Эмар Густав. Морские титаны

   — Вперед, Шелковинка, черт побери! Покажем этим негодяям! — вскричал Лоран, вонзив шпоры в бока лошади.
   Шелковинка мог при случае заменить взрослого мужчину. Итак, они вдвоем ринулись к сражающимся.
   Пора было подоспеть помощи так храбро оборонявшимся флибустьеру и краснокожим.
   Лоран и Шелковинка выстрелили в самую гущу противников сперва из ружей, потом из пистолетов и наконец стали наносить удары направо и налево саблями.
   Негры, плохо вооруженные, огнестрельного оружия не имели вовсе, им и так приходилось несладко в борьбе, где они брали числом; при внезапном нападении новых противников они решили, что погибли, дрогнули, отступили и старались пробраться ближе к своим лошадям.
   — Ей-Богу! Вовремя вы подоспели, капитан, — со смехом воскликнул флибустьер. — Слишком уж много их оказалось у нас в руках.
   — Будь спокоен, Гуляка, — ответил Лоран, заряжая ружье и пистолеты, — только дай лошадям перевести дух, и мы покажем этим негодяям.
   В эту минуту, как бы по обоюдному согласию, в схватке наступил перерыв: силы и с той, и с другой стороны истощились; но противники отдыхали не долго.
   На непонятном для флибустьеров языке Каскабель сказал несколько слов своим товарищам, и те мгновенно, все разом, снова бросились в бой.
   Их ждал энергичный отпор. Несмотря на все свои усилия, негры были вынуждены отступать шаг за шагом — правда, тесно сплотившись и лицом к врагу.
   Лоран тотчас понял причину этой новой тактики, когда увидал, что Каскабель нагнулся, чтобы взять на руки Аврору, которая продолжала лежать без чувств.
   Метис хотел воспользоваться последним отчаянным натиском и в суматохе скрыться со своей добычей. Он поднял девушку, передал ее одному из своих соучастников, вскочил на лошадь и уже наклонился, чтобы подхватить пленницу, которую подавал ему на вытянутых руках негр.
   Вдруг одновременно раздались два выстрела: Лоран и Шелковинка прицелились каждый в свою жертву и промаха не дали.
   Каскабель испустил яростный рев от боли и умчался во весь опор. Пуля Юлиана раздробила ему правую руку у плеча.
   Негр же свалился как сноп, пуля Лорана размозжила ему череп. Падая, убитый увлек за собой и девушку, которая не приходила в себя.
   Схватка к этому моменту превратилась в настоящую резню, похитители, загнанные словно дикие звери, отчаянно защищались, но вскоре их осталось не более пяти-шести, по большей части раненных. Брошенные предводителем, и они бросились врассыпную.
   Лоран пренебрег погоней за ними. К чему? Разве девушка не была спасена, цела и невредима.
   Он предоставил Шелковинке и Гуляке гнаться сколько душе угодно за лошадьми беглецов, которые бросались во все стороны, а сам соскочил наземь и приблизился к Авроре.
   Индейцы уже оказали первую помощь девушке, которая лишилась чувств только от испуга.
   — Слава Богу! — прошептал он. — Больше мне делать здесь нечего, дочь моего друга спасена.
   — Кто ты? — спросил, поднявшись, один из индейцев, человек лет пятидесяти, черты лица которого были отмечены печатью невыразимого благородства и величия.
   — Уж не принимаешь ли ты меня за врага? — спросил Лоран с добродушной улыбкой.
   — Нет, ты сделал для нас то, на что не решился бы даже преданный друг. Тебе мы обязаны жизнью, честь и свободой дочери нашего любимого вождя. Скажи мне свое имя, чтобы мы могли восхвалять его как имя благодетеля.
   — Мое имя ничего тебе не скажет, ты его не знаешь, но я друг валла-ваоэ и брат их вождя Туш-и-Дур-Амга, я тот белый воин, который заключил союз с твоим племенем.
   — Я знаю тебя, брат; валла-ваоэ благодарны, ты скоро увидишь, на что они способны, когда защищают тех, кого любят.
