Страница:
— Вспомни Теофану в лесу.
— О чем ты говоришь? Лиат, опомнись. Да ему наплевать на меня, ему нужна только ты. Пока я веду себя нормально, он меня и не заметит. Владычица и Господь, Лиат, я пережила епископа Антонию, лавины, оползни, бесовские видения, горные перевалы, налет кумской кавалерии, наводнения и твою истерику. Переживу и этого.
— Обещай мне!
Ханна закатила глаза:
— Отстань! Иди-ка лучше собирай вещи.
Лиат вздрогнула, вспомнив:
— Вещи сгорели.
— Ну иди к Хатуи, пусть она экипирует тебя заново. Лиат, а книга не сгорела?
— Нет. — Она закрыла глаза, прислушиваясь к мягкому журчанию слов внутри палатки; услышала, как Хью засмеялся шутке короля, услышала остроумный ответ Росвиты. — Книга у Хью.
— Вот видишь, — вскинулась Ханна. — Это даже хорошо, что я остаюсь и смогу за ней присматривать. Да и за ним тоже. Разве не я забрала у него книгу в Хартс-Рест?
Лиат утерла нос тыльной стороной ладони и шмыгнула:
— Ох, Ханна, тебя, наверное, тошнит от меня. Меня-то точно от себя тошнит.
— Тебе не хватит времени на сопливые эмоции, когда придется проводить весь день в пути и стараться: выжить. Давай иди к Хатуи. Король не любит, когда его «орлы»рассиживаются, если им дано поручение.
Лиат обняла ее — и пустилась догонять Хатуи.
Оставив лагерь короля, она поехала по дороге мимо сгоревшего дворца и не смогла удержаться от соблазна взглянуть на место происшествия. Хатуи не нашла ей лука взамен утраченного, мечей тоже не хватало. У Лиат были копье, шерстяной свитер, сосуд с водой и мешок сухарей. Кремень для добывания огня ей тоже выдали, потому что она не афишировала свою способность добывать огонь без всяких приспособлений.
Она спешилась у обгоревших ворот и, ведя лошадь в поводу, вошла в развалины. Здесь уже рыскали в поисках чего-нибудь полезного местные жители, тыча в почерневшие обломки сапогами и палками, приподнимая концы недогоревших бревен. Лиат оставила лошадь и зашагала дальше, вороша сапогами пепел. Резкий запах пепелища разъедал нос, который еще кровоточил. Лиат слизывала кровь с губ и шмыгала, стремясь поскорее остановить кровотечение.
Она помнила, где были казармы. Хотя сначала она путалась в планировке Аугенсбургского дворца, во время пожара ей столько раз приходилось нырять в его лабиринты, чтобы попытаться вытащить спящих «львов», что теперь планировка казалась знакомой.
Сюда, на это место, в этот двор она и Хью прыгнули впопыхах, причем он все-таки успел отобрать ее мешок. Хромота его, вызванная неудачным приземлением, доставляла Лиат хоть какое-то мелочное удовлетворение.
Она слишком испугалась, чтобы хоть что-то соображать. Пламя вспыхнуло так внезапно, так быстро распространилось, охватывая каждую вещь, которая могла загореться.
Она выскочила вслед за Хью, лишь потом вспомнив о тех, кто остался внутри.
«Мне не в чем себя винить. Он усыпил их. Он заставил меня сделать то, последствий чего я не могла предугадать».
Но это ее не утешало.
Па был прав, защищая ее. Но ему следовало бы и научить ее. Она и сама могла чему-то научиться. Она не должна была позволить Хью приблизиться.
Мигнул свет — яркая вспышка на фоне пепла и обломков. Лиат перешагнула через кучу угля, оставшуюся от порога там, где был вход в казармы. Обуглившиеся обломки смешались, непонятно было, что упало с чердака, что осталось от пола и стен, а что от крыши. Ее сапог провалился на глубину ладони. Она вытащила ногу и осторожно перешагнула через две упавшие балки, рядом с которыми валялись обломки мечей и наконечники копий, заклепки и шишки щитов. Все обгорело и еще дымилось. Три доски, в которых угля было больше, чем дерева, лежали друг возле друга, рядышком, как будто образуя крышку сундука. Она оттолкнула сапогом одну из них.
Среди пепла и углей лежал ее лук в футляре. Он был совершенно цел, если не считать тонкого слоя покрывавшей его сажи. Изумленная, она подняла его и увидела рядом своего доброго друга — меч Луциана.
— Лиат…
Она вздрогнула, прижала к себе лук и меч и, обернувшись на голос, споткнулась о балку.
Но никого не увидела.
МЕРТВЫЕ ДУШИ
Она видела образы столь же неустойчивые, как само пламя, но ее уверяли, что эти тени отбрасываются реальными предметами, зданиями, людьми, что все события, наблюдаемые ими через огненное окно, действительно происходят в мире вдали от их маленькой долины. Конечно, возможности наблюдения были не безграничны.
Как раз сейчас, вдалеке, за полыхающим в камине огнем, к воротам монастыря подъезжала молодая благородная дама со свитой. Дама просила впустить ее помолиться и предложить дары.
— Это принцесса Теофану, — вырвалось у удивленной Антонии.
— Тише, сестра Вения, — упрекнула ее сидевшая ближе всех к огню Капот Драконис. — Давайте послушаем, что она скажет привратнику.
Антония не хотела признаться, что ничего не слышит. Она, как в пантомиме, могла только различать фигуры двигающихся и жестикулирующих людей. Беседа в пламени продолжалась долго, старый привратник задавал принцессе все новые и новые вопросы.
Антония рассмотрела присутствующих.
Ей не нравилась их манера обращаться друг к другу на церковный лад: сестра, брат. Предполагалось, что они равны между собой. Но Антония понимала, что брат Северус высокообразован и происходит из благородной семьи. Его имя отражало суровость поведения и аскетизм образа жизни. Сестра Зоя, аккуратная и педантичная, говорила с акцентом, свойственным образованным клирикам королевства Салии. Цветущая красавица, под обаяние которой, увы, попал Хериберт, она была похожа скорее на придворную даму, чем на клирика. Брат Маркус старше Зои, но младше Северуса, чопорный и надменный, к несчастью, заразил Хериберта своей одержимостью строительством и привлек его к сложному проекту перестройки запущенных сооружений, в которых размещалась община. Сестра Мериам, старая и иссохшая, с тонкими, как палки, конечностями, больше походила на язычницу Джинна, чем на добрую дайсанитку. Ее пылкое достоинство внушало уважение даже Антонии.
