Страница:
Джон Хоук не шевельнулся. Сначала.
«Так вот что такое райское блаженство, — думала Джулия. — Обнимать такого мужчину. Если бы он любил меня так же, как я его!»
Хоук вдруг застонал, и его крепкие руки прижали ее к своей груди. Ошеломленная Джулия вскрикнула, взглянув на него: его синие глаза сверкали, и в них не осталось ни следа страдания. Впервые в жизни Джулия увидела и распознала мужское желание. Она застыла.
— Джулия, — чужим голосом сказал Джон. Дрожащая ладонь зарылась в ее тщательно уложенные локоны. Шпильки с жемчужными головками посыпались в разные стороны — на его ладонь хлынул каскад густых темных волос.
Джулия не могла пошевелиться, не могла дышать. Она лишь смотрела на него, словно завороженная… и надеялась.
Он обхватил ее лицо большими теплыми ладонями и прижался губами к ее губам.
В ее снах все поцелуи были всегда нежными, мягкими, едва заметными. Явь оказалась совсем не похожей на сон.
Его губы страстно терзали ее губы. Джулия инстинктивно приоткрыла их, и внезапно его язык проник внутрь, сплетаясь с ее языком. Она содрогнулась. Такого она просто не могла себе представить. Ее тело словно охватило огнем. Она приподнялась на цыпочки, лихорадочно стремясь приблизиться к нему.
Когда Хоук наконец оторвался от нее и поднял голову, Джулия издала тихий, протестующий звук.
— О Джон, — выдохнула она, когда к ней вернулся дар речи. Он благоговейно дотронулся до ее лица, потом откинул назад ее рассыпавшиеся волосы и принялся поглаживать ее щеку дрожащими пальцами.
— Джулия, — сказал он.
Джулия все еще прижималась к его великолепному алому мундиру. Задыхаясь, она улыбнулась ему.
— Я вас люблю, — негромко сказала она, всем сердцем и всем своим существом зная, что это правда.
Он замер.
Джулия вдруг осознала, что она сказала и что сделала. Сон сменился явью. Джон Хоук не был свободным мужчиной. Она не была свободной женщиной. Словно пораженная молнией, она отдернула руки от его груди и, спотыкаясь, отступила на несколько шагов.
О Господи, что она наделала!
— Стойте, — крикнул он, хватая ее за плечи и притягивая к себе. — Не оставляйте меня теперь. Катарина принадлежит О'Нилу. Я собираюсь подать просьбу о разводе архиепископу Кентерберийскому.
Джулия ахнула. В голове ее все смешалось. Нет, все это ей кажется. Не может быть, чтобы ее мечты сбывались.
Но его следующие слова служили доказательством того, что это так.
— Джулия, — хрипло сказал он, нерешительно подбирая слова, — Джулия, я хочу жениться на вас, если вы согласны.
— Да, Джон, да! — выкрикнула она.
— По-моему, я уже очень давно люблю вас, — сказал он и улыбнулся.
— А я полюбила вас, как только увидела, — объявила она.
Он взял ее за руку.
— Я сегодня же переговорю с вашим дядей. Думаю, мне удастся убедить его в достоинствах этого брака, в преимуществах, которые дает объединение двух соседних поместий.
— А если он не согласится? — со страхом спросила Джулия.
— Тогда мы убежим. — Хоук нежно улыбнулся ей. Как смело, как романтично. Хоук такой сильный и ничего не боится. Джулия громко рассмеялась. Потом увидела, как он на нее смотрит, и смолкла.
Он опустил голову. Она потянулась к нему. Они двигались вместе в танце, старом, как мир, который будет длиться всю жизнь, в уединенном уголке под узловатыми дубами и древними вязами.
Катарине не терпелось уехать из Лондона. Никто не станет искать ее в доме Стенли. И что еще важнее, Джеральд сообщил ей, что Лечестеру известно, что она скрывается в доме Легера и что он собирается в скором времени перевезти ее в одно из своих поместий на севере Англии. Катарина не могла дождаться момента, когда покинет Лондон.
Она отлично понимала, что осталась в долгу у Лечестера за его содействие освобождению Лэма. Тем не менее она надеялась ускользнуть от него и оттянуть то, что в конце концов все же должна будет выполнить. Однако ей не потребовалось много времени, чтобы сообразить, что лучше расплатиться с Лечестером сейчас, до возвращения Лэма. И все же Катарине не могла задерживаться. Ею двигала паника. Она бежала не только от людей королевы, но и от всемогущего любовника ее величества.
Мэри Стенли ждала ее. Как только Катарина вошла во двор особняка, дверь отворилась и на пороге появилась стройная, со вкусом одетая блондинка.
Катарина сразу увидела, что Лэм похож на мать. Она была светловолосая, сероглазая и необычайно красивая, мягкий вариант лица ее сына. Судя по всему, Мэри немало настрадалась за свою жизнь, но эта женщина казалась столь же элегантной и уверенной в себе, как любая благородная леди.
Катарина соскользнула с лошади, поддерживаемая одним из сопровождавших ее людей. Она не была уверена в том, как примет ее Мэри, но потом увидела, что та ей улыбается, и почувствовала облегчение. Мэри обняла ее и провела в дом, в небольшую спальню наверху.
— Мой сын много рассказывал о вас, и у меня такое ощущение, словно мы старые добрые друзья, — сказала Мэри, открывая дверь.
Катарина была прражена. Что говорил о ней Лэм? Неужели он действительно много рассказывал о ней своей матери?
— Я очень хочу быть вашим другом, леди Стенли. Мэри улыбнулась ей.
— Пожалуйста, зовите меня Мэри.
Она энергично двигалась по комнате, открыла гардероб, повесила плащ Катарины на настенный крючок, откинула тяжелое покрывало с кровати со столбиками по углам. Катарина смотрела в окно, из которого открывался вид на холмистую местность и симпатичную быструю речку. Невдалеке паслись овцы и резвились ягнята.
Так хорошо было ощущать, что эта женщина принимает ее как свою.
— Вы очень великодушны. Спасибо, — расчувствовавшись, сказала Катарина. Но ее мысли были заняты Лэмом. — Вы часто видите Лэма?
— Нет, не часто. — Улыбка Мэри угасла. — У него такая трупная жизнь. Ему не всегда безопасно появляться в Англии. А сейчас опасно как никогда. Но мы переписываемся. Он хороший сын. Он приезжает, когда может.
Катарина не сводила глаз с Мэри, в голосе которой звучала такая любовь, когда она говорила о Лэме. Катарина была рада — да что там рада, — счастлива. Она часто задавалась вопросом, любит ли Лэма его мать. Некоторые женщины могли ненавидеть ребенка, зачатого от насильника. Но не эта.
