Страница:
– Благодарю вас, Пётр Филимонович, – и улыбнулась чарующе. Неотразимо.
– Если позволите, я вам позвоню, – сказал воспрянувший Прохоров.
– Мне звонить нельзя. На днях сама позвоню. – И захлопнула дверцу.
В пригородном поезде Прохоров сетовал на судьбу. Должен же был заглохнуть проклятый мотор. Мало того, что черт принес Дымченко, нет, ещё и Ладогов прикатил. Как он произнес «м-да»? Ох этот Ладогов, зря не скажет.
В понедельник утром позвонил Курочкин.
– Ты думаешь, я с тобой в бирюльки играю? Когда привезешь? – сердился курортный друг Прохорова.
– На той неделе.
– Точно, когда?
– В субботу.
– Смотри.
Прохоров решил обратиться к отцу, к сестрам. Возьмет командировку, съездит в Лопатинки, в Калинин к сестрам. Они выручат, у них водятся деньги. Главное, чтобы Юлька не узнала.
В кабинет вошёл Дымченко. Сел в кресло. Закурил. (Раньше так себя не вел.)
– Вы чем-то недовольны, Пётр Филимонович?
– Угадали, – невольно вырвалось у Прохорова, подавленного звонком Курочкина.
– Понимаю. Ну и фрукт наш Ладогов.
Прохоров насторожился.
– Я не о выговоре… Знаю, выговор – его козни. Карьеру делает… Слышали, как он сказал «м-да»? Как бы он ещё вашей жене не намекнул. Он такой.
– Вы полагаете? – уже совсем растерялся Прохоров.
– Ведь Ладогов видел эту даму здесь. Потом вас… в её машине.
– Ерунда.
– Я понимаю, все мы человеки. В позапрошлом году я немного погулял на курорте, и что вы думаете – нашёлся подлец и написал моей жене. И главное, я ему ещё деньги одолжил. Вы, Пётр Филимонович, на курорте часом не задолжали? А?
Прохоров замялся. Зачем-то открыл ящик, без цели порылся в бумагах и нервно прошёлся вдоль стола…
– Задолжал, – мучительно-весело произнес Прохоров.
– Много? А то я могу поддержать. От души.
– Многовато.
– Пётр Филимонович, я же не Ладогов. Сколько?
– Тысячу сто рублей. Конечно, дома найдутся такие деньги, но сами знаете, как объяснить жене?
– Что вы? Зачем же семейные осложнения?! Я могу достать. У меня родичи, друзья. Выручат.
– А возвращать когда?
– Да хоть через полгода.
– В самом деле?
– И никаких расписок не надо.
– И тысячу пятьсот сможете? – уже расхрабрился Прохоров. Он вспомнил Илону и возможные встречи с ней.
– Конечно. Когда вам нужны деньги?
– Хотя бы на днях.
– Послезавтра устраивает? Правда, придётся съездить в Загорск.
– Я вам дам машину.
– Считайте, что деньги у вас. Могу и сегодня поехать.
– Поезжайте.
Дымченко сел в машину и поехал в Загорск. Просто прокатиться. Ему давно хотелось побывать в соборе, на богослужении. Деньги Дымченко хранил не в Загорске.
ВЫ – УДАВ
МИРНЫЕ ПЕРЕГОВОРЫ ОКОНЧЕНЫ
ВЫ, МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК, КАЖЕТСЯ, ЧЕМ-ТО НЕДОВОЛЬНЫ?
А МЫ ТУТ ПРИ ЧЁМ?
– Если позволите, я вам позвоню, – сказал воспрянувший Прохоров.
– Мне звонить нельзя. На днях сама позвоню. – И захлопнула дверцу.
В пригородном поезде Прохоров сетовал на судьбу. Должен же был заглохнуть проклятый мотор. Мало того, что черт принес Дымченко, нет, ещё и Ладогов прикатил. Как он произнес «м-да»? Ох этот Ладогов, зря не скажет.
В понедельник утром позвонил Курочкин.
– Ты думаешь, я с тобой в бирюльки играю? Когда привезешь? – сердился курортный друг Прохорова.
– На той неделе.
– Точно, когда?
– В субботу.
– Смотри.
Прохоров решил обратиться к отцу, к сестрам. Возьмет командировку, съездит в Лопатинки, в Калинин к сестрам. Они выручат, у них водятся деньги. Главное, чтобы Юлька не узнала.
В кабинет вошёл Дымченко. Сел в кресло. Закурил. (Раньше так себя не вел.)
– Вы чем-то недовольны, Пётр Филимонович?
– Угадали, – невольно вырвалось у Прохорова, подавленного звонком Курочкина.
– Понимаю. Ну и фрукт наш Ладогов.
Прохоров насторожился.
– Я не о выговоре… Знаю, выговор – его козни. Карьеру делает… Слышали, как он сказал «м-да»? Как бы он ещё вашей жене не намекнул. Он такой.
– Вы полагаете? – уже совсем растерялся Прохоров.
– Ведь Ладогов видел эту даму здесь. Потом вас… в её машине.
– Ерунда.
– Я понимаю, все мы человеки. В позапрошлом году я немного погулял на курорте, и что вы думаете – нашёлся подлец и написал моей жене. И главное, я ему ещё деньги одолжил. Вы, Пётр Филимонович, на курорте часом не задолжали? А?
Прохоров замялся. Зачем-то открыл ящик, без цели порылся в бумагах и нервно прошёлся вдоль стола…
– Задолжал, – мучительно-весело произнес Прохоров.
– Много? А то я могу поддержать. От души.
– Многовато.
– Пётр Филимонович, я же не Ладогов. Сколько?
– Тысячу сто рублей. Конечно, дома найдутся такие деньги, но сами знаете, как объяснить жене?
– Что вы? Зачем же семейные осложнения?! Я могу достать. У меня родичи, друзья. Выручат.
– А возвращать когда?
– Да хоть через полгода.
– В самом деле?
– И никаких расписок не надо.
– И тысячу пятьсот сможете? – уже расхрабрился Прохоров. Он вспомнил Илону и возможные встречи с ней.
– Конечно. Когда вам нужны деньги?
– Хотя бы на днях.
– Послезавтра устраивает? Правда, придётся съездить в Загорск.
– Я вам дам машину.
– Считайте, что деньги у вас. Могу и сегодня поехать.
– Поезжайте.
Дымченко сел в машину и поехал в Загорск. Просто прокатиться. Ему давно хотелось побывать в соборе, на богослужении. Деньги Дымченко хранил не в Загорске.
ВЫ – УДАВ
Тернюк подстегнул Джейрана – Бур в Сухуми. Стоит Буру встретить его – и конец всей корпорации. Тогда суд со многими соучастниками, которые наперебой топят друг друга. Джейран это знал.
