Страница:
Дон Тадео табуретом раздробил череп одному из разбойников, который тяжело хрипел, растянувшись на полу; но зато другой опрокинул на пол изнеможенного от потери крови дворянина, уперся коленом ему в грудь и поднял кинжал, чтобы пронзить его. В эту самую минуту один из незнакомцев выстрелил в голову злодею, и он упал умирать возле своего сообщника, который испускал уже последний вздох.
Дон Тадео проворно приподнялся.
– О! – сказал он. – Я думал, что погиб! Благодарю, – прибавил он, обращаясь к людям в масках, – благодарю за вашу помощь! Еще минута, и меня не было бы на свете! Красавица действует быстро!
Между тем, донна Мария, с чертами, обезображенными бешенством, со сжатыми губами, оставалась неподвижна, пораженная внезапным появлением незнакомцев, которые в несколько секунд лишили ее возможности отомстить; тогда как на этот раз она считала свое мщение верным.
– Не печпльтесь! – сказал ей дон Тадео насмешливым тоном. – Партия отложена только на время, и ваше плодовитое воображение, без сомнения, скоро доставит вам средство отыграться!
– Надеюсь! – сказала она с сардонической улыбкой.
– Схватите эту женщину, – вскричал вождь незнакомцев, – завяжите ей рот и привяжите ее покрепче к этому дивану.
– Меня! Меня! – вскричала донна Мария в пароксизме гнева. – Знаете ли вы, кто я?
– Как нельзя лучше! – отвечал сухо незнакомец. – Для честных людей вы женщина без имени. Развратники назвали вас Красавицей и генерал Бустаменте ваш любовник. Вы видите, что мы знаем вас хорошо!
– Берегитесь, господа! Меня нельзя оскорблять безнаказанно.
– Мы вас не оскорбляем, – возразил бесстрастный незнакомец, – мы только хотим на время поставить вас в невозможность вредить; а через несколько дней, – прибавил он, – мы будем вас судить.
– Судить меня!.. Меня!.. Но кто же вы, скрывающие свои лица? Кто вы, осмеливающиеся говорить со мною таким образом?
– Кто мы? Узнайте!.. Мы Мрачные Сердца!
При этих словах судорожный трепет пробежал по телу донны Марии; она отскочила к стене в глубоком ужасе и вскричала задыхающимся голосом:
– О! Боже мой!.. Боже мой!.. Я погибла!
И упала в обморок.
По знаку вождя, один из незнакомцев крепко связал руки донны Марии, заткнул ей рот и привязал ее к дивану. Потом, взяв с собой дона Тадео, незваные гости вышли, как пришли, не заботясь о двух злодеях, лежащих на полу.
Уходя, вождь пригвоздил к столу своим кинжалом пергаментный лист, на котором были написаны слова:
«Изменник Панчо Бустаменте призывается к суду через девяносто три дня!
Мрачные Сердца!»
ГЛАВА IX
ГЛАВА X
ГЛАВА XI
Дон Тадео проворно приподнялся.
– О! – сказал он. – Я думал, что погиб! Благодарю, – прибавил он, обращаясь к людям в масках, – благодарю за вашу помощь! Еще минута, и меня не было бы на свете! Красавица действует быстро!
Между тем, донна Мария, с чертами, обезображенными бешенством, со сжатыми губами, оставалась неподвижна, пораженная внезапным появлением незнакомцев, которые в несколько секунд лишили ее возможности отомстить; тогда как на этот раз она считала свое мщение верным.
– Не печпльтесь! – сказал ей дон Тадео насмешливым тоном. – Партия отложена только на время, и ваше плодовитое воображение, без сомнения, скоро доставит вам средство отыграться!
– Надеюсь! – сказала она с сардонической улыбкой.
– Схватите эту женщину, – вскричал вождь незнакомцев, – завяжите ей рот и привяжите ее покрепче к этому дивану.
– Меня! Меня! – вскричала донна Мария в пароксизме гнева. – Знаете ли вы, кто я?
– Как нельзя лучше! – отвечал сухо незнакомец. – Для честных людей вы женщина без имени. Развратники назвали вас Красавицей и генерал Бустаменте ваш любовник. Вы видите, что мы знаем вас хорошо!
– Берегитесь, господа! Меня нельзя оскорблять безнаказанно.
– Мы вас не оскорбляем, – возразил бесстрастный незнакомец, – мы только хотим на время поставить вас в невозможность вредить; а через несколько дней, – прибавил он, – мы будем вас судить.
– Судить меня!.. Меня!.. Но кто же вы, скрывающие свои лица? Кто вы, осмеливающиеся говорить со мною таким образом?
– Кто мы? Узнайте!.. Мы Мрачные Сердца!
При этих словах судорожный трепет пробежал по телу донны Марии; она отскочила к стене в глубоком ужасе и вскричала задыхающимся голосом:
– О! Боже мой!.. Боже мой!.. Я погибла!
И упала в обморок.
По знаку вождя, один из незнакомцев крепко связал руки донны Марии, заткнул ей рот и привязал ее к дивану. Потом, взяв с собой дона Тадео, незваные гости вышли, как пришли, не заботясь о двух злодеях, лежащих на полу.
Уходя, вождь пригвоздил к столу своим кинжалом пергаментный лист, на котором были написаны слова:
«Изменник Панчо Бустаменте призывается к суду через девяносто три дня!
Мрачные Сердца!»
ГЛАВА IX
На улице
Выйдя из дома, Мрачные Сердца разошлись по разным направлениям. Как только они исчезли за углами самых близких улиц, вождь подошел к дону Тадео. Тот, едва оправившийся от стольких волнений, испытанных им в последнее время одно за одним, ослабев от потери крови и от чрезмерных усилий, к каким принудила его последняя борьба, бледный и полубесчувственный, стоял, прислонившись к стене дома, из которого только что вышел и в котором был так близок к смерти.
Незнакомец несколько минут смотрел на него с глубоким вниманием, потом положил руку на его плечо. При этом внезапном прикосновении, дон Тадео вздрогнул как будто почувствовал удар электрического тока.
– Как? – сказал незнакомец тоном упрека. – Едва вступили вы в борьбу и уже отчаиваетесь, дон Тадео?
Раненый печально покачал головой.
– Вы ли это? – продолжал незнакомец. – Я помню, в самые ужасные моменты междоусобной брани, в самых критических обстоятельствах вы оставались тверды, а теперь бледны и унылы, не верите настоящему, не надеетесь на будущее, не имеете ни силы, ни мужества перед пустыми угрозами женщины!