— Вы не против того, что я здесь? — Катарина чувствовала, что должна это знать.
— Вы жена Лэма. Мать его сына. Женщина, которую он любит. Конечно же, я не против.
Катарина уставилась на Мэри. Лэм никогда не говорил, что любит ее, но теперь Катарина поверила в это. Однако простой веры было недостаточно.
— Лэм сам сказал вам об этом? Вопрос как будто позабавил Мэри.
— Катарина, из того, что он наговорил мне за эти годы, можно было бы составить книгу. Мой сын влюбился в вас, как только увидел.
Катарина застыла в недоумении.
— Возможно, сейчас он любит меня. Надеюсь, что это так. Но он не любил меня раньше, когда мы жили на его острове. Он предал меня. Он притворялся, что любит меня, а сам помогал врагу моего отца, Фитцморису.
Хотя Катарина простила Лэма, ее не оставляла печаль при мысли о его предательстве. Мэри перестала улыбаться.
— В Эссексе многих людей сожгли на костре. Все царствование Кровавой Мэри мы жили в страхе, что нас обвинят, посадят в тюрьму и сожгут. Я не хотела, чтобы Лэм видел эти пытки, эти зверства — он был совсем маленьким, но священники требовали, чтобы он тоже смотрел.
Катарине стало тошно при одной мысли об этом.
— Что вы хотите этим сказать?
— Фитцморис не просто католик, как вы. Он фанатик. Он сжигает тех, кто сомневается в его вере, точно так же, как делала Кровавая Мэри. Лэм никогда не стал бы его поддерживать. Он принял обет, чтобы женится на вас, но он никогда не стал бы поддерживать Фитцмориса.
— Но он помогал ему, — прошептала Катарина. Мэри фыркнула.
— Мой сын очень умен. Тогда у него был тот же план, что и сейчас. Поддержать Фитцмориса только для того, чтобы его свалить. Совсем недавно он говорил мне, что при дворе есть люди, готовые вернуть вашего отца в Десмонд, когда настанет время занять место Фитцмориса.
Катарина ухватилась за край стола. У нее закружилась голова. Она начала понимать.
— Жизнь — это политика, милая моя, — строго сказала Мэри. — Я много лет жила при дворе, и знаю об этом из первых рук. Люди приходят и уходят. Коридоры власти заполняются, пустеют и заполняются снова. Лэм поклялся захватить Фитцмориса. Кто-то должен будет занять его место.
Катарина безмолвно уставилась на нее.
— Фитцморис сделался чересчур силен, Катарина, и его мятеж может увенчаться успехом. Теперь все поняли, что было бы гораздо лучше, если бы в Десмонде правил ваш отец.
Катарина вскрикнула. Теперь действия Лэма стали ей совершенно ясными. Ей следовало доверять ему. О Боже. А она не доверяла. До чего же Лэм умный, до чего смелый, до чего замечательный!
— Это невероятно дерзкий план, — хрипло прошептала она. — Но почему? Зачем он это сделал? Зачем совершать измену, чтобы вернуть моего отца в Десмонд? Я бы поняла это, если бы игра началась не слишком давно, после нашего венчания. Но он признался мне на острове Эйрик, что стал сотрудничать с Фитцморисом гораздо раньше, сразу после того, как захватил французский корабль, на котором мы с Джулией плыли, когда оставили монастырь. Лэм только-только меня увидел, когда объединился с Фитцморисом. Мэри пронзила ее взглядом.
— Скажите, милая, зачем бы такому сильному и богатому человеку, как Лэм, захватывать маленький торговый корабль с не представляющим ценности грузом?
— Не знаю.
Мэри снова улыбнулась.
— Потому что груз не представлял ценности ни для кого, кроме Лэма. Для Лэма он был бесценным.
Катарина все еще не понимала.
— Милая моя, на этом корабле были вы — и вы были нужны моему сыну.
Катарина знала, что Мэри ошибается. Тогда Лэм даже не подозревал о ее существовании. А может, все-таки знал ?
Глава тридцать шестая
Глава тридцать седьмая
«Так вот что такое райское блаженство, — думала Джулия. — Обнимать такого мужчину. Если бы он любил меня так же, как я его!»
Хоук вдруг застонал, и его крепкие руки прижали ее к своей груди. Ошеломленная Джулия вскрикнула, взглянув на него: его синие глаза сверкали, и в них не осталось ни следа страдания. Впервые в жизни Джулия увидела и распознала мужское желание. Она застыла.
— Джулия, — чужим голосом сказал Джон. Дрожащая ладонь зарылась в ее тщательно уложенные локоны. Шпильки с жемчужными головками посыпались в разные стороны — на его ладонь хлынул каскад густых темных волос.
Джулия не могла пошевелиться, не могла дышать. Она лишь смотрела на него, словно завороженная… и надеялась.
Он обхватил ее лицо большими теплыми ладонями и прижался губами к ее губам.
В ее снах все поцелуи были всегда нежными, мягкими, едва заметными. Явь оказалась совсем не похожей на сон.
Его губы страстно терзали ее губы. Джулия инстинктивно приоткрыла их, и внезапно его язык проник внутрь, сплетаясь с ее языком. Она содрогнулась. Такого она просто не могла себе представить. Ее тело словно охватило огнем. Она приподнялась на цыпочки, лихорадочно стремясь приблизиться к нему.
Когда Хоук наконец оторвался от нее и поднял голову, Джулия издала тихий, протестующий звук.
— О Джон, — выдохнула она, когда к ней вернулся дар речи. Он благоговейно дотронулся до ее лица, потом откинул назад ее рассыпавшиеся волосы и принялся поглаживать ее щеку дрожащими пальцами.
— Джулия, — сказал он.
Джулия все еще прижималась к его великолепному алому мундиру. Задыхаясь, она улыбнулась ему.
— Я вас люблю, — негромко сказала она, всем сердцем и всем своим существом зная, что это правда.
Он замер.
Джулия вдруг осознала, что она сказала и что сделала. Сон сменился явью. Джон Хоук не был свободным мужчиной. Она не была свободной женщиной. Словно пораженная молнией, она отдернула руки от его груди и, спотыкаясь, отступила на несколько шагов.
О Господи, что она наделала!
— Стойте, — крикнул он, хватая ее за плечи и притягивая к себе. — Не оставляйте меня теперь. Катарина принадлежит О'Нилу. Я собираюсь подать просьбу о разводе архиепископу Кентерберийскому.
Джулия ахнула. В голове ее все смешалось. Нет, все это ей кажется. Не может быть, чтобы ее мечты сбывались.
Но его следующие слова служили доказательством того, что это так.
— Джулия, — хрипло сказал он, нерешительно подбирая слова, — Джулия, я хочу жениться на вас, если вы согласны.
