Эдуард Хруцкий. Осень в Сокольниках

   — Ну, потом мы в сторожку пришли. Сережа эту бутылку вынул, «Лимонной», колбасу, консервы какие-то. Мы по стакану выпили. Он достал еще одну большую, тоже «Лимонной». Я к Тараскину побежал, А как пришел, вижу, бутылка пустая, Витька спит, а Сережи нет.
   — Сколько вы были у Тараскина?
   — Часа полтора. Наладил ему карбюратор, он мне стакан налил. Я Витьку будить не стал, пошел домой, смотрю, дверь-то в особняк открыта…
   Силин замолчал.
   — Закурить не найдется? — спросил он.
   Вадим протянул ему сигарету, взял сам. Они закурили. Несколько минут сидели молча, следя за голубоватым табачным дымком. Вошел Фомин.
   — Все в порядке, Вадим Николаевич, сейчас привезут.
   Силин посмотрел на Фомина, этот человек был понятнее ему, и у него он сейчас искал поддержку.
   — Что, Петя, замолчал, — Фомин придвинул свой стул к Силину, — давай говорить. На полдороге останавливаться нельзя.
   Силин ткнул сигарету в пепельницу.
   — Значит, зашел в дом-то, гляжу, а здесь пошуровал кто-то. Я наверх. Там плитка эта лежит да железки всякие. Я домой сбегал, колеса с велосипеда снял, к тележке приспособил… Увез плитку ту да железки.
   — Куда увез?
   — В сарай. А утром Олегу Моисеевичу позвонил. Он все у меня купил за сто двадцать рублей.
   — Телефон Олега Моисеевича.
   — 153-96-16.
   — Так, Силин, — Вадим встал, — сейчас приедет Тараскин, мы его пригласили. Вы с ним пойдете в лабораторию, там постарайтесь восстановить по памяти внешность Сережи, а пока подождите в коридоре.
   Силин вышел.
   — Он не брал Лимарева. Вы, Павел Степанович, постарайтесь восстановить фоторобот, я композитором займусь.
   Лейтенанту Крылову повезло. Прямо сразу. Во-первых, диспетчерша, видимо, пожалев интересного парня, нашла телефон Светланы, звонившей Кудину; во-вторых, сменщик Олега, Кухарский, крепенький, квадратный мужчина лет сорока-сорока пяти, только что вернулся с линии. Он подошел к Крылову валкой походкой знающего себе цену человека, протянул широкую твердую ладонь.
   — Кухарский Андрей Степанович.
   — Лейтенант Крылов.
   — А по отчеству?
   — Александр Петрович.
   — Я само внимание, — Кухарский достал трубку, резиновый кисет, закурил.
   В воздухе повис сладковатый дымок.
   — Мне Надя-диспетчер сказала, что вы моим бывшим сменщиком интересовались. Так?
   Крылов кивнул. Кухарский держался спокойно, говорил насмешливо. И весь он, в дорогих джинсах, рубашке с погонами и множеством карманов, не нравился Крылову, вызывал в нем еще не осознанное недоверие.
   — Я что об Олеге сказать могу, машину он любил, в спортивной команде, гоночной, участвовал. Работал хорошо. Жалоб на него не было. Да это вы, наверное, сами узнали. Я его поначалу встретил плохо. Дважды судимый, блатной, кто такому поверит. А он парнем оказался настоящим. Конечно, копейку любил. Да кто ее не любит?
   — Я не об этом хотел вас спросить. Я…
   — Нет, об этом, — перебил Крылова Кухарский, — вы, лейтенант, должны спрашивать меня об этом. Кудин ушел из парка после того, как его задержали ваши коллеги прямо у проходной. Взяли, а потом отпустили. Я это говорю вам не просто как водитель Кухарский, а как депутат Моссовета.
   — Депутат Моссовета? — удивленно переспросил Крылов.
   — Именно, — Кухарский расстегнул карман рубашки, вынул синюю депутатскую книжку.
   Крылов взял ее, прочел. Звание депутата Моссовета никак не вязалось с внешним видом этого человека. Кухарский был одет с показным эстрадно-киношным шиком. Так обычно любят одеваться завсегдатаи загородных кабаков.
