждебно вел себя с ней. И странно — это причиняло ей боль.
4.
— Я говорил «в Англию». Там не только один город знаешь ли. Саутвик ближе всего к Камбарону — всего полдня езды.
— Езды? — настороженно переспросила она. Ей вовсе не хотелось бы повторять то путешествие в Домаджо, когда она оказалась в такой опасной близости к этому человеку. Он ответил:
— Мы найдем для вас с Алексом две спокойные лошадки и поедем медленно.
— Очень медленно, — подчеркнула она.
— Тебе пора было бы убедиться в том, что я могу быть терпеливым. — Его глаза озорно блеснули. — Например, я ни слова не говоря сидел и ждал, пока ты попробуешь выбраться из ловушки, которую я тебе устроил. Я ждал целых десять минут.
— Это вовсе не ловушка. — Она снова посмотрела на доску. — А если даже и да, то выход обычно находится.
— Так найди.
Она это и пыталась сделать, но боялась, что ее попытки окажутся бесплодными.
— Грегор говорит, что монархи Кассана зовутся «воран».
— Это правда. — Он откинулся на спинку кресла. — А почему Кассан тебя интересует больше, чем то место, где ты будешь жить? За эти две недели ты не задала ни одного вопроса о Камбароне.
— Я и так все скоро узнаю.
— И к тому же Кассан очень-очень далеко, а Камбарон уже на горизонте и немного тебя пугает.
Это было правдой. Марианна не думала, что ее мысли настолько очевидны. Она постаралась равнодушно пожать плечами.
— Я уверена, что привыкну.
— Я тоже в этом уверен, — спокойно проговорил он. — Когда ты решила ехать со мной, я пообещал вам с Алексом безопасность. Ты думаешь, я брошу тебя в темницу?
— А там есть темница?
Он криво улыбнулся:
— Очень маленькая. Мы ею почти никогда не пользуемся.
— Темница… Значит, это замок, да?
— Можешь считать, что так.
— Я никогда не бывала в замке. На окраинах Самды был один, но я… — Она неуверенно договорила: — … Я никогда не знала ничего, кроме нашего домика.
— Замок и есть дом, только комнат в нем побольше.
— Это смешно. Вам не надо успокаивать меня баснями. — Марианна переставила ферзя. — Пусть я и не знаю вашего великолепного замка, нет оснований думать, что…
— Шах и мат.
Она сделала ошибку, и он моментально ею воспользовался. Она нахмурилась:
— Вы меня нарочно отвлекли.
Он хохотнул:
— Ты уже два хода назад знала, что проиграешь.
Она упрямо вздернула подбородок:
— У меня был шанс выиграть.
— Только изменив правила игры.
— Это неправда. Я могла бы… — Но ей ничего не приходило в голову, и наконец, неохотно улыбнувшись, она призналась: — Я ненавижу проигрывать.
— Я это уже неоднократно замечал.
— Не так уж часто. У нас силы равные, и я выигрывала не меньше… Почему вы так на меня смотрите?
— Ты мне улыбаешься. Я первый раз вижу, чтобы ты улыбалась кому-то, кроме Алекса и Грегора. — Видя как ее улыбка мгновенно исчезла, он с сожалением покачал головой. — Ах, она погасла. Очень жаль.
Марианна отодвинула от стола кресло и встала.
— Мне надо посмотреть, что делает Алекс.
— Ну конечно, убегай. — Он встал и любезно поклонился ей. — Появились признаки того, что ты смягчаешься. Если ты останешься, можешь случайно снова мне улыбнуться.
— Маловероятно. — Она пошла к двери. — Это явно было вызвано потрясением от проигрыша, а я не имею намерения проиграть еще раз.
* * *
Она терпеть не может, чтобы за ним оставалось последнее слово, подумал Джордан.Улыбка задержалась на его губах, пока он складывал обратно в кожаную коробку резные шахматные фигуры. Как часто, уходя, она бросала какую-нибудь ехидную реплику, желая уколоть его напоследок. В последнее время он ловил себя на том, что предвкушает этот момент, словно учитель фехтования — выпад любимого ученика.
