В выходные я пытался занять себя чем-нибудь полезным, но получалось не всегда – и я отправлялся в город. Среди незнакомых лиц всегда легче отвлечься. И иногда это почти получалось. Наверное, за эти дни я успел посетить все ночные клубы и бары города, узнал целую толпу женщин – брюнеток, блондинок, рыжих, разведённых, замужних, лесбиянок и не очень – чьи имена мог бы вспомнить разве что под гипнозом. Я часто садился за руль, когда был слегка навеселе – но, как оказалось, водить машину не менее весело, когда количество выпитого явно превышало все нормы.
В воскресенье я просыпался после обеда в состоянии жуткого похмелья и пытался вспомнить, что же было прошлой ночью. Воспоминания были обрывочными, и связать их было невозможно. В конце концов, я плевал на всё и отправлялся гулять. Брёл по дороге, потом сворачивал в поля и кружил там до бесконечности. Иногда я уставал, ложился на траву и смотрел в небо, разглядывая облака. И думал о том, что выход из лабиринта близок. Но дорога представлялась мне слишком страшной, чтобы сделать хоть шаг.
В понедельник в офисе было шумно. Все суетились, подготавливали последние работы, так как сегодня следовало предоставить полковнику общий отчёт.
Мы с Джо вот уже полчаса находились в зале заседаний. Я бегло просматривал доклад, на ходу делая последние поправки. Джо возился со своим компьютером и никак его не подключить.
– Может быть, тебе нужна помощь? – спросил я, наконец, сжалившись над Джо (или же над компьютером?).
– Мне – нет, – ответил он, не поворачиваясь. – А вот тебе, похоже, помощь не помешала бы.
Я сжал голову руками – пульсирующая боль в висках мешала мне сосредоточиться.
– Брось, Джо. У меня всё в порядке. Я выйду покурить. Не скучай.
В коридоре было пусто. Совещание должно было начаться через двадцать минут, и все обыкновенно приходили минут за пять до назначенного времени.
Я приоткрыл окно и присел на подоконник. Если бы не совещание, то я остался бы дома, в постели. С самого утра меня мутило, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы открыть глаза и подняться.
Я снова набрал знакомый номер. И опять безликий голос ответил мне:
– Абонент отключен.
Сотню раз просил её поставить автоответчик!
– Я только хотел сказать что… что я люблю тебя, – произнёс я и подумал, что слова эти звучат очень непривычно. И уж совсем по-дурацки, если ты говоришь с мёртвой трубкой.
Сигарета обожгла мне пальцы, и я поспешно потушил её в пепельнице.
– Брайан, вот ты где. – Полковник появилась совершенно бесшумно. – Мы скоро начинаем. И пообещай мне, что сразу после совещания ты всё-таки возьмёшь отпуск..
Ты действительно очень плохо выглядишь.
Джо с завидным упорством перебирал провода.
– Доброе утро, полковник, – сказал он тем же будничным тоном.
– Доброе утро, Джозеф.. Мне только кажется – или я правда не видела тебя с тех пор, как вы вернулись из Иерусалима? Брайан сказал мне, что всё прошло отлично.
– Более чем. Мне очень понравилось.
Пресс-конференция была наискучнейшей. Я улетел из Израиля в гадком настроении, и на докладе у полковника был таким уставшим, что лаконично похвалил мероприятие.
И был очень доволен тем, что мне не пришлось вдаваться в подробности.
Полковник села в своё кресло и открыла папку, которую принесла с собой.
– На пресс-конференции был довольно-таки известный в наших кругах человек, доктор Зоар Альхадиф, – сказала она. – Вы имели честь познакомиться с этим джентльменом?
– Да, нас представили друг другу, – ответил я. – Он произвёл на меня неизгладимое впечатление.
– Доброе утро всем!
Я первым посмотрел в сторону двери и увидел там того, о ком совсем не думал в это ужасное утро – Саймона.
– Доброе утро, – ответила ему полковник. – Как поживает твой доклад о последствиях второй ливанской войны?
– Помилуй! У меня куча срочной работы!
Полковник сурово нахмурилась.
– Помилуй? Что это значит, Саймон? У всех есть срочная работа, но это ещё не означает, что следует плевать на всё остальное. Бери пример с Джо. Или с Брайана.
Я не раз тебе это говорила.
Я поднял голову и бросил на полковника испепеляющий взгляд, но было уже поздно.
Саймон повернулся ко мне.
– О, я не заметил вас, господин Талантливый Арабист, – переключил своё внимание на меня Саймон. – Если честно, то я думал, что вы останетесь в Иерусалиме подольше… вы понимаете. Чтобы мы соскучились.
– Не начинайте, – пригрозила полковник и оглядела зал. – Почти все собрались. Мы скоро начнём. Брайан, Джозеф, помогите-ка мне настроить компьютер. И, будьте так добры, опустите экран.
Я сел за компьютер и начал искать в документах необходимый файл с презентацией.
А Джо тем временем пытался опустить убранный под потолок экран.
– Кольцо внутри, – разочарованно сказал он. – Тот, кто его убрал, был мастером своего дела. Ну, помоги мне, – обратился он ко мне. – Ты ведь у нас высокий молодой человек.
Я нащупал кольцо, которое действительно было мастерски запрятано внутрь, и опустил экран.
– Слава Аллаху, – сказал Саймон, занимая своё кресло. – Джентльмены, вы заслужили Нобелевскую премию.
– А не пойти бы тебе… – начал я и сделал паузу, потому что почувствовал лёгкое головокружение. – Пошёл бы ты подальше со своей премией.
Полковник бросила на меня тревожный взгляд.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила она.
– Да, конечно. Голова кружится. Сейчас выпью воды – и всё пройдёт.
Джо заботливо налил мне стакан воды, но выпить его я не успел. Я прислонился к стене, чувствуя неизвестно откуда взявшуюся слабость. Взволнованные лица сидевших в зале исказились, поплыли у меня перед глазами и превратились в картину сюрреалиста. Последним, что я услышал, были слова полковника:
– Ну, что вы смотрите? Врача!
Я стоял среди деревьев. Невысоких, но зелень их была такой яркой, что хотелось зажмуриться от внезапно нахлынувшего ощущения счастья. Передо мной была тропинка, едва заметная в густой пушистой траве. Это дом родителей, почему-то решил я.
Если пойти по тропинке, то можно выйти к веранде, к чёрному входу, а потом – войти в дом и попасть прямо на кухню.
На веранде по-прежнему был беспорядок. Газеты, сломанные и ненужные вещи. У ступеней стоял мой велосипед. Лампа, висевшая под потолком на хлипком шнуре, качалась от ветра, временами тихо поскрипывая.