– Эта женщина, – отвечал дон Тадео глухо, – всегда была моим злым гением... Это демон!
– Так что ж! – энергически вскричал незнакомец. – Если бы даже эта женщина и успела снова опутать вас теми гнусными сетями, которые она привыкла расставлять, человек возвеличивается в борьбе! Забудьте эту бессильную ненависть, которая не может вас настигнуть; помните, кто вы, и возвысьтесь до высоты возложенного на вас поручения!
– Что хотите вы сказать?
– Разве вы меня не понимаете? Неужели вы думаете, что господь, чудом избавивший вас от смерти в эту ночь, не готовит для вас великую миссию?.. Брат! – прибавил он повелительно. – Жизнь, возвращенная вам, вам уже не принадлежит... Она принадлежит отечеству!
Наступила минута молчания. Дон Тадео, казалось, был в глубоком отчаянии. Наконец он взглянул на незнакомца и сказал ему с горькой безнадежностью:
– Что делать? Бог мне свидетель, что более всего на свете я желаю видеть счастливой мою родину. Но в двадцать лет нашей борьбы, мы ничего не могли сделать. Вы знаете по опыту, что из невольников нельзя вдруг сделать граждан. Много еще поколений сменят друг друга в этой несчастной стране, прежде чем ее обитатели будут способны составить из себя народ!
– По какому праву испытываете вы Промысел Господний? – возразил незнакомец повелительным голосом. – Разве вы знаете, что оно определено для нас? Кто может сказать, что мимолетное торжество наших врагов не затем даровано им Богом, чтобы сделать более ужасным их падение?
Дон Тадео, приведенный в себя мужественными звуками этого голоса, гордо выпрямился и внимательно взглянул на говорившего.
– Кто вы? – сказал он. – Ваши слова задели самые чувствительные струны моего сердца! Но кто дал вам право говорить со мной таким образом? Отвечайте, кто вы?
– Какое вам дело до того, кто я, – отвечал бесстрастно незнакомец, – если мне удастся убедить вас, что не все еще погибло?
– Но все-таки я желаю знать, кто вы? – настаивал раненый.
– Я тот, кто спас вам жизнь несколько минут тому назад. Этого должно быть для вас достаточно.
– Нет, – с твердостью сказал дон Тадео, – потому что вы скрываете ваши черты под маской, а я имею право видеть их!
– Может быть! – отвечал незнакомец, медленно снимая бархатную маску и показывая дону Тадео, при бледных лучах луны, лицо с мужественными и резкими одушевленными чертами.
– О! Сердце мое не обмануло меня! – вскричал раненый. – Дон Грегорио Перальта!
– Да, это я, дон Тадео! – отвечал молодой человек (ему было не более тридцати лет), – я не могу понять уныния того, кого мстители избрали своим вождем!
– Как? Вы знаете это? Однако ж, несмотря на нашу дружбу, я всегда скрывал от вас...
– Вы были осуждены на смерть, – перебил дон Грегорио, – товарищи меня выбрали на ваше место королем мрака; в мои руки вложили они власть, которою, так же как прежде вы, я могу располагать по своей воле. Смерть освобождает от клятвы молчания, наложенной на братьев. Ваше имя сделалось известно всем; я не знал, что вы были тем вождем, который довел наше общество до такого могущества, так же как вы, самый драгоценный друг мой, не знали, что я один из ваших воинов. Но слава Богу, вы спасены, дон Тадео! Займите опять ваше место. В настоящих обстоятельствах, вы один можете достойно занимать это место, отданное вам нашим доверием. Сделайтесь опять королем мрака! Но, – прибавил он суровым голосом, – помните, что мы мстители, что мы должны быть безжалостны и к себе и к другим, что одно чувство должно остаться живым в нашей душе: любовь к отечеству!
Наступило молчание. Оба, казалось, глубоко размышляли. Наконец дон Тадео гордо поднял голову.
– Благодарю вас, дон Грегорио! – сказал он твердым голосом, пожимая ему руку. – Благодарю за ваши жесткие слова: они заставили меня опомниться! Я буду достоин вас. Дон Тадео де Леон уже не существует... его расстреляли нынешней ночью на Большой Площади. Остался только король мрака, неумолимый вождь Мрачных Сердец. Горе тем, кого Господь поставит на моем пути! Я раздавлю их безжалостно! Мы победим, дон Грегорио... Начиная с нынешнего дня, я уже не человек, я разящий меч, ангел-истребитель!
Говоря эти слова, дон Тадео выпрямился. Прекрасные и благородные черты его лица оживились; сверкающие глаза бросали молнии.
– О! – вскричал с радостью дон Грегорио. – Наконец я нашел вас, друг мой! О! Благодарю, благодарю Тебя, Боже мой!
– Да, брат! – продолжал дон Тадео. – С этой минуты начинается настоящая борьба между нами и нашими врагами, борьба безжалостная, беспощадная, которая кончится только полным истреблением наших врагов! Горе им! Горе!..
– Не будем терять ни минуты; пойдем! – сказал дон Грегорио.
– Куда идти? – сказал дон Тадео с горькой усмешкой. – Разве я не умер для всех? Мой дом уже не принадлежит мне.
– Это правда! – прошептал дон Грегорио. – Но все равно, завтра известие о вашем чудесном воскресении поразит наших врагов как громовой удар! Пробуждение их будет ужасно! Они узнают, что непобедимый атлет, которого они считают погибшим, снова готов продолжать борьбу.
– И на этот раз, – вскричал дон Тадео, – клянусь Богом, эта борьба кончится только с падением наших врагов!
– Однако ж, мы не можем долее оставаться здесь, – сказал дон Грегорио, – пойдемте ко мне; на некоторое время вы будете у меня в безопасности... Впрочем, – прибавил он с улыбкой, – может быть, вы предпочитаете попросить убежища у донны Розарио?
Дон Тадео, взявший было за руку дона Грегорио, вдруг остановился при этом вопросе, ужасного значения которого друг его не подозревал. Судорожный трепет пробежал по всем его членам, холодный пот выступил на его лице.
– О! – вскричал он с отчаянием. – Боже мой! Я забыл!..
Дон Грегорио испугался отчаяния, изобразившегося на лице его друга.
– Что с вами? Ради Бога, отвечайте... – спросил он.
– Что со мной? – проговорил дон Тадео отрывистым голосом. – Эта женщина, эта змея, которую мы не раздавили...
– Ну, что ж?
– О! Я теперь помню – она сказала мне ужасную вещь!.. Боже мой! Боже мой!..
– Объяснитесь, друг мой; вы меня пугаете!
