Эмар Густав. Морские титаны

   После двадцати минут ходьбы авантюристы увидели наконец на небольшом расстоянии перед собой на вершине довольно крутого холма грозный форт, который чуть заметно выдавался темной массой на иссиня-черном фоне небосклона.
   Было ровно два часа ночи.
   Авантюристы, достигнув подошвы холма, стали подниматься по высеченной в скале тропинке, ширины которой едва хватало, чтобы два человека могли идти рядом; тропинка шла зигзагами до гласиса.
   Дойдя до него, флибустьеры остановились. Ров в тридцать футов шириной и пятьдесят глубиной, наполовину наполненный водой, внезапно преградил им путь.
   Лоран велел своему отряду сомкнуть ряды и приказал горнистам дать сигнал. Из крепости ему ответили таким же сигналом, и почти мгновенно на краю бастиона при свете факелов, которые держали несколько солдат, то и дело встряхивая ими, чтоб они горели ярче, показался генерал при полном параде с небольшой свитой офицеров.
   Это был Сантьяго Вальдес.
   — Кто идет? — крикнул он.
   — Испания! — немедленно ответил Лоран, который вышел вперед к краю рва.
   — Какой полк? — спросил генерал.
   — Стрелковый полк Инфанты.
   — Вы полковник Бустаменте?
   — Так точно, ваше превосходительство.
   — И вы прибыли из Панамы?
   — Прямым путем, с подкреплением, которое присылает его превосходительство губернатор дон Рамон де Ла Крус.
   Наступило непродолжительное молчание; генерал задумался.
   — А кто мне поручится, что вы не обманываете меня? — продолжал он минуту спустя с некоторым недоверием.
   Очевидно, комендант смутно чуял неладное.
   — Как я могу обманывать вас, сеньор генерал? Впрочем, при мне письмо от губернатора.
   — И вы говорите, — сказал комендант, не отвечая прямо на слова Лорана, — что нам угрожает нападение флибустьеров?
   — В самом скором времени, ваше превосходительство.
   — Я выслал несколько лодок на разведку и буду ждать их возвращения.
   — То есть вы хотите сказать, что пока не получите сведений от разосланных вами людей, вы отказываете мне во входе в форт?
   — Осторожность предписывает мне это; измена грозит нам повсюду.
   — Пришлите за письмом адъютанта, ваше превосходительство; когда вы прочтете его, то сразу узнаете, кто я.
   — Подождите еще немного, сеньор полковник.
   — Ваше превосходительство, дальнейшая задержка только усилит непростительное оскорбление, наносимое вами войску его величества и штаб-офицеру, которому дано важное поручение. Я ухожу и возлагаю всю ответственность за возможные последствия исключительно на вас одного… Пойдемте, сеньоры, — обратился он к своим офицерам и солдатам, — нам здесь больше нечего делать.
   Он повернулся и сделал несколько шагов по направлению к своему отряду.
   Между тем на бастионе шел горячий спор между испанскими офицерами и генералом.
   — Постойте, сеньор полковник, — наконец окликнул Лорана генерал, — я сейчас пришлю курьера за письмом.
   — Поздно, ваше превосходительство, вы уже отказались принять его, да и к чему, наконец? Разве оно не может быть подложным?
   — Сеньор полковник, и это мне говорите вы?
   — Положим, что я был неправ, ваше превосходительство, употребив такое выражение; простите меня, но в моем лице вы нанесли кровную обиду храбрым воинам, которыми я имею честь командовать! Разве так следует награждать людей за перенесенные труды и утомление?
   — Дайте письмо, сеньор полковник.
   — Письмо это, ваше превосходительство, я вручу вам лично во главе своих солдат в самом форте, которым вы командуете; я требую этого удовлетворения!
   — Вы требуете?
   — Требую, ваше превосходительство. Даю вам десять минут на размышление; если по прошествии этого срока ворота не будут открыты, я уйду и, повторяю, лишь на вас одного ляжет в этом случае ответственность за последствия.
   Генерал не ответил.
   Спустя минуту флибустьеры отметили большое волнение на бастионах: люди суетились, бегали взад и вперед; по всей вероятности, внезапное беспокойство овладело офицерами и самим генералом.
   Вдруг последний перегнулся через край стены бастиона, снял шляпу и, вежливо раскланявшись с офицерами и солдатами, стоявшими все так же неподвижно и безмолвно на гласисе, сказал:
   — Senores caballeros, ворота сейчас откроют. Простите мне мое долгое колебание и будьте уверены, что я очень рад; ваша помощь нужна нам до крайности…
   Что же произошло и что явилось причиной внезапной перемены в обращении генерала?