Дверь приоткрылась, и на пороге появилась мама. Она была в фартуке, рукава рубашки закатаны, туфли одеты на босу ногу. Мама выглядела точно так же, как раньше. Такая непохожая на нас с отцом, светловолосая, с мягкими чертами лица, спокойными серо-голубыми глазами и счастливой улыбкой.
Впрочем, помнил я её и другой. Похудевшей и усталой, с тяжёлой грустью в глазах и той самой печатью боли на лице, которая появляется у людей в процессе борьбы с неизлечимой болезнью. Борьбы за жизнь, изначально обречённой на поражение. Мне было двенадцать, когда маме поставили страшный диагноз – рак костного мозга.
– Я хочу, чтобы вы знали, – сказала она нам. – Мне будет ещё больнее, если я буду молчать.
Я плохо помню свою реакцию на эту ужасную новость. Но выражение глаз отца я запомнил очень хорошо. Он был шокирован услышанным, и в тот момент образ настоящего мужчины и железного человека на секунду сменился чем-то другим.
Верность маме он не хранил никогда, женщин у него было много. Но мама была для него в тысячу раз дороже всех тех женщин. Она была для него дороже собственной жизни.
Три дня отец не прикасался к еде и не выходил из своего кабинета. На четвёртые сутки он сказал мне:
– Идём, прокатимся, Брайан.
Мы сели в его джип (тот самый, за рулём которого пьяный отец разбился уже после смерти мамы), выехали на скоростное шоссе и катались до двух ночи, нарушая спокойствие почти пустой автострады. Мы стали проводить много времени вместе.
Мама улыбалась, глядя на нас, и я верил в то, что наши с ним отношения налаживаются – но что-то сломалось после того кошмарного звонка из больницы.
Отца не было дома, и трубку взял я.
– Я сожалею, – сказал врач. Два коротких слова, в которых обычно сосредотачивается весь страх и вся боль, которые только может испытать человек.
У меня перед глазами промелькнуло лицо мамы, и я подумал: вот она, эта серая черта, за которой остаётся детство.
Следующий месяц я помнил смутно. Скорбная мозаика: слёзы, успокоительное, долгие часы без сна и бесконечная болтовня психоаналитика. Я не мог сказать, что мы с отцом отдалились друг от друга… но появление Лизы изменило всё за считанные недели. Тогда я понял, что существует пропасть между тем отцом, который у меня есть, и тем отцом, о котором я всегда мечтал.
Мама огляделась и заметила меня.
– Вот ты где, милый! Мы уже хватились тебя, где же ты гуляешь? – спросила она. С неизменным польским акцентом, который мог бы растопить любое сердце. – Обед на столе. Папа, разумеется, за книгами, в кабинете. Я позову его. А ты иди за стол.
И не забудь помыть руки.
Ноги больше не держали меня, и я опустился на землю.
– Мама, – прошептал я, – мамочка… подожди, я столько должен тебе сказать…
На лоб мне легло что-то влажное и прохладное, и я с трудом приоткрыл глаза. Я находился в маленькой уютной комнате с небольшим окном, прикрытым пёстрой занавеской. На стенах висели картины неизвестных мне художников. В углу стоял столик со стопкой журналов на нём, и два кресла по бокам.
Мне было невыносимо жарко и душно. Простыни казались пересыпанными песком. У меня болела голова, и я чувствовал слабость во всём теле.
Чья-то невидимая рука снова осторожно прикоснулась к моему лицу чем-то влажным.
– Лиза, – тихо проговорил я – говорить громче у меня не было сил. – Любимая, я знал, что ты меня услышишь…
– Не волнуйтесь, всё хорошо, – прошелестел у меня над ухом чей-то голос.
Через пару секунд я увидел его обладательницу. Это была высокая и немного полноватая девушка с копной тёмный волос, одетая в белый халат. Из кармана халата выглядывал стетоскоп. Я попытался разглядеть её имя, которое значилось на прикреплённой к карману табличке, но у меня ничего не получалось – было больно напрягать глаза.
– Как хорошо, что вы очнулись! – Девушка засуетилась. – Надо поставить капельницу. Надеюсь, вы не против?
– Делайте то, что сочтёте нужным.
Я предусмотрительно отвернулся, чтобы не видеть ужасного зрелища.
– Боитесь иголок? – сочувственно спросила девушка.
– Панически. А ещё крови. Своей.
Девушка рассмеялась.
– Что вы, в этом ничего страшного нет! Вот и всё. Как вы себя чувствуете?
– У меня болит голова, и тут жарко, так жарко…
– Ваша температура последние три дня не опускалась ниже сорока, – покачала головой девушка. – Но вы, слава Богу, пришли в себя.
Я посмотрел на капельницу и попытался проследить взглядом путь лекарства – от тоненькой прозрачной трубки до введённой в вену иглы.
– У меня был бред. Да?
– Да. Все три дня. Я очень волновалась за вас.
– Надеюсь, я не говорил никаких пошлостей? Если так, то мне очень стыдно.
Она со смехом покачала головой.
– О нет, нет. Я слышала, что вы разговаривали со своей мамой. Кстати, меня зовут Майра.
– Брайан.
– Да, я уже познакомилась с вами. То есть, с вашей медицинской картой.
– Вот и доверяй вам, врачам. Сначала всё узнаете – а потом ещё и расспрашиваете пациентов.
Она присела на стул у кровати и начала заполнять какие-то бумаги.
– Что со мной? – спросил я.
– Похоже, что нервный срыв. Но теперь все опасности уже позади. Вам надо много отдыхать. И спать.
– Ненавижу сон. Скажите, Майра, я скоро умру?
Майра взглянула на документы, видимо, проверяя год моего рождения.
– Лет так через семьдесят, – ответила она. – А куда вы так торопитесь?
– Мне надоело жить. Скажем… я устал.
Она подняла голову.
– Надоело? Как так? Вам ещё и тридцати нет! Вы ещё не успели толком понять, что такое жизнь!
– То, что я узнал, уже успело мне надоесть.
Она коснулась моей руки.
– Полно. Вы не можете знать, что будет завтра. Жизнь меняется!
– Только не тогда, когда в вашей жизни нет смысла.
Майра посмотрела на меня с искренним сожалением.
– Не говорите так, пожалуйста. Я не люблю, когда люди отчаиваются. – Она было вернулась к бумагам, но снова подняла голову. – Вы назвали меня Лизой. Это имеет какое-то отношение…
– Нет. Уже не имеет.
– Неужели вы хотите умереть… из-за неё? Знаете? Хотите, я ей позвоню?
