Эдуард Хруцкий. Осень в Сокольниках

   Калугин понимал его. У него тоже были любимые вещи. У его приятеля висела картина Нестерова «Соперницы». Игорь, приезжая к нему, мог часами сидеть и смотреть на нее, находя все новые и новые детали.
   — Не желаете ли чаю, Игорь Владимирович?
   — Если это вас не затруднит, Борис Львович.
   — Тогда прошу на кухню, по-простому.
   Они сидели за массивным дубовым столом и пили чай. Кухня поражала своими размерами. Такие нынче сохранились не во всех старых домах.
   — Гостей принимаю на кухне, — посетовал Патрушев, — коллекция. Остальные комнаты для меня стали музеем.
   «Мне бы его заботы», — подумал Калугин.
   — Игорь Владимирович, — продолжал Патрушев, — а я ведь знаю, зачем вы ко мне пришли.
   — Желание посмотреть Лимарева исключаем? — Калугин хитро прищурился.
   — Исключаю. Вам его не смотреть, а искать надо.
   — Надо, Борис Львович. Информация у вас прекрасная.
   — Так мирок-то наш узкий. Сколько в стране серьезных собирателей. Раз, два и обчелся. Только ко мне вы пришли напрасно. Не ведомо мне об этом деле ничего.
   — А может, Борис Львович, подумаете, вдруг какую зацепочку и найдем?
   — Вы мою крепость видели? Так-то. Я ее не так давно соорудил. Лет пять назад. А почему? Молчите? Так я вам скажу. Именно в это время и появились люди, которых весьма заинтересовали предметы старины. Их начали скупать. Более того, начали отправлять за границу…
   — Борис Львович, — перебил его Калугин, — мне, как никому другому, это известно.
   — Понимаю. Простите, что читаю вам популярную лекцию.
   — Борис Львович, я же за другим пришел. Вы в вашем профсоюзе человек уважаемый и информированный. Есть же какие-то слухи, предположения, мне интересно все.
   — Скажу вам одно, Игорь Владимирович. Я тут встречался с Козловым из Ленинграда, мы долго говорили. Нам надоело бояться.
   — То есть.
   — Жить в постоянном ожидании несчастья. Кто мог подумать на тихого старичка Хомутова, что он мафиози?
   — Хомутов, — Калугин достал сигарету. — Вы позволите?
   — Ради Бога.
   — Хомутов был человек с биографией. Бывший полицай. И не просто полицай, а начальник криминального отдела полиции в Гродно.
   — Да… Божий старичок. Такой тихий, ласковый. А хватка у него была железная.
   Патрушев замолчал, видимо вспоминая что-то. Калугин молчал. Он знал Патрушева не один год. Борис Львович славился своей силой и непоколебимой уверенностью. Но сегодня перед Калугиным сидел совсем другой Патрушев. Напуганный был Борис Львович, ох напуганный.
   — Я нынче всего боюсь, — нарушил Патрушев молчание. — Если уж квартиру-музей Алексея Толстого ограбили, то нас и подавно не пощадят.
   — Вы мрачно настроены, Борис Львович, мы раскрыли это преступление, и виновные наказаны.
   — А особняк Сухотина?
   — Работаем.
   — Эти люди не побоялись поднять руку на госимущество.
   — Найдем.
   — Найдите их. Все коллекционеры вам спасибо скажут. Мне говорили, что Хомутов так ничего и не сказал. И денег вы его не нашли. Так это или сплетни? Я не из праздного любопытства спрашиваю.
   — В какой-то степени ваша информация верна.
   — У Хомутова был помощник. Я о нем ничего не знаю. Слышал только кличку — Каин.
   — Кто вам сказал об этом?
   — Козлов.
   — А он знает этого Каина?
   — Нет.
   — Так откуда ему все это известно?
   — Вы же знаете, что Козлов три месяца был под следствием.
   — Слышал что-то.
   Калугин прекрасно знал историю Козлова, работавшего начальником реставрационного цеха. Его запутали ушлые дельцы. Три месяца Козлов отсидел в Крестах и вышел оттуда полностью оправданным. Так иногда оборачивается чрезмерная доверчивость, Козлов сам наказал себя на эти три месяца.
