Страница:
сочетает это с требовательностью к себе. В то же время, если люди
предъявляют к нему необоснованные требования, он стойко сопротивляется. Он
умеет отказать, при этом отказ часто имеет жесткий, а иногда и грубый
оттенок. Всякая требовательность и всякий отказ неприятны, а жесткость, с
которой это делает эпилептоид, -- особенно.
Манера влияния на людей у эпилептоида преимущественно авторитарная. Он
покрикивает, строго, сухо делает замечания. Замечаний много, они часто
мелкие. Он дает очень подробные инструкции, как пройти-проехать,
сопровождает их чертежом. Распоряжения понятные, четкие: первое, второе,
третье. А потом: повторите приказ -- то есть он руководит конкретно. Сам
выезжает на объекты. Это все объяснимо: эпилептоид предпочитает брать на
себя ответственность и потому старается предотвратить разные
непредвиденности.
Но он не дает проявить инициативу, что, понятно, людям не нравится и
создает напряженность. Все же эпилептоида терпят, потому что, как правило,
он ответственный и успешный человек, руководит так, что предприятие или
отдел процветает или, по крайней мере, не хуже других.
Когда он оказывается в роли подчиненного, то проявляет меньше
инициативы, предпочитая получать указания. Ничего сам не предлагает. Заметят
его работу, позовут посоветоваться -- хорошо, нет -- будет работать на своем
участке. Руководителям имеет смысл знать это свойство эпилептоидов и самим
выдвигать их в интересах дела.
Эпилептоид, как мы уже знаем, все-таки прислушивается к веяниям
времени. Ага, отмечает он, это уже во многих местах внедрено. Он может внять
рекомендациям по стилю управления. Услышит с кафедры теории управления на
курсах повышения квалификации, что авторитарность -- это плохо, а
демократический стиль -- хорошо, и будет стараться: введет в свой обиход
элементы демократического стиля, приструнит себя в проявлениях
авторитаризма.
Многие психологи правильно подчеркивают, что характер эпилептоида
трудно переделать, все равно что-то авторитарное прорвется. Я со своей
стороны могу сказать, что результаты здесь прямо пропорциональны усилиям,
затраченным на тренинги. Авторитарность с трудом, но преодолевается на
уровне овладения психотехникой, без переделки характера (который, конечно,
является и результатом генетической предопределенности, и результатом
воспитания с пеленочного детства). Однако надо не только лекции прослушать и
не только книги прочитать, но и, как говорится, "наездить часы". Любой
начинающий водитель знает, что чем больше наездишь часов с инструктором, тем
легче сдать вождение. Вот эпилептоиду и надо "наездить часы".
Эпилептоид с трудом переносит критику, хотя сам любит давать другим
отрицательные оценки, но если критика объективна, справедлива, логична,
конструктивна, если он видит, что его уличили, что он опростоволосился, то
не будет выкручиваться, как это делают паранойяльный и истероид, а признает
критику и будет стремиться исправить положение.
С этим у эпилептоидов плоховато. То есть им хватает чувства юмора в том
самом простом смысле, что, когда кто-то рассказывает что-нибудь смешное, они
смеются вместе со всеми, над кинокомедиями Леонида Гайдая, рассказами
Зощенко или выступлениями Жванецкого. Но такое чувство юмора есть даже у
дебилов. А вот юмор Анатоля Франса, например, дли эпилептоидов менее
доступен. Но главное, они сами непродуктивны в плане юморотворчества. Могут
рассказать свежий (а чаще устаревший) анекдот -- и все, то есть юмор у них,
как и у паранойяльных, заимствованный. Юмор в свой адрес эпилептоиды
воспринимают крайне болезненно, злятся, иногда впадают в ярость, стремятся
отомстить. Они менее злопамятны, чем паранойяльные, но все же злопамятны, а
насмешка -- это самое страшное для эпилептоидного самолюбия.
В ряде публикаций я уже предупреждал, что с юмором надо обращаться
осторожнее, но в особенности следует учитывать это по отношению к
паранойяльному и к эпилептоиду. Я даю такой совет прежде всего шизоидным
людям, которые могут быть талантливыми юморотворцами, и гипертимным людям, у
которых юмор неглубокий, но тоже может задевать.
Почему у эпилептоидов трудности с юморотворчеством? Чтобы увидеть
смешное, надо обладать нестандартным мышлением (как у шизоида), а у
эпилептоидов мышление стандартное. Поэтому и шутят они, используя банальные,
"патентованные" остроты типа "У тебя в ушах чернозем", "Тебя пальцем
делали". Часто это делается в рамках руководящих замечаний в адрес
нижестоящих, в адрес своих и чужих детей.
А шизоид увидит сходство оттопыренных ушей с крыльями и выдаст это в
виде оригинальной, но тоже неприятной шутки.
При том, что и у эпилептоида, и у паранойяльного юмор заимствованный,
эпилептоид все-таки меньше, чем паранойяльный, склонен высмеивать людей.
Эпилептоид в меру соблюдает этикет, он не матерится при женщинах, как
может сделать гипертим или истероид. При своих, при мужиках, выругается --
это же принято, но тоже в меру, не через каждое слово, как гипертим, а через
несколько фраз.
Он соблюдает общепринятый этикет, а не лощеный-изощренный, как
истероид. Он не упрекнет лишний раз за несоблюдение светских правил, как это
сделает тот же истероид, но соблюдения основных правил приличия он
потребует.
В психотехнике общения у эпилептоида бросается в глаза такая
парадоксальная вещь. Эпилептоид сдержан, но взрывчат. Что это? А вот что: он
дисциплинирован, поведение его упорядоченное. Он не распускает себя, как это
делает паранойяльный, гипертим и истероид, а сдерживается. Но его энергетика
не уступает энергетике паранойяльного. И сдерживаться он может только до
поры до времени. А там взрывается. Гнев его сокрушителен и страшен. Потом он
себя корит, но не очень: ведь он не сдержался в ответ на дурной поступок.
Можно сказать об эпилептоиде и так: взрывчат, но сдержан. Это звучит
еще более парадоксально. Но при этой перестановке понятий кое-что меняется.