Я посмотрел на журнальный столик, где лежала моя барсетка.
– Возьмите мой сотовый телефон. Первый номер в списке быстрых наборов.
Майра набрала номер и пару секунд молчала.
– Абонент отключён, – печально проговорила она, после чего сжала мои руки и умоляюще посмотрела на меня. – Но не отчаивайтесь, прошу вас! Что я могу сделать для того, чтобы вам стало хоть немного легче?
– Не уходите. Побудьте немного со мной.
Она присела на кровать.
– Хорошо. Все больные спят, так что мне некуда торопиться. Я люблю ночную смену.
И всегда кто-то просит, чтобы я с ним посидела. Я люблю сидеть вот так. Мне почему-то кажется, что становится легче не только кому-то, но и мне тоже.
– Спасибо. Вы чудесная девушка.
Майра смущённо заулыбалась.
Я ещё никогда не встречал таких врачей. То есть, врачей на своём веку я повидал немало, даже, можно сказать, гораздо больше, чем следовало бы. Но никто из них не умел лечить ни словом, ни взглядом. Несколько минут разговора с Майрой принесли мне ни с чем не сравнимое облегчение.
– Знаете, вы правильно сделали, что выбрали медицину, – снова заговорил я. – У вас на лице написано… нет, не так. Я смотрю на вас и думаю – вы родились для того, чтобы стать врачом.
– Спасибо, мне очень приятно это слышать! А кем работаете вы?
– Я арабист.
– Надо же, как и мой муж… может, вы его знаете? У вас это так – вы все как большая семья И Майра… назвала имя и фамилию Джо.
От неожиданности я даже забыл про головную боль и приподнялся.
– Нет, таких совпадений не бывает… вы не поверите, но мы действительно вместе работаем.
– Вот так раз! – рассмеялась она. – Постойте-ка… а вы не тот Брайан, о котором он мне иногда рассказывает?
– Если он рассказывает исключительно хорошее – то, надо полагать, это я.
Майра радостно захлопала в ладоши.
– Это чудесно! Какой маленький этот мир…
– Может, хотя бы поэтому мы наконец перейдём на "ты"?
Майра поднялась и немного нервно прошлась по ковру, после чего приоткрыла окно, и в комнате стало прохладно. На улице пели ночные птицы и стрекотали сверчки.
– Как давно вы женаты? – спросил я.
– Почти семь лет. Неужели Джо ничего обо мне не рассказывал?
– Нет. У нас не принято говорить о личной жизни.
И я подумал о том, что на самом деле не знаю ничего о семейном положении доброй половины моих коллег.
– Знаешь, – перевёл я тему, – последние пять минут я думаю только о том, чтобы закурить.
Майра подошла к двери и заперла её на ключ.
– Только потому, что ты – друг Джо, – сказала она мне строго. – Надеюсь, главному врачу не придёт в голову навестить нас посреди ночи. Но подстраховаться не мешает.
После того, как я сделал пару затяжек, Майра достала из кармана халата пачку заморских сигарет.
– Никогда бы не подумал, что ты куришь, – сказал я, поднося к её сигарете зажигалку.
– Я курю. Редко. Под настроение. Раньше курила гораздо больше, но Джо это не нравится. Плюс ко всему прочему, ребёнок. Я не притрагивалась к сигаретам пять лет.
– У вас есть дети?
– Да. Мальчик. Адам. – Она помолчала. – Хочешь, завтра я позвоню снова? Она обязательно ответит, я обещаю!
Я прикрыл глаза и подумал, что неплохо было бы поспать.
– Хорошо, ты меня уговорила.
Майра будто бы прочитала мои мысли.
– Отдыхай. Я побуду тут, пока ты не уснёшь.
Я проснулся днём. Конечно, нельзя было точно сказать, утро это или же полдень – но через приоткрытые шторы пробивались лучики солнца. Я потянулся, так как после долгого сна тело было ватным.
Я чувствовал себя гораздо лучше, чем вчера. Не было ощущения сухих простыней и жара, да и настроение моё немного улучшилось.
Вчерашняя беседа с Майрой успокоила меня. Теперь я понимал, чем же они так похожи с Джо. Этой лечебной молчаливостью и совершенно невероятной способностью чувствовать собеседника.
При свете дня комната выглядела совершенно иначе. Стены голубоватого оттенка делали помещение больше, а потолок – выше. Тут не было ничего лишнего. Всё идеально гармонировало друг с другом.
Я снова огляделся и заметил то, чего раньше не видел – букет цветов на журнальном столике.
– Доброе утро! Хотя, скорее, добрый день. – Майра появилась на пороге бесшумно и неожиданно. – Как ты себя чувствуешь?
– Гораздо лучше. Который час?
– Начало третьего. Ты проспал почти двенадцать часов! Я уже думала, что придётся давать тебе снотворное, но оно не понадобилось. – Она села у кровати и снова достала из тоненькой папки документы. – Ты действительно выглядишь лучше. Голова не болит?
– Нет, как ни странно. За последние две недели это стало привычным.
– Немудрено. Видел бы ты себя четыре дня назад! Труп, а не человек. Сейчас мы посмотрим, как поживает твоя температура.
И с этими словами Майра вручила мне термометр.
– Сегодня мы обойдёмся без капельниц? – с надеждой в голосе спросил я.
– Посмотрим, – рассмеялась Майра и достала стетоскоп. – Посмотри-ка на меня.
Зрачки в норме. Сейчас мы тебя послушаем.
Меня проверили наивнимательнешим образом – измерили давление, послушали сердце и задали очень много вопросов по поводу моего самочувствия.
Майра осталась довольна проверкой.
– Ура! От капельницы ты спасён, но… придётся сделать тебе укол.
– Может, лучше поставишь мне две капельницы? – спросил я хмуро, расстёгивая рукав рубашки. – Или, может, четыре?
– Да ладно тебе, не хнычь, это всего-то укол!
– И в мыслях не было хныкать – тебе просто показалось.
Майра взяла крошечный шприц и набрала лекарство из ампулы.
– Я уже рассказывал тебе о моей любви к иголкам, правда? Каждый раз, когда у меня берут кровь, я падаю в обморок. И меня трясёт при одной мысли об уколах.
Но Майра была неумолима. Она сделала мне укол и в качестве приза за храбрость вручила мне резко пахнущую спиртом вату.
– Сдать кровь тебе ещё предстоит. Но немного позже. Завтра, думаю. Если всё будет хорошо, то через пару дней ты отправишься домой. Конечно, при условии, что ты не будешь работать. Тебе надо отдыхать. Кстати. К тебе пришли гости. Сейчас позову.
