Эмар Густав. Морские титаны

   — Да, я не считаю его храбрым.
   — Вы можете назвать его презренным трусом, ваше сиятельство, и все-таки не смягчите истину.
   — А что девушки?
   — О! Те ничего не боялись, просто молодцы! Представьте себе, они собирались отправиться к вам на помощь, как только заслышали перестрелку. Какого труда стоило мне удержать их! И то, если бы вы не вернулись, право, мне пришлось бы уступить их настоятельному требованию ехать вперед.
   — Добрые души! — прошептал молодой человеке чувством.
   — Да, добрые, капитан, и преданные вам души, уверяю вас. Лоран вздохнул, поник головой и задумался.
   — Спасет ли ангел демона? — пробормотал он про себя. — Увы, это в руках Божьих! Я только орудие роковой судьбы…
   В эту минуту появился мажордом и доложил, что ужин подан.
   Лоран тотчас направился в столовую.
   Все были в сборе, и капеллан ждал только его, чтобы прочесть молитву.

ГЛАВА VII. Прекрасный Лоран готов верить в колдовство

 
   Дамы, утомленные путешествием, едва притронулись к ужину и, встав из-за стола, сейчас же ушли к себе.
   После ухода доньи Флоры и ее подруги капитана, конечно, также ничего не удерживало. Несмотря на убеждение асиендадо провести с ним еще несколько минут, он сослался на страшную усталость. Глаза его, вполне естественно, так и смыкались, он с величайшим трудом подавлял зевоту; разумеется, хозяин не мог удерживать его долее.
   Предоставившейся ему свободой молодой человек воспользовался с восторгом и немедленно вышел из столовой в сопровождении своего пажа и камердинера.
   — Ах, любезный отец Санчес! — вскричал асиендадо, когда за Лораном затворилась дверь. — Какой замечательный человек этот граф де Кастель-Морено!
   — Вы находите, сеньор дон Хесус? — равнодушно спросил монах.
   — Разве вы не разделяете моего мнения?
   — Я очень мало знаю графа, сеньор, ведь мы не перекинулись с ним и парой слов.
   — Действительно, он так недолго пробыл здесь в свой первый приезд.
   — Разве на этот раз он пробудет дольше?
   — Не смею надеяться, отец Санчес, хотя и сильно желаю этого. У него неотложные дела в Чагресе.
   — А!
   — Но по возвращении, надеюсь, он опять остановится здесь.
   — По-видимому, вы очень интересуетесь этим молодым человеком, — сказал монах, подняв голову и пристально поглядев на асиендадо.
   — Действительно, очень: я потерял счет услугам, которые он оказал мне. Не далее как сегодня, часа два назад, не будь его, мы все были бы безжалостно умерщвлены разбойниками, засевшими в засаде и поджидавшими нашего проезда.
   — В самом деле?
   — Несмотря на мои просьбы, даже, можно сказать, требования, он один бросился на разбойников и перебил их всех. Что за человек! Какая храбрость! Вы также восхищались бы, отец Санчес, если бы, как я, видели его в пылу сражения.
   — Боже мой! Разве дело было такое жаркое?
   — Вы даже не можете себе представить: нас окружили более сорока человек разбойников-флибустьеров, бежавших из Панамы, где они содержались в ожидании приговора.
   — Я полагал, что этих разбойников, как вы их называете, было не более десятка…
   — Действительно, это так, — сказал асиендадо, прикусив губу, — но они собрали вокруг себя индейцев и беглых негров, которых немало в этих местах.
   — Увы! Хозяева к ним безжалостны; у бедняг нет иного выхода кроме бегства.
   — Вы жалеете этих злодеев, отец Санчес?!
   — Я жалею всех страждущих, сеньор… Итак, они были вынуждены отступить?
   — После упорного сопротивления.
   — Слава Богу, что вы спаслись от такой опасности, теперь вы в неоплатном долгу у графа.
