Эдель Михаил. Чем вы недовольны?

   Новгородов встал и протянул руку. Жест его был категоричен и повелителен. Панков в холодной испарине подошёл к сейфу с ключами, открыл его и протянул руку, чтобы изъять сверток с деньгами.
   – Погоди. Я сам. У меня все права на это, – сказал Новгородов и отстранил от сейфа Панкова.
   Пунькин сидел в кресле и писал на бумажке: «Дай ключи, погоди. У меня все права…»
   Новгородов сперва взял сверток. Развернул. Пачка сторублевок.
   – Деньги жены, – поспешил объяснить Панков.
   – Допустим, – сказал Новгородов.
   Затем извлек папку, и в ней нашёл распоряжение на две тысячи и на три тысячи кубометров. Оба указывали точно – отпуск пиломатериалов третьего сорта.
   – Всё ясно. Абсолютно. Вот что, Панков, если у тебя есть совесть, ответишь прямо, не ответишь – пеняй на себя. Деньги тебе вручил Тернюк?
   Панков внезапно двинулся к открытому окну. Новгородов властно крикнул:
   – Стой!
   Панков остановился, не оборачиваясь. Анна Алексеевна закрыла окно.
   – Что за фокусы?! Отвечай – деньги Тернюка?
   – Да! – ответил озлобившийся Панков. Ответил без раздумий. Он кипел, уже не владея собой.
   Заместитель председателя тяжело опустился в кресло и вытер пот… Тут же распорядился пригласить Полонского.
   – Какой позор, – прошептал он и расслабил тал-стук.
   – Товарищ Полонский, вот два распоряжения. Поглядите.
   – На две тысячи кубометров подписал Прохоров. На втором подпись поддельная, – сказал Андрей.
   – Вы уверены?
   – К сожалению, Василий Васильевич.
   – Не может быть! – прошептал Панков. Все поверили, что он не знал о подделке.
   Панков сидел в кресле, подпирая левой рукой голову, и ясно слышал: «Что с тобой? Чем ты недоволен?..»
   – Расскажи всё, – потребовал Новгородов и одновременно вручил Полонскому записку.
   Андрей оставил кабинет бывшего начальника управления.
   Панков рассказывал довольно складно, всё вышло случайно. Черт попутал, поддался минутной слабости.
   Никогда так не поступал… Хотел помочь украинским колхозам…
   – Поддался минутной слабости? А в Сухуми кто пьянствовал с Тернюком? Кто взял у Тернюка у подъезда гостиницы деньги, когда он усаживал тебя с дамой в машину?
   Панков осекся. Об этом рассказывать мог только Тернюк. Замолчал. В дверь постучали.
   – Войдите, – разрешил Новгородов.
   Вошла следователь прокуратуры Турбина. Сопровождавший её лейтенант и сержант милиции остались в приёмной.

* * *

   Чтобы произвести на Валю Крылову неотразимое впечатление (при возможной встрече в ресторане «Северный»), Тернюк сбегал в парикмахерскую при гостинице «Интурист» и попросил «культурно» подстричь его. Из гостиницы «Северная» махнул в универмаг, купил белую рубашку, самый дорогой цветастый галстук и две пары носок со стрелкой. Шёл на всё, не жалея затрат и усилий. Дежурный администратор охотно перевела его в более «культурный» номер, имея в виду сувениры, преподнесенные ей. Тернюк надеялся на приход Вали Крыловой «в гости». Не сегодня, так завтра он подарит ей английскую чистой шерсти кофточку. Должна прийти. А как же.
   Оставив покупки в гостинице, Тернюк направился к Полонскому за подписанными нарядами. У подъезда совнархоза Тернюк увидел Катю, лейтенанта и сержанта милиции, деловито подымавшихся по ступенькам. Екнуло сердце жулика. Двое из милиции?! Это неспроста. Отошёл подальше. Увидел телефонную будку. Зашёл и набрал номер секретаря Панкова.
   – Говорят из милиции. Капитан Колесников. К вам уже явился наш лейтенант?
   – Да, он здесь. И из прокуратуры пришли. Передать трубку? – спросила секретарь.
   Тернюк бросил трубку на крючок, не попал – трубка повисла. С выпученными глазами Тернюк побежал к гостинице, но спохватился: «Дурень!»
   Пощупал карман, слава богу! Паспорт при нём. Он его взял у администратора для получения денег на почтамте. Без оглядки пошёл к площади Победа, к стоянке такси. Сел в машину и приказал спешить к катерной гавани. Там умолил одного любителя перевезти его на тот берег, – он-де опаздывает, уйдет состав с лесом. Показал документ «Межколхозстроя». На левом берегу подговорил шофёра полуторки отвезти его за сто километров на узловую станцию. Через два часа пришёл пассажирский поезд. За эти два часа Тернюк много пережил. Расстался с шевелюрой, так «культурно» подстриженной в парикмахерской «Интурист». «Падают волосы», – объяснил он парикмахеру. Купил рабочую одежду – стеганку, сапоги, чемодан и, сетуя на судьбу, расстался с видом «представителя». Уложил в чемодан пальто, костюм, галстук, туфли и сел в поезд. Сошёл в Вологде. И опять поездом… на Киров.