– По ее приказанию, донна Розарио нынешней ночью похищена!.. Почему знать, может быть, взбешенная тем, что я избегнул ее убийц, эта женщина велела убить несчастную девушку...
– О! Это ужасно! – вскричал дон Грегорио. – Что же теперь нам делать?
– О! – продолжал раненый. – Как мучительно не быть в состоянии действовать, не знать, как расстроить ужасные планы этой ядовитой змеи!
– Побежим к донне Розарио! – закричал дон Грегорио.
– Увы! Вы видите, что я ранен и едва могу держаться на ногах!
– Если вы не будете в состоянии идти, я понесу вас! – решительно сказал его друг.
– Благодарю, брат! Да поможет нам Бог!
И опираясь на руку друга, дон Тадео поспешно отправился с ним к дому той, которую они хотели спасти.
Несмотря на свою волю и мужество, дон Тадео чувствовал, что силы его оставляют; он с чрезвычайным трудом держался на ногах. В эту минуту, в некотором расстоянии от них вдруг послышался лошадиный топот. Заблистали факелы и вдали показались всадники.
– О! О! – сказал дон Грегорио, остановившись и стараясь узнать, что это были за люди. – Кто это, вопреки распоряжениям полиции, смеет разъезжать по улицам в такое время?
– Остановимся! – прошептал дон Тадео. – Я вижу блеск мундиров... Это шпионы Бустаменте.
– Великий Боже! – вскричал дон Грегорио. – Это сам Бустаменте! Два сообщника будут объясняться между собой!
– Да, – сказал раненый задыхающимся голосом, – он едет к Красавице.
Всадники находились уже недалеко. Друзья стремительно бросились в боковую улицу. Бустаменте со своей свитой проехал мимо, не заметив их.
– Уйдем как можно скорее, – сказал дон Грегорио. Товарищ его, понимавший как необходимо было им скрыться, сделал крайнее усилие. Они шли минут десять, как вдруг вдали снова послышался лошадиный топот.
– Что это значит? – прошептал раненый. – Верно, все сантьягские жители вздумали нынешнюю ночь рыскать по улицам.
– Гм! – сказал дон Грегорио. – На этот раз я хочу хорошенько разузнать, в чем дело.
Вдруг раздался женский голос, жалобно просивший о помощи.
– Заставь ее замолчать! – сказал какой-то человек с грубым жестом.
Однако голос несчастной долетел до слуха дона Тадео и его друга. Трепет гнева пробежал по их членам; они молча пожали друг другу руки... Они решились умереть или спасти ту, которая молила о помощи.
– Э! Э! Это что такое? – сказал другой человек, удерживая свою лошадь, которая бросилась в сторону.
Дон Грегорио и друг его, остановившись посреди улицы, казалось, хотели преградить путь всадникам, которых было пятеро. Один из этих последних держал женщину, лежавшую поперек его седла.
– Прочь с дороги! – закричал он друзьям. – Иначе будет плохо!
– Вы не проедете, – отвечали два друга, – если не отдадите нам женщину, похищенную вами!
– Вы думаете? – с насмешкой возразил всадник.
– Попробуйте! – отвечал дон Грегорио, заряжая пистолет.
Дон Тадео, которому дон Грегорио дал оружие, молча сделал то же.
– В последний раз говорю вам, удалитесь! – закричал всадник.
– Нет!
– Хорошо же, мы проедем по вашим трупам... Вперед!.. – с гневом закричал он, обернувшись к тем, которые сопровождали его.
Пять всадников с обнаженными саблями бросились на двух человек, которые, встав посреди улицы, не отступили ни на один шаг, чтобы избегнуть этого нападения.
Незнакомец несколько минут смотрел на него с глубоким вниманием, потом положил руку на его плечо. При этом внезапном прикосновении, дон Тадео вздрогнул как будто почувствовал удар электрического тока.
– Как? – сказал незнакомец тоном упрека. – Едва вступили вы в борьбу и уже отчаиваетесь, дон Тадео?
Раненый печально покачал головой.
– Вы ли это? – продолжал незнакомец. – Я помню, в самые ужасные моменты междоусобной брани, в самых критических обстоятельствах вы оставались тверды, а теперь бледны и унылы, не верите настоящему, не надеетесь на будущее, не имеете ни силы, ни мужества перед пустыми угрозами женщины!
– Эта женщина, – отвечал дон Тадео глухо, – всегда была моим злым гением... Это демон!
– Так что ж! – энергически вскричал незнакомец. – Если бы даже эта женщина и успела снова опутать вас теми гнусными сетями, которые она привыкла расставлять, человек возвеличивается в борьбе! Забудьте эту бессильную ненависть, которая не может вас настигнуть; помните, кто вы, и возвысьтесь до высоты возложенного на вас поручения!
– Что хотите вы сказать?
– Разве вы меня не понимаете? Неужели вы думаете, что господь, чудом избавивший вас от смерти в эту ночь, не готовит для вас великую миссию?.. Брат! – прибавил он повелительно. – Жизнь, возвращенная вам, вам уже не принадлежит... Она принадлежит отечеству!
Наступила минута молчания. Дон Тадео, казалось, был в глубоком отчаянии. Наконец он взглянул на незнакомца и сказал ему с горькой безнадежностью:
– Что делать? Бог мне свидетель, что более всего на свете я желаю видеть счастливой мою родину. Но в двадцать лет нашей борьбы, мы ничего не могли сделать. Вы знаете по опыту, что из невольников нельзя вдруг сделать граждан. Много еще поколений сменят друг друга в этой несчастной стране, прежде чем ее обитатели будут способны составить из себя народ!
– По какому праву испытываете вы Промысел Господний? – возразил незнакомец повелительным голосом. – Разве вы знаете, что оно определено для нас? Кто может сказать, что мимолетное торжество наших врагов не затем даровано им Богом, чтобы сделать более ужасным их падение?
Дон Тадео, приведенный в себя мужественными звуками этого голоса, гордо выпрямился и внимательно взглянул на говорившего.
– Кто вы? – сказал он. – Ваши слова задели самые чувствительные струны моего сердца! Но кто дал вам право говорить со мной таким образом? Отвечайте, кто вы?
– Какое вам дело до того, кто я, – отвечал бесстрастно незнакомец, – если мне удастся убедить вас, что не все еще погибло?
– Но все-таки я желаю знать, кто вы? – настаивал раненый.
– Я тот, кто спас вам жизнь несколько минут тому назад. Этого должно быть для вас достаточно.
– Нет, – с твердостью сказал дон Тадео, – потому что вы скрываете ваши черты под маской, а я имею право видеть их!