   — Который, боюсь, никогда не буду в состоянии возвратить, отец мой: граф не такой человек, как все.
   — Положим, однако, поблагодарить его вам бы следовало, — возразил монах слегка насмешливым тоном.
   — О! Что до этого, то я, конечно, не премину.
   — И хорошо сделаете, сеньор. Кстати, не ранен ли граф?
   — Нет, а к чему этот вопрос, отец Санчес?
   — Просто к тому, что он показался мне очень бледным, даже слабым; он явно нуждался в отдыхе.
   — Я и сам не могу понять этого. В том, что он не ранен, можете быть уверены, но меня крайне удивляет, что молодой человек, рослый и превосходно сложенный, который еще сегодня доказал невообразимую энергию и громадную силу, тотчас после сражения стал вдруг жаловаться на усталость, на жар, Бог знает на что еще, и вдруг сделался слаб, как женщина. Вы сами видели его минуту назад. Что можно думать о таком странном поведении?
   Отец Санчес пристально поглядел на асиендадо, как будто хотел проникнуть в глубину его души, потом встал и, поклонившись, сказал со значением:
   — Это доказывает, что не следует полагаться на внешний вид, почти всегда обманчивый. Доброй ночи, сеньор дон Хесус, да бодрствует над вашим изголовьем ангел-хранитель и навевает вам сладкие сны!
   С этими словами он медленно вышел из залы.
   — Что хотел сказать этот старый монах? — пробормотал про себя асиендадо, оставшись один. — Вечно он говорит такими загадками, что ничего не поймешь! Ах, если бы я мог избавиться раз и навсегда от его присутствия!.. Но терпение… — прибавил он, нахмурив брови, — быть может…
   Он помолчал, потом опять заговорил вполголоса:
   — К чему ломать голову над тем, что взбредет в глупую башку полусумасшедшего монаха, и доискиваться разрешения загадок!.. Раз все гости бросили меня, то и я пойду спать, это будет лучше, чем тревожиться относительно всяких химер и сумасбродств без малейшего на то основания… Ха-ха-ха! — презрительно засмеялся он. — Меня не так легко напугать, как полагают! Еще увидим!
   Он прошелся по комнате взад и вперед и наконец решился уйти в свою спальню.
   Спустя десять минут дон Хесус уже спал в своей постели сном праведника. Асиенда была погружена во мрак и безмолвие, все обитатели ее, по-видимому, наслаждались отдыхом. Однако, если бы нескромный глаз мог проникнуть сквозь стены плотно запертых комнат, он увидел бы совершенно неожиданную картину.
   Оставим пока дона Хесуса — единственного, быть может, из всех обитателей асиенды, кто действительно спал, — и войдем в комнату, занимаемую тремя Береговыми братьями. Флибустьеры и не думали спать. Сидя вокруг стола, они пили водку и о чем-то с жаром спорили вполголоса. С мужественного лица Лорана исчезли всякие следы усталости.
   Эти трое ломали себе голову, пытаясь доискаться до некоего удачного решения, но оно никак им не давалось и они негодовали на свою неудачу.
   Лоран уехал из Панамы вовсе не для того, чтобы попасть в Чагрес, где ему нечего было делать, а чтобы пробраться к устью Сан-Хуана и там переговорить с Монбаром или, по крайней мере, с Медвежонком Железная Голова, заместителем командующего экспедицией, о действенных мерах по захвату Чагреса, овладению фортом Сан-Лоренсо-де-Чагрес, который защищал город, и о наступлении оттуда на Панаму по суше через перешеек.
   К несчастью, прежде всего Лорану и его товарищам следовало добраться до реки Сан-Хуан, точное положение которой никто не знал. Правда, река не могла быть очень далеко от того места, где они находились, однако чрезвычайно важный вопрос состоял в том, чтобы не ошибиться и не спутать одну реку с другой, что повлекло бы за собой громадную потерю времени и, пожалуй, провал всей экспедиции.
