Страница:
Молниеносным движением он вспорол оставшуюся полоску ткани, потом вложил кинжал в ножны и уставился в широко раскрытые, немигающие глаза девушки.
Он наклонился и раскрыл половинки ее платья и рубашки, обнажив сначала ее пышную, тяжело вздымавшуюся грудь, потом изящную талию, живот, венерин холм и наконец длинные бледные ноги.
Катарина с трудом вздохнула. В каюте стало невероятно жарко, ей не хватало воздуха. Она открыла рот, чтобы попросить пощады, но не смогла вымолвить ни слова и принялась мотать головой из стороны в сторону. Все ее тело колебалось в такт движениям головы.
Вы прекрасны, Катарина, — хрипло сказал Лэм, усаживаясь рядом с ней. Его ладонь накрыла одну грудь, и Катарина ахнула. Ее сосок уже был напряжен, но от прикосновения его ладони он словно разбух. Она никогда бы не подумала, что может вот так ощущать мужскую руку на своей обнаженной коже. — Вы носите слишком тесное платье. Оно скрывает богатство, которым вас наделил Господь. — Он сжал сосок пальцами, глядя ей в глаза. — Вам это нравится, Катарина?
Катарина отрицательно мотнула головой. Он вдруг отрывисто рассмеялся.
Тогда вы или лжете, или ничего не понимаете. — Он перевел взгляд на другой сосок и слегка пощекотал его. — Я знаю, что вы все понимаете, милая.
Разрываясь между желанием и отчаянием, Катарина смотрела, как он наклонился и лизнул ее соски, сначала один, потом другой. Она почувствовала, что куда-то проваливается. Ее глаза закрылись, и из груди вырвался долгий, хриплый стон.
Бормоча что-то ласковое, он принялся посасывать соски. Катарина стала извиваться. Чем больше он дразнил ее, тем мучительнее становилось ее томление. Катарина вскрикивала, жадно хватала воздух, изгибаясь под его языком. Внезапно она почувствовала, что ее руки свободны, но не стала задумываться над тем, что это он перерезал веревки. Она обхватила его голову и прижала к своей груди.
Но он сдвинул голову ниже. Катарина вскрикнула. Он стал целовать ее живот. Катарина обвила его своими длинными ногами, выгибая бедра ему навстречу. Но когда его ладонь обхватила лоно девушки, она замерла.
Она хватала ртом воздух. Он все еще покусывал ее живот, но его пальцы тем временем раздвигали влажные складки. Он принялся потирать их, и Катарина ахнула, вскрикивая, когда его большой палец коснулся клитора.
Она застонала, бесцельно колотя руками и ногами, смутно осознавая, что его поцелуи становятся все более опасными, потому что, пока он играл с ее лоном, его голова сдвигалась все ниже. Когда его губы коснулись волос на лобке, она застыла, не шевелясь. Губы переместились на внутреннюю поверхность бедер, а лицо коснулось расщелинки, с которой он играл.
Он поцеловал расщелинку.
Катарина выдохнула его имя.
Он раздвинул складки и снова поцеловал ее, долгим неспешным поцелуем. Она выгнулась. Шире раздвинув складки, он принялся поглаживать их языком. Катарина вскрикнула. И вскрикивала, не переставая, когда огромная волна томления накатывалась на нее, все нарастая, пока наконец ее гребень не обрушился на нее, унося в потоке наслаждения.
Ее тело обмякло. Восторг померк вместе с отливом наслаждения. Катарина осознала, что стискивает его голову, ощутила, как щетина на его щеке слегка царапает ее бедро. Поняла, что его пальцы все еще трогают ее.
В одно ошеломляющее мгновение он» осознала, что наделала. Как она и предполагала, ее тело охотно откликнулось на его ласки. Несмотря на то, что он был жестоким пиратом, сыном известного насильника Шона О'Нила, она сгорала от страсти к нему, как он и говорил, и ему вовсе не требовалось ее насиловать.
Конечно не требовалось. Ему достаточно было только пошевелить своим умелым языком, чтобы через несколько мгновений она стала умолять его о большем.
У Катарины вырвалось рыдание, и она дернулась, чтобы повернуться на бок, но сразу почувствовала, что ее ноги все еще привязаны к кровати. Она откинулась на спину, закрыв лицо ладонями, уговаривая себя не плакать, не выказывать ему своего стыда.
Катарина?
Все без толку. Катарина не выдержала и разрыдалась.
Лэм поднял голову. Она чувствовала, что он смотрит на нее.
Почему вы плачете, черт побери? — резко спросил он.
Она убрала руки от лица и окинула его испепеляющим взглядом.
Вы довольны? Довольны тем, что доказали, какой вы мужчина и какая я шлюха?
Он широко раскрыл глаза.
Делайте, что хотите, — сказала она, задыхаясь, засовывая в рот кулак, чтобы прервать рыдания. — Будьте вы прокляты, я вас ненавижу, О'Нил, ненавижу! Как ненавижу и себя!
Он с недоумением уставился на нее.
Вы не шлюха, Катарина. Мы оба знаем это, — резко сказал он.
Катарина закрыла лицо руками, ожидая, что он до нее дотронется. Он этого не сделал.
Не надо плакать, Катарина.
Девушка слышала его слова, но не обратила на них внимания. Она изо всех сил старалась сдержать истерику, совладать с внезапной всепоглощающей ненавистью к этому человеку, который так легко ее соблазнил.
Он яростно выругался и разрезал веревки на ее ногах. Катарина сразу же откатилась от него и уселась на кровати спиной к нему. Может, теперь свершится чудо и он оставит ее в покое? Она в этом очень сомневалась.
В комнате повисло молчание. Неожиданно он дотронулся сзади до ее плеча. Катарина застыла.
Никакая вы не шлюха, — повторил он. — Не называйте себя так. Что мы делали — это вполне естественно для мужчины и женщины, Катарина. Особенно при том желании, какое мы испытываем друг к другу.
Катарина резко повернулась.
Я не испытываю к вам никакого желания! — выкрикнула она, отлично зная, что лжет.
Его лицо приняло сдержанное, но явно скептическое выражение.
Катарина пожалела, что повернулась к нему. Особенно после того, как изрекла эту откровенную ложь. Она не могла отвести от него взгляда. Его глаза сверкали. По виску стекал ручеек пота. Ноздри слегка раздувались. Его дыхание вряд ли можно было назвать ровным. На мощной шее вздулись жилы. Катарина заметила биение пульса на шее, сильное и ровное.
Его рубашка насквозь промокла от пота. Все завязки на ней развязались, открыв взгляду мускулистую грудь и большую часть плоского живота. Она знала, что не должна смотреть ниже, но ее взгляд сам собой соскользнул вниз — и этого было достаточно.
