– Ты слушать меня всегда, внимательно слушать, пока мы не сделать дело! – визгливо проговорил Крылатый. – Старый пьяница. Или я убить тебя прямо сейчас здесь. И делать дело без тебя.
– Отпусти его, – потребовал Вова. Он глядел на лемонийца исподлобья. – Я без него на дело не пойду. Нечего беспредельничать.
– И я тоже не пойду! – сказал Нос.
Диана ничего не сказала, но смотрела жалобно. К старому коску она привыкла. Хоть и матерый бандит, но все же куда человечнее страшного стрекозла.
Лемониец смерил их удивленным взглядом.
– Вы есть глупцы! Заступаться за старый пьяница, который нас попалить. Пойти против свой командир!
Но шею выпустил. Мокрый вдохнул воздух, широко распахнув рот, а затем принялся чихать и кашлять, проклиная от всей души планету Лемони и ее рогатых обитателей. Урок явно ничему не научил его. Впрочем, будучи пьяным в стельку, он вряд ли мог адекватно оценивать ситуацию.
Крылатый некоторое время слушал оскорбления, потом выкинул вперед растопыренные пальцы и нанес сильный удар Мокрому в грудь. Тот охнул, обмяк и повалился на пол.
– Лучше отдыхать, чем болтать глупость! – с презрением проворчал лемониец и припал к стеклу, с ненавистью вглядываясь в преследующий их милицейский катер: – Менты настырный. Не отставать!
Вова кинулся к Мокрому, схватил его за руку, нащупал пульс – сердце старого бандита билось ровно.
– Не волноваться за него! – бросил лемониец. – Он полежать так три-четыре часа и оклематься. Специальный боевой прием, для тех, кто много говорить не по дело.
Вова тоже хотел сказать пару слов «не по дело», но только губу закусил – он еще не забыл, как козел одним движением отправил его в полет. С виду лемониец тонкокостный и слабый – такого даже ребенок обидит, а на деле – настоящая боевая машина. И все же отомстить за Мокрого следовало. Он ведь ему почти отец…
Вова сел на место и погрузился в раздумья, стараясь придумать, как нейтрализовать Борзо, а потом наказать козла, как принято у косков. Расписарить за бугра. Мысли путались – мешали завывания милицейской сирены. А вскоре всем, кто пребывал в сознании на борту спасающегося бегством катера, стало не до междоусобных разборок.
Снизу один за другим стали появляться патрульные катера. Они выныривали, словно поплавки над поверхностью воды, из густой облачности и садились на хвост нарушителям закона. Несколько милицейских машин попытались перехватить беглецов, зайдя справа и слева, но Борзо закладывал крутые виражи, и катера синей и канареечной расцветки оказывались в хвосте – ни маневренностью, ни скоростью ни один из них не мог потягаться с машиной Крылатого.
Нос безостановочно вертел головой, стараясь увидеть всю картину полностью. Уши хлопали его по щекам, но таргариец не обращал на это обстоятельство никакого внимания. Куда больше его занимали многоствольные лучеметы, установленные на двух патрульных катерах. Тут, конечно, цивилизованная Земля, а не какое-нибудь Мамбасу, и просто так стрелять по ним никто не станет.
Но угрозы из радиоприемника доносились недвусмысленные – их собирались сбить, если они вторгнутся в воздушное пространство Санкт-Петербурга.
– Давайте сядем, – взмолился Нос, – и на астероидах жить можно. Я еще молодой. Не хочу помирать.
– Лемонийцы не сдаваться! Никогда не сдаваться! – с гордостью ответил Крылатый. – Отставить паника, ушастый, или я выбрасывать тебя за борт, как ненужный балласт.
Таргариец всхлипнул и замолчал.
– Сейчас мы их обманем! – сообщил Борзо и резко повернул штурвал, разворачивая катер. Теперь они летели не прямиком к Петербургу, а наискось, к заливу. Еще один рывок штурвала – и катер, клюнув носом, пошел отвесно вниз.
