Эбнет Дэн. Молоты Ульрика

   - Арик, Белый Волк, Знаменосец. Великий Волк следит за тобой, брат. Ар-Ульрик, да благословенно будь его имя, поручил мне командовать подкреплением Храма.
   Стоявший впереди остальных Пантера поднял золотое изукрашенное забрало. На Арика глянуло темное, суровое лицо, рядом с золотыми и красными инкрустациями на шлеме смотревшееся болезненным и бледным.
   - Я Фогель, капитан, Вторая Графская Вотчина. Сигмар благословляет тебя, рыцарь Храма. Господин капитан фон Фольк сказал мне о вашем прибытии.
   Арик почувствовал напряжение в его голосе. Человек выглядел больным, да к тому же, как показалось Волку, он все еще сохранял чувство соперничества, которое долгие годы разделяло Храмовников и Телохранителей на два непримиримых лагеря. Да, в глазах фон Фолька отношения между Волками и Пантерами могли и смягчиться, размышлял Арик, но старые предрассудки глубоко пустили свои корни и сближение двух сил не произойдет в одночасье.
   - Мы высоко ценим поддержку Храма в этот переломный момент, - продолжал Фогель, и голос его выражал какие угодно чувства, только не признательность. - С границы докладывают, что, несмотря на снегопад, посольство прибудет через пару часов. А братство Пантер… обезлюдело. Многие из нас слегли в лихорадке.
   - Мы будем молиться за их исцеление. Они сильные, крепкие люди и переживут эту напасть. - Арик говорил уверенно, но Фогель, разворачиваясь к дверям, чтобы отвести Волков в казарму, пошатнулся. Волк видел темные дорожки пота, избороздившие бледное лицо Пантеры. И этот запах… отвратительный запах болезни, наполовину скрытый за изысканными благоухающими маслами. Фогель был не единственным больным рыцарем в этом отряде.
   "Ульрик, храни нас", - подумал Арик. Запах ничем не отличался от городского воздуха, когда в город приходит чума. И Аншпах, помнится, пересказывал какие-то слухи о чуме в трущобах.
   Почетный караул Пантер двинулся за Ариком и Фогелем, за ними пошли Волки. Они прошли через мраморную колоннаду в продуваемый сквозняками главный зал, освещенный свечами и - какая роскошь! - масляными лампами. Огоньки тянулись в каждом направлении на милю, как показалось Арику, вдоль покрытых гобеленами и зеркалами стен.
   - Просто скажите нам, что делать, и мы этим займемся, - сказал Арик. - Какие обязанности вы на нас возложите?
   - Я не ожидаю от вас того, что вы сможете разобраться в лабиринте переходов этого дворца. Даже план этого здания может смутить чужаков своей сложностью. - Казалось, Фогель наслаждался, произнося слово "чужаки". Он всячески обращал внимание Волков на то, что они на земле Пантер. - Не отставайте от местных, или потеряетесь. Для обхода здания нам нужны патрули, но их я составлю из Пантер. Вас же я хотел бы видеть на страже покоев наших бретонских гостей.
   - Это честь для нас, - сказал Арик. - Покажите нам, где мы должны будем стоять.
   Фогель кивнул. Он махнул рукой, и два рыцаря подошли к нему. Их забрала были опущены, и воины казались Арику какими-то механизмами. Он никогда раньше не осознавал, как ему нравится обычай Волков идти в бой без шлемов. Лица и их выражения могут многое сказать без слов, и особенно - в пылу битвы.
   - Красс! Гуингол! Покажите Волкам их посты.
   - Слушаюсь! - ответил Гуингол. Или Красс. "Как, Ульрик великий, их различают за этими золочеными решетками?"
   Фогель обернулся к Арику.
   - Стойте непоколебимо, Волк. Это касается всех вас. Пароль - "Северный Ветер".
   - "Северный Ветер".
   - Ты не должен его говорить никому, кроме своих бойцов. Если кто-то, кого ты встретишь, не сможет назвать пароль, задержи его. Или убей. Никаких исключений.