Он был сильным мужчиной, с сильным телом, умом и волей, и он был очень возбужден.
Он наблюдал за ней и заметил ее взгляд.
Правильно. Я все еще хочу вас, Катарина. Вы все еще нужны мне.
Ей хотелось заткнуть уши. Даже его слова обладали мощью обольщения.
— Но я-то не хочу вас.
Он посмотрел ей в глаза, и Катарина покраснела. Прежде чем он успел сообщить, что она тоже его хочет, она добавила:
— Мое тело может хотеть вас, но я хочу Хью.
— Вы шесть лет считали его мертвым. Не пытайтесь убедить меня, что все это время вы хранили ему верность, — скептически сказал он.
Действительно, она почти совсем не вспоминала Хью все эти годы, но тем не менее продолжала настаивать:
Я люблю его. Он мой суженый, и скоро мы станем мужем и женой.
Лэм улыбнулся, это была очень опасная улыбка.
— Вот как?
— Да. — Катарина вся сжалась.
Внезапно он придвинулся, возвышаясь над ней.
Я так не думаю.
Вряд ли он мог угадать ее тайные страхи, что Хью давным-давно позабыл о ней и вовсе не собирался на ней жениться.
Вы ошибаетесь, — прошептала она. У нее перехватило дыхание.
— Разве? — Он скривил губы. На одно напряженное мгновение они скрестили взгляды. — Скоро мы узнаем, Катарина, действительно ли вы нужны своему суженому, не так ли?
— Да, — выдавила Катарина, вцепившись в покрывало.
Лэм стоял совершенно неподвижно.
А когда он откажется от вас, тогда вы придете ко мне по своей воле?
Она шумно вздохнула, этот вздох напомнил удар бича.
Придете? — настаивал он, сверкая глазами. — По своей воле?
— Нет!
Мгновение он еще смотрел на нее, потом резко повернулся и быстро вышел. Когда дверь с грохотом захлопнулась за ним, Катарина без сил рухнула на постель. И прошло еще очень много времени, прежде чем она решила, что пора спать.
Глава десятая
Он наклонился и раскрыл половинки ее платья и рубашки, обнажив сначала ее пышную, тяжело вздымавшуюся грудь, потом изящную талию, живот, венерин холм и наконец длинные бледные ноги.
Катарина с трудом вздохнула. В каюте стало невероятно жарко, ей не хватало воздуха. Она открыла рот, чтобы попросить пощады, но не смогла вымолвить ни слова и принялась мотать головой из стороны в сторону. Все ее тело колебалось в такт движениям головы.
Вы прекрасны, Катарина, — хрипло сказал Лэм, усаживаясь рядом с ней. Его ладонь накрыла одну грудь, и Катарина ахнула. Ее сосок уже был напряжен, но от прикосновения его ладони он словно разбух. Она никогда бы не подумала, что может вот так ощущать мужскую руку на своей обнаженной коже. — Вы носите слишком тесное платье. Оно скрывает богатство, которым вас наделил Господь. — Он сжал сосок пальцами, глядя ей в глаза. — Вам это нравится, Катарина?
Катарина отрицательно мотнула головой. Он вдруг отрывисто рассмеялся.
Тогда вы или лжете, или ничего не понимаете. — Он перевел взгляд на другой сосок и слегка пощекотал его. — Я знаю, что вы все понимаете, милая.
Разрываясь между желанием и отчаянием, Катарина смотрела, как он наклонился и лизнул ее соски, сначала один, потом другой. Она почувствовала, что куда-то проваливается. Ее глаза закрылись, и из груди вырвался долгий, хриплый стон.
Бормоча что-то ласковое, он принялся посасывать соски. Катарина стала извиваться. Чем больше он дразнил ее, тем мучительнее становилось ее томление. Катарина вскрикивала, жадно хватала воздух, изгибаясь под его языком. Внезапно она почувствовала, что ее руки свободны, но не стала задумываться над тем, что это он перерезал веревки. Она обхватила его голову и прижала к своей груди.
Но он сдвинул голову ниже. Катарина вскрикнула. Он стал целовать ее живот. Катарина обвила его своими длинными ногами, выгибая бедра ему навстречу. Но когда его ладонь обхватила лоно девушки, она замерла.
Она хватала ртом воздух. Он все еще покусывал ее живот, но его пальцы тем временем раздвигали влажные складки. Он принялся потирать их, и Катарина ахнула, вскрикивая, когда его большой палец коснулся клитора.
Она застонала, бесцельно колотя руками и ногами, смутно осознавая, что его поцелуи становятся все более опасными, потому что, пока он играл с ее лоном, его голова сдвигалась все ниже. Когда его губы коснулись волос на лобке, она застыла, не шевелясь. Губы переместились на внутреннюю поверхность бедер, а лицо коснулось расщелинки, с которой он играл.
Он поцеловал расщелинку.
Катарина выдохнула его имя.
Он раздвинул складки и снова поцеловал ее, долгим неспешным поцелуем. Она выгнулась. Шире раздвинув складки, он принялся поглаживать их языком. Катарина вскрикнула. И вскрикивала, не переставая, когда огромная волна томления накатывалась на нее, все нарастая, пока наконец ее гребень не обрушился на нее, унося в потоке наслаждения.
Ее тело обмякло. Восторг померк вместе с отливом наслаждения. Катарина осознала, что стискивает его голову, ощутила, как щетина на его щеке слегка царапает ее бедро. Поняла, что его пальцы все еще трогают ее.
В одно ошеломляющее мгновение он» осознала, что наделала. Как она и предполагала, ее тело охотно откликнулось на его ласки. Несмотря на то, что он был жестоким пиратом, сыном известного насильника Шона О'Нила, она сгорала от страсти к нему, как он и говорил, и ему вовсе не требовалось ее насиловать.
Конечно не требовалось. Ему достаточно было только пошевелить своим умелым языком, чтобы через несколько мгновений она стала умолять его о большем.
У Катарины вырвалось рыдание, и она дернулась, чтобы повернуться на бок, но сразу почувствовала, что ее ноги все еще привязаны к кровати. Она откинулась на спину, закрыв лицо ладонями, уговаривая себя не плакать, не выказывать ему своего стыда.
Катарина?
Все без толку. Катарина не выдержала и разрыдалась.
Лэм поднял голову. Она чувствовала, что он смотрит на нее.
Почему вы плачете, черт побери? — резко спросил он.
Она убрала руки от лица и окинула его испепеляющим взглядом.
Вы довольны? Довольны тем, что доказали, какой вы мужчина и какая я шлюха?
Он широко раскрыл глаза.