   — Давайте отойдем, — предложил Кухарский, — вон там, на пустыре, лавочка есть.
   Они уселись на лавочку прямо на пустыре, у рубчатого металлического гаража.
   Рядом с лавочкой валялись разбитые бутылки, пустые консервные банки. Кухарский ударил носком начищенного мокасина банку, и она с грохотом покатилась по земле.
   — Все загадили, пьянюги, — он опустился на лавку, хлопнул по доске ладонью, приглашая Крылова сесть рядом.
   — Ну, на чем мы остановились, лейтенант Александр Петрович?
   — Вы, Андрей Степанович, были недовольны моими коллегами.
   — Да, недоволен, очень недоволен. Пришли, забрали и увезли. Но потом выпустили. Как один из ваших сказал, «за недоказанностью».
   — Выпустили или отпустили?
   — Какая разница?
   — Большая. Выпустили из-под стражи, а отпустили просто так.
   — Дело не в этом, лейтенант. У Кудина жизнь была не сахар…
   — Никто не виноват в том, что он дважды судим за соучастие в квартирных кражах, — жестко сказал Крылов. — Вы на милицию обижаетесь, но ведь не мы сажали его за руль машины, на которой перевозили краденое.
   — Твоя правда, — Кухарский выбил трубку о каблук.
   — Зря вы так выбиваете.
   — Почему?
   — Трубка у вас хорошая, из вереска, можно мундштук сломать.
   — Привычка дурацкая. Но все-таки…
   — А все-таки, может быть, кто-то из моих коллег был не прав, я не отрицаю. Но ведь не просто так взяли Олега Кудина, значит, что-то заставило предположить, что он был замешан в преступлении.
   — Я, лейтенант, не знаю, для чего ты его ищешь. Одно скажу, мы, конечно, таксисты, народ разный. И чаевые берем, и всякое такое. Только ты в «Литературке» письмо таксиста читал, наверное?
   Крылов утвердительно кивнул головой.
   — У нас всякие есть. И мастера, которые в аэропортах и у вокзалов пассажиров обирают, и те, кто «катал» — картежников возит, есть мастера, катают по городу девиц, подбирающих кавалеров. Все у нас есть. Поборы на мойке, взятки механикам и диспетчерам.
   Кухарский снова набил трубку.
   — Олег таким не был, — продолжал Андрей Степанович, — работал честно, к гонкам готовился.
   — Почему же теперь он нигде не работает? — спросил Крылов.
   — Вот тебе раз! — захохотал Кухарский. — Не работает, он в Октябрьском автоклубе ДОСААФ инструктор и механик.
   — А где он живет?
   — У Светланы, это невеста его. На Чистых прудах. Поехали, я отвезу вас.
   Кухарский встал.
   Телефон Олега Моисеевича не отвечал, но у соседей Вадим узнал, что композитор Лесоковский находится на даче, в Салтыковке. Номер дачи и улицу ему подсказала лифтерша, ездившая туда убираться.
   — Хорошая дача, большая, — пояснила она. — Богатая, одним словом. А Олег Моисеевич — человек самостоятельный и непьющий. Он музыку пишет. Вы-то откуда?
   — С телевидения.
   — В «Голубом огоньке» его показывать будете?
   — Нет, в передаче «Человек и закон».
   — А-а… — удивленно кивнула головой лифтерша.
   Вадим вышел из подъезда огромной кооперативной башни, выросшей у метро «Аэропорт», и закурил. Невдалеке, за домами, шумело Ленинградское шоссе, из окна соседнего дома доносился многократно усиленный голос Аллы Пугачевой, которая никак не хотела, чтобы кончалось лето.
   «Московское время двадцать один час тридцать пять минут. На волне „Маяка“ эстрадная программа… — произнес за спиной Вадима знакомый голос диктора. Орлов оглянулся, на лавочке сидел старичок в соломенной шляпе. — Слушайте песни в исполнении Аллы Пугачевой…»
   Старичок повернул ручку транзистора на полную мощность, и все пространство заполнил хрипловатый голос певицы. Вадим бросил сигарету и зашагал к метро. На станции «Динамо» в вагон вошли два юнца, длинноволосые, в вытертых до белизны джинсах и одинаковых замшевых жилетах. Плечо одного оттягивал магнитофон на широком ремне. Они плюхнулись на сиденье, щелкнули клавишей магнитофона.