Ни одно из имен не было настоящим. Как и Антония, появившись в долине, все они взяли себе новые имена. Она не знала, кем они были когда-то и кто их родня, хотя любой осел легко мог сообразить, что сестра Мериам родом с неверного востока. Они ничего не рассказывали о себе и ни о чем не спрашивали ее. Не для этого они прибыли сюда.
Видение померкло в сине-оранжевом буйстве пламени. Антония моргнула от попавшего в глаза дыма и чихнула.
— Будьте благословенны, сестра, — вежливо отреагировал брат Маркус и повернулся к остальным: — Может ли быть, что принцессу Теофану приняли за оленя? Подозревает ли принцесса, что среди придворных короля разгуливает неузнанный колдун? Может ли она подозревать нашего брата, ходящего в миру?
Называющая себя Капет Драконис ответила:
— Она прибыла в монастырь Святой Валерии именно потому, что подозревает колдовство, но я сомневаюсь, что она подозревает нашего брата. Мать Ротгард тоже не догадывается, что ее верный привратник — наш союзник. Нас не знают, брат Маркус. Не беспокойтесь на этот счет.
Он согласно склонил голову:
— Как скажете, Капет Драконис. Что до этого подозреваемого колдуна, на кого намерена указать принцесса Теофану матери Ротгард?
— Она слишком тороплива, эта принцесса, — сказала Капет Драконис. — Как можно быть уверенным, что молодые люди, увлекшись охотой, не увидели того, что жаждали видеть? Они могли принять сплетение ветвей за рога, движение дымки за тело оленя. Ведь именно так и предположил король.
— А как насчет вспыхнувших стрел? — спросила сестра Зоя. — По отдельности оба происшествия кажутся сомнительными, но вместе явно вызывают подозрения.
Сгущались сумерки, но холоднее не становилось. В этой долине никогда не было холодно. Золотая цепь на шее Капет Драконис мерцала отблесками пламени камина. Лицо ее сохраняло спокойствие. Антония не могла определить ее возраст даже приблизительно. Это озадачивало и беспокоило ее, заставляя просыпаться по ночам. Многому здесь она все еще удивлялась.
Солнце исчезло за горами. Появились ночные звезды, яркие ясные огни, сияющие выше седьмой сферы, освещающие путь к Покоям Света. Все звезды и созвездия имеют свои имена и свойства. Как и любой образованный клирик, Антония владела азами астрологической премудрости, но за последние шесть месяцев она твердо усвоила: в сравнении с ее новыми товарищами она не знает ничего. Они с Херибертом попали в гнездо математиков, самых опасных из всех колдунов. За эти полгода Антония узнала о звездах и небесах больше, чем она вообще могла представить раньше.
Она думала, что может научить ее, — разве не говорила Капет Драконис, что она, Антония, обладает врожденным даром принуждения? Но первые показательные выступления не произвели впечатления на новых коллег. Антония углублялась в изучение магии, подчиняющей ей людей, магии, рожденной землею, древними и падшими созданиями, ожидающими в земле или в потаенных местечках самой души земли. Эти создания охотно сложили тем, кто постиг секреты общения с ними.
— Пролить кровь или читать по костям, как дикари, — невелика наука, — пренебрежительно бросил брат Северус. После этого Антония стала заниматься этой магией лишь тогда, когда была совсем одна.
Хотя она сердилась на него за такое суждение, да еще высказанное вслух, она нехотя призналась себе, что он прав. Другая сила витала над всем этим, и ее товарищи долго и плодотворно изучали колдовство, в которым она лишь новичок, которое она только пытается понять.
Почему в этой долине вечная весна, хотя над головой зимнее небо? Сколько лет Капет Драконис, которая ведет себя как пожилая мудрая женщина, но по лицу и волосам ей можно дать от двадцати до сорока.
— Горящие стрелы, — пробормотала Капет Драконис. — Наш брат Люпус приблизил к нам того, кого мы ищем, но, вопреки нашим ожиданиям, не доставил его в руки. Мы до сих пор не спешили, но новость об этих горящих стрелах заставляет меня подумывать о более решительных шагах.
— Решительных шагах в каком направлении, сестра? — Брат Северус поднял брови со сдержанным удивлением. Даже ночью на нем была лишь одна тонкая ряса. Он никогда не носил обуви. Его босые ноги временами напоминали Антонии о бедном брате Агиусе, еретические высказывания которого в конце концов довели его до безвременной кончины, принесшей Антонии столько неудобств. Но Бог, без сомнения, простил ему ошибку. Бог милостив к слабым…
— Пора заняться расследованием, — сказала Капет Драконис. — Есть мягкие методы убеждения, к тому же ничто, кроме расстояния, не отделяет нас от того, что мы ищем. Брат Маркус, вы отправитесь в Дарр и станете нашими глазами и ушами но дворце пресвитера, когда наш брат вернется обратно па север. Я тем временем тоже отважусь выбраться в мир, чтобы посмотреть, что можно разузнать.
— Это не опасно? — спросила Антония.
— В чем же вы видите опасность, сестра Вения? — спросила сестра Мериам. Наконец-то Антония услышала и ее голос.
Хороший вопрос, но у Антонии не было ответа на него.
— Я не предлагаю идти вам, сестра, — обратилась к Антонии Капет Драконис. — Вам пока нельзя покидать долину. Но мне можно. Я отправлюсь инкогнито, как мне и подобает.
— Принц без свиты — не принц, — сострила Антония, имея в виду золотую цепь на шее Капет Драконис.
Но собеседница лишь улыбнулась, на лице ее появилось даже какое-то подобие жалости.
— У меня есть свита. — Она указала в темнеющую долину, мерцающую жуткими светлячками горевших без пламени огней, где рассеянные ветры волновали внесезонное великолепие природы, деревья и цветы. — И моя свита могущественнее, чем чья-либо в этом мире. В путь, братья и сестры. Подставим спины под ношу.
Они поднялись, сложили руки в краткой молитве и покинули камин.
Раздраженной Антонии пришлось учесть то, что говорила Капет Драконис. В долине не было видно слуг-людей, были только животные: козы и коровы ради молока, овцы — ради шерсти, куры и гуси — ради яиц и перьев.
Антония оставила маленькую часовню и приблизилась к новой постройке. Хотя было уже почти темно, Хериберт все еще что-то вымерял и колотил, и ему помогали самые сильные из слуг. Странно, но Хериберт привык к этим слугам быстрее, чем она, — возможно потому, что он работал с этими существами каждый день, воплощая в жизнь свои проекты. Антония все еще смотрела па них с содроганием.