   - Я понял. Фогель отсалютовал.
   - Надеюсь, день пройдет хорошо. Может статься, от нас больше ничего не потребуется.
   - Так тому и быть, - учтиво улыбнулся Арик. Фогель и его люди развернулись и ушли по коридору, звеня доспехами. Арик обратился к Гуинголу и Крассу.
   - Пойдем и мы?
   Пантеры кивнули и пошли вперед. Волки двинулись за ними.
   - Это местечко дурно пахнет, - прошептал Бертольф.
   - Пахнет болезнью, - согласился Брукнер.
   - Чумой, - сурово поправил Брукнера Ольрик. За их спинами Драккен вскинул беспокойный взгляд на Моргенштерна.
   - Серый Волк прав? Это чума?
   Моргенштерн громко, сочно расхохотался, кираса, прикрывавшая его объемистый живот, заходила ходуном.
   - Ну, малыш, ты чересчур много слышишь и мало знаешь. Какая чума в такую холодину? Да не может такого быть!
   - Обычная простуда, - угрюмо сказал Дорф, оборвав свое насвистывание.
   - Во-во! Точно! Простуда Обыкновенная! - подхватил Моргенштерн. - Драккен, малыш, ты когда-нибудь слышал, чтобы люди умирали от соплей?
   - Кроме тех нескольких сотен, что замерзли в прошлом Ярдрунге, - сказал Дорф.
   - Слышишь, Дорф, ты бы заткнулся и насвистел что-нибудь веселое! - огрызнулся Моргенштерн. Да, порой поднять боевой дух было весьма нелегко.
   - Ну, кто хочет поспорить, - проговорил Аншпах, который молчал до этого момента, - кто поставит денежку на то, что это худшая из всех передряг, в которых мы когда-либо бывали?
   Белые Волки разом остановились, перегородив дорогу и Серым, и Красным. Арик со своим эскортом прошел еще несколько шагов, прежде чем осознал, что его люди стоят в коридоре и переругиваются между собой.
   - Я просто предложил подумать! - говорил Аншпах.
   - Мог бы подумать и сам! - прорычал один из Красных Волков.
   - Но он прав, - поддержал Аншпаха Серый храмовник. - На Фаушлаг надвигается сам рок. Многие одобрительно загудели.
   - Чума… в самом деле… - тихо сказал Драккен.
   - Я слышал об этом, - заявил другой Красный Волк. - В Альтквартире все так и мрут!
   - А теперь и мы на самом передовом рубеже этого мора, - сказал Ольрик.
   Бертольф начал было рассказывать что-то о призраках, скитающихся по улицам, когда Арик подошел к Волкам, оставив в одиночестве ошеломленных Пантер.
   - Хватит! Хватит! Эти разговоры убьют нас раньше, чем мы встретим врага!
   Арик надеялся, что его голос звучал достаточно сурово и зажигательно. Это было его первое задание в статусе Комтура, да еще сводного отряда, и он намеревался выполнить его со всей твердостью и энергией Ганса. Или даже Юргена. Он собирался проявить себя хорошим вожаком. Но пока он только кричал на спорящих Волков, не успевая даже сосчитать все "за" и "против" в этом безумном споре. Кипящая перебранка заполонила своим шумом весь коридор. Арик, конечно, предполагал, что у него возникнут проблемы с парнями из других отрядов, переданными в его распоряжение, но он ожидал, что Белые Волки будут поддерживать его и следовать за ним. А сейчас от порядка, который он хотел поддерживать, не осталось ничего. Горячий спор, столпотворение, бардак. Никакой дисциплины.
   - Ша! - раздался громкий, спокойный голос рядом с Ариком. В коридоре мгновенно повисло гробовое молчание. Все взгляды устремились на Моргенштерна.
   - Нет никакой чумы. Вспышка простуды, которая скоро пройдет. И с каких это пор мы стали бояться слухов? А? Этот город стоял на своей скале две тысячи лет, так неужто он падет за одну ночь? Не думаю! Рок надвигается на нас? Пусть его надвигается! Пока на нас наши доспехи, в руках - молоты, а в душе - вера в Ульрика, никакой Рок над нами не властен!