   Три флибустьера находились в страшном затруднении, не зная, на каком решении остановиться. Отправляться в путь одним нечего было даже и пытаться, отыскать же проводника было не менее затруднительно: под каким предлогом могли бы они заставить проводника вести их к устью Сан-Хуана вместо того, чтобы отправиться в Чагрес?
   — Я вижу только одно средство, — сказал наконец Мигель Баск с торжествующим видом. — Оно просто и верно.
   — Не хвастай попусту, болтун, лучше говори скорее, — вскричал Лоран с нетерпением.
   — Вот это средство: завтра утром мы берем проводника, безразлично, кого именно…
   — Очень принято слышать, — шутливо ответил Лоран.
   — Мы уговариваемся с ним, чтобы он довел нас до Чагреса.
   — Однако…
 
   — Подождите. Дорогой мы говорим ему, что передумали и, прежде чем ехать в Чагрес, желаем взглянуть на устье Сан-Хуана. Если он согласится исполнить наше желание — очень хорошо, если же он упрется, мы заставим его идти, приставив к горлу дуло пистолета. Так или иначе, результат выйдет один и тот же. Добравшись до места стоянки нашего флота, мы свяжем молодца, и нам останется только выбрать средство оградить себя от нескромности: мы вольны бросить его в море с камнем на шее или сдать на руки товарищам, которые продержат его у себя пленником и, пожалуй, со временем также смогут воспользоваться его услугами в качестве проводника. Вот мое средство. Ну, что вы скажете о нем, ваше сиятельство?
   — Оно совсем неплохо и очень просто; за неимением лучшего, я думаю, надо будет прибегнуть к нему. Завтра с рассветом мы отправимся в путь. Нас, наверное, ждут с нетерпением, малейшая задержка может обернуться катастрофой. Ах! Почему с нами нет Хосе, ведь он дал мне слово!
   — Я здесь, капитан, — отозвался тихий голос. Несмотря на свою испытанную храбрость, флибустьеры вздрогнули и быстро оглянулись, схватившись за рукоятки пистолетов.
   Хосе, спокойный и улыбающийся, стоял в двух шагах от них.
   — Ты сквозь стену пролез, что ли, дружище? — весело вскричал Мигель. — Мы не слышали ни малейшего шума.
   — Какая разница, где я прошел, раз я здесь?
   — Правда.
   — Когда вы видели, чтобы я изменял своему слову, капитан?
   — Никогда, вождь, с удовольствием это признаю! Итак, простите мне, мой добрый друг, что я усомнился, не в вас — сохрани Боже! — но в возможности для вас войти в этот дом.
   На лице индейца мелькнула кроткая улыбка.
   Он точно переродился, так все изменилось в нем — от лица до одежды. Теперь он был в своем национальном костюме. Его тонкая холщовая рубашка, открытая на груди, стягивалась широким поясом из рыжеватой кожи, короткие штаны, также холщовые, едва прикрывали колени, к поясу была прицеплена с одной стороны короткая сабля с широким клинком, с другой — топорик, лезвие которого заканчивалось на обороте заостренным углом, а рукоятка имела фута полтора длины; мешочек с пулями и бычий рог с порохом были прицеплены возле сабли; мокасины из оленьей шкуры, украшенные бисером, привязывались красными узенькими полосками, которые бесчисленное количество раз скрещивались, обвиваясь вокруг его сильных ног; длинные черные волосы, разделенные на прямой пробор, придерживались золотым ободком, в который было воткнуто орлиное перо, и падали свободно по плечам; большой пестрый плащ из шерсти ламы, с золотыми застежками, ниспадал до самой земли.
   В этом костюме и с ружьем в руке краснокожий имел несколько дикий и вместе с тем величественный вид, внушавший невольное уважение.
   Мигель подвинул ему стул. Хосе сел и пригубил водку из стакана, который ему пододвинули.
   — Вот ваш перстень, капитан, — сказал он сдержанно.