Начинаешь понимать, что эпилептоиды от своей сдержанности заболевают
гипертонической болезнью с ее инсультами и ишемической болезнью сердца с ее
инфарктами. У эпилептоида ситуация сдерживания воспроизводится постоянно, то
есть все время: агрессивный импульс -- задержка, агрессивный импульс --
задержка... У него таких сеансов пятьдесят за день, и это играет решающую
роль в возникновении этих психосоматических болезней, начало которых в
психике, а конец, симптоматика, -- в соматике (телесной сфере). Доктор
Булгаков в "Мастере и Маргарите" устами Воланда провозгласил, что человек не
просто смертен, но иногда внезапно смертен. Там, правда, речь шла о
несчастных случаях, когда трамваем отрезало голову Берлиозу, -- пусть,
дескать, ни Бога, ни дьявола не забывает. Но человек внезапно смертен иногда
сам по себе. Это как раз больше всего относится к эпилептоидам. Они иногда,
будучи вроде бы абсолютно здоровыми, внезапно умирают.
Неожиданно возникшая перспектива ареста -- ион умирает от "молчащего"
инфаркта (без обычных болей в области сердца) или от инсульта. Инфаркт и
инсульт, впрочем, не всегда именно смертельны, они могут искалечить,
превратить в инвалида, а предваряют их другие проявления ишемической болезни
сердца и гипертонической болезни на фоне атеросклероза сосудов головного
мозга.
Все это эпилептоидные болезни -- "сдержан, но взрывчат", "взрывчат, но
сдержан"...
Сравним с паранойяльным. У паранойяльного меньше вероятность инсультов
и инфарктов, так как он не сдерживает аффект, но у него больше вероятность
гастритов и язвенной болезни (нерегулярно и плохо питаются). Эпилептоид же
питается более или менее регулярно, ест горячую пищу, первое-второе-третье,
так что у него меньше риск заболеть гастритом и последующей язвой желудка.
Эпилептоиды не слишком занимаются своим здоровьем, они не ходят по
модным врачам, не ремонтируют вовремя зубы, не проводят профилактику --
некогда. Но они дисциплинированно проходят диспансеризацию, если потребует
начальство. Иногда, когда требуют и убеждают врачи, эпилептоиды ради
профилактики начинают заниматься на тренажерах, ходят в бассейн, налаживают
правильное питание. Но все это -- после "второго звонка".
На конфликтогены эпилептоид чаще всего реагирует холодной
напряженностью, он не сразу включается в неуправляемый конфликт, но этот
конфликт близок. Эпилептоид сдерживается, сдерживается и взрывается. Он
может реагировать на конфликтогены и лицемерной пристройкой снизу: дескать
плетью обуха не перешибешь. Он себя сдержит. Нередко эпилептоид открывает
для себя более целесообразные способы оптимального реагирования на
конфликтогены. Он, как мы заметили в процессе занятий по психотехнике
общения, легко усваивает алгоритмы мягкой и жесткой конфронтации и
управляемого конфликта.
У эпилептоида стабильная. Ну, конечно, в гневе или при страхе он
побледнеет, изредка покраснеет от стыда, но в основном сохраняет
непроницаемость. Он умеет скрыть свои чувства и на уровне вегетатики,
устойчив к ударам, неожиданностям. Он не паникует в случае банкротства, он
знает, что можно найти выход, либо само "рассосется"; по крайней мере, можно
уменьшить отрицательные последствия. И на лице -- лишь легкая бледность.
В принципе эпилептоиды испытывают страх перед врагом, перед смертельно
опасными ситуациями, но стараются быть собранными, приучают себя
преодолевать страх и в конце концов становятся храбрыми солдатами,
офицерами. Это подчинение витального страха социальным установкам -- тоже
результат особой социальности эпилептоида. Они сдержанны не только в
проявлении агрессивности, но и в проявлении страха.
Известный писатель-диссидент пятидесятых, годов Виктор Некрасов
описывал, как в первых сражениях люди испытывали медвежью болезнь, но потом
привыкали к реву снарядов и свисту пуль и ходили в атаку.
Эпилептоид не просто испытывает страх и преодолевает его. Он стремится
попасть в опасные ситуации. Это они часто становятся летчиками-испытателями
и берутся за другие рискованные профессии. Преодолев страх сами, они
стараются заставить и других преодолевать его, а если у кого-то это не
получается, высмеивают, обвиняют в трусости. Такой своеобразный
садомазохизм. И с другой стороны, это опять же проявление социальности их
существа.
Эпилептоид их не выносит наружу. Ему трудно признаться друзьям, что
изменила жена. В случае болезни он старается не обременять окружающих, не
застонет лишний раз.
Прежде всего уточним, что он принципиально за семью, он муж и отец. Он
дуб для рябинки, как в песне. Он опора, надежная, ответственная. Но если
жена придерживается иных, нежели он, ценностных ориентации, то неизбежны
конфликты. Их можно избежать, если оба они успешно пройдут тренинг по
психотехнике общения и скорригируют привычки, мешающие их отношениям.
Жена-эпилептоидка практически никогда не изменяет. Это самый надежный
тип женщин. И она всегда помощник мужу, будь то эпилептоид, паранойяльный
или истероид. При всех недостатках эпилептоидной жены (прическа с
заколками-невидимками, старомодность, неизящность) для мужей это неоценимо.
Муж-эпилептоид не уходит из семьи, но может изменять. Он очень
сексуален и сластолюбив. При этом он все-таки всегда приходит ночевать
домой. А если не приходит, то обеспечивает себе стопроцентное алиби, чтобы
жена не волновалась.
Если гипертим изменяет жене с кем попало (с кем выпили вместе), если
паранойяльный может изменить для дела, а истероидка -- ради выгоды и с тем
из престижных кавалеров, кто ею восхищается, то эпилептоид изменяет по
любви, и он верен этой своей "измене", то есть он не меняет любовниц, а
сосредоточивается на одной, ухаживает за ней. С любовницей у него отношения
тоже стабильные. Она знает, что четверг -- это ее день. Но она знает, что
воскресенье -- день семейный -- и это святое. И ее ну не как жену, но все же
он обеспечивает или помогает ей сколько может.
Если же, несмотря на свои измены, эпилептоид узнает, что изменила жена,
то для него это трагедия. Да, вот так: сам изменяет, но если ему --
трагедия. Это объясняется так называемой двойной половой моралью. Мужчина, в
мнении большинства, имеет право изменять, а женщина -- нет.
