Эмар Густав. Вождь окасов

   Странное зрелище представилось ему: донна Мария, крепко связанная и с заткнутым ртом, была привязана к дивану, запачканному кровью. Мебель была опрокинута и разбросана; два трупа, распростертые в луже крови, ясно показывали, что эта комната была сценой жестокой борьбы.
   Бустаменте велел унести трупы и оставить его одного. Как только копьеносцы удалились, он затворил дверь гостиной и поспешил развязать Красавицу. Она была без чувств.
   Обернувшись, чтобы положить на стол свои пистолеты, которые до сих пор он держал в руке, Бустаменте отступил с удивлением, почти с испугом. Он приметил кинжал, воткнутый в стол. Но это инстинктивное движение страха было мимолетно как молния. Бустаменте стремительно подошел к столу, осторожно вынул кинжал и схватил бумагу, в которую он был воткнут.
   «Изменник Панчо Бустаменте призывается к суду через девяносто три дня.
   «Мрачные Сердца!» – прочел он громким и отрывистым голосом, с бешенством смяв бумагу в руках.
   – Неужели эти демоны вечно будут насмехаться надо мной? – вскричал он. – О! Они знают, что я не щажу и что те, которые попадутся мне в руки...
   – Умирают! – подсказал мрачный голос, заставивший его невольно вздрогнуть.
   Генерал обернулся. Красавица устремила на него свой взор. Он быстро подошел к ней и сказал с чувством:
   – Слава Богу! Вы наконец очнулись; но в состоянии ли вы объяснить мне сцену, которая происходила здесь?
   – О, это было ужасно, дон Панчо! – отвечала донна Мария трепещущим голосом. – Одно воспоминание о ней бросает меня в дрожь.
   – Что же произошло?
   – Выслушайте меня с вниманием, дон Панчо... То, что я скажу вам, касается вас, может быть, еще более, нежели меня.
   – Вы говорите об этом дерзком вызове? – спросил генерал, указывая на бумагу.
   Красавица пробежала ее глазами.
   – Я не знала, что вам была написана эта бумага, – сказала она. – Выслушайте меня внимательно.
   И Красавица рассказала генералу с величайшими подробностями о том, что произошло между нею и доном Тадео; как Мрачные Сердца освободили его из ее рук и какие угрозы они сделали ей, уходя. С изумительным талантом, которым одарены все женщины и которым донна Мария обладала в высокой степени, – талантом представляться невинной во всем, она приписала халатности солдат, расстреливавших дона Тадео, то обстоятельство, что он остался жив. Она сказала, что надеясь надеждой отомстить ей и, вероятно, подозревая, что она имеет отношение к его осуждению, дон Тадео силой ворвался к ней в дом, в котором она оставалась одна, позволив своим слугам уйти в этот вечер на праздник, откуда они не должны были возвращаться раньше трех часов утра.
   Бустаменте ни минуты не сомневался в правдивости рассказа своей любовницы. Положение, в котором он ее нашел, невероятное известие о воскресении его смертельного врага, все это до того спутало его мысли, что он даже не усомнился в словах Красавицы.
   Он ходил большими шагами по комнате, лихорадочно отыскивая способ схватить дона Тадео. Он понимал, в какой степени известие о воскресении этого человека должно было придать силы Мрачным Сердцам и еще более усилить его политические затруднения, поставив во главе его врагов решительного и безжалостного человека, которому терять нечего. Он находился в крайнем замешательстве. Он не знал, на что решиться и какие принять меры, чтобы разрушить планы неприятеля.
   Красавица не теряла его из вида. Она следила за лицом генерала, точно пытаясь угадать его мысли.
   Мы в двух словах познакомим читателя с этим человеком, который будет играть важную роль в нашем повествовании^[1].
   Генерал дон Панчо Бустаменте, прославившийся в Чили такой ужасной жестокостью, что обыкновенно его называли не иначе как El Verdugo – палач – был человек лет тридцати шести, хотя ему казалось около пятидесяти, роста несколько выше среднего, сложения стройного, обнаруживавшего большую силу. Черты лица его были в общем правильны, но выпуклый лоб, серые глубоко посаженные глаза, брови, сросшиеся на переносице, широкий рот и выступающие скулы придавали ему сходство с хищной птицей. Четырехугольный подбородок его был верным признаком упрямого характера, а волосы с проседью, обстриженные по-военному, под гребенку, делали его физиономию грубой и отталкивающей. На нем был великолепный генеральский мундир с золотым шитьем.