— Марианна мне сказала, что ты сегодня выиграл, — проговорил Грегор, неспешно входя в каюту. — Это должно привести тебя в доброе расположение духа. В последнее время победы доставались тебе нечасто.
— Как мило с твоей стороны мне об этом напомнить. — Джордан снова откинулся на спинку кресла. — Ты хорошо провел день?
— О да. Наш суровый капитан учит Алекса управлять судном. — Грегор ухмыльнулся. — Брайтуэйт просто тает перед мальчишкой. Приятно видеть, что этот сухарь способен на человеческие чувства. — Подойдя к буфету, он налил себе рюмку виски и осушил одним глотком. — А! Хорошо!
— Я рад, что тебе это доставило удовольствие. Ты сознаешь, что серьезно уменьшил мои запасы за это плаванье?
Грегор получал бесконечное удовольствие от всех телесных радостей, но Джордан никогда не видел его пьяным. Казалось, он хранит алкоголь в каких-то таинственных частях своего гигантского тела, пока его действие не рассосется.
— Это все влажность. — Грегор снова наполнил свою рюмку. — Холод — это еще ничего, но я ненавижу сочетание холода и влажности.
И еще одну рюмку.
— Поскольку мы уже вошли в Средиземное море, то здесь больше не холодно, — насмешливо заметил Джордан.
— Ну, сочетание влажности н жары я тоже ненавижу. — Грегор уселся, вытянув перед собой ноги. — Алексу не терпится попасть в Камбарон. Он просто засыпал меня вопросами.
— Его сестра не разделяет этого нетерпения.
— Она боится?
— Нет! — быстро возразил Джордан.
— Ты отмел это обвинение так же стремительно, как это сделала бы она. — Грегор хитро улыбнулся. — Ты начинаешь говорить как гордый отец.
— Что за отвратительная мысль! И совершенно неправильная. Это с тобой она чувствует себя свободно.
— Тебя это задевает? Ты говорил мне, что хочешь видеть ее неуверенной в себе и незащищенной. Согласись, что непринужденность и неуверенность не одно и тo же.
— Меня ничуть не тревожит ее отношение ко мне. Грегор отпил большой глоток виски.
— В самом деле? И все же, если ты хочешь, чтобы она тебя боялась, нельзя разрешать ей так часто выигрывать.
— Ты прекрасно знаешь, что я ей не поддаюсь. Она прекрасно играет.
— О! А я решил, что это хитроумная уловка, чтобы она почувствовала себя рядом с тобой в безопасности, и тогда ты вдруг — раз! — и набросишься на нее. — Он добродушно улыбнулся. — Очень рад, что это не так. Как может девушка бояться человека, который не только регулярно ей проигрывает, но и гордится этим?
— Я не горжусь тем, что проигрываю. Мне это чрезвычайно неприятно.
— Но ты гордишься ею, — мягко проговорил Грегор. — Я наблюдал за вами и нахожу это очень любопытным.
— Чушь, — отрезал Джордан. — Я же сказал тебе: я не питаю к девушке отцовских чувств.
— Тогда надо задуматься над другим вариантом.
— И другого варианта тоже нет.
— Если ты над этим не задумывался, откуда у тебя такая уверенность?
— Я полагаю, ты намекаешь на то, что я питаю к ней страсть? — Джордан открыл ящик стола, запихнул туда коробку с шахматами и захлопнул его несколько сильнее, чем это было необходимо. — Я же говорил тебе, что не сплю с детьми, Грегор.
— В Кассане девушка шестнадцати лет считается женщиной.
— Девушки бывают разные. Марианне до этого состояния еще очень далеко.
— Не спорю. Она находится где-то между детством и взрослостью. Иногда в ней еще виден ребенок.
