Эмар Густав. Морские титаны

   Капитан не любил терять времени даром и всю неделю крейсировал вдоль маршрута следования испанских судов в надежде захватить добычу-другую; но его ожидания не увенчались успехом, он не высмотрел ни одного паруса и в самом, разумеется, отвратительном расположении духа по прошествии означенного срока вернулся на место условленного свидания.
   Как и в предыдущий раз, дон Хесус уже ожидал его; несколько тюков лежало вокруг испанца.
   Асиендадо был бледен, встревожен, взволнован, озабочен до такой степени, что Тихий Ветерок волей-неволей обратил на это внимание.
   — Что с вами, любезный дон Хесус? — спросил он. — Я нахожу, что вид у вас престранный. Не тревожит ли вас отсутствие вашей дочери? Может статься, она отказалась ехать с вами?
   — Речь тут не о дочери! — вскричал асиендадо с нетерпением.
   — А-а! Значит, речь идет о чем-то другом, — произнес флибустьер с самым спокойным видом.
   — Представьте себе событие самое необычайное, самое поразительное, самое…
   — Стойте, стойте! Расскажите мне, в чем дело, но только по возможности коротко и ясно, если, конечно, не предпочитаете оставить свои тревоги при себе.
   — Почему же? От вас у меня нет никаких тайн, мой любезный капитан… к тому же, и вас это дело отчасти касается.
   — Меня?
   — О! Косвенно, разумеется.
   — Это приятнее. Итак, вы говорили…
   — Вы ведь знаете графа де Кастель-Морено?
   — Мое судно зафрахтовано для него, вам это известно не хуже меня.
   — Еще бы! Потому я и спрашиваю: знаете ли вы его? Инстинктивно Тихий Ветерок угадал, что должен держаться настороже.
   — Конечно, знаю… то есть, видите ли, дон Хесус, вы, наверное, знаете его лучше меня; я виделся с ним только по делам, раза два-три, не более, поскольку моя каравелла была зафрахтована под его товар.
   — Стало быть, прежде вы не были с ним знакомы?
   — Нисколько. Я должен сказать, что он мне кажется человеком благородным и великодушным.
   — Да, великодушным, как бывают великодушны воры, — посмеиваясь, возразил асиендадо.
   — О чем вы?
   — Любезный капитан, знаете ли вы, кто этот благородный и великодушный дон Фернандо де Кастель-Морено?
   — Позвольте спросить об этом вас, — ответил, придвигаясь ближе, Тихий Ветерок.
   — Это вор-флибустьер, вот кто!
   — Флибустьер?! Господи Боже мой!
   — Святая правда; да еще из самых знаменитых!
   — Не может быть!
   — Говорю вам… А знаете, как называют его сообщники?
   — Откуда же мне знать?
   — И то правда; они зовут его Прекрасным Лораном, вот как!
   — Прекрасный Лоран! — вскричал капитан, вздрогнув, но тотчас опять овладел собой.
   — Как же вы узнали об этом, любезный дон Хесус? — прибавил он тотчас.
   — Благодаря простому случаю. Представьте, я возвращался со своей асиенды, когда один флибустьер невзначай наткнулся на моих людей; конечно, мне сразу захотелось взять в плен этого человека, но подлец защищался как черт, и пришлось его убить. Я велел обыскать тело и обнаружил, что он нес с собой письмо от разбойника по имени Монбар, жестокая слава которого, вероятно, дошла до ваших ушей.
   — Как не дойти? Продолжайте же, умоляю вас!
   — Я распечатал это письмо; на конверте стояло имя графа, но адресовано оно было Лорану. Монбар сообщал ему, что пора действовать, что через двое суток он прибудет в Панаму… и что-то там еще — всего не упомнить… Драгоценная находка, не правда ли?
   — И даже очень!.. Что же вы сделали дальше?
   — Как вы понимаете, любезный капитан, речь шла об общей безопасности, колебаться я не мог.
   — И…
   — Я пошел прямо к губернатору и показал ему письмо.
   — Так что…
   — Так что в данную минуту дом этого злодея окружен большим отрядом; убежать он не может и вскоре, надеюсь, будет повешен без особых церемоний.
   — Ах ты, старый бездельник! — вскричал Тихий Ветерок, в невыразимой ярости схватив асиендадо за горло и опрокидывая его на прибрежный песок.
   Дон Хесус настолько не ожидал подобного нападения, и произведено оно было так внезапно, что он даже не попытался защищаться.
