Вокруг нас с Лесли, слегка обожженных и контуженных, суетился добрый десяток адагрухцев в белых халатах и синих комбинезонах с белой снежинкой на спине и надписями на космолингве «Спасательная служба», ощупывая, выслушивая, вкалывая что-то и прикрепляя датчики приборов…
– А где полковник? – подскочила я, внезапно поняв, наконец, что нас только двое. – Где Ррмиус, черт вас всех побери?!
Я трясла Лесли за отвороты прожженной в нескольких местах куртки, со слезами выплевывая в безвольно мотавшееся из стороны в сторону посеревшее лицо, украшенное свежими ожогами:
– Где маркиз? Где полковник? Отвечайте, так вас и разэдак, где ваш командир?!..
Боюсь, в запале я несколько перебрала насчет крепких выражений, но так как большинство из них было исконно русскими, думаю, они воспринимались окружающими не более, чем сотрясение воздуха.
Наконец, я разрыдалась не на шутку и, отпустив чернокожего «полицейского», рухнула ему на грудь, захлебываясь слезами. Думаю, что, если бы пожарные позволили мне в этот момент войти в пылающий номер, я одна, только своим внутренним запасом влаги, затушила бы все бушующее там пламя. Вы же знаете, что девичьи слезы – как водица?..
Лесли мог бы и не отвечать: я уже знала ответ…
– Господина маркиза больше нет, Доза, – грустно, но твердо ответил мне, тем не менее, мой спаситель. – Я смог вытащить из пламени только вас… Взрыв произошел прямо под креслом, на котором он лежал… Нам с вами, дорогая, удалось спастись только чудом.
Я рыдала самозабвенно, словно в детстве, стараясь вымыть слезами из души острую льдинку, терзавшую и резавшую ее, но, то ли слезы мои были уже не теми детскими, чудодейственными, то ли льдинка попалась особенно упрямая и зловредная…
Бедный маркиз мур Маав, бедный Ррмиус, бедный кот, благородный и пронырливый, романтичный и склочный, такой симпатичный порой и такой мерзкий через минуту… Бедное сиятельство, бедный, бедный… Клянусь, что память о тебе, пушистый рыцарь, останется в моей душе навечно…
Слезы текли и текли, а Лесли так ласково гладил меня по головке, нежно укачивая, словно младенца, что все невзгоды постепенно уходили куда-то далеко, оставляя лишь безмерную печаль…
Пожар был давно потушен и, пришедшие на смену серебристым фигурки, теперь уже зеленые, быстро восстанавливали разрушенное, на глазах затягивая уродливую пробоину трех с лишним метров в диаметре полупрозрачной пленкой…
Вдруг ладонь Джонса замерла не закончив движения, смрад горелого пластика, пропитавший все вокруг дополнился новым компонентом: сильным ароматом паленой шерсти и еле-еле узнаваемый от ежесекундного перханья голос возмущенно произнес прямо над моим ухом:
– Ах, вот вы чем тут занимаетесь, господа!..
Мы с Лесли, потеряв, видимо, дар речи раз и навсегда, пялились на чудесно воскресшего полковника, превратившись от изумления в настоящие изваяния.
Конечно, невредимым его назвать было трудно: взрыв нанес маркизу достаточный урон… Часть шерсти на левом боку будто корова языком слизнула, глаза воспалены и лихорадочно блестят, уши и нос обожжены, хвост больше смахивает на крысиный, от роскошных усов и бровей, настоящего предмета полковничьей гордости, остались одни воспоминания… Но он был жив! Жив, черт возьми!..
– Вы в самом деле живы, ваша светлость? – с понятной робостью спросила я, сладко всхлипывая. – Или мне только кажется?..
– Можете пощупать, если вам не верится, – сварливо ответствовал кот, прерывая на мгновение поток упреков. – Только к боку не прикасайтесь: похоже я там что-то серьезно повредил… А вы куда тянете свои немытые лапы, Джонс? Кто вам давал право на подобную фамильярность? Позабыли о субординации?..
– Как же вам удалось остаться живым, шеф?..
Кот самодовольно приосанился и сообщил, пытаясь, впрочем безуспешно, пригладить уже практически не существующий ус:
– У нас пуссикэтцев, как и у всех кошек в Галактике, если вы не знаете случаем, по девять жизней…
Но тут же скривился и добавил самокритично:
– Только, похоже, этот взрыв обошелся мне сразу в две, если не в три… Вы не будете против, господа, если мы переберемся сейчас в более приятное место?..
Сильно пострадавший при покушении, но не растерявший природной живости и самообладания кот, то начинал расхаживать взад и вперед, подгоняя сам себя хлыстом почти безволосого хвоста, чудом сохранившего на кончике пучок изрядно обгоревшей шерсти, то принимался остервенело вылизывать беспокоящий его бок, то свирепо точил когти о синтетическую обшивку кресла. Сторонний наблюдатель, знавший его столько же, сколько и мы с Лесли, мог бы авторитетно утверждать, что маркиз мур Маав вне себя от ярости и, попадись ему на глаза причина, ей никак нельзя было бы позавидовать.