Использовать исчадия земли, выкормышей Врага, для того, чтобы наказать зло, обуздать мощь древних созданий, чтобы запугать слабых и заставить их повиноваться, — это одно. Совсем другое — обходиться с ними как с достойными слугами, использовать их как союзников.
При ее появлении они исчезли: или просочились в почву, или сложились внутрь себя. Самый близкий помощник Хериберта просто втянулся в доски вдоль северной стены и казался теперь суковатым узором на поверхности дерева.
— Хериберт, — сказала она неодобрительно, — твоя работа заканчивается с заходом солнца.
— Да, да, — согласился он механически, не отвлекаясь от работы. Он стыковал доски и кряхтел от неудовольствия, потому что доски не подходили друг к другу. Ему пришлось их подгонять, состругивая лишнее.
— Хериберт! Сколько раз я должна повторять тебе, что такого рода работа для простого слуги, а не для образованного и благородного клирика.
Он отложил доску и струг, посмотрел на нее, но ничего не сказал. Он уже не был худым хилым юношей, как еще полгода назад. Плечи расширились, руки огрубели от работы, обросли мозолями, украсились множеством мелких шрамов и ссадин. Каждый день он набирал в них множество заноз, которые без всякого нытья сам и вытаскивал.
Антонии не нравилось, как он на нее смотрел. Если бы он был малышом, она сказала бы, что он смотрит вызывающе.
— Пора ужинать, — добавила она.
— Вот только закончу, мать, — сказал он и после этого улыбнулся, потому что знал, что ей не нравилось такое обращение. Посвятив свою жизнь Церкви, она не должна была поддаваться мирским искушениям. Придет время, и она отомстит человеку, которого винит в своих грехах.
— До нашего появления здесь ты не говорил со мной так неуважительно.
Ветер принес какой-то шепот, он наклонил голову, прислушиваясь. Что он слышал? Своих жутких подручных? Если так, то почему она их не слышит?
Он склонил голову:
— Прошу прощения, ваша милость. Но она уже не верила его кротости.
Не лгала ли ей Капет Драконис? Может быть, ее просто вводили в заблуждение? Может быть, у нее просто хотели отнять Хериберта — не грубым насилием, а позволив непочтительным мыслям зародиться и развиться в его голове. Заронив идею о пренебрежении долгом по отношению к старшим, родне, матери, которая родила его болью и кровью и защищала его всеми своими силами. И он откажется ей повиноваться, чтобы удовлетворить свои эгоистичные земные желания и углубиться в столь низменные промыслы, как строительство и архитектура. Была ли потеря ею сына предусмотрена как плата? Не физическая утрата, но утрата власти над ним? И она должна спокойно наблюдать за его превращением в простого ремесленника, в грубого строителя? Ради всего святого! Она не потерпит даже такой простой магии, как лесть и интерес к его недостойным занятиям. Они, конечно, используют его в своих интересах, ибо сооружения, в которых они сейчас ютятся, явно не соответствуют их значению. Ее бесило, что те, кто был ее товарищами в работе и учении, поощряли молодого человека заниматься недостойным трудом как простой ремесленник.
Но она мудра и терпелива. Она должна выждать. Ее товарищи сильны. Не следует протестовать, пока они знают о магии больше, чем она. Она подождет: она будет наблюдать, слушать, учиться.
Хериберт собрал инструменты в ящик, испытующе провел рукою по недостроенной северной стене и без дальнейшей демонстрации наглого неповиновения пошел к старой каменной башне, в которой они трапезничали.
Антония подождала, пока дверь открылась, обнажив освещенный проем, и закрылась за ним. Она медлила в приятной прохладе ночного ветерка, глядя вверх, в небо. Знание не приходило само, по, как и все в жизни, подчинялось крепкой хватке, способной выжать послушание из человека и из всего, как бы строптиво оно ни было.
В эту ночь в небе над горами, ветер с которых дышал весной, сияли созвездия, указывавшие на истинное время года.
— Можете мне их назвать, сестра Вения? — спросил, внезапно вынырнув из тьмы и остановившись рядом, брат Северус.
— Пожалуй. — Она не испугается его торжественного тона и строгости выражения. — В это время года Кающийся Грешник, двенадцатый дом зодиака, возносится ввысь, — она показала рукой, — а десятый дом, Единорог, садится с солнцем, а Сестры, третий дом, восходят вечером. Гивр выступает в небо, а Орел падает на спину. Охотник начинает восхождение с востока, а Королева садится на западе, и ее Меч, Корона и Жезл висят низко над горизонтом, знаменуя убывающую силу.
— Хорошо, — сказал Северус. — Но вы слишком много слушали астрологов во дни своей юности. Охотник, Королева, Орел — это наши имена, переносимые на небо, на котором мы рисуем знакомые картины. В самом же небе даются свои названия звездам, и эти названия непонятны тем из нас, кто живет здесь, под сферой вечно умирающей луны. Но, называя их даже так примитивно, видя в них наши собственные страхи и желания, как молодые охотники видели принцессу Теофану в бегущем олене, мы получаем достаточно знаний, чтобы заметить связывающие их силовые линии. Это знание помогает использовать силу, переливающуюся между ними. Каждое расположение несет новые возможности и новые препятствия, и каждое из них неповторимо. — Он поднял руку: — Смотрите, сестра. Сколько планет вы видите?
Антония прищурилась: зрение было уже не то, что в молодости.
— Я вижу Соморас, конечно, Вечернюю Звезду в Кающемся Грешнике. Джеду, Ангел Войны, десять дней назад вступил в созвездие Сокола. Мок, владычица мудрости и изобилия, должна пребывать еще в созвездии Льва, хотя сейчас мы ее и не видим.
Антония явно гордилась своей осведомленностью, но Северус поубавил ей спеси, продолжив спокойно и размеренно:
— Можно также обнаружить Атурну, которая спадает через Младенца, линии ее влияния противоположны остальным. А вон — видите? — почти невидимая, если не знать, куда смотреть, стремительная Эрекес как раз входит в Кающегося Грешника. Луна еще не взошла, а солнце уже, как видим, село. Но через двадцать дней Мок и Джеду тоже пойдут на спад, так что лишь Соморас и Эрекес будут двигаться вперед. Таким образом, планеты в эту ночь, как в любую другую ночь, образуют новое сочетание относительно звезд небесных. Вот вы видите Глаз Гивра, Вулнерис и Риджил, плечо и ногу Охотника. Вон там три драгоценных камня, сапфир, бриллиант и цитрин, главные звезды Чаши, Меча и Жезла. Детское Ожерелье восходит к зениту, как и Звездная Корона. Завтра наша сестра отправится в путь, и эти сочетания помогут нам поддержать ее в пути через залы железа. Только знание позволит нам использовать силу звезд. И знание это доступно далеко не каждому смертному. Оно дается лишь немногим, способным правильно применить его.