Джордан на мгновение представил себе. как Марианна сидит напротив него, устремив взгляд на шахматную доску, и расспрашивает его о Камбароне. Она не хотела, чтобы он заметил ее неуверенность и страх перед неизвестным, но не смогла удержаться от вопросов. Обычно она была такой сильной, что те моменты, когда в ней вдруг проглядывала слабость, особенно щемили душу.
— Она очень хорошо выглядит, правда? — Грегор сделал еще один большой глоток. — На щеках у нее нежный румянец, и она начала поправляться. Когда-нибудь она станет красивой женщиной.
—Да.
Сегодня в каюте было тепло, и Марианна закатала рукава белого платья, обнажив приятно округлившиеся руки. В последнее время в ее фигуре стала заметна некая хрупкая женственность, и волосы ее, хотя и были по-прежнему туго стянуты в длинную косу, сияли шелковистым блеском.
— Это уже не та худенькая чумазая девочка, которую мы подобрали в Таленке, — сказал Грегор.
Но огонек, светившийся в той девочке, был все таким же ярким. Джордан заметил на себе пристальный взгляд Грегора и постарался сделать равнодушное лицо.
— К чему ты клонишь? — Джордан посмотрел ему прямо в глаза. — Ты говоришь так, словно тебе хочется уложить ее ко мне в постель.
— Напротив, мой друг, именно этого я и пытаюсь избежать. Для вас обоих это было бы самым плохим вариантом.
— Тогда зачем ты на все лады расхваливаешь мне ее внешность, словно она рабыня, выставленная для продажи?
— Потому что ты все это уже заметил, но отказываешься признаться в этом самому себе. Это опасно. — Грегор мягко улыбнулся. — Тебя к ней влечет, но ты инстинктивно воздвигаешь между вами препятствия. А в один прекрасный день твое терпение лопнет, ты протянешь руки и возьмешь то, что хочешь. С каждым часом ты подходишь к этому все ближе.
— Глупости.
— Разве тебе не беспокойно спится каждую ночь?
— Милый мой Грегор, я не имел женщины с самого Кассана, а ты же знаешь, что я к этому не привык.
— А когда к тебе приходят сны, какая женщина лежит под тобой?
— Не знаю. У нее нет лица. Меня не лицо ее интересует. Ради Бога, Грегор, может, я и полон похоти, но это не значит, что я наброшусь на первую попавшуюся женщину.
— Марианна не первая попавшаяся. — Грегор говорил серьезно, даже печально. — Я хочу уберечь тебя от ошибки. Мужчин ты убиваешь без всяких угрызений совести, но, если ты причинишь зло этой девушке, на твою душу ляжет тяжкий грех.
— А если она тоже этого захочет?
Не понятно, откуда вдруг возникли эти вырвавшиеся у него слова. Джордан сразу же пожалел, что не прикусил себе язык: Грегор моментально ухватился за эту фразу.
— Вот видишь? — печально закивал он головой. — Может, ты этого не осознаешь, но желание живет в тебе. Я знаю, что ты умеешь заставить женщин хотеть тебя, но на этот раз ты не должен этого делать. Тебе не следует проводить с ней время в твоей каюте.
— Я не согласен. — Джордан прошел к буфету и налил себе виски. — Она с каждым днем все больше привыкает ко мне. У нее появляется уверенность в себе.
— Которую она потеряет, если ты…
— Я не буду с ней спать, — процедил сквозь зубы Джордан.
— Но ты не хочешь отказаться от тех часов, которые проводишь в ее обществе. А ты не подумал, что это свидетельствует о чем-то еще более опасном для тебя?
— Боже правый, еще один вариант?
— Привязанность, — мягко проговорил Грегор. — Ты ею восхищаешься, а где восхищение, там вскоре появляется и симпатия.
— Я восхищаюсь умом и военным гением Наполеона, но это не мешает мне желать ему скорейшей гибели.
— Это не одно и то же.
— Уверяю тебя, Грегор, — он повернулся, бесшабашно поднимая рюмку, — из двух вариантов я обязательно выберу первый.