Один мой друг жалуется мне:
"Светка мне рога наставила. Нет, ты представляешь? Мне и рога. Ну не
смешно ли ?"
"Старик, ну ты ведь изменял ей, я же знаю..."
"Ну ты ж понимаешь, все мы мужики, что я, не мужик, что ли?"
"Ну, конечно, старик, понимаю".
"Вот ведь какая гадина, а ?"
Но если уж эпилептоид сам верен (а не ветрен, как истероид), тогда
измена может повлечь убийство (Хозе -- Кармен). А если не убьет, то, по
крайней мере, побьет. Возможно и самоубийство или и убийство, и самоубийство
одновременно (Отелло). Изменять, по его мнению, непорядочно -- за это надо
убить, это он считает порядочным. Потому что эпилептоид трудно переживает не
только крах идеологии, в которую верил, но и крах отношений. Это ведь тоже
своего рода крах идеологии: он верит в брак, в семью как в общественные
институты. Он вложился в эти отношения, он построил их, построил дом, не то
что гипертим, которому "под каждым кустом был готов и стол и дом".
С кем эпилептоиды сочетаются браком? Мужчины-эпилептоиды, понятно,
предпочитают красивых пластичных истероидок. Они любят красоту, любят
любоваться красотой. К тому же среди женщин вообще истероидок больше, так
что даже если эпилептоида привлекает другой психотип, ему может достаться
истероидка.
Этот альянс "эпилептоид плюс истероидка" насыщен специфическими
трудностями. Мужчина-эпилептоид перегружен физически и психически, устает,
ему не до ухаживаний за своей женой (и за любовницей часто тоже некогда
ухаживать). А ей нужны ухаживания, атрибуты любви (цветы, подарки, мелкие
знаки внимания, частые звонки с работы). Гораздо легче обстояли бы дела с
сензитивной женой, пухленькой и робкой служанкой. Но истероидка его
устраивает больше и по другим моментам. Эпилептоид высоко ценит общество и
общественное одобрение. Ему небезразлично, "что будет говорить княгиня Марья
Алексевна", а значит, важно, какая у него жена. Истероидка -- вывеска семьи.
А сензитивная женщина боится общества. Вот эпилептоиды и женятся на
истероидках и стреляются из-за их измен. Или просто возникают конфликты.
Цветы, которые ей нужны, стоят дорого, их надо покупать, а он прижимист
и ему некогда. Нужны гости и театры (а ему неинтересно, если это не деловое
общение, и опять же некогда). А в результате -- капризы, слезы, истерики,
измены -- замучишься. Но он предпочитает мучиться и держится за нее.
Особенно если есть ребенок, а он зависимый и любящий отец.
Крайне редко он не выдерживает и сам подает на развод. Но чаще при
разводах бывает так: она уходит, а он борется за брак. Интересно и то, что в
любом из этих случаев он опять выберет скорее всего истероидку, и все
повторится снова.
В браке эпилептоида и истероидки конфликт типичен: прижимистость
эпилептоида и расточительность истероидки. Совет: выделить истероидной жене
разумную сумму и иногда дополнять ее по обстоятельствам.
У эпилептоидных родителей дети не бывают брошены в роддоме или
заброшены в интернате. Типичная картина: коляска с ребенком, при ней
эпилептоидный отец, готовый на все, если не дай бог какой-нибудь пьяный
полезет к коляске. У эпилептоидов дети никогда не бывают безнадзорными. Нос
всегда утерт, накормлены, обуты-одеты. Дети не расфранченны, но все на них
добротно и целесообразно.
Но, понятно, в ходу и строгость. Эпилептоидные родители аккуратно
просматривают дневник, ругают за плохие оценки, ограничивают свободу.
В детстве -- свободу манипуляций с предметами, двигательную активность
("не тронь -- будет больно", "не бегай -- упадешь", "не влезай -- убьет"). В
подростковом возрасте -- свободу социальных контактов (запрещают дружить с
одними детьми, навязывают других).
Заставляют своих детей учиться по своему усмотрению: "Никакой музыки,
пойдет в финансовый техникум". Но и помогают в учебе, регулярно ходят на
родительские собрания. Часто они члены родительского комитета в школе. На
людях своих детей защищают, дома же ругают, иногда, впрочем, склонны
отругать и в присутствии чужих. У эпилептоидов вообще сильно выражены
родственные чувства. Они склонны помогать племянникам, внукам.
Здесь эпилептоид противоречив. С одной стороны, он сластолюбец. С
другой -- ханжа. В каком смысле? Если что-то уже дозволено обществом, он с
радостью это принимает. Но дозволено не так уж много. Тогда он либо втайне
это недозволенное практикует, вслух при этом осуждая других, либо и сам себе
не позволяет, и тогда становится невротиком.
Секс эпилептоида может быть стандартен или расцвечен в зависимости от
его культурного развития.
Можно сказать, что эпилептоид склонен к садомазохизму в сексе. Он любит
подчинять сексуального партнера. Это не всегда выражается именно в
требованиях каких-то сексуальных действий, иногда, и даже часто наоборот, в
запрете на те или иные, даже вполне невинные с точки зрения современной
сексологии действия, например в запрете на орально-генитальные игры.
Запрещает себе -- мазохизм, запрещает партнеру -- садизм. Сексологически
грамотные, осознавшие и принявшие свои сексуальные потребности эпилептоиды
склонны выражать их в игровой форме.
Садомазохистские тенденции проявляются у эпилептоида и в том, что, если
у него на теле, на лице что-то не так, он склонен выдавить, сковырнуть,
отрезать, доставив себе болевые ощущения: здесь садистические элементы
непосредственно сочетаются с мазохистскими.
Добавим, что эпилептоид-мужчина больше склонен к нормальному (не
носящему неотвязный, принудительный характер) вуайеризму.
То есть эпилептоидный мужчина любит видеть обнаженную женщину, ее
половые органы, откровенные позы. Или же он мазохистски вытесняет из своей
психики эти желания.
При этом истероидка-женщина склонна тоже к нормальному (то есть тоже
без принудительности) эксгибиционизму. Тогда все в порядке: он смотрит, она
демонстративно не скрывает себя.