* * *

   Джейран правильно оценивал Тернюка. Это был далеко не простачок. В начале войны Тернюк, окончив лесной техникум, поступил на завод помощником приемщика высокоценных лесоматериалов. Устроил его родной дядька Иван Юхимович Глущенко.
   Ему и позвонил из Кирова Тернюк, – мол, вот в каком я, дорогой дядько, положении. Иван Юхимович, директор торга «Плодоовощ», мордастый мужчина с глазками цвета спелой ежевики, за всю жизнь ничего путного не делал. Ровно ничего. Начал свою бездумную жизнь секретарем сельсовета, потом стал председателем сельпо. Двигался вверх тихонечко – помаленечку. Других снимали, наказывали, судили – он всегда был чист. Твердо знал одно: ему положено жить хорошо. Принесут – возьмет. Попросят совершить неузаконенное, Иван Юхимович насупится. Сделает вид, что не понимает, о чем разговор идёт. Лично ничего не нарушал – боже упаси. Пусть другие. А только почует, что пахнет жареным, не моргнув глазом продаст любого, за чей счёт выпивал, от кого получал дары. Точно и вовремя шепнёт кому следует:
   – Поглядеть надо. Нарушает. Жульничает.
   Глядели и делали нужные выводы, Глушенко оставался хорошим, достойным. Говорил мало и считался человеком вдумчивым, «серьезным».
   Дельцы в «Плодоовоще» творили что хотели. Переводили фрукты и овощи с первого сорта во второй, и наоборот. Бессовестно гноили их на базах, на станциях. Уцелевшие списывали, вновь «занаряжали», продавали, сбывали.
   Иван Юхимович не вникал. Дела вели его заместители, товароведы. Он же регулярно наведывался в горисполком, в райком… «чтобы не отрываться». Преподношения принимала его жена, бывшая поповна из Очакова, Галина Мефодьевна. Тихо. Спокойно. Сколько дадут. Без запроса. Но наличными. Часть отвозила в Очаков престарелым родителям на сохранение.
   Придя домой, Иван Юхимович надевал легкие полотняные штаны, вышитую рубашку и садился за стол. Съев миску борща (борщ Глущенко ел только из расписной миски), несколько штук котлет, пил ряженку или грушевый взвар из холодильника. В компании своих, проверенных людей запевал древние казацкие песни с самостийным душком. Не громко. Потихонечку. Иногда жена теребила его:
   – Сходим в театр. Или концерт послушаем.
   – Кого смотреть? Райкина? А?! Я бы таких райкиных… ого!
   Юхим Тернюк вещи свои и деньги (ох, порядочно денег) хранил у дядьки Ивана. И дядька не был внакладе. Юхим вел дела с дядькиным торгом, неправедным путем поставлял лес для тары и вывозил на Север «левые» тонны фруктов.
   Тернюк позвонил дядьке Ивану ночью. Иван Юхимович только-только крепенько закусил и собирался на покой. Звонок. Взял трубку из рук жены.
   – Юхим звонит, – шепнула жена.
   – Здорово, Юхим! Чего по ночам звонишь? Що тралилось?
   Тернюк дал понять, что нуждается в приюте на время… И вообще хотел бы посоветоваться. Глущенко моментально потух, понял – племянничек горит.
   – Хворый я. Доктора замучили. До телефона еле дошёл. Ты поезжай в Черкассы. Ага! До неё. Она одна живет. Отдохни сколько времени, – бурчал дядька Юхим.
   Под Черкассами жила родственница жены Глушенко, муж её – участковый милиции. К нему и направил племянника, «горящего» жулика, Иван Юхимович.
   – Сволота! – выругался Тернюк, после того как дядька повесил трубку.
   Решил поехать в Москву, к Дымченко, и узнать, чем пахнет. Может, зря панику развел. Хотя чуял – пахнет пожаром.