   Тишина взорвалась, когда Волки начали шумно выражать свое согласие со словами самого могучего Белого Волка.
   - Так давайте сделаем то, что должны сделать, и сделаем завтрашний день безопасным для всех добрых душ! И утро следующего дня! Для Графа, для Ар-Ульрика, для каждого мужчины и каждой женщины в этом городе.
   Мощный бас Моргенштерна разливался над голосами других Волков, как голос героя древних преданий.
   - Волки Ульрика! Молоты Ульрика! Будем мы стоять вместе до конца или проведем ночь, обсуждая паршивые сплетни?
   Они закричали. Они приветствовали Моргенштерна, они приветствовали свою судьбу, какой бы она ни была, они не боялись нового сражения с неведомым противником, они были готовы ко всему. "Ульрик меня побери, - вздохнул Арик. - Мне еще надо многому научиться".
   Гуингол и Красс показали им дорогу к гостевым покоям. Арик распределил вахты и посты между семнадцатью Волками, находившимися в его подчинении. Каждому он передал два слова пароля - чуть не забыл об этом! Если бы не Моргенштерн…
   Они стояли вдвоем у главного входа в гостевую часть дворца.
   - Спасибо тебе, - прошептал Арик слова благодарности Моргенштерну, когда убедился, что они остались одни.
   - Арик, Арик, никогда не благодари меня. - Моргенштерн повернулся к знаменосцу с сочувствием на большом бородатом лице. - То же самое я делал и для Юргена, когда тот был молод.
   Арик поднял глаза.
   - В панике никто не слушает Комтура. Они слушают только тех, кто стоит с ними в одном ряду. Они знают, что истина всегда приходит от простого человека. Это простая уловка И я рад, что смог тебе помочь.
   - Я запомню это.
   - Вот и ладно. Я тоже запомнил этот трюк, когда его применил старый Вульз. Я тогда был еще щенком. И кто знает, может, через пару десятков лет ты станешь старым, заслуженным ветераном, который сделает то же самое для очередного поколения перепуганных волчат.
   Оба улыбнулись. Моргенштерн вытащил из-под шкуры небольшую флягу.
   - Благословим ночку?
   Арик задумался, а потом взял наполненную крышку, которую протягивал ему Моргенштерн. Они выпили, Арик из крышки, Моргенштерн - из фляжки, чокнувшись перед этим.
   - Ульрик любит тебя, Моргенштерн, - прошептал Арик, утирая рот и отдавая крышку обратно старому Волку. - Я обойду людей, проверю, все ли в порядке.
   Моргенштерн кивнул. Арик ушел по коридору. Как только шаги знаменосца стихли за поворотом, Моргенштерн привалился спиной к дверному косяку и сделал огромный глоток из фляжки.
   Его руки дрожали.
   И чума есть. И рок грядет. И Смерть придет за ними всеми, несомненно. От него понадобились все его душевные силы, чтобы сохранить спокойствие там, в коридоре, и высказаться. Надо было поддержать Арика.
   Но в глубине своей большой души он знал. Он твердо знал.
   Надвигался конец всему.
   Круца проснулся в предутренний час. На его чердаке было холодно, как в аду. Шрам немилосердно дергался, пронзая голову болью.
   Он попытался вспомнить, что его разбудило. Сон.
   "Дохляк".
   Он что-то сказал Круце. Дохляк стоял рядом с Графом, но Граф не замечал его.
   Что же он сказал? Что-то о… о змее, о гадине, кусающей саму себя. О пожирателе мира.
   Круца дрожал так сильно, что ему пришлось заставить себя переползти по холодным доскам чердака к столу, на котором стояла фляга с согревающим напитком. Но даже тот был холодным, почти ледяным. Только его крепость не дала напитку замерзнуть, и Круца надеялся, что теперь содержимое фляги спасет от замерзания и его. Он сделал глоток и почувствовал, как тепло разливается по его глотке.