Гостями оказались Джо и полковник.
– Я оставлю вас, – сказала Майра. – Но только ненадолго. Не слишком утомляйте моего пациента.
Полковник села на кровать, а Джо устроился на небольшом стуле.
– Тебе уже лучше? – спросила полковник. – Я смогла зайти только сегодня – у меня было очень много дел. Что говорит доктор о твоём самочувствии?
– Я буду жить долго и счастливо, – ответил я и посмотрел на Джо. – Не могу поверить, что я упал в обморок у всех на глазах. Наверное, получилось эффектно.
– Более чем, – с готовностью кивнул тот. – Испугался даже Саймон!
Полковник тронула рукав своего пиджака.
– Я хотела задать тебе пару вопросов, Брайан. Это касается работы. – Она легко улыбнулась. – Ты можешь говорить о работе? Если нет, то мы отложим это на неопределённый срок.
– Всё в порядке, говорить я могу, – уверил я её.
– Я слышала, что доктор Альхадиф предлагал тебе учёбу в университете. Это так?
– Э… да, – ответил я, опять посмотрев на Джо.
– Надеюсь, ты согласишься?
Я в третий раз посмотрел на Джо, а потом перевёл взгляд на полковника.
– Соглашусь ли? Да, если честно, это предложение не оставило меня равнодушным, но… я думаю о том, что мне будет очень больно уходить.
Полковник покачала головой.
– Если бы Ник услышал такие слова, то он бы специально приехал из Тегерана, чтобы разорвать тебя на мелкие клочки, Брайан, – сказала она мне прохладно. – Я сказала, что собираюсь тебя увольнять?
– Нет, но… как же так? Я не понимаю.
– Я ищу кандидатуру на пост своего заместителя, и ты это прекрасно знаешь. Кроме того, я давно хотела дать новую должность Джо, так как в последнее время мне кажется, что я не оцениваю его работу должным образом. Ты понимаешь, о чём я говорю?
– Разумеется, понимаю. Думаю, это отличная идея.
Полковник удовлетворённо кивнула.
– Вот так и надо отвечать. Я уже испугалась, что ты ударился головой. Знаю, ты не любишь строить таких глобальных планов. Но их за тебя построила я. Отдыхай.
Позвони мне за день до того, как решишь вернуться. И не волнуйся по поводу денег – все вопросы уже решены. – Она поднялась, но снова повернулась ко мне. – А если ты всё же решишь вернуться до того, как полностью выздоровеешь, то я всё же позвоню Нику. И тогда тебе точно не поздоровится.
Когда полковник вышла, Джо с улыбкой кивнул мне.
– Она знает, как тебя напугать.
– Простите… можно?
Мы с Джо почти синхронно повернули головы в сторону двери – и увидели Марику.
– Садитесь, мисс, – сказал Джо и уступил ей своё место. – Я как раз собирался пойти перекусить. С утра ничего не ел. Я ещё зайду, Брайан.
Марика присела и посмотрела на меня.
– Ты плохо выглядишь, – сказала мне она.
– Как мама?
– Ей гораздо лучше. Извини, я не знала, что ты в больнице. Если бы мне сообщили, то я бы пришла раньше. Мадам сказала мне только с утра. Я бросила всё и примчалась… я хотела поговорить, Брайан. Сначала я думала отложить разговор, ведь ты не очень хорошо себя чувствуешь, да и тебе совсем не понравится то, что я скажу…
– Всё в порядке, ты можешь говорить.
– Я выхожу замуж.
Я замолчал, думая о том, как отреагировать на эти слова.
– Что? – наконец, коротко переспросил я. – Но как… как?
– Прости меня.
– Ты можешь объяснить мне, что тут происходит – или же ты нуждаешься в наводящих вопросах?
Она молчала пару секунд, прижав ладони к щекам.
– Это получилось так глупо… и ты тут совсем не при чём, поверь мне. Я встречаюсь с ним довольно давно, чуть больше года. Он чудесный человек, правда.
Но когда я увидела тебя…
– Я думаю, что продолжать не стоит.
– Пойми меня, пожалуйста, – снова заговорила она. – Я знаю, что поступила совсем не так, как следовало поступить, но все люди делают ошибки, и…
– Может быть, я смогу тебя простить. Человеческая душа и память – это две таинственные вещи, они порой творят такое, чего мы понять не можем. Так что, вероятно, я смогу тебя простить – но я не смогу простить самому себе того, что оказался… чёрт. А я ведь действительно тебе поверил, я влюбился по уши – и поделом мне, я наступаю на одни и те же грабли дважды! Сначала Мадена, потом – ты. И на своих ошибках не учусь. Ладно. Не плачь. Думаю, было бы уместнее, если бы плакал я, ты не находишь? Во всяком случае, хочется верить, что это милый молодой человек, который работает гораздо меньше меня и больше времени уделяет личной жизни. И я уверен, что характер у него получше моего.
– Он врач. Он работает тут. Хочешь, я познакомлю вас? Он…
Почему-то мне вспомнился недавний разговор с Майклом. В частности, его слова: " Пока душераздирающего события не случилось. Я только помолвлен".
Нет, хватит совпадений!
– А.. как его зовут? – спросил я.
– Майкл, – ответила она и, чуть помедлив, назвала фамилию.
– Чёрт бы меня побрал, – сказал я. – Что же. Передавай ему привет. Мы учились вместе. Он отличный парень. Нет, я говорю совершенно искренне – он действительно очень хороший человек. Добрый, умный, благородный. Береги его. Таких людей, как он, очень мало. Они почти перевелись.
Марика покрутила цепочку на запястье.
– Брайан. Я не знаю, что сказать. Правда.
– Это хорошо. Потому что всё давно уже сказано. Я ожидал от тебя всего – но только не этого. Во-первых, мне очень стыдно перед Майклом – это совершенно дурацкая ситуация. И я буду рад, если он ничего не узнает. Он очень дорог мне, и я бы хотел, чтобы мы остались друзьями. Во-вторых, мне, как ни странно, больно.
Но я не буду говорить об этом, так как ты всё равно меня не поймёшь. Человек рождается глухим к чувствам других – и из этого мира он уходит, ничему не научившись. Даже если он уверен в обратном. Измена, ложь – это всё порождения человеческого эгоизма. Кажется, я говорил тебе что-то подобное… не важно.
Забудь. Я желаю тебе счастья с этим человеком. Главное – это уметь ценить то, что у тебя есть.
– Спасибо, – тихо ответила она.
– Удачи тебе во всём. Надеюсь, наши пути больше не пересекутся. Так будет лучше для нас обоих.