   «Жил да был, жил да был, жил да был один король», — сообщила пассажирам Алла Пугачева.
   Вадим встал и шагнул к двери. Ему очень хотелось подойти к этим пацанам, взять магнитофон и грохнуть его об пол.
   «Правил он своей страною и людьми…» — кричала певица.
   Сквозь электромузыку прорвался голос: "Станция «Белорусская»".
   Орлов вышел, так и не узнав до конца трогательную историю королевской любви. На площади стояли такси. Вадим подошел, сел на заднее сиденье.
   — Добрый вечер.
   — Добрый, — ответил шофер.
   — В Столешников.
   Таксист повернул рукоятку таксометра, потянулся к портативному приемнику, висящему у дверцы.
   «Если будет Пугачева, я его убью», — подумал Орлов.
   «…Ах, какая досада, — выкрикнул из транзистора Озеров, — такую возможность не использовал лучший бомбардир сезона…»
   Убивать ему никого не пришлось. «Динамо» (Киев) играло с поляками.
   На углу Петровки и Столешникова такси остановилось. Вадим вышел. В витрине мехового магазина страдали от жары манекены, безжалостно обмотанные мехами. Они грустно смотрели на пустую Петровку.
   Из открытого окна ресторана «Раздан» переулок заливал запах шашлыка. И Вадиму немедленно захотелось есть. Он вспомнил, что после чая у Симакова он ничего не ел. В вестибюле двое мужчин, прощаясь, обменивались телефонами, обещая звонить друг другу не меньше пяти раз в день. В зале было пусто и душно. Лениво крутились лопасти вентилятора под потолком. В углу нашелся свободный столик, Вадим сел. Подошла официантка.
   — Что будете заказывать? — устало спросила она.
   — А что побыстрей можно приготовить?
   — Хотите шашлык? Хороший, карский. Заказывала для одних, а они ушли.
   — Давайте шашлык и салат из помидоров.
   — Пить будете?
   — Бутылку минеральной.
   — И все? Такой представительный мужчина… — с надеждой сказала официантка.
   Вадиму почему-то стало неудобно. Официантка глядела на него требовательно и выжидающе.
   — Пожалуй, вина сухого выпью, бокал.
   Официантка отошла, привычно покачивая полными бедрами. Вадим закурил, огляделся. Народу почти не было. В углу у входа сидела компания мужчин, человек пять, их стол был заставлен закусками и бутылками, у окна допивала шампанское пара. Интересный седоватый мужчина, попыхивающий трубкой, и коротко стриженная женщина с огромными синими глазами. Они сидели так, словно были одни в этом ресторане, городе, мире. И Вадима на секунду уколола зависть. К этим двум хорошо одетым, красивым людям, нашедшим себя в суматохе и сложности жизни. Рядом через столик сидел здоровенный мужчина, в жарком кожаном пиджаке, совсем новом и необмятом. Он пил шампанское, хитро поглядывая по сторонам. Официантка принесла салат, вино и шашлык, расставила на столе. Улыбнулась, показав белую металлическую коронку.
   — Отдыхайте.
   Она отошла.
   Карский пах восхитительно. Рот Вадима сразу же наполнился слюной, он понял, что весь день хотел съесть именно этот кусок мяса. Он залпом проглотил вино и набросился на шашлык. Он съел его стремительно, не почувствовав вкуса мяса, понимая только, что оно прекрасно.
   — Ну, ты, друг, даешь, — восхищенно прогудел мужик в кожаном пиджаке. Он встал, подошел к столику, неся в руках по бутылке шампанского.
   — Выпей со мной шипучего, друг. А? Угощаю. А то в аэропорт через полчаса, а одному скучно.
   Он опустился за стол, рукой, на которой было выколото синее солнце и имя «Вова», отвернул серебряную головку. Золотистая, пузырящаяся жидкость рванулась в фужеры.
   — Ты, друг, не сердись…
   — А я и не сержусь, Вова.