Тернюк мог ошибиться, – может быть, Бура сопровождал не оперативник. Хотя Тернюк – пройдоха, он отлично видит. Надо улетать из Сухуми. Куда? Есть одно резервное местечко. Но явиться туда без предупреждения нельзя. Ни почте, ни телефону доверять нельзя. Отправиться туда должна Илона. Только она. Вызвать её в Сухуми? Её увидит Курбский, сейчас ему доверяться глупо. На даче «Лотос» находится Кутин, мнимый супруг Илоны, и его не мешает остерегаться. Но что поделаешь. Правда, в семь утра, когда Илона пользуется ультрафиолетовыми лучами, Кутин наверняка ещё спит. Джейран отправился на виллу Голицыной с расчетом к девяти утра вернуться в Сухуми.
Джейран, давая поручение Илоне, точно знал, кого может увлечь эффектная красота и её мнимая интригующая биография. Шеф корпорации тщательно изучал каждого, знал о его грешках и на что падок объект действий Илоны: кто нечестно строит богатую дачу на имя близкого родственника, кто азартно поигрывает на ипподроме, в карты, и часто проигрывает. Кто украдкой в служебное и не служебное время катит к возлюбленной с дорогими подарками и, главное, кто через посредников собирает дань с магазинов, торговых баз, палаток, ресторанов, столовых, буфетов. Кому везут долю иные коммерческие директора фабрик, мясокомбинатов, холодильников, рыбных промыслов, лесных торгов. Знал, кто не берет взяток, но тщеславен, самовлюблен, кого Илона может увлечь наигранным вниманием к нему. С самовлюбленными и тщеславными лучше всего иметь дело: во-первых, они выполняют просимое Илоной без вознаграждения. Во-вторых, их реже привлекают к ответственности, самое большое – назовут ротозеем. А Илона остается вне внимания прокуратуры.
– Что вас привело на «Лотос»? – спросила Илона, не глядя на присевшего на гальку Джейрана.
Глава корпорации швырнул в море камушек и прищурился. Небесные глазки чуть побелели – ему не по душе оказался тон помощницы.
– Вам надо лететь в Москву.
– Мы условились: больше никаких поручений.
– Полетите. Даже без вознаграждения. Если не хотите, чтобы «Лотос», квартира на Бронной и прочее досталось вашему Кутину. Всё ведь на его имя? Не так ли?
– Вас это не касается.
– Бросьте… Полетите в Москву, а оттуда в Загорск. Вручите мое письмо одному лицу. Лицо духовное. Через некоторое время придёте к нему за ответом. Он скажет. Я вам позвоню в Москву, ответ передадите мне.
– Ни сегодня, ни завтра я лететь не могу.
– Ждёте вашего сизого голубя, ленинградского певца?
– Хотя бы.
– Кутина оставьте здесь.
– Вы – удав.
– Тем более, надо слушаться.
– За чей счёт поездка?
– Вот это другой разговор. Расчет в Москве. Улетайте сегодня. Сизый голубь не прилетит.
– Вы что-нибудь знаете?
– Он не стоит вас. Это не комплимент.
Джейран угадал: сизый голубь не прилетел. Илона велела кривой Моте укладывать чемоданы. Кутин, безмолвный муж (по паспорту), опрометчиво обмолвился, не нашёл ли сизый голубь иную голубку.
– Мотя! – ровно, спокойно позвала Илона.
Мотя, по характеру и железным плечам – вышибала, не спеша подошла к доценту и дважды отхлестала его по щекам.
– Белое платье положить? – тоже ровно, спокойно спросила Мотя, закончив экзекуцию.
– Не надо.
Битый доцент отвернулся к окну. Безнадежно вздохнул. «Значит, Илона скоро вернется в Сухуми». Кутин, трепеща, молился – пусть всевышний даст указание Илоне, чтобы она оставила его здесь. Хотя бы на недельку обрести свободу и независимость.
Академик Петрищев, директор научно-экспериментального института, позволил бы себя назвать тупицей, но продолжал бы восклицать: «Не верю!» Он ли не знает доцента Виталия Васильевича Кутина, человека независимо принципиального, без тени угодничества.
Вот Кутин поднимается по широкой белой лестнице, строгий и непроницаемый… Никто не замечает невзрачность его фигуры, – по институту шествует Наполеон. Точная лексика, фраза отшлифована, безапелляционна. Уважаемый личным составом доцент аккуратен, пунктуален и верен слову.
Мог ли академик Петрищев поверить, что кривоглазая баба хлещет секретаря ученого совета по щекам и он во время расправы стоит руки по швам.
Боготворила Кутина одна лишь особа – влюбленная в доцента глуповатая немолодая девица, лаборантка Шура Ягодова. В её комнате в Химках Кутин в вольное для него время приходил в себя, пил кофе и играл на скрипке.
– Вы остаетесь в «Лотосе», – бросила Илона. – Вот список, что должен сделать садовник и столяр. «Шевроле» не пользоваться. В Сухуми не показываться.
– А если прилетит… Сергей Михайлович? Илона вспыхнула. А вдруг в самом деле? Может быть, даже в час её вылета в Москву? Сизый голубь любит неожиданности.
– Мчитесь в Адлер, пусть аэропорт радирует мне. Одновременно шлите телеграмму в Ленинград, гостиницу «Европейская».
– В аэропорт можно на «шевроле»?
– Да.
Кутин доставил Илону и кривую Мотю в аэропорт Адлер.
Около часу дня, ожидая Яшу в Сухуми в районе памятника Лакобе, Полонский прогуливался по пустынной аллее Ботанического парка. И – о, неожиданная встреча! Навстречу шла Ляля и рядом капитан сейнера. Ляля над чем-то громко засмеялась, обоими кулачками толкнула моряка в грудь и пустилась наутек. И… увидела Андрея. Автоматически стрельнула глазами и, состроив мину возмущённой невинности, приблизилась к Полонскому.
– В чем дело? – укоряюще строго, но тихо спросила Ляля. – Что ты делаешь в Сухуми?
– Изучаю флору. А ты что делаешь?
– Вы что, пьяны? – вызывающе насмешливо произнесла Ляля с расчетом, чтобы её слышал капитан.
Капитан поспешил к нахалу, приставшему к его подруге.
– Привет от мамы, – не менее выразительно произнес Андрей. – Мама удивлена, почему ты не пишешь. Салют!
Ляля хотела дать понять капитану, что этот парень в светлом костюме обознался, она его совершенно не знает, но… реплика Андрея на секунду смутила её. На одну секунду.
– Пойдём, Серёженька, терпеть не могу пьяных.
За спиной Андрея, удаляясь к выходу, хохотали Ляля и Сереженька. Андрей прошёл шагов пятьдесят, пожал плечами и нервно провозгласил: «Дурак!» Еще пятьдесят шагов – и рассмеялся. Весело. С легкой душой. Ну не смешно ли: вышла из положения – объявила его пьяным.