   — Так вот, — продолжал Патрушев, — эту кличку ему назвал один из уголовников.
   — Доверчивый вы человек, Борис Львович, кличка-то прямо из авантюрного романа.
   — Смотрите, смотрите. Я все рассказал, что знал.
 
    Ленинградский уголовный розыск.
    Спецтелеграмма.
   В связи с делом убийства Киреева и ограблением музея просим срочно допросить гр. Козлова Н.В. Нас интересует:
   1. Кто из уголовников сообщил ему кличку Каин.
   2. Проходила ли данная кличка по вашим разработкам.
    Начальник отдела МУРа Орлов.
 
   — Каин, — сказал Вадим удивленно, — из какого нафталина они вытащили эту кличку. Вот уже подлинно — у страха глаза велики. Вы, Игорь, когда-нибудь слушали нечто подобное?
   — За всю свою сыскную практику — впервые. Это напоминает мне рассказы наших ветеранов.
   — А что, может быть, так оно и есть. Может, этот Каин — гость из далекого уголовного прошлого. Игорь, не сочтите за труд, пройдитесь по этой кличке. Чем черт не шутит.
   На столе зазвонил телефон.
   — Орлов… А, Павел Степанович! Ну как? Ждите. — Вадим положил трубку.
   — Объявился Алимов. Фомин его караулит. Я сейчас поеду к Гринину.
   — К кому? — спросил Калугин.
   — К Гринину. фотографу этому. Хочу поговорить с ним.
   — Я вам нужен?
   — Нет. Игорь, вы займетесь этим Каином, Чертовщина какая-то. Сыскной анахронизм. Каин. Прямо роман о великом сыщике Путилине. Боюсь, что скоро появится некая «Красная маска»!
   — Я думаю, Патрушев чего-то недоговаривает. Но уже то, что он назвал Козлова и Каина, — это много. Он боится.
   — Чего?
   — Я так и не понял.
   — Слушайте, Игорь, вы должны с ним встретиться еще раз. А вдруг… Все-таки Лимарев.
   — Хорошо.
   — Позвоните мне домой в любое время.
   Гринин жил на Сивцевом Вражке в двухэтажном деревянном доме, стиснутом со всех сторон элегантными башнями из светлого кирпича. О прошлом здесь напоминали всего три дома, ожидающие своей очереди на слом. Старый особнячок, в котором жил Гранин, пожалуй, первый познакомится с разрушительным ковшом экскаватора. Фундамент его осел, и окна первого этажа практически «лежали» на земле. Грустный был особнячок. Деревянный, выбеленный ветрами, покосившийся. Орлов поднялся на скрипучее крыльцо, толкнул дверь и очутился в тамбуре, перед ним была еще одна дверь. Но как она отличалась от входной! Умело реставрированная, покрытая лаком, украшенная затейливой резьбой, она резко контрастировала с покосившимся фасадом дома. Вадим нажал кнопку звонка. Искаженный домофоном голос спросил: «Кто там?»
   — Орлов.
   Щелкнул замок, и дверь открылась. Вадим вошел в обшитую светлыми досками прихожую. Они тоже были покрыты лаком, и фактура дерева темновато просвечивала сквозь него. На второй этаж вела затейливо изгибающаяся лестница, обшитая рогожей. Все это было недорого и красиво. Видимо, в этом доме жили рукастые люди. На втором этаже было две двери. В одну чьи-то умелые руки вмонтировали огромный медный объектив, а на второй прибили мольберт.
   «Молодцы, — подумал Вадим, — красиво и просто».
   Он толкнул дверь с объективом. В коридоре вместо стен были фотопанно. Лес. И Вадим пошел сквозь него к дверям комнаты.
   Лица, лица, лица людей — вот что Вадим увидел в комнате. Фотопортреты женщин, стариков, детей. На него со всех сторон смотрели человеческие глаза. Они были как живые. Чувствовалось, что снимал их талантливый мастер.
   За маленьким столиком у окна сидели трое. Две женщины и мужчина лет тридцати пяти. Он поднялся навстречу Вадиму.