— Да, Джон, да! — выкрикнула она.
— По-моему, я уже очень давно люблю вас, — сказал он и улыбнулся.
— А я полюбила вас, как только увидела, — объявила она.
Он взял ее за руку.
— Я сегодня же переговорю с вашим дядей. Думаю, мне удастся убедить его в достоинствах этого брака, в преимуществах, которые дает объединение двух соседних поместий.
— А если он не согласится? — со страхом спросила Джулия.
— Тогда мы убежим. — Хоук нежно улыбнулся ей. Как смело, как романтично. Хоук такой сильный и ничего не боится. Джулия громко рассмеялась. Потом увидела, как он на нее смотрит, и смолкла.
Он опустил голову. Она потянулась к нему. Они двигались вместе в танце, старом, как мир, который будет длиться всю жизнь, в уединенном уголке под узловатыми дубами и древними вязами.
Катарине не терпелось уехать из Лондона. Никто не станет искать ее в доме Стенли. И что еще важнее, Джеральд сообщил ей, что Лечестеру известно, что она скрывается в доме Легера и что он собирается в скором времени перевезти ее в одно из своих поместий на севере Англии. Катарина не могла дождаться момента, когда покинет Лондон.
Она отлично понимала, что осталась в долгу у Лечестера за его содействие освобождению Лэма. Тем не менее она надеялась ускользнуть от него и оттянуть то, что в конце концов все же должна будет выполнить. Однако ей не потребовалось много времени, чтобы сообразить, что лучше расплатиться с Лечестером сейчас, до возвращения Лэма. И все же Катарине не могла задерживаться. Ею двигала паника. Она бежала не только от людей королевы, но и от всемогущего любовника ее величества.
Мэри Стенли ждала ее. Как только Катарина вошла во двор особняка, дверь отворилась и на пороге появилась стройная, со вкусом одетая блондинка.
Катарина сразу увидела, что Лэм похож на мать. Она была светловолосая, сероглазая и необычайно красивая, мягкий вариант лица ее сына. Судя по всему, Мэри немало настрадалась за свою жизнь, но эта женщина казалась столь же элегантной и уверенной в себе, как любая благородная леди.
Катарина соскользнула с лошади, поддерживаемая одним из сопровождавших ее людей. Она не была уверена в том, как примет ее Мэри, но потом увидела, что та ей улыбается, и почувствовала облегчение. Мэри обняла ее и провела в дом, в небольшую спальню наверху.
— Мой сын много рассказывал о вас, и у меня такое ощущение, словно мы старые добрые друзья, — сказала Мэри, открывая дверь.
Катарина была прражена. Что говорил о ней Лэм? Неужели он действительно много рассказывал о ней своей матери?
— Я очень хочу быть вашим другом, леди Стенли. Мэри улыбнулась ей.
— Пожалуйста, зовите меня Мэри.
Она энергично двигалась по комнате, открыла гардероб, повесила плащ Катарины на настенный крючок, откинула тяжелое покрывало с кровати со столбиками по углам. Катарина смотрела в окно, из которого открывался вид на холмистую местность и симпатичную быструю речку. Невдалеке паслись овцы и резвились ягнята.
Так хорошо было ощущать, что эта женщина принимает ее как свою.
— Вы очень великодушны. Спасибо, — расчувствовавшись, сказала Катарина. Но ее мысли были заняты Лэмом. — Вы часто видите Лэма?
— Нет, не часто. — Улыбка Мэри угасла. — У него такая трупная жизнь. Ему не всегда безопасно появляться в Англии. А сейчас опасно как никогда. Но мы переписываемся. Он хороший сын. Он приезжает, когда может.
Катарина не сводила глаз с Мэри, в голосе которой звучала такая любовь, когда она говорила о Лэме. Катарина была рада — да что там рада, — счастлива. Она часто задавалась вопросом, любит ли Лэма его мать. Некоторые женщины могли ненавидеть ребенка, зачатого от насильника. Но не эта.
— Вы не против того, что я здесь? — Катарина чувствовала, что должна это знать.
— Вы жена Лэма. Мать его сына. Женщина, которую он любит. Конечно же, я не против.
Катарина уставилась на Мэри. Лэм никогда не говорил, что любит ее, но теперь Катарина поверила в это. Однако простой веры было недостаточно.
— Лэм сам сказал вам об этом? Вопрос как будто позабавил Мэри.
— Катарина, из того, что он наговорил мне за эти годы, можно было бы составить книгу. Мой сын влюбился в вас, как только увидел.
Катарина застыла в недоумении.
— Возможно, сейчас он любит меня. Надеюсь, что это так. Но он не любил меня раньше, когда мы жили на его острове. Он предал меня. Он притворялся, что любит меня, а сам помогал врагу моего отца, Фитцморису.
Хотя Катарина простила Лэма, ее не оставляла печаль при мысли о его предательстве. Мэри перестала улыбаться.
— В Эссексе многих людей сожгли на костре. Все царствование Кровавой Мэри мы жили в страхе, что нас обвинят, посадят в тюрьму и сожгут. Я не хотела, чтобы Лэм видел эти пытки, эти зверства — он был совсем маленьким, но священники требовали, чтобы он тоже смотрел.
Катарине стало тошно при одной мысли об этом.
— Что вы хотите этим сказать?
— Фитцморис не просто католик, как вы. Он фанатик. Он сжигает тех, кто сомневается в его вере, точно так же, как делала Кровавая Мэри. Лэм никогда не стал бы его поддерживать. Он принял обет, чтобы женится на вас, но он никогда не стал бы поддерживать Фитцмориса.
— Но он помогал ему, — прошептала Катарина. Мэри фыркнула.
— Мой сын очень умен. Тогда у него был тот же план, что и сейчас. Поддержать Фитцмориса только для того, чтобы его свалить. Совсем недавно он говорил мне, что при дворе есть люди, готовые вернуть вашего отца в Десмонд, когда настанет время занять место Фитцмориса.
Катарина ухватилась за край стола. У нее закружилась голова. Она начала понимать.
— Жизнь — это политика, милая моя, — строго сказала Мэри. — Я много лет жила при дворе, и знаю об этом из первых рук. Люди приходят и уходят. Коридоры власти заполняются, пустеют и заполняются снова. Лэм поклялся захватить Фитцмориса. Кто-то должен будет занять его место.
Катарина безмолвно уставилась на нее.
— Фитцморис сделался чересчур силен, Катарина, и его мятеж может увенчаться успехом. Теперь все поняли, что было бы гораздо лучше, если бы в Десмонде правил ваш отец.
Катарина вскрикнула. Теперь действия Лэма стали ей совершенно ясными. Ей следовало доверять ему. О Боже. А она не доверяла. До чего же Лэм умный, до чего смелый, до чего замечательный!