   — Сейчас я видел их в деле, ты и твои воины — большие храбрецы.
   Индеец гордо улыбнулся.
   — Благодарю! — сказал он.
   — Девушка приходит в себя, скоро она сможет сидеть на лошади. — продолжал Лоран. — Что ты намерен делать? Хочешь ехать со мной или же собираешься отвезти ее к отцу?
   — Туш-и-Дур-Амг оплакивает возлюбленную дочь, он призывает ее с рыданиями. Шон-Энг-И повезет ее к нему.
   — Разве вождь близко отсюда?
   — В двух часах ходьбы.
   — И ты не боишься, что вернется неприятель?
   — Нет, — возразил индеец с улыбкой, — теперь у нас будут лошади, а негры пешком… Да они и не вернутся, они бегут в страхе.
   — Да, ты прав, лучше всего вернуть девушку отцу. Лоран снял при этих словах перстень с руки и подал его индейцу.
   — Пусть Шон-Энг-И отдаст этот перстень вождю, Туш-и-Дур-Амг узнает его, — прибавил он.
   — Все будет исполнено. Не хочет ли сказать бледнолицый воин доброе слово молодой девушке нашего племени?
   — Нет, — возразил Лоран, — первая улыбка ребенка принадлежит отцу; мы еще увидимся с ней… А вот и лошади, выбери, каких пожелаешь.
   Возвращавшиеся флибустьеры действительно гнали перед собой полтора десятка лошадей.
   Шон-Энг-И сделал знак одному из своих товарищей. Тот отделил пять лошадей.
   — Теперь, — продолжал Прекрасный Лоран, — вам больше нечего здесь делать. Посадите девушку на лошадь и уезжайте. Мой отряд, который остался в миле позади нас, будет для тебя надежным, хотя и невидимым прикрытием до асиенды дель-Райо, где я останавливаюсь. Но поторопись, не хочу, чтобы едущие со мной знали, что тут происходило.
   — Брат мой говорил хорошо, — ответил краснокожий воин, — я повинуюсь ему.
   Он и его спутники тотчас вскочили в седла.
   Лоран бережно поднял на руки и посадил на седло перед индейцем девушку, которая все еще не очнулась от обморока.
   — До скорого свидания! — сказал он индейцам.
   — До свидания! — ответил вождь.
   Обменявшись последним поклоном с капитаном, трое индейцев пустили лошадей во весь дух и почти мгновенно скрылись за поворотом дороги.
   — Ни слова обо всем случившемся, — сказал Лоран.
   — Хорошо, капитан.
   — Ас лошадьми-то что делать? — поинтересовался Гуляка. — Они такие красивые.
   — Увести их, черт побери! — вскричал Лоран. — Продай их, Гуляка, дон Хесус наверняка не устоит перед покупкой, а деньги ты разделишь поровну с товарищами.
   — Благодарим, капитан, с вами приятно иметь дело: хоть и приходится драться, зато всегда добыча перепадет.
   — Надо спешить назад; наши спутники, я думаю, встревожены, что нас так долго нет.
   Они помчались во весь опор.

ГЛАВА VI. Как дон Хесус признался Лорану, что боится его, сам не зная почему

 
   Хотя Мигель Баск и кипятился в душе и отчаянно кусал усы, он в точности исполнил данное ему поручение и оставался неподвижен, как каменная глыба, посреди дороги, зорко осматриваясь по сторонам, чтобы не быть застигнутым врасплох. Следуя его примеру, остальные девять флибустьеров, гордо подняв голову, с грозным блеском во взоре, держа ружья наготове, не сводили с него глаз, чтобы повиноваться его малейшему знаку.
   Своей гордой и воинственной осанкой, спокойствием и строгой дисциплиной эти десять человек представляли собой поразительную противоположность с теми, кого они должны были охранять. Бедняги-пеоны дрожали всем телом и дико озирались вокруг, готовые дать стрекача при первом же признаке переполоха; дон Хесус Ордоньес, бледный как мертвец, дрожал сильнее всех, беспрестанно ударяя себя в грудь, ибормотал молитвы, сам не понимая, что делает.