Получается гармоничная пара. Если, конечно, ни у него, ни у нее это не
зашкаливает в психопатию. Но если он начинает требовать от женщины вещи, для
нее неприемлемые, а она даже и простые вещи отказывается для него делать, то
возникают страсти-мордасти.
Эпилептоид любит секс в себе, а не себя в сексе (последнее свойственно
истероидам). Он заботливо организует свою сластолюбивую сексуальность, в
этом он похож на истероида, но отличается от паранойяльного, шизоида и
гипертима, тем более от гипотима и сензитива.
Если эпилептоид сексуально неграмотен и стандартен, то он может и от
других требовать стандартности. Тогда это жуткий святоша, что более
свойственно эпилептоидкам. Но это, как мы уже говорили, оборотная сторона
активной сексуальности: запреты -- это своего рода садизм.
Здесь и дальше я не слишком соблюдаю порядок изложения признаков
психотипа. Какой порядок ни избери, все равно можно найти, к чему
придраться, а вот другой принцип был бы в каком-то отношении лучше... Тут
даже очень условно трудно отделить внешние признаки от внутренних, допустим
верность вождю. Потому, что эпилептоид одевается по той, например, униформе,
которую санкционирует вождь.
Но все же стоит чуточку поднапрячься и попытаться мысленно делить
признаки на внешние и внутренние. По внешним признакам мы как бы видим,
схватываем, быстренько вычисляем психотип, а потом предвидим его поступки,
стелим соломку и правильно реагируем.
Например, стол и пиджак у человека в порядке, значит, и от меня он
будет требовать этого и будет осуждать, если у меня непорядок. И если этот
человек мне близок, дорог, если это отец, то, может быть, и не стоит
раздражать его своей расхлябанностью, своим "художественным беспорядком".
А если все же не удалось причесаться, то когда он сдержанно посмотрит
на торчащие вихры, лучше сказать сразу: "Будет сделано" -- и причесаться.
Я буду и дальше по мере необходимости советовать, что и как должно быть
в отношениях с тем или иным психотипом.
Я буду стараться соблюдать плавность, логическую структурность в
переходах от темки к темке внутри темы о данном или другом психотипе. Но это
не всегда удается.
А сейчас я перехожу к тому, что, наверное, является ключевым моментом в
эпилептоидном характере.
Они во что-то свято верят, не слишком подвергая критическому анализу
догматы веры -- будь то вера в Иисуса Христа или в то, что его вовсе и не
было и что Бога тоже нет, или в светлое коммунистическое завтра, или в
богоизбранность собственной нации. Главное, что это -- некритичная вера в
постулаты паранойяльного пророка.
И вот еще что важно и страшно. Если идеи, за которые эпилептоиды
боролись и умирали, вдруг рухнули, то этот крах идей они тяжело переживают.
Они тяжело переживают не только гибель идей, но и смерть вождей. Мужчины
плакали, когда умер Ленин и когда умер Сталин. В отличие от эпилептоидов,
паранойяльные изобретут новые идеи, во имя которых будут привлекать новых
адептов. И "все начнется вновь... и слова, и пули, и любовь, и кровь..." --
как в песне Булата Окуджавы. Гипертимы, в отличие от эпилептоидов, выпьют за
новую власть ("король умер, да здравствует король!") и будут крутиться возле
новых кормушек. Истероиды, в отличие от эпилептоидов, не вдаваясь в
теоретические дебри, будут петь талантливые или пошлые песни, прославляя
новый порядок. А эпилептоид, скорее всего, будет верен старым идеям и будет
работать на их возрождение. Он будет пытаться реабилитировать низвергнутых
вождей. Это я и о том скорее трагическом, чем трагикомическом зрелище, когда
старушки несут портреты Сталина, который убивал их родственников.
Эпилептоиду более, чем другим людям, свойственна "любовь к родному
пепелищу, любовь к отеческим гробам". Он не может эмигрировать из страны,
ведь здесь же могилы предков, а как сказал Маркес в одном из романов, родина
не там, где родился,
а там, где похоронены близкие. Для эпилептоидов важнее, чем для других
психотипов, само слово "Родина". Это они умирали за Родину и, увы, "за
Сталина". Эпилептоиды знают, что такое честь -- честь мундира, семьи, честь
полка, народа, страны, руководства.
Эпилептоиды хорошо командуют и хорошо подчиняются. В ранних работах
известного и очень талантливого психолога профессора Ф. Д. Горбова говорится
о том, что загребной (командир в многовесельной лодке) всегда был и хорошим
рядовым гребцом.
Эпилептоид нередко так ограничен шорами, что скорее сам может
погибнуть, чем выйдет за пределы отведенного ему круга.
Жуков мог двинуть всю армию на Сталина, но он был маршал, а не политик,
и Сталин убрал его на задворки -- командовать округом, потом то же
повторилось у Жукова с Хрущевым: он "вывел Никиту на орбиту, как
ракета-носитель, и отвалился" (старый анекдот), а мог бы свалить Хрущева.
Из-за своей преданности эпилептоиды часто оказываются в трудных
нравственных ситуациях. Зависимый от чужих воззрений человек с вставленным в
него стержнем, эпилептоид, становится, попав в неправедную систему, орудием
этой системы. Так было с немецкими эпилептоидами, так было с советскими
эпилептоидами. Это их руками творился гитлеризм и сталинизм.
Эпилептоид не просто исполнителен в проведении линии своего
паранойяльного вождя, пророка, своей партии и ее традиций. Он навязывает
другим свои взгляды, заставляет исполнять программы его партии, ее ритуалы,
чтить ее символику, исповедовать устои, которые он считает нравственными,
хотя другие люди могут считать их, наоборот, аморальными.
Он ревностный служака и рубака. Он рубит сплеча -- и летят головы. Он
становится рыцарем революции. С оружием в руках и соблюдая воинскую
дисциплину, он насильно навязывает идеологию, политическую систему,
государственное устройство.
Вот шизоидам, гипертимам, психастеноидам это не свойственно. Истероиды
могут примыкать то к одним, то к другим; вставленные в них стержни столь
гибки или так легко вынимаются и заменяются другими, что ни в какое
сравнение в этом смысле с эпилептоидами не идут. Хотя в какой-то отдельный
момент они могут быть вполне страстными ораторами и красиво-храбрыми
воинами.