   — Точно прочел. В молодости на речном флоте служил, кололись от глупого шика. Тебя как зовут?
   — Вадим,
   — Вадик, значит. Я из Игарки, проездом в Москве.
   Поехали. — Они выпили по бокалу, и Вова сразу же налил.
   — Ты сам-то здешний?
   — Москвич.
   — Холостяк?
   — Точно.
   — Сразу видно. Ну, давай за знакомство.
   Из ресторана они вышли вместе с Вовой, который знакомился основательно, предъявляя документы. Он работал крановщиком в порту Игарка и был там человеком не последним. Выпитое шампанское приятно бродило в крови. Опьянение было легким и воздушным. Голова немного кружилась, и Вадим, посадив Вову в такси, дал слово побывать в Игарке, а ему оставил свой телефон. Такси ушло, увозя хорошего человека, с которым Орлов скоротал сегодняшний вечер, сначала на Центральный аэровокзал, потом автобус отвезет его в Быково, а потом рейс на Север. И Вадим подумал, как хорошо его знакомому, который полетит самолетом до Красноярска, там пересядет на другой рейс. Он будет пить шампанское в буфетах, знакомиться с хорошими людьми. И разговоры у них будут добрые и простые, такие же, как их жизнь и повседневные заботы. Шаги его гулко простучали под аркой двора. Код на дверях, естественно, не работал, лампочка в подъезде горела тускло, как во времена его военного детства, создав условия для парочки, шарахнувшейся друг от друга при его появлении. Он медленно поднялся на третий этаж, порылся в кармане, ища ключ, вытащил его, открыл дверь. По коридору шел его сосед Валера Смагин.
   — Явился, — усмехнулся он, — а тебя друзья заждались.
   — Какие друзья? — удивился Вадим.
   — Они сначала в коридоре ждали, потом я сжалился и в комнату твою пустил. Твои друзья из солнечной Грузии.
   Вадим распахнул дверь в свою комнату, и первое, что увидел — накрытый стол. Чего только не было на этом столе. Бледно-золотистый балык, розовая, светящаяся ветчина, матово искрящаяся зернистая икра, семга, помидоры, редиска, зелень, фрукты, длинные чурчхелы. И все это венчала бутылка дорогого коньяка и шампанского в золотой фольге. В кресле у окна сидела полная женщина в черном платье с огромной блестящей брошкой, навстречу Вадиму, улыбаясь, шел человек, неуловимо и мучительно напоминавший ему кого-то. На лице человека была написана искренняя радость от того, что наконец он увидел Вадима Орлова.
   — Здравствуй, дорогой, — с сильным кавказским акцентом сказал он, — много гуляешь. Заждались мы.
   — Здравствуйте, — улыбнулся Вадим, подумав, что сегодняшний вечер дарит ему неожиданно радостные встречи.
   — Я брат, дорогой, — сказал грузин. — А это, дорогой, мать, — он показал на женщину. — У нас, знаешь, если кто в беде, родственники на все пойдут, а кто поможет, тот тоже нашим братом станет.
   — Простите, — Вадим начал понимать, что визит этот явно не дружеский. — Кто вы?
   — Тохадзе я. Арчил Тохадзе, двоюродный брат Нугзара. А она его мать.
   Женщина встала, всхлипнула, закрыла лицо рукой, унизанной кольцами.
   — Один он у меня, один. Ошибся мальчик. Он же совсем молодой…
   — Ваш сын, гражданка Тохадзе, обвиняется в тяжелых преступлениях, по его вине ушли из жизни два человека.
   — Дорогой Вадим, — Арчил Тохадзе взял бутылку коньяка и разлил по рюмкам, — зачем так говоришь. Садись, немного хлеб-соль сделаем, поговорим. Как люди поговорим. Спроси в Сухуми, кто такие Тохадзе. Любой скажет — Тохадзе ценят дружбу, людей ценят.
   — Послушайте, ценитель людей, как вы узнали мой адрес?
   — Не мы, дорогой Вадим, горе наше узнало, сердце материнское привело…
   — А если без лирики? — жестко спросил Вадим.