Диана сжалась в ужасе. Она готова была стерпеть все, что угодно, но высоты боялась с детства. Стремительно приближающаяся береговая линия с крохотными постройками и лентой дороги испугала ее до такой степени, что она даже кричать не могла – только открывала рот, задыхаясь от ужаса. Ей представилось, что эта картинка – последнее, что она видит в жизни, захотелось плакать от жалости к себе. Но в последний момент катер вильнул в сторону и нырнул в воды Финского залива. Борзо повел универсальную машину под водой, над самым дном, осторожно огибая каменные сваи и куски металлоконструкций, которых здесь оказалось в избытке.
Вскоре они вырвались на сравнительно чистое место, обогнули пару островов, нырнули в глубокую впадину, под нависший над ней илистый уступ, и опустились на брюхо.
– А мы не утонем? – осторожно спросил Нос. Он пришел в себя первым – остальные только глаза таращили, гладя на проплывающих мимо безразличных рыб – кроме Борзо и лемонийца, которым такие приключения, похоже, были не в новинку.
– Мы уже есть утонуть, – презрительно бросил Крылатый.
– Но вода… Вода к нам не затечет?
– Силовой купол держать вода. Он держать все. Можем лежать хоть три час. Нас не найти.
Через пару минут вокруг катера зашарили вполне различимые лучи прожекторов – патрульные катера пытались рассмотреть что-то на дне, но сделать это в мутных водах залива было непросто – они не имели специальных приспособлений для подводного поиска. В отдалении проплыла темная громада десантного бота и ушла дальше, скрылась в темной воде.
Борзо выждал еще некоторое время, а потом повел катер обратно к берегу, сбивая погоню со следа. Затем опять развернулся и, ориентируясь по глубинной карте Финского залива, загруженной в бортовой компьютер, двинулся прочь от города. Вынырнули уже у берегов Эстонии. Несколько задумчивых эстонских рыбаков на берегу имели возможность наблюдать громадный катер, который, подняв мощную волну, вырвался из воды и стрелой взмыл в облачное небо.
– Теперь мы лететь к полюс! – объявил Крылатый. – В Арктика милиционер редок. Из Арктика можно попасть в Канада, Гренландия, Тихий океан – там спокойно и нет российский милиция. Мы должны лететь – милиционеры прочесать залив до победный конец! Они думать, что мы на дно, а мы улететь! Это есть военный хитрость.
Через пару часов полета беглецы достигли Северного Ледовитого океана. Внизу потянулась бесконечная темно-синяя вода с дрейфующими на ней белыми точками айсбергов.
Мокрый очнулся только сейчас.
– А-а-а! – он рывком сел на полу, окинул салон безумным взором. – Где я?
– Добрый утро, – как ни в чем не бывало отозвался лемониец. – Ты есть проспать все самый интересный.
– Проспал? Как проспал?! – Мокрый ощупал грудь, скривился от боли и тут же все вспомнил. – А, ну да.
«Еще посчитаемся», – подумал он про себя. Голова с похмелья сильно болела и не желала соображать. Тело тоже слушалось плохо. Вова помог шефу подняться и перебраться в кресло.
– Менты отстали? – поинтересовался Мокрый.
– Борзо их наколол, – поведал Нос. – Лег на дно, а когда они проплыли мимо, вынырнул в другом месте.
– От российских ментов так просто не отстанешь. Это ж бульдоги в форме. Как вцепятся мертвой хваткой, так и не отстанут.
– Мы приземлиться в Арктика, немножко отдыхать, – поведал лемониец. – Ждать, пока власти чуть-чуть успокоиться. Затем возвращаться и грабить Кремль.
– В Арктике холодно, – хмуро проговорил Вова. – А на нас шмотки летние.
– Да, что нам там делать? – поинтересовался Мокрый и громко икнул. – Ни разу не был в этой самой Арктике. И не тянет как-то.