   — А! Ты выдал Лорана, моего брата, моего друга, разрази тебя гром! Да я с тебя с живого шкуру сдеру, злодей! Клянусь честью, лучше бы тебе быть в шкуре околевшей от чумы дрянной коровы, чем в своей собственной! С тобой расчет будет короток, не беспокойся!
   Каждое свое слово капитан сопровождал пинком, от которого у почтенного асиендадо трещали ребра и грудь.
   Он мог бы говорить долго, дон Хесус не слышал его, от ужаса он лишился чувств.
   — Эй, ребята! Бросьте эту падаль на дно лодки и живо к корвету, черт побери!
   Спустя минуту Тихий Ветерок уже всходил на палубу. Он запер асиендадо за крепкие запоры, выбрал из своего экипажа человек тридцать матросов из числа самых неустрашимых, вооружил их ружьями и саблями, снабдил порохом и, дав своему лейтенанту подробнейшие инструкции, высадился на берег с тридцатью отобранными флибустьерами, после чего отослал шлюпку обратно на судно.
   — Ребята, — обратился он к матросам, — один из наших людей попался в Панаме в ужасную западню. Я поклялся спасти его или умереть вместе с ним; согласны вы следовать за мной?
   — В Панаму! В Панаму! — вскричали матросы в один голос. — Только указывайте дорогу, капитан, мы от вас не отстанем!
   — Спасибо, ребята, вы молодцы! Вперед, черт возьми! Да здравствует флибустьерство! Вперед!
   Небольшой отряд быстро двинулся в путь и углубился в заросли пальм мерным скорым шагом, столь характерным для авантюристов, индейцев и лесных охотников.
   Морякам свойственно особое чутье, которое никогда не обманывает их; они найдут дорогу куда бы то ни было и никогда не собьются с пути. Впрочем, теперь задача представлялась не слишком затруднительной: берег служил им исходной точкой.
   Они удалились от утеса Мертвеца в половине четвертого и менее чем через час достигли окрестностей Панамы. Они прошли, не останавливаясь и не переводя духа, около трех миль очень быстрым шагом, по скорости не уступающим лошадиной рыси.
   Начинало светать. Тихий Ветерок не хотел быть замечен часовыми или наткнуться на патрули; он прекрасно понимал, что приближение войска Монбара заставило испанцев привести город в оборонительное положение и охранять его, как в военное время.
   Итак, флибустьер отважно углубился в чащу леса, чтобы попытаться отыскать вход в подземелье, которое вело в Цветочный дом.
   Но подземный ход был тщательно скрыт и, не зная в точности места, где находилась пещера, через которую входили, отыскать ее было практически невозможно.
   Время шло, поиски ни к чему не приводили, и капитаном овладела холодная ярость, выводящая из себя, затмевающая разум даже людей решительных, когда их воля разбивается о бессмысленные преграды.
   Флибустьер все предвидел, все рассчитал, кроме того случая, когда он не сможет отыскать вход в подземелье. Бешенство бравого капитана дошло до крайних пределов, он не знал, молиться ли ему святым, продать ли себя черту, когда внезапно неподалеку послышались шаги и разговор, раздававшиеся все ближе и ближе. Тихий Ветерок слегка свистнул, флибустьеры мигом припали к земле и притаились в высокой траве, где оставались неподвижны, сдерживая дыхание.
   Почти тотчас в десяти шагах от авантюристов появилось человек пятнадцать, хорошо вооруженных, которых вел индеец. Они разговаривали между собой без опаски, хотя и тихо.
   Тихий Ветерок чуть не вскрикнул от радости: во главе этой кучки людей, состоящей исключительно из альгвазилов, он узнал раскрашенного пятнами индейца Каскабеля, заклинателя змей, и коррехидора дона Кристобаля Брибона-и-Москито.
   — Тут кроется какая-то чертовщина, — пробормотал себе под нос Тихий Ветерок, и в его глазах сверкнула молния.
   У Каскабеля рука была подвязана; казалось, он все еще страдал от недавней раны.
   — Скоро мы дойдем? — спросил коррехидор.
   — Через пять минут, сеньор, вход в подземелье там, под этой кучей камней.
   — Хорошо! Нескольких ударов ломом будет достаточно, чтобы эта груда обрушилась. Мы так заложим вход, что понадобится больше недели, чтобы его расчистить. Можно считать, что разбойники у нас в руках.
   — Действительно, бегство для них невозможно.
   — Почему же, однако, не пришел дон Хесус?