А НЕ ВРЁТЕ?

   Прибыв в Москву, следователь Екатерина Турбина явилась в управление и открыла дверь в кабинет Прохорова.
   – Куда вы? – удивилась секретарь.
   – Меня ждёт товарищ Прохоров.
   Прохоров не ждал. Увидев Катю, заметно оживился – пришла интересная посетительница.
   – Прошу, – любезно улыбаясь, указал Прохоров на кресло.
   – Прошу, – сказала Катя и вручила Прохорову удостоверение и командировку.
   Слово Ломоносовск вызвало беспокойство у начальника управления. Какая-то неприятность.
   – Чем могу быть полезен?
   Катя положила на стол два распоряжения на неплановый отпуск леса. Прохоров прочитал оба. Еще раз прочитал.
   – Ваши подписи?
   – Удивительно. И вторая как будто моя, но не помню… На три тысячи кубометров, кажется, не подписывал.
   – Вы не ошибаетесь. На распоряжении, где три тысячи кубометров, подпись не ваша. Экспертиза установила.
   – Да. Подпись явно не моя, – быстро согласился Прохоров.
   – Кто мог, кому выгодно было подделать вашу подпись?
   – Не скажу. Я этого Тернюка в глаза не видел.
   – Можно установить, кто ему вручал оба распоряжения?
   – Безусловно. Но… Я рекомендовал бы для пользы дела пока не обращаться к сотрудникам. Сам установлю. Как вы понимаете, я в этом заинтересован.
   – Бумажки я оставлю у себя. Когда зайти к вам?
   – Хотя бы завтра утром. Часов в двенадцать.
   – Хорошо. Тут ещё подпись начальника отдела Дымченко.
   – Его сейчас нет в управлении, будет к концу дня. Всё выясним, – уже далеко не веселым голосом произнес Прохоров.
   Он тут же послал машину за Дымченко в Госэкономсовет.
   – Мерзавец! – крикнул Прохоров, едва Дымченко вошёл и прикрыл за собой дверь.
   У Дымченко затряслись губы, обвисающие щеки, коленки. Он почувствовал – что-то случилось, вероятно, с Тернюком.
   – Подделал мою подпись на три тысячи кубометров и продал распоряжение какому-то Тернюку.
   Дымченко понял – крутить нечего.
   – Продал.
   – Как вы смели? – вырвалось у Прохорова ни к селу ни к городу.
   – А вы не кричите! Чего кричать!
   Дымченко решил: будь что будет. Им уже руководила злоба зверя, которому угрожают копьем.
   – Негодяй! Я ещё защищал вас.
   – И я вас, товарищ Прохоров, защитил. Когда-то тысячу пятьсот вручил. Думаете, за красивые глаза? Вы потише.
   Дымченко сел, зажег спичку. Прикуривал дрожащими руками.
   – Я у вас в долг взял.
   – И до сих пор не вернули. Нашли кредитора. Что я вам, банк? Давайте по-деловому, – что случилось?
   Прохоров соображал. Недолго. Несколько секунд.
   – Позвонили из Ломоносовска. Удивляются, как я мог подписать такое распоряжение.
   – А вы признайте подпись, и дело с концом.
   – Завтра я вам верну ваши деньги.
   – Не откажусь. А кричать не надо. А то ещё ваша Юлия узнает, как вы в Гаграх гуляли. Шуметь не стоит.
   Минут пять после ухода Дымченко Прохоров бегал у письменного стола, затем вызвал машину и помчался в Катуар, на свою дачу. Юлька не узнала его. Лицо серое, глаза волчьи. Без предисловий потребовал:
   – Дай мне тысячу пятьсот рублей. Сейчас же.
   – Это ещё что за разговор? Пьян, что ли?
   – Сейчас же давай деньги. Я должен покрыть недостачу.
   – Ты кто, директор магазина?
   – Дашь деньги?.. – Прохоров обозвал Юльку словом, которым можно было законно обозвать её в дни молодости.
   Разъяренная Юлька схватила цветочную вазочку и швырнула её в супруга. В другое время Прохоров, когда в него летели мелкие вещи, немедленно покидал позицию, не вступая в бой. Но сегодня… Прохоров размахнулся и треснул Юльку по щеке.
   – Убью! – крикнул он и поднял стул.
   – Петенька, откуда же такие деньги? – всхлипнула Юлька. Она поняла – случилось что-то серьёзное.
   – Ты и пять тысяч дашь, но поздно будет.
   Юлька всплеснула руками:
   – У меня же в сберкассе, в городе.
   – Поедем.
   Юлька сунула ноги в туфли, надела пальто и поспешила к машине. Вручая мужу деньги, Юлька спросила:
   – Всё-таки сказал бы…
   – Вечером скажу.
   Дымченко позвонил в Ломоносовск. Кабинет Панкова не отвечал. Секретарша сообщила:
   – Павел Захарович в командировке.
   – К вам поступили два распоряжения на лес для одного украинского «Межколхозстроя».
   – Я не в курсе. Позвоните старшему инженеру Полонскому.