– Ты есть быстро трезветь на сильный мороз, – откликнулся лемониец. – Для старый пьяниц Арктика – самый подходящий мест. Лучше любой, как говорят у вас на Земля, вытрезвитель.
– Козел – он и есть козел, – проворчал Мокрый едва слышно. И сказал уже громче: – Что ты о вытрезвителях знаешь, Крылатый? Это, между прочим, одно из самых гуманных изобретений прогрессивного человечества. Кумекаешь, для чего их придумали? Чтобы бухие люди не померзли. Климат в России суровый. А ты, наоборот, нас поморозить хочешь. Так что не надо таких сравнений.
– Не надо волноваться! – оглядев людей, сидящих с кислыми лицами, проговорил лемониец. – Я есть заботиться о мой солдаты. Вы сидеть внутри катера. Тут тепло. Греться тут. Правда, у нас мало еда…
– Где же мы возьмем еду? – забеспокоился Вова.
– Это есть полевые условия. А в полевые условия, если продовольствие не подвезли, что делать солдат? Солдат добывать себе пища сам. Солдат ест корешок, ягодка, личинка…
– Личинки сам жри, – хмуро проронил Мокрый. – Да и нет в Арктике никаких личинок. Они в снегу не водятся.
– Борзо добыть для вас мясо. Борзо взять оружие и идти на охота. Вы любите, как это говорят, пингвин?
– Я люблю пингвинов. Они такие милые… – откликнулась Диана. – Но не на них же вы собираетесь охотиться?
– На них. Их жир есть питательный.
– Пингвинов убивать нельзя! – воскликнула Диана.
– Почему? – осведомился лемониец.
– Ну как же… Они пушистые… И живые…
– Пушистые не есть несъедобные. Мы снять с них шкура. После этого они не быть живые.
– Не, я тоже против пингвинов, – Вова покосился на Диану. – Сожрешь пингвина, потом по ночам его грустная морда будет сниться.
– А парни базлали в «Артеке», – вмешался Нос, – что пингвинятина обладает галлюциногенным эффектом. Глаза от нее краснеют, речь путаная, и спать невозможно потом. Правда, правда… Эти хлопцы срок на Тасмании тянули, на страусовой ферме с принудительным трудом – они как-то угнали воздушный катер и смылись на нем в Антарктиду. Две недели там от воспитателей ныкались. За это их в «Артек» и перевели. А еще в холодных морях рыбы полно съедобной.
– Ты есть знаток Арктика, – объявил лемониец, – поэтому пойдешь на охота вместе с Борзо. – Мы иметь есть два легких скафандр – на всякий случай. Сейчас как раз такой случай.
– Я не могу, – запротестовал таргариец, сожалея о своей болтливости, – скафандр для меня большой. Да и уши в шлем не влезут.
– Скафандр нормальный, это не есть страшно.
– А уши?
– Уши подогнем, – Борзо бросил на таргарийца многозначительный взгляд, и тот сразу сник. – Или ты хочешь, чтобы мы их просто отрезали?
– Нет, я согласен подогнуть…
Катер летел уже над полярной шапкой планеты. Вода поблескивала только в редких полыньях. Около одной из них можно было разглядеть движущуюся точку – белую, но не такую, как искрящиеся на солнце снега. Белый медведь пытался выловить из полыньи нерпу.
Впрочем, цивилизация добралась и сюда. На ровной площадке посреди торосов стоял ярко-красный прогулочный катер. Влюбленная парочка целовалась на его крыше, а еще два туриста шли куда-то на лыжах – то ли просто катались, то ли готовились к соревнованиям.
– Кстати, я еще вспомнил, в Арктике пингвины не водятся, – объявил Нос. – Они живут в Антарктиде, рядом с Южным полюсом. А здесь – белые медведи. Вот их в Антарктиде нет. Поэтому моим корешам и удалось прятаться там две недели. И их не сожрали. Они такого порассказали. Сейчас…
– Это не есть важно, – перебил Крылатый. – Мы охотиться на медведь. Не на пингвин.