Делайте, что хотите, — сказала она, задыхаясь, засовывая в рот кулак, чтобы прервать рыдания. — Будьте вы прокляты, я вас ненавижу, О'Нил, ненавижу! Как ненавижу и себя!
Он с недоумением уставился на нее.
Вы не шлюха, Катарина. Мы оба знаем это, — резко сказал он.
Катарина закрыла лицо руками, ожидая, что он до нее дотронется. Он этого не сделал.
Не надо плакать, Катарина.
Девушка слышала его слова, но не обратила на них внимания. Она изо всех сил старалась сдержать истерику, совладать с внезапной всепоглощающей ненавистью к этому человеку, который так легко ее соблазнил.
Он яростно выругался и разрезал веревки на ее ногах. Катарина сразу же откатилась от него и уселась на кровати спиной к нему. Может, теперь свершится чудо и он оставит ее в покое? Она в этом очень сомневалась.
В комнате повисло молчание. Неожиданно он дотронулся сзади до ее плеча. Катарина застыла.
Никакая вы не шлюха, — повторил он. — Не называйте себя так. Что мы делали — это вполне естественно для мужчины и женщины, Катарина. Особенно при том желании, какое мы испытываем друг к другу.
Катарина резко повернулась.
Я не испытываю к вам никакого желания! — выкрикнула она, отлично зная, что лжет.
Его лицо приняло сдержанное, но явно скептическое выражение.
Катарина пожалела, что повернулась к нему. Особенно после того, как изрекла эту откровенную ложь. Она не могла отвести от него взгляда. Его глаза сверкали. По виску стекал ручеек пота. Ноздри слегка раздувались. Его дыхание вряд ли можно было назвать ровным. На мощной шее вздулись жилы. Катарина заметила биение пульса на шее, сильное и ровное.
Его рубашка насквозь промокла от пота. Все завязки на ней развязались, открыв взгляду мускулистую грудь и большую часть плоского живота. Она знала, что не должна смотреть ниже, но ее взгляд сам собой соскользнул вниз — и этого было достаточно.
Он был сильным мужчиной, с сильным телом, умом и волей, и он был очень возбужден.
Он наблюдал за ней и заметил ее взгляд.
Правильно. Я все еще хочу вас, Катарина. Вы все еще нужны мне.
Ей хотелось заткнуть уши. Даже его слова обладали мощью обольщения.
— Но я-то не хочу вас.
Он посмотрел ей в глаза, и Катарина покраснела. Прежде чем он успел сообщить, что она тоже его хочет, она добавила:
— Мое тело может хотеть вас, но я хочу Хью.
— Вы шесть лет считали его мертвым. Не пытайтесь убедить меня, что все это время вы хранили ему верность, — скептически сказал он.
Действительно, она почти совсем не вспоминала Хью все эти годы, но тем не менее продолжала настаивать:
Я люблю его. Он мой суженый, и скоро мы станем мужем и женой.
Лэм улыбнулся, это была очень опасная улыбка.
— Вот как?
— Да. — Катарина вся сжалась.
Внезапно он придвинулся, возвышаясь над ней.
Я так не думаю.
Вряд ли он мог угадать ее тайные страхи, что Хью давным-давно позабыл о ней и вовсе не собирался на ней жениться.
Вы ошибаетесь, — прошептала она. У нее перехватило дыхание.
— Разве? — Он скривил губы. На одно напряженное мгновение они скрестили взгляды. — Скоро мы узнаем, Катарина, действительно ли вы нужны своему суженому, не так ли?
— Да, — выдавила Катарина, вцепившись в покрывало.
Лэм стоял совершенно неподвижно.
А когда он откажется от вас, тогда вы придете ко мне по своей воле?
Она шумно вздохнула, этот вздох напомнил удар бича.
Придете? — настаивал он, сверкая глазами. — По своей воле?
— Нет!
Мгновение он еще смотрел на нее, потом резко повернулся и быстро вышел. Когда дверь с грохотом захлопнулась за ним, Катарина без сил рухнула на постель. И прошло еще очень много времени, прежде чем она решила, что пора спать.
Глава десятая
В ночной темноте Лэм мерил шагами палубу своего корабля. Крепкий попутный ветер хлестал его по лицу. Он остановился в луче неяркого лунного света, не замечая ледяных брызг.
Челюсти его были сжаты, и все лицо выдавало внутреннее напряжение. Он ощущал себя взведенным, как готовый к выстрелу арбалет.
В его ушах звучали ее рыдания, ее проклятия, ее обвинения.
Он не был таким, как Шон О'Нил. Не убийца и не насильник, черт побери. Он грабил для королевы, всегда по ее специальному разрешению. Его цели всегда были политическими. В этих схватках погибало немного людей, гораздо меньше, чем во многих других. Обычно он отпускал команду захваченного корабля, забирая добычу, которой распоряжался по собственному усмотрению. И он еще не изнасиловал ни одной женщины — и никогда этого не сделает.
Лэма пробрала дрожь. У него было много женщин, некоторые из них — невинные жертвы обстоятельств, захваченные им на море. Но он никогда не пытался обольстить совершенно неопытную девушку или такую, которая не сделала ему хоть какого-то намека, что она в этом заинтересована.
Катарина была первой.
Лэм решил соблазнить Катарину, невзирая на ее неопытность, невзирая на ее очевидное нежелание. Он знал, что из-за этой неопытности, из-за этого нежелания он должен оставить ее в покое. Но он просто не мог.
Она была необычной, исключительной женщиной, подобно своей матери, Джоан Батлер Фитцджеральд, о которой ходило столько легенд. Его не могли оттолкнуть ни ее гордость, ни непокорность, ни независимость. Совсем наоборот. Теперь, когда он немного узнал эту девушку, он желал ее еще сильнее. Другие женщины в сравнении с Катариной казались бесцветными.
Но Лэм не хотел поступать подобно своему отцу — брать что захочется, не считаясь с другими. А Катарина явно решила не поддаваться ему. Лэм знал, что может обольстить ее, довести до такого состояния, когда она станет умолять его взять ее. Но теперь он заподозрил, что в этом случае она возненавидит его еще больше.
Ему пришло в голову, что принудительное обольщение настолько похоже на насилие, что может вполне оправдать его репутацию истинного сына Шона О'Нила.
Лэм вцепился в мокрое деревянное ограждение. Что же ему делать, черт побери?
Высокоморальный мужчина отдал бы ее за Хью Бэрри. Но Лэм был на такое не способен.
Он был в ярости. В ярости на себя за то, что так слепо желал ее. В ярости на нее за то, что она довела его до этого, показала, насколько он в действительности похож на своего отца. Ему стало стыдно, что он поступил как дикарь, что предстал перед леди Катариной Фитцджеральд диким зверем, не способным укротить свои желания.