— Не выбирай ни одного из них, и тебе самому будет гораздо лучше. — Грегор поднялся и направился к двери. — Увидимся за обедом. Подумай над тем, что я тебе сказал.
— Если я этого не сделаю, ты наверняка будешь снова и снова повторять свои нравоучения, — сухо отозвался Джордан.
— Можешь не сомневаться, так оно и будет. — Грегор через плечо ухмыльнулся. — Но не думаю, чтобы мне понадобилось это делать. Ты человек жесткий, но намеренно никогда не причинишь вред беспомощному. Мне только надо было показать тебе, в каком направлении ты движешься.
Когда за Грегором захлопнулась дверь, Джордан осушил свою рюмку и поставил ее на стол. Это полнейшая чепуха. Он будет делать то, что считает нужным.
Ему вовсе не хочется этой девочки.
И он вовсе к ней не привязался.
И уж, конечно, ничто не в силах помешать ему добиться главного — Джедалара.
К черту варианты Грегора.
* * *
Он на секунду замер, готовясь погрузиться в нее.Еще секунду — и он будет там, в тесном шелке ее лона, и этому мучительному желанию придет конец.
Ее голубые глаза открылись: смелые, яркие, полные желания.
Странно, раньше он не замечал ее глаз…
Боже!
Он проснулся, возбужденный, напрягшийся, полный болезненного желания, и лежал в темноте, тяжело дыша и стараясь прийти в себя.
Встав, он подошел к иллюминатору и распахнул его, впустив холодный ночной воздух. Господь свидетель, ему не помешает охладиться.
Марианна.
* * *
Марианна оторвала взгляд от шахматной доски.— Почему вы так на меня смотрите?
— Как я на тебя смотрел? Она нахмурилась:
— Странно. Вы злитесь, что я сегодня вас обыгрываю?
— Я не люблю проигрышей, — бесстрастно ответил он.
Она дотронулась пальцами до своей щеки:
— У меня на лице пятно?
Он придирчиво искал изъяны, недостатки — и нашел их немало. Черты у нее были тонкие, но не Классические: глаза слишком смелые, губы красивой формы, но слишком редко ему улыбаются.
Да и вообще она почти ребенок, черт побери!
Он вовсе не хочет испытывать страсть к этой юной девушке, совсем неопытной, считающей, что на жизнь можно смотреть сквозь разноцветное стекло витражей. Он вовсе не собирается спать с девочкой, которая обыгрывает его в шахматы и заставляет улыбаться своему поражению.
— У нас у всех есть пятна. — Он посмотрел на ее пальцы, теребившие ферзя. — Что у тебя на ладони?
— Что? А, шрам. Вы наверняка видели его и раньше.
— Не видел. — Он взял ее кисть и повернул ладонью вверх. Там оказалось немало шрамов. Он прикоснулся к тому, что шел по самому центру ладони. — 11орез, должно быть, был очень глубокий.
— Я работаю со стеклом. Это требует осторожности а за неловкость приходится платить. Я задумалась, и лист стекла соскользнул у меня со стола. Надо было поймать его, чтобы он не упал на пол и не разбился.
Его вдруг охватил гнев. Шрам был очень старый, так что этот случай произошел, когда она была еще совсем маленькая. Почему за ней не присматривали, почему о ней не позаботились?
— Оно могло перерезать тебе руку пополам.
Я имею дело со стеклом, — повторила она. Этот случай послужил мне хорошим уроком. Больше я никогда не отвлекалась во время работы.
Он нежно водил пальцем по шраму, чувствуя, как под ним бьется ее пульс.
Марианна с трудом сглотнула.
— Не надо этого делать. У меня от этого… ужасно странное чувство.
— Боль?
— Не совсем.
Для него это была боль — и она росла с каждой секундой. Ребенок не ответил бы ему так, как она. Она женщина — и поэтому может считаться добычей в той охоте, которую он так хорошо знает.
Господи, он ищет оправдания, чтобы ее обольстить!
Уронив ее руку, он резко встал.
— В каюте очень душно. Мы закончим партию завтра.