   Женщины оказались гораздо храбрее. Немного опомнившись от первого испуга, они принялись с любопытством осматриваться и невольно сравнивали жалкий вид своих пеонов с выражением беспечной отваги графских слуг; они понимали, что в случае нападения могли рассчитывать только на их защиту.
   Треск доносившейся до них ружейной пальбы еще больше усилил страх и смятение пеонов; некоторые из них в душе уже были готовы дать тягу, но Мигель, который встрепенулся, заслышав перестрелку, словно благородный конь, почувствовавший шпоры, повернулся к трусам, взвел курок пистолета ис выражением во взоре, в значении которого ошибиться было нельзя, грозно вскричал:
   — Первому, кто тронется с места, я всажу пулю в лоб! Предостережение возымело действие, пеоны не заставили повторять его, и все пришло в надлежащий порядок.
   Спустя немного времени шесть или восемь окровавленных негров в страхе пробежали на некотором расстоянии от дороги. Увидев, что они бегут в ужасе, трусы вдруг превратились в храбрецов и хотели было по ним стрелять.
   — Побежденных не бьют, — опять сказал Мигель Баск.
   И великодушный флибустьер презрительно пожал плечами.
   — Однако, друг мой, — обратилась к нему донья Флора, — зачем же нам оставаться здесь дольше? Быть может, ваш господин подвергается опасности! Лучше бы поспешить к нему на помощь.
   — Ив самом деле, — прибавила донья Линда. — Бедный граф! Нельзя же оставить его таким образом одного. Ради Бога, отправимся за ним вслед!
   — Прелестнейшие сеньориты, — возразил Мигель Баск с поклоном и сладкой улыбкой, — если его сиятельство и находится в опасности, то, как бы велика она ни была, это его дело, он выпутается, как сумеет. Мне же он приказал оставаться здесь и охранять вас, что я и исполню, хоть бы целый легион чертей налетел сюда невзначай и попытался переломать нам ребра.
   — А что если он убит?! — вскричала донья Флора в ужасе.
   — Убит? Он-то? — пожал плечами флибустьер. — Видно, что вы не знаете его, сеньорита! Не настолько он неловок.
   — Все же его могли ранить, — прибавила донья Линда.
   — Ранить? Его? Это невозможно. Во-первых, сражение — это его стихия, он счастлив только там.
   — Но а все же? — настаивали девушки.
   — Ну, что я вам говорил? — бесцеремонно перебил их Мигель. — Вот он возвращается — такой же веселый и бодрый, как будто ездил на прогулку. Вы его видите?
   — Да, да, это правда! — с живостью сказала донья Флора, бледное лицо которой вдруг вспыхнуло.
   — Действительно, это он, — прибавила донья Линда вполголоса. — Странно, — докончила она про себя, — он совершенно преобразился, какая гордая осанка! Я совсем не знала его до сих пор!
   Она вздохнула и отвернулась.
   — Прости Господи! — весело вскричал Мигель Баск. — Его сиятельство граф захватил еще и добычу — десять превосходных лошадей! Только он способен на такие штуки.
   Действительно, Прекрасный Лоран возвращался мерным галопом, такой спокойный, как будто ровно ничего не случилось. За ним Шелковинка и Гуляка гнали захваченных ими лошадей.
   Когда опасность миновала, к дону Хесусу Ордоньесу вернулись его обычное хладнокровие и достоинство.
   Он проехал несколько шагов навстречу молодому человеку.
   — Что там происходило? — спросил он с живостью.
   — Почти то, что вы предполагали, сеньор дон Хесус, — равнодушно ответил Лоран, раскланиваясь в то же время с дамами. — В путь, Мигель, надо спешить и наверстать, если возможно, потерянное время.
   Группа всадников опять двинулась в дорогу. Лоран по-прежнему ехал возле доньи Флоры. Шелковинка и Гуляка, сдав пеонам лошадей, также вернулись на свои места.