   "Дохляк… что же ты хотел мне передать? Что ты пытался сказать мне?"
   Ничего. Тишина. Хотя что-то по-прежнему было здесь.
   "Та безделушка? Не про нее ли ты говорил? Церемониальная цепь? Или что-то еще?"
   Туман расстилался вокруг него. От холода его конечности затвердели и почти не гнулись. Он выпил еще. Эта порция отогрела все, что располагалось выше глотки, хотя все остальные части тела оставались холодными и омертвевшими.
   "Ления, - вспомнил он. - Ления. Ты хочешь, чтобы я присмотрел за твоей сестрой! Она в опасности!"
   Это была не такая большая проблема. Защитить Лению не представлялось ему такой уж трудной задачей. Ранальд побери ее Волка… Ления…
   А потом он понял - или вспомнил, или просто вообразил себе - что на самом деле хотел сказать ему Дохляк из тихого мира призраков. Дело не только в Лении, хотя она была важна для Дохляка. И для Круцы.
   Дело было в Мидденхейме. Во всем городе.
   Он встал, натянул штаны и куртку. Его лицо было напряжено, но он больше не дрожал.
   Первый свет, слабый и чистый, озарил пронзительно голубое небо. На земле лежал футовый слой снега. Только наиболее крутые склоны и обрывы Фаушлага чернели дырами в белоснежном покрове.
   Поезд из позолоченных карет и всадников в бретонских государственных цветах вскарабкался по южному виадуку совсем недавно отремонтированному, и пролетел через ворота, взбивая снег. Высоко вздымая королевские штандарты Бретонии, передовой отряд рыцарей пронесся по пустынным улицам, проложив дорогу ко дворцу среди сугробов и стен Мидденхейма для благородного посольства.
   У главных ворот поезд был встречен верховым почетным караулом Пантер. Они сопроводили кареты к парадному подъезду, из которого тут же высыпали пажи в розовых одеждах с факелами в руках, чтобы приветствовать гостей, а пара расторопных слуг раскатала бархатную ковровую дорожку от дверей дворца до подножки кареты посла.
   Звонари еще только поднимались на колокольни, чтобы означить Час девятый, когда Грубер привел Ганса в Храм Морра. Они осмотрели обгоревшую часть зловещего храма, поглазели на то, что каменщики уже отстроили, затянув парусиной недоделанные участки кладки от причуд погоды. День был ясный и холодный, но в очередной раз на горизонте собирались снеговые облака. За Грубером и Гансом шли Шелл, Шиффер, Каспен и Левенхерц.
   Брат Олаф направил их в Факториум. Комната оказалась ужасно холодной, пропахшей вяжущим ароматом лавандовой воды и препаратами для бальзамирования. Отец Дитер стоял под раскачивавшейся лампой и смотрел, как в подвал спускаются рыцари Храма, с раздражающим звяканьем задевая шпорами твердые ступени. Увидев Грубера, Дитер вновь опустил взгляд на тело, лежавшее на каменной плите перед ним.
   Грубер сошел по ступеням в темный подвал. Даже его нервировали эти плиты и холодный воздух. И тела в саванах на плитах. Он виделся с Дитером один раз, на улице Осстор, рядом с Волчьей Норой. Теперь Грубер увидел отца Дитера без капюшона. Высокий, мрачный, зловещего вида человек. На макушке - обычная для священника тонзура. Глаза ясные и холодные, словно затянутые пеленой какой-то давней и великой печали.
   Дитер посмотрел на пришедших.
   - Волк Грубер.
   - Отец. Это Ганс, мой командир.
   Ганс подошел ближе к жрецу и коротко, уважительно поклонился.
   - Что вы можете рассказать нам об этом ужасе, отец?
   Дитер провел их вдоль ряда тел к обнаженному мужскому трупу. Единственным отличительным признаком его, насколько мог судить Ганс, была зияющая рана в обескровленной груди.