Она изумленно посмотрела на него:
— Здесь ни капельки не душно.
— Не просто душно — здесь нечем дышать. Мне надо пройтись по палубе. — Джордан направился к двери. — Увидимся за ужином.
Грегор прав. Если он будет держаться подальше от Марианны, эта нелепая страсть исчезнет сама собой. Все дело в том, что он с детства привык потакать своим капризам. Вот и сейчас Джордан поймал себя на мысли, что инстинктивно ищет в девушке такие качества, которые послужат ему предлогом, чтобы переспать с ней.
— У тебя довольно взволнованный вид, — заметил Грегор, подстраиваясь к его стремительным шагам. — Как Марианна?
— Не рыдает нагая на моей постели.
— Значит, мы вовремя поговорили. — Грегор явно успокоился: складки на его лбу расправились. — Наверное, ты очень хорошо себя вел. Ты всегда при этом страшно злишься. — Ты думал, если поговорить об этом открыто, проблема будет решена?
— Нет, я знал, что, когда ты поймешь, какие чувства тобой движут, ты будешь колебаться. Это было опасно — но другой вариант был еще опаснее.
Джордан криво усмехнулся:
— Потому что ты знаешь, что инстинкт велит мне разрушать?
— Нет, как раз инстинкты у тебя в полном порядке, но ты привык только брать, ничего не давая взамен. Менять привычки очень нелегко. — Он хлопнул Джордана по плечу. — Но с каждым годом твой характер меняется к лучшему.
— Спасибо, — иронично отозвался тот. — Только на этот раз не удивляйся, если привычка победит.
— Очень удивлюсь, — серьезно ответил Грегор. — И буду сильно разочарован.
Джордан посмотрел на него с досадой, раздражением и нежностью. Этот сукин сын знает, чем его пронять. Если что-то и способно остановить Джордана, так это боязнь лишиться уважения друга. Джордан улыбнулся:
— Твоя взяла, негодяй.
— А, вот ты немного и успокоился, — довольно сказал Грегор. — Пойдем полюбуемся на дельфинов. Никто не может злиться, видя, как играют дельфины.
* * *
Он наблюдает за ней. В течение всего обеда Джордан подсмеивался над Алексом, болтал с Грегором о пустяках — и наблюдал за ней. Это ужасно ее тревожило. И не то чтобы Марианна не привыкла, что он на нее смотрит. За последние две недели за шахматной доской он должен был бы запомнить каждую ее черточку, каждое выражение лица — как она запомнила его.Но сегодня в его взгляде появилось что-то… новое. Когда обед закончился, Джордан оттолкнул стул и поднялся на ноги.
— Сегодня полнолуние и на небе нет облаков. Грегор, почему бы тебе не взять Алекса на мостик и не рассказать ему о звездах? — Он повернулся к Алексу. — У Грегора есть история про каждое созвездие на небе. Когда я был парнишкой, он, бывало, брал меня на прогулку в лес и плел свои рассказы, но море — гораздо более удачная рама для гобелена.
— Ой правда, пойдем, Грегор! — В голосе Алекса звенело возбуждение.
Грегор секунду смотрел на Джордана, а потом кивнул:
— Ненадолго. — Он повернулся к Марианне. — Хочешь пойти с нами?
— Я уверен, что Марианна устала. Я отведу ее в каюту, — сказал Джордан. — Нам надо кое-что обсудить.
Марианна изумленно уставилась на него. Они виделись всего несколько часов тому назад. Если ему надо было обсудить с ней что-то важное, почему он этого не сделал тогда?
Джордан обратился к Марианне:
— Ты пойдешь со мной?
Почти так же он спрашивал ее тогда в церкви в Таленке. Казалось, он прочел ее мысли, потому что сразу же спросил:
— Все ведь получилось не так уж плохо, правда?
Он улыбался, и Марианна, завороженная, не могла отвести взгляда от его чувственно изогнутых губ. Почему его улыбка каждый раз оказывает на нее такое магическое действие?