Больно ли? Это была боль неоправданных надежд и непроизнесённых слов. Если была, конечно. Сейчас я чувствовал облегчение. Я вырвался из этого круга сомнений. И остался один. Наверное, это и есть справедливость.
– Брайан! Ты меня слышишь?
В воскресенье я просыпался после обеда в состоянии жуткого похмелья и пытался вспомнить, что же было прошлой ночью. Воспоминания были обрывочными, и связать их было невозможно. В конце концов, я плевал на всё и отправлялся гулять. Брёл по дороге, потом сворачивал в поля и кружил там до бесконечности. Иногда я уставал, ложился на траву и смотрел в небо, разглядывая облака. И думал о том, что выход из лабиринта близок. Но дорога представлялась мне слишком страшной, чтобы сделать хоть шаг.
В понедельник в офисе было шумно. Все суетились, подготавливали последние работы, так как сегодня следовало предоставить полковнику общий отчёт.
Мы с Джо вот уже полчаса находились в зале заседаний. Я бегло просматривал доклад, на ходу делая последние поправки. Джо возился со своим компьютером и никак его не подключить.
– Может быть, тебе нужна помощь? – спросил я, наконец, сжалившись над Джо (или же над компьютером?).
– Мне – нет, – ответил он, не поворачиваясь. – А вот тебе, похоже, помощь не помешала бы.
Я сжал голову руками – пульсирующая боль в висках мешала мне сосредоточиться.
– Брось, Джо. У меня всё в порядке. Я выйду покурить. Не скучай.
В коридоре было пусто. Совещание должно было начаться через двадцать минут, и все обыкновенно приходили минут за пять до назначенного времени.
Я приоткрыл окно и присел на подоконник. Если бы не совещание, то я остался бы дома, в постели. С самого утра меня мутило, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы открыть глаза и подняться.
Я снова набрал знакомый номер. И опять безликий голос ответил мне:
– Абонент отключен.
Сотню раз просил её поставить автоответчик!
– Я только хотел сказать что… что я люблю тебя, – произнёс я и подумал, что слова эти звучат очень непривычно. И уж совсем по-дурацки, если ты говоришь с мёртвой трубкой.
Сигарета обожгла мне пальцы, и я поспешно потушил её в пепельнице.
– Брайан, вот ты где. – Полковник появилась совершенно бесшумно. – Мы скоро начинаем. И пообещай мне, что сразу после совещания ты всё-таки возьмёшь отпуск..
Ты действительно очень плохо выглядишь.
Джо с завидным упорством перебирал провода.
– Доброе утро, полковник, – сказал он тем же будничным тоном.
– Доброе утро, Джозеф.. Мне только кажется – или я правда не видела тебя с тех пор, как вы вернулись из Иерусалима? Брайан сказал мне, что всё прошло отлично.
– Более чем. Мне очень понравилось.
Пресс-конференция была наискучнейшей. Я улетел из Израиля в гадком настроении, и на докладе у полковника был таким уставшим, что лаконично похвалил мероприятие.
И был очень доволен тем, что мне не пришлось вдаваться в подробности.
Полковник села в своё кресло и открыла папку, которую принесла с собой.
– На пресс-конференции был довольно-таки известный в наших кругах человек, доктор Зоар Альхадиф, – сказала она. – Вы имели честь познакомиться с этим джентльменом?
– Да, нас представили друг другу, – ответил я. – Он произвёл на меня неизгладимое впечатление.
– Доброе утро всем!
Я первым посмотрел в сторону двери и увидел там того, о ком совсем не думал в это ужасное утро – Саймона.
– Доброе утро, – ответила ему полковник. – Как поживает твой доклад о последствиях второй ливанской войны?
– Помилуй! У меня куча срочной работы!
Полковник сурово нахмурилась.
– Помилуй? Что это значит, Саймон? У всех есть срочная работа, но это ещё не означает, что следует плевать на всё остальное. Бери пример с Джо. Или с Брайана.
Я не раз тебе это говорила.
Я поднял голову и бросил на полковника испепеляющий взгляд, но было уже поздно.
Саймон повернулся ко мне.
– О, я не заметил вас, господин Талантливый Арабист, – переключил своё внимание на меня Саймон. – Если честно, то я думал, что вы останетесь в Иерусалиме подольше… вы понимаете. Чтобы мы соскучились.
– Не начинайте, – пригрозила полковник и оглядела зал. – Почти все собрались. Мы скоро начнём. Брайан, Джозеф, помогите-ка мне настроить компьютер. И, будьте так добры, опустите экран.
Я сел за компьютер и начал искать в документах необходимый файл с презентацией.
А Джо тем временем пытался опустить убранный под потолок экран.
– Кольцо внутри, – разочарованно сказал он. – Тот, кто его убрал, был мастером своего дела. Ну, помоги мне, – обратился он ко мне. – Ты ведь у нас высокий молодой человек.
Я нащупал кольцо, которое действительно было мастерски запрятано внутрь, и опустил экран.
– Слава Аллаху, – сказал Саймон, занимая своё кресло. – Джентльмены, вы заслужили Нобелевскую премию.
– А не пойти бы тебе… – начал я и сделал паузу, потому что почувствовал лёгкое головокружение. – Пошёл бы ты подальше со своей премией.
Полковник бросила на меня тревожный взгляд.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила она.
– Да, конечно. Голова кружится. Сейчас выпью воды – и всё пройдёт.
Джо заботливо налил мне стакан воды, но выпить его я не успел. Я прислонился к стене, чувствуя неизвестно откуда взявшуюся слабость. Взволнованные лица сидевших в зале исказились, поплыли у меня перед глазами и превратились в картину сюрреалиста. Последним, что я услышал, были слова полковника:
– Ну, что вы смотрите? Врача!
Я стоял среди деревьев. Невысоких, но зелень их была такой яркой, что хотелось зажмуриться от внезапно нахлынувшего ощущения счастья. Передо мной была тропинка, едва заметная в густой пушистой траве. Это дом родителей, почему-то решил я.
Если пойти по тропинке, то можно выйти к веранде, к чёрному входу, а потом – войти в дом и попасть прямо на кухню.
На веранде по-прежнему был беспорядок. Газеты, сломанные и ненужные вещи. У ступеней стоял мой велосипед. Лампа, висевшая под потолком на хлипком шнуре, качалась от ветра, временами тихо поскрипывая.
Дверь приоткрылась, и на пороге появилась мама. Она была в фартуке, рукава рубашки закатаны, туфли одеты на босу ногу. Мама выглядела точно так же, как раньше. Такая непохожая на нас с отцом, светловолосая, с мягкими чертами лица, спокойными серо-голубыми глазами и счастливой улыбкой.