   Несколько рыбаков, которых он посылал на разведку, вернулись бледные, испуганные и дрожащие; они видели громадный флибустьерский флот, выходящий в боевом порядке из устья реки Сан-Хуан и направлявшийся к Чагресу.
   Ввиду такой страшной опасности, в которой удостоверяли очевидцы, офицеры стали настаивать, чтобы генерал принял решительные меры; они указали ему на то, что осторожность вне известного предела становилась бездействием и что в том критическом положении, в каком они находились, никак не следовало бы возбуждать неудовольствие пришедшего подкрепления и настраивать его против себя, выказывая ничем не оправданное недоверие.
   Имя полковника дона Хусто Бустаменте было хорошо известно; он слыл за человека находчивого, храброго и предприимчивого, отличного военного, но высокомерного гордеца, который никогда не прощал обиды; кроме того, он пользовался большой милостью при испанском дворе. Разумеется, следовало как можно скорее дать ему требуемое удовлетворение.
   Осаждаемый со всех сторон, опасаясь громадной ответственности, которую он брал на себя, если бы медлил дольше, генерал наконец уступил требованиям и согласился, хотя и очень неохотно, ввести подкрепление в форт.
   Старый опытный воин чуял измену. В глубине души он был убежден в ней, хотя внешне ничто не выдавало его убеждения. Итак, он должен был склонить голову и смириться.
   — Хорошо, senores caballeros, — сказал он, — велите разбудить гарнизон, а потом мы отопрем ворота.
   — Разбудить гарнизон? — вскричал полковник Пальмеро, второй комендант форта. — Но к чему тратить драгоценное время, сеньор генерал? Караула будет достаточно, чтобы отдать необходимые почести нашим друзьям. Я сам пойду встречать их.
   — Мы все пойдем, — вскричали офицеры.
   — Так пойдемте, senores caballeros, и да хранит нас Господь! — тихо сказал Вальдес, подавив вздох.
   Именно при этих словах генерал подошел к краю стены бастиона и крикнул Прекрасному Лорану, что ворота откроют немедленно.
   Действительно, почти в ту же минуту был опущен подъемный мост.
   После обычных вопросов и ответов отворились ворота форта, и флибустьеры в строгом боевом порядке с барабанным боем, музыкой и развевающимися штандартами вступили в крепость.
   Занимался день. Вдали на море множество черных точек со страшной быстротой росли и направлялись ко входу в порт Чагреса; этими черными точками были суда флибустьерского флота.
   Караул, построенный в две шеренги, отдал честь вновь прибывшим, которые быстро прошли мимо и через другой подъемный мост, у которого также стоял караул в пятьдесят человек, вошли в самый форт.
   Там их радостно приветствовали солдаты, которые сбегались со всех сторон навстречу товарищам. Внезапный звон оружия, крики и топот снаружи были заглушены восторженными восклицаниями солдат, игрой горнистов и барабанным боем; через мгновение зловещие звуки снова замолкли, и никто их не заметил.
   Окруженный многочисленным штабом, генерал Вальдес ждал полковника внизу лестницы своей квартиры.
   Мнимый полковник остановил отряд, оставил его под командой Олоне, сошел с лошади и направился к генералу в сопровождении десяти офицеров.
   — Но это не полковник Бустаменте! — изумленно вскричал генерал Вальдес, обнажая шпагу. — Измена! Измена!
   — Вперед! — скомандовал Лоран. Дула ружей бойцов разом опустились.
   Испанские офицеры и солдаты, по большей части обезоруженные, содрогнулись при восклицании своего командира; те, у кого были шпаги, выхватили их из ножен и храбро кинулись вперед.
   — Стойте! — крикнул Лоран. — Сопротивление напрасно! Подъемные мосты в наших руках! Вы окружены со всех сторон. Сдавайтесь, не проливайте кровь понапрасну.
   — К оружию! — закричали офицеры. — Измена, измена!
   — Вперед! — вскричал генерал, размахивая шпагой.
   — Пли! — неистово крикнул Олоне.
   Грянул страшный залп, и на ряды испанцев повеяло смертью.
   — Ура! — взревели авантюристы. — Наша взяла! Жечь все! Бить собак-испанцев!
   — Сеньоры, умрем, но не сдадимся! — отчаянно крикнул генерал.