   — Я Гринин.
   Высокий, плотный, но не полный, в вытертых джинсах и табачного цвета рубашке. Лицо Гринина покрывал темно-коричневый загар, светлые волосы выгорели до белизны, глаза казались особенно синими.
   — Орлов, — Вадим пожал протянутую руку.
   — Садитесь. Хотите кофе? — спросил Гринин.
   — Хочу.
   Фотограф налил в маленькую чашку коричневой густой массы. Его крупные руки были покрыты шрамами, ссадинами. Такие руки бывают у людей, занимающихся физическим трудом.
   — Знакомьтесь, — Гринин придвинул Орлову тарелку с бутербродами. — Я уж не знаю, как представлять вас. Это Марина, а это Ира…
   На Вадима с любопытством смотрели две пары женских глаз. Причем красивых, как отметил про себя Вадим.
   — … Ну а это, милые дамы, товарищ Орлов. Он из милиции.
   — Вы не похожи на участкового, — сказала Ира.
   — Почему на участкового? — Вадим отхлебнул маленький глоток кофе.
   — Ну, я видела только своего участкового.
   — Вы счастливый человек, — усмехнулся Вадим.
   — А вы не из ГАИ? — заинтересовалась Марина.
   — Она автомобилист, — пояснил Гринин, — и хочет найти знакомого в этой службе.
   — С вашей внешностью, — серьезно ответил Вадим, — вам нечего, бояться инспекторов. Я, к сожалению, служу по другому ведомству.
   — Где же, если не секрет? — Ира повернулась в кресле.
   — Товарищ Орлов работает в уголовном розыске, — пояснил Гринин.
   — Вы не похожи на Томина, — сказала Ира. — А значит, вы не настоящий сыщик.
   — На кого? — не понял Вадим.
   — На актера Каневского, — засмеялся Гринин. — Ириша увлеченно смотрит «Знатоков». -
   — Ах, да. Конечно. Но я постараюсь практиковаться.
   Разговор завязывался легкий и тутлявый, и Вадим не прерывал его. Ему очень не хотелось, чтобы уходили эти две милые женщины. Он обратил внимание, причем сразу, что на руке Марины не было обручального кольца.
   — Вы бы съели бутерброд. — заметил хозяин, — не обижайте наших дам. Это они готовили.
   Вадим взял бутерброд, В комнате повисла тишина. Все молчали, выжидающе глядя на Вадима. И ему вдруг стало мучительно горько, что он пришел сюда не поухаживать за этими женщинами и провести вечер в приятной беседе, а для того, чтобы допросить Гринина. В такие минуты он начинал тяготиться службой, которую любил и без которой не мыслил своей жизни.
   Гринин словно понял его состояние.
   — Девочки, — улыбнулся он, — нам с товарищем Орловым надо пошептаться. Вот вам ключ, идите в мастерскую к Никите. Это мой сосед, художник, — пояснил он Вадиму.
   И Орлов мысленно поблагодарил Гринина.
   Хозяин обнял женщин за плечи, пошел провожать их в мастерскую к Никите. Вадим смотрел им вслед и думал о том, что он много знает об этом человеке. Он знал, что Гринин служил в армии на Дальнем Востоке. Служил хорошо. За мужество во время наводнения награжден медалью «За спасение утопающих». Потом работал на ЦСДФ съемщиком, ассистентом режиссера. Поступил в институт кинематографии на заочный, пошел работать фотокором в журнал. Институт бросил. Сейчас он фотохудожник Министерства культуры, по службе характеризуется отлично. Лауреат премии Союза журналистов СССР, лауреат многих отечественных и международных премий. Все узнавалось просто. В отделе кадров. Но Вадим знал и другое. Семь лет назад на Памире погибли муж и жена, кинооператоры, друзья Гринина. И он удочерил их девочку. Поэтому и не женился, боясь ее травмировать. Этот поступок говорил о нем значительно больше, чем любые даже самые лучшие отзывы кадровиков.
   Как странно. В личном деле человека можно прочитать многое. Узнать, где, кем и как он работал. Чем награжден, а вот о его поступках кадровикам неизвестно.