Впрочем, помнил я её и другой. Похудевшей и усталой, с тяжёлой грустью в глазах и той самой печатью боли на лице, которая появляется у людей в процессе борьбы с неизлечимой болезнью. Борьбы за жизнь, изначально обречённой на поражение. Мне было двенадцать, когда маме поставили страшный диагноз – рак костного мозга.
– Я хочу, чтобы вы знали, – сказала она нам. – Мне будет ещё больнее, если я буду молчать.
Я плохо помню свою реакцию на эту ужасную новость. Но выражение глаз отца я запомнил очень хорошо. Он был шокирован услышанным, и в тот момент образ настоящего мужчины и железного человека на секунду сменился чем-то другим.
Верность маме он не хранил никогда, женщин у него было много. Но мама была для него в тысячу раз дороже всех тех женщин. Она была для него дороже собственной жизни.
Три дня отец не прикасался к еде и не выходил из своего кабинета. На четвёртые сутки он сказал мне:
– Идём, прокатимся, Брайан.
Мы сели в его джип (тот самый, за рулём которого пьяный отец разбился уже после смерти мамы), выехали на скоростное шоссе и катались до двух ночи, нарушая спокойствие почти пустой автострады. Мы стали проводить много времени вместе.
Мама улыбалась, глядя на нас, и я верил в то, что наши с ним отношения налаживаются – но что-то сломалось после того кошмарного звонка из больницы.
Отца не было дома, и трубку взял я.
– Я сожалею, – сказал врач. Два коротких слова, в которых обычно сосредотачивается весь страх и вся боль, которые только может испытать человек.
У меня перед глазами промелькнуло лицо мамы, и я подумал: вот она, эта серая черта, за которой остаётся детство.
Следующий месяц я помнил смутно. Скорбная мозаика: слёзы, успокоительное, долгие часы без сна и бесконечная болтовня психоаналитика. Я не мог сказать, что мы с отцом отдалились друг от друга… но появление Лизы изменило всё за считанные недели. Тогда я понял, что существует пропасть между тем отцом, который у меня есть, и тем отцом, о котором я всегда мечтал.
Мама огляделась и заметила меня.
– Вот ты где, милый! Мы уже хватились тебя, где же ты гуляешь? – спросила она. С неизменным польским акцентом, который мог бы растопить любое сердце. – Обед на столе. Папа, разумеется, за книгами, в кабинете. Я позову его. А ты иди за стол.
И не забудь помыть руки.
Ноги больше не держали меня, и я опустился на землю.
– Мама, – прошептал я, – мамочка… подожди, я столько должен тебе сказать…
На лоб мне легло что-то влажное и прохладное, и я с трудом приоткрыл глаза. Я находился в маленькой уютной комнате с небольшим окном, прикрытым пёстрой занавеской. На стенах висели картины неизвестных мне художников. В углу стоял столик со стопкой журналов на нём, и два кресла по бокам.
Мне было невыносимо жарко и душно. Простыни казались пересыпанными песком. У меня болела голова, и я чувствовал слабость во всём теле.
Чья-то невидимая рука снова осторожно прикоснулась к моему лицу чем-то влажным.
– Лиза, – тихо проговорил я – говорить громче у меня не было сил. – Любимая, я знал, что ты меня услышишь…
– Не волнуйтесь, всё хорошо, – прошелестел у меня над ухом чей-то голос.
Через пару секунд я увидел его обладательницу. Это была высокая и немного полноватая девушка с копной тёмный волос, одетая в белый халат. Из кармана халата выглядывал стетоскоп. Я попытался разглядеть её имя, которое значилось на прикреплённой к карману табличке, но у меня ничего не получалось – было больно напрягать глаза.
– Как хорошо, что вы очнулись! – Девушка засуетилась. – Надо поставить капельницу. Надеюсь, вы не против?
– Делайте то, что сочтёте нужным.
Я предусмотрительно отвернулся, чтобы не видеть ужасного зрелища.
– Боитесь иголок? – сочувственно спросила девушка.
– Панически. А ещё крови. Своей.
Девушка рассмеялась.
– Что вы, в этом ничего страшного нет! Вот и всё. Как вы себя чувствуете?
– У меня болит голова, и тут жарко, так жарко…
– Ваша температура последние три дня не опускалась ниже сорока, – покачала головой девушка. – Но вы, слава Богу, пришли в себя.
Я посмотрел на капельницу и попытался проследить взглядом путь лекарства – от тоненькой прозрачной трубки до введённой в вену иглы.
– У меня был бред. Да?
– Да. Все три дня. Я очень волновалась за вас.
– Надеюсь, я не говорил никаких пошлостей? Если так, то мне очень стыдно.
Она со смехом покачала головой.
– О нет, нет. Я слышала, что вы разговаривали со своей мамой. Кстати, меня зовут Майра.
– Брайан.
– Да, я уже познакомилась с вами. То есть, с вашей медицинской картой.
– Вот и доверяй вам, врачам. Сначала всё узнаете – а потом ещё и расспрашиваете пациентов.
Она присела на стул у кровати и начала заполнять какие-то бумаги.
– Что со мной? – спросил я.
– Похоже, что нервный срыв. Но теперь все опасности уже позади. Вам надо много отдыхать. И спать.
– Ненавижу сон. Скажите, Майра, я скоро умру?
Майра взглянула на документы, видимо, проверяя год моего рождения.
– Лет так через семьдесят, – ответила она. – А куда вы так торопитесь?
– Мне надоело жить. Скажем… я устал.
Она подняла голову.
– Надоело? Как так? Вам ещё и тридцати нет! Вы ещё не успели толком понять, что такое жизнь!
– То, что я узнал, уже успело мне надоесть.
Она коснулась моей руки.
– Полно. Вы не можете знать, что будет завтра. Жизнь меняется!
– Только не тогда, когда в вашей жизни нет смысла.
Майра посмотрела на меня с искренним сожалением.
– Не говорите так, пожалуйста. Я не люблю, когда люди отчаиваются. – Она было вернулась к бумагам, но снова подняла голову. – Вы назвали меня Лизой. Это имеет какое-то отношение…
– Нет. Уже не имеет.
– Неужели вы хотите умереть… из-за неё? Знаете? Хотите, я ей позвоню?
Я посмотрел на журнальный столик, где лежала моя барсетка.
– Возьмите мой сотовый телефон. Первый номер в списке быстрых наборов.
Майра набрала номер и пару секунд молчала.