– Может быть! – отвечал незнакомец, медленно снимая бархатную маску и показывая дону Тадео, при бледных лучах луны, лицо с мужественными и резкими одушевленными чертами.
– О! Сердце мое не обмануло меня! – вскричал раненый. – Дон Грегорио Перальта!
– Да, это я, дон Тадео! – отвечал молодой человек (ему было не более тридцати лет), – я не могу понять уныния того, кого мстители избрали своим вождем!
– Как? Вы знаете это? Однако ж, несмотря на нашу дружбу, я всегда скрывал от вас...
– Вы были осуждены на смерть, – перебил дон Грегорио, – товарищи меня выбрали на ваше место королем мрака; в мои руки вложили они власть, которою, так же как прежде вы, я могу располагать по своей воле. Смерть освобождает от клятвы молчания, наложенной на братьев. Ваше имя сделалось известно всем; я не знал, что вы были тем вождем, который довел наше общество до такого могущества, так же как вы, самый драгоценный друг мой, не знали, что я один из ваших воинов. Но слава Богу, вы спасены, дон Тадео! Займите опять ваше место. В настоящих обстоятельствах, вы один можете достойно занимать это место, отданное вам нашим доверием. Сделайтесь опять королем мрака! Но, – прибавил он суровым голосом, – помните, что мы мстители, что мы должны быть безжалостны и к себе и к другим, что одно чувство должно остаться живым в нашей душе: любовь к отечеству!
Наступило молчание. Оба, казалось, глубоко размышляли. Наконец дон Тадео гордо поднял голову.
– Благодарю вас, дон Грегорио! – сказал он твердым голосом, пожимая ему руку. – Благодарю за ваши жесткие слова: они заставили меня опомниться! Я буду достоин вас. Дон Тадео де Леон уже не существует... его расстреляли нынешней ночью на Большой Площади. Остался только король мрака, неумолимый вождь Мрачных Сердец. Горе тем, кого Господь поставит на моем пути! Я раздавлю их безжалостно! Мы победим, дон Грегорио... Начиная с нынешнего дня, я уже не человек, я разящий меч, ангел-истребитель!
Говоря эти слова, дон Тадео выпрямился. Прекрасные и благородные черты его лица оживились; сверкающие глаза бросали молнии.
– О! – вскричал с радостью дон Грегорио. – Наконец я нашел вас, друг мой! О! Благодарю, благодарю Тебя, Боже мой!
– Да, брат! – продолжал дон Тадео. – С этой минуты начинается настоящая борьба между нами и нашими врагами, борьба безжалостная, беспощадная, которая кончится только полным истреблением наших врагов! Горе им! Горе!..
– Не будем терять ни минуты; пойдем! – сказал дон Грегорио.
– Куда идти? – сказал дон Тадео с горькой усмешкой. – Разве я не умер для всех? Мой дом уже не принадлежит мне.
– Это правда! – прошептал дон Грегорио. – Но все равно, завтра известие о вашем чудесном воскресении поразит наших врагов как громовой удар! Пробуждение их будет ужасно! Они узнают, что непобедимый атлет, которого они считают погибшим, снова готов продолжать борьбу.
– И на этот раз, – вскричал дон Тадео, – клянусь Богом, эта борьба кончится только с падением наших врагов!
– Однако ж, мы не можем долее оставаться здесь, – сказал дон Грегорио, – пойдемте ко мне; на некоторое время вы будете у меня в безопасности... Впрочем, – прибавил он с улыбкой, – может быть, вы предпочитаете попросить убежища у донны Розарио?
Дон Тадео, взявший было за руку дона Грегорио, вдруг остановился при этом вопросе, ужасного значения которого друг его не подозревал. Судорожный трепет пробежал по всем его членам, холодный пот выступил на его лице.
– О! – вскричал он с отчаянием. – Боже мой! Я забыл!..
Дон Грегорио испугался отчаяния, изобразившегося на лице его друга.
– Что с вами? Ради Бога, отвечайте... – спросил он.
– Что со мной? – проговорил дон Тадео отрывистым голосом. – Эта женщина, эта змея, которую мы не раздавили...
– Ну, что ж?
– О! Я теперь помню – она сказала мне ужасную вещь!.. Боже мой! Боже мой!..
– Объяснитесь, друг мой; вы меня пугаете!
– По ее приказанию, донна Розарио нынешней ночью похищена!.. Почему знать, может быть, взбешенная тем, что я избегнул ее убийц, эта женщина велела убить несчастную девушку...
– О! Это ужасно! – вскричал дон Грегорио. – Что же теперь нам делать?
– О! – продолжал раненый. – Как мучительно не быть в состоянии действовать, не знать, как расстроить ужасные планы этой ядовитой змеи!
– Побежим к донне Розарио! – закричал дон Грегорио.
– Увы! Вы видите, что я ранен и едва могу держаться на ногах!
– Если вы не будете в состоянии идти, я понесу вас! – решительно сказал его друг.
– Благодарю, брат! Да поможет нам Бог!
И опираясь на руку друга, дон Тадео поспешно отправился с ним к дому той, которую они хотели спасти.
Несмотря на свою волю и мужество, дон Тадео чувствовал, что силы его оставляют; он с чрезвычайным трудом держался на ногах. В эту минуту, в некотором расстоянии от них вдруг послышался лошадиный топот. Заблистали факелы и вдали показались всадники.
– О! О! – сказал дон Грегорио, остановившись и стараясь узнать, что это были за люди. – Кто это, вопреки распоряжениям полиции, смеет разъезжать по улицам в такое время?
– Остановимся! – прошептал дон Тадео. – Я вижу блеск мундиров... Это шпионы Бустаменте.
– Великий Боже! – вскричал дон Грегорио. – Это сам Бустаменте! Два сообщника будут объясняться между собой!
– Да, – сказал раненый задыхающимся голосом, – он едет к Красавице.
Всадники находились уже недалеко. Друзья стремительно бросились в боковую улицу. Бустаменте со своей свитой проехал мимо, не заметив их.
– Уйдем как можно скорее, – сказал дон Грегорио. Товарищ его, понимавший как необходимо было им скрыться, сделал крайнее усилие. Они шли минут десять, как вдруг вдали снова послышался лошадиный топот.
– Что это значит? – прошептал раненый. – Верно, все сантьягские жители вздумали нынешнюю ночь рыскать по улицам.
– Гм! – сказал дон Грегорио. – На этот раз я хочу хорошенько разузнать, в чем дело.
Вдруг раздался женский голос, жалобно просивший о помощи.
– Заставь ее замолчать! – сказал какой-то человек с грубым жестом.