Общеизвестно: мучительные терзания, печаль влюбленного – плод сомнений. На эту нехитрую тему написано полмиллиона романов. Сомнений нет – Ляля развеяла туманную завесу. Выглянуло яркое солнце. Андрей шагал твердо, энергично. Куда? Неважно. Что это? Управление милиции города Сухуми. Еще никогда Андрей Полонский не чувствовал столь неуемную потребность действовать. Вошёл в управление милиции.
Любезный старший лейтенант выслушал Полонского.
– Хотите найти Николая Мухина? Хорошее дело. Но я, дорогой, в Сухуми работаю недавно. Я слышал, в Абхазии воспитали много русских мальчиков и девочек. Наверное, у Николая теперь другая фамилия. Надо спросить местных товарищей… Я запишу. Вы заходите. Наведём справку.
Вошёл старшина-абхазец. О, в селе Киндли есть один русский парень, кажется, его зовут Николай. Там его каждый знает. Это недалеко – пятьдесят километров. Можно добраться на рейсовом автобусе.
Андрей поблагодарил и, не откладывая, поспешил на автобусную станцию. На его счастье, в сторону Киндли отправлялось такси с двумя пассажирами. Двое абхазцев предложили Андрею следовать в компании. Машина понеслась вдоль берега.
– Вот здесь, в этих домах, – показал один из спутников, – живут негры, это их поселок. Много, очень много лет живут. Говорят только по-абхазски.
– Как они попали сюда? – спросил Андрей.
– Рассказывают, когда-то их везли в неволю, они захватили корабль и приплыли сюда. Многие уже мало похожи на негров.
Киндли. Андрей сошёл. У дороги белое здание сельсовета и правления колхоза. Под навесом лущили кукурузу на Семёна. И тут же Андрей узнал, что русского парня зовут Геннадием. Недавно к нему приезжал отец. Сейчас Геннадий служит в армии.
Андрей погулял по холмистым улицам, с удовлетворением отметил новые дома, отличные сады. Жители одеты по-городскому. Много машин… Цветёт Абхазия. И не такая уж она маленькая.
«Если по такому методу искать Николая, придётся исколесить всю страну. И месяца не хватит», – пришёл к выводу Андрей.
На попутном грузовике вернулся в Сухуми. Когда Андрей оставил комнату дежурного милиции, он во дворе заметил двух работников милиции, осматривающих мотоцикл с коляской. Спиной к Андрею стоял пожилой старшина-абхазец, начинавший службу более четверти века назад. Спроси его Андрей о Николае Мухине, старшина обстоятельно рассказал бы ему, что позавчера он заезжал в село Акуа, мало того, заходил к Алиасу Эшба, видел Николая Мухина-Эшба и лично приветствовал гостей Анатолия, двух замечательных, очень вежливых, очень красивых русских девушек из города Ломоносовска. Ах, какие девушки! Но Андрей прошёл мимо старшины.
«Нет, без Яши мне Николая не найти. Яша был прав, нет у меня способностей детектива».
Из Киндли Андрей вернулся в гостиницу. Освежился под душем и пошёл в кино. Решил ждать Яшу. А пока никаких самостоятельных действий.
Тернюк мог ошибиться, – может быть, Бура сопровождал не оперативник. Хотя Тернюк – пройдоха, он отлично видит. Надо улетать из Сухуми. Куда? Есть одно резервное местечко. Но явиться туда без предупреждения нельзя. Ни почте, ни телефону доверять нельзя. Отправиться туда должна Илона. Только она. Вызвать её в Сухуми? Её увидит Курбский, сейчас ему доверяться глупо. На даче «Лотос» находится Кутин, мнимый супруг Илоны, и его не мешает остерегаться. Но что поделаешь. Правда, в семь утра, когда Илона пользуется ультрафиолетовыми лучами, Кутин наверняка ещё спит. Джейран отправился на виллу Голицыной с расчетом к девяти утра вернуться в Сухуми.
Джейран, давая поручение Илоне, точно знал, кого может увлечь эффектная красота и её мнимая интригующая биография. Шеф корпорации тщательно изучал каждого, знал о его грешках и на что падок объект действий Илоны: кто нечестно строит богатую дачу на имя близкого родственника, кто азартно поигрывает на ипподроме, в карты, и часто проигрывает. Кто украдкой в служебное и не служебное время катит к возлюбленной с дорогими подарками и, главное, кто через посредников собирает дань с магазинов, торговых баз, палаток, ресторанов, столовых, буфетов. Кому везут долю иные коммерческие директора фабрик, мясокомбинатов, холодильников, рыбных промыслов, лесных торгов. Знал, кто не берет взяток, но тщеславен, самовлюблен, кого Илона может увлечь наигранным вниманием к нему. С самовлюбленными и тщеславными лучше всего иметь дело: во-первых, они выполняют просимое Илоной без вознаграждения. Во-вторых, их реже привлекают к ответственности, самое большое – назовут ротозеем. А Илона остается вне внимания прокуратуры.
– Что вас привело на «Лотос»? – спросила Илона, не глядя на присевшего на гальку Джейрана.
Глава корпорации швырнул в море камушек и прищурился. Небесные глазки чуть побелели – ему не по душе оказался тон помощницы.
– Вам надо лететь в Москву.
– Мы условились: больше никаких поручений.
– Полетите. Даже без вознаграждения. Если не хотите, чтобы «Лотос», квартира на Бронной и прочее досталось вашему Кутину. Всё ведь на его имя? Не так ли?
– Вас это не касается.
– Бросьте… Полетите в Москву, а оттуда в Загорск. Вручите мое письмо одному лицу. Лицо духовное. Через некоторое время придёте к нему за ответом. Он скажет. Я вам позвоню в Москву, ответ передадите мне.
– Ни сегодня, ни завтра я лететь не могу.
– Ждёте вашего сизого голубя, ленинградского певца?
– Хотя бы.
– Кутина оставьте здесь.
– Вы – удав.
– Тем более, надо слушаться.
– За чей счёт поездка?
– Вот это другой разговор. Расчет в Москве. Улетайте сегодня. Сизый голубь не прилетит.
– Вы что-нибудь знаете?
– Он не стоит вас. Это не комплимент.
Джейран угадал: сизый голубь не прилетел. Илона велела кривой Моте укладывать чемоданы. Кутин, безмолвный муж (по паспорту), опрометчиво обмолвился, не нашёл ли сизый голубь иную голубку.
– Мотя! – ровно, спокойно позвала Илона.
Мотя, по характеру и железным плечам – вышибала, не спеша подошла к доценту и дважды отхлестала его по щекам.
– Белое платье положить? – тоже ровно, спокойно спросила Мотя, закончив экзекуцию.
– Не надо.
Битый доцент отвернулся к окну. Безнадежно вздохнул. «Значит, Илона скоро вернется в Сухуми». Кутин, трепеща, молился – пусть всевышний даст указание Илоне, чтобы она оставила его здесь. Хотя бы на недельку обрести свободу и независимость.