– Вы лучше скажите мне, почему этот проклятый ценакиреманский террорист везде и всюду идет на шаг впереди нас? Как, скажите на милость, он узнал, что мы охотимся за ним?
– Позвольте вставить слово! – отважилась я, наконец, прервать монолог разъяренного полковника и когда он милостиво кивнул обгорелой головой, продолжила:
– А разве не вы сами приказали заблокировать двери номеров, перепутав при этом номер уровня? Разве не лично вы санкционировали и возглавили столь шумное задержание, что переполошили весь жилой сектор? Разве не пришлось нам вызволять из колонны Зареганду-диу при помощи целой слесарной бригады? Разве не видела нас со спасенной половина станции? Разве…
При каждом моем слове Ррмиус все больше съеживался, уменьшался в размерах, сжимался, пока не достиг исчезающе малых величин, но уничтожать его совсем не входило в мои планы, поэтому я добавила, перечислив сполна все его промахи:
– Хотя, что говорить: виноваты мы все!
Странно, незаметно для себя, но я уже пересекла незримую грань и уже совершенно сознательно причисляла себя к этой странной команде…
– Поэтому, давайте думать, что делать дальше, а не заниматься самоистязанием и взаимными обвинениями… Прямо, как бабы какие-то!..
Лесли, пребывавший в какой-то прострации все это время, вдруг встрепенулся.
– Доза, дорогая, а что вы говорили мне сразу после того, как очнулись? Что-то такое о женщинах…
Я, усилием воли, преодолела желание зажмурить глаза и «бросилась в воду»:
– Ваш террорист – не женщина, а мужчина.
Кот замер на половине недовылизанного бока, а Джонс даже привстал с кресла, выпучив и без того не маленькие глаза намного больше отпущенных им природой пределов.
– ???..
Я вздохнула и принялась объяснять обоим свой сон, прерванный взрывом, чуть было не ставшим роковым для всех нас.
Еще не дослушав до конца, мур Маав хмыкнул и вернулся к прерванному занятию, а Лесли плюхнулся обратно в кресло со снисходительной улыбкой на лице.
– Увы, дорогая моя Даздравора Александровна, я должен вам прямо и нелицеприятно заявить и, думаю, что господин полковник меня целиком и полностью поддержит…
Ррмиус важно кивнул, не прерывая ни на секунду своего важного и ответственного занятия.
– …Что, всякого рода сны, видения, озарения и спиритические намеки лежат вне компетенции Комиссии. Вероятно, будь на моем месте медиум или другое лицо, ответственное за общение с миром духов…
Ох и разозлил он меня своим менторским тоном!
– А я вам, Лесли, вместе с Комиссией вашей и начальником паленым, прямо и нелицеприятно заявляю, что интуиция, тем более сны (вещие, я думаю), никогда и никого не подводили. Вот помнится, года полтора назад…
– Нельзя ли ближе к делу? – пробубнил кот, выплевывая клочок шерсти (экий неряха, право!) прямо на пол. – Что вам там привиделось в вашем «вещем» (так и сказал, лев недоделанный, будто в кавычки слово «вещий» вставил!) сне.
– Вы сначала, – заявила я агрессивно, так как донельзя была раздосадована снисходительностью обоих, умудренных опытом «бойцов невидимого фронта», – точно, слово в слово, процитируйте мне вашу… Как там она называется?..
– Ориентировку, – подсказал Лесли, многозначительно взглянув на полковника, снова занявшегося своим боком.
Странное дело: удобрения у него на языке что ли! Двух часов не произошло с печального инцидента, а опаленный до голой шкуры бок уже подернулся густой бело-рыжей стерней, напоминая уже не уродливую плешь, а свежеподстриженный английский газон. Чудеса в решете, да и только!
– Ну, ориентировку, что ли…
– Господин полковник…
Тот отрицательно помотал головой, еще раз сплевывая на ковер.
– Не имею права, Джонс. Вы же отлично знаете инструкции…
– Да какие там церемонии, полковник? Дело ведь идет о жизни и смерти. Может быть она действительно…
Безапелляционное:
– Отстаньте. Оба.
– Ну, господин мур Маав…
Я не выдержала:
– В самом деле, Лесли: отстаньте вы от этого замшелого бюрократа! Сидит на своих ориентировках, словно собака на сене… Моя бабуля про таких знаете как говорит: «Сам не гам и другим не дам»! У-у-у, держиморда кагэбешная!..
Кот, похоже, серьезно обиделся. Минуты две он пыхтел, насупившись и напрочь забыв про «возделывание насаждений» на своем обгоревшем боку, а потом тихо-тихо так переспросил, сдержанно-яростным шепотом:
– Как, позвольте, вы меня назвали, милейшая Даздравора Александровна?..