   - Убийца Волчьей Норы, - тихо сказал жрец, простирая руку над мертвецом, чтобы все поняли, какое тело он называет этим жутким именем. - Когда его привезли, он был с головы до пят покрыт кровью, своей и чужой. Чужой было больше. Я отмыл его.
   - И что вам это дало? - спросил Грубер.
   - Смотрите сюда. - Жрец подтолкнул Ганса и Грубера ближе к телу и указал на застывшее лицо мертвеца. - Когда кровь сошла, я обнаружил, несмотря на окоченение, следы болезни.
   - В смысле?
   - Этот человек был болен. Очень болен. Можно сказать, что он лишился разума.
   - Как вы можете быть в этом уверены? - спросил Ганс.
   - А так. Он не первый, кто попадает ко мне при подобных обстоятельствах. И не последний. Он был болен, брат Ганс, смертельно болен. Безумие овладело им.
   - И поэтому он убивал людей? - задал вопрос Грубер.
   - Наиболее вероятное объяснение.
   - А осквернение Волчьей Норы и дома можно объяснить этим же безумием?
   Жрец открыл небольшую книжку.
   - Как и вы, брат Грубер, я не распознал эти письмена, но тщательно срисовал их. И сравнил с некоторыми книгами в нашей Библиотеке.
   - И?
   - Это имена. Письменность очень древняя, и поэтому надписи выглядят так странно для наших глаз, но имена… имена самые обыкновенные. Имена людей. Горожан. Среди них я встретил имя нашего убийцы, Эргина. Там же имена его брата, свояченицы, соседа и трех человек, что жили в том же квартале.
   - Что же это - списки мертвых? - тихо выдохнул Левенхерц.
   - Так и есть, - удивленно вскинулся жрец, видимо, пораженный неожиданной сообразительностью Волка. - Или списки приговоренных к смерти, если предположить, что писал имена сам убийца. Подобно спискам заупокойной службы по жертвам священного убийства.
   - Священного? - нахмурился Ганс. - Что священного может быть в таком деянии?
   Жрец мимолетно улыбнулся, хотя этим он напомнил Гансу пса, который растягивает пасть перед тем, как укусить.
   - Не в нашем понимании, Комтур. Я не говорю ни о каком богохульстве. Но разве вы не видите, насколько это действо… ритуально? Это обряд, сотворенный безумием. Возможно, только сопровождение для чего-то большего. И это не простая случайность, что безумец осквернил святилище бога-покровителя этого города.
   - Вы встречались раньше с чем-либо подобным? - спросил Ганс.
   - Да, уже дважды. Дважды за последние два дня. Мясник устроил кровавую бойню на Альтмаркте, и у него я обнаружил такие же признаки припадка безумия. Он написал имена пяти своих жертв и свое собственное на кусках мяса, висевших у него в лавке. А в начале недели, перед снегопадом, кое-что в этом роде сотворил один писец из Оренбурга. Он убил троих перочинным ножом, прежде чем выбросился из окна. Снова лихорадка и безумие. Снова имена… имена убийцы и трех его жертв в книге, над которой работал писец. Занесены уверенным и аккуратным почерком.
   - Снова ритуал, - в волнении произнес Левенхерц.
   - Точно. Но вчерашнее происшествие у Волчьей Норы отличалось от предыдущих случаев. На стенах было больше имен, чем было найдено трупов.
   - Вы проверяли это?
   - Да, я провел… расследование.
   - Жрец с задатками инквизитора, - начал размышлять вслух Грубер, едва не улыбаясь.
   - Я не могу сказать точно, - сказал Дитер, не обращая внимания на слова Грубера, - обязаны ли мы таким количеством жертв только тому, что отважный стражник остановил Эргина до того, как убийца смог выполнить свою… норму Может статься, что это безумие заставило его писать имена людей, которым не суждено было погибнуть от его руки.
   - А какие другие имена? - спросил Левенхерц.
   - Список мертвых, как вы сами его назвали. Кто может сказать, когда убийца остановился бы?
   Ганс принялся мерить шагами комнату, заложив руку за голову и напряженно размышляя.