Академик Петрищев, директор научно-экспериментального института, позволил бы себя назвать тупицей, но продолжал бы восклицать: «Не верю!» Он ли не знает доцента Виталия Васильевича Кутина, человека независимо принципиального, без тени угодничества.
Вот Кутин поднимается по широкой белой лестнице, строгий и непроницаемый… Никто не замечает невзрачность его фигуры, – по институту шествует Наполеон. Точная лексика, фраза отшлифована, безапелляционна. Уважаемый личным составом доцент аккуратен, пунктуален и верен слову.
Мог ли академик Петрищев поверить, что кривоглазая баба хлещет секретаря ученого совета по щекам и он во время расправы стоит руки по швам.
Боготворила Кутина одна лишь особа – влюбленная в доцента глуповатая немолодая девица, лаборантка Шура Ягодова. В её комнате в Химках Кутин в вольное для него время приходил в себя, пил кофе и играл на скрипке.
– Вы остаетесь в «Лотосе», – бросила Илона. – Вот список, что должен сделать садовник и столяр. «Шевроле» не пользоваться. В Сухуми не показываться.
– А если прилетит… Сергей Михайлович? Илона вспыхнула. А вдруг в самом деле? Может быть, даже в час её вылета в Москву? Сизый голубь любит неожиданности.
– Мчитесь в Адлер, пусть аэропорт радирует мне. Одновременно шлите телеграмму в Ленинград, гостиницу «Европейская».
– В аэропорт можно на «шевроле»?
– Да.
Кутин доставил Илону и кривую Мотю в аэропорт Адлер.
* * *
Сказав Полонскому: «Еду в Евпаторию отдыхать с мамой», Ляля направилась в Сухуми в сопровождении молодого капитана сейнера, успешно, со значительной премией завершившего лов белухи у острова Диксон. Отказываться от такого спутника просто смешно.Около часу дня, ожидая Яшу в Сухуми в районе памятника Лакобе, Полонский прогуливался по пустынной аллее Ботанического парка. И – о, неожиданная встреча! Навстречу шла Ляля и рядом капитан сейнера. Ляля над чем-то громко засмеялась, обоими кулачками толкнула моряка в грудь и пустилась наутек. И… увидела Андрея. Автоматически стрельнула глазами и, состроив мину возмущённой невинности, приблизилась к Полонскому.
– В чем дело? – укоряюще строго, но тихо спросила Ляля. – Что ты делаешь в Сухуми?
– Изучаю флору. А ты что делаешь?
– Вы что, пьяны? – вызывающе насмешливо произнесла Ляля с расчетом, чтобы её слышал капитан.
Капитан поспешил к нахалу, приставшему к его подруге.
– Привет от мамы, – не менее выразительно произнес Андрей. – Мама удивлена, почему ты не пишешь. Салют!
Ляля хотела дать понять капитану, что этот парень в светлом костюме обознался, она его совершенно не знает, но… реплика Андрея на секунду смутила её. На одну секунду.
– Пойдём, Серёженька, терпеть не могу пьяных.
За спиной Андрея, удаляясь к выходу, хохотали Ляля и Сереженька. Андрей прошёл шагов пятьдесят, пожал плечами и нервно провозгласил: «Дурак!» Еще пятьдесят шагов – и рассмеялся. Весело. С легкой душой. Ну не смешно ли: вышла из положения – объявила его пьяным.
Общеизвестно: мучительные терзания, печаль влюбленного – плод сомнений. На эту нехитрую тему написано полмиллиона романов. Сомнений нет – Ляля развеяла туманную завесу. Выглянуло яркое солнце. Андрей шагал твердо, энергично. Куда? Неважно. Что это? Управление милиции города Сухуми. Еще никогда Андрей Полонский не чувствовал столь неуемную потребность действовать. Вошёл в управление милиции.
Любезный старший лейтенант выслушал Полонского.
– Хотите найти Николая Мухина? Хорошее дело. Но я, дорогой, в Сухуми работаю недавно. Я слышал, в Абхазии воспитали много русских мальчиков и девочек. Наверное, у Николая теперь другая фамилия. Надо спросить местных товарищей… Я запишу. Вы заходите. Наведём справку.
Вошёл старшина-абхазец. О, в селе Киндли есть один русский парень, кажется, его зовут Николай. Там его каждый знает. Это недалеко – пятьдесят километров. Можно добраться на рейсовом автобусе.
Андрей поблагодарил и, не откладывая, поспешил на автобусную станцию. На его счастье, в сторону Киндли отправлялось такси с двумя пассажирами. Двое абхазцев предложили Андрею следовать в компании. Машина понеслась вдоль берега.
– Вот здесь, в этих домах, – показал один из спутников, – живут негры, это их поселок. Много, очень много лет живут. Говорят только по-абхазски.
– Как они попали сюда? – спросил Андрей.
– Рассказывают, когда-то их везли в неволю, они захватили корабль и приплыли сюда. Многие уже мало похожи на негров.
Киндли. Андрей сошёл. У дороги белое здание сельсовета и правления колхоза. Под навесом лущили кукурузу на Семёна. И тут же Андрей узнал, что русского парня зовут Геннадием. Недавно к нему приезжал отец. Сейчас Геннадий служит в армии.
Андрей погулял по холмистым улицам, с удовлетворением отметил новые дома, отличные сады. Жители одеты по-городскому. Много машин… Цветёт Абхазия. И не такая уж она маленькая.
«Если по такому методу искать Николая, придётся исколесить всю страну. И месяца не хватит», – пришёл к выводу Андрей.
На попутном грузовике вернулся в Сухуми. Когда Андрей оставил комнату дежурного милиции, он во дворе заметил двух работников милиции, осматривающих мотоцикл с коляской. Спиной к Андрею стоял пожилой старшина-абхазец, начинавший службу более четверти века назад. Спроси его Андрей о Николае Мухине, старшина обстоятельно рассказал бы ему, что позавчера он заезжал в село Акуа, мало того, заходил к Алиасу Эшба, видел Николая Мухина-Эшба и лично приветствовал гостей Анатолия, двух замечательных, очень вежливых, очень красивых русских девушек из города Ломоносовска. Ах, какие девушки! Но Андрей прошёл мимо старшины.
«Нет, без Яши мне Николая не найти. Яша был прав, нет у меня способностей детектива».
Из Киндли Андрей вернулся в гостиницу. Освежился под душем и пошёл в кино. Решил ждать Яшу. А пока никаких самостоятельных действий.
МИРНЫЕ ПЕРЕГОВОРЫ ОКОНЧЕНЫ
Яша Сверчок вошёл в киевскую городскую прокуратуру.
Студентам юридического института присуще чувство юмора. К сожалению, профессия прокурора, следователя часто гасит это светлое качество. И неудивительно, если приходится изо дня в день копаться в неблаговидных делах аферистов, мошенников, хапуг, мерзавцев всех рангов и прочей человеческой дряни. До юмора ли!
Яшу принял усталый прокурор с выжидательным взглядом.