— Это невероятно дерзкий план, — хрипло прошептала она. — Но почему? Зачем он это сделал? Зачем совершать измену, чтобы вернуть моего отца в Десмонд? Я бы поняла это, если бы игра началась не слишком давно, после нашего венчания. Но он признался мне на острове Эйрик, что стал сотрудничать с Фитцморисом гораздо раньше, сразу после того, как захватил французский корабль, на котором мы с Джулией плыли, когда оставили монастырь. Лэм только-только меня увидел, когда объединился с Фитцморисом. Мэри пронзила ее взглядом.
— Скажите, милая, зачем бы такому сильному и богатому человеку, как Лэм, захватывать маленький торговый корабль с не представляющим ценности грузом?
— Не знаю.
Мэри снова улыбнулась.
— Потому что груз не представлял ценности ни для кого, кроме Лэма. Для Лэма он был бесценным.
Катарина все еще не понимала.
— Милая моя, на этом корабле были вы — и вы были нужны моему сыну.
Катарина знала, что Мэри ошибается. Тогда Лэм даже не подозревал о ее существовании. А может, все-таки знал ?
Глава тридцать шестая
Январь 1573 года
Лэм стоял на полубаке и держал у глаз подзорную трубу, направленную на покрытые пеной воды Атлантического океана. Он знал, что они всего на несколько часов опережают ужасный зимний шторм. Но пока еще он не собирался поворачивать в поисках безопасной гавани. Сначала он должен узнать принадлежность корабля, замеченного несколько часов назад и явно направляющегося в Южную Ирландию.
Последние три месяца Лэм вел блокаду острова, препятствуя доставке припасов Фитцморису. Две недели назад ему доложили, что оборванные и голодные мятежники скрываются в горах Керри. Местность была совершенно разорена. Время от времени они сваливались на местных жителей, как снег на голову, и забирали всю еду, какую могли отыскать, не думая о том, что те, у кого они ее отобрали, тоже станут голодать и что они тоже ирландцы — женщины и дети, многострадальные жертвы этой ужасной войны.
Война — грязное дело. Лэм ожесточил свое сердце, чтобы не ощущать никакого сочувствия к Фитцморису и его людям. Он никак не мог предотвратить голода, охватившего Южную Ирландию в результате многолетнего открытого грабежа, чинимого как ирландскими мятежниками, так и английскими солдатами. Он сосредоточился только на одном: он должен покончить с Фитцморисом, должен вернуть своего сына. И Катарину.
Наконец Лэм разглядел флаг шедшего вперед небольшого корабля. Это был шотландский корабль. Он улыбнулся, опустил подзорную трубу и приказал изменить курс «Клинка морей», чтобы искать убежища в гавани острова Валенсия.
Он хотел, чтобы шотландский груз был доставлен Фитцморису. Шотландцы не знали этого, но порох, который они везли, был некачественным. Он превратит мушкеты просто в дубинки. Лэм отлично знал, что Фитцморис отчаянно нуждался в этом порохе, точно так же, как в давно не поступавшем к нему продовольствии.
«Клинок морей» повернул и принялся резать тяжело вздымающиеся волны, стараясь опередить надвигающийся шторм.
Ричмонд, 1 марта 1573 года
Посланец сэра Джона Перро оказался измученным мальчишкой лет шестнадцати. Его красный мундир почернел от грязи и был в нескольких местах порван. Он стоял перед Елизаветой, покачиваясь от усталости.
— Ваше величество, лорд-президент Мюнстера приказал мне передать вам это. — Он протянул Елизавете запечатанное письмо.
Она уже знала его содержимое. Слухи распространялись со скоростью, недостижимой для любого курьера или документа. Ее сердце бешено колотилось. Она вскрыла письмо, прочла содержавшиеся в нем три строчки и взглянула на мальчишку.
— Это правда? Фитцморис действительно сдался сэру Джону при Килманмеке?
— Да, — сказал мальчик. — И он совсем жалко выглядел. Бледный и тощий, и одет, как оборванец.
Елизавета запрокинула голову и расхохоталась. Лечестер подошел и обнял ее одной рукой.
— Отличная новость!
— О да! Наконец-то с папистским изменником покончено. — Она еще раз вчиталась в последнюю строчку. Перро писал, что О'Нил сыграл решающую роль в том, что вожак мятежников был вынужден сдаться. Елизавета снова улыбнулась. На этот раз ее золотой пират ей не изменил. Ее сердце забилось быстрее, когда она представила себе, как снова увидит ею и вознаградит поцелуем — может быть, даже длительным. Елизавета отпустила гонца и увидела, что Сесил хочет с ней переговорить. По его взгляду она поняла, что дело серьезное и что он хочет остаться с ней наедине. Она вздохнула. Неужели она не может просто радоваться победе? Ей так долго пришлось ждать.
— Сэр Уильям?
— Нам нужно кое-что обсудить.
Лечестер выступил вперед. Он улыбался, но в его взгляде светился вызов.
— Говорите. Я не желаю отсылать Роберта. Совсем наоборот. — Она окинула Лечестера теплым взглядом. — Я хочу, чтобы он отужинал со мной.
Лечестер улыбнулся и пробормотал тоном соблазнителя:
— Как скажете, Бет, как скажете.
Сесил не счел нужным скрывать раздражение.
— Южная Ирландия осталась без предводителя. Освобожденное Фитцморисом место может занять другой папистский изменник. Мы должны это предотвратить.
— Я знаю, что вы собираетесь сказать. — Елизавета нахмурилась.
— Вот как? Нельзя было убирать Фитцджеральда, ваше величество. Может, он и своеволен, но он — мелкий лорд, которого интересуют только его дела. Пошлите его обратно сейчас же, пока не нашелся кто-нибудь другой, более опасный.
Елизавета принялась расхаживать по комнате. Ей хотелось кричать и выть от несправедливости всего этого. По правде говоря, она терпеть не могла наглого, своевольного ирландского лорда. И Ормонд, который сейчас уехал в Лейстер по своим делам, не будет обрадован, если его старый соперник вернется в Десмонд. Лечестер подошел к ней:
— На этот раз я совершенно согласен с Бергли, ваше величество. Фитцджеральд довольно безвреден, особенно сейчас, когда Десмонд разорен. Верните его домой как можно быстрее, прежде чем появится другой Фитцморис и при поддержке Испании бросит вам вызов.
Елизавета глубоко вздохнула.
— Мы выбираем соглашение, которое привяжет его к вам, — сказал Сесил. — Тем, что мы восстановим его в правах, мы сделаем его вашим преданным союзником. Пусть теперь он занимается войной в Южной Ирландии. Мы сосредоточимся на других делах, которыми давно собирались заняться.