   Дымченко попросил телефонистку переключить его. Трубку взял Андрей.
   – Наряд для «Межколхозстроя»? Мы их реализовали. Вероятно, на днях начнут отгружать.
   – Правильно. Это указание вышестоящей инстанции.
   Дымченко несколько успокоился. Значит, Прохоров случайно узнал, что его подпись поддельная. Секретарь Прохорова позвонила Дымченко.
   – Вас просит Пётр Филимонович.
   Идя к Прохорову, осмотрелся, нет ли в коридоре приметных лиц. В приёмной тоже никого. Открыл дверь кабинета. Прохоров один.
   – Вот ваши деньги.
   – Я передумал. Не возьму.
   – Как хотите, – довольно спокойно сказал Прохоров.
   Дымченко подумал – раз такое отношение, чего пропадать деньгам. Взял их.
   – Сейчас принесу заявление, ухожу по собственному желанию, – сказал Дымченко.
   Зашёл в отдел, не мешкая надел пальто, шляпу – и на улицу. Сел в такси, отвез деньги домой, жене.
   – Положи на предъявительскую. И вообще… Не держи дома ничего ценного.
   – А я и не держу, – ответила жена.
   Катя пришла в управление не к двенадцати, а к началу работы. Зашла в партком. По её просьбе в партком пригласили секретаря отдела, которым заведовал Дымченко.
   Секретарь, средних лет женщина, добросовестно восстановила картину. Распоряжение на две тысячи зарегистрировано, на втором распоряжении номер не соответствует. Под этим номером значится другая бумажка – сведения для Госэкономсовета.
   Оба распоряжения находились у Дымченко, она хорошо помнит. Тернюка в глаза не видела, – значит, второе распоряжение Тернюку вручил…
   – Дымченко, – подсказала Катя.
   – Не могу утверждать, но его рукой поставлен регистрационный номер. Он именно так пишет цифру семь, как она здесь обозначена.
   Через полтора часа Дымченко пригласили к районному прокурору.
   «Начинается. Сорок лет ждал этого приглашения. Что делать? Не идти? Нельзя. Бежать? Куда? Куда податься человеку, даже имеющему деньги, но не имеющему желания встречаться с прокуратурой? Что за жизнь? А между тем находятся такие, которых обязательно интересует – чем ты недоволен?»
   Позвонил жене, предупредил и пошёл. На свидание с Катей.
   Вопросы задавала именно Катя в присутствии помощника прокурора.
   – Не осложняйте следствие, иначе вас сегодня же сопроводят в Ломоносовск для очной ставки с Тернюком, – сказал помпрокурора.
   – И с Пашковым, – добавила Катя. – Могу вам прочесть показания Панкова. Наряды ему вручил Тернюк. Он позвонил вам, и вы подтвердили: оба распоряжения подписал Прохоров. Вот читайте.
   У Дычменко снова тряслись губы, обвисающие щеки, коленки.
   – Ну, сознавайтесь. Сколько вам уплатил Тернюк за оба распоряжения? – спросил помпрокурора.
   – Вот показания Тернюка, – Катя показала на какую-то страницу.
   Дымченко подумал. Если они ничего не знают о Джейране, то ещё полбеды. Может, ограничатся только этим распоряжением на три тысячи. Кажется, наказание небольшое.
   – Три тысячи, – выдавил Дымченко, думая о тех семидесяти тысячах, которые лежат на безымянных книжках. Вздохнув, добавил: – Половину я отдал Прохорову.
   – За что? – быстро спросила Катя.
   – За разрешение отпустить Тернюку неплановый лес.
   – Вот заявление Прохорова на имя прокурора. Две тысячи кубометров третьего сорта он разрешил, на это он имеет право. Тысячу пятьсот рублей он взял у вас в долг давно и вчера вам срочно вернул их. При свидетеле.
   – Какой ещё свидетель?!
   – За оконной портьерой, по его просьбе, стояла секретарь управления Иванина.
   – Провокация!
   – Деньги вы увезли на такси.
   Больше всего в эту минуту Дымченко беспокоился о судьбе спрятанных сберкнижек. Правда, он предупредил жену. Она женщина не промах. Не сознается. И не отдаст. В доме, кроме мебели, ничего ценного нет.
   Два часа не сознавался, потом упорство иссякло.
   – Прохоров деньги вернул. Это верно. Я поехал в ресторан «Будапешт», напился, и у меня их вытащили.
   На этом уперся. И ни с места.
   Почему тут же не заявил милиции? Был пьян. Почему утром не обратился? Не успел, спешил на работу. Жена знает о потере? Нет. Откуда у него такие деньги? Собственные сбережения. Где хранил их? В служебном сейфе.
   Дымченко препроводили в место, где есть возможность думать, размышлять и гадать.