Однако голос несчастной долетел до слуха дона Тадео и его друга. Трепет гнева пробежал по их членам; они молча пожали друг другу руки... Они решились умереть или спасти ту, которая молила о помощи.
– Э! Э! Это что такое? – сказал другой человек, удерживая свою лошадь, которая бросилась в сторону.
Дон Грегорио и друг его, остановившись посреди улицы, казалось, хотели преградить путь всадникам, которых было пятеро. Один из этих последних держал женщину, лежавшую поперек его седла.
– Прочь с дороги! – закричал он друзьям. – Иначе будет плохо!
– Вы не проедете, – отвечали два друга, – если не отдадите нам женщину, похищенную вами!
– Вы думаете? – с насмешкой возразил всадник.
– Попробуйте! – отвечал дон Грегорио, заряжая пистолет.
Дон Тадео, которому дон Грегорио дал оружие, молча сделал то же.
– В последний раз говорю вам, удалитесь! – закричал всадник.
– Нет!
– Хорошо же, мы проедем по вашим трупам... Вперед!.. – с гневом закричал он, обернувшись к тем, которые сопровождали его.
Пять всадников с обнаженными саблями бросились на двух человек, которые, встав посреди улицы, не отступили ни на один шаг, чтобы избегнуть этого нападения.
ГЛАВА X
Битва
Для объяснения последующих происшествий, мы принуждены на время оставить дона Тадео и его друга в их критическом положении и вернуться к двум главным действующим лицам этой истории, о которых мы уже очень давно не говорили ни слова.
В одной из предыдущих глав мы сказали, что молочные братья выехали из Вальпараисо в столицу Чили, везя с собою все свое богатство и в особенности – огромный запас надежд и мечтаний, которые слишком часто одно и то же. После довольно продолжительной езды, молодые люди остановились ночевать на жалком rancho, слепленном из глины с примесью сухих ветвей и находившемся на самом краю дороги. Обитатель этого печального жилища, бедняк, всю свою жизнь пасший тощий скот, принял путешественников с чистосердечным и дружелюбным гостеприимством. Радуясь, что может предложить им что-нибудь, он разделил с ними говядину, засушенную на солнце, поджаренную муку и прескверный chicha.
Французы, умиравшие с голода, с аппетитом съели эти доселе незнакомые им блюда, хотя и нашли их не очень вкусными. Удостоверившись, что лошади их имеют достаточный запас alfalfa, они завернулись в плащи и улеглись на куче сухих листьев.
На рассвете наши два искателя приключений оседлали лошадей, простились со своим хозяином, которому дали несколько реалов за его гостеприимство, и отправились в путь в сопровождении верного Цезаря. Молодые люди с любопытством рассматривали окрестности и наивно замечали, что не находят большой разницы между Новым и Старым Светом. Жизнь, которую они начинали, столь не похожая на ту, которую они вели до сих пор, была для них полна неимоверного очарования. Они были счастливы как школьники на каникулах. Все принимало в глазах их веселый оборот; словом, они чувствовали, что живут.
От Вальпараисо до Чили, как называют этот город туземцы, около тридцати пяти миль. Дорога, очень хорошая, широкая и в прекрасном состоянии, довольно однообразна и совершенно лишена интереса для туриста. Растительность редкая и тощая; тонкая, почти не осязаемая, пыль поднимается при малейшем дуновении воздуха. Редкие деревья не высоки, высушены солнцем и ветром; своей печальной наружностью они как будто протестуют против опытов культивации этой земли, сделавшейся бесплодной от сильного морского ветра и холодных ветров с Кордильерских гор. Иногда, на огромной высоте видны, как черные точки, огромные чилийские кондоры, андские орлы или дикие коршуны, отыскивающие добычу. Порой, какой-нибудь huaso, возвращающийся в свою ферму, гордо пролетит мимо вас как вихрь на своей полудикой лошади и прокричит мимоездом вечное:
– Santas tardes, Caballero!
Кроме того, что мы описали, путник ничего не встретит на этой дороге, печальной, пустой, пыльной. Нет, как у нас, гостиниц – они были бы аномалией в стране, где чужестранец повсюду входит как к себе. Везде пустыня; надо переносить голод, жажду и усталость.
Но молодые люди ничего не замечали. Энтузиазм заменял то, чего им недоставало; дорога казалась им очаровательной, путешествие восхитительным. Они были в Америке. Наконец ступили они на землю Нового Света, землю, о которой рассказывают столько чудес, о которой говорят столь многие и которая между тем знакома единицам. Расставшись с морем только несколько дней, под впечатлением нескончаемого переезда, скука которого как свинец тяготила их души, они смотрели на Чили сквозь розовые очки своих надежд.
Итак, молодые люди уже находились не более как в миле от Сантьяго, в одиннадцать часов вечера, именно в ту самую минуту, когда десять жертв падали на Большой Площади под пулями солдат генерала Бустаменте.
– Остановимся здесь, – бодро сказал Валентин, – лошади наши немножко переведут дух.
– Зачем останавливаться? – возразил Луи. – Уже поздно и мы, пожалуй, не найдем ни одной гостиницы отпертой.
– Любезный друг, – заметил Валентин смеясь, – ты все еще чертовски парижанин! Ты забываешь, что мы в Америке. В этом городе, высокие колокольни которого обрисовываются на горизонте, все уже давно спят, все двери заперты.
– Что же нам делать?
– Остановимся на обочине, черт побери! Ночь великолепная, небо усыпано бесчисленным множеством звезд, воздух тепл и ароматен... чего еще нам желать?
– Нечего, это правда! – отвечал Луи смеясь.
– Стало быть, как ты видишь, мы имеем еще время поговорить.
– Поговорить! Но, брат, мы только и занимались этим с самого утра!
– Я не согласен с тобой. Мы много говорили о разных разностях, о стране, в которой мы находимся, о нравах ее жителей, мало ли еще о чем? Но мы все-таки не разговаривали так, как следует по-моему.
– Видишь ли, брат, мне пришла в голову одна мысль. Мы не знаем, какие приключения ожидают нас в этом городе; прежде чем мы въедем в него, я желал бы иметь с тобой последний разговор.
Молодые люди разнуздали лошадей, чтобы они могли поесть травы. Они растянулись на земле и закурили сигары.
– Мы в Америке, – продолжал Валентин, – в стране золота, на этой земле, где с умом и мужеством человек нашего возраста может в несколько лет приобрести огромное состояние...
– Ты знаешь, друг мой... – заметил Луи.