Сесил был совершенно прав. Ирландия представляла постоянную проблему, но все же чертовски незначительную.
— Так тому и быть, — сказала Елизавета. — Этот наглый маленький изменник будет прощен и вернется обратно. Черт побери, как меня это бесит!
Делом Сесила было знать местонахождение влиятельных действующих лиц, особенно не принадлежащих ко двору. Как только он узнал о прибытии Лэма О'Нила, Сесил уединился в приемной королевы и приказал привести пирата к нему, пока Елизавета в королевских апартаментах наверху готовилась к встрече с ним.
О'Нил вошел в комнату, сохраняя непроницаемое выражение лица, с отсутствующим взглядом. Сесил приказал секретарям оставить их одних. Они смотрели друг на друга. Сесил чуть улыбался.
— Так вот, — сказал он, я хочу поздравить вас, О'Нил, с хорошо проведенной игрой. — В его тоне прозвучало восхищение.
Лэм с невинным видом спросил:
— Какую игру вы имеете в виду?
— О, я говорю о политических играх, о смертельно опасных политических играх.
Лэм приподнял брови, широко раскрыв глаза, но выражение его лица не изменилось.
— Вот как?
— Скажите мне только одну вещь. Есть одна вещь, которую я не понимаю.
Лэм молча ждал.
— Как вы узнали, что Катарина Фитцджеральд была на торговом корабле, который вы захватили?
— Почему вы думаете, что я знал, что она была на этом корабле, милорд?
Сесил рассмеялся.
— Бросьте, хватит притворяться. Иначе вы не стали бы захватывать корабль. Вы знали, что она находится на нем, и это было первым ходом вашей игры.
Лэм опустил голову и после непродолжительного молчания кивнул. Сесил был доволен.
— Так я и думал. Вы уже тогда решили жениться на ней и вернуть Фитцджеральда к власти.
Лэм посмотрел ему в глаза. Ничего не случится, если Сесил узнает правду.
— Я уже решил, что Катарина будет моей, но захотел жениться на ней и помочь ее отцу только после того, как взял ее в плен.
Сесил приподнял брови.
— Вы захватили ее просто для собственного удовольствия?
— Разве вам никогда неодолимо не хотелось женщины, милорд?
— Нет, — откровенно сказал Сесил. — Об этом я не мог бы догадаться. Но как вы узнали о ее местонахождении? Вы были связаны с ее отцом?
— Нет. Ее отец не знал, что она оставила монастырь.
Сесил молча ждал.
— Аббатиса сообщила мне, что Катарина собирается уехать с леди Стретклайд. Видите ли, я много лет был анонимным попечителем Катарины.
Лэм ожидал королеву в кабинете перед ее апартаментами, не обращая никакого внимания на возбужденную суету фрейлин и бросаемые на него любопытные и обольщающие взгляды. Елизавета наконец появилась после почти часового ожидания. Он заметил, что она очень тщательно выбрала для себя одежду и была во всем белом. Даже украшения, которые она надела, были девственными — ничего, кроме жемчуга.
— Всем удалиться, — приказала она, глядя на Лэма и расплываясь в улыбке.
Он подумал о том, с какой стати она так вырядилась. Может, хотела напомнить ему, что она невинна? Или хотела казаться девственницей? Одно было ясно — она уже слишком стара для того, чтобы носить белое, и это одеяние ей совсем не шло. Тем не менее Лэм улыбнулся ей, подошел и преклонил колена.
Теперь они были одни.
— Встаньте, Лэм. Он поднялся.
— Привет, Бет.
Ее взгляд скользнул по его лицу, потом, очень быстро, по его телу, прежде чем снова вернуться к глазам.
— Я доказал свою верность? — спокойно спросил он.
— Да, доказали. Какой же вы бесстыдник, Лэм. Так меня напугать. — Она сжала его руку. — Вы все еще остаетесь моим любимым пиратом. — Она заглянула ему в глаза.
— И все еще ваш покорный слуга. Навсегда.
— Значит, я вам небезразлична, — прошептала она, продолжая глядеть ему в глаза. Ее маленькая грудь прижалась к его руке. Приглашение было достаточно ясным.
Лэм подумал о Катарине. Он должен очень аккуратно сыграть эту последнюю партию. Он прижал рукой ее ладонь к груди и скользнул пальцами по ее щеке. Ее кожа была жесткой от избытка косметики.
— И что же, Бет? — негромко спросил он.
Она долго смотрела на него, потом с дрожью в голосе сказала:
— Вы никогда не целовали меня, Лэм.
— Вам нужен от меня поцелуй или нечто большее? Она вспыхнула.
— Что вы имеете в виду?
Теперь ему было некуда деваться, и он это понял. Ему оставалось лишь надеяться, что поцелуя будет достаточно, чтобы удовлетворить ее страсть к нему. Он склонил голову и тронул губами ее накрашенные губы. Елизавета сразу обмякла. Он обвил ее руками и мягко стиснул. Она отчаянно обхватила его и сразу приоткрыла рот. Зная, что от него требуется, Лэм прижался к ее губам. Елизавета трепетала, прижавшись к нему все телом, нащупывая языком его язык. Через некоторое время он отпустил ее.
Она смотрела на него блестящими затуманенными глазами, и выглядела, как неопытная и наивная девушка, какой пыталась казаться. Она дотронулась до распухших губ, и ее взгляд скользнул к его чреслам.
Лэм не был возбужден. Так далеко его притворство зайти не могло.
Елизавета с сожалением вздохнула и сказала:
— Вам надо было давным-давно поцеловать меня, мошенник.
От ее шутливого тона ему стало легче. Сейчас она не собиралась терять невинность. Он рассмеялся.
— Ваше величество, я опасался рисковать своей головой.
— Сомневаюсь, — сказала она, глядя на него. Теперь в ее глазах светилось не желание, что-то другое.
— Как поживает Катарина? — спросила она. Катарина, все еще скрывающаяся от правосудия за попытку убить королеву. Катарина, его жена.
— Я не знаю.
— Нет?
— Нет.
— Бросьте, мошенник. Наверняка она с вами на вашем острове. Моим солдатам не удалось нигде найти ее. Нет никаких признаков ее пребывания в Лондоне или Южной Ирландии.
— Ее нет на моем острове.
Елизавета уставилась на него, широко раскрыв глаза.
— Почему? Или вы уже не желаете ее? Лэм не ответил.
Елизавета резко сказала:
— Я возвращаю вам вашего сына, как и обещала. Вы не женились на ней, предвидев такой оборот дела?
— Разве вы забыли, что она замужем за Джоном Хоуком? — осторожно напомнил Лэм. Он не стал ничего добавлять. Не стоило сообщать Елизавете, что они с Катариной давным-давно обвенчались на острове Эйрик. Пока еще рано.