Для эпилептоида очень важно печатное слово. Раньше, когда "правду"
предъявляют к нему необоснованные требования, он стойко сопротивляется. Он
умеет отказать, при этом отказ часто имеет жесткий, а иногда и грубый
оттенок. Всякая требовательность и всякий отказ неприятны, а жесткость, с
которой это делает эпилептоид, -- особенно.
Манера влияния на людей у эпилептоида преимущественно авторитарная. Он
покрикивает, строго, сухо делает замечания. Замечаний много, они часто
мелкие. Он дает очень подробные инструкции, как пройти-проехать,
сопровождает их чертежом. Распоряжения понятные, четкие: первое, второе,
третье. А потом: повторите приказ -- то есть он руководит конкретно. Сам
выезжает на объекты. Это все объяснимо: эпилептоид предпочитает брать на
себя ответственность и потому старается предотвратить разные
непредвиденности.
Но он не дает проявить инициативу, что, понятно, людям не нравится и
создает напряженность. Все же эпилептоида терпят, потому что, как правило,
он ответственный и успешный человек, руководит так, что предприятие или
отдел процветает или, по крайней мере, не хуже других.
Когда он оказывается в роли подчиненного, то проявляет меньше
инициативы, предпочитая получать указания. Ничего сам не предлагает. Заметят
его работу, позовут посоветоваться -- хорошо, нет -- будет работать на своем
участке. Руководителям имеет смысл знать это свойство эпилептоидов и самим
выдвигать их в интересах дела.
Эпилептоид, как мы уже знаем, все-таки прислушивается к веяниям
времени. Ага, отмечает он, это уже во многих местах внедрено. Он может внять
рекомендациям по стилю управления. Услышит с кафедры теории управления на
курсах повышения квалификации, что авторитарность -- это плохо, а
демократический стиль -- хорошо, и будет стараться: введет в свой обиход
элементы демократического стиля, приструнит себя в проявлениях
авторитаризма.
Многие психологи правильно подчеркивают, что характер эпилептоида
трудно переделать, все равно что-то авторитарное прорвется. Я со своей
стороны могу сказать, что результаты здесь прямо пропорциональны усилиям,
затраченным на тренинги. Авторитарность с трудом, но преодолевается на
уровне овладения психотехникой, без переделки характера (который, конечно,
является и результатом генетической предопределенности, и результатом
воспитания с пеленочного детства). Однако надо не только лекции прослушать и
не только книги прочитать, но и, как говорится, "наездить часы". Любой
начинающий водитель знает, что чем больше наездишь часов с инструктором, тем
легче сдать вождение. Вот эпилептоиду и надо "наездить часы".
Эпилептоид с трудом переносит критику, хотя сам любит давать другим
отрицательные оценки, но если критика объективна, справедлива, логична,
конструктивна, если он видит, что его уличили, что он опростоволосился, то
не будет выкручиваться, как это делают паранойяльный и истероид, а признает
критику и будет стремиться исправить положение.
С этим у эпилептоидов плоховато. То есть им хватает чувства юмора в том
самом простом смысле, что, когда кто-то рассказывает что-нибудь смешное, они
смеются вместе со всеми, над кинокомедиями Леонида Гайдая, рассказами
Зощенко или выступлениями Жванецкого. Но такое чувство юмора есть даже у
дебилов. А вот юмор Анатоля Франса, например, дли эпилептоидов менее
доступен. Но главное, они сами непродуктивны в плане юморотворчества. Могут
рассказать свежий (а чаще устаревший) анекдот -- и все, то есть юмор у них,
как и у паранойяльных, заимствованный. Юмор в свой адрес эпилептоиды
воспринимают крайне болезненно, злятся, иногда впадают в ярость, стремятся
отомстить. Они менее злопамятны, чем паранойяльные, но все же злопамятны, а
насмешка -- это самое страшное для эпилептоидного самолюбия.
В ряде публикаций я уже предупреждал, что с юмором надо обращаться
осторожнее, но в особенности следует учитывать это по отношению к
паранойяльному и к эпилептоиду. Я даю такой совет прежде всего шизоидным
людям, которые могут быть талантливыми юморотворцами, и гипертимным людям, у
которых юмор неглубокий, но тоже может задевать.
Почему у эпилептоидов трудности с юморотворчеством? Чтобы увидеть
смешное, надо обладать нестандартным мышлением (как у шизоида), а у
эпилептоидов мышление стандартное. Поэтому и шутят они, используя банальные,
"патентованные" остроты типа "У тебя в ушах чернозем", "Тебя пальцем
делали". Часто это делается в рамках руководящих замечаний в адрес
нижестоящих, в адрес своих и чужих детей.
А шизоид увидит сходство оттопыренных ушей с крыльями и выдаст это в
виде оригинальной, но тоже неприятной шутки.
При том, что и у эпилептоида, и у паранойяльного юмор заимствованный,
эпилептоид все-таки меньше, чем паранойяльный, склонен высмеивать людей.
Эпилептоид в меру соблюдает этикет, он не матерится при женщинах, как
может сделать гипертим или истероид. При своих, при мужиках, выругается --
это же принято, но тоже в меру, не через каждое слово, как гипертим, а через
несколько фраз.
Он соблюдает общепринятый этикет, а не лощеный-изощренный, как
истероид. Он не упрекнет лишний раз за несоблюдение светских правил, как это
сделает тот же истероид, но соблюдения основных правил приличия он
потребует.
В психотехнике общения у эпилептоида бросается в глаза такая
парадоксальная вещь. Эпилептоид сдержан, но взрывчат. Что это? А вот что: он
дисциплинирован, поведение его упорядоченное. Он не распускает себя, как это
делает паранойяльный, гипертим и истероид, а сдерживается. Но его энергетика
не уступает энергетике паранойяльного. И сдерживаться он может только до
поры до времени. А там взрывается. Гнев его сокрушителен и страшен. Потом он
себя корит, но не очень: ведь он не сдержался в ответ на дурной поступок.
Можно сказать об эпилептоиде и так: взрывчат, но сдержан. Это звучит
еще более парадоксально. Но при этой перестановке понятий кое-что меняется.