   А ведь это и есть главное.
   Гринин вернулся минут через пять. Был он серьезен, от прежнего веселья не осталось и следа.
   — Слушаю вас, товарищ Орлов.
   — Меня зовут Вадим Николаевич.
   — Слушаю, Вадим Николаевич.
   — Леонид Витальевич, я многое знаю о вас. Много хорошего. Поэтому буду говорить с вами откровенно.
   — Меня устраивает именно такая форма нашей беседы, — Гринин сел.
   — Тогда ответьте мне на такой вопрос. Вы снимали экспозицию музея ремесел в селе Кержи?
   — Да.
   — Вы снимали иконы в церкви села Лотребино?
   — Да.
   — Вы снимали коллекцию академика Муравьева?
   — Да.
   — Вы снимали фрагменты экспозиции в особняке Сухотина?
   — Да.
   Гринин смотрел на Вадима, чуть прищурив светлые глаза. И во взгляде его не было страха и настороженности.
   — Кому вы передавали фотографии?
   — В отдел музеев Министерства культуры, Воловику.
   — Слушайте меня, Леонид Витальевич, я не зря спросил именно об этих объектах. Подумайте.
   — А что случилось?
   — Я обещал вам откровенный разговор, поэтому скрывать ничего не буду. Все эти объекты ограблены.
   — Как? — Гринин удивленно привстал.
   — А вот так. По-разному. Но работали там, как мы считаем, одни и те же лица.
   — Значит, вы считаете… — Голос Гринина стал глухим и ломким.
   — Пока я ничего не считаю. Я спрашиваю вас еще раз — было ли что-то, ну не совсем обычное, связанное с этими съемками?
   — Подождите, — Гринин зашагал по комнате, — получается, что это вроде наводка?
   Вадим молчал.
   — Нет, — продолжал фотограф, — так нельзя…
   — Можно, Леонид Витальевич, даже нужно. Вы помните, что снимали?
   — Конечно. У меня в архиве все негативы.
   — Так вот, скажу откровенно, нами найдено много похищенных вещей. Много, но не все. Наиболее ценные пока исчезли. Есть сведения, что кто-то передает их за границу. Поэтому я еще раз прошу вспомнить, кому вы передавали снимки.
   — Я уже говорил, что Воловику в Министерство культуры. Но вот еще что. Меня часто просят дать снимки тех или иных предметов старшие искусствоведы.
   — Вы посылаете им снимки?
   — Слайды. Вы знаете, что это такое?
   — Немного, — Вадим усмехнулся, — совсем немного.
   — Понимаете, — продолжал Гринин взволнованно, — вы обвиняете меня.
   — Пока я вас ни в чем не обвиняю, Леонид Витальевич, — мягко ответил Вадим. — Абсолютно ни в чем. Я просто размышляю вместе с вами о странных совпадениях. Продолжая размышлять, я хотел бы помочь вам припомнить фамилии искусствоведов.
   — Пожалуйста. Это очень просто. — Гринин взял с полки большую записную книжку. — Минутку. Записывайте.
   Вадим достал блокнот.
   — Забродин, — начал перечислять Гринин, — Юнов, Шаевич, Белопольский, Амержаян, Шевчук, Суханов…
   Вадиму показалось, что он ослышался.
   — Кто? — переспросил он.
   — Суханов, — ответил Гринин. — Суханов Валентин Сергеевич. Москва, Ж-72, улица Серафимовича, 2, квартира 246.
   Это был адрес Суханова. Ошибки быть не могло.
   Значит, все же Суханов. Гонщик Валентин Суханов. Ах как странно устроен человек, как странно. Как много может он. Спасти детей, рискуя жизнью, и украсть. Где же в человеке кончается добро и начинается зло? Или все это перемешано, и происходят неуправляемые процессы? Словно кто-то давит на невидимые кнопки, открывая некие клапаны. Раз нажал — добро, второй раз нажал — зло.
   Ах Суханов, Суханов, как же ты подвел, заслуженный мастер спорта.
   — Скажите, Гринин, как вы передавали Суханову снимки?