– Я хочу совершить антиобщественный, вернее, антигосударственный поступок.
– Только собираетесь совершить?
– Да.
– Тогда вы обратились по адресу.
Прокурор пытливо посмотрел на Яшу. За время его десятилетней практики подобного посетителя он ещё не принимал.
– Давайте посоветуемся, – добавил прокурор.
– Затем и пришёл.
Яша лаконично изложил, зачем он прибыл в Киев и с какой целью стремится в Сухуми. Но так как денег не хватает, он решил пробраться без билета – зайцем. Упомянул и о телеграмме на адрес гетмана.
– Покажите телеграмму, – оживился прокурор.
– Могу. И даже телеграфистку, доставившую её. Она в приёмной.
Прокурор охотно и весело изучал адрес и текст телеграммы.
– Сперва я подумал, что вы…
– Ненормальный, – быстро уточнил Яша.
– Еще бы! Зовите девушку.
Вошла Зося Грай. Очаровательная, с ясными глазами, как дождевые капли на солнечном цветке. Прокурор, слушая обоих, смеялся, как обыкновенный гражданин.
– Ребята, будь у меня деньги, не задумываясь, дал бы их вам в кредит, даже без ведома жены. Вот что, товарищ Сверчок, отправляйтесь ко второй супруге вашего дяди и попробуйте вернуть долг… Потом зайдете, ко мне. Если она не даст вам следуемые вашей матери деньги… будем думать, что делать. Телеграмма, если не возражаете, останется у меня. Я её верну вам. Так или иначе, до Сухуми вы долетите.
Яша и Зося ушли. Телеграмма на адрес Богдана Хмельницкого доставила работникам прокуратуры жизнерадостные минуты, им особенно приятно было столкнуться с молодыми людьми с чистой душой… Именно таким они посвящают свою нелегкую борьбу с мерзостью.
По совету прокурора Яше сопутствовала решительная Зося. Поднялись на третий этаж. Позвонили. Нет ответа. Еще раз позвонили. Дверь открыл явно встревоженный парень.
– Вам кого?
– Жену Петра Елизаровича. Я его племянник, сын Романа Елизаровича.
Парень нерешительно впустил гостей. Яша заметил, на стильной ужгородской мебели, начиная с зеркальной вешалки, висели крайне несовместимые с их стилем аляповатые ярлычки прокуратуры.
– Что говорить, шикарно жил мой дядя, – без грусти заметил Яша. – Но меня интересует тётя. Извините, вы сын супруги Петра Елизаровича?
– Нет. Я дальний родственник Ольги Григорьевны. Студент.
– Ольга Григорьевна супруга дяди?
– Да. Здесь я вроде сторожа. Ольга Григорьевна находится у своей матери. Правда, я не должен был вам говорить… Но раз вы племянник… Хотите чаю?
– Хотим.
– Извините, у меня только булка и кусок домашнего копченого сала. Я из Богуслава. Мне из дому присылают.
– Я что-нибудь куплю, – сказала Зося. И моментально очутилась на лестнице.
– Твой дальний и мой близкий родственник, Пётр Сверчок, вор, мошенник. Это проверено. Понял?
– И я так думаю. Жили как графы.
– Тебя зовут…
– Леней.
– А меня Яшей.
– Я бы перешёл в общежитие, но нет мест.
– Перейдёшь. Со временем.
Вернулась Зося. Принесла всякой всячины. Заварила чай, поставила стаканы. Сели за стол и стали обсуждать шансы на золотые медали киевской футбольной команды «Динамо». В кино решили идти втроем. После кино Леня их привел к дому, где притаилась дядина супруга, и разъяснил, как войти.
Яша позвонил два раза. Дверь открыла мать Ольги Григорьевны. Сверчок безмолвно и решительно миновал общий коридор коммунальной квартиры с бабушкиными сундуками у стен, висевшие на костылях велосипеды, персональные электросчетчики.
Мать второй супруги дяди Пети, остроносая старуха, вызывающе настороженно смотрела на Яшу.
– Где ваша комната? – не дал ей опомниться Яша.
– Вот.
Яша открыл дверь и увидел жену дяди Пети – достаточно пышную, с недобрым взглядом брюнетку. Общий вид – ощетинившаяся сытая кошка.
– Я сын Романа Елизаровича, брата вашего мужа.
– Вы Яша?
– Да.
– Садитесь. Надолго приехали?
– Нет. Я к вам по делу. Хочу получить долг. Вы, конечно, знаете, что ваш муж взял у моей матери деньги?
– Не знаю. Много?
Яша назвал сумму. Вторая супруга дяди отлично знала о долге. Мало того, ещё в позапрошлом году супруг поручил ей отправить половину долга матери Яши. По почте. Ольга Григорьевна сказала мужу, что отправила, но деньги утаила. О второй половине супруги дружно не вспоминали, хотя на сберкнижки (на предъявителя) вносились крупные суммы от всяких автотранспортных махинаций. Книжка хранилась у родственников, а контрольные талоны в тайнике.
– Прошу вернуть долг, – сказал Яша.
– Откуда же я возьму такую сумму?
– Ты что пришёл? Не знаешь, какое у нас горе? Нашёл время, – вмешалась теща дяди Пети.
– Если вы не вернёте, я пойду к прокурору.
– На родного дядю пойдешь доносить?! – взвизгнула старуха.
– Мать и сестра в Перми. Живут на чужой квартире. Поняли? И я не погляжу на человека, который ограбил их, двух тружениц.
Старуха театрально била себя кулаками по голове.
– Шибенник! Бандит! Выродок! – крестила она Яшу.
– Мирные переговоры окончены.
Яша встал. Старуха схватила табуретку.
– Погодите, мама, – отняла табуретку Ольга Григорьевна. – Вот что, Яша… Я могу, просто так, как родственнику, кое-что дать вам.
– Я не проситель. Я пришёл требовать то, что нам следует.
Супруга дяди Пети помедлила. Утерла слезу.
– У меня есть друзья, попробую одолжить… но не всю сумму. Сделаю ради Петра, чтобы люди не думали…
– Всю сумму. И ни рубля меньше. Иначе я потребую очную ставку с дядей, думаю, что он признает долг.
Супруга дяди растерялась: муж узнает, что она утаила деньги. К тому же очная ставка. Прокурор заинтересуется, для чего подследственному срочно понадобились деньги. Ей не хотелось очной ставки мужа с Яшей.
– Я достану. Но как я вручу вам… Яша, вы не подведёте меня?
– А зачем? – строго сказал Яша.
Условились; завтра ровно в двенадцать дня Ольга Григорьевна вручит Яше всю сумму в метро «Университет».
Старуха не прерывала проклятий в адрес «висельника».
– Имейте в виду, в десять минут первого я уйду, ждать не стану, – сказал Яша и вышел из комнаты.