   - Помедленнее, отец. Дайте мне время кое-что обдумать. Одна вещь, о которой вы сейчас рассказали, очень меня тревожит.
   - Разве я сказал хоть слово о чем-то, что бы вас развеселило? - спокойно спросил Дитер.
   Ганс повернулся к нему, щелкнув пальцами - он поймал ускользавшую от него мысль.
   - Вы сказали, что безумие принуждает людей совершать эти убийства и писать имена кровью, так? Я, конечно, не лекарь, но я знаю достаточно, чтобы понять, что болезнь, лихорадка не может указать больному, что делать! И если в Мидденхейме эпидемия безумия, то все, что болезнь может сделать, - это наделить человека звериной яростью. Это я могу принять, но лихорадка, которая ведет безумца в определенном направлении, выстраивает за него план действий, говорит ему, какой обряд он должен совершить? Все это просто не умещается в моей голове. Болезнь, которая заставляет людей совершать одинаковые преступления, применять один и тот же старинный, всеми позабытый язык? Пусть кто угодно верит в это, но я отказываюсь! Ни одна лихорадка, ни одна чума такого не могут натворить!
   - Все это так, брат Ганс Но я не говорил о том, что это естественная болезнь.
   В Факториуме воцарилась тишина на то мгновение, которое потребовалось Волкам для осознания слов жреца Казалось, что в Факториуме стало на несколько трупов больше, только новички почему-то стояли вокруг плит, а не лежали на них И в конце концов Грубер испустил сдавленное проклятие.
   - Ульрик меня разрази! Снова магия!
   Отец Дитер молча кивнул и накрыл тело Эргина саваном.
   - Нет, на этот год хватит с меня волшебства, - добавил Грубер с нервным смешком
   - Да? - невинно поинтересовался жрец, явно заинтересовавшись словами Грубера. - Знаешь, брат Грубер, ты не один такой. Темные щупальца отвратительной смертельной магии вторглись в этот город еще в прошлом Ярдрунге. Я это испытал на себе. И это - один из ключей к решению наших проблем для меня. Одним из имен, что Эргин написал рядом с Волчьей Норой, было имя Гильберта. В начале года, как раз перед Миттерфрулем я имел дело с одним человеком, называвшим себя этим именем. Он пытался поставить этот святой Храм на службу самому темному колдовству, о котором я когда-либо слышал.
   - И где он сейчас? - спросил Шелл, запоздало осознавая, что ответ его не очень интересует.
   - Мертв. Как и следовало ожидать, раз уж его имя появилось в списке Эргина
   - А вы можете назвать другие имена? - вышел вперед Левенхерц
   Жрец заглянул в свою записную книжку.
   - Обычные имена, как я уже говорил Бельцман, Ругер, Ауфганг, Фарбер - я знаю одного Фарбера, и он еще жив, но это может быть его тезка, - Фогель, Дунет, Горхафф А вот одно имя повторяется два раза, очень любопытно. Некто Эйнхольт.
   Волки оцепенели Ганс почувствовал, как на лбу выступает холодный пот Левенхерц оградил себя охранным знаком и огляделся.
   - Это имя что-то значит для вас? Я же вижу, что значит.
   - Комтур! - чуть не задыхаясь, произнес взбудораженный Каспен. На его побледневшее лицо под рыжей шевелюрой было страшно смотреть. - Мы…
   Ганс поднял руку и оборвал его.
   - Что еще? - спросил он, подходя ближе к жрецу и стараясь совладать с собственными нервами. Он хотел сохранить спокойствие, пока не поймет этого мрачного жреца, не узнает, что это за человек А пока лишнего болтать не надо.
   - Еще две надписи. Одно имя - не местное, Баракос. Никаких воспоминаний? Волки покачали головами.
   - И символ, или название символа, по меньшей мере. Слово "Уроборос", все тем же древним языком написанное.
   - Уроборос? - переспросил Ганс
   Грубер обернулся к Левенхерцу, зная, что этот парень может помнить такое словечко по своему ученому прошлому.