   — Он предоставил это дело мне. Ведь вы обещали мне десять унций, сеньор?
   — Ты получишь их, как только мы войдем в пещеру и я удостоверюсь, что ты нас не обманул.
   — Гм! Видно, вы мне не доверяете.
   — В делах нужна точность.
   — Как бы там ни было… пойдемте, вот сюда.
   Индеец раздвинул ветки кустарника и открыл отверстие, ведущее в пещеру.
   Альгвазилы во главе с коррехидором тотчас вошли в нее вслед за проводником.
   Внезапно точно легион демонов вырос из-под земли и ринулся на них, не произнося ни слова, не издавая ни звука.
   Наступила минута страшного замешательства, послышались хрипы умирающих, звон яростных ударов сабель, сдавленные стоны, потом все замерло и в пещере снова воцарилась» мертвая тишина.
   — Эге! Это что же тут делается? — раздался насмешливый голос.
   — Мигель Баск! — вскричал капитан.
   — Тихим Ветерок! — тотчас отозвался Мигель. — Живо, факелы сюда!
   Огонь, прикрываемый до сих пор, вдруг осветил пещеру.
   Испанцы пали все до единого, не имея даже возможности защищаться, ни один не подавал признаков жизни; Каска-бель и коррехидор лежали друг на друге.
   — Что ты здесь делаешь, дружище? — воскликнул Мигель.
   — Тебя ищу, черт побери! Я привел тебе подкрепление.
   — И, отыскивая меня, кажется, устроил порядочную бойню.
   — Так получилось, брат; тем не менее эти негодяи помогли мне отыскать тебя — они шныряли тут, собираясь завалить вход в подземелье.
   — Мы избавим от этого труда — не их, конечно, но тех их товарищей, которые, вероятно, скоро последуют за ними.
   — О чем ты говоришь? Как же можно отрезать себе отступление"?
   — Простофиля! — засмеялся Мигель. — Это подземелье им известно, но ведь есть много других, о которых знаем только мы одни.
   — Так за дело!.. А что Лоран?
   — Он сияет от радости.
   — Еще бы! Славная будет битва.
   — Сколько с тобой людей?
   — Тридцать.
   — Тьфу, пропасть! Целое войско! Беда теперь испанцам. Флибустьеры захохотали.
   Через четверть часа пещера была заложена камнями и вход в подземелье уничтожен.

ГЛАВА XVIII. О том, какие требования были предъявлены Прекрасному Лорану и что из этого вышло

 
   Читатель мог заметить, что дон Рамон де Ла Крус не испытывал особого уважения к дону Хесусу Ордоньесу, но долг губернатора ставил ему в непременную обязанность скрыть свое законное неудовольствие, дабы получить от этого человека обещанные им драгоценные сведения; разумеется, дон Рамон не думал отказываться от своего намерения отплатить асиендадо впоследствии за его низость, особенно за то, что недавно он так гнусно бросил донью Линду, невзирая на опасность, которой она могла подвергнуться.
   Чувства эти отразились на приеме, оказанном им дону Хесусу: он был вежлив, но холоден.
   Асиендадо не подавал вида, что замечает такую холодность, задавшись определенной целью и заранее составив себе план действий.
   По приглашению дона Рамона он сел и приступил к рассказу.
   Губернатор выслушал его совершенно бесстрастно, не перебивая.
   Дон Хесус передал ему письмо Монбара, в подлинности которого не могло быть сомнения, и наконец открыл существование подземелья, которое вело от Цветочного дома в поле.
   — Этим-то подземельем, вероятно, и доставлялась к вам контрабанда, сеньор? — с улыбкой заметил дон Рамон.
   — Быть может, прежний владелец дома пользовался этим ходом для подобной цели, — нагло возразил асиендадо, — но я могу свято утверждать, сеньор кабальеро, что никогда не бывал причастен к гнусным махинациям, воспрещаемым законом.
   — Знаю, что утверждать что-либо для вас не составляет особых затруднений… Но оставим это, я благодарен вам за доставленные мне сведения; я сумею извлечь из них пользу для нашего отечества.
   — Мне кажется, сеньор дон Рамон, что необходимо, не теряя ни минуты, окружить Цветочный дом и выставить караул у входа в подземелье, которым эти разбойники, увидев, что их обман раскрыт, вероятно, не замедлят воспользоваться, чтобы попытаться спастись бегством.
   — Сдается мне, сеньор, — возразил дон Рамон, — что вы каким-то непонятным образом поменялись со мной местами ипозволяете себе предписывать мне то, что я должен делать.