– Абонент отключён, – печально проговорила она, после чего сжала мои руки и умоляюще посмотрела на меня. – Но не отчаивайтесь, прошу вас! Что я могу сделать для того, чтобы вам стало хоть немного легче?
– Не уходите. Побудьте немного со мной.
Она присела на кровать.
– Хорошо. Все больные спят, так что мне некуда торопиться. Я люблю ночную смену.
И всегда кто-то просит, чтобы я с ним посидела. Я люблю сидеть вот так. Мне почему-то кажется, что становится легче не только кому-то, но и мне тоже.
– Спасибо. Вы чудесная девушка.
Майра смущённо заулыбалась.
Я ещё никогда не встречал таких врачей. То есть, врачей на своём веку я повидал немало, даже, можно сказать, гораздо больше, чем следовало бы. Но никто из них не умел лечить ни словом, ни взглядом. Несколько минут разговора с Майрой принесли мне ни с чем не сравнимое облегчение.
– Знаете, вы правильно сделали, что выбрали медицину, – снова заговорил я. – У вас на лице написано… нет, не так. Я смотрю на вас и думаю – вы родились для того, чтобы стать врачом.
– Спасибо, мне очень приятно это слышать! А кем работаете вы?
– Я арабист.
– Надо же, как и мой муж… может, вы его знаете? У вас это так – вы все как большая семья И Майра… назвала имя и фамилию Джо.
От неожиданности я даже забыл про головную боль и приподнялся.
– Нет, таких совпадений не бывает… вы не поверите, но мы действительно вместе работаем.
– Вот так раз! – рассмеялась она. – Постойте-ка… а вы не тот Брайан, о котором он мне иногда рассказывает?
– Если он рассказывает исключительно хорошее – то, надо полагать, это я.
Майра радостно захлопала в ладоши.
– Это чудесно! Какой маленький этот мир…
– Может, хотя бы поэтому мы наконец перейдём на "ты"?
Майра поднялась и немного нервно прошлась по ковру, после чего приоткрыла окно, и в комнате стало прохладно. На улице пели ночные птицы и стрекотали сверчки.
– Как давно вы женаты? – спросил я.
– Почти семь лет. Неужели Джо ничего обо мне не рассказывал?
– Нет. У нас не принято говорить о личной жизни.
И я подумал о том, что на самом деле не знаю ничего о семейном положении доброй половины моих коллег.
– Знаешь, – перевёл я тему, – последние пять минут я думаю только о том, чтобы закурить.
Майра подошла к двери и заперла её на ключ.
– Только потому, что ты – друг Джо, – сказала она мне строго. – Надеюсь, главному врачу не придёт в голову навестить нас посреди ночи. Но подстраховаться не мешает.
После того, как я сделал пару затяжек, Майра достала из кармана халата пачку заморских сигарет.
– Никогда бы не подумал, что ты куришь, – сказал я, поднося к её сигарете зажигалку.
– Я курю. Редко. Под настроение. Раньше курила гораздо больше, но Джо это не нравится. Плюс ко всему прочему, ребёнок. Я не притрагивалась к сигаретам пять лет.
– У вас есть дети?
– Да. Мальчик. Адам. – Она помолчала. – Хочешь, завтра я позвоню снова? Она обязательно ответит, я обещаю!
Я прикрыл глаза и подумал, что неплохо было бы поспать.
– Хорошо, ты меня уговорила.
Майра будто бы прочитала мои мысли.
– Отдыхай. Я побуду тут, пока ты не уснёшь.
Я проснулся днём. Конечно, нельзя было точно сказать, утро это или же полдень – но через приоткрытые шторы пробивались лучики солнца. Я потянулся, так как после долгого сна тело было ватным.
Я чувствовал себя гораздо лучше, чем вчера. Не было ощущения сухих простыней и жара, да и настроение моё немного улучшилось.
Вчерашняя беседа с Майрой успокоила меня. Теперь я понимал, чем же они так похожи с Джо. Этой лечебной молчаливостью и совершенно невероятной способностью чувствовать собеседника.
При свете дня комната выглядела совершенно иначе. Стены голубоватого оттенка делали помещение больше, а потолок – выше. Тут не было ничего лишнего. Всё идеально гармонировало друг с другом.
Я снова огляделся и заметил то, чего раньше не видел – букет цветов на журнальном столике.
– Доброе утро! Хотя, скорее, добрый день. – Майра появилась на пороге бесшумно и неожиданно. – Как ты себя чувствуешь?
– Гораздо лучше. Который час?
– Начало третьего. Ты проспал почти двенадцать часов! Я уже думала, что придётся давать тебе снотворное, но оно не понадобилось. – Она села у кровати и снова достала из тоненькой папки документы. – Ты действительно выглядишь лучше. Голова не болит?
– Нет, как ни странно. За последние две недели это стало привычным.
– Немудрено. Видел бы ты себя четыре дня назад! Труп, а не человек. Сейчас мы посмотрим, как поживает твоя температура.
И с этими словами Майра вручила мне термометр.
– Сегодня мы обойдёмся без капельниц? – с надеждой в голосе спросил я.
– Посмотрим, – рассмеялась Майра и достала стетоскоп. – Посмотри-ка на меня.
Зрачки в норме. Сейчас мы тебя послушаем.
Меня проверили наивнимательнешим образом – измерили давление, послушали сердце и задали очень много вопросов по поводу моего самочувствия.
Майра осталась довольна проверкой.
– Ура! От капельницы ты спасён, но… придётся сделать тебе укол.
– Может, лучше поставишь мне две капельницы? – спросил я хмуро, расстёгивая рукав рубашки. – Или, может, четыре?
– Да ладно тебе, не хнычь, это всего-то укол!
– И в мыслях не было хныкать – тебе просто показалось.
Майра взяла крошечный шприц и набрала лекарство из ампулы.
– Я уже рассказывал тебе о моей любви к иголкам, правда? Каждый раз, когда у меня берут кровь, я падаю в обморок. И меня трясёт при одной мысли об уколах.
Но Майра была неумолима. Она сделала мне укол и в качестве приза за храбрость вручила мне резко пахнущую спиртом вату.
– Сдать кровь тебе ещё предстоит. Но немного позже. Завтра, думаю. Если всё будет хорошо, то через пару дней ты отправишься домой. Конечно, при условии, что ты не будешь работать. Тебе надо отдыхать. Кстати. К тебе пришли гости. Сейчас позову.
Гостями оказались Джо и полковник.
– Я оставлю вас, – сказала Майра. – Но только ненадолго. Не слишком утомляйте моего пациента.
Полковник села на кровать, а Джо устроился на небольшом стуле.