К ИВАНОВУ ВСЯКИЙ ПОЙДЕТ

   Заместитель председателя Ломоносовского совнархоза Василий Васильевич Новгородов пригласил в свой кабинет Андрея Полонского. Грузный, монументальный, басовитый, как гудок мощного буксира, чуть сутулый, зампред стоял лицом к окну, ждал старшего инженера.
   За окном северодвинская непогода. Моросит. Падают последние жёлто-красные листья. Уже белеют скульптуры на аллеях сквера, досель не видимые за деревьями. Потемнела Двина и пенит волны, борясь с ветром со стороны моря. На душе Новгородова тоже не солнечно.
   – Позор, позор… Знали ведь, Панков живет не по средствам. Все видели, а деликатничали. Нельзя вторгаться в личную жизнь. А допускать вторжение в государственную кассу можно? Загружены мы… заседания совета, пленумы, бюро, сессии… всё правда. Но чтобы пресечь деяния Панкова, требовалось полчаса, час… Пригласить его в партком и потребовать отчёт. Да, отчет. Откуда шубы, сервизы, машина, дорогие украшения? Откуда? Мы же всё видели.
   Звонит телефон. Новгородов поднял трубку.
   – Слушаю. Да. Новгородов. Нам не о чем говорить, Виктория Степановна. Абсолютно не о чем. Нет, это не случай. Проверка вскрыла слишком много подобных дел, которыми занимался ваш муж. Извините.
   У стола стоял Полонский.
   – Садись. Разговор будет лирический. Не возражаешь, если я буду говорить «ты»? Ответь, почему ты прервал отпуск?
   – Я увидел Панкова в обществе Тернюка. Также видел, как Тернюк сперва оплатил счёт ресторана, затем вручил Панкову деньги. Почувствовал себя соучастником. Я дважды вручал Тернюку наряды на лес первого сорта.
   – По устному распоряжению Панкова?
   – Первый раз по устному, второй раз по служебной записочке. Оба раза промолчал, хотя что-то царапнуло. Но никому не сказал. В Сухуми меня оглушило. Я всю ночь… Ну, это неважно. Решил – больше им эти махинации не пройдут.
   – А мне говорили, что тебя ничего не трогает, что всегда был чем-то недоволен.
   – Трогало меня всегда, но считал, бороться бесполезно, и знал примеры, когда тех, кто боролся, постигали одни неприятности. И был недоволен.
   – Всяко бывает, чего греха таить.
   – Я считал, что вы покровительствуете Панкову.
   – Нет, Андрей. Никогда не покровительствовал. Ценил его как работника. Это верно. Ценил и благодушествовал. Ну ладно. Жуликов накажет суд, а нас наша совесть. Это тоже наказание не из легких. Сейчас мы с тобой решим важный вопрос. Вместо Панкова назначается Борис Иванович Шпиль.
   – Он согласился?
   – Согласится. Ему, женатому, мы всё знаем, сейчас удобней жить в Ломоносовске. Нельзя же всё время гонять «Чайку» туда и обратно. Верно?
   – Безусловно.
   – Следовательно, тебе нужно переходить на другую работу. Вместо Бориса Ивановича директор комбината Иванов выдвигает талантливого инженера Алехина, секретаря парткома. Мы рекомендуем тебя заместителем главного инженера комбината. Подумай.
   – К Иванову всякий пойдет.
   – Вот именно. Тогда всё. Желаю всяческих, как говорится.
   Новгородов с душой пожал тонкую руку Полонского, Андрей поморщился – ну и силища!
   – Извини. Я ведь волжский грузчик.
   – Знаю, – сказал Андрей. Рука у него горела, словно побывала в тисках.
   Утром, придя на работу, Андрей уже застал Валю Крылову. В белом нарядном свитере, чёрной юбке, новой прическе, какая-то торжественная и взволнованная. Увидев Андрея, ещё пуще порозовела и тут же стремглав покинула комнату.