– Может, отберем еду у бакланов на лыжах? – предложил Вова. – Они, небось, горячие завтраки взяли с собой.
– О, глупый каторжник! – Крылатый окончательно вышел из себя. – Мы только оторваться от полиция – и ты опять хочешь совершать преступление! Они звонить в милиция, патрульный катер быть здесь через десять минут – и мы нырять в полынья? А если полынья нет? Что мы делать? Долбить лед кирка? Или уходить в космос? Там нас находить очень быстро!
– Лыжников можно пустить в расход, – предложил Борзо.
Диана едва не вскрикнула – убить четырех человек из-за нескольких бутербродов! И ведь рангун явно не шутит. Она уже хотела возразить, но ее опередил лемониец.
– Вдруг кто-то успеть поднять тревога! Нет, мы охотиться на тюлень, медведь, пингвин – кто есть найтись в этот снежный тундра. Они не звонить милиция. Не уметь позвонить.
Борзо двинул штурвал от себя и посадил катер на ровную площадку.
– Сделаем вид, что мы тоже лыжники, – сказал он. – Или туристы. Никто и не обратит внимания на еще один катер. В Арктике хорошо прятаться. Бездельников здесь всегда хватает, а любого копа видно за тридцать километров.
– Кстати, за медведями следят егеря, – поведал Нос. – Со спутников. Они ведь в Красной книге… Как и пингвины.
– Спутники? Или егеря на спутниках? – Вова захохотал.
– Медведи… И нечего ржать. Я правду говорю.
– Да за последние двести лет белых медведей здесь расплодилось, как мышей в амбаре, – возразил Борзо. – Шага не ступишь, чтобы на медведя не наступить. А их еще и подкармливают. Сбрасывают с катеров протеиновые брикеты, чтобы они меньше рыбы жрали. Я по стерео передачу видел. Одного мочканем – никто и не заметит.
– Мы разобраться на месте, – подытожил Крылатый.
Снег под катером оглушительно заскрипел – даже сейчас, в летний день, в Арктике царил мороз, снежинки ломались с приятным хрустом. Обычным людям эта картина напомнила бы о Новом годе и мандаринах, о катании с горки и игре в снежки… Но Мокрому с Вовой вспомнился ледяной холод астероида-1313 и сверкающая на стенах подземных тоннелей изморозь, рангуну Борзо – стылая равнина, по которой он убегал от преследователей, совершив свое первое убийство. Носу – зимний, заваленный снегом «Артек» и он сам в легкой курточке, чистящий плац для построений, Крылатый подумал о погруженной в вечную зиму после ядерных бомбардировок планете Лемони. Пожалуй, только у Дианы вид падающих с неба крупных снежинок мог бы вызвать приятные воспоминания, вот только на планете Пич-рич, где она выросла, снегопадов никогда не было, зато к Новому году начинались такие песчаные бури, что казалось – дом занесет по самую крышу и его обитателям уже никогда не придется выйти наружу.
– Тридцать километров до полюса, – сообщил Борзо, выбираясь из-за пульта управления и расправляя широкие плечи. – Я пойду прогуляюсь. Кто со мной?
– Нос, – безапелляционно заявил Крылатый. – Он помогать тебе охотиться. Мы уже решать этот вопрос.
Возмущаясь и покряхтывая, таргариец принялся натягивать скафандр. Уши действительно пришлось подгибать – теперь они прикрывали щеки. Издали можно было подумать, что у Носа выросла борода. Или бакенбарды. Борзо надевать скафандр не стал – понадеялся на густую шерсть – на его родной планете зима отличалась свирепым характером и длилась почти полгода.