Ровно в двенадцать дядина супруга на перроне метро сунула Яше пакетик и молниеносно скрылась в вагоне. Яша зашёл в подъезд дома и пересчитал деньги. Не хватало ста рублей (новыми деньгами).
– Дрянь остается дрянью, – заключил Яша.
Студентам юридического института присуще чувство юмора. К сожалению, профессия прокурора, следователя часто гасит это светлое качество. И неудивительно, если приходится изо дня в день копаться в неблаговидных делах аферистов, мошенников, хапуг, мерзавцев всех рангов и прочей человеческой дряни. До юмора ли!
Яшу принял усталый прокурор с выжидательным взглядом.
– Я хочу совершить антиобщественный, вернее, антигосударственный поступок.
– Только собираетесь совершить?
– Да.
– Тогда вы обратились по адресу.
Прокурор пытливо посмотрел на Яшу. За время его десятилетней практики подобного посетителя он ещё не принимал.
– Давайте посоветуемся, – добавил прокурор.
– Затем и пришёл.
Яша лаконично изложил, зачем он прибыл в Киев и с какой целью стремится в Сухуми. Но так как денег не хватает, он решил пробраться без билета – зайцем. Упомянул и о телеграмме на адрес гетмана.
– Покажите телеграмму, – оживился прокурор.
– Могу. И даже телеграфистку, доставившую её. Она в приёмной.
Прокурор охотно и весело изучал адрес и текст телеграммы.
– Сперва я подумал, что вы…
– Ненормальный, – быстро уточнил Яша.
– Еще бы! Зовите девушку.
Вошла Зося Грай. Очаровательная, с ясными глазами, как дождевые капли на солнечном цветке. Прокурор, слушая обоих, смеялся, как обыкновенный гражданин.
– Ребята, будь у меня деньги, не задумываясь, дал бы их вам в кредит, даже без ведома жены. Вот что, товарищ Сверчок, отправляйтесь ко второй супруге вашего дяди и попробуйте вернуть долг… Потом зайдете, ко мне. Если она не даст вам следуемые вашей матери деньги… будем думать, что делать. Телеграмма, если не возражаете, останется у меня. Я её верну вам. Так или иначе, до Сухуми вы долетите.
Яша и Зося ушли. Телеграмма на адрес Богдана Хмельницкого доставила работникам прокуратуры жизнерадостные минуты, им особенно приятно было столкнуться с молодыми людьми с чистой душой… Именно таким они посвящают свою нелегкую борьбу с мерзостью.
По совету прокурора Яше сопутствовала решительная Зося. Поднялись на третий этаж. Позвонили. Нет ответа. Еще раз позвонили. Дверь открыл явно встревоженный парень.
– Вам кого?
– Жену Петра Елизаровича. Я его племянник, сын Романа Елизаровича.
Парень нерешительно впустил гостей. Яша заметил, на стильной ужгородской мебели, начиная с зеркальной вешалки, висели крайне несовместимые с их стилем аляповатые ярлычки прокуратуры.
– Что говорить, шикарно жил мой дядя, – без грусти заметил Яша. – Но меня интересует тётя. Извините, вы сын супруги Петра Елизаровича?
– Нет. Я дальний родственник Ольги Григорьевны. Студент.
– Ольга Григорьевна супруга дяди?
– Да. Здесь я вроде сторожа. Ольга Григорьевна находится у своей матери. Правда, я не должен был вам говорить… Но раз вы племянник… Хотите чаю?
– Хотим.
– Извините, у меня только булка и кусок домашнего копченого сала. Я из Богуслава. Мне из дому присылают.
– Я что-нибудь куплю, – сказала Зося. И моментально очутилась на лестнице.
– Твой дальний и мой близкий родственник, Пётр Сверчок, вор, мошенник. Это проверено. Понял?
– И я так думаю. Жили как графы.
– Тебя зовут…
– Леней.
– А меня Яшей.
– Я бы перешёл в общежитие, но нет мест.
– Перейдёшь. Со временем.
Вернулась Зося. Принесла всякой всячины. Заварила чай, поставила стаканы. Сели за стол и стали обсуждать шансы на золотые медали киевской футбольной команды «Динамо». В кино решили идти втроем. После кино Леня их привел к дому, где притаилась дядина супруга, и разъяснил, как войти.
Яша позвонил два раза. Дверь открыла мать Ольги Григорьевны. Сверчок безмолвно и решительно миновал общий коридор коммунальной квартиры с бабушкиными сундуками у стен, висевшие на костылях велосипеды, персональные электросчетчики.
Мать второй супруги дяди Пети, остроносая старуха, вызывающе настороженно смотрела на Яшу.
– Где ваша комната? – не дал ей опомниться Яша.
– Вот.
Яша открыл дверь и увидел жену дяди Пети – достаточно пышную, с недобрым взглядом брюнетку. Общий вид – ощетинившаяся сытая кошка.
– Я сын Романа Елизаровича, брата вашего мужа.
– Вы Яша?
– Да.
– Садитесь. Надолго приехали?
– Нет. Я к вам по делу. Хочу получить долг. Вы, конечно, знаете, что ваш муж взял у моей матери деньги?
– Не знаю. Много?
Яша назвал сумму. Вторая супруга дяди отлично знала о долге. Мало того, ещё в позапрошлом году супруг поручил ей отправить половину долга матери Яши. По почте. Ольга Григорьевна сказала мужу, что отправила, но деньги утаила. О второй половине супруги дружно не вспоминали, хотя на сберкнижки (на предъявителя) вносились крупные суммы от всяких автотранспортных махинаций. Книжка хранилась у родственников, а контрольные талоны в тайнике.
– Прошу вернуть долг, – сказал Яша.
– Откуда же я возьму такую сумму?
– Ты что пришёл? Не знаешь, какое у нас горе? Нашёл время, – вмешалась теща дяди Пети.
– Если вы не вернёте, я пойду к прокурору.
– На родного дядю пойдешь доносить?! – взвизгнула старуха.
– Мать и сестра в Перми. Живут на чужой квартире. Поняли? И я не погляжу на человека, который ограбил их, двух тружениц.
Старуха театрально била себя кулаками по голове.
– Шибенник! Бандит! Выродок! – крестила она Яшу.
– Мирные переговоры окончены.
Яша встал. Старуха схватила табуретку.
– Погодите, мама, – отняла табуретку Ольга Григорьевна. – Вот что, Яша… Я могу, просто так, как родственнику, кое-что дать вам.
– Я не проситель. Я пришёл требовать то, что нам следует.
Супруга дяди Пети помедлила. Утерла слезу.
– У меня есть друзья, попробую одолжить… но не всю сумму. Сделаю ради Петра, чтобы люди не думали…
– Всю сумму. И ни рубля меньше. Иначе я потребую очную ставку с дядей, думаю, что он признает долг.
Супруга дяди растерялась: муж узнает, что она утаила деньги. К тому же очная ставка. Прокурор заинтересуется, для чего подследственному срочно понадобились деньги. Ей не хотелось очной ставки мужа с Яшей.