   Дон Панчо Бустаменте сам сделал. Он начал службу простым солдатом, но примерным поведением и выдающимися способностями постепенно достиг первых чинов в армии и наконец был назначен военным министром.
   Тогда зависть, дремавшая в нем подняла свою змеиную голову. Вместо того, чтобы презирать клевету, которая прекратилась бы сама собой, Бустаменте оправдал ее, введя систему строгости и неумолимой жестокости. Пожираемый честолюбием, которого ничто не могло насытить, он находил все средства годными для того, чтобы достигнуть цели, к которой тайно стремился, то есть уничтожить Чилийскую республику, потом, соединив Боливию и Араканию, составить одно государство и объявить себя его протектором; но эта цель, кроме затруднений, почти непреодолимых, благодаря всеобщей ненависти, которую Бустаменте возбудил против себя, еще более удалялась от него каждый раз, когда он думал, что уже достигает ее.
   В ту минуту, когда мы выводим его на сцену, он находился в самых критических обстоятельствах своей политической карьеры. Напрасно он расстреливал своих врагов, – заговоры против него беспрерывно возобновлялись. Образовались тайные общества. Одно из них, самое могущественное общество, Мрачных Сердец обвивало его невидимыми сетями, из которых он напрасно старался выпутаться. Он предчувствовал, что если не ускорит развязку замышляемого им кризиса, то погибнет безвозвратно.
   После довольно продолжительного молчания, Бустаменте сел возле Красавицы.
   – Мы отомстим за вас, – сказал он ей мрачным голосом, – будьте терпеливы!
   – О! – отвечала донна Мария с горечью. – Мое мщение уже началось.
   – Каким же образом?
   – Я велела похитить донну Розарио дель-Валле, женщину, которую дон Тадео любил!
   – Вы сделали это? – спросил Бустаменте.
   – Да, через десять минут она будет здесь!
   – О! – сказал он. – Вы намерены оставить ее у себя?
   – Я? – вскричала донна Мария. – Нет! Нет! Генерал, говорят, что Пегуэнчи очень любят белых женщин: я хочу подарить ее им.
   – Да! – прошептал дон Панчо. – Женщины всегда будут выше нас! Они одни умеют мстить! Но, – прибавил он громко, – вы не боитесь, что человек, которому вы дали это поручение, изменит вам?
   Красавица улыбнулась с ужасной иронией и сказала:
   – Нет; этот человек ненавидит дона Тадео более, чем я. Он трудится для собственного своего мщения!
   В эту минуту в комнате перед гостиной раздались шаги.
   – Вот мой союзник, генерал! – продолжала Красавица. – Войдите! – закричала она.
   Вошел человек, бледный, расстроенный; платье его было разорвано и запачкано кровью в разных местах.
   – Ну? – спросила с беспокойством Красавица.
   – Все пропало! – отвечал пришедший задыхающимся голосом.
   – Что? – вскричала донна Мария.
   – Нас было пятеро, – продолжал вошедший, – мы похитили сеньориту. Все шло прекрасно, как вдруг, в нескольких шагах отсюда, на нас напали четыре демона, выскочившие неизвестно откуда.
   – И вы не защищались, подлецы? – запальчиво перебил генерал.
   Разбойник бросил на него холодный взгляд и продолжал бесстрастно:
   – Трое мертвы. Вождь и я ранены.
   – А молодая девушка? – спросила Красавица с гневом.
   – Молодую девушку у нас отняли. Англичанин прислал меня к вам узнать, согласны ли вы еще, чтобы он похитил донну Розарио?
   – Он еще хочет попытаться?
   – Да. И на этот раз, он говорит, что наверняка сможет, если условия останутся те же.
   Улыбка презрения проскользнула на губах куртизанки.
   – Передайте ему, – отвечала она, – что он не только получит сто обещанных унций, если сможет, но получит еще сто вдобавок... Скажите ему, чтобы он не сомневался в моем обещании, – прибавила она, вставая и вынув из комода довольно тяжелый кошелек, который подала разбойнику, – отдайте ему это, здесь половина суммы, но пусть он поспешит.
   Человек поклонился.
   – А вы, Хуанито, – продолжала донна Мария, – как только исполните поручение, которое я вам даю, вернитесь сюда; может быть, вы будете мне нужны. Ступайте!
   Разбойник быстро удалился.
   – Кто такой этот человек? – спросил генерал.