Катарина стояла у иллюминатора в каюте Лэма. Она видела землю. Она отчетливо видела дикий берег Ирландии.
За прошедший день она починила свое бедное, изуродованное платье и давно привела себя в порядок. Торопливо покинув каюту, она буквально взлетела по узким ступеням на палубу. Еле перевода дыхание и не замечая этого, она прошла к ограждению борта. Она улыбнулась, глядя на родную землю, которую не видела шесть долгих лет. С приближением корабля к бледной полосе песка у подножия утесов ее улыбка становилась все шире. Она откинула голову и засмеялась, не в силах сдержать возбуждения.
— Доброе утро, Катарина.
Смех замер на ее губах, и она повернулась к Лэму. Она не видела его с позапрошлого вечера, когда ему почти удалось ее соблазнить. Он не улыбнулся, так же как и она. Он быстро окинул взглядом ее лицо, задержавшись на губах, потом скользнул глазами по груди. Невозможно было усомниться в том, о чем он думает. Катарина почувствовала, что краснеет. Она тоже внимательно разглядывала его и ничего не могла с этим поделать. Если бы только не было той ужасной ночи!
— Доброе утро, — ухитрилась ответить она, отвернувшись, стараясь не замечать его близости и надеясь, что станет безразличной к его присутствию.
— Вы так рады меня видеть, — промурлыкал он. — Я надеялся, что возможно, наша краткая разлука заставит вас лучше думать обо мне.
Катарина смотрела прямо перед собой.
Я думаю только об одном человеке — и это не вы.
— Ах да, о вашем давно утерянном любимом. Или лучше сказать, о давно умершем?
Она повернулась и пронзила его взглядом.
— Я бы предпочла, чтобы вы вообще о нем не упоминали.
— Но это невозможно. — Он не сводил с нее глаз. — Меня сжигает ревность при одной мысли о вас вместе с Хью. — Он понизил голос. — И вам наверняка это известно, Катарина.
— Мне известно одно — что вы бессовестный мерзавец, искушенный в обольщении так же, как в насилии и убийстве.
Он лениво улыбнулся.
— Я изливаю вам свое сердце, а вы швыряете мне его обратно. Вы жестоки, Катарина.
— Вы несете вздор, — отрезала она. Ей хотелось уйти, но она чувствовала, что он не позволит ей этого сделать.
Я провел две ужасные ночи.
Она отлично понимала, почему он плохо спал. Представляла себе, как он мечется, ворочаясь с боку на бок, сгорая от невыносимого жара, — совсем как она сама.
Мне это безразлично.
Вместо ответа он снисходительно, лениво улыбнулся.
Он догадался. Догадался, что она спала не лучше его — и по той же самой причине. Чувствуя, как горят ее щеки, Катарина произнесла:
— Странно, что я не узнаю этот берег. — Она не могла припомнить такого обрывистого побережья неподалеку от устья Шеннона.
— Берег Корка вам знаком? — Он скрестил руки на груди и облокотился о поручень рядом с ней.
— Корк! — воскликнула она. — Мы подходим к Корку? Не к Эскетону?
— Мы высадимся в Корке и отправимся в Бэрримор. Ведь там находится поместье Бэрри, верно?
— Но… я думала, что мы сначала заедем домой.
— Почему? — Он не сводил глаз с ее лица. — Вы любите Хью, не так ли? Наверняка вам хочется по скорее броситься в его объятия. Эскетон находится в пятидесяти милях отсюда.
— Но морем мы могли бы к вечеру добраться туда, верно? — в отчаянии спросила она.
— Мне приказано доставить вас к Хью Бэрри, — твердо сказал он. На его щеках перекатывались желваки. — Приказ королевы.
Глотая слезы, Катарина снова повернулась к берегу. Она увидела, что они направляются к заливу. В Корке стоял английский гарнизон. Это был английский город.
Они вас обстреляют, стоит вам показаться там, — с испугом произнесла она.
Нет, не думаю, — ответил он, глядя вверх. Она тоже подняла глаза и увидела английский вымпел.
Они не подумают, что это ловушка?
Возможно. — Лэм пожал плечами. — У меня есть письмо ее величества к лорд-президенту Перро. С указаниями насчет моей миссии. — Его холодные серые глаза встретили ее взгляд.
Катарина подавила разочарование. Это не имело значения. Конечно же, вскоре она сможет навестить Эскетон. Пожалуй, хорошо, что они сразу отправятся к Хью. Атак как Бэрримор находится совсем недалеко от Корка, она увидит Хью очень скоро — и все ее мечты исполнятся.
Сэр Джон Перро прибыл вскоре после того, как они причалили. Он поднялся на корабль с большим вооруженным эскортом. Это был очень толстый мужчина с пламенно-рыжими волосами и длинной бородой такой же яркой окраски. Свой алый дублет он носил расстегнутым, потому что не мог поместить в него свой толстый живот. И все же он отнюдь не был комичной фигурой. В декабре прошлого года королева назначила его лорд-президентом Мюнстера. Ему было приказано расправиться с мятежниками, цель которых состояла в том, чтобы изгнать английских поселенцев, и до его назначения у них это получалось. Это ему было приказано арестовать предводителя мятежников, Фитцджеральда. Он был решителен и известен своими военными успехами, хотя был далеко не в расцвете сил. Ходили слухи, что он был внебрачным сыном Генриха VIII.
Лэм встретил его и эскорт на сходнях. Он стоял в небрежной позе, но был при оружии. Двое мужчин остановились друг против друга и обменялись несколькими словами. Лэм протянул лорд-президенту королевское письмо. Перро сразу же вскрыл его и принялся внимательно читать. Медленно тянулись минуты. Наконец он, хмурясь, взглянул на Лэма. Они снова о чем-то переговорили. О'Нил повернулся и кивнул Катарине.
Девушка наблюдала за происходящим, стоя у мачты рядом с Макгрегором. Ее сердце учащенно билось. Она не могла избавиться от мысли, что Лэма сразу арестуют — не только за то, что он пират, но и за то, что он ирландский пират, что было гораздо более серьезным преступлением.
Перро довольно невежливо оглядел Катарину, уставившись на шов, рассекавший платье по всей длине. Он не поклонился и не поцеловал ей руку, сказав:
— Значит, вы дочь Фитцджеральда. Я слышал, что он тоскует по Десмонду, а?
Да, моему отцу не хватает его земель. Перро улыбнулся:
— Земли Десмонда больше не принадлежат Фитцджеральду, девочка, и нам обоим это известно. Значит, собираетесь выйти за наследника Бэрри? Говорят, он тайно поддерживает этого сумасшедшего паписта, Фитцмориса.
— Мне об этом ничего не известно, — сказала Катарина официальным тоном и почувствовала, что Лэм крепко, предостерегающе сжал ее локоть.