— И потому Бог рукою скопоса направляет епископов и пресвитеров править, не так ли, брат?
Он не сразу ответил на это замечание, продолжая наблюдать за небом, ища какой-то знак, может быть нечто важное. Ожидая ответа, она погрузилась в созерцание Небесной Реки, опоясывающий небосвод гигантской змеей сверкающей пыли, каждая слабая ее искринка — душа, стремящаяся к Покоям Света.
Наконец Северус ответил, медленно и как бы самому себе:
— Вы слишком привыкли к власти, сестра Вения. Но вам следует забыть то, что вы узнали в миру. Оставьте это позади, оторвитесь от этого, подобно нам. Это единственный путь к овладению тем, чему мы вас должны научить.
— Как можем мы отступиться от мира, когда Бог поручил нам направлять заблудших на верный путь, поддерживать слабых, наказывать злых.
— Вы считаете, что Бог просил нас этим заняться?
— Разве нет?
— Мы все отмечены тьмой, прикосновением Врага, сестра Вения. Большое самомнение — воображать себя способным видеть сквозь тьму и претендовать на понимание Божьего промысла. Лишь там, — он указал на Небесную Реку, — мы очистимся от тьмы и засияем чистым светом. — Он опустил руку. — Не пора ли поужинать?
— Почему зодиак называют «мировым драконом», — спрашивала Лиат, — это ведь не одно существо, а целых двенадцать созвездий? А если он дракон, то почему Небесную Реку называли «змеей»? Вещи имеют множество имен, — отвечал он. — Люди дают вещам разные имена, потому что это дает им власть над ними. Джинна называют Небесную Реку по-своему: Выдох Огненного Бога. В анналах кудесников Бабахаршана она названа Вечно Сияющим Мостом Через Бездну. А древние дорийские мудрецы знали ее как Дорогу Госпожи Фортуны, ибо, где ступает нога Фортуны — вспыхивают самоцветы.
— А что ты думаешь о ней, отец?
— Это души мертвых, Лиат, ты знаешь это. Это тропа, по которой они взбираются в Покои Света.
— Тогда почему мы не видим, как она течет, а не просто двигается, как все звезды, которые восходят на востоке и опускаются на западе? Реки ведь текут. Вода все время в движении.
— Это не вода, дитя, это свет божественных душ. Кроме того, эфир не подчиняется законам, по которым живут элементы, связанные с землей.
— Значит, в наших душах есть огонь, если они светятся, как только попадают на небо.
При упоминании огня Па забеспокоился и резко сменил тему.
Лиат была озадачена. «Великая вещь — ретроспектива. Каждый задним умом силен». Это Па тоже частенько повторял.
Она дочистила лошадь, еще помедлила снаружи, глядя в зимнее безоблачное небо. Ночью было очень холодно. Накануне выпал снег, нежные снежинки напоминали пух с крыльев ангелов, но пленка снега лишь слегка прикрывала корку льда на замерзшей дороге.
— Значит, в наших душах есть огонь?
Согревая руки под мышками и глядя в небо, она представила себе Город Памяти. Он расположен на острове, сам остров — небольшая гора. Семь стен окольцовывают гору, одна над другой. Они носят названия своих ворот: Роза, Меч, Чаша, Кольцо, Трон, Скипетр, Корона. За воротами Короны, на плоской вершине, холм — парадная площадь с четырьмя зданиями. Здания ориентированы по четырем основным направлениям: север, юг, восток, запад. Пятая постройка — башня, стоящая в самом центре, — ось вселенной. «Пуп мира», как иногда шутил Па.
Может быть, он не шутил? Четыре двери камеры в самом верху башни открывались в четырех главных направлениях. Но в центре камеры была пятая дверь, которая не открывалась и не закрывалась, потому что была заперта. Непостижимым образом располагаясь в центре помещения, она вела в никуда.
Но что-то за ней все же было. Проникая мысленным взором сквозь замочную скважину этой двери, Лиат видела огонь.
Па запер эту дверь и не дал ей ключа. Она уверена, что он хотел сначала обучить ее. Но бедный Па, вечно в бегах, всегда что-то подозревающий, всегда испуганный, боящийся того, что догоняет их, помог определиться, когда придет подходящее время. И вот это время не наступило вовсе.
От некоторых вещей невозможно убежать.
— Ох, как мне тебя не хватает, Па! — прошептала она, выдохнув туманное облачко в ночной воздух. Лиат снова подняла глаза к Небесной Реке и подумала, что та тоже похожа на туманное облачко, теплое дыхание неподвижных звезд на холодной небесной сфере высоко над землею. Как и пояс зодиака, Небесная Река опоясывала все небо, наискось пересекая зодиак у подножия Сестер и у лука Лучника.
Совершенно неожиданно Лиат поняла, что все время знала то место из Евстасии, которое Хью цитировал, чтобы опозорить ее перед двором. Конечно, она знала «Комментарии к сну Корнелии». Но она всегда пролистывала места, посвященные вопросам философии, добродетели и нормам поведения. Эти главы не интересовали ее. Она углублялась в то, что Евстасия писала о природе звезд.
Где это хранилось? Лиат пустилась на поиски: здание, этаж, комната, заметки, сделанные ею в епископской библиотеке в Отуне.
Многие авторы объясняют суть Небесной Реки, но мы остановимся лишь на основных. Теофраст называет ее Via Lactea, то есть Млечный Путь, и считает швом между двумя полусферами небосвода, местом их соединения. Демокрит считает, что бессчетное множество малых звезд, собранных в узких границах, рассеивают свет во всех направлениях и создают у нас впечатление непрерывной световой полосы. Наиболее широко принято определение Посидона: так как Солнце никогда не пересекает границ зодиака, остальное небо оказывается обделенным его теплом. Поэтому косое относительно зодиака расположение Небесной Реки служит для перераспределения потока звездного тепла на остальную часть Вселенной.
— «Орел»! Пожалуйте внутрь! Здесь огонь и ужин!
— О чем ты говоришь? Лиат, опомнись. Да ему наплевать на меня, ему нужна только ты. Пока я веду себя нормально, он меня и не заметит. Владычица и Господь, Лиат, я пережила епископа Антонию, лавины, оползни, бесовские видения, горные перевалы, налет кумской кавалерии, наводнения и твою истерику. Переживу и этого.