   — Мы готовы! — отважно ответили офицеры и героически ринулись вперед на грозных противников.
   Началась ужасающая резня, схватка грудь с грудью, без жалости, без пощады, между едва вооруженными, застигнутыми врасплох защитниками форта и их могучими врагами.
   Сражение сразу приняло ожесточенный характер; солдаты, вскочив со сна при треске ружейной пальбы, криках ярости и стонах нападавших и защищавшихся, прибегали едва вооруженные и отважно вступали в бой.
   На свое несчастье, без офицеров, что руководили бы ими, введенные в обман испанскими мундирами, которые видели повсюду перед собой, они не понимали, что происходит, недоумевали и становились жертвами своего неведения, не сумев принести ни малейшей пользы товарищам.
   Среди кучки храбрецов, теснимый со всех сторон неприятелем, генерал отбивался как лев, с твердым намерением умереть, но не отдавать обломка шпаги, который еще держал в руках.
   Лоран делал все, чтобы спасти его, но старый воин ничего не хотел слушать. Выстрел в упор уложил на месте непобедимых героев; все они испустили дух лицом к врагу, крича сквозь предсмертное хрипение: «Да здравствует Испания!»
   Смерть генерала Вальдеса и почти всех его офицеров, павших возле него, склонила победу на сторону флибустьеров.
   Видя, что большая часть их товарищей перебита и дальнейшее сопротивление является просто безумством, солдаты наконец побросали оружие и возопили о пощаде.
   На этот раз Лоран даровал им жизнь. Необходимо было как можно скорее покончить с этим делом; другие вопросы величайшей важности требовали внимания смелого флибустьера.

ГЛАВА XII. Как испанцы защищали город Чагрес

 
   Прекрасный Лоран не ошибался, когда говорил своим друзьям, что генерал Вальдес не так легко даст поймать себя в ловушку. Если бы испанские офицеры под влиянием необъяснимого ослепления чуть не насильно не заставили своего командира поступить против убеждения, никогда флибустьеры, несмотря на всю свою храбрость, не смогли бы войти в форт; даже и при том искусном обмане, благодаря которому они проникли в него и захватили неприятеля врасплох, им стоило больших усилий удержать свою позицию, и не раз они подвергались опасности быть оттесненными в беспорядке и сброшенными в ров.
   Флибустьеры потерпели значительный урон: шестьдесят пять человек убитыми и сорок раненными более или менее опасно — цифра громадная в сравнении с общим числом осаждающих, но понятная, если принять во внимание, что сражение, с обеих сторон ожесточенное, являлось по сути дела гигантской дуэлью на холодном оружии.
   В бою пали Гуляка и еще двое-трое Береговых братьев, пользовавшихся известностью; Олоне, Прекрасный Лоран и Мигель Баск получили скорее царапины, чем раны, однако тем не менее эти знаки свидетельствовали о героическом сопротивлении побежденных.
   Индейцы также не щадили себя и сильно пострадали: у них оказалось около сорока убитых и опасно раненых.
   При таких неравных силах немногие солдаты могли бы оказать упорное сопротивление храбрым защитникам форта; если бы гарнизон был в полном составе, флибустьеров постигла бы неминуемая гибель, они сами откровенно сознавались в этом.
   Осматривая форт, Лоран приходил одновременно и в ужас и в восторг от своей победы; теперь, когда он видел, какими громадными средствами обороны располагала эта цитадель, ему почти не верилось в собственный успех.
   Побежденные, гораздо более многочисленные, чем победители, были накрепко связаны и заперты на тройные запоры в казематах.
   От форта к батареям, недавно воздвигнутым генералом Вальдесом на берегу моря и вдоль реки, вели крытые ходы.
   Батареи, построенные очень прочно, могли защищаться только со стороны неприятеля. Им нечего было опасаться со стороны форта, который, напротив, в случае необходимости обязан был доставлять необходимое подкрепление людьми и боеприпасами, не говоря уже о том, что представлял собой надежное убежище.
   Сообразуясь с этим, Прекрасный Лоран принял некоторые необходимые меры, после чего расставил своих людей на валах, навел орудия и приготовился ждать.
   Было около пяти часов утра.
   Согласно приказанию Прекрасного Лорана, испанский флаг все еще горделиво развевался над фортом.