– Как нельзя лучше! – перебил Валентин. – Ты влюблен, ты ищешь ту, которую любишь; это решено; но это нисколько не может помешать нашим планам... напротив!
– Как это?
– Очень просто: ты понимаешь, не правда ли, что донна Розарио... кажется, так зовут эту девушку?
– Да.
– Очень хорошо! Ты понимаешь, говорю я, что она богата?
– Это не подлежит никакому сомнению.
– Да. Но пойми хорошенько: она не так богата, как бывают богаты у нас, то есть имеют какие-нибудь пятьдесят тысяч ежегодного дохода... безделицу!.. Нет, она богата так, как богаты здесь... то есть имеет десять или двадцать миллионов!
– Очень может быть! – сказал молодой человек с нетерпением.
– Прекрасно! Пойми же теперь, что когда мы ее найдем, а мы найдем ее скоро, – это неоспоримо, – ты не будешь иметь права просить ее руки, пока не приобретешь состояния, равняющегося ее богатству?
– Ах, да! Я об этом я не подумал! – вскричал молодой человек.
– Знаю. Ты влюблен, и как все люди, страдающие этой болезнью, думаешь только о той, которую любишь, но, к счастью, я вижу ясно за нас обоих. Вот почему каждый раз, когда ты говорил мне о любви, я говорил тебе о богатстве.
– Справедливо. Но каким образом можно быстро разбогатеть?
– А! А! Наконец-то ты дошел до этого! – сказал Валентин смеясь.
– Я не знаю никакого ремесла... – продолжал Луи.
– И я также; но не пугайся... успевают только в том, чего не знают.
– Как же быть?
– Я подумаю, будь спокоен; только убеди себя хорошенько в одном: мы приехали в такую землю, где понятия совсем непохожи на понятия той страны, которую мы оставили, где нравы и обычаи диаметрально противоположны...
– Ты хочешь сказать...
– Я хочу сказать, – перебил Валентин, – что надо забыть все, чему мы учились, и помнить только одно, что мы хотим быстро приобрести колоссальное богатство!
– Честными средствами?..
– Других я не знаю, – заметил Валентин. – Но помни, брат, что в стране, в которой мы находимся теперь, понятия о чести не таковы как во Франции, что многое, считающееся у нас дурным, здесь принято. Ты меня понимаешь, не правда ли?
– Почти...
– Очень хорошо! Вообрази себе, что мы в неприятельской стране и действуй, соображаясь с этим.
– Но...
– Ты хочешь жениться на той, которую любишь?
– Ты спрашиваешь?..
– Предоставь же мне все! Особенно каждый раз как нам представится случай, не будем упускать его!
– Делай как знаешь.
– Вот все, что я хотел тебе сказать.
Молодые люди сели на лошадей и поехали в город шагом, разговаривая между собой.
Пробило полночь на часах Cabildo в ту минуту, когда они въезжали в Сантьяго. Улицы были мрачны и пусты, город безмолвен.
– Все спит, – сказал Луи.
– Я думаю, – отвечал Валентин, – все-таки посмотрим. Если мы не найдем ни одной отпертой двери, мы расположимся на бивуак, как я уже тебе предлагал.
В эту минуту два пистолетных выстрела раздались неподалеку от них, смешавшись с галопом лошадей.
– Это что такое? – сказал Луи. – Кажется, здесь убивают кого-то!
– Вперед! – вскричал Валентин.
Они пришпорили лошадей и во весь опор пустились по тому направлению, откуда послышались выстрелы. Они въехали в узкую улицу, посреди которой двое пеших людей неустрашимо сражались с пятью всадниками.
– Нападем на конных, Валентин, будем защищать слабейших. Держитесь, господа! – закричал Луи. – К вам подоспела помощь.
Эта помощь была как нельзя более кстати для дона Грегорио и его друга. Через минуту они пали бы под ударами врагов. Вовремя подоспевшие французы дали другой оборот сражению. В одно мгновение два всадника упали мертвые от выстрелов молодых людей, третий, опрокинутый доном Грегорио, был загрызен Цезарем. Двое остальных ускакали во всю прыть, бросив свою пленницу.
Она была без чувств. Дон Тадео, прислонившись к стене дома, также готов был лишиться чувств. Валентин с удивительным присутствием духа, приобретенным в звании спага, захватил лошадей убитых разбойников.
– Садитесь на седла, господа! – сказал он, обращаясь к двум чилийцам.
Луи сошел уже на землю и ухаживал за молодой женщиной.
– Не оставляйте нас, – сказал дон Грегорио, – мы окружены врагами!
– Не беспокойтесь, – отвечал Валентин, – мы в полном вашем распоряжении!
– Благодарю! Помогите, пожалуйста, посадить на лошадь моего друга: он ранен.
Сев на седло, дон Тадео объявил, что силы его вернулись настолько, что он может сидеть на лошади без помощи. Дон Грегорио положил к нему на седло молодую женщину, все еще находившуюся без чувств.
– Теперь, господа, – сказал он, – мне остается только дружески поблагодарить вас, если ваши дела не позволят вам долее оставаться с нами.
– Повторяю вам, – сказал Валентин, – мы в полном вашем распоряжении.
– Нам некуда торопиться, мы вас не оставим прежде, чем вы будете в безопасности, – прибавил с благородством граф.
Дон Грегорио поклонился, говоря:
– Следуйте же за нами и не жалейте лошадей. Дело идет о жизни и смерти.
Четверо всадников пустили лошадей бешеным галопом.
– Э! Э! – сказал Валентин. – Вот приключение, начинающееся недурно. Мы не теряем времени в Сантьяго...
Нигде не заблестел огонь, ни одно окно не растворилось во время стычки. Улицы оставались угрюмы и мрачны; город, казалось, был пуст.
Три часа пробило в соборе в ту минуту, когда всадники проезжали по Большой Площади. Дон Тадео не мог сдержать возгласа при виде места, на котором несколько часов назад чудесным образом избавился от смерти.
В одной из предыдущих глав мы сказали, что молочные братья выехали из Вальпараисо в столицу Чили, везя с собою все свое богатство и в особенности – огромный запас надежд и мечтаний, которые слишком часто одно и то же. После довольно продолжительной езды, молодые люди остановились ночевать на жалком rancho, слепленном из глины с примесью сухих ветвей и находившемся на самом краю дороги. Обитатель этого печального жилища, бедняк, всю свою жизнь пасший тощий скот, принял путешественников с чистосердечным и дружелюбным гостеприимством. Радуясь, что может предложить им что-нибудь, он разделил с ними говядину, засушенную на солнце, поджаренную муку и прескверный chicha.