   — Уже! — вскричал молодой человек.
   — Валла-ваоэ летят как на крыльях, когда надо служить любимому вождю. Благодаря вам, капитан, моя дочь была со мной до заката солнца. За такие услуги следует платить не словами, а делом. Надеюсь, недолго быть мне у вас в долгу.
   — Хотя я желал бы противного, вождь, — с улыбкой возразил Лоран, пожимая ему руку. — Но как же удалось вам пробраться сюда так незаметно?
   — С давних времен мне известны все тайны этого дома, капитан, и потому ничего не могло быть легче.
   — Однако в наше первое посещение…
   — Я еще недостаточно знал вас, капитан, — с живостью перебил индеец, — мне следовало так говорить. Кем я был тогда в ваших глазах? Бедным пеоном, пожалуй, немного более сообразительным, чем остальные, вот и все.
   — Я неправ, бросим это, друг мой, и потолкуем о наших делах.
   — К вашим услугам.
   — Что вам удалось сделать?
   — Все то, о чем мы условились: капитан Бартелеми и его товарищи учат моих воинов владеть оружием, дети и женщины собирают серу и селитру, старики жгут целые деревья, чтобы добыть уголь; вскоре мы будем в состоянии снабжать вас порохом, если у вас будет в нем недостаток, — прибавил он, улыбаясь.
   — Никогда нельзя знать наперед, что может понадобиться, — в тон ему ответил Лоран.
   — Сегодня утром я виделся с Монбаром. Почти весь флот в сборе у устья Сан-Хуана, готовый приступить к боевым действиям; ждут только прибытия семи или восьми кораблей эскадры Пьера Леграна и Моргана.
   — Отлично! — вскричал молодой человек, радостно потирая руки. — Вот славные-то вести!
   — Это еще не все, — заметил Хосе.
   — Посмотрим, что еще.
   — Незадолго до нападения Моргана губернатор Пуэрто-Бельо отправил по разным дорогам пять курьеров в Панаму с требованием помощи.
   — И…
   — Все пятеро были перехвачены разведчиками и повешены.
   — Отлично! Так, значит, в Панаме и теперь еще ничего не знают?
   — Ровно ничего.
   — Ба! — философски молвил Мигель Баск. — Тем лучше для бедняг-испанцев. Пусть их себе наслаждаются покоем напоследок, их ожидает довольно неприятное пробуждение.
   Слова Мигеля, произнесенные полунасмешливым-полудобродушным тоном, так свойственным знаменитому флибустьеру, вызвали общий смех.
   — Так вы говорили с Монбаром? — спросил Лоран.
   — Да, мы говорили с ним довольно долго… Речь шла также и о вас.
   — Мой добрый друг! — сказал Лоран. — Я горю нетерпением увидеться с ним.
   — Я обещал адмиралу, что завтра в девять часов утра вы и два ваших товарища будете на его корабле.
   — В таком случае нам придется выехать очень рано.
   — Зачем, капитан? — возразил Хосе, улыбаясь. — Вам предстоит переезд всего в три мили. Если отправиться в путь в восемь часов утра, мы вовремя будем на месте; адмирал приглашает вас к завтраку, предупреждаю.
   — Черт побери! — с живостью вскричал Мигель Баск. — Даже если по дороге нам пришлось бы положить целую сотню испанцев, я не преминул бы явиться на подобное приглашение.
   — Такого страшного побоища не предвидится.
   — Тем хуже, это было бы забавно!
   — Вот беда-то! — вдруг вскричал Лоран, ударив себя по лбу.
   — Что такое, капитан? — спросил Хосе.
   — Если флот стоит так близко отсюда, как вы говорите, надо держать ухо востро: того и гляди, что дон Хесус, трусливый, как заяц, но хитрая бестия, случайно как-нибудь откроет, что происходит возле его асиенды.
   — Меры уже приняты.
   — Очень хорошо, но объясните мне, вождь, какие именно; признаться, я не спокоен.