   – Бедняга, которого я спасла несколько лет тому назад от верной смерти. Он мне предан телом и душой.
   – Гм! – сказал Бустаменте. – У него взгляд проходимца.
   Красавица пожала плечами.
   – Вы всех подозреваете, – сказала она.
   – Это лучшее средство не быть обманутым.
   – Или обмануться еще более.
   – Может быть! Но, вы видите, что похищение, так хорошо продуманное, успех которого был так близок, не удалось.
   – Я вам повторю то же, что вы сами сказали мне.
   – Что такое?
   – Терпение!.. Теперь, скажите же мне, что вы намерены делать?
   Бустаменте встал.
   – Между тем, как вы ведете с вашими врагами войну засад и измен, – сказал он сухим и отрывистым голосом, – я буду сражаться с ними при дневном свете, открыто и безжалостно. Кровь их зальет землю республики. Мрачные Сердца требуют меня на суд через девяносто три дня. Я поднимаю перчатку, которую они мне бросили!
   – Хорошо, – отвечала Красавица. – Теперь сговоримся, чтобы и на этот раз не получить неудачи как прежде. Надо покончить с этими негодяями и, в особенности, надо им примерно отомстить!
   – Это будет сделано. На карту поставлена моя жизнь. О! – прибавил он. – Я нашел средство захватить их в мои руки!.. Пусть они заснут на время в обманчивой безопасности... пробуждение их будет тем ужаснее!
   Поклонившись Красавице с изящной вежливостью, генерал удалился, но уходя сказал:
   – Оставляю вам несколько солдат для безопасности, до возвращения ваших слуг.
   – Благодарю, – отвечала донна Мария с улыбкой. Оставшись одна, Красавица погрузилась в серьезные размышления.
   Когда рассвело, она все еще сидела на том же самом месте, в том же самом положении; она все еще размышляла. Вдруг черты ее оживились; зловещая улыбка сжала губы. Она встала и, проведя рукой по лбу, вскричала с торжеством:
   – О! И я также успею!..

ГЛАВА XII
Шпион

   Освободив молодую девушку, четверо мужчин поскакали во весь опор. Через десять минут они выехали из города. По широкой дороге, которая вела в Тальку, они помчались еще быстрее.
   – Э! Э! – сказал Валентин своему молочному брату. – Мы въехали в одни ворота только затем, чтобы выехать в другие. Кажется, на этот раз мы не увидим столицу Чили.
   Кроме этих слов, на которые Луи отвечал только легким пожатием плеч, ни одно слово не было сказано во время целого часа, который продолжалась эта бешеная скачка. В бледном свете луны деревья, стоявшие по обеим сторонам дороги, казались легионом зловещих призраков. Скоро белые стены большой фермы обрисовались на горизонте.
   – Сюда! – сказал дон Грегорио, указывая на строение пальцем.
   Ворота были раскрыты и около них стоял человек, неподвижно, как часовой. Беглецы как ураган влетели во двор. Ворота немедленно затворились за ними.
   – Что нового, Пепито? – спросил дон Грегорио, сходя с лошади, у человека, который, казалось, ждал его приезда.
   – Ничего! Ничего очень важного, – отвечал Пепито, низенький, коренастый человечек, с круглым лицом и серыми глазами, исполненными лукавства.
   – Те, кого я ждал, разве еще не приехали?
   – Уже час как они здесь. Они говорят, что им надо сейчас вернуться назад и ожидают вас с нетерпением.
   – Очень хорошо! Скажите им, что я приехал и что сейчас же буду готов к их услугам.
   Управляющий пошел в дом. Дон Тадео, казалось, хорошо знавший это место, также исчез, унеся на руках бесчувственную девушку. Французы остались одни с доном Грегорио, который подошел к ним.
   – Теперь, когда, по нашему мнению, вы находитесь в безопасности, – сказал ему Валентин, – нам остается только проститься с вами.
   – Нет! – вскричал дон Грегорио. – Случай не так часто доставляет нам таких надежных друзей, чтобы мы не старались удержать их. Останьтесь здесь! Наше знакомство не должно ограничиться этим.
   – Если наше содействие может еще быть вам полезно, – с благородством сказал граф, – мы к вашим услугам.
   – Благодарю! – отвечал дон Грегорио взволнованным голосом и с жаром пожимая братьям руки. – Я никогда не забуду, что обязан вам жизнью своей и моего друга. Чем могу я быть вам полезен?