Начинаешь понимать, что эпилептоиды от своей сдержанности заболевают
гипертонической болезнью с ее инсультами и ишемической болезнью сердца с ее
инфарктами. У эпилептоида ситуация сдерживания воспроизводится постоянно, то
есть все время: агрессивный импульс -- задержка, агрессивный импульс --
задержка... У него таких сеансов пятьдесят за день, и это играет решающую
роль в возникновении этих психосоматических болезней, начало которых в
психике, а конец, симптоматика, -- в соматике (телесной сфере). Доктор
Булгаков в "Мастере и Маргарите" устами Воланда провозгласил, что человек не
просто смертен, но иногда внезапно смертен. Там, правда, речь шла о
несчастных случаях, когда трамваем отрезало голову Берлиозу, -- пусть,
дескать, ни Бога, ни дьявола не забывает. Но человек внезапно смертен иногда
сам по себе. Это как раз больше всего относится к эпилептоидам. Они иногда,
будучи вроде бы абсолютно здоровыми, внезапно умирают.
Неожиданно возникшая перспектива ареста -- ион умирает от "молчащего"
инфаркта (без обычных болей в области сердца) или от инсульта. Инфаркт и
инсульт, впрочем, не всегда именно смертельны, они могут искалечить,
превратить в инвалида, а предваряют их другие проявления ишемической болезни
сердца и гипертонической болезни на фоне атеросклероза сосудов головного
мозга.
Все это эпилептоидные болезни -- "сдержан, но взрывчат", "взрывчат, но
сдержан"...
Сравним с паранойяльным. У паранойяльного меньше вероятность инсультов
и инфарктов, так как он не сдерживает аффект, но у него больше вероятность
гастритов и язвенной болезни (нерегулярно и плохо питаются). Эпилептоид же
питается более или менее регулярно, ест горячую пищу, первое-второе-третье,
так что у него меньше риск заболеть гастритом и последующей язвой желудка.
Эпилептоиды не слишком занимаются своим здоровьем, они не ходят по
модным врачам, не ремонтируют вовремя зубы, не проводят профилактику --
некогда. Но они дисциплинированно проходят диспансеризацию, если потребует
начальство. Иногда, когда требуют и убеждают врачи, эпилептоиды ради
профилактики начинают заниматься на тренажерах, ходят в бассейн, налаживают
правильное питание. Но все это -- после "второго звонка".
На конфликтогены эпилептоид чаще всего реагирует холодной
напряженностью, он не сразу включается в неуправляемый конфликт, но этот
конфликт близок. Эпилептоид сдерживается, сдерживается и взрывается. Он
может реагировать на конфликтогены и лицемерной пристройкой снизу: дескать
плетью обуха не перешибешь. Он себя сдержит. Нередко эпилептоид открывает
для себя более целесообразные способы оптимального реагирования на
конфликтогены. Он, как мы заметили в процессе занятий по психотехнике
общения, легко усваивает алгоритмы мягкой и жесткой конфронтации и
управляемого конфликта.
У эпилептоида стабильная. Ну, конечно, в гневе или при страхе он
побледнеет, изредка покраснеет от стыда, но в основном сохраняет
непроницаемость. Он умеет скрыть свои чувства и на уровне вегетатики,
устойчив к ударам, неожиданностям. Он не паникует в случае банкротства, он
знает, что можно найти выход, либо само "рассосется"; по крайней мере, можно
уменьшить отрицательные последствия. И на лице -- лишь легкая бледность.
В принципе эпилептоиды испытывают страх перед врагом, перед смертельно
опасными ситуациями, но стараются быть собранными, приучают себя
преодолевать страх и в конце концов становятся храбрыми солдатами,
офицерами. Это подчинение витального страха социальным установкам -- тоже
результат особой социальности эпилептоида. Они сдержанны не только в
проявлении агрессивности, но и в проявлении страха.
Известный писатель-диссидент пятидесятых, годов Виктор Некрасов
описывал, как в первых сражениях люди испытывали медвежью болезнь, но потом
привыкали к реву снарядов и свисту пуль и ходили в атаку.
Эпилептоид не просто испытывает страх и преодолевает его. Он стремится
попасть в опасные ситуации. Это они часто становятся летчиками-испытателями
и берутся за другие рискованные профессии. Преодолев страх сами, они
стараются заставить и других преодолевать его, а если у кого-то это не
получается, высмеивают, обвиняют в трусости. Такой своеобразный
садомазохизм. И с другой стороны, это опять же проявление социальности их
существа.
Эпилептоид их не выносит наружу. Ему трудно признаться друзьям, что
изменила жена. В случае болезни он старается не обременять окружающих, не
застонет лишний раз.
Прежде всего уточним, что он принципиально за семью, он муж и отец. Он
дуб для рябинки, как в песне. Он опора, надежная, ответственная. Но если
жена придерживается иных, нежели он, ценностных ориентации, то неизбежны
конфликты. Их можно избежать, если оба они успешно пройдут тренинг по
психотехнике общения и скорригируют привычки, мешающие их отношениям.
Жена-эпилептоидка практически никогда не изменяет. Это самый надежный
тип женщин. И она всегда помощник мужу, будь то эпилептоид, паранойяльный
или истероид. При всех недостатках эпилептоидной жены (прическа с
заколками-невидимками, старомодность, неизящность) для мужей это неоценимо.
Муж-эпилептоид не уходит из семьи, но может изменять. Он очень
сексуален и сластолюбив. При этом он все-таки всегда приходит ночевать
домой. А если не приходит, то обеспечивает себе стопроцентное алиби, чтобы
жена не волновалась.
Если гипертим изменяет жене с кем попало (с кем выпили вместе), если
паранойяльный может изменить для дела, а истероидка -- ради выгоды и с тем
из престижных кавалеров, кто ею восхищается, то эпилептоид изменяет по
любви, и он верен этой своей "измене", то есть он не меняет любовниц, а
сосредоточивается на одной, ухаживает за ней. С любовницей у него отношения
тоже стабильные. Она знает, что четверг -- это ее день. Но она знает, что
воскресенье -- день семейный -- и это святое. И ее ну не как жену, но все же
он обеспечивает или помогает ей сколько может.
Если же, несмотря на свои измены, эпилептоид узнает, что изменила жена,
то для него это трагедия. Да, вот так: сам изменяет, но если ему --
трагедия. Это объясняется так называемой двойной половой моралью. Мужчина, в
мнении большинства, имеет право изменять, а женщина -- нет.