— Правда? — еще раз спросил Джордан.
Она ничего не ответила.
— Вы можете поговорить в другой раз, — вмешался Грегор. — Это было бы… — Но тут он увидел выражение лица Марианны, пожал плечами и встал. — Ну что же, бери ее. Мне надо сказать Алексу, что все, что предсказали звезды, сбывается.
— Но ты делаешь все возможное, чтобы изменить их предсказание, — пробормотал Джордан.
— Боюсь, на этот раз я бессилен. Бери плащ, Алекс.
— Он мне не нужен, — вдруг восстал мальчик. Грегор почти по-матерински заботливо закутал Алекса в плащ:
— Ночь прохладная. Ты же не хочешь снова начать кашлять.
Марианна покачала головой, глядя, как Грегор уводит ее брата:
— Он может делать с Алексом что хочет. Это просто чудо какое-то.
— Он с кем угодно может делать что хочет. — хмуро отозвался Джордан. — Только молчать он не может. — Схватив Марианнин плащ, он набросил его ей на плечи. — Пойдем.
— О чем вы хотели поговорить? — спросила она, в трудом поспевая за его стремительными шагами. Южный ветерок нежно овевал ее кожу; но в Джордане совсем не было нежности. Он тащил ее за собой по палубе, и все его гипнотическое обаяние куда-то исчезло, уступив место сдержанной агрессивности. Внезапно пришедшая ей в голову мысль заставила ее напрячься. — Я же говорила вам, что не стану рассказывать об Окне в Поднебесье.
— Ради Бога! Я не дурак, чтобы тратить на это время!
— Тогда я не понимаю, почему вы…
— Чем ты занималась в детстве?
— Что? — ошеломленно переспросила она.
— Чем ты занималась? Ты ведь не все время работала со своим драгоценным стеклом?
— Конечно нет.
— Тогда рассказывай.
— Но зачем вам это?
— Потому что я хочу видеть тебя ребенком, черт подери.
Такой ответ совершенно ничего ей не объяснил.
— Я не понимаю, чего вы от меня хотите.
— Все дети играют. Во что ты играла?
— Работа со стеклом была для меня игрой.
— Ты не ездишь верхом. Ты ходила гулять?
— Иногда мои родители и еще несколько семей устраивали пикники или большие прогулки по холмам. Мы, дети, обычно убегали вперед, играли в прятки, гонялись друг за другом, девочки собирали цветы и плели венки.
— Ах, наконец-то признаки детства. Я уже решил» что ты взрослой сошла с витража.
Он явно был чем-то раздражен, и ей надоело б в роли козла отпущения.
— Не говорите глупостей.
— Ты почти не упоминаешь отца — только, что он умер несколько лет тому назад. Расскажи мне о нем.
— О папе? Он был очень красивый. У него были прекрасные золотые волосы и правильные черты лица, и он много смеялся. — Она помолчала, вспоминая. — Он все время смеялся.
— Тогда он непохож на моих знакомых поэтов. Те как правило, любят слезы и печаль.
Она покачала головой:
— Папа любил смеяться. Он говорил, что жизнь создана для веселья.
— А не для работы? — едко спросил он.
— Он работал, — запротестовала Марианна. — Он писал прекрасные стихи. Он часами сидел под деревом в саду и писал.
— Пока твоя мать трудилась, чтобы заработать вам на хлеб.
— Она была не против. Им это вполне подходило.
— И я уверен, что тебе не терпится найти своего собственного красивого поэта, чтобы всю жизнь сдувать с него пылинки.
— Я не возражала бы, если бы встретила кого-то похожего на папу, — упрямо ответила она.
Ясно было, что такой ответ его тоже не устроил.
— А чем еще занимался папа, когда не сидел под деревом, сочиняя стихи?
— Он давал мне уроки. Он учил меня французскому, английскому и математике. Он даже пытался научить меня писать стихи, но у меня не получалось. У меня не было дара.
— Я думаю, папу это не очень беспокоило, ведь у тебя был дар к работе со стеклом и ты могла обеспечить его старость.