Приоткрыв купол – холодный воздух хлынул в салон, заставив всех поежиться, – рангун и Нос спрыгнули на лед. Борзо сжимал в огромной лапе лазерный автомат. Таргариец захватил парализатор и теперь размышлял, действует ли его разряд на белых медведей или только на людей и гуманоидов.
Не успели они отойти от катера и ста метров, как Борзо ткнул стволом в землю.
– След.
– Огромный какой… – Нос тоскливо шмыгнул носом.
– Значит, медведь крупный. Его хватит надолго.
– А что, мы собираемся здесь целый месяц сидеть?
– Месяц, не месяц, а дня три надо выждать. И голодать я не собираюсь.
Несмотря на то что фигура Борзо очертаниями не отличалась от человеческой, разве что была помассивнее, а в руках он сжимал лазерный автомат, сейчас он больше походил на зверя. На готового к прыжку хищника. Даже зубы оскалил, предвкушая охоту.
Нос неохотно плелся следом – и зачем его, представителя мирной теплолюбивой расы, выгнали на мороз, заставляют бродить вместе с жестоким Рангуном по бескрайним ледяным просторам?
Расстегнув молнию скафандра – сейчас герметичность была не нужна, он выполнял роль обычного теплого комбинезона, – Нос залез в карман и достал несколько конфет. Одну развернул, положил в рот, другие продолжал держать в руке. Угостить Борзо? Обойдется, убийца проклятый…
Рангун заметил медведя – он был метрах в двухстах от них. Одним прыжком Борзо вскочил на высокий ледяной утес, вскинул автомат и нажал на спусковой крючок. Зашипел под действием лазерных импульсов лед, коротко рыкнул и тут же умолк медведь, чья шкура оказалась прожженной сразу в нескольких местах.
Борзо захохотал, закинул автомат за спину и огромными прыжками понесся к добыче. Таргарийцу тем временем ткнулось в руку что-то мокрое. Нос подпрыгнул от неожиданности и закричал. Потом рванулся в сторону и пробежал метров десять. И только после этого посмел оглянуться.
На снегу на задних лапах стоял белый медвежонок и внимательно глядел на него своими блестящими черными глазками.
– Ах ты, бедняжка, – вздохнул таргариец. – Это мы твою маму пристрелили? Или папу? А может, дедушку? Как же ты теперь один? Охотиться, наверное, еще не умеешь?
Медвежонок затрусил к таргарийцу, вновь ткнулся в руку, в которой тот держал конфеты. Нос поспешно развернул одну, сунул медвежонку. С радостным урчанием тот проглотил ее, потребовал еще…
Рангун вырос, словно из-под земли.
– Еще один! – весело заявил он. – Молодец, знаток Арктики! Хорошо подманил! У молодняка мясо всегда вкуснее.
Он вскинул автомат, но Нос обхватил медвежонка и откатился с ним в сторону. Тот по-щенячьи забавно завизжал – нашелся товарищ по играм! Лазерный импульс прошил метровую толщу льда. Лунка мгновенно заполнилась водой.
– Не трогай! – закричал Нос.
– Не смей стрелять! – Диана в своей легкой курточке бежала от катера. За гибелью медведицы девушка наблюдала через обзорный монитор, сжав зубы, но позволить расправиться с медвежонком она просто не могла!
– Нежные какие! – фыркнул рангун. – Это же добыча. Еда.
– Я его выращу! Буду поить молоком из соски! – пообещала Диана.
– И где ты возьмешь здесь молоко? – презрительно бросил Борзо. – Ладно, оставим щенка про запас. Сейчас я подведу катер к туше – спрашивается, зачем тащить ее к катеру, когда мы можем подлететь?
– Сначала забери нас.
Борзо нахмурился и ничего не ответил. Но спустя две минуты катер опустился возле девушки и таргарийца.
Оказавшись в теплом салоне, медвежонок начал с интересом принюхиваться – все в катере было для него в новинку. Борзо тем временем подлетел к убитой медведице, выпрыгнул на лед с огромным ножом в руках и занялся свежеванием туши.