   — Извините, сеньор кабальеро, я думал…
   — Я губернатор в городе, вы же — шпион!
   — Шпион! — вскричал дон Хесус.
   — Подыщите другое слово, если можете, я же иного подобрать не могу, — холодно заметил дон Рамон. — Итак, вы шпион, вы доставили мне драгоценные сведения — с этим я не спорю, — и я готов заплатить вам, если нужно.
   — Заплатить мне, дон Рамон?
   — Почему же нет, сеньор? Всякий труд заслуживает вознаграждения.
   — Одно лишь усердие верноподданного его величества руководило мной, сеньор. Несмотря на ваши жестокие слова, — напыщенно продолжал дон Хесус, — совесть говорит мне, что я исполнил свой долг! Предлагать мне вознаграждение — это значит не признавать бескорыстия моих намерений и оскорблять меня!
   — Прекрасно, я не стану настаивать. Но теперь, когда эти сведения вами сообщены, ваша роль закончена и начинается моя. Не угодно ли вам будет служить проводником людям, которых я пошлю на розыски подземелья?
   — У меня есть слуга, который может исполнить это.
   — Согласен и на это. Где же этот ваш слуга? Кто он такой?
   — Индеец валла-ваоэ, изгнанный из своего племени уж не знаю за какое преступление. Он давно уже у меня на службе.
   — Как его зовут?
   — Каскабель.
   — А-а! Этот негодяй — ваш слуга? — вскричал губернатор, уставившись на собеседника.
   — Да, сеньор, он всегда был верен мне.
   — Но вы мне отвечаете за него головой!
   — Отвечаю, сеньор кабальеро, — хладнокровно согласился асиендадо.
   Дон Рамон позвонил; явился слуга.
   — Немедленно отправляйся к коррехидору дону Кристобалю Брибону и проси его явиться сюда со всеми альгвазилами, каких он соберет. Ступай… Да! Кстати, когда прибудет коррехидор, впусти вместе с ним слугу этого господина, он должен шнырять где-нибудь в прихожей.
   Слуга поклонился и вышел.
   Губернатор взял в руки книгу, раскрыл ее и сделал вид, будто читает с напряженным вниманием; дон Хесус понял намек и не произнес ни слова: что ему было за дело до презрения дона Района, когда он скоро уедет из Панамы навсегда и увезет с собой все свои богатства?
   Прошло полчаса.
   Наконец дверь отворилась и в дверях появился дон Кристобаль, за ним выглядывала отвратительная рожа Каскабеля.
   Дон Рамон с живостью бросил книгу, в которой не прочел ни единого слова, встал и пошел навстречу дону Кристобалю.
   — Извините, любезный коррехидор, — дружески сказал он ему, — что я потревожил вас среди ночи, но мне необходимо ваше преданное содействие в одном важном деле, откладывать которое нельзя ни в коем случае.
   — Я к вашим услугам, сеньор, говорите, пожалуйста, о чем идет речь?
   Он отвесил почтительный поклон губернатору, пододвинувшему к коррехидору кресло, и слегка кивнул головой дону Хесусу.
   Тогда дон Рамон передал дону Кристобалю, который слушал его с величайшим изумлением, все, что уже известно читателю.
   — И вы обязаны этими сведениями дону Хесусу, сеньор? — сказал наконец коррехидор, подозрительно покосившись на асиендадо.
   — Ему, любезный дон Кристобаль, он оказывает королю огромную услугу.
   — Поистине огромную, однако, быть может, было бы не плохо поручиться за него самого.
   — Гм! Вы полагаете?
   — Да ведь он драгоценный человек, этот дон Хесус, а вам известно, сеньор дон Рамон, что ценные предметы утрачиваются скорее других; если не хочешь потерять, надо зорко наблюдать за ними, — заключил коррехидор с усмешкой, от которой мороз пробежал по коже асиендадо.
   — Нет, такая мера была бы самоуправством; пока что приходится полагаться на него, позже мы увидим.
   — Как вам угодно, дон Рамон, только лучше бы…
   — Нет, повторяю вам, и оставим этот вопрос.
   Дон Кристобаль склонил голову, асиендадо с трудом перевел дух, как водолаз, долго остававшийся под водой и наконец всплывший на поверхность.
   — Этот негодяй, — прибавил дон Рамон, указывая на Каскабеля, — послужит вам проводником, чтобы указать вход в подземную галерею. Смотрите за ним в оба и при малейшем подозрительном движении размозжите ему голову.