   — Люди везде есть, хорошие люди, готовые помочь…
   — Я спрашиваю вас, гражданин Тохадзе, как вы узнали мой адрес?
   — Зачем сердишься…
   Вадим подошел к письменному столу, поднял телефонную трубку, набрал номер дежурного по городу.
   — Дежурный по городу, подполковник Зайцев.
   — Это Орлов, Владимир Павлович.
   — Слушаю, Вадим Николаевич.
   — Примите сообщение. Сегодня, шестнадцатого августа, в двадцать три часа тридцать шесть минут я обнаружил в своей квартире гражданина Арчила Тохадзе и гражданку Тохадзе, двоюродного брата и мать задержанного нами опасного преступника Нугзара Тохадзе.
   — Вадим, — в голосе Зайцева послышались нотки беспокойства, — я сейчас пришлю людей.
   — Не надо. Рапорт о случившемся подам завтра. Дополняю сообщение: как гражданин Тохадзе узнал мой адрес, он отвечать отказался. У меня все.
   — Я понял, Вадим, люди выехали на всякий случай.
   Орлов положил трубку, посмотрел на Тохадзе.
   — Ну? — спросил он. — Гражданин Тохадзе, что дальше?
   — Дальше, — с ненавистью выдохнул Арчил, — дальше не захотел по-хорошему, жалеть будешь. Хлебом клянусь.
   — Вот что, любезный, я с вами черных баранов не пас и поэтому прошу говорить мне «вы». Ясно? Это во-первых, а во-вторых, собирайте провиант и идите отсюда, и чем быстрее, тем лучше.
   Арчил Тохадзе смотрел на Вадима ненавидяще, катая желваки на скулах. Потом он что-то сказал по-грузински, гортанно и резко. Женщина поднялась и пошла к двери.
   — Мусор. Мент. Кровью выхаркаешь, клянусь честным словом.
   Красная пелена ненависти заволокла глаза. Какая-то сволочь смеет оскорблять его в собственном доме. Вадим шагнул к Тохадзе, схватил его за рубашку, рванул к себе.
   — Ты, сухумский гангстер…
   По лицу Арчила Вадим понял, что тот ждет именно скандала, и отпустил его.
   — Забирайте все это и вон из моего дома!
   Арчил подошел к столу, плюнул и шагнул к двери. В коридоре требовательно зазвонил звонок. Через минуту в комнату вошел помощник дежурного и два милиционера.
   — Товарищ подполковник…
   — Все в порядке, Сумкин, граждане Тохадзе уходят.
   — Доставить их в семнадцатое? — спросил майор.
   — А зачем? Пусть идут.
   Милиционеры расступились, пропуская Тохадзе.
   Хлопнула входная дверь.
   — А что с этим делать? — поинтересовался Сумкин, глядя на стол.
   — А черт его знает. Забрать они не забрали, а выкидывать жалко.
   — Точно, товарищ подполковник, — сказал один из милиционеров, — сплошной дефицит.
   — Тут этот гад плюнул прямо на рыбу, — усмехнулся Вадим, — мы ее выкинем, а остальное собирайте и отвезите ребятам в дежурную часть.
   — А коньяк? — заинтересовался Сумкин.
   — Думаю, найдете, что с ним делать.
   Олег Кудин по кличке «Чума», высокий, тонкий в талии, широкоплечий парень, провожал по Тверскому бульвару Сашу Крылова. Бульвар был пуст. Только на одной из лавочек сидела припозднившаяся парочка. Они шли, дымя сигаретами. Оба высокие, сильные, в вельветовых джинсах и кожаных куртках.
   — Ты меня прости, Саня, — сказал Кудин, — ты как пришел, я на тебя посмотрел и подумал, что тебе не блатных, а бабочек ловить.
   Крылов засмеялся.
   — Ты скажешь, Олег. А ловить, как ты говоришь, мне приходится. Только тебя я не ловил. Я тебя искал, потому что ты нам помочь можешь.
   — Я, конечно, судимый. Куда денешься. Два срока тянул. Не отрицаю. Но теперь вашей фирме с меня, кроме анализов, взять нечего.
   — А мы и не хотим у тебя ничего отнимать. Ты придешь и расскажешь, где был в ночь на четырнадцатое, так же расскажешь, как мне сегодня.