   — Я посылал их по почте.
   — Один нескромный вопрос, — сказал Вадим и посмотрел на фотографа.
   Гринин, видимо, сразу понял, о чем его спросит собеседник. Краснел он как-то странно. Лоб становился пунцовым, а щеки, наоборот, бледнели.
   — Да, они мне платят. Но это же не запрещено.
   Гринин взял чашку с остывшим кофе, сделал большой глоток.
   — Сколько вам платил Суханов?
   — По полсотни за слайд.
   — Щедро.
   — Кстати, так платят в журналах.
   — Скажите, Гринин, а фотографии из особняка Суханова вы ему тоже отправляли?
   — Да.
   — По какому адресу?
   — Мне позвонил человек. Сказал, что Суханов в больнице, и просил выслать слайды на Главпочтамт до востребования.
   — Фамилию его помните?
   — Сейчас найду квитанцию.
   Вадим смотрел, как Гринин роется в каких-то папках, и думал о Суханове. Нет, видимо, не был Суханов организатором преступлений, но какую-то роль он, безусловно, в этом деле играл. Пока вырисовывались три позиции: связной, укрытие краденого и с большой натяжкой продажа. С большой натяжкой. За семь тысяч такие вещи не продают. Другая им цена. Совсем другая.
   — Вот, пожалуйста, — Гринин положил на стол квитанцию.
   Вадим взял ее. Шариковой скорописью была написана фамилия Али… дальше неразборчиво.
   — Вы не помните фамилию, здесь неразборчиво очень? — спросил Вадим.
   — Сейчас, — Гринин опять вернулся к столу. — Вот, — обернулся он к Вадиму, — Алимов.
   Вадим взял в руки квитанцию, повертел ее и подумал о том, взял ли с собой оружие Фомин.
   Фомин и инспектор из отделения ждали Алимова. Они сидели, подстелив газету, на ступеньках, чуть выше квартиры, и курили. Время тянулось медленно. Они переговорили обо всем и теперь сидели молча. Даже курить не хотелось, во рту чувствовалась никотиновая горечь. Фомин сидел, прислонясь плечом к стене. За много лет он привык ждать. Если вспомнить все засады, в которых ему приходилось ждать, то проведенное в них время можно было исчислять месяцами.
   — Ты знаешь что, — сказал он инспектору, — ты, Даньшев, сходи в отделение, позвони в МУР и скажи, что я здесь припухаю, да сигарет купи и воды бутылочки две. А то во рту с перекура горько.
   — Может, плавленных сырков взять и хлеба?
   — И то дело, возьми, — Фомин полез в карман, вытащил кошелек, вынул аккуратно сложенные рубли, расправил их и дал Даньшеву два.
   — Сигареты какие, Павел Степанович, «Дымок»?
   — «Дымок».
   — Я мигом.
   Инспектор ушел, и Фомин остался один. Он ждал.
   Адрес Алимова Вадим узнал у дежурного. Машину их группы взял Калугин, и Орлов не стал ждать, пока дежурный пришлет разгонную. Он стоял на углу Рылеева, пытаясь поймать такси, ощущая, что именно сегодня должно произойти нечто непоправимое. Дважды в жизни у него появлялось такое же предчувствие, и дважды оно не обманывало его. Вадим никогда никому не рассказывал об этом, боясь насмешек и розыгрышей. Но тем не менее именно это предчувствие беды заставило его покинуть уютную мастерскую Гринина и метаться по улицам в поисках такси.
   Почему-то, когда машина не нужна, такси с зазывно-зеленым огоньком словно специально ищут тебя. Но если ты торопишься… Одна за другой проносились мимо него машины. А время летело стремительно, и предчувствие беды стало острым и физически ощутимым. Вадим зажал в руке удостоверение, решаясь на крайнюю меру. — остановить любую машину и воспользоваться своими правами сотрудника милиции. Он и не заметил, как рядом остановились серенькие «Жигули»-фургон.
   — Вадим Николаевич, — окликнул его женский голос.
   Вадим обернулся, из окна машины высунулась женщина. Она открыла дверцу, приглашая Орлова садиться.