Один мой друг жалуется мне:
"Светка мне рога наставила. Нет, ты представляешь? Мне и рога. Ну не
смешно ли ?"
"Старик, ну ты ведь изменял ей, я же знаю..."
"Ну ты ж понимаешь, все мы мужики, что я, не мужик, что ли?"
"Ну, конечно, старик, понимаю".
"Вот ведь какая гадина, а ?"
Но если уж эпилептоид сам верен (а не ветрен, как истероид), тогда
измена может повлечь убийство (Хозе -- Кармен). А если не убьет, то, по
крайней мере, побьет. Возможно и самоубийство или и убийство, и самоубийство
одновременно (Отелло). Изменять, по его мнению, непорядочно -- за это надо
убить, это он считает порядочным. Потому что эпилептоид трудно переживает не
только крах идеологии, в которую верил, но и крах отношений. Это ведь тоже
своего рода крах идеологии: он верит в брак, в семью как в общественные
институты. Он вложился в эти отношения, он построил их, построил дом, не то
что гипертим, которому "под каждым кустом был готов и стол и дом".
С кем эпилептоиды сочетаются браком? Мужчины-эпилептоиды, понятно,
предпочитают красивых пластичных истероидок. Они любят красоту, любят
любоваться красотой. К тому же среди женщин вообще истероидок больше, так
что даже если эпилептоида привлекает другой психотип, ему может достаться
истероидка.
Этот альянс "эпилептоид плюс истероидка" насыщен специфическими
трудностями. Мужчина-эпилептоид перегружен физически и психически, устает,
ему не до ухаживаний за своей женой (и за любовницей часто тоже некогда
ухаживать). А ей нужны ухаживания, атрибуты любви (цветы, подарки, мелкие
знаки внимания, частые звонки с работы). Гораздо легче обстояли бы дела с
сензитивной женой, пухленькой и робкой служанкой. Но истероидка его
устраивает больше и по другим моментам. Эпилептоид высоко ценит общество и
общественное одобрение. Ему небезразлично, "что будет говорить княгиня Марья
Алексевна", а значит, важно, какая у него жена. Истероидка -- вывеска семьи.
А сензитивная женщина боится общества. Вот эпилептоиды и женятся на
истероидках и стреляются из-за их измен. Или просто возникают конфликты.
Цветы, которые ей нужны, стоят дорого, их надо покупать, а он прижимист
и ему некогда. Нужны гости и театры (а ему неинтересно, если это не деловое
общение, и опять же некогда). А в результате -- капризы, слезы, истерики,
измены -- замучишься. Но он предпочитает мучиться и держится за нее.
Особенно если есть ребенок, а он зависимый и любящий отец.
Крайне редко он не выдерживает и сам подает на развод. Но чаще при
разводах бывает так: она уходит, а он борется за брак. Интересно и то, что в
любом из этих случаев он опять выберет скорее всего истероидку, и все
повторится снова.
В браке эпилептоида и истероидки конфликт типичен: прижимистость
эпилептоида и расточительность истероидки. Совет: выделить истероидной жене
разумную сумму и иногда дополнять ее по обстоятельствам.
У эпилептоидных родителей дети не бывают брошены в роддоме или
заброшены в интернате. Типичная картина: коляска с ребенком, при ней
эпилептоидный отец, готовый на все, если не дай бог какой-нибудь пьяный
полезет к коляске. У эпилептоидов дети никогда не бывают безнадзорными. Нос
всегда утерт, накормлены, обуты-одеты. Дети не расфранченны, но все на них
добротно и целесообразно.
Но, понятно, в ходу и строгость. Эпилептоидные родители аккуратно
просматривают дневник, ругают за плохие оценки, ограничивают свободу.
В детстве -- свободу манипуляций с предметами, двигательную активность
("не тронь -- будет больно", "не бегай -- упадешь", "не влезай -- убьет"). В
подростковом возрасте -- свободу социальных контактов (запрещают дружить с
одними детьми, навязывают других).
Заставляют своих детей учиться по своему усмотрению: "Никакой музыки,
пойдет в финансовый техникум". Но и помогают в учебе, регулярно ходят на
родительские собрания. Часто они члены родительского комитета в школе. На
людях своих детей защищают, дома же ругают, иногда, впрочем, склонны
отругать и в присутствии чужих. У эпилептоидов вообще сильно выражены
родственные чувства. Они склонны помогать племянникам, внукам.
Здесь эпилептоид противоречив. С одной стороны, он сластолюбец. С
другой -- ханжа. В каком смысле? Если что-то уже дозволено обществом, он с
радостью это принимает. Но дозволено не так уж много. Тогда он либо втайне
это недозволенное практикует, вслух при этом осуждая других, либо и сам себе
не позволяет, и тогда становится невротиком.
Секс эпилептоида может быть стандартен или расцвечен в зависимости от
его культурного развития.
Можно сказать, что эпилептоид склонен к садомазохизму в сексе. Он любит
подчинять сексуального партнера. Это не всегда выражается именно в
требованиях каких-то сексуальных действий, иногда, и даже часто наоборот, в
запрете на те или иные, даже вполне невинные с точки зрения современной
сексологии действия, например в запрете на орально-генитальные игры.
Запрещает себе -- мазохизм, запрещает партнеру -- садизм. Сексологически
грамотные, осознавшие и принявшие свои сексуальные потребности эпилептоиды
склонны выражать их в игровой форме.
Садомазохистские тенденции проявляются у эпилептоида и в том, что, если
у него на теле, на лице что-то не так, он склонен выдавить, сковырнуть,
отрезать, доставив себе болевые ощущения: здесь садистические элементы
непосредственно сочетаются с мазохистскими.
Добавим, что эпилептоид-мужчина больше склонен к нормальному (не
носящему неотвязный, принудительный характер) вуайеризму.
То есть эпилептоидный мужчина любит видеть обнаженную женщину, ее
половые органы, откровенные позы. Или же он мазохистски вытесняет из своей
психики эти желания.
При этом истероидка-женщина склонна тоже к нормальному (то есть тоже
без принудительности) эксгибиционизму. Тогда все в порядке: он смотрит, она
демонстративно не скрывает себя.