   — Как, граф, — вскричал асиендадо, — это были флибустьеры?
   — Да, — ответил Лоран. — С помощью пятнадцати беглых негров они подготовили нам премиленькую встречу, и если бы один из моих передовых случайно не заметил их, мы провели бы очень неприятный часок, полагаю.
   — О-о! И вы совершенно уверены граф, что эти черти убрались?
   — Как нельзя более, дон Хесус, будьте спокойны. Правда, осталось еще несколько…
   — Что вы говорите? — в испуге перебил асиендадо.
   — Но так как они мертвые, — продолжал граф, — то не очень страшны…
   — Это другое дело!
   — Сколько их было, граф? — спросила донья Линда дрожащим голосом.
   — Признаться, сеньорита, — засмеялся Лоран, — мне некогда было считать, быть может, человек двадцать, а пожалуй, и больше, в точности определить не могу.
   — Здесь пробежало человек десять, — заметила донья Флора.
   — А! Они бежали в эту сторону?
   — Да, там, поодаль от дороги.
   — Сейчас за поворотом вы увидите почти такое же число убитых; следовательно, я не ошибался, их было человек двадцать.
   — А вас всего двое да еще ребенок? — с удивлением произнесла донья Линда.
   — Извините, сеньорита, этот ребенок — мужчина, когда надо защищать меня; он храбро сражался. Стало быть, нас было трое.
   — Трое против двадцати! — вскричала донья Флора восторженно.
   — Нас оказалось вполне достаточно, чтобы обратить их в бегство.
   — Просто фантастика! — вскричал дон Хесус чуть ли не с благоговением. — О-о! — прибавил он с чувством. — Мы, испанцы, просто львы!
   — Подчас, — договорил молодой человек, улыбаясь.
   — Но вы ранены! — вдруг вскричала донья Флора в ужасе.
   — Ошибаетесь, сеньорита, я не ранен.
   — Но ведь вся ваша одежда в крови!
   — Простите, сеньорита, мне совестно за то, что так получилось. Благодарю вас за участие, которым вы удостаиваете меня, но не тревожьтесь, эта кровь не моя.
   — Вы уверены в этом, сеньор дон Фернандо?
   — Как нельзя более, сеньорита, — засмеялся Лоран, — меня забрызгал, падая, какой-то олух, черт бы побрал этого неуча!
   — Он достаточно поплатился за свою неловкость, — с невольной улыбкой сказала девушка, — зачем же бранить его в придачу? Великодушному врагу этого делать не следует.
   — Правда, сеньорита, но он получил по заслугам. Донья Линда ничего не говорила, она углубилась в свои мысли.
   Девушка испытывала странное волнение, сердце ее сжималось, глаза были полны слез, она не понимала, что с ней происходит и какое неведомое чувство наполняет ей душу. Жадно вслушивалась она в каждое слово Лорана и по временам украдкой бросала на него загадочные взгляды.
   Вскоре путники достигли того места, где произошла схватка. Трупов двенадцать с искаженными до неузнаваемости лицами были разбросаны как попало в лужах крови.
   — Вот где было сражение, — прошептала донья Линда.
   — О, сеньорита, это была просто мелкая стычка.
   — Какое побоище! — вскричал дон Хесус с удивлением. — Ей-Богу, граф, вы просто герой!
   — Вы слишком снисходительны, — скромно возразил молодой человек.
   — Мы обязаны вам жизнью!
   — Полноте, сеньор дон Хесус, вы ничем не обязаны мне за то, что я проучил негодяев. Напротив, это для меня было счастьем оказать вам такую незначительную услугу.
   — Незначительную услугу!
   — Кстати, — внезапно сказал Лоран, желая переменить тему разговора, который все вертелся вокруг одного и уже начинал ему надоедать, — знаете ли, сеньор дон Хесус, кого я увидел в числе этих разбойников?
   — Откуда же мне знать, граф, если никого из них я и в лицо не видывал.