   «Как же ее зовут? — мучительно пытался вспомнить Вадим. — Как же? Она говорила о ГАИ». — И в памяти всплыл голос Гринина: «Марина у нас автомобилист…»
   Марина. Точно, Марина.
   Вадим подошел к машине.
   — Мы из окна увидели, как вы мечетесь с поднятой рукой, — улыбнулась Марина.
   У нее была прекрасная улыбка. И зубы были красивые. Ровные и белоснежные.
   — Вас подвезти?
   — Понимаете, — начал Вадим. Он никак не мог решиться. — Понимаете…
   — Пока нет, — Марина опять улыбнулась.
   — Мне очень нужна машина по служебному делу.
   — Так садитесь.
   — Разрешите мне сесть за руль.
   — Прошу, — Марина подвинулась, освобождая водительское место.
   Вадим влез в машину. Нажал рычаг и отодвинул сиденье до упора назад. Теперь нормально.
   — Держитесь, — сказал он и резко с места, вдавив педаль газа, переключая скорость, выскочил на Кропоткинскую.
   Марина сидела молча, глядя на его сосредоточенное лицо.
   Вадим гнал «Жигули» по осевой, красиво обходя идущие впереди машины. Запоздало раздалась трель милицейского свистка. Но впереди вспыхнул услужливый глаз светофора, и «Жигули», сокращая разворот, рванулись из левого ряда к разметке. Наперерез машине бежал инспектор ГАИ с опущенным жезлом. Вадим затормозил рядом с ним, распахнул дверцу.
   — Товарищ водитель… — начал инспектор.
   — Погоди, капитан.
   Инспектор был немолод, он многое повидал на своем веку.
   — Капитан, — Вадим достал удостоверение, — скажи своим, чтобы дали мне проезд по бульварам до поворота в Телеграфный переулок. Позвони дежурному по городу, скажи, что я просил послать ПМГ в Армянский переулок и чтобы лейтенант Стрельцов ждал меня с оружием на Петровке рядом с постом ГАИ.
   Инспектор служил тридцатый год. Он видел много за это время. Он знал, чем занимается отдел, номер которого прочел в удостоверении. Он бросил руку к козырьку.
   — Есть, товарищ подполковник, удачи.
   — К черту.
   Вадим выжал сцепление, воткнул скорость, краем глаза увидав второго инспектора, перекрывавшего поток машин с Волхонки. На углу улицы Фрунзе и бульвара горел зеленый свет светофора. Два инспектора с опущенными жезлами надежно перекрыли трассу. У Никитских ворот было то же самое. Еще с бульвара Вадим увидел, как пересекает площадь по периметру офицер милиции. И он подумал о том, что все они, какие бы погоны ни носили, принадлежат к одному великому братству людей, главная задача которых защищать своих сограждан. И пусть не всегда все получается гладко, пусть. В их службе бывает всякое, но вот случилась беда, и все они работают только для одного, чтобы предотвратить ее последствия. Видимо, и есть смысл их службы в том, чтобы разделять горе с теми, кому приходишь на помощь.
   Петровский бульвар был пуст. Только троллейбус неспешно шел по правой стороне. На Петровке, на проезжей части стоял Стрельцов. Вадим резко затормозил.
   В пачке оставалась последняя сигарета, и Фомин, аккуратно разломив ее, вторую половинку положил обратно. Он вставил сигарету в мундштук, чиркнул спичкой. Сколько же он ждал Алимова? Он отогнул рукав, посмотрел из старенькую «Победу». Загулял Алимов, ох загулял. Фомин поудобнее устроился на ступеньке, даже ноги вытянул и услышал шаги. Сначала он подумал, что это Даньшев. Но человек снизу шел тяжело, шаркая ногами по ступенькам. Фомин встал и глянул через перила. Увидел черные волосы и желтую кожу куртки, обтянувшую плечи.
   Он. Алимов. И Фомин пожалел, что не взял пистолет. Человек поднялся, остановился у дверей квартиры, начал искать ключ.
   — Алимов? — Фомин неслышно возник за его спиной.