Получается гармоничная пара. Если, конечно, ни у него, ни у нее это не
зашкаливает в психопатию. Но если он начинает требовать от женщины вещи, для
нее неприемлемые, а она даже и простые вещи отказывается для него делать, то
возникают страсти-мордасти.
Эпилептоид любит секс в себе, а не себя в сексе (последнее свойственно
истероидам). Он заботливо организует свою сластолюбивую сексуальность, в
этом он похож на истероида, но отличается от паранойяльного, шизоида и
гипертима, тем более от гипотима и сензитива.
Если эпилептоид сексуально неграмотен и стандартен, то он может и от
других требовать стандартности. Тогда это жуткий святоша, что более
свойственно эпилептоидкам. Но это, как мы уже говорили, оборотная сторона
активной сексуальности: запреты -- это своего рода садизм.
Здесь и дальше я не слишком соблюдаю порядок изложения признаков
психотипа. Какой порядок ни избери, все равно можно найти, к чему
придраться, а вот другой принцип был бы в каком-то отношении лучше... Тут
даже очень условно трудно отделить внешние признаки от внутренних, допустим
верность вождю. Потому, что эпилептоид одевается по той, например, униформе,
которую санкционирует вождь.
Но все же стоит чуточку поднапрячься и попытаться мысленно делить
признаки на внешние и внутренние. По внешним признакам мы как бы видим,
схватываем, быстренько вычисляем психотип, а потом предвидим его поступки,
стелим соломку и правильно реагируем.
Например, стол и пиджак у человека в порядке, значит, и от меня он
будет требовать этого и будет осуждать, если у меня непорядок. И если этот
человек мне близок, дорог, если это отец, то, может быть, и не стоит
раздражать его своей расхлябанностью, своим "художественным беспорядком".
А если все же не удалось причесаться, то когда он сдержанно посмотрит
на торчащие вихры, лучше сказать сразу: "Будет сделано" -- и причесаться.
Я буду и дальше по мере необходимости советовать, что и как должно быть
в отношениях с тем или иным психотипом.
Я буду стараться соблюдать плавность, логическую структурность в
переходах от темки к темке внутри темы о данном или другом психотипе. Но это
не всегда удается.
А сейчас я перехожу к тому, что, наверное, является ключевым моментом в
эпилептоидном характере.
Они во что-то свято верят, не слишком подвергая критическому анализу
догматы веры -- будь то вера в Иисуса Христа или в то, что его вовсе и не
было и что Бога тоже нет, или в светлое коммунистическое завтра, или в
богоизбранность собственной нации. Главное, что это -- некритичная вера в
постулаты паранойяльного пророка.
И вот еще что важно и страшно. Если идеи, за которые эпилептоиды
боролись и умирали, вдруг рухнули, то этот крах идей они тяжело переживают.
Они тяжело переживают не только гибель идей, но и смерть вождей. Мужчины
плакали, когда умер Ленин и когда умер Сталин. В отличие от эпилептоидов,
паранойяльные изобретут новые идеи, во имя которых будут привлекать новых
адептов. И "все начнется вновь... и слова, и пули, и любовь, и кровь..." --
как в песне Булата Окуджавы. Гипертимы, в отличие от эпилептоидов, выпьют за
новую власть ("король умер, да здравствует король!") и будут крутиться возле
новых кормушек. Истероиды, в отличие от эпилептоидов, не вдаваясь в
теоретические дебри, будут петь талантливые или пошлые песни, прославляя
новый порядок. А эпилептоид, скорее всего, будет верен старым идеям и будет
работать на их возрождение. Он будет пытаться реабилитировать низвергнутых
вождей. Это я и о том скорее трагическом, чем трагикомическом зрелище, когда
старушки несут портреты Сталина, который убивал их родственников.
Эпилептоиду более, чем другим людям, свойственна "любовь к родному
пепелищу, любовь к отеческим гробам". Он не может эмигрировать из страны,
ведь здесь же могилы предков, а как сказал Маркес в одном из романов, родина
не там, где родился,
а там, где похоронены близкие. Для эпилептоидов важнее, чем для других
психотипов, само слово "Родина". Это они умирали за Родину и, увы, "за
Сталина". Эпилептоиды знают, что такое честь -- честь мундира, семьи, честь
полка, народа, страны, руководства.
Эпилептоиды хорошо командуют и хорошо подчиняются. В ранних работах
известного и очень талантливого психолога профессора Ф. Д. Горбова говорится
о том, что загребной (командир в многовесельной лодке) всегда был и хорошим
рядовым гребцом.
Эпилептоид нередко так ограничен шорами, что скорее сам может
погибнуть, чем выйдет за пределы отведенного ему круга.
Жуков мог двинуть всю армию на Сталина, но он был маршал, а не политик,
и Сталин убрал его на задворки -- командовать округом, потом то же
повторилось у Жукова с Хрущевым: он "вывел Никиту на орбиту, как
ракета-носитель, и отвалился" (старый анекдот), а мог бы свалить Хрущева.
Из-за своей преданности эпилептоиды часто оказываются в трудных
нравственных ситуациях. Зависимый от чужих воззрений человек с вставленным в
него стержнем, эпилептоид, становится, попав в неправедную систему, орудием
этой системы. Так было с немецкими эпилептоидами, так было с советскими
эпилептоидами. Это их руками творился гитлеризм и сталинизм.
Эпилептоид не просто исполнителен в проведении линии своего
паранойяльного вождя, пророка, своей партии и ее традиций. Он навязывает
другим свои взгляды, заставляет исполнять программы его партии, ее ритуалы,
чтить ее символику, исповедовать устои, которые он считает нравственными,
хотя другие люди могут считать их, наоборот, аморальными.
Он ревностный служака и рубака. Он рубит сплеча -- и летят головы. Он
становится рыцарем революции. С оружием в руках и соблюдая воинскую
дисциплину, он насильно навязывает идеологию, политическую систему,
государственное устройство.
Вот шизоидам, гипертимам, психастеноидам это не свойственно. Истероиды
могут примыкать то к одним, то к другим; вставленные в них стержни столь
гибки или так легко вынимаются и заменяются другими, что ни в какое
сравнение в этом смысле с эпилептоидами не идут. Хотя в какой-то отдельный
момент они могут быть вполне страстными ораторами и красиво-храбрыми
воинами.
Для эпилептоида очень важно печатное слово. Раньше, когда "правду"