Эдель Михаил. Чем вы недовольны?

   Каширин торговал широко и дешево, лесу много, чего его жалеть.
   Интервенция кончилась, вместе с широкой распродажей русского леса уплыть на своем пароходе – лесовозе «Онега» – Каширин не успел, его подбило единственное орудие на утлом катере «Ураган». После двух выстрелов партизанский катер так накренило, что он чуть не перевернулся, зато «Онега» не ушла. И очень кстати: хозяин её должен был предстать перед революционным трибуналом за многое, в том числе и за главное – лесоторговец почтительно вручил англичанам список подозреваемых в большевизме. Подозреваемых погрузили на баржу, вывезли в открытое море и потопили. Без суда и следствия. А Каширина судили. Открыто.
   С «Онеги» сняли сына Каширина Маврикия – ныне Ян Петрович Джейран. Маврикия отпустили, ему ещё не минуло пятнадцати лет. Сперва Маврикий пел в соборном хоре (дядя устроил). Затем учился на экономиста, потом служил в театре, а какое-то время спустя стал тем, что он есть, то есть шефом корпорации аферистов.
   Шведская лесопромышленная фирма «Отто Олхастен» после полученного сообщения о том, что на господина Каширина и его фирму можно поставить вечный крест, а тем более на долг в двадцать две тысячи шестьдесят пять золотых рублей, всё же в бухгалтерской книге сделала пометку: «Со временем разыскать наследников и просить погасить долг». Отто Олхастен не сомневался, что советская власть – явление временное.
   Фирма не сомневалась также, что Матвей Каширин кое-что оставил сыну и брату – старосте кафедрального собора.
   Сперва фирма разыскала молодого конторщика Каширина – Филимона Гаркушина, не раз приходившего на «Онеге» в Швецию. Гаркушин объяснил, что скорее всего часть своих богатств его бывший хозяин оставил у родных. Гаркушин не ошибся. Но у кого – не знал даже Маврикий, его сын.
   После второй мировой войны фирма «Отто Олхастен» через Гаркушина случайно узнала, что Маврикий жив, и напомнила ему об отцовском долге. И только в 1953 году Маврикий Каширин – Ян Петрович Джейран – признал фамильный долг с условием: он погасит его, если фирма «Отто Олхастен» вывезет наследника Каширина в Швецию. Мало того, он готов вложить в фирму «Отто Олхастен» известный капитал в иностранной валюте. Фирма (имея в виду двадцать две тысячи шестьдесят пять золотых рублей) согласилась.
   Но лишь после появления Бура в Сухуми Джейран решился: пора отчаливать в Швецию. Оборвав все цепочки и нити, шеф корпорации прибыл в Ломоносовск и скрылся в доме рубщика мяса.
   Филимон Гаркушин с давней поры знал немного по-шведски, мог понять говорившего по-английски. Последние годы рубщик мяса на рынке якшался с иностранными моряками, главным образом со шведами – агентами фирмы «Отто Олхастен». Рубщик мяса тоже мечтал о капитализме, тоже накапливал валюту.
   Джейран наказал Филимону – следить, не появится ли в Ломоносовске Бур и… Курбский. Плечистый, чуть сутулый Гаркушин по вечерам заглядывал в рестораны, подолгу беседовал с приятелями гардеробщиками, швейцарами гостиниц, по возможности встречал теплоходы, доставлявшие пассажиров с того берега, где находился вокзал.
   Искал Бура. О прибытии Курбского он тут же сообщил Джейрану. Шеф корпорации разгневался, небесные глазки побелели. Решил при случае повидаться с «подлым академиком».

* * *

   Деятельная и решительная Катя Турбина сочла необходимым познакомить сыновей двух командиров красной конницы Богдана и Анатолия. Коста мгновенно загорелся – какой блистательный очерк для газеты.
   С разрешения вышестоящей оперативной инстанции на квартире шеф-повара магазина «Кулинария» готовилась встреча потомков героев. С условием: без шумных возгласов и хоровых песен. Стол накрыт и убран цветами. Бур только покачивал головой, его смущало обилие всевозможных пирожков, но что поделаешь. Гости принесли шампанское. Воробушкин отсутствовал, убыл по заданию.
   Анатолий, войдя в комнату, увидел статного горца, бледного, взволнованного. Оба взаимно и основательно тискали друг другу руки. Павла Дмитриевна, глядя на них и не догадываясь, в чем дело, всплакнула. На всякий случай.
   Первый тост предложил Коста. Говорил по негаснущей традиции несколько возвышенно и от души страстно о командире полка Григории Мухине и очень сожалел, что здесь нет его дочери – Тамары. Коста не сомневался: Тамара достойная дочь своего отца. И так картинно, образно рассказал, как её ждут двести восемьдесят шесть родственников, что дочь подполковника Мухина, Катя Турбина, уверенно прошептала: «Мы найдём её».
   Буру было не до тостов, он убедился – Катя не его солнце, не ему оно будет светить. Счастливый сидит рядом с ней.
   Оставив Бура в комнате, Анатолий и Коста в час ночи вышли на проспект, свернули на набережную и проводили Катю.
   Не выдержав затворничества, Бур тихонько пробрался на набережную – побродить и погрустить. И в этот час его заметил, вернее, угадал Гаркушин. Рубщик возвращался домой после обхода ресторанов и гостиниц. Бур стоял у балюстрады на узкой цементированной дорожке спиной к улице. Гаркушин, дойдя до памятника Петру Первому, повернул назад, хотел убедиться – Бур ли это. Свет фонаря у трехэтажного дома падал на спину Богдана. На нём было пальто и надвинутая на лоб кепка. Гаркушин, чуть хмельной, тяжёлым шагом, не спеша шёл на Бура. Поравнявшись с ним, умышленно задел его плечом. Богдан невольно повернулся и узнал рубщика мяса.
   Зверь не размышляет. Увидев Бура, он зажал в руке охотничий нож. Бур, увидев глаза рубщика, инстинктивно ударил его ногой в живот. Гаркушин не упал, только на полшага отпрянул назад и, пригнув голову, как бык, ринулся на Богдана. Его встретил удар кулака снизу по челюсти, но ослабленный. Подбородок рубщика был прижат к груди. Гаркушин навалился на Бура и сильно ударил ножом. Лезвие угодило в пах. Богдан упал на балюстраду. Рубщик толкнул его вниз на камня берега. Гаркушин оглянулся – никого. Прыгнул вслед за Буром и ударил его вторично, в спину. Замахнулся в третий раз, но не нанес удар: в десяти шагах кто-то вылавливал бревно, – видно, под покровом ночи решил воспользоваться плывущими по Двине стволами, оторвавшимися от плотов. Рядом стояла лодка.
   – Эй! – невольно тревожно крикнул ловивший бревна.
 

 
   Боясь быть опознанным, Гаркушин пустился вдоль берега по влажным камням, спотыкаясь, падая и снова вскакивая. Нож он тут же забросил подальше, в реку.
   Похититель бревен осторожно приблизился к Буру, тронул его за плечо, понял, в чем дело, и стал карабкаться наверх. Взобрался и перемахнул через балюстраду. Кругом пустынно. Нет, идут двое. Один военный.
   Анатолий и Коста, проводив Катю, ещё долго сидели на скамье приморского бульвара, любовались огнями другого берега, слушали плеск волн, наслаждались тихой северной ночью.
   – Там внизу убили человека! – крикнул им лодочник.
   Анатолий и Коста спустились вниз и увидели Бура. Через несколько минут, примчались два мотоцикла милиции. По следу пустили собаку. Но… опытный Гаркушин успел перебраться на другой берег на чужой лодке и потопил её у берега. Затем сел в пригородный поезд. На рынок он вышел в обычное время и стал по-прежнему разделывать туши.

* * *

   В семь утра Джейран по телефону-автомату позвонил в гостиницу «Двина». Узнав номер телефона Курбского, поднял спавшего сообщника.
   – Жду на аэродроме. Не медлите. Иначе опоздаете.
   Курбский понял и не медлил.
   С рассвета шёл беломорский студеный дождик. В хмурое утро в аэропорту все выглядело отсыревшим, даже серебристые самолеты. Но вот появились просветы, можно лететь. Первым прибыл Джейран с небольшим чемоданчиком.
   – Ни одного места, – сказал ему диспетчер. – Летят на совещание лесные механизаторы.
   Вскоре прикатил изрядно напуганный Курбский. Джейран сделал вид, что они незнакомы.
   – Мест нет, – повторил диспетчер.
   – Мы готовы оплатить специальный рейс, я опаздываю на сессию Академии наук. Со мной ещё один академик, – требовал Курбский.
   – Нет самолетов.
   – Я могу поговорить с Москвой?
   – Обратитесь к начальнику аэропорта.
   Начальник аэропорта ещё раз объяснил – резервных самолетов нет. Двое подпольных миллионеров уныло мокли под дождём. В самолеты садились трактористы-трелёвщики, механики, электрики, начальники лесоучастков. Докуривали папиросы, брали в руки немудреные чемоданы, весело перекликались, подтрунивали друг над другом и улетали в Москву.
   – Хозяева страны, – кисло заметил Курбский.
   – Вы сегодня удивительно остроумны, – буркнул шеф.
   – Благодаря такому гению, как вы.
   Они стояли под козырьком подъезда в четырех метрах друг от друга и грызлись от бессилия и досады.
   – Вручите наличные начальнику аэропорта, – предложил Джейран.
   – Какой умник! Попробуйте сами.
   Подошёл диспетчер.
   – До Ленинграда можете лететь в грузовом самолете… Согласую с начальником порта.
   – В долгу не останемся, – многозначительно шепнул диспетчеру Джейран и пошёл за ним.
   Диспетчер повел обоих к «ИЛу» и показал рукой на трап. Первым поднялся «академик» Курбский.
   – Что здесь? – крикнул он сверху.
   – Мелкие звери для зоопарков. Они в клетках, – любезно пояснил диспетчер.
   – Что? За кого вы нас принимаете?!
   Джейран быстро поднялся и втолкнул «академика» в самолет.
   – Даже со змеями полетите. Аристократ нашёлся!
   Густые запахи зверинца объяли миллионеров. В клетках беспокойно заметались рыси, волчата, росомахи, медвежата.
   – Мы задохнемся.
   – Сходите. В камере гортюрьмы больше воздуха, – издевался Джейран.
   Поднялся командир корабля.
   – А что это за звери? – спросил он диспетчера, кивнув в сторону «академиков».
   – Академики. Спешат на сессию. По личному распоряжению…
   – Здравствуйте, – поздоровался командир. – Извините за атмосферу и соседей. Через три часа вдохнете свежий воздух.
   Покидая самолет, корпоранты рычали друг на друга, как их соседи в клетках. И пахло от них звериным.
   – Теперь на нас будут бросаться все собаки, – съязвил Курбский.
   И точно, на них зарычал огромный боксер, которого вел на поводу какой-то гражданин.
   – Дожили! – тихо воскликнул «академик».
   – Куда теперь? – спросил Курбский после того, как их облаял боксер.
   – Позавтракаем.
   – Прежде всего жажду избавиться от запаха зоопарка. Я чувствую себя зверем.
   – Наконец-то. А то играли роль «общественника». Короче: мы не можем пользоваться ни одной гостиницей. Идёмте, я вас проинформирую.
   Сели на скамью. Джейран поведал «профессору» – прошлой ночью укокошили Бура.
   – Прелестно. Дошли до мокрых дел.
   Джейран обозлился, глазки побелели, но продолжал, как прежде, спокойно.
   – Укокошил мой человек.
   – Зачем? Зачем вы занялись уголовщиной?
   – Валюта и многократный ущерб казне – тоже уголовное дело. И там и там высшая… А ещё юрист.
   – Веселые дела.
   – Новость для вас? Один путь – за границу. Согласны?
   – Нет.
   – Почему?
   – Вас боюсь.
   – Вы тупица. Подумайте, пока мы не расстались. Вот вы миллионер… Что вы можете, сделать с миллионом в этой стране? Что? Купите дом? Отличную машину? Станете посещать симфонические концерты? Только такие кретины, как Пухлый, Сумочкин и прочие паши клиенты воображали, что, накрав денег, они смогут с трибуны кричать о строительстве коммунизма и, запершись на своей даче, втихомолку жрать шпроты и пить марочный коньяк. Бур посетил шесть или семь городов, всё искал меня, мой след… Не сегодня-завтра всем нашим клиентам, независимо от ранга, ночью позвонят и попросят занять место в карете с решетками. А тем, кого охмуряла Илона, предложат сдать красные книжечки. И они превратятся в ничто. В лучшем случае. Когда я буду вне досягаемости, я пришлю на имя генерального прокурора подробный список моих клиентов, больших и малых, пусть их коллективно отправят на рудники. В данном случае я за коллектив. Мне это доставит удовольствие.
   – Мало того, что вы при их помощи стали миллионером, вы ещё…
   – Да. Я мститель с тысяча девятьсот восемнадцатого года. Ну, решайте. Либо вы попытаетесь стать членом профсоюза, либо станете членом заморского акционерного общества солидной фирмы.
   – А такая фирма существует?
   – Перед отплытием изложу всё. С доказательствами. Не поверите – останетесь. Не поворачивайте голову, какой-то тип кого-то высматривает. Повернул к нам.
   Корпоранты съежились и косили глазами, как лошадь, ожидающая удара хлыстом. Курбский, держа руки в кармане, собрал леденеющие пальцы в щепоть. Джейран шептал молитву.
   – Извините, я не за вами приехал? Машина «Ленгосстроя».
   – Нет, нет.
   Оба вынули платки и громко высморкались, – это облегчило душу.
   – Ну? – сказал Джейран.
   – Когда я узнаю, каким путем я убываю за рубеж?
   – Когда вы прибудете в назначенный пункт готовым к отправлению.
   – Согласен.
   – Жму руку.
   Курбский уехал в Гатчину к знакомым. Джейран – на реку Енисей, где у его родственника хранилась часть капитала.

* * *

   Одно дело знать, другое – доказать. И кстати, одна улика дороже тысячи догадок. Воробушкин знал, конечно, чья жертва Бур. Но… никаких улик. А догадок… О, их сколько угодно. Во-первых, исчез Курбский. Аэропорт подтвердил: академик Курбский и ещё один ученый улетели на грузовом самолете, спешили на сессию Академии наук.
   Неудача? Промах? Ошибка? Пока нет. В Ломоносовске остался Гаркушин. И не только Гаркушин. Более притягательная для Джейрана личность проживает в Поморске, у неё хранится треть его богатств, уникальные алмазы, бриллианты, приобретенные за три десятка лет. О ней помнил Бур, но не знал, что эта личность живет теперь в Ломоносовске. Увидел её случайно, во время многочасового сидения у окна за тюлевой занавеской. Личность эта – «царица Тамара».
   Другой источник сведений – широкие массы. К ним Воробушкин отправился за информацией, зная: чтобы уловить крупицу истины, информацию нужно пропустить через десять фильтров.
   Со стороны глядя на старшего лейтенанта милиции, нельзя было определить, то ли товарищ Воробушкин гуляет, то ли идёт по делу. Взгляд лучезарный, словно только что получил крупный выигрыш по внутреннему займу. Никакой таинственной озабоченности на челе. Свежий, подтянутый, в отличном пальто, пушистом франтоватом кепи. Легкое кашне, перчатки, начищенные сапоги. Всё это заботы тещи, как ни странно. Как не стараться для такого удачливого, скромного, непьющего, аккуратного, образованного зятя. О его качествах знали все клиенты магазина «Кулинария».
   Воробушкин побывал в порту, не торопясь беседовал с приятелями – сторожами, контролерами, матросами теплоходов пригородных рейсов, буфетчицами, лодочниками… Без панибратства, похлопывания по плечу, фальшивой «свойской» интонации. Старший лейтенант не применялся к языку собеседников, не щеголял полублатной портовой терминологией, не подделывался «под народ». Главное оружие Воробушкина – искреннее дружелюбие. Ему рассказывали всё, что видели, что слышали. На всякий случай. Может быть, «нашему лейтенанту» пригодится.
   Киоскеры, продавцы, шоферы, матросы, дворники, уборщицы рынка и прочие. О! Они всё видят, от них ничего не скроется. На этот раз Воробушкин отправился «в народ» не за информацией.
   Требовалось успокоить Гаркушина. Усыпить его настороженность. О чем говорили на рынке, в порту и на домино – турнирах пенсионеров? Что лодочник Федосеев вообще тёмная личность, ночью воровал на реке лес-кругляк. Увидел приезжего (одни говорили – грузина, другие – чеченца, третьи – иностранца), напал на него, ударил восемь раз ножом, снял с него золотые часы, пальто, обшарил карманы, забрал деньги и потом поднял тревогу… Якобы случайно увидел убитого.
   Во всех версиях присутствовала правда: Федосеев действительно, прежде чем выбраться наверх и поднять тревогу, снял с Бура золотые часы, кашне и обшарил карманы.
   Федосеева арестовали. Теперь Воробушкин хотел, чтобы «информация» достигла ушей Гаркушина.
   Евгений выбрал кокетливую болтунью – продавщицу мороженого.
   – Здравствуйте, Татьяна Дмитриевна, – приветствовал её Воробушкин.
   – Ну почему так официально… Просто – Таня.
   – Здравствуйте, Таня.
   – Здравствуйте. Где вы пропадали?
   – Разве я могу вам сказать?
   – Это я так… Извините. Вы, конечно, знаете, кого убили на набережной?
   – Знаю.
   – Мне вы можете сказать, вы же знаете… Я же никому. Федосеев сознался?
   – А куда ему деваться?
   – Из-за каких-то часов и нескольких рублей убить человека. А этот убитый – грузин?
   – Дагестанец.
   – А где это… Дагестан? Вообще я знала, но забыла…
   – На Каспийском море.
   – Он не умер?
   – Нет. Но, к сожалению, не запомнил… не заметил лица убийцы…
   – Где тут заметишь! А он выздоровеет?
   – Если случится чудо.
   – Тогда Федосееву крышка. Так ему и надо. Вообще он бандит, грубиян… Его уже дважды судили за кражи. А этот дагестанец холостой?
   – Да.
   – Интересный мужчина?
   – Да.
   – Жалко.
   Через два часа все, включая Гаркушина, знали (по секрету), что убитый грузин не может опознать убийцу, так как его сперва ударили ножом в спину (домысел Тани), а уже внизу на камнях трижды ударили в живот. Воробушкин знал, в чьи руки он доверяет «тайну».
   На другой день он убедился – словоохотливость Тани сделала свое дело. Гаркушин успокоился.
   Бура навестили Анатолий и Коста. Воробушкин от посещений больницы воздерживался. И правильно поступил. Гаркушин быстро установил контакт с одной санитаркой, поручив ей следить за всеми вокруг Бура.

* * *

   Илона вернулась в Сухуми. Ей хотелось счастья. Самого элементарного. Тихого вечера у реки, подаренной ветки сирени, доверчивой улыбки…
   В Сухуми Ладогов. Ради него прилетела Илона. Без всякого плана. Он не сможет устоять. Чутье ей подскажет, что делать, как поступать.
   Илона разыскивала Ладогова со знанием дела. Выделила самые благоустроенные санатории. Из них выбрала два. Позвонила в один, ей ответили – справок по телефону не дают. Из другого ответили – Ладогов в этом санатории не отдыхает.
   Снова позвонила в первый. Имитируя восточный акцент, сказала:
   – Говорят из Совета Министров. У вас отдыхает Ладогов Александр Сергеевич из Москвы?
   После паузы дежурная сестра подтвердила догадку Голицыной. Илона поблагодарила и положила трубку.
   – Бог есть, – на сей раз убедилась она.
   Черный «шевроле» три дня подряд в предвечерние часы медленно катил по нагорной улице мимо санатория «Россия». В часы, когда тоскующие (уже отоспавшиеся) отдыхающие отправляются на прогулку к морю или на мучительный эстрадный концерт.
   Удача. Он. Шёл не один. Рядом какой-то мужчина. «Шевроле» тихо катил у самой кромки тротуара.
   Ладогов невольно взглянул на водителя. Илона помахала ручкой, сделала вид, что останавливать машину их друзей – супругов Ивановских. «Олух», – определила Илона.
   – Очень рада, – она едва улыбнулась.
   За пять минут до начала концерта «шевроле» подкатил к залу филармонии.
   Рудольф Борисович обрадовался. И опять вспотел, как в Афинах. Ладогов и его друзья стояли на тротуаре, Илона запирала машину. Изнывающий работник Морфлота пока не решался показаться коварной искусительнице и последовал за ней в зал. Изнывающий Рудольф Борисович не слушал концерт. Он сидел чуть впереди Илоны и Ладогова. Ёрзая, оглядываясь, с досадой убеждался – ждать благосклонности от этой женщины ему нечего.
   В антракте Ладогов направился к своим друзьям. Илона отказалась сопровождать его. Рудольф Борисович одернул пиджак и поспешил к своей мечте.
   – Добрый вечер, – пролепетал жаждущий внимания представитель морского пароходства.
   Его пронзили взглядом.
   – Уходите, – выразительно проговорила Илона. Ошпаренный агент Морфлота испуганно ретировался.
   Но быстро нашёлся. Пошёл навстречу Ладогову, жестом остановил его и быстро проговорил:
   – Два слова. Ваша дама аферистка, авантюристка, причем высшей марки. Можете не поверить, ваше дело.
   Рудольф Борисович, клокоча, бежал из концертного зала. Ночью сел на теплоход и уплыл в родную Одессу.
   – Чтоб я так попался?! – удивлялся он всю дорогу. Одно лишь утешало его – доллары, которые он не вернул авантюрной красавице.
   Теперь Ладогов плохо слушал концерт. Илона почувствовала – Александр Сергеевич о чем-то думает, почти не слушает. Чутье подсказало: пожилой идиот, наверное, что-то сказал ему.
   – Ко мне в антракте подошёл какой-то тип и уверял, что мы знакомы, – улыбнулась Илона.
   – Пошлый подход наглецов, – сказал Ладогов. – Извините, что я вас оставил.
   У санатория Илона снова ждала, пока Ладогов обратится к ней.
   – Я и мои друзья от души благодарим. Когда мы снова увидим вас?
   – Завтра ровно в шесть. На этом месте. Я пунктуальна.
   – Непременно.
   Ладогов не ложился спать. Возбуждённо вышагивал по аллеям парка. Повторял про себя: «Авантюристка, аферистка, причем высшей марки». В который раз восстанавливал картины встреч: в кабинете Прохорова, на шоссе в присутствии Дымченко, затем когда она нагнала его «Москвич».
   Случайно всё это или не случайно? «Крупная авантюристка…» Что он знает о ней? Ничего. О себе ни слова не говорит. Но и сама ни о чем не спрашивает. Что привлекает в ней? Может ли он познакомить её с Жанной? Нет. Зачем же продолжать знакомство, явно смахивающее на банальный курортный флирт?
   Ровно в шесть «шевроле» показался у санатория «Россия». В пятидесяти метрах от ворот Илона остановила машину.
   Три минуты седьмого. Пять минут. Семь минут… Восемь… Илона, пылая, погнала «шевроле» в город. Она так и предполагала – он не придёт. Повернула к «Лотосу», к своей вилле. Поставила машину и вышла к берегу.
   С Ладоговым покончено – интерес к нему погашен. Хотя… Может быть, он не мог. Или опоздал? Тогда сказал бы вахтеру, написал бы записку. Возможно, проспал. Тогда тем более мужлан. Всю ночь Илона прогуливалась по саду.
   Кутин спал. Тревожно, как перед судом в одиночной камере. Догадывался – Илона принимает какое-то серьезное решение.
   – Бога нет, – опять разуверилась Илона. – Жизни нет. И не было. Моя жизнь – сплошные авантюры… Наживала, чтобы блистать. Перед кем? У кого хотела вызывать зависть? Что получила взамен рабства у Джейрана, Курбского?
   Утром выкупалась, ещё раз примерила серьги, надела часы-браслет из Афин и приказала Моте:
   – Летим в Москву. А вы… (Кутину) можете оставаться.
   Мнимый муж не мог скрыть своего искреннего удовольствия.

ЧТО ЗА ФОКУСЫ?

   Взятку, две тысячи, Панков запер в стенной сейф.
   – Наглец! – проворчал начальник управления в адрес Тернюка и… вздрогнул. Услышал голос Иванова: «Чем ты недоволен?» Обернулся. Почудилось. Сел в кресло. С полминуты размышлял. Что делать? Ах, да… вызвать Полонского.
   – К вам явится представитель «Межколхозстроя». С Украины. Москва разрешила отпуск для нужд колхозов трех тысяч кубометров пиломатериалов.
   – Какой кондиции? – спросил Полонский, стоя у стола Панкова.
   – Первым сортом.
   – В чей адрес выписывать наряд?
   – Можно тарозаготовительной конторе. А вообще, подумайте сами.
   – Тарозаготовительная? Поморцев откажется. Первый сорт можно получать только на лесозаводах.
   – Адресуйте наряд на две тысячи третьему комбинату. Я договорился. И тысячу лесозаводу номер два.
   – Распоряжение у вас?
   – Да. У меня. Всё!
   Полонский ушёл.
   Через полчаса после появления Тернюка Анна Алексеевна, заместитель секретаря парткома, позвонила в Москву с просьбой выяснить, какое количество пиломатериалов разрешено отпустить «Межколхозстрою» через Тернюка и какого сорта?
   Партком управления в Москве просил позвонить через час. Ответ был точный: третьего сорта, две тысячи кубометров.
   – Не больше?
   – Ни одного кубометра. Распоряжение подписал начальник управления Прохоров, – ответила Москва.
   Валя Крылова заготовила распоряжение на три тысячи кубометров. Полонский понес его на подпись Панкову.
   – Почему вы не подписали?
   – Я не видел распоряжения Москвы.
   – Моё распоряжение что-нибудь для вас значит?
   – Устное – нет.
   – Получите письменное.
   Панков на служебном бланке написал распоряжение на три тысячи кубометров первого сорта и почти швырнул его Полонскому.
   – Подпишите наряды и вручите их Тернюку. Задание срочное.
   Полонский с запиской Панкова явился в партком. Минут через двадцать в кабинет Панкова вошёл заместитель председателя совнархоза Новгородов, могучий, широкоплечий, грозный, с властным взглядом. С ним Покровская, заместитель секретаря парткома, и замначуправления по кадрам Пунькин.
   – Павел Захарович, партком просит предъявить распоряжение Прохорова на отпуск леса «Межколхозстрою» через некоего Тернюка, – сказал Новгородов.
   – Не понимаю, чем это вызвано? Я мог бы лично доложить вам, Василий Васильевич.
   – Объясним. Потом.
   Панков открыл ящик. Искал и не находил.
   – Не понимаю, куда я его девал. – Поищи в сейфе.
   – Там не может быть.
   – Открой сейф, – жестко потребовал Новгородов.
   – Я протестую. Я начальник управления.
   – Открой сейф. Дай ключи.