   - Дракон, пожирающий сам себя, - сказал Левенхерц, и от его слов в подвале стало темнее - Он ухватил свой хвост зубами, он - вселенная, уничтожающая все, что есть, и все, что пришло раньше.
   - Ну и ну, - сказал отец Дитер - Никогда не подозревал, что у храмовников в почете такая ученость.
   - Мы те, кто мы есть, - веско промолвил Ганс - Вы думали по поводу этого символа то же, что и Левенхерц?
   Жрец Морра пожал плечами, закрыл свою книжицу и перевязал ее черной лентой.
   - Я не знаток в этом вопросе, - сказал он, словно осуждая себя за недостаточное знание - Уроборос - древний знак И он означает разрушение.
   - Нет, он означает нечто большее, - подал голос Левенхерц - И нечто худшее. Это вызов смерти. Неумирание. Жизнь за порогом смерти.
   - Да, так и есть, - сказал жрец Смерти ожесточенным голосом - Это символ некромантии, и это название греха, в котором был повинен Гильберт. Я думал, что угроза канула вместе с Гильбертом со Скалы Вздохов. Я был не прав. Гильберт был только началом.
   - Что нам делать? - спросил Ганс.
   - Наилучшим вариантом было бы бегство из города, - спокойно произнес жрец.
   - А тем из нас, кто не может так поступить, тем, кто нужен здесь, что прикажете делать, отец?
   - Сражаться, - без промедления ответил служитель Морра.
   Близился полдень, но улицы Альтквартира были удручающе пусты. Только снег заполнял их в это утро. Небо было стеклянно-прозрачным, и ни одна белая муха пока не лезла в глаза Круце, но стужа не выпускала народ на улицы. Люди сидели по домам, сгрудившись вокруг очагов и тщетно пытаясь согреться.
   Пройдя по Нижним Рядам, завернувшись в плащ, Круца вдруг подумал, что людей может удерживать в домах и не холод. Слухи о чуме. Он еще не верил в них, но в холодном воздухе витал запах болезни. Запах разложения. И прокисшего молока.
   Эта мысль внезапно ударила тревожным колоколом в его сознании. Он вспомнил… Этот запах они с Дохляком учуяли в тот проклятый день, когда спускались в дыру под башней в Нордгартене. В том месте, где он последний раз видел Дохляка живым.
   С тех пор как он посещал комнатушку Дохляка, прошел не один месяц. На самом-то деле, он не был там с тех пор, как в последний раз чувствовал этот запах.
   Он пробрался по темным лестницам полуразрушенного дома, зажег свечу - как для того, чтобы осветить дорогу, так и для того, чтобы слегка отогреть пальцы. Сквозь пустые оконные рамы в дом намело снега, и теперь на лестнице лежали почти такие же сугробы, как и на улице. Лед застыл на стенах перламутровой коркой.
   Он отворил дверь. Ему понадобилось хорошенько двинуть по ней ногой, чтобы разбить наледь, приковавшую дверь к косяку. В комнате ничего не изменилось с того дня, когда Круца ушел отсюда, восстановив силы после ранения. От вида этой знакомой, но пустой комнаты у Круцы защемило сердце. Без Дохляка он чувствовал себя здесь чужим, незваным гостем. Никто сюда не приходил. Даже ветер не воспользовался возможностью безнаказанно разбить хоть одно стеклышко в старой раме. Мороз покрыл все вокруг своими узорами, забелив зеркала и превратив занавески и ковры в негнущиеся твердые покровы. Комната была столь же холодна, как и в его последний день здесь.
   Круца медленно прошел по ковру через комнату, озираясь вокруг. Он поставил свечу на низкий столик, и пламя начало превращать морозные узоры в ряды крупных, сияющих и дрожащих бусин. Круца обратил внимание на то, что неосознанно вытащил меч. Как и тогда. В первый раз. В самый первый его приход к Дохляку. С мечом наголо. "Когда он его вытащил? Что за предчувствие заставило его обнажить оружие?"