– Не смотри наружу, маленький, – проговорила Диана, закрывая медвежонку глаза.
– Симпатичный, – сказал Вова, протянул к зверенышу руку, тот принюхался и фыркнул.
– Чем у тебя руки воняют? – поинтересовался Мокрый.
Вова поднес ладонь к лицу, пожал плечами:
– Ничем не пахнет как будто.
Спустя полчаса Борзо из подручных средств соорудил вертел, разжег под ним спирт, налитый в широкую банку, и принялся жарить огромные куски медвежатины. Остальные отсиживались в катере.
– Сколько спиртяги пропадает, – вздыхал Мокрый. – Но и медвежатину сырую жрать не станешь…
Пока они ели мясо, лемониец вскрыл банку с консервами без маркировки, развел дистиллированной водой из бутылки, после чего содержимое приобрело фиолетовый оттенок, и приступил к трапезе. Запасов лемонийской пищи на катере имелось в избытке – целых три ящика консервов, поэтому беспокойства по поводу еды Крылатый не выказывал.
Остальным пришлось намного хуже. Мясо белого медведя оказалось жестким и похожим на резину – почти не жевалось. К тому же сильно отдавало тухлой рыбой. Кое-как удалось набить желудки. Диана, которую едва не стошнило от отвращения, подумала, что питаться одной медвежатиной неделю она попросту не сможет. Остальные тоже чувствовали себя обманутыми – вместо ожидаемого вкусного шашлыка им предложили прожевать сапожные подошвы.
– Мы сидеть тут еще два дня! – возвестил лемониец. – Потом лететь дальше…
– За два дня сдохнем тут, – проворчал Мокрый. – Я эту дрянь жрать не могу.
– Вечером получать сухой паек. Их есть немного. Но надо экономить.
Медвежонка окрестили Зубом за то, что он так и норовил сгрызть обивку кресел, а порой покушался и на приборную панель. Ему пришлись по душе сухие пайки, незначительное количество которых хранилось на катере, и, к удивлению всех, консервы Крылатого. Пищу лемонийца он счел едва ли не лучшим лакомством. Фиолетовую кашицу вылизывал до тех пор, пока дно банки не начинало блестеть. Порой его отпускали побегать на волю, но далеко от катера медвежонок не отходил – боялся потеряться. Иногда Зуб начинал выть – искать мать. Больше всех ему нравился ее убийца – мохнатый рангун Борзо. Тот отгонял от себя навязчивого звереныша – говорил, что не любит животных. Иногда рангун порыкивал, надеясь отпугнуть приставучего малыша. Но Зуб только больше радовался, признавая в мохнатом убийце родственную душу.
Люди коротали время за карточной игрой и задушевными беседами. Теснота кабины располагала к откровенности.
– Вот что ты за Укроп Баклажаныч?! – с укоризной обращался Мокрый к лемонийцу, снова забыв о субординации и необходимости относиться к представителю древней расы с почтением. – Мы к тебе, можно сказать, со всей душой. А ты чуть что – сразу по хересу! Не боишься, что тебе кто-нибудь может ненароком в спину перо засадить?
– Это есть угроза?! – вопрошал лемониец визгливо.
– Да какая угроза?! Что ты? Это я, Баклажан Помидорович, тебя грамотному общению хочу научить. Ты пойми, как ты с людьми себя поведешь, так и они к тебе отнесутся…
Речи эти повторялись снова и снова. Мокрый словно задался целью переделать лемонийца. В конце концов стрекозел стал проявлять явные признаки беспокойства.
– Как вы есть налаживать общий язык между особь? – поинтересовался Крылатый в конце второго дня.
– Ну как… – Мокрый улыбнулся. Почувствовал, что ему удалось зародить семена сомнений в душе собеседника.