   Велев раздать людям съестные припасы, Лоран сам перекусил на скорую руку и расположился на гласисе бастиона с главными из своих помощников; разговаривая с ними, он навел подзорную трубу на море и принялся внимательно наблюдать за маневрами флота, который при свежем ветре быстро приближался ко входу на рейд.
   Вдруг капитан обернулся к Хосе, который стоял возле него.
   — Как вы думаете, вождь, нельзя ли достать лодку?
   — Нет ничего легче, — ответил индеец.
   — Может ли, по-вашему, человек смелый добраться до флота в простой лодке?
   — Нет, это невозможно: все дно здесь усеяно рифами, лодка неминуемо разобьется.
   — Правда, — пробормотал Лоран, гневно топнув ногой.
   — У вас есть какой-то план?
   — К чему говорить о нем, когда вы сами только что подтвердили, что исполнение его невозможно?
   — Я не говорил этого.
   — Что вы хотите сказать?
   — Я говорил только о том, капитан, что лодка неминуемо должна разбиться о рифы.
   — Ну вот!
   — Но чего нельзя сделать на лодке, можно сделать без нее. Смотрите, флот находится едва в двух милях отсюда. Прежде чем гонец доберется до берега, корабли уже будут в одной миле, а такое расстояние ничего не значит для хорошего пловца.
   — Положим, но такого пловца еще надо найти, а мне кажется…
   — Что это очень легко, — перебил Хосе. — Напишите пару слов адмиралу; я спрячу вашу записку в мешочек из крокодиловой кожи и даю вам слово доставить ее в собственные руки Монбара.
   — Вы сделаете это, вождь?
   — Тотчас же! Пишите, капитан.
   — Но ведь девяносто девять шансов против одного, что вы погибнете по пути на корабль.
   — Так что ж, капитан? Погибну, так и все тут. Не теряйте больше времени, пишите.
   — Хорошо! — согласился Прекрасный Лоран, пожимая ему руку.
   Он вырвал листок из записной книжки, торопливо набросал на нем несколько слов и вручил индейцу.
   Тот сложил листок, спрятал его в кожаный мешочек, который носил на шее, и беззаботно удалился после того, как каждый из присутствующих Береговых братьев крепко обнял его на прощание; вскоре он уже сидел верхом на лошади и в сопровождении одного спутника мчался во весь опор в сторону побережья, переправившись через реку вброд.
   Едва достигнув морского берега, Хосе спрыгнул наземь, отдал свою лошадь спутнику и приказал ему возвращаться
   в форт, потом молниеносно разделся, свернул узелком свою одежду, крепко привязал ее себе на голову, вошел в воду и продолжал идти, пока мог достать ногами дна; наконец он бросился вплавь и быстро поплыл по направлению к флоту, который действительно, как он и предвидел, находился теперь на расстоянии самое большее одной мили от берега.
   Согласно договору с Лораном, Монбар в три часа ночи дал сигнал сниматься с якоря и выйти из устья Сан-Хуана.
   На заре флот был уже неподалеку от Чагреса, к которому шел на всех парусах.
   С подзорной трубой в руках Монбар в волнении расхаживал взад и вперед по шканцам адмиральского судна; ежеминутно он останавливался, чтобы навести трубу на город и на форт Сан-Лоренсо, качал головой и вновь начинал ходить с задумчивым видом и нахмурив брови.
   Приближался час грозной и решительной борьбы. От смелой операции, предпринимаемой теперь Лораном, зависел успех экспедиции, вся тяжелая ответственность которой лежала на одном командующем экспедиции.
   Чем ближе флот подходил к берегу, тем явственнее Монбар усматривал положение дела и тем беспокойнее становился.
   Действительно, не имея карты и полагаясь исключительно на сведения более или менее точные, доставленные его шпионами и несколькими перебежчиками, адмирал не знал, что форт Сан-Лоренсо, построенный в устье реки Чагрес, неприступный со стороны моря и усиленный береговыми батареями, является истинным ключом к позиции; что прежде всего следовало овладеть им, а там уж идти на штурм города, подступы к которому он защищал.
   Адмирал раскаивался, что приказал Лорану напасть на форт только тогда, когда сражение будет уже завязано: оно должно было начаться именно взятием форта. Монбар этого не знал, так как все время думал, что форт находится за чертой города и защищает его со стороны суши; только теперь доказательство противного было у него перед глазами.
   Он находился в большом недоумении и не знал, что делать.