Но Елизавету этот ответ только позабавил.
— Она совсем не замужем за Хоуком. Джон Хоук развелся с ней несколько месяцев назад. Более того, он собирается жениться на леди Джулии Стретклайд.
Лэм ошеломленно уставился на нее. Внезапно его охватило возбуждение, и Елизавета поняла это.
— Вы женитесь на ней? — спросила она.
— Да.
— Она хотела меня убить. Она вне закона. Она заслуживает, чтобы ее повесили. Она потаскушка!
Лэм негромко спросил:
— Разве вы не можете ее простить, Бет, зная, что она была вне себя от горя из-за потери ребенка? Разве вы не можете даровать ей прощение ради меня?
— Вы женитесь на ней независимо от того, прощу я ее или нет? — с вызовом спросила Елизавета.
«До чего она мелочна и ревнива», — подумал Лэм, зная, что настало время сделать предпоследний ход.
— Вы послали Фитцджеральда обратно в Ирландию. Как сможет он удержать юг от распада, не имея союзников? Разве я не доказал свою верность, Бет? Подумайте о преимуществах моего союза с Фитцджеральдом. Мне не нужны войны. Я бы сделал все, что в моих силах, чтобы удержать его от любых интриг.
Она с несчастным видом уставилась на него.
— До чего вы умны. Конечно же я предпочла бы, чтобы Фитцджеральд имел союзником вас, а не какого-нибудь ярого католика вроде Бэрри или Макдоннела.
И тут Лэм пошел с последней, самой сильной карты.
— Когда Катарина станет моей женой, вам больше нечего будет ее опасаться, Бет. Я вам это обещаю.
Елизавета отшатнулась.
— Я не имею в виду ее способность владеть кинжалом, — вполголоса добавил он.
Елизавета молчала. Ее грудь тяжело вздымалась.
— Я никому не отдам то, что принадлежит мне, — негромко продолжал Лэм. — И никто не решится проникнуть на территорию, занятую ОНилом. Даже граф Лечесгер.
Елизавета побледнела.
— Он все еще хочет ее, — выкрикнула она. — Он совершенно взбесился, когда она исчезла, мои шпионы доложили мне об этом!
Лэму стало необъяснимо жаль Елизавету, которая вынуждена была шпионить за своим любовником. Но он отбросил свою сентиментальность в сторону.
— Я убью Лечестера, если он только попробует приблизиться к ней.
Лицо Елизаветы покрылось пятнами.
— Так берите ее, женитесь на ней! А я, видит Бог, стану молиться, чтобы она всегда была беременна!
— Помилование, Бет. Вы ее помилуете?
На сердитом лице Елизаветы появилось выражение откровенного упрямства.
— Разве недостаточно того, что я уже сделала? Я возвращаю вам вашего сына и даю согласие на ваш брак.
— Когда-то давно вы сказали, чтобы я обращался к вам с любой просьбой, обещая вознаградить меня за мою службу. Я хорошо послужил вам и теперь обращаюсь с просьбой, Бет. Мне надо, чтобы вы помиловали Катарину.
— Ладно! Я ее помилую! Но знайте, если она только покажется мне на глаза, я прикажу ее немедленно схватить! Вы меня понимаете, Лэм? Держите ее подальше от меня и от моего двора! — Елизавета побагровела.
— Хорошо, — улыбнулся Лэм.
Он выиграл свой приз. Катарина принадлежит ему.
Лэм стоял на полубаке и держал у глаз подзорную трубу, направленную на покрытые пеной воды Атлантического океана. Он знал, что они всего на несколько часов опережают ужасный зимний шторм. Но пока еще он не собирался поворачивать в поисках безопасной гавани. Сначала он должен узнать принадлежность корабля, замеченного несколько часов назад и явно направляющегося в Южную Ирландию.
Последние три месяца Лэм вел блокаду острова, препятствуя доставке припасов Фитцморису. Две недели назад ему доложили, что оборванные и голодные мятежники скрываются в горах Керри. Местность была совершенно разорена. Время от времени они сваливались на местных жителей, как снег на голову, и забирали всю еду, какую могли отыскать, не думая о том, что те, у кого они ее отобрали, тоже станут голодать и что они тоже ирландцы — женщины и дети, многострадальные жертвы этой ужасной войны.
Война — грязное дело. Лэм ожесточил свое сердце, чтобы не ощущать никакого сочувствия к Фитцморису и его людям. Он никак не мог предотвратить голода, охватившего Южную Ирландию в результате многолетнего открытого грабежа, чинимого как ирландскими мятежниками, так и английскими солдатами. Он сосредоточился только на одном: он должен покончить с Фитцморисом, должен вернуть своего сына. И Катарину.
Наконец Лэм разглядел флаг шедшего вперед небольшого корабля. Это был шотландский корабль. Он улыбнулся, опустил подзорную трубу и приказал изменить курс «Клинка морей», чтобы искать убежища в гавани острова Валенсия.
Он хотел, чтобы шотландский груз был доставлен Фитцморису. Шотландцы не знали этого, но порох, который они везли, был некачественным. Он превратит мушкеты просто в дубинки. Лэм отлично знал, что Фитцморис отчаянно нуждался в этом порохе, точно так же, как в давно не поступавшем к нему продовольствии.
«Клинок морей» повернул и принялся резать тяжело вздымающиеся волны, стараясь опередить надвигающийся шторм.
Ричмонд, 1 марта 1573 года
Посланец сэра Джона Перро оказался измученным мальчишкой лет шестнадцати. Его красный мундир почернел от грязи и был в нескольких местах порван. Он стоял перед Елизаветой, покачиваясь от усталости.
— Ваше величество, лорд-президент Мюнстера приказал мне передать вам это. — Он протянул Елизавете запечатанное письмо.
Она уже знала его содержимое. Слухи распространялись со скоростью, недостижимой для любого курьера или документа. Ее сердце бешено колотилось. Она вскрыла письмо, прочла содержавшиеся в нем три строчки и взглянула на мальчишку.
— Это правда? Фитцморис действительно сдался сэру Джону при Килманмеке?
— Да, — сказал мальчик. — И он совсем жалко выглядел. Бледный и тощий, и одет, как оборванец.
Елизавета запрокинула голову и расхохоталась. Лечестер подошел и обнял ее одной рукой.
— Отличная новость!