   Каскабель, ничуть не смущаясь, пожал плечами.
   — Что это еще значит?! — вскричал дон Рамон, заметив непочтительный жест.
   — Ничего, — грубо ответил индеец, — но я желал бы знать, чем меня вознаградят, если я в точности исполню поручение.
   — Сто палок тебе, мерзавец! — крикнул коррехидор, склонный к крутым мерам.
   — Ну, а если я не согласен исполнить требование? Ведь я же волен поступать как хочу.
   — Если ты не исполнишь…
   — Позвольте, позвольте, дон Кристобаль, — со смехом перебил губернатор. — Если ты честно исполнишь возложенное на тебя поручение, вот эти десять унций, которые я отдаю коррехидору, он передаст тебе. Доволен ты теперь, дружок?
   — Все лучше, чем сто палок; с вами, по крайней мере, можно разговаривать, не то что с этим — у него одни угрозы на языке.
   — Ну, довольно, теперь ступай с сеньором коррехидором. Предписывать вам торопиться, думаю, лишнее, любезный дон Кристобаль.
   — Положитесь на меня, сеньор дон Рамон, я не потеряю ни минуты.
   — А вы, дон Хесус Ордоньес, вольны идти, вы свободны. Асиендадо не заставил повторять приглашения дважды; он поклонился и немедленно вышел.
   Дон Рамон остался один.
   Было два часа ночи.
   В первую минуту губернатор не знал, на что ему решиться, он пребывал в сильном недоумении. Факты, представленные ему доном Ордоньесом, казались неоспоримыми; не могло быть и тени сомнения относительно виновности мни Лораном, тем флибустьером, который наравне с Монбаром слыл одним из самых страшных предводителей Береговых братьев.
   Дон Рамон собрался было пойти к дочери и рассказать ей о случившемся, дабы по возможности объяснить, что при настоящем положении дел никак нельзя щадить человека столь опасного, присутствие которого, особенно в свете ожидаемой атаки флибустьеров, могло быть причиной не только серьезных затруднений, но и, пожалуй, если не поспешить схватить его, самых ужасных событий в городе.
   Но затем, подумав, что дочь его спит, что она принимает в этом человеке живое участие, так как видит в нем своего спасителя, дон Рамон решил оставить ее в неведении относительно мер, принятых против него, а уж потом, когда все будет исполнено, он увидит, как ему лучше поступить.
   На самом деле дона Рамона более всего страшили слезы и мольбы дочери; у него не хватало духа сопротивляться им.
   Таким образом, он оставался довольно долго в мучительном недоумении. Наконец часам к трем утра губернатор велел оседлать трех лошадей, одну для себя, двух для слуг; когда это приказание исполнили, он вышел из дома и поехал к полковнику, который в отсутствие генерала Альбасейте командовал военными силами.
   Дон Рамон убедился, что никоим образом не может уклониться от своего долга, и принял наконец решение действовать энергично.
   Дом полковника находился в довольно отдаленном квартале. Все уже спали, пришлось стучать у ворот, потом будить полковника и наконец дать ему время привести себя в порядок, чтобы выйти к губернатору в сколько-нибудь приличном виде; все это тянулось страшно долго.
   Наконец приступили к объяснениям. Дон Рамон и полковник стали придумывать наилучшее средство захватить флибустьера врасплох прежде, чем он успеет бежать; потом пришлось отправляться в казарму собирать солдат, раздавать им боеприпасы, офицеров снабжать инструкциями — словом, все эти переезды взад-вперед, эти распоряжения и разговоры отняли массу времени. Ночь была уже на исходе, когда войско наконец было готово выступить.
   Оно вышло из казарм только часов в пять утра. Были собраны значительные силы в расчете на несомненный успех.
   Тысяча пятьсот человек шли, чтобы захватить одного. Правда, имя того, кого хотели схватить, леденило всех ужасом.
   Вперед продвигались неслышным шагом и с величайшими предосторожностями.
   Губернатор сам хотел присутствовать при исполнении отданных им приказаний. Он ехал верхом во главе колонны.
   Когда достигли перекрестка у поворота на улицу, где находился Цветочный дом, войско разделилось на четыре части, каждая из которых пошла своей дорогой, однако таким образом, чтобы сойтись в одной точке, то есть у Цветочного дома.
   Через десять минут дом был окружен со всех сторон.
   Когда дон Рамон лично удостоверился в том, что вышеозначенный маневр исполнен, он подал знак.