   — Ошибаетесь, сеньор дон Хесус, одного, по крайней мере, вы видели.
   — Я? Вы, верно, шутите?
   — Ничуть, напротив говорю очень серьезно, клянусь вам.
   — И вы утверждаете, что я знаю одного из этих презренных воров?
   — Отлично знаете.
   — Мне это нравится!
   — И тем не менее это так.
   — Впрочем, я стольких знаю!
   — Хотите я назову его?
   — Сделайте милость, граф.
   — Это индеец, заклинатель змей, некто…
   — Каскабель! — вскричал асиендадо, бледнея.
   — Вы сами назвали его, сеньор дон Хесус! Стало быть, вы его знаете.
   — Совсем мало, — возразил асиендадо в очевидном смущении.
   — Что вы говорите, отец, — наивно остановила его донья Флора, — вы очень хорошо знаете этого гадкого человека, недели не проходит, чтобы он не приходил раза два или три на асиенду.
   — Возможно, — пробормотал асиендадо, растерявшись от такого неожиданного разоблачения и потому сам не зная, что говорить, — но что же это доказывает?
   — Ровно ничего, — вмешался Лоран, который узнал то, что хотел выведать.
   — Он убит? — спросил дон Хесус.
   — К несчастью, нет.
   — Но, верно, тяжело ранен?
   — Да. Юлиан, мой паж, раздробил ему ружейным выстрелом руку у самого плеча.
   — Скажите, какой молодец! — покровительственным тоном заметил асиендадо. — Признаться, если бы он и убил его, то потеря для света была бы не особо велика.
   — И я так думаю. Но не пеняйте слишком на моего пажа, сеньор дон Хесус, — продолжал он, улыбаясь, — мальчик сделал, что мог, и если не убил его, то в недостатке усердия винить его нельзя.
   — Мне?! Пенять на прелестного ребенка, так горячо преданного своему господину?! — вскричал с живостью дон Хесус. — Вы не должны говорить так, граф, и в доказательство, — прибавил асиендадо, сняв с себя великолепную бриллиантовую булавку, — я прошу его принять эту безделицу на память от меня и в награду за храбрость, проявленную им сегодня.
   Паж, колеблясь, взглянул на своего господина.
   — Можешь принять подарок, Юлиан, — сказал ему тот, — отказом ты оскорбишь сеньора дона Хесуса.
   Шелковинка взял булавку и горячо поблагодарил асиендадо.
   — Да, да, — продолжал между тем дон Хесус, — слуг я вознаградить могу, но их господина — нечем.
   — Их господин, — ответил флибустьер с серьезным видом, — знатного рода, сеньор дон Хесус, так что и речи быть не может о каком-либо вознаграждении, тем более что он только исполнил свой долг дворянина.
   — Боже мой, граф! — наивно вскричал асиендадо. — Я так недавно имею честь знать вас, а между тем не перечту всего, чем вам обязан.
   — Тише, сеньор дон Хесус, — остановил Лоран, бросив на него значительный взгляд, — не говорите этого, сперва надо ближе узнать друг друга, а потом уж выносить окончательное суждение.
   — О! Вас-то, граф, благодарение Богу, я знаю хорошо!
   — Может, вы ошибаетесь на мой счет и со временем перемените свое мнение!
   — Это невозможно.
   — Кто знает?
   — Вы странный человек, любезный граф, — сказал асиендадо, немного помолчав.
   — Я не понимаю вас, сеньор дон Хесус, — возразил Лоран с легким оттенком надменности.
   — Видите ли, то что я хочу сказать, довольно трудно выразить.
   — Вы сильно возбуждаете мое любопытство этими вашими вступительными оговорками, сеньор дон Хесус.
   — Вы меня простите, если я буду вполне откровенен с вами?
   — Все прощаю вам заранее, сеньор. Итак, говорите смело.
   — Вот что, граф… Сам не знаю, отчего, но порой мною овладевает престранное чувство в вашем присутствии: разумеется, я питаю к вам живейшее сочувствие, я стольким вам обязан…
   — Дальше, дальше.