   — Ну, — ответил тот, не оборачиваясь.
   — Я из милиции, пройдемте со мной.
   — Зачем? — насмешливо спросил Алимов и обернулся. Они были одного роста, примерно одного сложения. Алимов оценивающе оглядел стоящего перед ним человека.
   — Зачем? — переспросил он.
   — В отделении поговорим.
   — Пошли.
   Алимов резко шагнул к лестнице. Фомин взял его за руку, выше локтя. Он почувствовал, как налились, напружинились мышцы. Хватка у мильтона была железная, это Алимов понял сразу. Рука затекла, и он, дернувшись, прохрипел:
   — Пусти. Сам пойду.
   — Так-то и лучше, а то мне с тобой в догонялки играть некогда.
   Они спустились к выходу. До дверей оставалось несколько шагов, и тут Алимов, развернувшись, ударил Фомина. Фомин, перехватив его руку, заломил ее, услышав как застонал задержанный. Фомин отшвырнул его и, оборачиваясь, увидел невысокого светлого парня в зеленой кожаной куртке и темных вельветовых штанах, он хотел шагнуть к нему, но что-то горячее ударило в бок, и он повалился к стене, шепча:
   — Погоди… Не уйдешь…
   Перед глазами завертелись огненные колеса, ноги стали ватными. Он услышал, как хлопнула дверь, и пополз к ней, шепча одно слово:
   — Не уй… дешь…
   Переулок был пустой. Когда машина поворачивала, Вадим в зеркале заднего обзора увидел ПМГ, идущую следом за ним.
   — В эту арку, Вадим Николаевич, — крикнул Стрельцов. Вадим резко повернул и, сбавив скорость, въехал в пустой двор.
   Они выскочили из машины, осматриваясь, ища глазами нужный подъезд. Внезапно дверь напротив распахнулась, и на крыльцо выполз Фомин.
   — Фомин! — крикнул Вадим и бросился к нему.
   Из-за угла дома из глубины двора на бешеной скорости выскочили красные «Жигули». Вадим различил двоих, мельком увидел кусок зеленого кожаного рукава.
   — Стой! — крикнул он и выдернул из кармана пистолет.
   Машина на скорости словно ввинтилась в арку ворот.
   — Стрельцов, помоги Фомину!
   Вадим выскочил на улицу.
   «Жигули» уходили в сторону Маросейки. Внезапно из-за угла выехала сине-желтая машина патрульной группы и заперла выезд из переулка. Все дальнейшее происходило как в кино. Как в фильмах об автогонках.
   Позже, чуть позже Вадим поймет, почему у него возникли эти ассоциации.
   Позже.
   Но сейчас он видел, как «Жигули», не сбавляя скорости, развернулись в пенале переулка, влетев на тротуар и ударившись правым задним крылом о стену дома, рванулись в обратную сторону. Но переулок был уже не пустым, как пять минут назад. В другом его конце остановился «рафик», и какие-то люди тащили к противоположному тротуару узлы и чемоданы.
   Все это Вадим наблюдал краем глаза, отчетливо оценивая обстановку.
   «Жигули» с преступниками проскочат именно мимо людей. Но мимо ли?
   До машины было метров семьдесят, и он, выскочив ей наперерез, дважды выстрелил в передние колеса. Выстрелил и отпрыгнул, чудом не задетый передним крылом.
   Марина, выбежавшая из арки ворот, увидела «Жигули», странно, боком летящие по улице, увидела Вадима, катящегося по мостовой.
   «Жигули» развернуло, и, потеряв управление, машина вбилась радиатором в сделанный эркером подъезд дома напротив. Раздался грохот, звон стекла. Орлов поднялся, чувствуя, как нестерпимой болью отдает каждое движение, и тяжело побежал к подъезду. Но его уже обогнала ПМГ, и два сержанта, на ходу выхватывая пистолеты, лезли сквозь разбитые двери. Переулок сразу наполнился шумом, кричали что-то напуганные жильцы домов, высунувшись по пояс из окон. Наиболее скорые на ногу, как всегда, это были пенсионеры, бежали к месту аварии, забыв о давлении и подагре.