— Можете передать ему мое сообщение. Я захвачу Фитцмориса и отправлю его голову королеве. Его судьба была решена в тот день, когда он, стоя у стен Корка, объявил ее величество незаконнорожденной еретичкой. Только подумать — он претендует на трон! Он сошел с ума и горько пожалеет о своих заблуждениях. Передайте Бэрри, что если он осмелится выступить против меня, его голова окажется на острие копья рядом с головой этого паписта. Я уничтожу всех мятежников, всех до единого. Запомните мои слова.
Никакому англичанину не удастся уничтожить всю Ирландию, — с пылом сказала Катарина, не обращая внимания на то, что Лэм до боли стиснул ей локоть. — Это невозможно.
Лицо Перро побагровело. Лэм рывком притянул ее к себе.
Не слушайте ее, лорд Перро. Она совсем изнервничалась в ожидании свадьбы и других женских забот, — успокаивающе сказал он. — Она не понимает, что говорит.
Катарине захотелось его ударить. Она испепелила его взглядом, но он не обратил на это ни малейшего внимания.
Когда мы сможем получить подорожные? — спросил он.
Перро продолжал смотреть на Катарину.
Если вы намерены склонить вашего суженого к измене, то подумайте дважды. Я без всяких угрызений совести помещу вашу голову рядом с головами других предателей, мисс Фитцджеральд.
Пальцы Лэма впились ей в локоть.
Она воспитывалась в монастыре, сэр Джон. Ей неведомо, что делается в мире. Куда она будет склонять своего мужа — так это в постель, могу вас уверить.
Перро снова глянул на ее платье.
Готов ручаться, что они там неплохо покувыркаются. Но вы уже это знаете, О'Нил? — улыбнулся он.
Лэм тоже улыбнулся. Катарина вся кипела. Перро еще раз окинул Катарину взглядом и повернулся, бросив через плечо:
Вы получите ваши бумаги не позднее чем через час, капитан. Но имейте в виду, если бы королева не приказала мне вам содействовать, вы не получили бы моего разрешения. — Он спустился по сходням. Доски стонали под его тучным телом. Сойдя вниз, он отдал приказ солдатам: — Никто не должен покидать корабль без моего позволения!
Лэм и Катарина смотрели, как ему помогли взобраться на лошадь, и кавалькада умчалась. Когда они скрылись из вида, девушка выдернула руку из стальных пальцев О'Нила и принялась растирать локоть.
— Жалкий червь!
— Это вы про него — или про меня? — спросил Лэм.
— Про вас! — вскричала она. — Вы не ирландец, а англичанин, и у вас в жилах течет не кровь, а вода! Сегодня вы это доказали!
— Мне уже приходилось это слышать, — ответил Лэм, стиснув зубы. — А вы, милая Катарина, сделали большую глупость, раздразнив самого влиятельного человека в Ирландии.
— Влиятельный. Вот как! — прошипела она. — Мой отец был влиятельным, а этот — просто толстая, болтливая жаба. И полагаю, вам доставили удовольствие ваши мужские шуточки?
Лэм возвышался перед ней, как скала.
— Без подорожных мы ни шагу не сделаем, поймите.
— Подорожные? Для чего они нам?
— После своего назначения лорд Перро ввел массу новых правил, предназначенных для того, чтобы сделать жизнь ирландцев невыносимой. Одно из них не разрешает свободного передвижения. Никому не позволено никуда поехать без бумаги, подписанной им. Включая нас.
Катарина уставилась на него.
Но это… это невыносимо!
Не более чем объявление бардов и поэтов вне закона или запрет на ношение национальной одежды и на танцы.
Катарина ушам своим не верила.
— Он запретил музыку?
— И многое другое.
— Какая свинья! — воскликнула девушка.
— Вообще-то он способный и заслуженный воин. А теперь он лорд-президент, назначенный королевой. Хотя сейчас мы и находимся под покровительством королевы, он все равно имеет право нас задержать. Особенно после ваших опасных речей. Наши жизни в его руках, Катарина, и советую вам не забывать об этом.
Побледневшая Катарина растерянно посмотрела ему вслед.
Корк еще в средние века стал важным торговым городом. Его пересекали узкие мощеные улочки, вдоль которых теснились одно — и двухэтажные дома, построенные из камня и дерева с оштукатуренными стенами. В первых этажах обычно размещались мастерские ремесленников и художников, лавки и пекарни. Старая покосившаяся норманнская церковь ютилась в тени возвышавшегося к небесам собора, возведенного в годы правления Генриха VIII. Рядом с гаванью располагался обнесенный высокой стеной замок, в котором стоял гарнизон. Город также был обнесен стеной.
Всего двумя годами раньше город осадил Фитцморис со своими сторонниками. Осада продолжалась недолго, потому что мятежники отступили, узнав о прибытии сэра Генри Сидни. Сэр Генри прибыл в Корк с войсками и припасами, но Фитцморис уже был объявлен изменником. Не за то, что разорил всю округу, и не за то, что уничтожил всех попавших в его руки английских поселенцев, а за то, что публично, перед городскими стенами, обвинил королеву в ереси.
Когда Катарина вместе с Лэмом и Макгрегором въезжала в городские ворота, она все еще не могла оправиться от увиденного. Когда-то Корк окружали пышные луга, по которым бродили коровы и овцы, и плодородные поля, засеянные рожью и овсом. За фермами начинались заросшие лесом холмы.
Теперь все изменилось. Земля была разорена войной. Луга опустели, фермы были сожжены. Леса поредели. Почерневшие платаны стояли среди немногих уцелевших сосен. Кучи мусора обозначали те места, где когда-то стояли коттеджи.
О Боже, — вздохнула Катарина, — что случилось? Будь прокляты эти англичане! Будь они прокляты!
Лэм посмотрел на нее без улыбки.
К сожалению, ваш кузен Фитцморис причинил не меньше ущерба, чем сэр Генри Сидни. Он твердо решил изгнать поселенцев, даже ценой разорения земель. Ему удалось и то и другое. Потом, конечно, королева вмешалась и послала сюда сэра Генри, который, пока гнал Фитцмориса на запад, оставил за собой такое же разорение. Если эта война будет продолжаться, весь юг Ирландии станет таким же мертвым.
Катарина не знала, что сказать. Перед ее глазами стояли ужасные картины — густые, почти непроходимые леса вокруг замка Эскетон сожжены, трава на пышных лугах вытоптана.
Девушка резко повернула лошадь к Лэму.
— А что с Эскетоном?
Я не слышал о каких-либо схватках поблизости от вашего дома, Катарина. Большинство их ограничивалось Корком на востоке и Лимриком на западе, Трейли и Килмаллоком.