   – Ни в чем или во всем, смотря по обстоятельствам! – отвечал Валентин смеясь.
   – Объяснитесь, – сказал дон Грегорио.
   – Вы понимаете: мы иностранцы.
   Дон Грегорио внимательно посмотрел на молодых людей и спросил:
   – Когда вы приехали?
   – Сию минуту. Вы первые, с кем мы имели дело.
   – Хорошо! – медленно сказал дон Грегорио. – Я вам уже говорил, что готов быть вам полезным.
   – Мы искренно благодарим вас, хотя думаем, что никогда не будем иметь нужды напоминать вам об этом предложении.
   – Я понимаю вашу деликатность; но такая услуга как та, которую вы оказали моему другу и мне, связывает вечно. Не заботьтесь о вашей будущности... она устроена...
   – Извините! Извините! – возразил Валентин. – Мы совсем не понимаем друг друга; вы ошибаетесь на наш счет; мы не из таких людей, которые берут плату за то, что поступили по внушению своего сердца; вы ничего нам не должны.
   – Я не намерен платить вам, господа; я хочу только предложить вам разделить со мной удачи и неудачи, словом, я предлагаю вам быть вашим братом.
   – В этом смысле мы принимаем ваше предложение, – отвечал Луи, – и сумеем выказать себя достойными такой драгоценной милости.
   – Не сомневаюсь в этом; только не обманитесь в смысле моих слов; жизнь, которую я веду, исполнена опасности.
   – Я думаю! – сказал Валентин смеясь. – Сцена, при которой мы присутствовали и которой развязку, может быть, немножко ускорили, заставляет нас предполагать, что ваша жизнь не из самых спокойных.
   – То, что вы видели, еще ничего. Вы не знаете здесь никого?
   – Никого.
   – И не имеете вовсе политических мнений?
   – С точки зрения чилийской, решительно никаких.
   – Браво! – вскричал дон Грегорио с восторгом. – Пожмите мою руку; мы связаны на жизнь и на смерть!
   Трое мужчин обменялись дружеским пожатием рук; дон Грегорио велел управителю отвести гостей в комнату, где все уже было приготовлено для их приема.
   – Спокойной ночи и до завтра! – сказал он, оставляя их.
   – Ну! – сказал Валентин, потирая себе руки. – Начинается! Скучать нам по-моему не придется.
   – Гм! – отвечал Луи с некоторым беспокойством. – Замешаться в политику, Бог знает какую!..
   – Что ж такого? – возразил Валентин. – Чего ты боишься? Вспомни, любезный друг, что в мутной воде и ловят рыбу.
   – В таком случае, – отвечал Луи, смеясь, – если меня не обманывает интуиция, улов будет немалый.
   – Надеюсь, – сказал Валентин, пожелав доброй ночи управляющему, который ушел, низко поклонившись.
   Комната, в которой находились молодые люди, была выбелена и вся мебель ее заключалась в кровати, массивном столе и четырех стульях, обитых кожей. В углу этой комнаты зеленая восковая свеча горела перед эстампом с изображением Мадонны.
   – Кажется, чилийцы не слишком-то любят комфорт, – заметил Луи, осматриваясь кругом.
   – Ба! – отвечал Валентин. – Мы имеем все, что нам нужно. Когда устанешь, спишь хорошо везде. Эта комната все-таки лучше бивуака, который предстоял нам.
   – Ты прав. Давай спать, завтра может быть трудный день.
   Через четверть часа молодые люди крепко спали. В то время, как французы вошли в дом за управляющим, дон Тадео вышел оттуда в другую дверь.
   – Ну? – спросил дон Грегорио.
   – Она отдыхает, – отвечал дон Тадео. – Страх прошел; радость, которую она почувствовала, узнав меня – ведь она считала меня мертвым – была для нее спасительна.
   – Тем лучше! Стало быть, с этой стороны мы можем быть спокойны.
   – Совершенно.
   – Чувствуете ли вы в себе довольно силы присутствовать при важной встрече?
   – Разве это необходимо?
   – Мне хотелось бы, чтобы вы узнали, какие известия принесет мне один из наших лазутчиков.
   – Вы поступаете неосторожно, – заметил дон Тадео, – принимая такого человека в своем доме!
   – О! Не бойтесь ничего! Он давно мне известен. Притом, бедняга не знает, у кого он; его привели сюда с завязанными глазами двое из наших братьев. Впрочем, мы будем в масках.
   – Ну! Если вы желаете, я буду с вами.