   Когда за окном река или море, всех обязательно тянет к окну, Андрей, заложив руки в карманы, прошёл к широкому окну. Глядел на реку, чуть покачиваясь на носках. Что смутило Валю? И почему она сегодня какая-то особенная? Чудесная девушка. Милая, с чистым сердцем. Андрей сел и открыл ящик стола. Что-то длинное. Коробка. Открыл. Великолепный галстук в целлофане. И на белом картоне: «Поздравляю с днем рождения. Валя». Не забыла. Сегодня утром Андрей получил телеграмму от матери и Бориса. И вот ещё одно чуткое сердце. Вернулась Валя.
   – Валя, я сердечно тронут. Нет слов. Хотел бы отметить, – Андрей запнулся, в кармане восемь рублей. Не разгуляешься.
   – У меня есть. Дам взаймы, – поняла Валя.
   – Откровенно говоря, я не люблю наши ломоносовские рестораны.
   – Можно у меня. Например, завтра вечером. Позовем Люсю, Галю, Татьяну, Веру, Наташу. Хозяйка всё приготовит. Пригласи своих друзей.
   – Кого? Яши нет. А сегодня, если согласна, пойдём в кино. Я в обед схожу за билетами на восемь часов.
   – Хорошо.
   Звонок. Андрей взял трубку.
   – Да. Полонский. Не знаю. Если вы настаиваете. Можно у меня дома. Завтра воскресенье. Скажем, в одиннадцать утра. Пожалуйста.
   – Звонила Виктория Степановна, супруга Панкова, – сказал Андрей Вале.
   В пять часов с минутами Андрей вышел из подъезда совнархоза и повернул к проспекту Виноградова. У стендов драматического театра его поджидала Ляля.
   – Здравствуй, Андрюша. Почему ты без берета? Дождь.
   – Берет в кармане. Хочу освежиться.
   Лялю направили к стенду драмтеатра неожиданные обстоятельства. Пришёл грузовой теплоход «Дагестан». Вечером помощник капитана Филипп Касаткин встретился с Лялей. Встреча прошла без взаимопонимания и вручения зарубежных сувениров. Касаткин объяснился сурово и коротко:
   – Знаю всё. С кем уезжала, с кем гуляла в Сухуми.
   – Что ты? Кто насплетничал?!
   – Твои подружки объяснили. И сам Сергей Норков, капитан сейнера, подтвердил. Все факты проверены. И про Полонского знаю. Я видел его, славный парень. И счастливый, что не женился на тебе. Вся команда знает о твоих похождениях, так что к теплоходу не приходи. Над тобой смеяться будут. Прощай.
   Дальнейшие уверения оказались бесполезными. Касаткин ушёл.
   Едва вошли в театральный сквер, Ляля начала активное покаяние. Предполагая, что могут понадобиться слезы, она сегодня не стала подкрашивать ресницы.
   – Прости меня, Андрей. Ты же не мог поехать со мной. Уже нельзя ни с кем дружить, встречаться?
   – Между нами всё кончилось в ту минуту, когда ты просила время на размышления. В переулке напротив моего дома, который мог стать твоим домом. Сейчас поздно. Я женился.
   – Когда?
   – Неделю назад.
   – На ком? Я могу знать?
   Андрей на секунду растерялся, затем решительно объявил:
   – На Валентине Крыловой.
   – Поздравляю.
   Ляля вскинула головку и резко отвернулась.
   И пошли они в разные стороны. Дождь перестал. Андрей чувствовал, что у него горит голова, сердце. Ему стало жарко.
   – Дурак! Олух! И ещё чурбан! – громко сказал в свой адрес Андрей.
   Повернул назад. Остановил такси.
   У нужного дома вышел и поднялся на второй этаж. Открыл дверь в прихожую, двинулся дальше. Дверь в комнату была открыта. Валя в спортивных трусах и безрукавке мыла пол.
   – Гражданка Полонская, – сказал Андрей. Валя обернулась и выронила тряпку.
   – Не желаете ли вы переменить фамилию Крылова на Полонскую? Если да, я отпущу такси.
   – Отпусти, Андрей, – всё ещё стоя в луже воды, произнесла полуживая Валя.
   Андрей простер руки (такси подождёт) и обнял Валю, топча мокрую тряпку.