   — Я понимаю это, но повторяю, нет ни малейшего повода к беспокойству.
   — И все-таки…
   — Тут и говорить-то особо нечего. Просто я окружил асиенду живой цепью.
   — То есть?
   — С захода солнца пятьсот воинов сторожат каждый клочок земли на две мили в округе; кто бы ни попытался пройти за цепь, будет немедленно схвачен и повешен.
   — Старая система!
   — Почему бы не придерживаться ее, раз она хороша?
   — Тем более, что она чрезвычайно проста.
   — Вот именно. Что же касается асиенды, то она уже с час как снабжена порядочным гарнизоном.
   — Как?! Гарнизон здесь?
   — Боже мой! Да, здесь. Я имею полное право утверждать это, — прибавил Хосе, улыбаясь, — поскольку сам же и служил ему проводником и разместил, смею вас уверить, довольно удобно.
   — Просто фантастика! — вскричал Лоран. — А как велик гарнизон?
   — Угадайте, капитан.
   — Откуда мне знать? Вы меня мучаете, точно на шиле держите.
   — Какой вы нетерпеливый человек!
   — Простите, любезный друг, но вы же понимаете…
   — Понимаю и потому повинуюсь. Сколько вас на асиенде дель-Райо, Береговых братьев?
   — Тринадцать, я полагаю, по крайней мере. Я, право, теперь и сам не уверен, во сне все это происходит или наяву.
   — Благодарю, капитан, вы, верно, считаете меня чуть ли не колдуном.
   — Не скрою, что есть такой грех.
   — По счастью, священная инквизиция не имеет надо мной власти, — возразил краснокожий, смеясь, — а то, чего доброго, по вашей милости, любезный капитан, меня сожгли бы на костре.
   — Ей-Богу! Вы этого заслуживаете, раз так терзаете меня неизвестностью.
   — Вы заблуждаетесь, любезный капитан.
   — Заблуждаюсь?
   — Ваш расчет неверен.
   — Какой расчет?
   — Да тот, что вы сделали. Вас не тринадцать Береговых! братьев на асиенде, а, позвольте, чтобы не ошибиться, целых триста четырнадцать.
   — Триста четырнадцать! Черт возьми! Что еще за шутки, вождь!
   — Я не имею обыкновения шутить, когда речь заходит о вопросах столь важных, какие мы обсуждаем в настоящую минуту. Часа полтора назад, пока вы спокойно ужинали в столовой со всеми обитателями асиенды, я ввел в дом триста Береговых братьев под командой одного из ваших лучших друзей, который очень радуется, что наконец-то увидит вас и пожмет вам руку.
   — О ком вы говорите, вождь?
   — Об Олоне.
   — Олоне здесь! — вскричал Мигель Баск. — Ого! Дело пошло! Знаю я этого голубчика, он не любит сидеть сложа руки.
   — Какого черта посылает Монбар Олоне — ведь он Монбаром прислан?
   — Самим Монбаром, который завтра же сам посвятит вас в свои планы, как он мне сказал.
   — И вы ничего не знаете?
   — Ровным счетом ничего, но предполагать не воспрещается, а потому…
   — И что вы предположили? Говорите!
   — Ведь вы с Монбаром братья-матросы?
   — Правда, вот уже шесть лет, как все у нас общее.
   — Следовательно, вас он считает таким же начальником экспедиции, как и себя. К тому же, именно вам принадлежит первая мысль о ней.
   — Это возможно — тем более, что Монбар настолько великодушен, что не будет стараться держать товарища в тени.
   — Особенно когда товарищ этот его брат-матрос и, следовательно, лучший друг.
   — Это рассуждение не лишено логики.
   — Теперь предположим… заметьте, капитан, что я ничего не утверждаю, только предполагаю…
   — Хорошо, хорошо! Продолжайте, друг мой.