— Обещай мне!
Ханна закатила глаза:
— Отстань! Иди-ка лучше собирай вещи.
Лиат вздрогнула, вспомнив:
— Вещи сгорели.
— Ну иди к Хатуи, пусть она экипирует тебя заново. Лиат, а книга не сгорела?
— Нет. — Она закрыла глаза, прислушиваясь к мягкому журчанию слов внутри палатки; услышала, как Хью засмеялся шутке короля, услышала остроумный ответ Росвиты. — Книга у Хью.
— Вот видишь, — вскинулась Ханна. — Это даже хорошо, что я остаюсь и смогу за ней присматривать. Да и за ним тоже. Разве не я забрала у него книгу в Хартс-Рест?
Лиат утерла нос тыльной стороной ладони и шмыгнула:
— Ох, Ханна, тебя, наверное, тошнит от меня. Меня-то точно от себя тошнит.
— Тебе не хватит времени на сопливые эмоции, когда придется проводить весь день в пути и стараться: выжить. Давай иди к Хатуи. Король не любит, когда его «орлы»рассиживаются, если им дано поручение.
Лиат обняла ее — и пустилась догонять Хатуи.
Оставив лагерь короля, она поехала по дороге мимо сгоревшего дворца и не смогла удержаться от соблазна взглянуть на место происшествия. Хатуи не нашла ей лука взамен утраченного, мечей тоже не хватало. У Лиат были копье, шерстяной свитер, сосуд с водой и мешок сухарей. Кремень для добывания огня ей тоже выдали, потому что она не афишировала свою способность добывать огонь без всяких приспособлений.
Она спешилась у обгоревших ворот и, ведя лошадь в поводу, вошла в развалины. Здесь уже рыскали в поисках чего-нибудь полезного местные жители, тыча в почерневшие обломки сапогами и палками, приподнимая концы недогоревших бревен. Лиат оставила лошадь и зашагала дальше, вороша сапогами пепел. Резкий запах пепелища разъедал нос, который еще кровоточил. Лиат слизывала кровь с губ и шмыгала, стремясь поскорее остановить кровотечение.
Она помнила, где были казармы. Хотя сначала она путалась в планировке Аугенсбургского дворца, во время пожара ей столько раз приходилось нырять в его лабиринты, чтобы попытаться вытащить спящих «львов», что теперь планировка казалась знакомой.
Сюда, на это место, в этот двор она и Хью прыгнули впопыхах, причем он все-таки успел отобрать ее мешок. Хромота его, вызванная неудачным приземлением, доставляла Лиат хоть какое-то мелочное удовлетворение.
Она слишком испугалась, чтобы хоть что-то соображать. Пламя вспыхнуло так внезапно, так быстро распространилось, охватывая каждую вещь, которая могла загореться.
Она выскочила вслед за Хью, лишь потом вспомнив о тех, кто остался внутри.
«Мне не в чем себя винить. Он усыпил их. Он заставил меня сделать то, последствий чего я не могла предугадать».
Но это ее не утешало.
Па был прав, защищая ее. Но ему следовало бы и научить ее. Она и сама могла чему-то научиться. Она не должна была позволить Хью приблизиться.
Мигнул свет — яркая вспышка на фоне пепла и обломков. Лиат перешагнула через кучу угля, оставшуюся от порога там, где был вход в казармы. Обуглившиеся обломки смешались, непонятно было, что упало с чердака, что осталось от пола и стен, а что от крыши. Ее сапог провалился на глубину ладони. Она вытащила ногу и осторожно перешагнула через две упавшие балки, рядом с которыми валялись обломки мечей и наконечники копий, заклепки и шишки щитов. Все обгорело и еще дымилось. Три доски, в которых угля было больше, чем дерева, лежали друг возле друга, рядышком, как будто образуя крышку сундука. Она оттолкнула сапогом одну из них.
Среди пепла и углей лежал ее лук в футляре. Он был совершенно цел, если не считать тонкого слоя покрывавшей его сажи. Изумленная, она подняла его и увидела рядом своего доброго друга — меч Луциана.
— Лиат…
Она вздрогнула, прижала к себе лук и меч и, обернувшись на голос, споткнулась о балку.
Но никого не увидела.
МЕРТВЫЕ ДУШИ
1
Антония устала. Глаза разъедал дым, щеки горели, но она не жаловалась. Глядя в огонь вместе со всеми остальными, она уже могла видеть то, что видят другие, но еще не освоила искусства открывать окно в пламени. Хериберт же, несмотря на многочисленные попытки, так и не смог ничего разглядеть сквозь огонь и камень.Она видела образы столь же неустойчивые, как само пламя, но ее уверяли, что эти тени отбрасываются реальными предметами, зданиями, людьми, что все события, наблюдаемые ими через огненное окно, действительно происходят в мире вдали от их маленькой долины. Конечно, возможности наблюдения были не безграничны.
Как раз сейчас, вдалеке, за полыхающим в камине огнем, к воротам монастыря подъезжала молодая благородная дама со свитой. Дама просила впустить ее помолиться и предложить дары.
— Это принцесса Теофану, — вырвалось у удивленной Антонии.
— Тише, сестра Вения, — упрекнула ее сидевшая ближе всех к огню Капот Драконис. — Давайте послушаем, что она скажет привратнику.
Антония не хотела признаться, что ничего не слышит. Она, как в пантомиме, могла только различать фигуры двигающихся и жестикулирующих людей. Беседа в пламени продолжалась долго, старый привратник задавал принцессе все новые и новые вопросы.
Антония рассмотрела присутствующих.
Ей не нравилась их манера обращаться друг к другу на церковный лад: сестра, брат. Предполагалось, что они равны между собой. Но Антония понимала, что брат Северус высокообразован и происходит из благородной семьи. Его имя отражало суровость поведения и аскетизм образа жизни. Сестра Зоя, аккуратная и педантичная, говорила с акцентом, свойственным образованным клирикам королевства Салии. Цветущая красавица, под обаяние которой, увы, попал Хериберт, она была похожа скорее на придворную даму, чем на клирика. Брат Маркус старше Зои, но младше Северуса, чопорный и надменный, к несчастью, заразил Хериберта своей одержимостью строительством и привлек его к сложному проекту перестройки запущенных сооружений, в которых размещалась община. Сестра Мериам, старая и иссохшая, с тонкими, как палки, конечностями, больше походила на язычницу Джинна, чем на добрую дайсанитку. Ее пылкое достоинство внушало уважение даже Антонии.