   — Тебе, — Кудин бросил сигарету, — тебе рассказать легко, а там у вас такие умельцы есть, что быстро зайцу волчьи уши пришьют и в зоопарк, в клетку.
   — Да брось ты, Олег. Ты же сам говоришь, что жить только что по-хорошему начал.
   — Начал, и рассказать мне есть что. Только знаешь, как у нас — береженого Бог бережет, небереженого конвой стережет.
   Крылов остановился, достал сигарету, чиркнул зажигалкой. Из кустов выползли две тени и придвинулись к Крылову и Кудину. Краем глаза Крылов заметил, что сзади подходят еще двое.
   — Слышь, мужик, — сказал один из подошедших, — сигарету дай.
   — А из белья тебе ничего не надо? — шагнул к нему Кудин. — Иди отсюда… шакал, а то пять лет у параши за гоп-стоп прокукуешь.
   — Ты чо? Ты чо? — Парень попятился.
   — Мы из МУРа, — Крылов достал удостоверение.
   — А мы чего, — сказал парень, — закурить хотели…
   — Спать идите, — сказал Крылов, — спать, а то не все такие добрые, как мы.
   Они пошли дальше.
   — А зря ты их отпустил, — зло сказал Кудин, — эти шакалы по ночам людей шарашат.
   — Откуда ты знаешь? — спросил Саша.
   — Чувствую.
   — Не думаю. Я сам после школы летом по этому бульвару шатался. Любил людей пугать. Так же подходил и просил сигарету.
   — Ну и как, давали?
   — Всякое было, раз по шее получил.
   Кудин рассмеялся.
   — Саша, — сказал он, — вон тачка стоит свободная. Я поеду, а то Светка переживает, а завтра к двенадцати на Петровку приду.
   Старший следователь по особо важным делам горпрокуратуры Олег Леонидович Малюков ждал их у подъезда дома. Светлый китель с петлицами, фуражка с белым верхом делали его похожим на земского деятеля начала века.
   — Ты, Олег, — Вадим вылез из машины, — просто иллюстрация к любой чеховской повести.
   — Да уж что говорить, — улыбнулся Малюков, — человек, носящий форму прокуратуры, выглядит весьма благородно.
   — Намекаешь?
   — Нет, сочувствую. Поехали.
   — Садись вперед, — Вадим шутливо распахнул дверцу, — ты все-таки старший советник юстиции, три больших звезды на двух просветах. Вроде как полковник.
   — Молодец, — Малюков ехидно улыбнулся, — почитаешь начальство, надеешься на послабление.
   — Куда нам дуракам чай пить.
   Вадим уселся на заднее сиденье рядом со Стрельцовым.
   — Только, ребята, — умоляюще сказал Малюков, — не курите в машине. Я третий день как бросил. Муки испытываю жуткие.
   — Правильно сделали, товарищ советник, — одобрительно заметил шофер Иван Филиппович, которого все в управлении, невзирая на возраст, звали просто Филиппыч. — А то сядут в машину и начинают смолить, ни стыда ни совести у этих сыщиков нет. Нервничают больно. Работай лучше и нервничать не будешь.
   — Ты, Филиппыч, философ, — сказал Алеша Стрельцов.
   — А ты грамотный больно, покрути баранку с мое. Я не таких, как ты, возил, и не на такие дела. И раз мне личное оружие положено и звание у меня есть, то я такой же оперативный работник, как и ты.
   — Хватит, Филиппыч, — вмешался Вадим, — ты лучше за дорогой следи.
   — А я и слежу, — мрачно ответил водитель.
   Он с необыкновенным изяществом крутанул баранку, и «Волга» обошла зеленые «Жигули».
   Машина, объезжая Патриаршие пруды, рвалась на Садовое кольцо. Утро было прозрачным и ярким. Бульвар на прудах был почти пустым. Пронзительно и грустно кричали лебеди. Деревья уже начали желтеть. И все вместе: яркое солнце, желтеющие деревья, крик лебедей — делали это утро грустным и добрым.
   И Вадиму захотелось остановить машину, выйти на этот бульвар и подойти к дощатому павильону, сесть на лавочку и бездумно смотреть на темную воду пруда и белых лебедей.