   Друзья, закрыв лица черными бархатными масками, вошли в комнату, где находились ожидавшие их. Эта комната служила столовой и была довольно большая; в ней находился грубо сколоченный стол, на нем стояли два подсвечника, в которых горели сальные свечи, проливавшие тусклый свет, не позволявший различать предметы в полумраке.
   Трое человек, в пестрых плащах и в шляпах с широкими полями, надвинутых на глаза, курили, греясь вокруг медной жаровни. При входе вождей Мрачных Сердец, люди эти встали.
   – Зачем не подождали вы, дон Педро, – спросил дон Тадео, тотчас узнавший лазутчика, – завтрашнего собрания в Куинта-Верде? Вы там могли бы сообщить совету собранные вами сведения.
   Человек, которого называли дон Педро, почтительно поклонился. Это был мужчина лет тридцати пяти, высокого роста. Лицо его, узкое и длинное выражало хитрость и лукавство.
   – То, что я имею сказать, не касается непосредственно Мрачных Сердец, – сказал он.
   – Так какое же нам дело до этого? – перебил дон Грегорио.
   – Но это очень интересно для вождей и особенно для Короля Мрака.
   – Объяснитесь, – сказал дон Тадео, делая шаг вперед.
   Дон Педро украдкой бросил на него внимательный взгляд, как будто надеясь сквозь маску рассмотреть его черты.
   – То, что я вам скажу, должно интересовать вас, – отвечал он, – но предоставляю вам самим судить, важно ли мое известие. Генерал дон Панчо Бустаменте будет завтра присутствовать на вашем собрании.
   – Вы знаете это наверно? – воскликнули оба вождя с удивлением, очень похожим на недоверие.
   – Я сам его уговорил.
   – Вы?
   – Я!
   – Разве вы не знаете, – с горячностью вскричал дон Тадео, – каким образом наказываем мы изменников?
   – Я не изменник, потому что, напротив, предаю в ваши руки самого неумолимого вашего врага.
   Дон Тадео бросил на шпиона подозрительный взгляд.
   – Итак, Бустаменте не знает?..
   – Ничего.
   – С какою же целью хочет он попасть к нам?
   – Неужели вы не угадываете? С целью узнать ваши тайны.
   – Но он рискует своей головой.
   – Почему? Всякий адепт должен быть представлен тем человеком, который его знает. Никто не должен видеть его лица. Вот я и представлю его, – прибавил он с улыбкой, имевшей странное выражение.
   – Справедливо. Но если он разоблачит вашу измену?
   – У меня будут большие неприятности; но, я уверен, он не будет подозревать.
   – Почему же? – спросил дон Грегорио.
   – Потому, – отвечал шпион, – что я уже десять лет служу генералу.
   Наступило молчание.
   – На этот раз вы получите не десять, а двадцать унций, – сказал дон Грегорио после довольно продолжительного молчания. – Продолжайте оставаться нам верным.
   И он подал шпиону тяжелый кошелек. Тот схватил его и проворно спрятал в карман.
   – Вам не в чем будет упрекнуть меня, – отвечал он, кланяясь.
   – Ну что ж! – отвечал дон Тадео, с трудом удержавшись от жеста отвращения. – Помните, что мы будем безжалостны!
   – Знаю!
   – Прощайте!
   – До завтра!
   Люди, которые привели шпиона и во время этого разговора оставались неподвижны, подошли к нему по знаку дона Грегорио, снова завязали ему глаза и увели.
   – Изменник это или нет? – сказал дон Грегорио, прислушиваясь к топоту удалявшихся лошадей.
   – Мы обязаны предполагать это, – ответил Король Мрака.
   Друзья вместо того чтобы отдохнуть, долго разговаривали между собой о том, какие им нужно было принять меры предосторожности.
   Между тем, дона Педро отвезли до Сантьяго. У ворот проводники оставили его и исчезли, каждый в противоположную сторону. Как только шпион остался один, он снял платок, закрывавший ему глаза.
   – Гм! – сказал он со зловещей улыбкой, ощупывая правой рукой кошелек, данный ему доном Грегорио. – Очень недурно получить двадцать золотых унций! Посмотрим теперь, будет ли генерал Бустаменте Щедр так же, как его враги, а известия, которые я везу ему, важны; постараемся, чтобы он хорошо заплатил за них!
   Осмотревшись вокруг, чтобы найти дорогу, он рысью направился к дворцу Бустаменте, бормоча:
   – Ба! Времена нынче тяжелые! Если не употреблять некоторой ловкости, право, не было бы средств прилично воспитать свое семейство!