Лимрик! — воскликнула она. В Лимрике стоял королевский гарнизон, и он находился только в двадцати милях к северу от Эскетона, тоже в долине Шеннона. — О Боже, я должна поехать домой!
Лэм окинул ее взглядом:
Это будет решать Бэрри, не так ли?
Она уставилась на него, не в силах отвести глаз. Казалось невероятным, что она находится на пути в Бэрримор и скоро будет там.
Да. Это будет решать Бэрри.
Они подъезжали к Бэрримору.
Руки Лэма, державшие поводья, были напряжены, отчею его лошадь беспокоилась. Его инстинкты подсказывали ему отбросить всякую предосторожность. Он мог даже сейчас похитить Катарину и ускакать обратно в Корк, на «Клинок морей». Как только он выйдет в море, никто не сможет ему помешать. А на острове Эйрик она будет целиком принадлежать ему. Еще никто не осмеливался атаковать его укрепленный остров, и у Катарины нет покровителя, который мог бы на это решиться.
Лэм понимал, что сейчас ему нужно действовать гораздо тоньше и гораздо умнее, чем раньше. Еще одно похищение было последним средством. Он предпочитал лишний раз не испытывать терпения королевы. Он невольно возбудил ее подозрения и теперь хотел их развеять.
Он играл в опасную игру. И чтобы выиграть, чтобы остаться в живых, он не должен терять расположения королевы. Росчерком пера его могли объявить изменником, лишить патента и назначить вознаграждение за его голову. Лэму вовсе не нравилась мысль, что Дрейк и Хокинс станут преследовать его на море. Ему не хотелось остаться без всякой поддержки, хотя он не был настолько глуп или настолько романтичен, чтобы считать, что у него и в самом деле есть своя страна, своя королева.
Однако какая ирония судьбы! Он захватил французский корабль — о политике и речи быть не могло-и предполагал, что советники Елизаветы вскоре это поймут и задумаются, в чем тут дело. Никто не мог знать о его истинных намерениях, во всяком случае, пока. А если бы кто-то оказался настолько умен, так у него не было никаких доказательств, только предположения.
Челюсти его были сжаты, и все лицо выдавало внутреннее напряжение. Он ощущал себя взведенным, как готовый к выстрелу арбалет.
В его ушах звучали ее рыдания, ее проклятия, ее обвинения.
Он не был таким, как Шон О'Нил. Не убийца и не насильник, черт побери. Он грабил для королевы, всегда по ее специальному разрешению. Его цели всегда были политическими. В этих схватках погибало немного людей, гораздо меньше, чем во многих других. Обычно он отпускал команду захваченного корабля, забирая добычу, которой распоряжался по собственному усмотрению. И он еще не изнасиловал ни одной женщины — и никогда этого не сделает.
Лэма пробрала дрожь. У него было много женщин, некоторые из них — невинные жертвы обстоятельств, захваченные им на море. Но он никогда не пытался обольстить совершенно неопытную девушку или такую, которая не сделала ему хоть какого-то намека, что она в этом заинтересована.
Катарина была первой.
Лэм решил соблазнить Катарину, невзирая на ее неопытность, невзирая на ее очевидное нежелание. Он знал, что из-за этой неопытности, из-за этого нежелания он должен оставить ее в покое. Но он просто не мог.
Она была необычной, исключительной женщиной, подобно своей матери, Джоан Батлер Фитцджеральд, о которой ходило столько легенд. Его не могли оттолкнуть ни ее гордость, ни непокорность, ни независимость. Совсем наоборот. Теперь, когда он немного узнал эту девушку, он желал ее еще сильнее. Другие женщины в сравнении с Катариной казались бесцветными.
Но Лэм не хотел поступать подобно своему отцу — брать что захочется, не считаясь с другими. А Катарина явно решила не поддаваться ему. Лэм знал, что может обольстить ее, довести до такого состояния, когда она станет умолять его взять ее. Но теперь он заподозрил, что в этом случае она возненавидит его еще больше.
Ему пришло в голову, что принудительное обольщение настолько похоже на насилие, что может вполне оправдать его репутацию истинного сына Шона О'Нила.
Лэм вцепился в мокрое деревянное ограждение. Что же ему делать, черт побери?
Высокоморальный мужчина отдал бы ее за Хью Бэрри. Но Лэм был на такое не способен.
Он был в ярости. В ярости на себя за то, что так слепо желал ее. В ярости на нее за то, что она довела его до этого, показала, насколько он в действительности похож на своего отца. Ему стало стыдно, что он поступил как дикарь, что предстал перед леди Катариной Фитцджеральд диким зверем, не способным укротить свои желания.
Катарина стояла у иллюминатора в каюте Лэма. Она видела землю. Она отчетливо видела дикий берег Ирландии.
За прошедший день она починила свое бедное, изуродованное платье и давно привела себя в порядок. Торопливо покинув каюту, она буквально взлетела по узким ступеням на палубу. Еле перевода дыхание и не замечая этого, она прошла к ограждению борта. Она улыбнулась, глядя на родную землю, которую не видела шесть долгих лет. С приближением корабля к бледной полосе песка у подножия утесов ее улыбка становилась все шире. Она откинула голову и засмеялась, не в силах сдержать возбуждения.
— Доброе утро, Катарина.
Смех замер на ее губах, и она повернулась к Лэму. Она не видела его с позапрошлого вечера, когда ему почти удалось ее соблазнить. Он не улыбнулся, так же как и она. Он быстро окинул взглядом ее лицо, задержавшись на губах, потом скользнул глазами по груди. Невозможно было усомниться в том, о чем он думает. Катарина почувствовала, что краснеет. Она тоже внимательно разглядывала его и ничего не могла с этим поделать. Если бы только не было той ужасной ночи!
— Доброе утро, — ухитрилась ответить она, отвернувшись, стараясь не замечать его близости и надеясь, что станет безразличной к его присутствию.
— Вы так рады меня видеть, — промурлыкал он. — Я надеялся, что возможно, наша краткая разлука заставит вас лучше думать обо мне.
Катарина смотрела прямо перед собой.
Я думаю только об одном человеке — и это не вы.
— Ах да, о вашем давно утерянном любимом. Или лучше сказать, о давно умершем?
Она повернулась и пронзила его взглядом.
— Я бы предпочла, чтобы вы вообще о нем не упоминали.
— Но это невозможно. — Он не сводил с нее глаз. — Меня сжигает ревность при одной мысли о вас вместе с Хью. — Он понизил голос. — И вам наверняка это известно, Катарина.
— Мне известно одно — что вы бессовестный мерзавец, искушенный в обольщении так же, как в насилии и убийстве.
Он лениво улыбнулся.