– Я достану. Но как я вручу вам… Яша, вы не подведёте меня?
– А зачем? – строго сказал Яша.
Условились; завтра ровно в двенадцать дня Ольга Григорьевна вручит Яше всю сумму в метро «Университет».
Старуха не прерывала проклятий в адрес «висельника».
– Имейте в виду, в десять минут первого я уйду, ждать не стану, – сказал Яша и вышел из комнаты.
Ровно в двенадцать дядина супруга на перроне метро сунула Яше пакетик и молниеносно скрылась в вагоне. Яша зашёл в подъезд дома и пересчитал деньги. Не хватало ста рублей (новыми деньгами).
– Дрянь остается дрянью, – заключил Яша.
ВЫ, МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК, КАЖЕТСЯ, ЧЕМ-ТО НЕДОВОЛЬНЫ?
Андрей Полонский насыщался морем, солнцем и независимостью.
Если бы кто-нибудь спросил его: чем вы недовольны? – он ответил бы: общественным питанием. Он обедал в кафе, в столовых, в молочных, – везде одинаково невкусно. Единственное блюдо во всем Сухуми не вызывало внутреннего протеста – горячие хачипури в невзрачном кафе напротив кино «Апсны».
Ресторан при гостинице, конечно, перворазрядный. Не очень свежие скатерти, не очень любезные официанты, не очень мощный чад из кухни, нормально невкусные и ненормально дорогие блюда.
Клиенты ресторанов если уж выходят из себя и письменно жалуются, то, как правило, на затяжное обслуживание. Реже на обсчёт. И почти никогда на качество.
Кто в ресторане первого разряда обращает внимание на вкус блюд? Главное – тяпнуть. Кто проверяет ресторанный счёт? Разве что честный командированный, проглотивший комплексный обед от двух до четырех дня.
Андрей вошёл в зал ресторана. Убедился – всё как положено. Легкий кухонный чад, папиросный дым, угрюмые супруги-курортники, несколько «стильных» пар, пытающихся веселиться, и… всегда чем-то раздражённые официанты. Андрей сел и увидел…
У окна в укромном месте сидел его шеф, начальник лесотехнического управления Панков. За его столиком ещё двое: несколько раз посещавший Ломоносовск представитель одного из украинских «Межколхозстроев» – Тернюк и симпатичная молодая женщина.
Панков и Тернюк? Что у них общего? Властный, неразговорчивый Панков и Тернюк – малограмотный, бойкий, нагловатый толкач? А дама? Она, очевидно, в ресторане впервые. Смущаясь, неловко сидит за столом. Ну конечно, Полонский вспомнил, она работает на ломоносовской тарозаготовительной базе.
Тернюк развалился на стуле, галстук съехал набок, лицо вспотевшее, глаза самодовольные… Командует официанткой он.
Что это? Случайная встреча? Полонский пересел за другой столик, чтобы его не заметили ни Панков, ни Тернюк. На их столике коньяк, шампанское, фрукты… Официантка оказывает им заметное уважение. Молодая женщина чувствует себя стесненно, украдкой следит, не обращают ли на неё внимание сидящие за соседними столиками. Говорит не умолкая Тернюк, смешивая русские и украинские слова. Время от времени выразительно подтягивает брюки. Держит себя как купец, угощающий приказчиков.
Так и есть – счёт оплачивает Тернюк. Что-то сказал официантке, очевидно не очень изысканное. Официантка не ответила, даже не взглянула на хамоватого клиента.
Панков пил чёрный кофе, Тернюк, чтобы не пропадало, допивал коньяк. Молодая женщина ела пломбир. Полонский (имея в виду не очень мощную сумму денег, хранимую им на аккредитиве) заказал скромную отбивную и бутылку пива. В ожидании пива стал изучать посетителей. И опять неожиданное видение. Ляля! Но не с тем кавалером, который сопровождал её в Ботаническом. С молодым грузином. Элегантным, высокомерным, снисходительным. Ляля смеялась. Танцевала. Топчась на одном месте в воображаемом танце, Ляля заметила Полонского, его улыбку. Не укоряющую, не презирающую, не ревнивую… Полонский торжествовал: как ему повезло. Чуть-чуть не женился на Ляле. Нет, теперь он долго не влюбится. Теперь он обстрелянный.
Ляля, вернувшись к столику, извинилась перед своим кавалером и подошла к Полонскому. Андрей встал. Учтиво, ласково улыбнулся. Ляля воспрянула духом. Он не сердится, он любит её по-прежнему.
– Ты надолго? – кокетливо стрельнув чудными глазами, спросила Ляля.
– На днях уезжаю. Получил назначение на Южный Сахалин. Я, собственно говоря, здесь по делу.
– Южный Сахалин? Там же очень холодно.
– Точь-в-точь климат Сухуми.
– Что за фантазия уезжать так далеко?
– Что за фантазия заявлять – еду в Евпаторию с мамой?
– Так получилось.
– И у меня так получилось.
– Значит, уезжаешь?
– Непременно.
– Извини, меня ждут.
– О, пожалуйста.
К выходу, не замечая Полонского, шли Панков, Тернюк и симпатичная молодая женщина. Тернюк манерно расставил руки, полагая, что именно так ходят глубоко интеллигентные люди.
Андрей вышёл на улицу. Как хорошо дышится. Дождик окропил магнолии, они блестели, словно покрытые лаком.
Как бы ожидая кого-то, над морем стояла луна. Тернюк громко убеждал молодую женщину.
– Нет, нет. Мне пора в дом отдыха. Нет, ни за что.
Панков что-то сказал. Тернюк подошёл к шофёру легковой машины. Два слова. Шофёр кивнул головой. Первой уселась молодая женщина. И тут, Андрей отлично видел, как Тернюк, чуть отвернувшись, достал из кармана деньги и сунул в пиджак Панкова пачку хрустящих купюр. Машина укатила. Тернюк подтянул брюки, вытер пот, застегнул пиджак и лениво, как сытый зверь, пошёл по набережной, где увидел на скамье Джейрана.
– Жульё! Я вам покажу! – внятно произнес Андрей.
– Вы, молодой человек, кажется чем-то недовольны? – услышал Полонский у подъезда гостиницы незнакомый голос.
– Да. Недоволен. Наличием чрезмерного количества неподозреваемых, но истых жуликов, – выпалил Андрей.
– Согласен. Стоит быть недовольным.
Рядом с Андреем стоял седоватый, крепкий на вид человек в сером костюме.
– И вы намерены, как я понял, бороться с ними? Да, сперва позвольте представиться, – руководитель экспедиции… Океанограф… Ну и конечно профессор… Вардецкий, Николай Николаевич.
Андрей назвал себя.
– Очень приятно было услышать столь гневные слова. После них я не мог не заговорить с вами.
Профессор Вардецкий и инженер Полонский гуляли по берегу до поздней ночи.