   Когда же это было? Совсем недавно, кажется, а если посчитать, то целых двадцать лет назад. Осень, пустой бульвар, в агатово-черной воде пруда отражались фонари. И лебеди были особенно белыми в этой воде. И кричали они жалобно и грустно. Крик их в безлюдье улиц и бульвара, казалось, предупреждал о чем-то.
   А они сидели на скамейке, на третьей скамейке от дощатого павильона, и целовались. У Вадима кружилась голова от счастья, и казалось, что весь мир сегодня создан специально для него.
   А потом много чего было. Короткие тревожные встречи. Сладостно-горькие часы счастья в его комнате в Столешниковом, какие-то компании, где они делали вид, что вместе пришли случайно. Так тянулся этот унизительный год. А потом она вышла замуж за человека, которого не любила, но его положение и, главное, положение родителей соответствовали ее представлениям о том, как надо жить.
   Его сестра, мудрая Алла, сказала тогда:
   — Ну чего ты хочешь? Она сейчас уже надежда нашей кинокритики, по телевизору передачи ведет. А ты кто? Руби, милый мой, дерево по себе.
   Действительно, кем он был для нее? Старшим лейтенантом милиции! Давно уже ушел этот год, потом всякое было: и романы, и поспешная печальная женитьба, и развод, а вот тот осенний вечер на Патриарших прудах остался в памяти. Нет, с годами ничего не происходит. Просто воспоминания становятся иными, а боль от них остается прежней.
   Немилосердно взвыла сирена, вернув Орлова в настоящее. Это Филиппыч обходил колонну автобусов.
   — Ты чего замолчал? — спросил Малюков. — Мы вот со Стрельцовым спорим, нужно ли ломать старые дома?
   — Ну и что вы решили? — Вадим пересел удобнее, облокотившись на дверь.
   — Я, Вадим Николаевич, — насмешливо сказал Алеша Стрельцов, — не понимаю Олега Леонидовича. Он говорит, что все эти хибары сохранять надо.
   — Говорю, — победно провозгласил Малюков, — и готов доказать это.
   — А я считаю, что города строят для людей. Раньше их устраивали все эти курятники. А теперь нам стиль ретро ни к чему, нам новое нужно. Светлые дома, широкие улицы, огромные витрины, чтобы в них много света было. Это и в градостроительстве, и в кино, и в литературе, и в музыке.
   — Превосходно, — Малюков повернулся на переднем сиденье, — превосходно. Почему же сейчас как никогда во всем моден стиль ретро?
   — Это для вас сделано некоторое послабление, — сказал Стрельцов.
   — Я раньше на Башиловке жил, — сказал мрачно Филиппыч, — так у меня под окнами летом турецкий табак цвел, а за домом огородик был. Понял?
   — Не понял. — В голосе Стрельцова послышалась готовность схватки.
   — И не поймешь. Меня сейчас в башню рядом с Селезневкой переселили, так я, кроме камня, ничего не вижу. Тьфу, — Филиппыч плюнул в открытое окно.
   — Вадим Николаевич? — вопросительно посмотрел на начальника Алеша.
   — Меня по делу не берите. Я за ретро. Ретро, Алеша, — наша молодость. Даже убогая молодость всегда лучше, чем самая шикарная и комфортабельная старость.
   Алеша озадаченно замолчал.
   «Волга» вырвалась из города на простор Горьковского шоссе. Впереди, метрах в пятистах, шла сине-желтая машина ГАИ. Внезапно она резко свернула с дороги в кусты. Из «Жигулей» вылез инспектор с похожим на пистолет измерителем скорости. Он огляделся и замаскировался в кустах.
   — Партизан, — зло бросил Филиппыч.
   — На охоту вышли, — возмутился Алеша Стрельцов, — когда этому положат конец, Вадим Николаевич?
   Орлов промолчал. Он уже не раз говорил об этом на разных уровнях, но инспектора ГАИ по-прежнему «охотились» за частниками. Видимо, кто-то по сей день неправильно понимает обязанности Госавтоинспекции. Наказание — крайняя мера. Главное — помощь водителю.