   Бомбардировать форт было чистым безумием: подобная попытка не могла увенчаться успехом, а между тем легко повлекла бы за собой гибель флота и окончательный крах всей экспедиции Береговых братьев. Не лучше ли было,пока не поздно, повернуть назад, встать вне пределов досягаемости выстрелов артиллерии форта и прибегнуть к какому-нибудь иному способу овладеть им, не подвергаясь риску потерпеть постыдное и непоправимое поражение.
   Монбар остановился на этом решении и, хотя и к величайшему своему сожалению, уже готов был скомандовать поворот назад, когда внезапно на носу корабля поднялся переполох; Монбар увидел, как какой-то почти обнаженный человек, с которого струилась вода, вскочил на палубу и был немедленно окружен флибустьерами.
   Он тщетно выбивался из рук, которые держали его, и только кричал, что должен видеть адмирала. Монбар, привлеченный странной суматохой, вскоре подошел. Увидев незнакомца, он отстранил матросов движением руки и приказал ему следовать за собой.
   Он узнал Хосе.
   Тот поднял свой узелок, который упал к ногам адмирала, и, стряхнув с себя воду раза два или три, последовал за Монбаром.
   Когда они остались одни на шканцах, Монбар вскричал:
   — Как! Ты тут?!
   — Собственной персоной, адмирал.
   — Но каким способом ты добрался сюда?
   — Вплавь.
   — Гм! Ловкий же ты пловец, — сказал Монбар с улыбкой.
   — Как все индейцы, адмирал, я получеловек-полурыба.
   — Правда, но ты, вероятно, не для того приплыл сюда, чтобы пожать мою руку, которую я с такой дружбой всегда протягиваю тебе.
   — Не отрицаю этого, адмирал, — сказал индеец, отвечая на горячее пожатие руки Монбара.
   — Что же привело тебя ко мне?
   — Поручение.
   — Оно должно быть очень важно, клянусь честью!
   — Чрезвычайно важно, по крайне мере я так полагаю.
   — Полагаешь?
   — Да, я должен вручить вам письмо, но не знаю его содержания.
   — Ага! От кого же оно?
   — От вашего брата-матроса Прекрасного Лорана.
   — Черт возьми! Да ведь оно, верно, превратилось в кашу?
   — Ничуть, не беспокойтесь!
   — Давай же его скорее.
   — С удовольствием, но с меня еще вода струится потоками.
   — Ей-Богу, ты прав!
   Адмирал махнул рукой, и двое матросов по приказанию Монбара подошли с тряпками и принялись так усердно вытирать ими индейца, что тот в одну минуту стал совсем сухим.
   — Спасибо, — сказал он.
   Тут Хосе развязал кожаный мешочек, вынул из него письмо и подал Монбару, который с живостью взял его и мигом пробежал глазами. Письмо состояло всего из нескольких строк, но вести, вероятно, заключало хорошие, потому что лицо флибустьера засветилось радостью.
   — Видно, вы очень довольны, адмирал, — заметил Хосе, который тем временем спокойно одевался.
   — Сам посуди, вот что пишет мне Лоран…
   — К чему читать мне письмо, адмирал?
   — Чтобы ты дополнил его своими объяснениями.
   — В таком случае читайте, я слушаю.
   — Вот оно, — сказал Монбар и принялся читать:
   Брат-матрос!
   Прибыв на указанное место, я увидел, что сведения, которыми ты располагаешь, ошибочны. Следовать твоим указаниям буквально — значило бы обречь себя на неудачу, тебя — на верное поражение, а флот, пожалуй, и на полный разгром и гибель.
   Я взял на себя смелость изменить разработанный тобою план и действовать без промедления.
   Теперь форт в моей власти, и ты можешь войти на рейд без опасения. Испанский флаг я оставляю на форте, чтобы обмануть и вернее уничтожить батареи врага. Хосе даст тебе самые подробные сведения о том, что произошло (он вел себя достойно, как и всегда).
   Если я виновен в том, что взял на себя ответственность и изменил твои планы, то отдаю себя на твой справедливый суд. Как командующие войсками, мы должны подавать личный пример повиновения и воинской дисциплины.
   Потери наши велики, но каков успех!
   Пожимает твою руку всем сердцем преданный тебе
   Лоран Форт Сан-Лоренсо-де-Чагрес, 5 часов утра
   — Честная душа! — невольно шепотом вырвалось у Монбара, когда он кончил читать. — Он опять выручил нас!.. Следуй за мной, Хосе.
   — Куда, адмирал?