Действительно, что тот мог знать о великой цивилизации людей. Кроме того, что однажды они вступили в войну с его народом и одержали победу, почти истребив гордое племя стрекозлов. Подобные исторические реалии принуждали лемонийца действовать с предельной осторожностью. Не всё в психологии землян – и особенно русских – было ему понятно. Одно он знал наверняка: они опасны. Простая военная система подчинения старшим по званию, принятая на Лемони, отчего-то давала сбои в общении с этой группой человеческих существ. Они никак не хотели признавать в нем своего командира. Приказы выполняли, но без охоты. А самого старшего среди них постоянно приходилось учить уму-разуму, прибегая к насилию.
– Для начала надо поляну накрыть, – говорил Мокрый. – Проставиться. Посидеть, побазлать по душам. Понять друг дружку. В душу друг дружке заглянуть. А потом уже можно делюгу затевать, не опасаясь подставить братве спину.
– Что есть накрыть поляна, проставиться?!
– Выпить вместе.
– Ты есть старый пьяница, – констатировал лемониец, но уже не столь яростно, как прежде. После этих слов он впал в тяжкое раздумье и пребывал в нем до самого старта, который наметили на вечер третьих суток. Крылатый считал, что к этому времени власти уже должны успокоиться. Однако в самый центр, к Москве, следовать пока было слишком опасно. Поэтому лемониец отдал приказ Борзо очень медленно лететь по самой границе Великой Русской империи к одному из крошечных государств, где можно было провести еще несколько дней в относительной сытости и покое. Жесткая медвежатина успела всем надоесть.
– В Чехия есть мой резервный перевалочный база, – сообщил лемониец, – мы прилетать на этот база. Перед этим я немного, как это говорится, проставляться, накрывать поляна.
Мокрый просиял и тихо шепнул Вове:
– Видал разводилово? Учись, пацан, пока я жив.
С тех пор как Чехия присоединилась к Великой Русской империи, пиво из этой крошечной провинции экспортировалось всюду – не только на обширные земные территории, но и на российские колонии в самых отдаленных уголках Галактики. И все было бы хорошо, только знатоки говорили, что настоящее чешское пиво можно вкусить лишь в пражской пивной. Вот уже пару веков основным сортом пражских пивоварен оставалось «Жигулевское» – его рецепт перекупили за большие деньги у российских специалистов.
Поэтому сразу после того, как катер сел на булыжную мостовую у Карлова моста, беглецы от закона, оставив медвежонка в салоне, устремились к ближайшему питейному заведению. Против того, чтобы пропустить кружечку свежайшего «Жигулевского», не возражал даже лемониец. Напротив, он и выступил инициатором дегустации. Пиво вроде бы не нарушало инопланетный метаболизм, а даже способствовало выведению шлаков. А в его организме, сообщил Крылатый, шлаков накопилось столько, что «из них можно построить большая дом».
Банда устроилась в самом темном углу, за шестиместным столиком с широкими лавками по бокам. На странную компанию никто не обращал внимания. Прага привыкла к наплыву туристов – сюда стекались любители пенного напитка со всей Галактики. Пиво являлось универсальным продуктом для многих инопланетных рас. Его пили и рангуны, и таргарийцы, и рептилии, и лемурийцы… Не употребляли разве что шарообразные мумии с Арктура – эти пожирали исключительно кремниевые скальные образования, любая жидкость не могла вызвать у них ничего, кроме отвращения.
Основной причиной бурного паломничества в Прагу была к тому же дешевизна местного пива. Цена так обрадовала прижимистого лемонийца, что он немедленно заказал всем по десять кружек «Жигулевского», объявив во всеуслышание:
– Мы расслабляться последний раз перед дело. Чтобы стать настоящий команда. И сделать все как надо.
– По десять?! – опешил Нос. – Я столько не выпью.
– Кончай ныть, – Мокрый хлопнул его по спине, – я-то знаю, как таргарийцы пиво пьют. Только успевай выносить тару. Пей, парень. На халяву и уксус сладкий.