   Это размышление сопровождалось гримасой, выражение которой заставило бы дона Тадео призадуматься, увидь он ее.

ГЛАВА XIII
Любовь

   На другой день на рассвете французы проснулись. День обещал быть великолепным. На небе не было ни облачка. Утренний ветерок освежал воздух и приглашал к прогулке.
   Молодые люди, совершенно оправившись от усталости, наскоро оделись.
   Ферма, которую они еще не успели рассмотреть накануне, поражала своей огромностью; обширные строения были окружены обработанными полями. Работники на полудиких лошадях выгоняли скот на искусственные луга; другие вели лошадей на водопой. На дворе управляющий наблюдал, как женщины и дети доили коров. Словом, это жилище, показавшееся им таким печальным и мрачным ночью, приняло при дневном свете совершенно другой вид, на который приятно было смотреть. Крики работников смешивались с мычанием скота, лаем собак, пением петухов и составляли тот мелодический шум, который слышится только в деревне и радует сердце.
   Мы хотим здесь отдать справедливость Чилийской республике; она одна из всех стран Южной Америки, в которой поняли, что богатство страны состоит не в количестве ее рудников, а в развитии земледелия. Впрочем, эта страна обладает богатыми месторождениями, золотыми, серебряными и драгоценных камней, которые разрабатывает, но ставит их на второй план, сосредотачивая всю свою деятельность на земледелии. Чили – государство еще очень молодое. Промышленность и искусства находятся здесь еще в зародыше; но фермы многочисленны, поля хорошо обработаны, и мы не сомневаемся, что эта страна, благодаря системе труда, скоро сделается житницей других американских государств, которых уже снабжает вином и пшеницей, начиная от мыса Горна вплоть до Калифорнии.
   За фермой простирался ухоженный сад, в котором померанцевые, гранатовые и лимонные деревья росли между лип, яблонь, слив и разных других деревьев Европы.
   Луи был приятно изумлен при виде этого сада с тенистыми аллеями, в котором тысячи птиц с ярким опереньем весело щебетали под густыми боскетами из жасминов и жимолости.
   Пока Валентин вместе с Цезарем смотрел на работников и курил сигару на дворе, Луи, привлеченный сладостным ароматом, наполнявшим воздух, незаметно проскользнул в сад, осматриваясь вокруг себя со странным любопытством.
   Молодой человек ходил задумчиво по аллеям, машинально обрывая лепестки розы, которую сорвал. Луи провел таким образом более часа, как вдруг между деревьями, в нескольких шагах от него послышался легкий шорох. Он поднял голову и успел заметить конец белого газового платья, мелькнувшего между деревьями, но не мог рассмотреть женщину, которая быстро скользила по траве, омоченной росой, как белый призрак. При этом таинственном видении сердце молодого человека забилось сильнее; он остановился задрожав; он был так поражен, что прислонился к дереву, чтобы не упасть.
   «Что происходит со мной, – спрашивал он себя, отирая лоб, на котором выступил холодный пот. – Я помешался! Везде она представляется мне! Боже мой! Я люблю ее так сильно, что против моей воли, воображение рисует мне ее беспрестанно! Эта молодая девушка, вероятно, та самая, которую мы освободили таким чудесным образом нынешней ночью. Бедное дитя!.. К счастью, она меня не видела, я испугал бы ее... Лучше уйти из сада... В таком состоянии, в каком я нахожусь, я испугаю ее!»
   И как всегда случается в подобных обстоятельствах, граф напротив бросился по следам той, которую увидел.
   Молодая девушка, приютившись в боскете, как колибри на своем ложе из мха, с бледным лицом и потупив глаза в землю, печально и задумчиво слушала веселое пение птичек.
   Вдруг легкий шум заставил ее вздрогнуть и поднять голову. Граф стоял перед ней. Молодая девушка вскрикнула и хотела бежать.
   – Дон Луи! – прошептала она.
   Она узнала его. Молодой человек упал перед ней на колени.
   – О! – вскричал он голосом, дрожащим от волнения и с выражением горячей мольбы. – Из жалости останьтесь, сеньорита.
   – Дон Луи! – повторила она, уже оправившись и выказывая самое полное равнодушие.
   Молодые девушки, даже самые невинные, обладают в высочайшей степени дарованием скрывать свои чувства и не обнаруживать испытываемого ими волнения.