— Я изливаю вам свое сердце, а вы швыряете мне его обратно. Вы жестоки, Катарина.
— Вы несете вздор, — отрезала она. Ей хотелось уйти, но она чувствовала, что он не позволит ей этого сделать.
Я провел две ужасные ночи.
Она отлично понимала, почему он плохо спал. Представляла себе, как он мечется, ворочаясь с боку на бок, сгорая от невыносимого жара, — совсем как она сама.
Мне это безразлично.
Вместо ответа он снисходительно, лениво улыбнулся.
Он догадался. Догадался, что она спала не лучше его — и по той же самой причине. Чувствуя, как горят ее щеки, Катарина произнесла:
— Странно, что я не узнаю этот берег. — Она не могла припомнить такого обрывистого побережья неподалеку от устья Шеннона.
— Берег Корка вам знаком? — Он скрестил руки на груди и облокотился о поручень рядом с ней.
— Корк! — воскликнула она. — Мы подходим к Корку? Не к Эскетону?
— Мы высадимся в Корке и отправимся в Бэрримор. Ведь там находится поместье Бэрри, верно?
— Но… я думала, что мы сначала заедем домой.
— Почему? — Он не сводил глаз с ее лица. — Вы любите Хью, не так ли? Наверняка вам хочется по скорее броситься в его объятия. Эскетон находится в пятидесяти милях отсюда.
— Но морем мы могли бы к вечеру добраться туда, верно? — в отчаянии спросила она.
— Мне приказано доставить вас к Хью Бэрри, — твердо сказал он. На его щеках перекатывались желваки. — Приказ королевы.
Глотая слезы, Катарина снова повернулась к берегу. Она увидела, что они направляются к заливу. В Корке стоял английский гарнизон. Это был английский город.
Они вас обстреляют, стоит вам показаться там, — с испугом произнесла она.
Нет, не думаю, — ответил он, глядя вверх. Она тоже подняла глаза и увидела английский вымпел.
Они не подумают, что это ловушка?
Возможно. — Лэм пожал плечами. — У меня есть письмо ее величества к лорд-президенту Перро. С указаниями насчет моей миссии. — Его холодные серые глаза встретили ее взгляд.
Катарина подавила разочарование. Это не имело значения. Конечно же, вскоре она сможет навестить Эскетон. Пожалуй, хорошо, что они сразу отправятся к Хью. Атак как Бэрримор находится совсем недалеко от Корка, она увидит Хью очень скоро — и все ее мечты исполнятся.
Сэр Джон Перро прибыл вскоре после того, как они причалили. Он поднялся на корабль с большим вооруженным эскортом. Это был очень толстый мужчина с пламенно-рыжими волосами и длинной бородой такой же яркой окраски. Свой алый дублет он носил расстегнутым, потому что не мог поместить в него свой толстый живот. И все же он отнюдь не был комичной фигурой. В декабре прошлого года королева назначила его лорд-президентом Мюнстера. Ему было приказано расправиться с мятежниками, цель которых состояла в том, чтобы изгнать английских поселенцев, и до его назначения у них это получалось. Это ему было приказано арестовать предводителя мятежников, Фитцджеральда. Он был решителен и известен своими военными успехами, хотя был далеко не в расцвете сил. Ходили слухи, что он был внебрачным сыном Генриха VIII.
Лэм встретил его и эскорт на сходнях. Он стоял в небрежной позе, но был при оружии. Двое мужчин остановились друг против друга и обменялись несколькими словами. Лэм протянул лорд-президенту королевское письмо. Перро сразу же вскрыл его и принялся внимательно читать. Медленно тянулись минуты. Наконец он, хмурясь, взглянул на Лэма. Они снова о чем-то переговорили. О'Нил повернулся и кивнул Катарине.
Девушка наблюдала за происходящим, стоя у мачты рядом с Макгрегором. Ее сердце учащенно билось. Она не могла избавиться от мысли, что Лэма сразу арестуют — не только за то, что он пират, но и за то, что он ирландский пират, что было гораздо более серьезным преступлением.
Перро довольно невежливо оглядел Катарину, уставившись на шов, рассекавший платье по всей длине. Он не поклонился и не поцеловал ей руку, сказав:
— Значит, вы дочь Фитцджеральда. Я слышал, что он тоскует по Десмонду, а?
Да, моему отцу не хватает его земель. Перро улыбнулся:
— Земли Десмонда больше не принадлежат Фитцджеральду, девочка, и нам обоим это известно. Значит, собираетесь выйти за наследника Бэрри? Говорят, он тайно поддерживает этого сумасшедшего паписта, Фитцмориса.
— Мне об этом ничего не известно, — сказала Катарина официальным тоном и почувствовала, что Лэм крепко, предостерегающе сжал ее локоть.
— Можете передать ему мое сообщение. Я захвачу Фитцмориса и отправлю его голову королеве. Его судьба была решена в тот день, когда он, стоя у стен Корка, объявил ее величество незаконнорожденной еретичкой. Только подумать — он претендует на трон! Он сошел с ума и горько пожалеет о своих заблуждениях. Передайте Бэрри, что если он осмелится выступить против меня, его голова окажется на острие копья рядом с головой этого паписта. Я уничтожу всех мятежников, всех до единого. Запомните мои слова.
Никакому англичанину не удастся уничтожить всю Ирландию, — с пылом сказала Катарина, не обращая внимания на то, что Лэм до боли стиснул ей локоть. — Это невозможно.
Лицо Перро побагровело. Лэм рывком притянул ее к себе.
Не слушайте ее, лорд Перро. Она совсем изнервничалась в ожидании свадьбы и других женских забот, — успокаивающе сказал он. — Она не понимает, что говорит.
Катарине захотелось его ударить. Она испепелила его взглядом, но он не обратил на это ни малейшего внимания.
Когда мы сможем получить подорожные? — спросил он.
Перро продолжал смотреть на Катарину.
Если вы намерены склонить вашего суженого к измене, то подумайте дважды. Я без всяких угрызений совести помещу вашу голову рядом с головами других предателей, мисс Фитцджеральд.
Пальцы Лэма впились ей в локоть.
Она воспитывалась в монастыре, сэр Джон. Ей неведомо, что делается в мире. Куда она будет склонять своего мужа — так это в постель, могу вас уверить.
Перро снова глянул на ее платье.
Готов ручаться, что они там неплохо покувыркаются. Но вы уже это знаете, О'Нил? — улыбнулся он.
Лэм тоже улыбнулся. Катарина вся кипела. Перро еще раз окинул Катарину взглядом и повернулся, бросив через плечо:
Вы получите ваши бумаги не позднее чем через час, капитан. Но имейте в виду, если бы королева не приказала мне вам содействовать, вы не получили бы моего разрешения. — Он спустился по сходням. Доски стонали под его тучным телом. Сойдя вниз, он отдал приказ солдатам: — Никто не должен покидать корабль без моего позволения!