— О да! Наконец-то с папистским изменником покончено. — Она еще раз вчиталась в последнюю строчку. Перро писал, что О'Нил сыграл решающую роль в том, что вожак мятежников был вынужден сдаться. Елизавета снова улыбнулась. На этот раз ее золотой пират ей не изменил. Ее сердце забилось быстрее, когда она представила себе, как снова увидит ею и вознаградит поцелуем — может быть, даже длительным. Елизавета отпустила гонца и увидела, что Сесил хочет с ней переговорить. По его взгляду она поняла, что дело серьезное и что он хочет остаться с ней наедине. Она вздохнула. Неужели она не может просто радоваться победе? Ей так долго пришлось ждать.
— Сэр Уильям?
— Нам нужно кое-что обсудить.
Лечестер выступил вперед. Он улыбался, но в его взгляде светился вызов.
— Говорите. Я не желаю отсылать Роберта. Совсем наоборот. — Она окинула Лечестера теплым взглядом. — Я хочу, чтобы он отужинал со мной.
Лечестер улыбнулся и пробормотал тоном соблазнителя:
— Как скажете, Бет, как скажете.
Сесил не счел нужным скрывать раздражение.
— Южная Ирландия осталась без предводителя. Освобожденное Фитцморисом место может занять другой папистский изменник. Мы должны это предотвратить.
— Я знаю, что вы собираетесь сказать. — Елизавета нахмурилась.
— Вот как? Нельзя было убирать Фитцджеральда, ваше величество. Может, он и своеволен, но он — мелкий лорд, которого интересуют только его дела. Пошлите его обратно сейчас же, пока не нашелся кто-нибудь другой, более опасный.
Елизавета принялась расхаживать по комнате. Ей хотелось кричать и выть от несправедливости всего этого. По правде говоря, она терпеть не могла наглого, своевольного ирландского лорда. И Ормонд, который сейчас уехал в Лейстер по своим делам, не будет обрадован, если его старый соперник вернется в Десмонд. Лечестер подошел к ней:
— На этот раз я совершенно согласен с Бергли, ваше величество. Фитцджеральд довольно безвреден, особенно сейчас, когда Десмонд разорен. Верните его домой как можно быстрее, прежде чем появится другой Фитцморис и при поддержке Испании бросит вам вызов.
Елизавета глубоко вздохнула.
— Мы выбираем соглашение, которое привяжет его к вам, — сказал Сесил. — Тем, что мы восстановим его в правах, мы сделаем его вашим преданным союзником. Пусть теперь он занимается войной в Южной Ирландии. Мы сосредоточимся на других делах, которыми давно собирались заняться.
Сесил был совершенно прав. Ирландия представляла постоянную проблему, но все же чертовски незначительную.
— Так тому и быть, — сказала Елизавета. — Этот наглый маленький изменник будет прощен и вернется обратно. Черт побери, как меня это бесит!
Делом Сесила было знать местонахождение влиятельных действующих лиц, особенно не принадлежащих ко двору. Как только он узнал о прибытии Лэма О'Нила, Сесил уединился в приемной королевы и приказал привести пирата к нему, пока Елизавета в королевских апартаментах наверху готовилась к встрече с ним.
О'Нил вошел в комнату, сохраняя непроницаемое выражение лица, с отсутствующим взглядом. Сесил приказал секретарям оставить их одних. Они смотрели друг на друга. Сесил чуть улыбался.
— Так вот, — сказал он, я хочу поздравить вас, О'Нил, с хорошо проведенной игрой. — В его тоне прозвучало восхищение.
Лэм с невинным видом спросил:
— Какую игру вы имеете в виду?
— О, я говорю о политических играх, о смертельно опасных политических играх.
Лэм приподнял брови, широко раскрыв глаза, но выражение его лица не изменилось.
— Вот как?
— Скажите мне только одну вещь. Есть одна вещь, которую я не понимаю.
Лэм молча ждал.
— Как вы узнали, что Катарина Фитцджеральд была на торговом корабле, который вы захватили?
— Почему вы думаете, что я знал, что она была на этом корабле, милорд?
Сесил рассмеялся.
— Бросьте, хватит притворяться. Иначе вы не стали бы захватывать корабль. Вы знали, что она находится на нем, и это было первым ходом вашей игры.
Лэм опустил голову и после непродолжительного молчания кивнул. Сесил был доволен.
— Так я и думал. Вы уже тогда решили жениться на ней и вернуть Фитцджеральда к власти.
Лэм посмотрел ему в глаза. Ничего не случится, если Сесил узнает правду.
— Я уже решил, что Катарина будет моей, но захотел жениться на ней и помочь ее отцу только после того, как взял ее в плен.
Сесил приподнял брови.
— Вы захватили ее просто для собственного удовольствия?
— Разве вам никогда неодолимо не хотелось женщины, милорд?
— Нет, — откровенно сказал Сесил. — Об этом я не мог бы догадаться. Но как вы узнали о ее местонахождении? Вы были связаны с ее отцом?
— Нет. Ее отец не знал, что она оставила монастырь.
Сесил молча ждал.
— Аббатиса сообщила мне, что Катарина собирается уехать с леди Стретклайд. Видите ли, я много лет был анонимным попечителем Катарины.
Лэм ожидал королеву в кабинете перед ее апартаментами, не обращая никакого внимания на возбужденную суету фрейлин и бросаемые на него любопытные и обольщающие взгляды. Елизавета наконец появилась после почти часового ожидания. Он заметил, что она очень тщательно выбрала для себя одежду и была во всем белом. Даже украшения, которые она надела, были девственными — ничего, кроме жемчуга.
— Всем удалиться, — приказала она, глядя на Лэма и расплываясь в улыбке.
Он подумал о том, с какой стати она так вырядилась. Может, хотела напомнить ему, что она невинна? Или хотела казаться девственницей? Одно было ясно — она уже слишком стара для того, чтобы носить белое, и это одеяние ей совсем не шло. Тем не менее Лэм улыбнулся ей, подошел и преклонил колена.
Теперь они были одни.
— Встаньте, Лэм. Он поднялся.
— Привет, Бет.
Ее взгляд скользнул по его лицу, потом, очень быстро, по его телу, прежде чем снова вернуться к глазам.
— Я доказал свою верность? — спокойно спросил он.
— Да, доказали. Какой же вы бесстыдник, Лэм. Так меня напугать. — Она сжала его руку. — Вы все еще остаетесь моим любимым пиратом. — Она заглянула ему в глаза.
— И все еще ваш покорный слуга. Навсегда.
— Значит, я вам небезразлична, — прошептала она, продолжая глядеть ему в глаза. Ее маленькая грудь прижалась к его руке. Приглашение было достаточно ясным.
Лэм подумал о Катарине. Он должен очень аккуратно сыграть эту последнюю партию. Он прижал рукой ее ладонь к груди и скользнул пальцами по ее щеке. Ее кожа была жесткой от избытка косметики.
— И что же, Бет? — негромко спросил он.
Она долго смотрела на него, потом с дрожью в голосе сказала:
— Вы никогда не целовали меня, Лэм.