Французы, умиравшие с голода, с аппетитом съели эти доселе незнакомые им блюда, хотя и нашли их не очень вкусными. Удостоверившись, что лошади их имеют достаточный запас alfalfa, они завернулись в плащи и улеглись на куче сухих листьев.
На рассвете наши два искателя приключений оседлали лошадей, простились со своим хозяином, которому дали несколько реалов за его гостеприимство, и отправились в путь в сопровождении верного Цезаря. Молодые люди с любопытством рассматривали окрестности и наивно замечали, что не находят большой разницы между Новым и Старым Светом. Жизнь, которую они начинали, столь не похожая на ту, которую они вели до сих пор, была для них полна неимоверного очарования. Они были счастливы как школьники на каникулах. Все принимало в глазах их веселый оборот; словом, они чувствовали, что живут.
От Вальпараисо до Чили, как называют этот город туземцы, около тридцати пяти миль. Дорога, очень хорошая, широкая и в прекрасном состоянии, довольно однообразна и совершенно лишена интереса для туриста. Растительность редкая и тощая; тонкая, почти не осязаемая, пыль поднимается при малейшем дуновении воздуха. Редкие деревья не высоки, высушены солнцем и ветром; своей печальной наружностью они как будто протестуют против опытов культивации этой земли, сделавшейся бесплодной от сильного морского ветра и холодных ветров с Кордильерских гор. Иногда, на огромной высоте видны, как черные точки, огромные чилийские кондоры, андские орлы или дикие коршуны, отыскивающие добычу. Порой, какой-нибудь huaso, возвращающийся в свою ферму, гордо пролетит мимо вас как вихрь на своей полудикой лошади и прокричит мимоездом вечное:
– Santas tardes, Caballero!
Кроме того, что мы описали, путник ничего не встретит на этой дороге, печальной, пустой, пыльной. Нет, как у нас, гостиниц – они были бы аномалией в стране, где чужестранец повсюду входит как к себе. Везде пустыня; надо переносить голод, жажду и усталость.
Но молодые люди ничего не замечали. Энтузиазм заменял то, чего им недоставало; дорога казалась им очаровательной, путешествие восхитительным. Они были в Америке. Наконец ступили они на землю Нового Света, землю, о которой рассказывают столько чудес, о которой говорят столь многие и которая между тем знакома единицам. Расставшись с морем только несколько дней, под впечатлением нескончаемого переезда, скука которого как свинец тяготила их души, они смотрели на Чили сквозь розовые очки своих надежд.
Итак, молодые люди уже находились не более как в миле от Сантьяго, в одиннадцать часов вечера, именно в ту самую минуту, когда десять жертв падали на Большой Площади под пулями солдат генерала Бустаменте.
– Остановимся здесь, – бодро сказал Валентин, – лошади наши немножко переведут дух.
– Зачем останавливаться? – возразил Луи. – Уже поздно и мы, пожалуй, не найдем ни одной гостиницы отпертой.
– Любезный друг, – заметил Валентин смеясь, – ты все еще чертовски парижанин! Ты забываешь, что мы в Америке. В этом городе, высокие колокольни которого обрисовываются на горизонте, все уже давно спят, все двери заперты.
– Что же нам делать?
– Остановимся на обочине, черт побери! Ночь великолепная, небо усыпано бесчисленным множеством звезд, воздух тепл и ароматен... чего еще нам желать?
– Нечего, это правда! – отвечал Луи смеясь.
– Стало быть, как ты видишь, мы имеем еще время поговорить.
– Поговорить! Но, брат, мы только и занимались этим с самого утра!
– Я не согласен с тобой. Мы много говорили о разных разностях, о стране, в которой мы находимся, о нравах ее жителей, мало ли еще о чем? Но мы все-таки не разговаривали так, как следует по-моему.
– Видишь ли, брат, мне пришла в голову одна мысль. Мы не знаем, какие приключения ожидают нас в этом городе; прежде чем мы въедем в него, я желал бы иметь с тобой последний разговор.
Молодые люди разнуздали лошадей, чтобы они могли поесть травы. Они растянулись на земле и закурили сигары.
– Мы в Америке, – продолжал Валентин, – в стране золота, на этой земле, где с умом и мужеством человек нашего возраста может в несколько лет приобрести огромное состояние...
– Ты знаешь, друг мой... – заметил Луи.
– Как нельзя лучше! – перебил Валентин. – Ты влюблен, ты ищешь ту, которую любишь; это решено; но это нисколько не может помешать нашим планам... напротив!
– Как это?
– Очень просто: ты понимаешь, не правда ли, что донна Розарио... кажется, так зовут эту девушку?
– Да.
– Очень хорошо! Ты понимаешь, говорю я, что она богата?
– Это не подлежит никакому сомнению.
– Да. Но пойми хорошенько: она не так богата, как бывают богаты у нас, то есть имеют какие-нибудь пятьдесят тысяч ежегодного дохода... безделицу!.. Нет, она богата так, как богаты здесь... то есть имеет десять или двадцать миллионов!
– Очень может быть! – сказал молодой человек с нетерпением.
– Прекрасно! Пойми же теперь, что когда мы ее найдем, а мы найдем ее скоро, – это неоспоримо, – ты не будешь иметь права просить ее руки, пока не приобретешь состояния, равняющегося ее богатству?
– Ах, да! Я об этом я не подумал! – вскричал молодой человек.
– Знаю. Ты влюблен, и как все люди, страдающие этой болезнью, думаешь только о той, которую любишь, но, к счастью, я вижу ясно за нас обоих. Вот почему каждый раз, когда ты говорил мне о любви, я говорил тебе о богатстве.
– Справедливо. Но каким образом можно быстро разбогатеть?
– А! А! Наконец-то ты дошел до этого! – сказал Валентин смеясь.
– Я не знаю никакого ремесла... – продолжал Луи.
– И я также; но не пугайся... успевают только в том, чего не знают.
– Как же быть?
– Я подумаю, будь спокоен; только убеди себя хорошенько в одном: мы приехали в такую землю, где понятия совсем непохожи на понятия той страны, которую мы оставили, где нравы и обычаи диаметрально противоположны...
– Ты хочешь сказать...
– Я хочу сказать, – перебил Валентин, – что надо забыть все, чему мы учились, и помнить только одно, что мы хотим быстро приобрести колоссальное богатство!
– Честными средствами?..
– Других я не знаю, – заметил Валентин. – Но помни, брат, что в стране, в которой мы находимся теперь, понятия о чести не таковы как во Франции, что многое, считающееся у нас дурным, здесь принято. Ты меня понимаешь, не правда ли?
– Почти...