– Я враг назиданий и поучений, особенно в адрес молодых людей, – на прощание сказал Николай Николаевич. – Но вам, Андрей, скажу: ничто так не создает подлинного человека, как борьба… Вечная борьба со всем, что унижает человеческое достоинство. Боритесь, Андрей. Впрочем, задолго до меня это убедительно изложил Карл Маркс.
Если бы кто-нибудь спросил его: чем вы недовольны? – он ответил бы: общественным питанием. Он обедал в кафе, в столовых, в молочных, – везде одинаково невкусно. Единственное блюдо во всем Сухуми не вызывало внутреннего протеста – горячие хачипури в невзрачном кафе напротив кино «Апсны».
Ресторан при гостинице, конечно, перворазрядный. Не очень свежие скатерти, не очень любезные официанты, не очень мощный чад из кухни, нормально невкусные и ненормально дорогие блюда.
Клиенты ресторанов если уж выходят из себя и письменно жалуются, то, как правило, на затяжное обслуживание. Реже на обсчёт. И почти никогда на качество.
Кто в ресторане первого разряда обращает внимание на вкус блюд? Главное – тяпнуть. Кто проверяет ресторанный счёт? Разве что честный командированный, проглотивший комплексный обед от двух до четырех дня.
Андрей вошёл в зал ресторана. Убедился – всё как положено. Легкий кухонный чад, папиросный дым, угрюмые супруги-курортники, несколько «стильных» пар, пытающихся веселиться, и… всегда чем-то раздражённые официанты. Андрей сел и увидел…
У окна в укромном месте сидел его шеф, начальник лесотехнического управления Панков. За его столиком ещё двое: несколько раз посещавший Ломоносовск представитель одного из украинских «Межколхозстроев» – Тернюк и симпатичная молодая женщина.
Панков и Тернюк? Что у них общего? Властный, неразговорчивый Панков и Тернюк – малограмотный, бойкий, нагловатый толкач? А дама? Она, очевидно, в ресторане впервые. Смущаясь, неловко сидит за столом. Ну конечно, Полонский вспомнил, она работает на ломоносовской тарозаготовительной базе.
Тернюк развалился на стуле, галстук съехал набок, лицо вспотевшее, глаза самодовольные… Командует официанткой он.
Что это? Случайная встреча? Полонский пересел за другой столик, чтобы его не заметили ни Панков, ни Тернюк. На их столике коньяк, шампанское, фрукты… Официантка оказывает им заметное уважение. Молодая женщина чувствует себя стесненно, украдкой следит, не обращают ли на неё внимание сидящие за соседними столиками. Говорит не умолкая Тернюк, смешивая русские и украинские слова. Время от времени выразительно подтягивает брюки. Держит себя как купец, угощающий приказчиков.
Так и есть – счёт оплачивает Тернюк. Что-то сказал официантке, очевидно не очень изысканное. Официантка не ответила, даже не взглянула на хамоватого клиента.
Панков пил чёрный кофе, Тернюк, чтобы не пропадало, допивал коньяк. Молодая женщина ела пломбир. Полонский (имея в виду не очень мощную сумму денег, хранимую им на аккредитиве) заказал скромную отбивную и бутылку пива. В ожидании пива стал изучать посетителей. И опять неожиданное видение. Ляля! Но не с тем кавалером, который сопровождал её в Ботаническом. С молодым грузином. Элегантным, высокомерным, снисходительным. Ляля смеялась. Танцевала. Топчась на одном месте в воображаемом танце, Ляля заметила Полонского, его улыбку. Не укоряющую, не презирающую, не ревнивую… Полонский торжествовал: как ему повезло. Чуть-чуть не женился на Ляле. Нет, теперь он долго не влюбится. Теперь он обстрелянный.
Ляля, вернувшись к столику, извинилась перед своим кавалером и подошла к Полонскому. Андрей встал. Учтиво, ласково улыбнулся. Ляля воспрянула духом. Он не сердится, он любит её по-прежнему.
– Ты надолго? – кокетливо стрельнув чудными глазами, спросила Ляля.
– На днях уезжаю. Получил назначение на Южный Сахалин. Я, собственно говоря, здесь по делу.
– Южный Сахалин? Там же очень холодно.
– Точь-в-точь климат Сухуми.
– Что за фантазия уезжать так далеко?
– Что за фантазия заявлять – еду в Евпаторию с мамой?
– Так получилось.
– И у меня так получилось.
– Значит, уезжаешь?
– Непременно.
– Извини, меня ждут.
– О, пожалуйста.
К выходу, не замечая Полонского, шли Панков, Тернюк и симпатичная молодая женщина. Тернюк манерно расставил руки, полагая, что именно так ходят глубоко интеллигентные люди.
Андрей вышёл на улицу. Как хорошо дышится. Дождик окропил магнолии, они блестели, словно покрытые лаком.
Как бы ожидая кого-то, над морем стояла луна. Тернюк громко убеждал молодую женщину.
– Нет, нет. Мне пора в дом отдыха. Нет, ни за что.
Панков что-то сказал. Тернюк подошёл к шофёру легковой машины. Два слова. Шофёр кивнул головой. Первой уселась молодая женщина. И тут, Андрей отлично видел, как Тернюк, чуть отвернувшись, достал из кармана деньги и сунул в пиджак Панкова пачку хрустящих купюр. Машина укатила. Тернюк подтянул брюки, вытер пот, застегнул пиджак и лениво, как сытый зверь, пошёл по набережной, где увидел на скамье Джейрана.
– Жульё! Я вам покажу! – внятно произнес Андрей.
– Вы, молодой человек, кажется чем-то недовольны? – услышал Полонский у подъезда гостиницы незнакомый голос.
– Да. Недоволен. Наличием чрезмерного количества неподозреваемых, но истых жуликов, – выпалил Андрей.
– Согласен. Стоит быть недовольным.
Рядом с Андреем стоял седоватый, крепкий на вид человек в сером костюме.
– И вы намерены, как я понял, бороться с ними? Да, сперва позвольте представиться, – руководитель экспедиции… Океанограф… Ну и конечно профессор… Вардецкий, Николай Николаевич.
Андрей назвал себя.
– Очень приятно было услышать столь гневные слова. После них я не мог не заговорить с вами.
Профессор Вардецкий и инженер Полонский гуляли по берегу до поздней ночи.
– Я враг назиданий и поучений, особенно в адрес молодых людей, – на прощание сказал Николай Николаевич. – Но вам, Андрей, скажу: ничто так не создает подлинного человека, как борьба… Вечная борьба со всем, что унижает человеческое достоинство. Боритесь, Андрей. Впрочем, задолго до меня это убедительно изложил Карл Маркс.
А МЫ ТУТ ПРИ ЧЁМ?
Катя и её спутники сошли в Москве. В тот же день выехали в Ярославль. Будущий следователь Б. Турбина решила разыскать себя по собственному следу, начиная с ярославских детских домов.