Лэм и Катарина смотрели, как ему помогли взобраться на лошадь, и кавалькада умчалась. Когда они скрылись из вида, девушка выдернула руку из стальных пальцев О'Нила и принялась растирать локоть.
— Жалкий червь!
— Это вы про него — или про меня? — спросил Лэм.
— Про вас! — вскричала она. — Вы не ирландец, а англичанин, и у вас в жилах течет не кровь, а вода! Сегодня вы это доказали!
— Мне уже приходилось это слышать, — ответил Лэм, стиснув зубы. — А вы, милая Катарина, сделали большую глупость, раздразнив самого влиятельного человека в Ирландии.
— Влиятельный. Вот как! — прошипела она. — Мой отец был влиятельным, а этот — просто толстая, болтливая жаба. И полагаю, вам доставили удовольствие ваши мужские шуточки?
Лэм возвышался перед ней, как скала.
— Без подорожных мы ни шагу не сделаем, поймите.
— Подорожные? Для чего они нам?
— После своего назначения лорд Перро ввел массу новых правил, предназначенных для того, чтобы сделать жизнь ирландцев невыносимой. Одно из них не разрешает свободного передвижения. Никому не позволено никуда поехать без бумаги, подписанной им. Включая нас.
Катарина уставилась на него.
Но это… это невыносимо!
Не более чем объявление бардов и поэтов вне закона или запрет на ношение национальной одежды и на танцы.
Катарина ушам своим не верила.
— Он запретил музыку?
— И многое другое.
— Какая свинья! — воскликнула девушка.
— Вообще-то он способный и заслуженный воин. А теперь он лорд-президент, назначенный королевой. Хотя сейчас мы и находимся под покровительством королевы, он все равно имеет право нас задержать. Особенно после ваших опасных речей. Наши жизни в его руках, Катарина, и советую вам не забывать об этом.
Побледневшая Катарина растерянно посмотрела ему вслед.
Корк еще в средние века стал важным торговым городом. Его пересекали узкие мощеные улочки, вдоль которых теснились одно — и двухэтажные дома, построенные из камня и дерева с оштукатуренными стенами. В первых этажах обычно размещались мастерские ремесленников и художников, лавки и пекарни. Старая покосившаяся норманнская церковь ютилась в тени возвышавшегося к небесам собора, возведенного в годы правления Генриха VIII. Рядом с гаванью располагался обнесенный высокой стеной замок, в котором стоял гарнизон. Город также был обнесен стеной.
Всего двумя годами раньше город осадил Фитцморис со своими сторонниками. Осада продолжалась недолго, потому что мятежники отступили, узнав о прибытии сэра Генри Сидни. Сэр Генри прибыл в Корк с войсками и припасами, но Фитцморис уже был объявлен изменником. Не за то, что разорил всю округу, и не за то, что уничтожил всех попавших в его руки английских поселенцев, а за то, что публично, перед городскими стенами, обвинил королеву в ереси.
Когда Катарина вместе с Лэмом и Макгрегором въезжала в городские ворота, она все еще не могла оправиться от увиденного. Когда-то Корк окружали пышные луга, по которым бродили коровы и овцы, и плодородные поля, засеянные рожью и овсом. За фермами начинались заросшие лесом холмы.
Теперь все изменилось. Земля была разорена войной. Луга опустели, фермы были сожжены. Леса поредели. Почерневшие платаны стояли среди немногих уцелевших сосен. Кучи мусора обозначали те места, где когда-то стояли коттеджи.
О Боже, — вздохнула Катарина, — что случилось? Будь прокляты эти англичане! Будь они прокляты!
Лэм посмотрел на нее без улыбки.
К сожалению, ваш кузен Фитцморис причинил не меньше ущерба, чем сэр Генри Сидни. Он твердо решил изгнать поселенцев, даже ценой разорения земель. Ему удалось и то и другое. Потом, конечно, королева вмешалась и послала сюда сэра Генри, который, пока гнал Фитцмориса на запад, оставил за собой такое же разорение. Если эта война будет продолжаться, весь юг Ирландии станет таким же мертвым.
Катарина не знала, что сказать. Перед ее глазами стояли ужасные картины — густые, почти непроходимые леса вокруг замка Эскетон сожжены, трава на пышных лугах вытоптана.
Девушка резко повернула лошадь к Лэму.
— А что с Эскетоном?
Я не слышал о каких-либо схватках поблизости от вашего дома, Катарина. Большинство их ограничивалось Корком на востоке и Лимриком на западе, Трейли и Килмаллоком.
Лимрик! — воскликнула она. В Лимрике стоял королевский гарнизон, и он находился только в двадцати милях к северу от Эскетона, тоже в долине Шеннона. — О Боже, я должна поехать домой!
Лэм окинул ее взглядом:
Это будет решать Бэрри, не так ли?
Она уставилась на него, не в силах отвести глаз. Казалось невероятным, что она находится на пути в Бэрримор и скоро будет там.
Да. Это будет решать Бэрри.
Они подъезжали к Бэрримору.
Руки Лэма, державшие поводья, были напряжены, отчею его лошадь беспокоилась. Его инстинкты подсказывали ему отбросить всякую предосторожность. Он мог даже сейчас похитить Катарину и ускакать обратно в Корк, на «Клинок морей». Как только он выйдет в море, никто не сможет ему помешать. А на острове Эйрик она будет целиком принадлежать ему. Еще никто не осмеливался атаковать его укрепленный остров, и у Катарины нет покровителя, который мог бы на это решиться.
Лэм понимал, что сейчас ему нужно действовать гораздо тоньше и гораздо умнее, чем раньше. Еще одно похищение было последним средством. Он предпочитал лишний раз не испытывать терпения королевы. Он невольно возбудил ее подозрения и теперь хотел их развеять.
Он играл в опасную игру. И чтобы выиграть, чтобы остаться в живых, он не должен терять расположения королевы. Росчерком пера его могли объявить изменником, лишить патента и назначить вознаграждение за его голову. Лэму вовсе не нравилась мысль, что Дрейк и Хокинс станут преследовать его на море. Ему не хотелось остаться без всякой поддержки, хотя он не был настолько глуп или настолько романтичен, чтобы считать, что у него и в самом деле есть своя страна, своя королева.
Однако какая ирония судьбы! Он захватил французский корабль — о политике и речи быть не могло-и предполагал, что советники Елизаветы вскоре это поймут и задумаются, в чем тут дело. Никто не мог знать о его истинных намерениях, во всяком случае, пока. А если бы кто-то оказался настолько умен, так у него не было никаких доказательств, только предположения.