Ни одно из имен не было настоящим. Как и Антония, появившись в долине, все они взяли себе новые имена. Она не знала, кем они были когда-то и кто их родня, хотя любой осел легко мог сообразить, что сестра Мериам родом с неверного востока. Они ничего не рассказывали о себе и ни о чем не спрашивали ее. Не для этого они прибыли сюда.
Видение померкло в сине-оранжевом буйстве пламени. Антония моргнула от попавшего в глаза дыма и чихнула.
— Будьте благословенны, сестра, — вежливо отреагировал брат Маркус и повернулся к остальным: — Может ли быть, что принцессу Теофану приняли за оленя? Подозревает ли принцесса, что среди придворных короля разгуливает неузнанный колдун? Может ли она подозревать нашего брата, ходящего в миру?
Называющая себя Капет Драконис ответила:
— Она прибыла в монастырь Святой Валерии именно потому, что подозревает колдовство, но я сомневаюсь, что она подозревает нашего брата. Мать Ротгард тоже не догадывается, что ее верный привратник — наш союзник. Нас не знают, брат Маркус. Не беспокойтесь на этот счет.
Он согласно склонил голову:
— Как скажете, Капет Драконис. Что до этого подозреваемого колдуна, на кого намерена указать принцесса Теофану матери Ротгард?
— Она слишком тороплива, эта принцесса, — сказала Капет Драконис. — Как можно быть уверенным, что молодые люди, увлекшись охотой, не увидели того, что жаждали видеть? Они могли принять сплетение ветвей за рога, движение дымки за тело оленя. Ведь именно так и предположил король.
— А как насчет вспыхнувших стрел? — спросила сестра Зоя. — По отдельности оба происшествия кажутся сомнительными, но вместе явно вызывают подозрения.
Сгущались сумерки, но холоднее не становилось. В этой долине никогда не было холодно. Золотая цепь на шее Капет Драконис мерцала отблесками пламени камина. Лицо ее сохраняло спокойствие. Антония не могла определить ее возраст даже приблизительно. Это озадачивало и беспокоило ее, заставляя просыпаться по ночам. Многому здесь она все еще удивлялась.
Солнце исчезло за горами. Появились ночные звезды, яркие ясные огни, сияющие выше седьмой сферы, освещающие путь к Покоям Света. Все звезды и созвездия имеют свои имена и свойства. Как и любой образованный клирик, Антония владела азами астрологической премудрости, но за последние шесть месяцев она твердо усвоила: в сравнении с ее новыми товарищами она не знает ничего. Они с Херибертом попали в гнездо математиков, самых опасных из всех колдунов. За эти полгода Антония узнала о звездах и небесах больше, чем она вообще могла представить раньше.
Она думала, что может научить ее, — разве не говорила Капет Драконис, что она, Антония, обладает врожденным даром принуждения? Но первые показательные выступления не произвели впечатления на новых коллег. Антония углублялась в изучение магии, подчиняющей ей людей, магии, рожденной землею, древними и падшими созданиями, ожидающими в земле или в потаенных местечках самой души земли. Эти создания охотно сложили тем, кто постиг секреты общения с ними.
— Пролить кровь или читать по костям, как дикари, — невелика наука, — пренебрежительно бросил брат Северус. После этого Антония стала заниматься этой магией лишь тогда, когда была совсем одна.
Хотя она сердилась на него за такое суждение, да еще высказанное вслух, она нехотя призналась себе, что он прав. Другая сила витала над всем этим, и ее товарищи долго и плодотворно изучали колдовство, в которым она лишь новичок, которое она только пытается понять.
Почему в этой долине вечная весна, хотя над головой зимнее небо? Сколько лет Капет Драконис, которая ведет себя как пожилая мудрая женщина, но по лицу и волосам ей можно дать от двадцати до сорока.
— Горящие стрелы, — пробормотала Капет Драконис. — Наш брат Люпус приблизил к нам того, кого мы ищем, но, вопреки нашим ожиданиям, не доставил его в руки. Мы до сих пор не спешили, но новость об этих горящих стрелах заставляет меня подумывать о более решительных шагах.
— Решительных шагах в каком направлении, сестра? — Брат Северус поднял брови со сдержанным удивлением. Даже ночью на нем была лишь одна тонкая ряса. Он никогда не носил обуви. Его босые ноги временами напоминали Антонии о бедном брате Агиусе, еретические высказывания которого в конце концов довели его до безвременной кончины, принесшей Антонии столько неудобств. Но Бог, без сомнения, простил ему ошибку. Бог милостив к слабым…
— Пора заняться расследованием, — сказала Капет Драконис. — Есть мягкие методы убеждения, к тому же ничто, кроме расстояния, не отделяет нас от того, что мы ищем. Брат Маркус, вы отправитесь в Дарр и станете нашими глазами и ушами но дворце пресвитера, когда наш брат вернется обратно па север. Я тем временем тоже отважусь выбраться в мир, чтобы посмотреть, что можно разузнать.
— Это не опасно? — спросила Антония.
— В чем же вы видите опасность, сестра Вения? — спросила сестра Мериам. Наконец-то Антония услышала и ее голос.
Хороший вопрос, но у Антонии не было ответа на него.
— Я не предлагаю идти вам, сестра, — обратилась к Антонии Капет Драконис. — Вам пока нельзя покидать долину. Но мне можно. Я отправлюсь инкогнито, как мне и подобает.
— Принц без свиты — не принц, — сострила Антония, имея в виду золотую цепь на шее Капет Драконис.
Но собеседница лишь улыбнулась, на лице ее появилось даже какое-то подобие жалости.
— У меня есть свита. — Она указала в темнеющую долину, мерцающую жуткими светлячками горевших без пламени огней, где рассеянные ветры волновали внесезонное великолепие природы, деревья и цветы. — И моя свита могущественнее, чем чья-либо в этом мире. В путь, братья и сестры. Подставим спины под ношу.
Они поднялись, сложили руки в краткой молитве и покинули камин.
Раздраженной Антонии пришлось учесть то, что говорила Капет Драконис. В долине не было видно слуг-людей, были только животные: козы и коровы ради молока, овцы — ради шерсти, куры и гуси — ради яиц и перьев.
Антония оставила маленькую часовню и приблизилась к новой постройке. Хотя было уже почти темно, Хериберт все еще что-то вымерял и колотил, и ему помогали самые сильные из слуг. Странно, но Хериберт привык к этим слугам быстрее, чем она, — возможно потому, что он работал с этими существами каждый день, воплощая в жизнь свои проекты. Антония все еще смотрела па них с содроганием.