   — Предположим, говорю я, что Монбар, желая уделить вам большую долю славы в экспедиции, задуманной вами, хотя по самоотвержению вы временно отошли на второй план, со своей стороны решился поручить вам командование в смелом нападении, на какое способны вы один, например, в занятии форта Сан-Лоренсо-де-Чагрес, который защищает Чагрес и слывет непобедимым; Александр Железная Рука и сам Морган осаждали его поочередно в эти последние годы, однако взять так и не смогли.
   — А я возьму, ей-Богу! — вскричал порывисто молодой человек.
   — Если именно таково намерение Монбара, что мне, однако, неизвестно, он, должно быть, также верит в возможность вашего успеха. В числе окружающих его командиров адмирал особенно может полагаться на преданность одного, который любит и вас, — именно ему вы поручили ваш корабль, когда высадились на берег несколько дней тому назад.
   — Олоне, черт возьми! Мой добрый старый товарищ!
   — Быть может, адмирал, от которого ничто не ускользает, и выбрал Олоне в убеждении, что между вами будет полное согласие.
   — О! Это верно. Я полагаюсь на Олоне, как на самого себя.
   — Позвольте еще раз заметить вам, что я не знаю ничего определенного, адмирал не говорил мне ничего такого, только…
   — Только что?
   — Он показался мне крайне озабоченным численностью гарнизона в форте Сан-Лоренсо, который благодаря своему положению защищает не только город и море, но и реку вместе с окрестностями.
   — Гм! Сильно он вооружен?
   — Там находятся двести пятьдесят орудий на валах и гарнизон в три тысячи человек — старых, обстрелянных солдат под командой генерала Сантьяго Вальдеса, слава которого известна всему миру.
   — Проклятие! Три тысячи человек, по десятку на одного, да еще за толстыми стенами!
   — И прочными, каменными, в двенадцать футов толщины сверху и в двадцать пять в основании; я знаю форт, как будто прожил там целый век.
   — Ей-Богу! Если это мысль Монбара, спасибо ему, что он подумал обо мне! Это будет самой смелой и доблестной операцией в ходе всей экспедиции.
   — Позвольте, капитан, ведь я ничего не утверждаю, это лишь мое предположение.
   — Что ж, даже если Монбару эта мысль не приходила в голову, я подскажу ему, любезный Хосе! Ни за какие блага на свете, даже лучшему своему другу, за исключением Монбара, разумеется, я не уступлю чести этого блистательного подвига!
   — Вы знаете в них толк.
   — Еще бы! Клянусь честью, вождь, — со смехом прибавил Лоран, — вы отличнейший товарищ, какого мне не приходилось еще встречать.
   — А знаете ли, что я сделаю, если вам дадут это поручение?
   — Ей-Богу, знаю! Вы пойдете со мной, не правда ли, друг мой?
   — Правда.
   — По рукам, дружище, дело решено! И он протянул индейцу руку.
   — Хотите теперь побеседовать с Олоне? Он горит нетерпением увидеться с вами.
   — Хочу ли? Немедленно, если только это возможно!
   — А я-то, — заворчал Мигель. — Меня что, оставят здесь одного?
   — Нет, — возразил Хосе. — Только заприте за собой дверь так, чтобы в комнату нельзя было войти: ваше отсутствие может продлиться большую часть ночи.
   Юлиан тут же запер дверь на задвижку.
   — Готово, — сказал он.
   — Следуйте за мной.
   Хосе подошел к стене и надавил пальцем в едва приметное углубление. Тонкая доска медленно, без малейшего шума отделилась от стены и открыла свободный проход.
   Индеец взял фонарь, который оставил тут по приходе, зажег его, после чего тщательно задвинул доску на прежнее место.
   Четверо товарищей очутились в довольно узком коридоре, в котором, однако, могли продвигаться по двое в ряд.