* * *

   Выйдя из кино, Валя спросила Андрея:
   – Тебе нравится фильм?
   – Я ничего не видел.
   – Я тоже, – ответила Валя. Шёл дождь.

* * *

   Виктория Степановна уже около получаса терзала Андрея.
   – Павел Захарович так хорошо к вам относился, как же вы…
   – Павел Захарович, мягко выражаясь, плохо относился к государственным интересам. Вы это отлично знаете.
   – Будет суд. Пощадите его. У вас есть мать.
   – Моя мать презирает нечестных людей.
   – Вы же бывали у нас в доме.
   – Поэтому и не сомневался, что поступаю, как этого требует совесть.
   – Его спровоцировал этот Тернюк.
   – Вы не всё знаете. Панкова я видел в компании Тернюка в Сухуми. И кое-что другое видел.
   – Не может быть! Я не верю вам.
   – На суде вы ещё не то услышите.
   – О, у нас умеют… создавать дела. Вас, конечно, чем-то соблазнили.
   – Тогда нам тем более не о чем говорить.
   – Карьеру делаете. На чужом несчастье. Бог вас накажет!
   – Тогда я спокоен. Виктория Степановна ушла.

* * *

   В Кирове наступала зима. Тернюк в стеганке и сапогах чувствовал себя безоружным.
   «Ну не дают жить. Гоняют, как зайца. Надеялись, что я им за суточные и зарплату буду строить коммунизм, колхозное строительство разворачивать. Хоть пять лет буду кататься из города в город, всё одно не поймают», – сердился Тернюк.
   Когда несколько лет назад слушалось «Ставропольское дело», на скамьях подсудимых рядышком сидел тридцать один жулик. Отсутствовал тридцать второй. Он «отдыхал» под Черкассами у тётки Олены. Муж Олены – участковый милиции. Полгода Тернюк заведовал складом райпотребсоюза. И ничего, не без пользы. Кое-что нажил.
   «Опять податься в Черкассы? А чего? – размышлял Юхим. – А может, в Сибирь прокатиться, на стройки коммунизма? И кто этот социализм-коммунизм выдумал? Не будь этой теории, я бы купил себе хату под железом, земельку, сад развел бы, работничков бы нанял. Эх! Какая картина… Подсолнухи у плетня, вишня в саду. Нет, всё-таки лучше в городе жить. Тут тебе и „Гастроном“, и ванная, и телевизор, и радиола. И жениться можно на такой красуле! Ого! Даже из тех, что в ансамбле танцуют. Ох славные там девчата имеются».