Использовать исчадия земли, выкормышей Врага, для того, чтобы наказать зло, обуздать мощь древних созданий, чтобы запугать слабых и заставить их повиноваться, — это одно. Совсем другое — обходиться с ними как с достойными слугами, использовать их как союзников.
При ее появлении они исчезли: или просочились в почву, или сложились внутрь себя. Самый близкий помощник Хериберта просто втянулся в доски вдоль северной стены и казался теперь суковатым узором на поверхности дерева.
— Хериберт, — сказала она неодобрительно, — твоя работа заканчивается с заходом солнца.
— Да, да, — согласился он механически, не отвлекаясь от работы. Он стыковал доски и кряхтел от неудовольствия, потому что доски не подходили друг к другу. Ему пришлось их подгонять, состругивая лишнее.
— Хериберт! Сколько раз я должна повторять тебе, что такого рода работа для простого слуги, а не для образованного и благородного клирика.
Он отложил доску и струг, посмотрел на нее, но ничего не сказал. Он уже не был худым хилым юношей, как еще полгода назад. Плечи расширились, руки огрубели от работы, обросли мозолями, украсились множеством мелких шрамов и ссадин. Каждый день он набирал в них множество заноз, которые без всякого нытья сам и вытаскивал.
Антонии не нравилось, как он на нее смотрел. Если бы он был малышом, она сказала бы, что он смотрит вызывающе.
— Пора ужинать, — добавила она.
— Вот только закончу, мать, — сказал он и после этого улыбнулся, потому что знал, что ей не нравилось такое обращение. Посвятив свою жизнь Церкви, она не должна была поддаваться мирским искушениям. Придет время, и она отомстит человеку, которого винит в своих грехах.
— До нашего появления здесь ты не говорил со мной так неуважительно.
Ветер принес какой-то шепот, он наклонил голову, прислушиваясь. Что он слышал? Своих жутких подручных? Если так, то почему она их не слышит?
Он склонил голову:
— Прошу прощения, ваша милость. Но она уже не верила его кротости.
Не лгала ли ей Капет Драконис? Может быть, ее просто вводили в заблуждение? Может быть, у нее просто хотели отнять Хериберта — не грубым насилием, а позволив непочтительным мыслям зародиться и развиться в его голове. Заронив идею о пренебрежении долгом по отношению к старшим, родне, матери, которая родила его болью и кровью и защищала его всеми своими силами. И он откажется ей повиноваться, чтобы удовлетворить свои эгоистичные земные желания и углубиться в столь низменные промыслы, как строительство и архитектура. Была ли потеря ею сына предусмотрена как плата? Не физическая утрата, но утрата власти над ним? И она должна спокойно наблюдать за его превращением в простого ремесленника, в грубого строителя? Ради всего святого! Она не потерпит даже такой простой магии, как лесть и интерес к его недостойным занятиям. Они, конечно, используют его в своих интересах, ибо сооружения, в которых они сейчас ютятся, явно не соответствуют их значению. Ее бесило, что те, кто был ее товарищами в работе и учении, поощряли молодого человека заниматься недостойным трудом как простой ремесленник.
Но она мудра и терпелива. Она должна выждать. Ее товарищи сильны. Не следует протестовать, пока они знают о магии больше, чем она. Она подождет: она будет наблюдать, слушать, учиться.
Хериберт собрал инструменты в ящик, испытующе провел рукою по недостроенной северной стене и без дальнейшей демонстрации наглого неповиновения пошел к старой каменной башне, в которой они трапезничали.
Антония подождала, пока дверь открылась, обнажив освещенный проем, и закрылась за ним. Она медлила в приятной прохладе ночного ветерка, глядя вверх, в небо. Знание не приходило само, по, как и все в жизни, подчинялось крепкой хватке, способной выжать послушание из человека и из всего, как бы строптиво оно ни было.
В эту ночь в небе над горами, ветер с которых дышал весной, сияли созвездия, указывавшие на истинное время года.
— Можете мне их назвать, сестра Вения? — спросил, внезапно вынырнув из тьмы и остановившись рядом, брат Северус.
— Пожалуй. — Она не испугается его торжественного тона и строгости выражения. — В это время года Кающийся Грешник, двенадцатый дом зодиака, возносится ввысь, — она показала рукой, — а десятый дом, Единорог, садится с солнцем, а Сестры, третий дом, восходят вечером. Гивр выступает в небо, а Орел падает на спину. Охотник начинает восхождение с востока, а Королева садится на западе, и ее Меч, Корона и Жезл висят низко над горизонтом, знаменуя убывающую силу.
— Хорошо, — сказал Северус. — Но вы слишком много слушали астрологов во дни своей юности. Охотник, Королева, Орел — это наши имена, переносимые на небо, на котором мы рисуем знакомые картины. В самом же небе даются свои названия звездам, и эти названия непонятны тем из нас, кто живет здесь, под сферой вечно умирающей луны. Но, называя их даже так примитивно, видя в них наши собственные страхи и желания, как молодые охотники видели принцессу Теофану в бегущем олене, мы получаем достаточно знаний, чтобы заметить связывающие их силовые линии. Это знание помогает использовать силу, переливающуюся между ними. Каждое расположение несет новые возможности и новые препятствия, и каждое из них неповторимо. — Он поднял руку: — Смотрите, сестра. Сколько планет вы видите?
Антония прищурилась: зрение было уже не то, что в молодости.
— Я вижу Соморас, конечно, Вечернюю Звезду в Кающемся Грешнике. Джеду, Ангел Войны, десять дней назад вступил в созвездие Сокола. Мок, владычица мудрости и изобилия, должна пребывать еще в созвездии Льва, хотя сейчас мы ее и не видим.
Антония явно гордилась своей осведомленностью, но Северус поубавил ей спеси, продолжив спокойно и размеренно:
— Можно также обнаружить Атурну, которая спадает через Младенца, линии ее влияния противоположны остальным. А вон — видите? — почти невидимая, если не знать, куда смотреть, стремительная Эрекес как раз входит в Кающегося Грешника. Луна еще не взошла, а солнце уже, как видим, село. Но через двадцать дней Мок и Джеду тоже пойдут на спад, так что лишь Соморас и Эрекес будут двигаться вперед. Таким образом, планеты в эту ночь, как в любую другую ночь, образуют новое сочетание относительно звезд небесных. Вот вы видите Глаз Гивра, Вулнерис и Риджил, плечо и ногу Охотника. Вон там три драгоценных камня, сапфир, бриллиант и цитрин, главные звезды Чаши, Меча и Жезла. Детское Ожерелье восходит к зениту, как и Звездная Корона. Завтра наша сестра отправится в путь, и эти сочетания помогут нам поддержать ее в пути через залы железа. Только знание позволит нам использовать силу звезд. И знание это доступно далеко не каждому смертному. Оно дается лишь немногим, способным правильно применить его.