   — В мою каюту, черт побери! Думаю, ты сильно устал и проголодался, ведь тебе, видать, пришлось перенести немало тяжких испытаний со вчерашнего дня.
   — Признаться, это так.
   — Так пойдем со мной перекусим, а между тем ты мне расскажешь, что у вас там творилось.
   Они спустились в адмиральскую каюту, где действительно уже был подан завтрак.
   — Скорее за стол! — весело воскликнул Монбар. — Твое здоровье, Хосе.
   — Ваше здоровье, адмирал!
   — Ну, теперь рассказывай, как вы там рубились с испанцами, да смотри, не забудь об интересных подробностях.
   — Очень охотно, адмирал, передам все, что знаю.
   В эту минуту в каюту вошел Медвежонок Железная Голова.
   — Адмирал, — обратился он к Монбару, — не пройдет и получаса, как мы будем под огнем форта Сан-Лоренсо. Каковы будут ваши приказания?
   — Сесть к этому столу, завтракать с нами и внимательно слушать, что будет рассказывать наш друг Хосе; больше пока делать нечего, любезный мой Медвежонок, клянусь тебе честью.
   Медвежонок знал своего друга как нельзя лучше; ему ни минуты не приходило в голову, чтобы тот мог поднять его на смех или без важного повода отпускать подобные шутки в их настоящем опасном положении. Принимая во внимание внезапное появление Хосе, да еще таким странным образом, не трудно было предположить, что случилось нечто важное и Монбар сейчас сообщит ему об этом.
   Итак, он поклонился с улыбкой, ввел свою неизменную свиту — собак и кабанов, — сел к столу, приказал животным лечь у его ног и, придвинув к себе блюдо, принялся усердно есть, чтобы догнать опередивших его сотрапезников.
   Монбар взглянул на него украдкой, достал из кармана письмо и молча подал его Медвежонку.
   Тот взял его и прочел, не отрывая глаз, с явными признаками живейшей радости.
   — Черт побери! — весело вскричал он, возвращая листок Монбару. — Молодец Лоран!
   — Не правда ли? — радостно подтвердил Монбар.
   — Да он на этих делах прямо-таки собаку съел! Если так пойдет и дальше, нам просто нечего будет делать!
   — Да, отлично работает мой брат-матрос; не правда ли, как славно он провернул это дельце?
   — Просто чудо!
   — Эх, и вывел же он нас из западни, — откровенно сознался Монбар. — Без него я, право, сам не знаю, как бы мы выпутались.
   — Да, положение было крайне невыгодное.
   — Скажи лучше — отчаянное, дружище, ведь мы шли прямиком в адскую ловушку, где схоронили бы весь наш флот.
   — Если не весь, то, по крайне мере, лучшую его часть. Ей-Богу, Лоран — истинный Береговой брат!
   — И лучший из нас. А еще боится упреков!.. Просто смех, честное слово! Он храбр, как лев, и наивен, как ребенок.
   — Это — настоящий мужчина, — с убеждением сказал Медвежонок. — Но как вы думаете, адмирал, не лучше ли, вместо того чтобы болтать, как старые бабы, дать Хосе рассказать нам, как все произошло?
   — Ей-Богу, ты прав, Медвежонок! Хосе должен знать все подробно. Ну, рассказывай, друг сердечный, мы слушаем тебя.
   Индеец очень охотно приступил к рассказу. Чувство к Лорану воодушевило его, и, пользуясь случаем, он увлекся восхвалением друга, не упуская, тем не менее, ни одного глотка; он проголодался, как волк, после столь тяжких испытаний — нравственных и физических, — какие ему пришлось вынести. Береговые братья выслушали его с благоговением, ни разу не перебив, так сильно были они заинтересованы удивительным подвигом.
   Когда наконец индейский вождь кончил, наступила минута молчания — самая лестная похвала со стороны знаменитых флибустьеров отважной экспедиции капитана.
   — Ей-Богу! — засмеялся Медвежонок. — Представляю себе глупые рожи испанцев, когда они увидели волков под овечьей шкурой!
   — Положительно, провидение по заслугам покарало этих истребителей индейцев!
   Вошел Филипп д'Ожерон.
   — Что случилось, капитан? — спросил Монбар.
   — Мы находимся в двух пушечных выстрелах от форта. Адмирал Пьер Легран, эскадра которого идет в авангарде, сигналами дает знать, что форт Сан-Лоренсо, по-видимому, битком набит людьми. Адмирал спрашивает, надо ли останавливаться или все так же идти вперед.