ГЛАВА VIII. Чем можно заниматься ночью, если не хочешь спать

 
   Индейский вождь, которому, по-видимому, суждено было бесконечно служить проводником Береговым братьям, исполнял свою обязанность, надо сознаться, с замечательной ловкостью и отличным знанием дела. Он вел своих спутников по коридорам, которые то и дело перекрещивались с другими коридорами, точно клубок ниток, которым играла кошка; они то поднимались наверх, то спускались вниз, то возвращались назад, то сворачивали направо или налево, и проводник ни на минуту не колебался, не останавливался, даже не замедлял шага, разве только для того, чтобы затворить за собой дверь.
   Таким образом они шли молча около трех четвертей часа, когда Хосе наконец остановился. Остальные последовали его примеру.
   Проводник обратился к Лорану.
   — Мы у цели, — сказал он.
   — Это видно, — ответил молодой человек.
   — Видно?
   — Слышно, я хотел сказать: наши товарищи порядком шумят.
   — Забавляются.
   — Черт побери! Я знаю их забавы наизусть, но не боитесь ли вы, что этот адский содом разбудит спящих наверху?
   — Во-первых, капитан, я замечу вам, что мы находимся на двадцать пять футов ниже асиенды, существование этого подземелья даже не подозревается нынешним владельцем, вообще очень мало посвященным, как вы имели случай заметить, во внутреннее устройство принадлежащих ему домов.
   — Ей-Богу! Трудно понять подобное неведение!
   — А между тем все объясняется очень просто. Кроме этой асиенды и дома, в котором вы живете, построенных людьми, вероятно имевшими свои причины вести строительство таким образом, во всей Америке, быть может, не найдется ни одного дома с подвалами. Разумеется, дон Хесус не мог предполагать, чтобы два купленных им дома составляли исключение из общего правила. Ему было естественнее думать, что они заканчиваются в нескольких футах от поверхности земли, насколько этого требует фундамент.
   — Я не подумал об этом, хотя, конечно, все очень просто.
   — Итак, продолжаю объяснение: эти подвалы имеют двенадцать футов высоты, в них ведут тридцать пять ступеней, что можно определить средним числом в пятнадцать футов… Пятнадцать, двенадцать да двадцать пять составляют в итоге пятьдесят два фута! Залп батареи в пятьдесят орудий не может быть услышан на поверхности земли с такой глубины, особенно при наличии пустых пространств, которые, как вам известно, отлично поглощают звук.
   — Ваше превосходное объяснение вполне успокоило меня, вождь, а теперь открывайте скорее дверь, мне так хочется видеть моих добрых друзей.
   Хосе надавил на пружину, и дверь распахнулась.
   Удивительное зрелище, не лишенное мрачного величия, представилось изумленным взорам Береговых братьев.
   В громадной зале с высокими сводами, освещенной смоляными факелами, воткнутыми в железные руки, которые выступали из стены на определенном расстоянии одна от другой, волновалась и кишела толпа людей с грязными лицами и взорами хищных птиц. Вооруженные с ног до головы, они были одеты в жалкие лохмотья, в которых, казалось, было больше дыр, чем ткани.
   Это были буканьеры Олоне. Одни играли в кости на опрокинутых бочках, другие пили, третьи, наконец, и в довольно большом числе, спали крепким сном, растянувшись на земле, нисколько не обращая внимания на адский содом вокруг от говора, споров и смеха товарищей.
   У стола в богатой одежде сидел Олоне. Перед ним стояли жбан и оловянный кубок. Откинувшись на спинку стула, вытянув ноги, с трубкой в зубах, скрестив на груди руки, знаменитый авантюрист со спокойным достоинством наблюдал за этой оргией.
   Над головами пестрой толпы под сводами черными клубами с рыжеватым отливом стлался дым от факелов.
   Это была настоящая картина Жака Калло, гравированная Альбрехтом Дюрером; никогда, однако, этим двум гениальным художникам, если бы они жили в описываемое нами время, не удалось передать такой своеобразной сцены на меди или полотне, и с досады они сломали бы резцы, карандаши и кисти; даже Сальватор Роза не создал бы ничего подобного.