   — Однако иногда в разговоре с вами, вот как сейчас, например, я совсем теряюсь, такое грозное выражение мгновенно принимает ваше лицо, так сверкает молнией ваш взгляд!
   — Неужели я так страшен?
   — Для меня — очень.
   — Благодарю, сеньор.
   — Как прикажете, граф, это не в моей власти! И, наконец, даже ваша речь…
   — Ну вот, и разговор мой страшен?
   — Да как бы вам сказать… у вас тон такой, что придает особенное значение каждому слову, насмешливая улыбка то и дело мелькает у вас на губах; когда вы говорите мне любезность, она звучит в моих ушах, точно угроза; если вы оказываете услугу, мне, наперекор очевидности, так и сдается, что услуга ваша превратится для меня в смертельную обиду. В эти минуты…
   — Что же в эти минуты?
   — Вы наводите на меня такой страх, что кровь стынет в жилах.
   — Уж не предчувствие ли это, сеньор дон Хесус? — ответил Лоран, даже не моргнув. — А ведь предчувствия посылаются Богом, ими пренебрегать нельзя.
   — Вот вы опять насмехаетесь надо мной, страшный вы человек!
   — Насмехаюсь? Нисколько. Я вовсе не шучу.
   — Вот то-то меня и огорчает, граф, что я никогда не знаю, враг вы мне или друг.
   — Зачем же мне быть вашим врагом, сеньор дон Хесус? — возразил Лоран, взглянув на него так пристально, что тот вздрогнул и невольно опустил глаза.
   — Этот вопрос я и задаю себе: мы познакомились только несколько дней назад, никогда прежде мы не встречались. Случай свел нас, когда мы оба вовсе этого не ожидали.
   — Случай иногда так удачно сводит.
   — Я и не жалуюсь на него, наши отношения с самого начала были самыми дружескими.
   — Согласен, но что же вы заключаете из этого стечения обстоятельств, сеньор дон Хесус
   — Ничего не заключаю, напротив, доискиваюсь.
   — Можно дать вам один совет?
   — Любезный граф, совет от вас мне всегда приятен.
   — Вы очень любезны… Не ищите, поверьте, это будет напрасно.
   — Но почему?
   — Боже мой! Все очень просто: доискиваются только того, что существует, вы же хотите отыскать то, то создано одним вашим воспаленным воображением.
   — Ваши слова доставляют мне величайшую отраду и сваливают тяжелое бремя…
   — С вашей совести, — подсказал Лоран, улыбаясь.
   — Вовсе нет! — вскричал асиендадо. — Моя совесть совершенно спокойна.
   — Разумеется, когда за свою жизнь не сделал никому вреда, — насмешливо согласился капитан.
   Асиендадо покосился на него, потом, охваченный внезапным порывом гнева, хлестнул лошадь так, что та помчалась со всех ног.
   — Что это с моим отцом, дон Фернандо? — с беспокойством спросила донья Флора.
   — Не знаю, сеньорита, это с ним произошло внезапно. Если бы дело было не под вечер, я приписал бы это действию солнца.
   Но дон Хесус уже успел побороть свой гнев и вернулся на прежнее место возле молодого человека.
   — Простите, дон Фернандо, — сказал он, — моя лошадь споткнулась, и я вообразил, что она понесла.
   — Я видел, — вежливо поддакнул флибустьер.
   — Итак, вы говорили?..
   — Ничего я не говорил, сеньор, смею вас уверить, — по крайней мере, я ничего не помню.
   — А! Значит, мне показалось.
   — Скоро мы доедем до асиенды?
   — Вы устали?
   — Признаться, да. Я не привык к большим переездам, а путь этот, не во гнев будь сказано, довольно длинен; я не такой железный, как вы, дон Хесус, дорога меня утомляет.
   — Это с непривычки, когда всегда пользуешься удобствами жизни…
   — Именно, сеньор, я очень избалован удобствами.