– Очень хорошо! Вообрази себе, что мы в неприятельской стране и действуй, соображаясь с этим.
– Но...
– Ты хочешь жениться на той, которую любишь?
– Ты спрашиваешь?..
– Предоставь же мне все! Особенно каждый раз как нам представится случай, не будем упускать его!
– Делай как знаешь.
– Вот все, что я хотел тебе сказать.
Молодые люди сели на лошадей и поехали в город шагом, разговаривая между собой.
Пробило полночь на часах Cabildo в ту минуту, когда они въезжали в Сантьяго. Улицы были мрачны и пусты, город безмолвен.
– Все спит, – сказал Луи.
– Я думаю, – отвечал Валентин, – все-таки посмотрим. Если мы не найдем ни одной отпертой двери, мы расположимся на бивуак, как я уже тебе предлагал.
В эту минуту два пистолетных выстрела раздались неподалеку от них, смешавшись с галопом лошадей.
– Это что такое? – сказал Луи. – Кажется, здесь убивают кого-то!
– Вперед! – вскричал Валентин.
Они пришпорили лошадей и во весь опор пустились по тому направлению, откуда послышались выстрелы. Они въехали в узкую улицу, посреди которой двое пеших людей неустрашимо сражались с пятью всадниками.
– Нападем на конных, Валентин, будем защищать слабейших. Держитесь, господа! – закричал Луи. – К вам подоспела помощь.
Эта помощь была как нельзя более кстати для дона Грегорио и его друга. Через минуту они пали бы под ударами врагов. Вовремя подоспевшие французы дали другой оборот сражению. В одно мгновение два всадника упали мертвые от выстрелов молодых людей, третий, опрокинутый доном Грегорио, был загрызен Цезарем. Двое остальных ускакали во всю прыть, бросив свою пленницу.
Она была без чувств. Дон Тадео, прислонившись к стене дома, также готов был лишиться чувств. Валентин с удивительным присутствием духа, приобретенным в звании спага, захватил лошадей убитых разбойников.
– Садитесь на седла, господа! – сказал он, обращаясь к двум чилийцам.
Луи сошел уже на землю и ухаживал за молодой женщиной.
– Не оставляйте нас, – сказал дон Грегорио, – мы окружены врагами!
– Не беспокойтесь, – отвечал Валентин, – мы в полном вашем распоряжении!
– Благодарю! Помогите, пожалуйста, посадить на лошадь моего друга: он ранен.
Сев на седло, дон Тадео объявил, что силы его вернулись настолько, что он может сидеть на лошади без помощи. Дон Грегорио положил к нему на седло молодую женщину, все еще находившуюся без чувств.
– Теперь, господа, – сказал он, – мне остается только дружески поблагодарить вас, если ваши дела не позволят вам долее оставаться с нами.
– Повторяю вам, – сказал Валентин, – мы в полном вашем распоряжении.
– Нам некуда торопиться, мы вас не оставим прежде, чем вы будете в безопасности, – прибавил с благородством граф.
Дон Грегорио поклонился, говоря:
– Следуйте же за нами и не жалейте лошадей. Дело идет о жизни и смерти.
Четверо всадников пустили лошадей бешеным галопом.
– Э! Э! – сказал Валентин. – Вот приключение, начинающееся недурно. Мы не теряем времени в Сантьяго...
Нигде не заблестел огонь, ни одно окно не растворилось во время стычки. Улицы оставались угрюмы и мрачны; город, казалось, был пуст.
Три часа пробило в соборе в ту минуту, когда всадники проезжали по Большой Площади. Дон Тадео не мог сдержать возгласа при виде места, на котором несколько часов назад чудесным образом избавился от смерти.
ГЛАВА XI
Дон Панчо Бустаменте
Видя как проехал Бустаменте, дон Тадео предположил, что он отправляется к своей любовнице. Действительно, генерал ехал к Красавице.
Когда он подъехал к двери, один из людей его свиты сошел с лошади и постучался. Никто не отвечал на этот стук; по знаку генерала, солдат постучал снова. Все то же безмолвие. Беспокойство начинало овладевать приехавшими. Это безмолвие было тем необыкновеннее, что о визите генерала было дано знать заранее, следовательно, его должны были ждать.
– О! О! – произнес Бустаменте. – Что здесь происходит? Посмотрим... Диего, – прибавил он, обращаясь к солдату, – постучись еще раз, да так, чтобы тебя услыхали.
Солдат забарабанил изо всех сил, но напрасно. Дон Панчо нахмурил брови. Он предчувствовал несчастье.
– Выбейте ворота! – закричал он. Приказание было мгновенно исполнено. Бустаменте въехал во двор; за ним последовала вся свита. На дворе все спешились.
– Осторожнее! – сказал вполголоса Бустаменте бригадиру, командовавшему отрядом. – Поставьте везде часовых и караульте хорошенько, пока я обыщу дом.
Отдав эти приказания, Бустаменте взял в каждую руку по пистолету из седельных чушек и вошел в дом с несколькими копьеносцами. Везде царствовала мертвая тишина. Бустаменте осмотрел несколько комнат и дошел до одной двери, за которой слышались приглушенные стоны. Один из копьеносцев ударом ноги выбил дверь. Бустаменте вошел.
Когда он подъехал к двери, один из людей его свиты сошел с лошади и постучался. Никто не отвечал на этот стук; по знаку генерала, солдат постучал снова. Все то же безмолвие. Беспокойство начинало овладевать приехавшими. Это безмолвие было тем необыкновеннее, что о визите генерала было дано знать заранее, следовательно, его должны были ждать.
– О! О! – произнес Бустаменте. – Что здесь происходит? Посмотрим... Диего, – прибавил он, обращаясь к солдату, – постучись еще раз, да так, чтобы тебя услыхали.
Солдат забарабанил изо всех сил, но напрасно. Дон Панчо нахмурил брови. Он предчувствовал несчастье.
– Выбейте ворота! – закричал он. Приказание было мгновенно исполнено. Бустаменте въехал во двор; за ним последовала вся свита. На дворе все спешились.
– Осторожнее! – сказал вполголоса Бустаменте бригадиру, командовавшему отрядом. – Поставьте везде часовых и караульте хорошенько, пока я обыщу дом.
Отдав эти приказания, Бустаменте взял в каждую руку по пистолету из седельных чушек и вошел в дом с несколькими копьеносцами. Везде царствовала мертвая тишина. Бустаменте осмотрел несколько комнат и дошел до одной двери, за которой слышались приглушенные стоны. Один из копьеносцев ударом ноги выбил дверь. Бустаменте вошел.