— Вы не хотите понимать, — обиделась она. — Ч не буду больше рассказывать про папу.
— И не надо. Все равно ничего не получается.
— Что не получается? — рассердилась она.
Он не стал ей отвечать, помолчал немного, а потом резко проговорил:
— Думаю, мы теперь откажемся от игры в шахматы.
— Почему?
— Мне они начали надоедать. — Он цинично улыбнулся. — Грегор тебе подтвердит: мне удивительно быстро все надоедает.
Она почувствовала странный укол боли, но не стала признаваться себе, что обижена. Он вел себя как-то странно сегодня днем, но она была уверена, что причиной тому не скука. Хотя откуда ей знать? Она читает его настроения гораздо хуже, чем он — ее. Может быть, ему все время было с ней скучно. Она гордо вздернула подбородок.
— Ну, я ничуть не хочу продолжать. Мне они тоже начали надоедать. Я буду рада проводить больше времени с Алексом.
Они дошли до ее каюты, и он настежь распахнул перед ней дверь, а сам застыл на пороге, глядя в темноту, весь напрягшийся, как зверь перед прыжком. Можно было подумать, что он заметил что-то поджидающее его среди теней.
— Джордан?
Он повернулся к ней. Какое странное у него лицо!
Она с трудом перевела дыхание:
— Что-то не так?
— Возможно. — Его светло-зеленые глаза бесшабашно блеснули. — Но то, что не так, бывает необычайно приятно, правда?
— Я не понимаю, о чем вы говорите.
— Я мог бы тебе объяснить. Такое удоволь… — Увидев, что она инстинктивно отступила, он замолчал.
Глубоко вздохнув, он резко повернулся на каблуках. — Спокойной ночи.
Марианна смотрела, как он уходит. Его темные волосы блестели в лунном свете, в размашистом шаге чувствовалась звериная грация. Этот человек по-прежнему был для нее загадкой. Ей казалось, что она начала его узнавать, но сегодня он был ужасно странный, и непонятный, и ранящий. Ей следовало бы сердиться, но вместо этого она испытывала боль — и страх.
Она боялась Камбарона даже сильнее, чем сама себе признавалась. Ей ничего не было известно о замках, о герцогах и об этой Англии, которую ненавидел ее отец. Ее мир был маленьким, уютным и полным любви, а теперь он вдруг начал расти и зиял пустотой, как пасть огромного зверя, готового проглотить.
Но гораздо больше пугал ее хозяин Камбарона, человек, от которого зависела ее судьба и который сегодня так равнодушно и даже враждебно вел себя с ней. И странно — это причиняло ей боль.
4.
Четыре высокие башни Камбарона были видны издалека; вымпелы развевались над массивным величественным замком из серого камня. Это здание оказалось намного внушительнее тех, что Марианна видела в Монтавии. Замок выглядел мощным, холодным и чужим. Светило яркое солнце, но Марианна невольно поплотнее закуталась в свой плащ.
— Ты его видишь? — Алекс, ехавший впереди с Грегором, рысцой подскакал к ней и остановил своего пони. — Замок, Марианна! — В глазах его горел восторг.
Марианне не хотелось, чтобы окружающие заметили, насколько гнетущее впечатление произвела на нее эта серая громада, и она только сухо проговорила:
— Было бы трудно его не увидеть. Замки имеют привычку быть весьма заметными. — Можно мне поехать вперед? Грегор собирается показать мне конюшни!
Она кивнула:
— Ты его видишь? — Алекс, ехавший впереди с Грегором, рысцой подскакал к ней и остановил своего пони. — Замок, Марианна! — В глазах его горел восторг.
Марианне не хотелось, чтобы окружающие заметили, насколько гнетущее впечатление произвела на нее эта серая громада, и она только сухо проговорила:
— Было бы трудно его не увидеть. Замки имеют привычку быть весьма заметными. — Можно мне поехать вперед? Грегор собирается показать мне конюшни!
Она кивнула: