Страница:
В душе каждого стяжателя дремлет Гобсек. Его тешит сознание, что в яме, в стене, в надежном месте хранится только ему принадлежащее богатство, оно таит власть и спокойствие завтрашнего дня. А каков этот завтрашний день? Не раз Курбский, под хмелем, донимал шефа:
– Вообще, ваше преосвященство (так он иногда, зловредничая, донимал бывшего церковного певчего Джейрана)… Вообще мы с вами вкупе со многими – кретины чистой воды… Вот я построю великолепный дом, ещё и дачу. Куплю шикарную машину. Допустим. Повешу в гардеробы двадцать модных костюмов, подарю возможной жене бриллианты, меха… А дальше? Что дальше? Пять котлет я за обедом всё равно не съем. Всю бутылку коньяку не выпью.
– Верно, профессор. А вот по ту сторону? Там…
– Что там? Там вас могут превратить в нищего в два счёта. Что вы там будете делать? Жрать устриц и ничего не делать? Или займетесь коммерцией? Вас там слопают, даже не успеете хрюкнуть. Эх вы, попик!
– Зачем же вы, профессор, наживаете капиталы?
– А чёрт его знает… Очевидно потому, что я люблю праздную жизнь и на моём пути стали вы. Ну, кто мы с вами? Междугородные бродяги. Ни дома, ни жены, ни потомства… Был у меня сын. Где он? Может быть, он стал известным шахматистом, начинающим учёным, офицером…
И сегодня Курбский с рюмкой в руке злил Джейрана. Однако вечером вышли вдвоем к морю. Подышать. И пожалели. Лучше бы дышали в глубине балкона. Гуляя по набережной, Джейран по обыкновению выглядел огорченным, его давным-давно раздражало все… Национальный театр, название теплохода «Комсомолец Абхазии», пожилые сухумцы на скамьях, оживленные лица гуляющих, их шутки, смех, даже хорошенькая продавщица горячих каштанов.
Дошли до красивого здания и невольно прочитали: «Абхазский областной комитет Коммунистической партии Грузии».
Резко повернули обратно. Не туда забрели.
– Совсем близко, – сказал Джейран.
– Что?
– Говорят, с горы виден турецкий берег. Даже на таком вот теплоходике можно доплыть.
– В Турцию?.. Я уже сказал. Ни за что. Куда угодно, только не к ним.
Стемнело. С мыса по морю проложил голубую дорожку мощный прожектор. Сторожевое судно пограничников на другом направлении проложило другую дорожку.
– Еще как уплыли бы, – после паузы ответил Джейран. – Не будь вот этих лучей и быстроходных катеров, которыми командуют молодцы в зеленых фуражках. И ещё одна мелочь… Где взять такой теплоходик? Читали? В районе Еревана двое решивших бежать ранили летчика маленького самолета, всё же он посадил самолет на своей стороне. Умирал, но не перелетел границы. И, к сожалению, остался жив.
Дошли до морского вокзала. К пирсу причаливал дизель-электроход «Россия».
– Кто-то не отстает… – процедил Джейран. – Не оглядывайтесь. Присядем на скамью, он пройдет мимо.
Джейран не ошибся. Однако следовавший за ними подошёл к скамье. Джейран узнал его. Подошедший поздоровался:
– Добрый вечер…
– Что вы здесь делаете?
– А что тут делать?! Загораю, гуляю… А вы?
Оба умышленно не называли друг друга. Курбский понял, покинул скамью и отошёл к парапету набережной.
– Это кто?
– Один знакомый, – сказал Джейран.
– Ян Петрович, знаете, кого я тут видел? Не угадаете! Бура.
– Вы говорили с ним?
– Побоялся. Всё время ходил с одним… По-моему, оперативником…
– Вы, Тернюк, всегда были паникёром.
– Ой, не скажите… Я в них разбираюсь. Я этого оперативника видел раньше… Голову даю, только не вспомню где. Но видел. В форме. Потому и не подошёл.
– И давно видели Бура?
– Дня три назад. А сейчас не видать их. Наверное, уехали… Так что я решил – пока погуляю здесь. А то уже хотел драпать…
– Ну, как дела?
– Какие дела, Ян Петрович. Дожидаюсь, чтобы про меня забыли, чтоб срок прошёл… Заведую лесным складом и по ночам слухаю, не постучат ли… Не скажут: «Пройдёмте, гражданин».
– Напрасные страхи. Бур не такой человек.
– Не говорите. Еще тогда, когда он действовал от вас, я замечал – такой свободно может продать. Не иначе как они вас ищут. По секрету, этот… дружок Бура заходил в милицию.
В глазах Джейрана сверкнули болотные огоньки, он осторожно огляделся, не привел ли кого-нибудь этот Тернюк, а пока что заговаривает зубы.
– Ладно. Переживем. – Джейран протянул Тернюку руку: – Надеюсь, ещё встретимся. А Бура не бойтесь, можете мне верить…
Джейран и Курбский ушли в сторону маяка. Тернюк остался на скамье.
– Ишь подлюки, даже побеседовать не желают. Наживались на мне. Работай на них.
Вернувшись в гостиницу, Джейран почувствовал, как никогда раньше, что кругом него расставлены флажки. И одним из охотников, как ни странно, может стать Илона. Завтра он отправится к ней на «Лотос» и растолкует, что грозит ей, если она окажется перед прокурором.
Около двух лет назад она охотилась за ним в Москве, в те дни, когда по указанию Джейрана очаровывала П. Ф. Прохорова.
В свое время жил в деревне Лопатинки сметливый грамотный мужичок Филимон Прохоров. Надо строить дом – Филимон становился лесником. Победила советская власть – Филимон секретарь сельского совета.
В округе появился контрреволюционный отряд эсера Антонова – Филимон церковный староста. Строят железную дорогу – Филимон десятник. Окончили строить дорогу – Филимон возвел новый дом. Деревня идёт в колхоз – Филимон завхоз. Рядом строится фарфоровый завод – Филимон ведает складом каолина, мела и прочего.
Тихо, очень тихо, зажиточно, очень зажиточно жил в деревне Лопатинки Филимон Прохоров. И жили при нём четыре дочери и младший сынок Пётр.
У Пети никаких талантов и дарований. Тихий мальчик. Чистенький. Аккуратненький. Не озорной, не заводила. Щечки румяные, рубашка свежая, голубенькая, такие же глаза. Учился так себе. Кончил полную среднюю в райцентре. Что дальше? Ни отец, ни Петя не печалятся. Что нужно, само придёт. И пришло. Приехало областное начальство, ведающее образованием. Поселили начальство в лучшем доме, у Филимона Прохорова. Там и полы крашеные, и трюмо, и посуда городская. И накормят, как положено кормить областное начальство.
Начальство довольно гостеприимством. Благодарит хозяина. И само предлагает зачислить Петю в институт. Планово-экономический. И зачислило.
Тихо, очень тихо Петя окончил институт. Уехал в Ленинград. Тихо сидел за столом в облплане. Жил в старом доме у Волкова кладбища. Хозяйка женила его на Юльке, своей племяннице, девице бойкой, разговорчивой, разбитной. Мать Юльки торговала чем попало на базаре, Юлька франтила и погуливала.
Петра Прохорова, инженера-экономиста, командировали в 1937 году в Москву. На площади Ногина Прохоров столкнулся с родичем Антоном Захаровичем Касимовым.
В те дни часто не знали, придёт ли завтра на работу тот или иной работник… Уцелевшего инспектора управления кадров Касимова назначили начальником управления за два дня до его встречи с Петей Прохоровым.
Родич прикинул: в чем дело? Парень с требуемой анкетой, без связей с «врагами народа»… И Касимов назначил Петра Прохорова, неопытного, неприметного плановика, начальником отдела.
Тихо, очень тихо сидел в своем кабинете Прохоров, Пётр Филимонович. Тихо, очень тихо работали его сотрудники.
Зато Юлька, ныне Юлия Федотовна, быстро вошла во вкус нежданно благостной жизни. Однако Юлька тревожилась: удержится ли её муженек на таком посту? Ой ли?
И Юлька запаслась добром, завела в поселке Катуар свою дачу и ретиво превратила её в ферму. Вызвала маменьку, опытную торговку. Маменька поставила дело как следует, ей в помощь выписали из колхоза двух племянниц.
Племянницы учились в вечерней школе в Кунцеве, а днем обогащали Юльку.
Но и Пётр Филимонович всё же кое-чего достиг: научился завязывать галстук, сидеть за банкетным столом, пользоваться остротами вышестоящих лиц и тихо, очень тихо уселся в кресло начальника управления, в удачном для него 1946 году. Так и сидел, не проявив себя на высоком посту. Одно чувство руководило им – страх. Тихий, но вечный. Не слететь бы. Уж очень спокойно жилось.
Кругом бурлила послевоенная жизнь, начальство Прохорова наживало сердечные спазмы, искало пути обеспечения нужд промышленности, сельского хозяйства – Прохоров вел себя (и дела), как холодильник при заданной температуре. Распоряжения, исходившие из его управления, напоминали свежемороженые продукты.
Дважды Пётр Филимонович затевал романы, – один в своем управлении, за что был запросто поколочен Юлькой, второй раз на курорте. Второй роман закончился кабальным займом. Финансы Прохорова всегда были, как выражаются снабженцы, строго лимитированы Юлькой. Он получал ежемесячно деньги на тридцать пачек «Казбека», на членские взносы и несколько рублей на мелкие расходы.
ГЛАВНОЕ, ЭТО ПОДАРОК МАМЫ
М-ДА!
– Вообще, ваше преосвященство (так он иногда, зловредничая, донимал бывшего церковного певчего Джейрана)… Вообще мы с вами вкупе со многими – кретины чистой воды… Вот я построю великолепный дом, ещё и дачу. Куплю шикарную машину. Допустим. Повешу в гардеробы двадцать модных костюмов, подарю возможной жене бриллианты, меха… А дальше? Что дальше? Пять котлет я за обедом всё равно не съем. Всю бутылку коньяку не выпью.
– Верно, профессор. А вот по ту сторону? Там…
– Что там? Там вас могут превратить в нищего в два счёта. Что вы там будете делать? Жрать устриц и ничего не делать? Или займетесь коммерцией? Вас там слопают, даже не успеете хрюкнуть. Эх вы, попик!
– Зачем же вы, профессор, наживаете капиталы?
– А чёрт его знает… Очевидно потому, что я люблю праздную жизнь и на моём пути стали вы. Ну, кто мы с вами? Междугородные бродяги. Ни дома, ни жены, ни потомства… Был у меня сын. Где он? Может быть, он стал известным шахматистом, начинающим учёным, офицером…
И сегодня Курбский с рюмкой в руке злил Джейрана. Однако вечером вышли вдвоем к морю. Подышать. И пожалели. Лучше бы дышали в глубине балкона. Гуляя по набережной, Джейран по обыкновению выглядел огорченным, его давным-давно раздражало все… Национальный театр, название теплохода «Комсомолец Абхазии», пожилые сухумцы на скамьях, оживленные лица гуляющих, их шутки, смех, даже хорошенькая продавщица горячих каштанов.
Дошли до красивого здания и невольно прочитали: «Абхазский областной комитет Коммунистической партии Грузии».
Резко повернули обратно. Не туда забрели.
– Совсем близко, – сказал Джейран.
– Что?
– Говорят, с горы виден турецкий берег. Даже на таком вот теплоходике можно доплыть.
– В Турцию?.. Я уже сказал. Ни за что. Куда угодно, только не к ним.
Стемнело. С мыса по морю проложил голубую дорожку мощный прожектор. Сторожевое судно пограничников на другом направлении проложило другую дорожку.
– Еще как уплыли бы, – после паузы ответил Джейран. – Не будь вот этих лучей и быстроходных катеров, которыми командуют молодцы в зеленых фуражках. И ещё одна мелочь… Где взять такой теплоходик? Читали? В районе Еревана двое решивших бежать ранили летчика маленького самолета, всё же он посадил самолет на своей стороне. Умирал, но не перелетел границы. И, к сожалению, остался жив.
Дошли до морского вокзала. К пирсу причаливал дизель-электроход «Россия».
– Кто-то не отстает… – процедил Джейран. – Не оглядывайтесь. Присядем на скамью, он пройдет мимо.
Джейран не ошибся. Однако следовавший за ними подошёл к скамье. Джейран узнал его. Подошедший поздоровался:
– Добрый вечер…
– Что вы здесь делаете?
– А что тут делать?! Загораю, гуляю… А вы?
Оба умышленно не называли друг друга. Курбский понял, покинул скамью и отошёл к парапету набережной.
– Это кто?
– Один знакомый, – сказал Джейран.
– Ян Петрович, знаете, кого я тут видел? Не угадаете! Бура.
– Вы говорили с ним?
– Побоялся. Всё время ходил с одним… По-моему, оперативником…
– Вы, Тернюк, всегда были паникёром.
– Ой, не скажите… Я в них разбираюсь. Я этого оперативника видел раньше… Голову даю, только не вспомню где. Но видел. В форме. Потому и не подошёл.
– И давно видели Бура?
– Дня три назад. А сейчас не видать их. Наверное, уехали… Так что я решил – пока погуляю здесь. А то уже хотел драпать…
– Ну, как дела?
– Какие дела, Ян Петрович. Дожидаюсь, чтобы про меня забыли, чтоб срок прошёл… Заведую лесным складом и по ночам слухаю, не постучат ли… Не скажут: «Пройдёмте, гражданин».
– Напрасные страхи. Бур не такой человек.
– Не говорите. Еще тогда, когда он действовал от вас, я замечал – такой свободно может продать. Не иначе как они вас ищут. По секрету, этот… дружок Бура заходил в милицию.
В глазах Джейрана сверкнули болотные огоньки, он осторожно огляделся, не привел ли кого-нибудь этот Тернюк, а пока что заговаривает зубы.
– Ладно. Переживем. – Джейран протянул Тернюку руку: – Надеюсь, ещё встретимся. А Бура не бойтесь, можете мне верить…
Джейран и Курбский ушли в сторону маяка. Тернюк остался на скамье.
– Ишь подлюки, даже побеседовать не желают. Наживались на мне. Работай на них.
Вернувшись в гостиницу, Джейран почувствовал, как никогда раньше, что кругом него расставлены флажки. И одним из охотников, как ни странно, может стать Илона. Завтра он отправится к ней на «Лотос» и растолкует, что грозит ей, если она окажется перед прокурором.
* * *
Илона по-прежнему по утрам пользовалась ультрафиолетовыми лучами. Ей хотелось комфорта, покоя и прочной любви. Обострила её мечты неожиданная встреча с Ладоговым…Около двух лет назад она охотилась за ним в Москве, в те дни, когда по указанию Джейрана очаровывала П. Ф. Прохорова.
* * *
Пётр Филимонович Прохоров не гнался за карьерой. Она сама шла ему навстречу.В свое время жил в деревне Лопатинки сметливый грамотный мужичок Филимон Прохоров. Надо строить дом – Филимон становился лесником. Победила советская власть – Филимон секретарь сельского совета.
В округе появился контрреволюционный отряд эсера Антонова – Филимон церковный староста. Строят железную дорогу – Филимон десятник. Окончили строить дорогу – Филимон возвел новый дом. Деревня идёт в колхоз – Филимон завхоз. Рядом строится фарфоровый завод – Филимон ведает складом каолина, мела и прочего.
Тихо, очень тихо, зажиточно, очень зажиточно жил в деревне Лопатинки Филимон Прохоров. И жили при нём четыре дочери и младший сынок Пётр.
У Пети никаких талантов и дарований. Тихий мальчик. Чистенький. Аккуратненький. Не озорной, не заводила. Щечки румяные, рубашка свежая, голубенькая, такие же глаза. Учился так себе. Кончил полную среднюю в райцентре. Что дальше? Ни отец, ни Петя не печалятся. Что нужно, само придёт. И пришло. Приехало областное начальство, ведающее образованием. Поселили начальство в лучшем доме, у Филимона Прохорова. Там и полы крашеные, и трюмо, и посуда городская. И накормят, как положено кормить областное начальство.
Начальство довольно гостеприимством. Благодарит хозяина. И само предлагает зачислить Петю в институт. Планово-экономический. И зачислило.
Тихо, очень тихо Петя окончил институт. Уехал в Ленинград. Тихо сидел за столом в облплане. Жил в старом доме у Волкова кладбища. Хозяйка женила его на Юльке, своей племяннице, девице бойкой, разговорчивой, разбитной. Мать Юльки торговала чем попало на базаре, Юлька франтила и погуливала.
Петра Прохорова, инженера-экономиста, командировали в 1937 году в Москву. На площади Ногина Прохоров столкнулся с родичем Антоном Захаровичем Касимовым.
В те дни часто не знали, придёт ли завтра на работу тот или иной работник… Уцелевшего инспектора управления кадров Касимова назначили начальником управления за два дня до его встречи с Петей Прохоровым.
Родич прикинул: в чем дело? Парень с требуемой анкетой, без связей с «врагами народа»… И Касимов назначил Петра Прохорова, неопытного, неприметного плановика, начальником отдела.
Тихо, очень тихо сидел в своем кабинете Прохоров, Пётр Филимонович. Тихо, очень тихо работали его сотрудники.
Зато Юлька, ныне Юлия Федотовна, быстро вошла во вкус нежданно благостной жизни. Однако Юлька тревожилась: удержится ли её муженек на таком посту? Ой ли?
И Юлька запаслась добром, завела в поселке Катуар свою дачу и ретиво превратила её в ферму. Вызвала маменьку, опытную торговку. Маменька поставила дело как следует, ей в помощь выписали из колхоза двух племянниц.
Племянницы учились в вечерней школе в Кунцеве, а днем обогащали Юльку.
Но и Пётр Филимонович всё же кое-чего достиг: научился завязывать галстук, сидеть за банкетным столом, пользоваться остротами вышестоящих лиц и тихо, очень тихо уселся в кресло начальника управления, в удачном для него 1946 году. Так и сидел, не проявив себя на высоком посту. Одно чувство руководило им – страх. Тихий, но вечный. Не слететь бы. Уж очень спокойно жилось.
Кругом бурлила послевоенная жизнь, начальство Прохорова наживало сердечные спазмы, искало пути обеспечения нужд промышленности, сельского хозяйства – Прохоров вел себя (и дела), как холодильник при заданной температуре. Распоряжения, исходившие из его управления, напоминали свежемороженые продукты.
Дважды Пётр Филимонович затевал романы, – один в своем управлении, за что был запросто поколочен Юлькой, второй раз на курорте. Второй роман закончился кабальным займом. Финансы Прохорова всегда были, как выражаются снабженцы, строго лимитированы Юлькой. Он получал ежемесячно деньги на тридцать пачек «Казбека», на членские взносы и несколько рублей на мелкие расходы.
ГЛАВНОЕ, ЭТО ПОДАРОК МАМЫ
К кабальному займу привел курортный роман в Гагре. Юлька убыла в Цхалтубо, – настолько раздобрела, что её уже ноги не носили. Пётр Филимонович отдыхал в обособленном санатории. Особенность его заключалась в смертной скуке. Здесь не пели, не смеялись, не играли в волейбол, не флиртовали… Амурами приходилось заниматься с опаской на стороне, дабы не терять сановную солидность, так влияющую на служебную аттестацию. Но курорт, его лирическая атмосфера, беззаботное окружение никого не щадит, даже иных начальников управлений.
Пётр Филимонович, как положено в обособленных санаториях, жил в чудесной комнате и тосковал. Тосковал и сосед, тоже начальник управления другого ведомства, Пётр Анисимович Курочкин, не дурак выпить и приударить за курортницами. Курочкин взял на буксир Прохорова.
Перед отпуском Курочкина посетили три коммерческих директора разных фабрик и поблагодарили его сберкнижками на предъявителя.
Два тоскующих Петра ежевечерне степенно, как богомольные купцы, отправлялись к концертной эстраде…
Они в третий раз увидели двух привлекательных дам. И на сей раз в стильных туалетах. Дамы на обоих тоскующих – ноль внимания.
Курочкин уже нетерпеливо бил копытом. Прохоров, веря в свою звезду, ждал, когда желаемое само пойдет навстречу. Так было всю жизнь.
Обе дамы были из тех, кто прибывает на берега Чёрного моря в мае и возвращается в Москву в октябре – ноябре. Дамы такого стиля процветают за счёт клиентов: капитанов-китобоев, руководителей золотых приисков, работников пушных баз, директоров рыбных промыслов – одним словом, за счёт курортников дальнего севера, полярников и представителей Средней Азии, жаждущих «встряхнуться как следует».
Опытные дамы убедились: они вызвали волнующий интерес у двух добротно одетых мужчин.
Солидная мзда, полученная Курочкиным, жгла его сердце и карман.
Дамы направились на симфонический концерт в летний зал филармонии. Курочкин, признававший только преферанс и ресторанные джазы, скрепя сердце приобрел два билета и увлек Прохорова.
По окончании концерта накрапывал дождик. Курочкин воспрянул. Поравнялся с фешенебельными дамами и предложил свои услуги. И верно, тут же подкатила машина. Дам отвезли домой, в частное владение. Новые знакомые пояснили – они избегают санаториев, где их сковывает несносный режим.
И как водится, одна из дам, руководитель клубной хореографии, объявила себя женой академика, другая, банальная маникюрша, выдала себя за супругу известного скрипача, благо её фамилия и фамилия виртуоза совпадали.
И зашумела веселая жизнь. Но тайная. Оба Петра улепётывали из санатория, едва солнце шло на закат. В заговор были втянуты одариваемые привратники и дежурные.
Служебная премия, утаённая от Юльки, растаяла в одну неделю. А тут ещё беда. Дама Прохорова на пляже утеряла золотые с алмазиками часики. Она их дала Прохорову на хранение, услужливый кавалер вложил их в кармашек брюк, и они исчезли. Конечно, часики по предварительному сговору перекочевали в сумочку напарницы.
Прохоров, забыв о чине и звании, ползал на четвереньках по пляжу, просеял тонну песка и гравия и – ни черта!
– Главное, это подарок мамы, – надув губки, твердила его дама.
Курочкин посоветовал – надо купить часики и успокоить высокопоставленную приятельницу. Он даст взаймы. Купили в комиссионном. Весьма дорогие. После отъезда Прохорова часики вернулись в комиссионный, их охотно приняли. Они уже не раз оплачивались курортными клиентами фешенебельных дам.
Курочкин, имевший некоторый опыт, не очень верил, что его дама – супруга скрипача-виртуоза, но он не вникал в такую мелочь, его не тешило тщеславие.
Прохоров, наоборот, усыплял свой страх – вдруг его дама непроверенный антиобщественный элемент? Но нет, ведь она жена академика… Даже телеграмму показывала на бланке «правительственная». Ему и в голову не приходило, что бланк этот – грешок телеграфистки, услужившей его даме. И в душе гордился «академической» авантюристкой. Не то что Юлька, дочь торговки. И отец его дамы видный ученый. (Она называла Прохорову фамилии известных ученых. Пусть проверяет.)
Расставались нежно. С клятвами верности к вспыхнувшим чувствам. Дамы оставались в Гагре. Ждали следующих клиентов.
Перед отъездом из санатория друг, приятель, жизнерадостный Курочкин, охотно, широко плативший за двоих, оказывается, всё подсчитал до рубля и без всякой лирики потребовал у Прохорова расписку. Громким голосом, так, чтобы слышно было в коридоре.
Ужасаясь, видя в эту минуту перед собой Юльку, Прохоров написал расписку на крупную сумму. В Москву летели в самолетах разных рейсов, так пожелал Курочкин. Жалкие донжуаны расстались холодно, почти как враги.
– К Прохорову идите смело, – сказал ей Курбский. – Он здорово погулял в Гагре с одной нашей дамочкой… Покупал ей золотые часики с алмазами, кутил в ресторанах, возил в Сочи… и попал в долговой капкан. Можете ему морочить голову, он уже вкусил дорогостоящую любовь. Интеллект Прохорова ниже среднего. Просто сельский парень на высоком стуле… Так что не церемоньтесь с ним. К заместителю его, Ладогову, не обращайтесь. Ладогов для нас закрытый шлагбаум. Собственно, он хозяин управления. Я с ним случайно встречался. Умен, проницателен. Наверняка будущий министр. Ладогов через день-два уезжает в отпуск.
– Может, подождать, пока он уедет?
– Он помешать не может. Вы же ничего не будете просить. Важно, чтобы вас в обществе Прохорова увидел заведующий отделом Дымченко. Увезите Прохорова в район Яузы. Скажите, что едете к своей знакомой. Намекните ему на интимное уединение. Остановите машину у садового питомника, якобы что-то случилось с мотором. К вам подойдет Дымченко, там его дача. Дымченко увидит вас со своим начальством в уединенном месте на вашей чёрной «Волге». Прохорову станет неудобно перед Дымченко. И этого для вас достаточно.
Пётр Филимонович, как положено в обособленных санаториях, жил в чудесной комнате и тосковал. Тосковал и сосед, тоже начальник управления другого ведомства, Пётр Анисимович Курочкин, не дурак выпить и приударить за курортницами. Курочкин взял на буксир Прохорова.
Перед отпуском Курочкина посетили три коммерческих директора разных фабрик и поблагодарили его сберкнижками на предъявителя.
Два тоскующих Петра ежевечерне степенно, как богомольные купцы, отправлялись к концертной эстраде…
Они в третий раз увидели двух привлекательных дам. И на сей раз в стильных туалетах. Дамы на обоих тоскующих – ноль внимания.
Курочкин уже нетерпеливо бил копытом. Прохоров, веря в свою звезду, ждал, когда желаемое само пойдет навстречу. Так было всю жизнь.
Обе дамы были из тех, кто прибывает на берега Чёрного моря в мае и возвращается в Москву в октябре – ноябре. Дамы такого стиля процветают за счёт клиентов: капитанов-китобоев, руководителей золотых приисков, работников пушных баз, директоров рыбных промыслов – одним словом, за счёт курортников дальнего севера, полярников и представителей Средней Азии, жаждущих «встряхнуться как следует».
Опытные дамы убедились: они вызвали волнующий интерес у двух добротно одетых мужчин.
Солидная мзда, полученная Курочкиным, жгла его сердце и карман.
Дамы направились на симфонический концерт в летний зал филармонии. Курочкин, признававший только преферанс и ресторанные джазы, скрепя сердце приобрел два билета и увлек Прохорова.
По окончании концерта накрапывал дождик. Курочкин воспрянул. Поравнялся с фешенебельными дамами и предложил свои услуги. И верно, тут же подкатила машина. Дам отвезли домой, в частное владение. Новые знакомые пояснили – они избегают санаториев, где их сковывает несносный режим.
И как водится, одна из дам, руководитель клубной хореографии, объявила себя женой академика, другая, банальная маникюрша, выдала себя за супругу известного скрипача, благо её фамилия и фамилия виртуоза совпадали.
И зашумела веселая жизнь. Но тайная. Оба Петра улепётывали из санатория, едва солнце шло на закат. В заговор были втянуты одариваемые привратники и дежурные.
Служебная премия, утаённая от Юльки, растаяла в одну неделю. А тут ещё беда. Дама Прохорова на пляже утеряла золотые с алмазиками часики. Она их дала Прохорову на хранение, услужливый кавалер вложил их в кармашек брюк, и они исчезли. Конечно, часики по предварительному сговору перекочевали в сумочку напарницы.
Прохоров, забыв о чине и звании, ползал на четвереньках по пляжу, просеял тонну песка и гравия и – ни черта!
– Главное, это подарок мамы, – надув губки, твердила его дама.
Курочкин посоветовал – надо купить часики и успокоить высокопоставленную приятельницу. Он даст взаймы. Купили в комиссионном. Весьма дорогие. После отъезда Прохорова часики вернулись в комиссионный, их охотно приняли. Они уже не раз оплачивались курортными клиентами фешенебельных дам.
Курочкин, имевший некоторый опыт, не очень верил, что его дама – супруга скрипача-виртуоза, но он не вникал в такую мелочь, его не тешило тщеславие.
Прохоров, наоборот, усыплял свой страх – вдруг его дама непроверенный антиобщественный элемент? Но нет, ведь она жена академика… Даже телеграмму показывала на бланке «правительственная». Ему и в голову не приходило, что бланк этот – грешок телеграфистки, услужившей его даме. И в душе гордился «академической» авантюристкой. Не то что Юлька, дочь торговки. И отец его дамы видный ученый. (Она называла Прохорову фамилии известных ученых. Пусть проверяет.)
Расставались нежно. С клятвами верности к вспыхнувшим чувствам. Дамы оставались в Гагре. Ждали следующих клиентов.
Перед отъездом из санатория друг, приятель, жизнерадостный Курочкин, охотно, широко плативший за двоих, оказывается, всё подсчитал до рубля и без всякой лирики потребовал у Прохорова расписку. Громким голосом, так, чтобы слышно было в коридоре.
Ужасаясь, видя в эту минуту перед собой Юльку, Прохоров написал расписку на крупную сумму. В Москву летели в самолетах разных рейсов, так пожелал Курочкин. Жалкие донжуаны расстались холодно, почти как враги.
* * *
Через несколько дней после возвращения Прохорова из Гагры в его кабинет вошла Илона.– К Прохорову идите смело, – сказал ей Курбский. – Он здорово погулял в Гагре с одной нашей дамочкой… Покупал ей золотые часики с алмазами, кутил в ресторанах, возил в Сочи… и попал в долговой капкан. Можете ему морочить голову, он уже вкусил дорогостоящую любовь. Интеллект Прохорова ниже среднего. Просто сельский парень на высоком стуле… Так что не церемоньтесь с ним. К заместителю его, Ладогову, не обращайтесь. Ладогов для нас закрытый шлагбаум. Собственно, он хозяин управления. Я с ним случайно встречался. Умен, проницателен. Наверняка будущий министр. Ладогов через день-два уезжает в отпуск.
– Может, подождать, пока он уедет?
– Он помешать не может. Вы же ничего не будете просить. Важно, чтобы вас в обществе Прохорова увидел заведующий отделом Дымченко. Увезите Прохорова в район Яузы. Скажите, что едете к своей знакомой. Намекните ему на интимное уединение. Остановите машину у садового питомника, якобы что-то случилось с мотором. К вам подойдет Дымченко, там его дача. Дымченко увидит вас со своим начальством в уединенном месте на вашей чёрной «Волге». Прохорову станет неудобно перед Дымченко. И этого для вас достаточно.
М-ДА!
Аферисты и мошенники более или менее точно осведомлены о лицах, с коими им предстоит иметь дело. Они тщательно изучают обстановку и своих помощников – ротозеев, шляп, притворных энтузиастов, беспринципных деляг, всяких фразеров и тупиц. И ещё основательней изучают тех, кого трудно провести, сбить с толку и тем более совратить. Курбский точно знал – хозяином управления, как он выразился, являлся не Прохоров, а Ладогов, Александр Сергеевич.
Ладогов – воспитанник московского ВТУ имени Баумана, жена его окончила институт имени Плеханова, работает в Госэкономсовете.
Управление уважало и почитало Ладогова, от машинисток до опытных экономистов и главных инженеров, перевидавших на своем веку всяких руководителей. Уважали за деловитость и искренность.
– Ясно… Потомок рабочей гвардии, дед его работал мастером на нынешнем заводе Ильича, – говорили о Ладогове.
Работники управления норовили не попадать на доклад к аморфному Прохорову. Дежурные секретари охотно содействовали им.
– Министерская голова! – эта категорическая оценка Ладогова принадлежала главному инженеру-экономисту Эхенбауму, добродушному скептику и управленческому пророку. Эхенбаум точно предсказывал, как разрешится тот или иной спорный вопрос.
– Александр Сергеевич, если бы весь лес, который разбазаривается и расхищается на всех лесных разработках и сплавах, попадал в государственное русло, ни одна бумажная и мебельная фабрика не нуждалась бы в целлюлозе и пиломатериалах, – говорил Ладогову Эхенбаум.
– Печально, но факт, – подтверждал Ладогов. – Надо ломать весь порядок учета и распределения.
– И систему премий за сохранение леса на сплавах, лесобиржах и комбинатах.
Эхенбаум и Ладогов думали, разрабатывали новые системы, не обращаясь к Прохорову.
– Ему всё равно, – говорил о Прохорове Эхенбаум.
Илона вошла в приёмную. Секретарша средних лет, женщина деловая, с чутьем дипломата (не так просто угадать, кого пропустить к начальнику, а кого препроводить в отдел), всё же растерялась: зачем пожаловала столь ослепительная дама.
– Я к Петру Филимоновичу, – холодно произнесла Голицына.
– Пожалуйста, – ответила всё ещё изумленная секретарша, хотя в эти часы посетителям не разрешалось беспокоить начальника управления.
Илона увидела Прохорова и тут же вынесла приговор: «мужлан».
Пётр Филимонович, ещё витавший в атмосфере курорта, увидел Илону, встал, смутился и неловко предложил посетительнице кресло.
Илона без улыбки, аристократично, свысока смотрела на объект её чар. Прохоров, ещё более смущённый, стал покашливать и вытер о брюки вспотевшие ладони.
Посетительница без тени заискивания сообщила: её мужу, ученому, предоставили дачный участок. Муж намерен поставить на этом участке стандартный дом. Они просят товарища Прохорова разрешить торговой организации продать им трехкомнатный разборный дом.
Нелепость просьбы очевидна. Об этом Илона знала не хуже Прохорова. С таким вопросом не обращаются в управление.
Прохоров улыбнулся: какая наивность и неосведомленность.
– Наше управление не имеет никакого отношения к продаже стандартных домов.
Илона сделала движение: она поняла и уходит.
Но как можно так быстро отпустить столь восхитительную даму. Прохоров тут же сравнил Илону с женой «академика», для коей он приобрел дорогие часики взамен «утерянных». Подобной посетительницы он ещё не встречал. Оберегаемый секретаршей, Пётр Филимонович стал болтать. Интересовался, где находится отведенный участок, прикидывал, стоит ли ставить стандартный дом. Лично он не советует: разборный дом – примитив.
Кто-то вошёл. Илона угадала, почувствовала – это и есть Ладогов. Подтянут, держится уверенно. Глаза… Какие глаза! Александр Сергеевич поклонился посетительнице. Прохоров, досадуя на несвоевременный приход заместителя, пытаясь шутить, изложил просьбу Илоны.
– Разве стандартных домов нет в продаже? – сказал Ладогов и поднял трубку.
Позвонил кому-то… Убедился – трехкомнатные дома не дефицитны.
– Ваш муж…
– Мой муж…
– Ученый, – с некоторым удовольствием сообщил Прохоров.
– Недалеко от Кунцева находится контора, ведающая продажей домов по заявкам… – Ладогов подал листок бумаги Илоне и продиктовал адрес конторы. Всё проделал быстро, деликатно, словно объяснил прохожему, как найти нужную ему улицу.
Илона встала, готовая растерзать любезного Ладогова. Однако поблагодарила его очаровательной улыбкой. Уж очень хорош был этот Ладогов.
– Кто вам сказал?
– Лично подтвердила.
– Скажите какая радость!
Ладогов приступил к делу. В последнее время начальник отдела Дымченко дважды превысил свои права. Александр Сергеевич принес проект приказа – объявить Дымченко выговор с предупреждением.
– Ему остался год до пенсии, – заметил Прохоров.
– Хоть бы один день. Подпишете?
– Оставьте проект, я поговорю с Дымченко.
– Не подпишете, Пётр Филимонович, я, как член парткома, предложу обсудить поведение Дымченко в партийной организации. Прохоров подписал.
– Эхенбаум, между прочим, недавно тоже превысил права.
– В интересах дела. А тут неясно, в чьих интересах. Очень неясно. Еще один проект приказа: объявить Эхенбауму Борису Григорьевичу благодарность.
– За что?
– За превышение своих прав. Товарищ Эхенбаум в силу обстоятельств самовольно исправил ошибку управления в важном документе.
– Не подпишу.
– Личное распоряжение министра.
– Почему я не в курсе?
– Вас не было. Министр говорил со мной.
Ладогов прочёл проект приказа.
– Позвольте, тут ещё денежная премия, – отодвинул приказ Прохоров.
– И это согласовано.
Прохоров подписал. Ладогов ушёл.
Прохоров читал бумаги невнимательно, ему мешали духи Илоны, их запах витал над столом. Позвонил Курочкин, курортный соратник и кредитор Прохорова.
– Здорово, старик! Когда опять в Гагры? Тебе не звонила твоя фея?
Прохорова покоробило. Что за тон и что это за слова – фея? Всё-таки жена академика.
– Слушай, когда ты привезёшь должок?
Прохоров, приглушенно заикаясь, стал объяснять: в ближайшее время он такую сумму не соберёт.
– Не пойму тебя! Неужели ты заставишь меня обратиться к твоей жене и объяснить ей, на что ты истратил деньги?!
– Так не шутят, Пётр.
– А я не шучу. Поеду в Катуар и потребую с неё долг.
– Не советую, характер у неё резкий.
– У меня тоже. Или я предъявлю расписку суду. Сегодня четверг, в субботу жду тебя в пятнадцать ноль-ноль. Со всей суммой. Иначе пеняй на себя.
Курочкин положил трубку. Прохоров вытер пот.
– Мерзавец! – обиделся Пётр Филимонович. Агрессивные речи Курочкину диктовал Джейран, сидевший в это время в его кабинете.
Действуя по сценарию Джейрана, Илона позвонила Прохорову. Она побывала на складе стандартных домов и, кажется, раздумала приобретать готовый дом, просто не знает, как ей быть. Прохоров был так любезен, что она готова просить у него консультацию. Муж уехал, и ей не с кем посоветоваться.
Пётр Филимонович возомнил, что он произвел на красавицу княжну неотразимое впечатление. Что ж, он согласен быть её консультантом в указанное ею время.
– Если вам удобно… в субботу. Поедем на наш участок, я повезу вас на своей машине в семнадцать тридцать.
Точно в семнадцать тридцать к театру оперетты подкатила чёрная «Волга». За рулем умопомрачительная Илона. Пётр Филимонович юркнул в машину. «Волга» бесшумно покатилась. Прохоров рокотал, никогда Пётр Филимонович не был столь разговорчивым.
У фруктового питомника «Волга» вдруг «закапризничала» и ни с места. Прохоров вышел из машины и зачем-то ногой пробовал крепость шин. Илона, надев кожаные перчатки, подняла капот. Неожиданно для Прохорова к машине подошёл Дымченко, Влас Тимофеевич, в домашней куртке и сандалиях.
– Разве вы здесь живете? – неласково спросил Прохоров.
– У меня тут дачка. Что с машиной, Пётр Филимонович?
– Разбираетесь в этой технике?
– Немного, – ответил Дымченко. Начальник отдела В. П. Дымченко (превышающий свои права неизвестно в чьих интересах) столь же разбирался в автомоторах, сколь и Пётр Филимонович.
Дымченко старался найти неисправность. Через минуты две объявил:
– Зажигание… Сейчас пойдёт.
Прохоров досадовал: Дымченко увидел его в машине с вызывающе эффектной дамой. Что он подумает?
Такую не объявишь своей тёткой или кузиной жены. В кои-то века представился случай прокатиться с интересной женщиной – и на тебе, изволь радоваться – его увидел подчиненный.
Илона, как назло, не спешила заводить мотор, она снимала черные перчатки, чтобы снова надеть шикарные жёлтые.
Навстречу по шоссе шёл «Москвич». Приблизился. Из «Москвича» вышел Ладогов, за ним его жена, водившая машину. Ладогов внимательно посмотрел сперва на Дымченко, затем на потускневшего Прохорова и произнес:
– М-да!
Даже ледяная Илона, услышав это многозначительное «м-да», обозлённо нажала на стартер.
– Всё в порядке, Александр Сергеевич, – почему-то официально доложил Дымченко.
Ладогов повернулся к жене:
– Поехали, Жанна.
Только сейчас Прохоров с грустью вспомнил, что именно здесь, в районе Яузы, Ладогов, его брат, инженер, и тесть, заслуженный врач, совместно построили дачу и прозвали её «Товарищество на паях». Как он забыл об этом? Илона показала поникшему Прохорову чужой участок, на котором лежала куча камней, штабеля кирпича и несколько бревен.
– Участок не очень, – произнес удрученный Прохоров, уже не думая об амурах. В ушах застряло загадочное «м-да» Ладогова.
– И я так полагаю, – сказала Илона и села за руль. Голицына доставила Прохорова на Киевский вокзал, к пригородному поезду.
Ладогов – воспитанник московского ВТУ имени Баумана, жена его окончила институт имени Плеханова, работает в Госэкономсовете.
Управление уважало и почитало Ладогова, от машинисток до опытных экономистов и главных инженеров, перевидавших на своем веку всяких руководителей. Уважали за деловитость и искренность.
– Ясно… Потомок рабочей гвардии, дед его работал мастером на нынешнем заводе Ильича, – говорили о Ладогове.
Работники управления норовили не попадать на доклад к аморфному Прохорову. Дежурные секретари охотно содействовали им.
– Министерская голова! – эта категорическая оценка Ладогова принадлежала главному инженеру-экономисту Эхенбауму, добродушному скептику и управленческому пророку. Эхенбаум точно предсказывал, как разрешится тот или иной спорный вопрос.
– Александр Сергеевич, если бы весь лес, который разбазаривается и расхищается на всех лесных разработках и сплавах, попадал в государственное русло, ни одна бумажная и мебельная фабрика не нуждалась бы в целлюлозе и пиломатериалах, – говорил Ладогову Эхенбаум.
– Печально, но факт, – подтверждал Ладогов. – Надо ломать весь порядок учета и распределения.
– И систему премий за сохранение леса на сплавах, лесобиржах и комбинатах.
Эхенбаум и Ладогов думали, разрабатывали новые системы, не обращаясь к Прохорову.
– Ему всё равно, – говорил о Прохорове Эхенбаум.
Илона вошла в приёмную. Секретарша средних лет, женщина деловая, с чутьем дипломата (не так просто угадать, кого пропустить к начальнику, а кого препроводить в отдел), всё же растерялась: зачем пожаловала столь ослепительная дама.
– Я к Петру Филимоновичу, – холодно произнесла Голицына.
– Пожалуйста, – ответила всё ещё изумленная секретарша, хотя в эти часы посетителям не разрешалось беспокоить начальника управления.
Илона увидела Прохорова и тут же вынесла приговор: «мужлан».
Пётр Филимонович, ещё витавший в атмосфере курорта, увидел Илону, встал, смутился и неловко предложил посетительнице кресло.
Илона без улыбки, аристократично, свысока смотрела на объект её чар. Прохоров, ещё более смущённый, стал покашливать и вытер о брюки вспотевшие ладони.
Посетительница без тени заискивания сообщила: её мужу, ученому, предоставили дачный участок. Муж намерен поставить на этом участке стандартный дом. Они просят товарища Прохорова разрешить торговой организации продать им трехкомнатный разборный дом.
Нелепость просьбы очевидна. Об этом Илона знала не хуже Прохорова. С таким вопросом не обращаются в управление.
Прохоров улыбнулся: какая наивность и неосведомленность.
– Наше управление не имеет никакого отношения к продаже стандартных домов.
Илона сделала движение: она поняла и уходит.
Но как можно так быстро отпустить столь восхитительную даму. Прохоров тут же сравнил Илону с женой «академика», для коей он приобрел дорогие часики взамен «утерянных». Подобной посетительницы он ещё не встречал. Оберегаемый секретаршей, Пётр Филимонович стал болтать. Интересовался, где находится отведенный участок, прикидывал, стоит ли ставить стандартный дом. Лично он не советует: разборный дом – примитив.
Кто-то вошёл. Илона угадала, почувствовала – это и есть Ладогов. Подтянут, держится уверенно. Глаза… Какие глаза! Александр Сергеевич поклонился посетительнице. Прохоров, досадуя на несвоевременный приход заместителя, пытаясь шутить, изложил просьбу Илоны.
– Разве стандартных домов нет в продаже? – сказал Ладогов и поднял трубку.
Позвонил кому-то… Убедился – трехкомнатные дома не дефицитны.
– Ваш муж…
– Мой муж…
– Ученый, – с некоторым удовольствием сообщил Прохоров.
– Недалеко от Кунцева находится контора, ведающая продажей домов по заявкам… – Ладогов подал листок бумаги Илоне и продиктовал адрес конторы. Всё проделал быстро, деликатно, словно объяснил прохожему, как найти нужную ему улицу.
Илона встала, готовая растерзать любезного Ладогова. Однако поблагодарила его очаровательной улыбкой. Уж очень хорош был этот Ладогов.
* * *
– Её фамилия Голицына. Она из этих самых… князей, – опять-таки не без удовольствия сообщил Ладогову Прохоров.– Кто вам сказал?
– Лично подтвердила.
– Скажите какая радость!
Ладогов приступил к делу. В последнее время начальник отдела Дымченко дважды превысил свои права. Александр Сергеевич принес проект приказа – объявить Дымченко выговор с предупреждением.
– Ему остался год до пенсии, – заметил Прохоров.
– Хоть бы один день. Подпишете?
– Оставьте проект, я поговорю с Дымченко.
– Не подпишете, Пётр Филимонович, я, как член парткома, предложу обсудить поведение Дымченко в партийной организации. Прохоров подписал.
– Эхенбаум, между прочим, недавно тоже превысил права.
– В интересах дела. А тут неясно, в чьих интересах. Очень неясно. Еще один проект приказа: объявить Эхенбауму Борису Григорьевичу благодарность.
– За что?
– За превышение своих прав. Товарищ Эхенбаум в силу обстоятельств самовольно исправил ошибку управления в важном документе.
– Не подпишу.
– Личное распоряжение министра.
– Почему я не в курсе?
– Вас не было. Министр говорил со мной.
Ладогов прочёл проект приказа.
– Позвольте, тут ещё денежная премия, – отодвинул приказ Прохоров.
– И это согласовано.
Прохоров подписал. Ладогов ушёл.
Прохоров читал бумаги невнимательно, ему мешали духи Илоны, их запах витал над столом. Позвонил Курочкин, курортный соратник и кредитор Прохорова.
– Здорово, старик! Когда опять в Гагры? Тебе не звонила твоя фея?
Прохорова покоробило. Что за тон и что это за слова – фея? Всё-таки жена академика.
– Слушай, когда ты привезёшь должок?
Прохоров, приглушенно заикаясь, стал объяснять: в ближайшее время он такую сумму не соберёт.
– Не пойму тебя! Неужели ты заставишь меня обратиться к твоей жене и объяснить ей, на что ты истратил деньги?!
– Так не шутят, Пётр.
– А я не шучу. Поеду в Катуар и потребую с неё долг.
– Не советую, характер у неё резкий.
– У меня тоже. Или я предъявлю расписку суду. Сегодня четверг, в субботу жду тебя в пятнадцать ноль-ноль. Со всей суммой. Иначе пеняй на себя.
Курочкин положил трубку. Прохоров вытер пот.
– Мерзавец! – обиделся Пётр Филимонович. Агрессивные речи Курочкину диктовал Джейран, сидевший в это время в его кабинете.
Действуя по сценарию Джейрана, Илона позвонила Прохорову. Она побывала на складе стандартных домов и, кажется, раздумала приобретать готовый дом, просто не знает, как ей быть. Прохоров был так любезен, что она готова просить у него консультацию. Муж уехал, и ей не с кем посоветоваться.
Пётр Филимонович возомнил, что он произвел на красавицу княжну неотразимое впечатление. Что ж, он согласен быть её консультантом в указанное ею время.
– Если вам удобно… в субботу. Поедем на наш участок, я повезу вас на своей машине в семнадцать тридцать.
Точно в семнадцать тридцать к театру оперетты подкатила чёрная «Волга». За рулем умопомрачительная Илона. Пётр Филимонович юркнул в машину. «Волга» бесшумно покатилась. Прохоров рокотал, никогда Пётр Филимонович не был столь разговорчивым.
У фруктового питомника «Волга» вдруг «закапризничала» и ни с места. Прохоров вышел из машины и зачем-то ногой пробовал крепость шин. Илона, надев кожаные перчатки, подняла капот. Неожиданно для Прохорова к машине подошёл Дымченко, Влас Тимофеевич, в домашней куртке и сандалиях.
– Разве вы здесь живете? – неласково спросил Прохоров.
– У меня тут дачка. Что с машиной, Пётр Филимонович?
– Разбираетесь в этой технике?
– Немного, – ответил Дымченко. Начальник отдела В. П. Дымченко (превышающий свои права неизвестно в чьих интересах) столь же разбирался в автомоторах, сколь и Пётр Филимонович.
Дымченко старался найти неисправность. Через минуты две объявил:
– Зажигание… Сейчас пойдёт.
Прохоров досадовал: Дымченко увидел его в машине с вызывающе эффектной дамой. Что он подумает?
Такую не объявишь своей тёткой или кузиной жены. В кои-то века представился случай прокатиться с интересной женщиной – и на тебе, изволь радоваться – его увидел подчиненный.
Илона, как назло, не спешила заводить мотор, она снимала черные перчатки, чтобы снова надеть шикарные жёлтые.
Навстречу по шоссе шёл «Москвич». Приблизился. Из «Москвича» вышел Ладогов, за ним его жена, водившая машину. Ладогов внимательно посмотрел сперва на Дымченко, затем на потускневшего Прохорова и произнес:
– М-да!
Даже ледяная Илона, услышав это многозначительное «м-да», обозлённо нажала на стартер.
– Всё в порядке, Александр Сергеевич, – почему-то официально доложил Дымченко.
Ладогов повернулся к жене:
– Поехали, Жанна.
Только сейчас Прохоров с грустью вспомнил, что именно здесь, в районе Яузы, Ладогов, его брат, инженер, и тесть, заслуженный врач, совместно построили дачу и прозвали её «Товарищество на паях». Как он забыл об этом? Илона показала поникшему Прохорову чужой участок, на котором лежала куча камней, штабеля кирпича и несколько бревен.
– Участок не очень, – произнес удрученный Прохоров, уже не думая об амурах. В ушах застряло загадочное «м-да» Ладогова.
– И я так полагаю, – сказала Илона и села за руль. Голицына доставила Прохорова на Киевский вокзал, к пригородному поезду.