— Вам нужен от меня поцелуй или нечто большее? Она вспыхнула.
— Что вы имеете в виду?
Теперь ему было некуда деваться, и он это понял. Ему оставалось лишь надеяться, что поцелуя будет достаточно, чтобы удовлетворить ее страсть к нему. Он склонил голову и тронул губами ее накрашенные губы. Елизавета сразу обмякла. Он обвил ее руками и мягко стиснул. Она отчаянно обхватила его и сразу приоткрыла рот. Зная, что от него требуется, Лэм прижался к ее губам. Елизавета трепетала, прижавшись к нему все телом, нащупывая языком его язык. Через некоторое время он отпустил ее.
Она смотрела на него блестящими затуманенными глазами, и выглядела, как неопытная и наивная девушка, какой пыталась казаться. Она дотронулась до распухших губ, и ее взгляд скользнул к его чреслам.
Лэм не был возбужден. Так далеко его притворство зайти не могло.
Елизавета с сожалением вздохнула и сказала:
— Вам надо было давным-давно поцеловать меня, мошенник.
От ее шутливого тона ему стало легче. Сейчас она не собиралась терять невинность. Он рассмеялся.
— Ваше величество, я опасался рисковать своей головой.
— Сомневаюсь, — сказала она, глядя на него. Теперь в ее глазах светилось не желание, что-то другое.
— Как поживает Катарина? — спросила она. Катарина, все еще скрывающаяся от правосудия за попытку убить королеву. Катарина, его жена.
— Я не знаю.
— Нет?
— Нет.
— Бросьте, мошенник. Наверняка она с вами на вашем острове. Моим солдатам не удалось нигде найти ее. Нет никаких признаков ее пребывания в Лондоне или Южной Ирландии.
— Ее нет на моем острове.
Елизавета уставилась на него, широко раскрыв глаза.
— Почему? Или вы уже не желаете ее? Лэм не ответил.
Елизавета резко сказала:
— Я возвращаю вам вашего сына, как и обещала. Вы не женились на ней, предвидев такой оборот дела?
— Разве вы забыли, что она замужем за Джоном Хоуком? — осторожно напомнил Лэм. Он не стал ничего добавлять. Не стоило сообщать Елизавете, что они с Катариной давным-давно обвенчались на острове Эйрик. Пока еще рано.
Но Елизавету этот ответ только позабавил.
— Она совсем не замужем за Хоуком. Джон Хоук развелся с ней несколько месяцев назад. Более того, он собирается жениться на леди Джулии Стретклайд.
Лэм ошеломленно уставился на нее. Внезапно его охватило возбуждение, и Елизавета поняла это.
— Вы женитесь на ней? — спросила она.
— Да.
— Она хотела меня убить. Она вне закона. Она заслуживает, чтобы ее повесили. Она потаскушка!
Лэм негромко спросил:
— Разве вы не можете ее простить, Бет, зная, что она была вне себя от горя из-за потери ребенка? Разве вы не можете даровать ей прощение ради меня?
— Вы женитесь на ней независимо от того, прощу я ее или нет? — с вызовом спросила Елизавета.
«До чего она мелочна и ревнива», — подумал Лэм, зная, что настало время сделать предпоследний ход.
— Вы послали Фитцджеральда обратно в Ирландию. Как сможет он удержать юг от распада, не имея союзников? Разве я не доказал свою верность, Бет? Подумайте о преимуществах моего союза с Фитцджеральдом. Мне не нужны войны. Я бы сделал все, что в моих силах, чтобы удержать его от любых интриг.
Она с несчастным видом уставилась на него.
— До чего вы умны. Конечно же я предпочла бы, чтобы Фитцджеральд имел союзником вас, а не какого-нибудь ярого католика вроде Бэрри или Макдоннела.
И тут Лэм пошел с последней, самой сильной карты.
— Когда Катарина станет моей женой, вам больше нечего будет ее опасаться, Бет. Я вам это обещаю.
Елизавета отшатнулась.
— Я не имею в виду ее способность владеть кинжалом, — вполголоса добавил он.
Елизавета молчала. Ее грудь тяжело вздымалась.
— Я никому не отдам то, что принадлежит мне, — негромко продолжал Лэм. — И никто не решится проникнуть на территорию, занятую ОНилом. Даже граф Лечесгер.
Елизавета побледнела.
— Он все еще хочет ее, — выкрикнула она. — Он совершенно взбесился, когда она исчезла, мои шпионы доложили мне об этом!
Лэму стало необъяснимо жаль Елизавету, которая вынуждена была шпионить за своим любовником. Но он отбросил свою сентиментальность в сторону.
— Я убью Лечестера, если он только попробует приблизиться к ней.
Лицо Елизаветы покрылось пятнами.
— Так берите ее, женитесь на ней! А я, видит Бог, стану молиться, чтобы она всегда была беременна!
— Помилование, Бет. Вы ее помилуете?
На сердитом лице Елизаветы появилось выражение откровенного упрямства.
— Разве недостаточно того, что я уже сделала? Я возвращаю вам вашего сына и даю согласие на ваш брак.
— Когда-то давно вы сказали, чтобы я обращался к вам с любой просьбой, обещая вознаградить меня за мою службу. Я хорошо послужил вам и теперь обращаюсь с просьбой, Бет. Мне надо, чтобы вы помиловали Катарину.
— Ладно! Я ее помилую! Но знайте, если она только покажется мне на глаза, я прикажу ее немедленно схватить! Вы меня понимаете, Лэм? Держите ее подальше от меня и от моего двора! — Елизавета побагровела.
— Хорошо, — улыбнулся Лэм.
Он выиграл свой приз. Катарина принадлежит ему.
Глава тридцать седьмая
Лэм запасся официальным помилованием королевы за свои собственные преступления, так же как и признанием своих заслуг в поддержке королевы против Фитцмориса. Она также намекнула на возможное вознаграждение, если ему удастся сохранить статус-кво в Южной Ирландии. Лэм был просто ошарашен.
Елизавета практически пообещала ему, что в один прекрасный день она наделит его собственными землями и титулом, чтобы ему было что передать своему сыну.
Теперь он быстро шел к «Клинку морей», стоявшему на якоре неподалеку от Ричмондской лестницы. Рядом, стараясь не отставать от него, шла молодая пышногрудая женщина. На руках она держала ребенка.
Елизавета практически пообещала ему, что в один прекрасный день она наделит его собственными землями и титулом, чтобы ему было что передать своему сыну.
Теперь он быстро шел к «Клинку морей», стоявшему на якоре неподалеку от Ричмондской лестницы. Рядом, стараясь не отставать от него, шла молодая пышногрудая женщина. На руках она держала ребенка.