— И потому Бог рукою скопоса направляет епископов и пресвитеров править, не так ли, брат?
Он не сразу ответил на это замечание, продолжая наблюдать за небом, ища какой-то знак, может быть нечто важное. Ожидая ответа, она погрузилась в созерцание Небесной Реки, опоясывающий небосвод гигантской змеей сверкающей пыли, каждая слабая ее искринка — душа, стремящаяся к Покоям Света.
Наконец Северус ответил, медленно и как бы самому себе:
— Вы слишком привыкли к власти, сестра Вения. Но вам следует забыть то, что вы узнали в миру. Оставьте это позади, оторвитесь от этого, подобно нам. Это единственный путь к овладению тем, чему мы вас должны научить.
— Как можем мы отступиться от мира, когда Бог поручил нам направлять заблудших на верный путь, поддерживать слабых, наказывать злых.
— Вы считаете, что Бог просил нас этим заняться?
— Разве нет?
— Мы все отмечены тьмой, прикосновением Врага, сестра Вения. Большое самомнение — воображать себя способным видеть сквозь тьму и претендовать на понимание Божьего промысла. Лишь там, — он указал на Небесную Реку, — мы очистимся от тьмы и засияем чистым светом. — Он опустил руку. — Не пора ли поужинать?
2
— Небесную реку, — говорил Па, — языческие племена, жившие здесь до прихода Священного Слова, называли Большой Змеей.— Почему зодиак называют «мировым драконом», — спрашивала Лиат, — это ведь не одно существо, а целых двенадцать созвездий? А если он дракон, то почему Небесную Реку называли «змеей»? Вещи имеют множество имен, — отвечал он. — Люди дают вещам разные имена, потому что это дает им власть над ними. Джинна называют Небесную Реку по-своему: Выдох Огненного Бога. В анналах кудесников Бабахаршана она названа Вечно Сияющим Мостом Через Бездну. А древние дорийские мудрецы знали ее как Дорогу Госпожи Фортуны, ибо, где ступает нога Фортуны — вспыхивают самоцветы.
— А что ты думаешь о ней, отец?
— Это души мертвых, Лиат, ты знаешь это. Это тропа, по которой они взбираются в Покои Света.
— Тогда почему мы не видим, как она течет, а не просто двигается, как все звезды, которые восходят на востоке и опускаются на западе? Реки ведь текут. Вода все время в движении.
— Это не вода, дитя, это свет божественных душ. Кроме того, эфир не подчиняется законам, по которым живут элементы, связанные с землей.
— Значит, в наших душах есть огонь, если они светятся, как только попадают на небо.
При упоминании огня Па забеспокоился и резко сменил тему.
Лиат была озадачена. «Великая вещь — ретроспектива. Каждый задним умом силен». Это Па тоже частенько повторял.
Она дочистила лошадь, еще помедлила снаружи, глядя в зимнее безоблачное небо. Ночью было очень холодно. Накануне выпал снег, нежные снежинки напоминали пух с крыльев ангелов, но пленка снега лишь слегка прикрывала корку льда на замерзшей дороге.
— Значит, в наших душах есть огонь?
Согревая руки под мышками и глядя в небо, она представила себе Город Памяти. Он расположен на острове, сам остров — небольшая гора. Семь стен окольцовывают гору, одна над другой. Они носят названия своих ворот: Роза, Меч, Чаша, Кольцо, Трон, Скипетр, Корона. За воротами Короны, на плоской вершине, холм — парадная площадь с четырьмя зданиями. Здания ориентированы по четырем основным направлениям: север, юг, восток, запад. Пятая постройка — башня, стоящая в самом центре, — ось вселенной. «Пуп мира», как иногда шутил Па.
Может быть, он не шутил? Четыре двери камеры в самом верху башни открывались в четырех главных направлениях. Но в центре камеры была пятая дверь, которая не открывалась и не закрывалась, потому что была заперта. Непостижимым образом располагаясь в центре помещения, она вела в никуда.
Но что-то за ней все же было. Проникая мысленным взором сквозь замочную скважину этой двери, Лиат видела огонь.
Па запер эту дверь и не дал ей ключа. Она уверена, что он хотел сначала обучить ее. Но бедный Па, вечно в бегах, всегда что-то подозревающий, всегда испуганный, боящийся того, что догоняет их, помог определиться, когда придет подходящее время. И вот это время не наступило вовсе.
От некоторых вещей невозможно убежать.
— Ох, как мне тебя не хватает, Па! — прошептала она, выдохнув туманное облачко в ночной воздух. Лиат снова подняла глаза к Небесной Реке и подумала, что та тоже похожа на туманное облачко, теплое дыхание неподвижных звезд на холодной небесной сфере высоко над землею. Как и пояс зодиака, Небесная Река опоясывала все небо, наискось пересекая зодиак у подножия Сестер и у лука Лучника.
Совершенно неожиданно Лиат поняла, что все время знала то место из Евстасии, которое Хью цитировал, чтобы опозорить ее перед двором. Конечно, она знала «Комментарии к сну Корнелии». Но она всегда пролистывала места, посвященные вопросам философии, добродетели и нормам поведения. Эти главы не интересовали ее. Она углублялась в то, что Евстасия писала о природе звезд.
Где это хранилось? Лиат пустилась на поиски: здание, этаж, комната, заметки, сделанные ею в епископской библиотеке в Отуне.
Многие авторы объясняют суть Небесной Реки, но мы остановимся лишь на основных. Теофраст называет ее Via Lactea, то есть Млечный Путь, и считает швом между двумя полусферами небосвода, местом их соединения. Демокрит считает, что бессчетное множество малых звезд, собранных в узких границах, рассеивают свет во всех направлениях и создают у нас впечатление непрерывной световой полосы. Наиболее широко принято определение Посидона: так как Солнце никогда не пересекает границ зодиака, остальное небо оказывается обделенным его теплом. Поэтому косое относительно зодиака расположение Небесной Реки служит для перераспределения потока звездного тепла на остальную часть Вселенной.
— «Орел»! Пожалуйте внутрь! Здесь огонь и ужин!