   — Так утешьтесь, дон Фернандо, мы близко к цели. Когда мы обогнем этот густой кустарник, что виднеется слева в ста шагах впереди, до асиенды останется всего четверть мили. Она окажется у нас прямо перед глазами.
   — Во всем своем великолепии, — напыщенно произнес Лоран.
   — Ни минуты без насмешки!
   — Что прикажете? Такая натура! Я смеюсь над всем — над грустным и над смешным. Следует принимать меня таким, каков я есть… Однако благодарю вас за это известие, сеньор дон Хесус; откровенно говоря, я не прочь поскорее добраться до места — совсем разбит.
   — Гм! Я считал вас бодрее.
   — И обманулись! Как видите, воля у меня есть, а сил не хватает. Кроме того, подумайте, что я еще далеко не у цели!
   — Как?
   — Да ведь я еду в Чагрес.
   — Знаю, но не сегодня же, надеюсь?
   — Нет, разумеется, хоть бы судьба всего моего состояния зависела от этого.
   — Ну вот, завтра вы отдохнете и будете в порядке, вот увидите.
   — Дай-то Бог!
   Разговаривая таким образом без особенной последовательности, они быстро приближались к асиенде дель-Райо.
   Стало темнеть, и человек пятьдесят пеонов с факелами в руках бегом спускались с горы и приветствовали возвращение господина громкими криками.
   Люди эти, которые бежали в темноте, размахивая зажженными факелами, придавали окружающей картине нереальный, фантастический характер.
   Спустя двадцать минут путешественники уже въезжали во двор асиенды.
   Капеллан и мажордом ждали у больших ворот; они поздравили прибывших с благополучным приездом.
   Путешественники спешились.
   Хотя Лоран и жаловался на усталость, однако он проворно соскочил наземь и подбежал к дамам, чтобы помочь им сойти.
   — Поручаю тебе слуг его сиятельства графа дона Фернандо де Кастель-Морено, — обратился асиендадо к мажордому, — смотри, чтобы им было хорошо.
   Мажордом почтительно поклонился.
   Дон Хесус Ордоньес вошел в дом, за ним — две девушки, граф и отец Санчес, который, завидев Лорана, по своему обыкновению тотчас опустил капюшон на лоб.
   Все разошлись по своим комнатам, чтобы в ожидании ужина привести в порядок свой туалет, очень нуждавшийся в этом после продолжительного переезда.
   Графу отвели ту же комнату, где он был в предыдущий раз. Мигель Баск и паж уже ждали его там.
   Лоран переоделся: платье на нем было в крови и во многих местах разорвано.
   — Схватка была не на шутку, ваше сиятельство? — спросил Мигель, помогая капитану одеваться.
   — Пустяковая, — ответил молодой человек на басконском наречии, которое приводит ученых в отчаяние. — Шайка негров с безобразным Каскабелем во главе похитила дочь нашего друга Хосе.
   — Ага!
   — Несколько индейцев бросились вслед за ними. Будучи в явном меньшинстве по сравнению с неграми, они отважно ринулись на них и полегли бы все, не подоспей мы, на их счастье, как раз вовремя. Девушку мы вызволили, а мерзавцев перебили. Юлиан выстрелом раздробил руку Каскабелю, и тот с ревом ударился в бегство; за ним разбежались и остальные ночные птицы. Вот и вся история.
   — Бедный Хосе! Я рад за него, что все так хорошо закончилось.
   — Я тоже. Разумеется, я не заикнулся обо всем этом дону Хесусу. Я сочинил целую историю о засаде свирепых флибустьеров, бежавших из Панамы, прибавил к своему рассказу ожесточенный бой и угодил в его мнении прямо в герои. Он меня боится теперь, как черта, что мне на руку; надо поддерживать его в этом полезном настроении.
   — Это будет не трудно, — с гримасой пренебрежения ответил Мигель, — редко мне приходилось видеть такого подлого труса. Все время вашего отсутствия он бил себя в грудь и бормотал молитвы, дрожа как осиновый лист.