   Алькальд с четырьмя альгвазилами подошел к решетке и постучал по ней три раза серебристым набалдашником трости, которую держал в руке как знак своего звания. Калитка отворилась, и в нее выглянуло насмешливое лицо Мигеля Баска.
   — Что вам угодно, сеньор? — спросил он насмешливо.
   — Отворите, приказываю вам именем короля!
   — Именем короля? Которого же? — все так же насмешливо осведомился Мигель.
   — Покажите приказ, — сухо бросил губернатор. Алькальд поклонился, потом развернул большой лист и тем плачевным голосом, который неизвестно почему принимают официальные лица при исполнении своих служебных обязанностей, принялся читать:
   Именем его католического величества дона Карлоса Второго, Короля Испании и Обеих Индий, я, дон Луис Хосе Бустаменте…
   — К делу! — воскликнул Мигель. Алькальд продолжал невозмутимо:
   …Сантьяго Хуан де Мендоса-и-Рабоса-и-Пераль-и-Кастанья, главный алькальд города Панамы, объявляю ниже-реченному…
   — Да к делу же, ради всех Святых! — еще раз воскликнул Мигель.
   …Лорану, известному разбойнику, противозаконно скрывающемуся под именами и титулами дона Фернандо графа де Кастель-Морено, пойманному и уличенному в государственной измене, главным образом против нашего господина и властителя, короля…
   — Дойдете ли вы наконец до дела? Алькальд продолжал читать ровным голосом:
   …что он обязан отдать себя в мои руки, дабы можно было немедленно приступить к суду. Сделать это ему предписывается добровольно, без малейшей попытки к неповиновению, иначе я, нижеподписавшийся алькальд, предупреждаю его, что он будет к этому принужден всеми законными мерами, на случай чего мной привлечены значительные военные силы.
   — Попробуйте! — пробурчал Мигель.
   Настоящее приказание, данное мне от имени короля его превосходительством доном Рамоном де Ла Крусом, капитан-генералом и губернатором этого вышереченного города, с исполнительной властью…
   — Ступай к черту со своей исполнительной властью и со своими солдатами, осел! — крикнул Мигель и захлопнул калитку перед самым носом алькальда.
   — Что прикажете делать, ваше превосходительство? — обратился сановник к губернатору, оторопев от такой неожиданности и складывая лист.
   — Повторите требование троекратно, как установлено законом.
   Алькальд поднял кверху свой жезл.
   Три трубача, стоявшие за ним, проиграли сигнал.
   Затем началось чтение указа.
   Три раза трубачи играли сигнал, три раза повторили требование сдаться.
   Все было напрасно; Цветочный дом оставался безмолвен как могила.
   Необходимо было положить этому конец. Дон Рамон прекрасно понимал, насколько глупо положение тысячи пятисот человек, которых вяжет по рукам единственный противник.
   Солдаты едва сдерживали нетерпение и гнев.
   — Пусть же их кров падет на их собственные головы! — воскликнул губернатор. — Вперед, солдаты! Долой решетку!
   Человек сорок или пятьдесят ринулись на железную решетку с заступами, топорами и мотыгами.
   Однако, из опасения какой-либо засады, дон Рамон приказал сперва дать залп по ее деревянным заслонам.
   Заслоны эти, вероятно заранее снятые со своих мест, разом упали.
   Солдаты испустили крик торжества, но он немедленно превратился в стон.
   Из-за решетки был открыт неумолкаемый огонь, а главное, метко направленный; он положил на месте почти всех солдат, бросившихся было разбивать решетку.
   Этот страшный огонь привел нападающих в замешательство, он безжалостно косил всех смельчаков, которые порывались приблизиться к роковой решетке.
   У флибустьеров была возможность в течение всей ночи готовиться к отпору; они искусно воспользовались данной им отсрочкой, чтобы придать защите тот грозный характер, который свидетельствовал о их глубоком знании военного дела.
   Не располагая достаточными силами, чтобы соорудить стены вокруг и выдержать яростную атаку, они воздвигли по всему периметру дома прикрывающие земляные насыпи футов в восемь высотой, которые давали им возможность стрелять почти без промаха. Из самого дома они сделали нечто вроде штаб-квартиры, а вокруг, на некотором расстоянии одна от другой, устроили баррикады из срубленных деревьев, опрокинутой мебели и всех предметов, какие попались им под руку.
   Кроме того, они подвели в нескольких местах мины, дабы в нужную минуту обрушить на осаждающих массивные стены.