– Тебе уже лучше? – спросила полковник. – Я смогла зайти только сегодня – у меня было очень много дел. Что говорит доктор о твоём самочувствии?
– Я буду жить долго и счастливо, – ответил я и посмотрел на Джо. – Не могу поверить, что я упал в обморок у всех на глазах. Наверное, получилось эффектно.
– Более чем, – с готовностью кивнул тот. – Испугался даже Саймон!
Полковник тронула рукав своего пиджака.
– Я хотела задать тебе пару вопросов, Брайан. Это касается работы. – Она легко улыбнулась. – Ты можешь говорить о работе? Если нет, то мы отложим это на неопределённый срок.
– Всё в порядке, говорить я могу, – уверил я её.
– Я слышала, что доктор Альхадиф предлагал тебе учёбу в университете. Это так?
– Э… да, – ответил я, опять посмотрев на Джо.
– Надеюсь, ты согласишься?
Я в третий раз посмотрел на Джо, а потом перевёл взгляд на полковника.
– Соглашусь ли? Да, если честно, это предложение не оставило меня равнодушным, но… я думаю о том, что мне будет очень больно уходить.
Полковник покачала головой.
– Если бы Ник услышал такие слова, то он бы специально приехал из Тегерана, чтобы разорвать тебя на мелкие клочки, Брайан, – сказала она мне прохладно. – Я сказала, что собираюсь тебя увольнять?
– Нет, но… как же так? Я не понимаю.
– Я ищу кандидатуру на пост своего заместителя, и ты это прекрасно знаешь. Кроме того, я давно хотела дать новую должность Джо, так как в последнее время мне кажется, что я не оцениваю его работу должным образом. Ты понимаешь, о чём я говорю?
– Разумеется, понимаю. Думаю, это отличная идея.
Полковник удовлетворённо кивнула.
– Вот так и надо отвечать. Я уже испугалась, что ты ударился головой. Знаю, ты не любишь строить таких глобальных планов. Но их за тебя построила я. Отдыхай.
Позвони мне за день до того, как решишь вернуться. И не волнуйся по поводу денег – все вопросы уже решены. – Она поднялась, но снова повернулась ко мне. – А если ты всё же решишь вернуться до того, как полностью выздоровеешь, то я всё же позвоню Нику. И тогда тебе точно не поздоровится.
Когда полковник вышла, Джо с улыбкой кивнул мне.
– Она знает, как тебя напугать.
– Простите… можно?
Мы с Джо почти синхронно повернули головы в сторону двери – и увидели Марику.
– Садитесь, мисс, – сказал Джо и уступил ей своё место. – Я как раз собирался пойти перекусить. С утра ничего не ел. Я ещё зайду, Брайан.
Марика присела и посмотрела на меня.
– Ты плохо выглядишь, – сказала мне она.
– Как мама?
– Ей гораздо лучше. Извини, я не знала, что ты в больнице. Если бы мне сообщили, то я бы пришла раньше. Мадам сказала мне только с утра. Я бросила всё и примчалась… я хотела поговорить, Брайан. Сначала я думала отложить разговор, ведь ты не очень хорошо себя чувствуешь, да и тебе совсем не понравится то, что я скажу…
– Всё в порядке, ты можешь говорить.
– Я выхожу замуж.
Я замолчал, думая о том, как отреагировать на эти слова.
– Что? – наконец, коротко переспросил я. – Но как… как?
– Прости меня.
– Ты можешь объяснить мне, что тут происходит – или же ты нуждаешься в наводящих вопросах?
Она молчала пару секунд, прижав ладони к щекам.
– Это получилось так глупо… и ты тут совсем не при чём, поверь мне. Я встречаюсь с ним довольно давно, чуть больше года. Он чудесный человек, правда.
Но когда я увидела тебя…
– Я думаю, что продолжать не стоит.
– Пойми меня, пожалуйста, – снова заговорила она. – Я знаю, что поступила совсем не так, как следовало поступить, но все люди делают ошибки, и…
– Может быть, я смогу тебя простить. Человеческая душа и память – это две таинственные вещи, они порой творят такое, чего мы понять не можем. Так что, вероятно, я смогу тебя простить – но я не смогу простить самому себе того, что оказался… чёрт. А я ведь действительно тебе поверил, я влюбился по уши – и поделом мне, я наступаю на одни и те же грабли дважды! Сначала Мадена, потом – ты. И на своих ошибках не учусь. Ладно. Не плачь. Думаю, было бы уместнее, если бы плакал я, ты не находишь? Во всяком случае, хочется верить, что это милый молодой человек, который работает гораздо меньше меня и больше времени уделяет личной жизни. И я уверен, что характер у него получше моего.
– Он врач. Он работает тут. Хочешь, я познакомлю вас? Он…
Почему-то мне вспомнился недавний разговор с Майклом. В частности, его слова: " Пока душераздирающего события не случилось. Я только помолвлен".
Нет, хватит совпадений!
– А.. как его зовут? – спросил я.
– Майкл, – ответила она и, чуть помедлив, назвала фамилию.
– Чёрт бы меня побрал, – сказал я. – Что же. Передавай ему привет. Мы учились вместе. Он отличный парень. Нет, я говорю совершенно искренне – он действительно очень хороший человек. Добрый, умный, благородный. Береги его. Таких людей, как он, очень мало. Они почти перевелись.
Марика покрутила цепочку на запястье.
– Брайан. Я не знаю, что сказать. Правда.
– Это хорошо. Потому что всё давно уже сказано. Я ожидал от тебя всего – но только не этого. Во-первых, мне очень стыдно перед Майклом – это совершенно дурацкая ситуация. И я буду рад, если он ничего не узнает. Он очень дорог мне, и я бы хотел, чтобы мы остались друзьями. Во-вторых, мне, как ни странно, больно.
Но я не буду говорить об этом, так как ты всё равно меня не поймёшь. Человек рождается глухим к чувствам других – и из этого мира он уходит, ничему не научившись. Даже если он уверен в обратном. Измена, ложь – это всё порождения человеческого эгоизма. Кажется, я говорил тебе что-то подобное… не важно.
Забудь. Я желаю тебе счастья с этим человеком. Главное – это уметь ценить то, что у тебя есть.
– Спасибо, – тихо ответила она.
– Удачи тебе во всём. Надеюсь, наши пути больше не пересекутся. Так будет лучше для нас обоих.
Больно ли? Это была боль неоправданных надежд и непроизнесённых слов. Если была, конечно. Сейчас я чувствовал облегчение. Я вырвался из этого круга сомнений. И остался один. Наверное, это и есть справедливость.
– Брайан! Ты меня слышишь?