Однако, я уже не в состоянии была обращать внимание на подобные психолого-физиогномические тонкости, так как привычно закусила удила и понесла. В такие моменты, как известно, мне лучше поперек пути не становиться, будь ты хоть из КГБ, хоть из самой администрации Президента…
– Для кого милейшая, для кого и нет! Кстати, как-то недавно кто-то из присутствующих здесь назвал меня «Дозой»… Нет, даже «Дозочкой»! Так вот: называть меня подобным образом я позволяю только родным, друзьям, да самым близким из знакомых! А всяким там облезлым вонючим четвероногим, блохастым, к тому же, пусть и в больших чинах…
– Кто это тут блохастый? – фальцетом завопил Ррмиус, поднимая дыбом всю имеющуюся в наличии шерсть. – Да ведь именно по вашей вине, противная девчонка…
– Успокойтесь же, господа! – Лесли вскочил на ноги, видимо, не на шутку перепугавшись, что спор на повышенных тонах, да еще с переходом на личности, может закончиться весьма непредсказуемым образом, скорее всего, безобразнейшей потасовкой. – Прошу вас, господа, успокойтесь!..
– Пусть девчонка! – бушевала я, не слушая его. – Пусть даже противная, но не такая жадная и подлая, как некоторые…
– Это я-то жадный?..
– Да! Да-да-да! Да и еще раз да!..
– Это я-то подлый?..
– Непременно! А еще: нудный, противный, облезлый…
Кот несколько секунд глотал воздух, потеряв, без сомнения, дар речи, а потом выхватил, по своему обыкновению, ниоткуда, смятый листок бумаги и звучно припечатал его к поверхности журнального столика, едва не расколотив вдребезги толстенное стекло, составляющее ее. В наступившей тишине только жутко скрежетнули его когти, убирающиеся в подушечки лапы и оставляющие на сверхтвердом материале столешницы длинные параллельные борозды…
Я схватила бумажку со слегка обугленным краем (ей тоже изрядно досталось от взрыва!) и вчиталась в ровно отпечатанные строки. Уже хорошо известную мне информацию, переданную, нужно отдать должное, Ррмиусом дословно, завершала подпись: «Передал агент „Братка Ни…“. Дальше текст отсутствовал, сгинув без следа вместе со сгоревшей бумагой.
– Что это за «Братка Ни…»?
Лесли пожал плечами, опасливо глядя на никак не желающего успокаиваться начальника.
– «Братка Ни…» – это «Братка Никифор», – нехотя сообщил мур Маав, подумав и решив, все-таки, выдать важную тайну. – Это позывной агента, если хотите: кличка, прозвище… Но настоящего имени своего информатора я вам никогда не раскрою, не надейтесь! Можете меня пытать!..
Я находилась уже в таком состоянии, что на секунду настолько явственно представила себе некоторые любительские пытки бедного Ррмиуса и мне внезапно стало его жалко… Хотя истина, господа, есть истина…
– Вы что, полковник, анекдотов по чукчей никогда не слышали?
Ответом мне был только недоуменный взгляд двух пар глаз, ставших одинаково круглыми, хоть и с разной формы зрачками…
– Братка Никифор! – процитировала я навскидку нечто очень «бородатое». – Ты где, однако, была? Однако, в райцентр ездила, жену в роддом возила…
15
– А где полковник? – подскочила я, внезапно поняв, наконец, что нас только двое. – Где Ррмиус, черт вас всех побери?!
Я трясла Лесли за отвороты прожженной в нескольких местах куртки, со слезами выплевывая в безвольно мотавшееся из стороны в сторону посеревшее лицо, украшенное свежими ожогами:
– Где маркиз? Где полковник? Отвечайте, так вас и разэдак, где ваш командир?!..
Боюсь, в запале я несколько перебрала насчет крепких выражений, но так как большинство из них было исконно русскими, думаю, они воспринимались окружающими не более, чем сотрясение воздуха.
Наконец, я разрыдалась не на шутку и, отпустив чернокожего «полицейского», рухнула ему на грудь, захлебываясь слезами. Думаю, что, если бы пожарные позволили мне в этот момент войти в пылающий номер, я одна, только своим внутренним запасом влаги, затушила бы все бушующее там пламя. Вы же знаете, что девичьи слезы – как водица?..
Лесли мог бы и не отвечать: я уже знала ответ…
– Господина маркиза больше нет, Доза, – грустно, но твердо ответил мне, тем не менее, мой спаситель. – Я смог вытащить из пламени только вас… Взрыв произошел прямо под креслом, на котором он лежал… Нам с вами, дорогая, удалось спастись только чудом.
Я рыдала самозабвенно, словно в детстве, стараясь вымыть слезами из души острую льдинку, терзавшую и резавшую ее, но, то ли слезы мои были уже не теми детскими, чудодейственными, то ли льдинка попалась особенно упрямая и зловредная…
Бедный маркиз мур Маав, бедный Ррмиус, бедный кот, благородный и пронырливый, романтичный и склочный, такой симпатичный порой и такой мерзкий через минуту… Бедное сиятельство, бедный, бедный… Клянусь, что память о тебе, пушистый рыцарь, останется в моей душе навечно…
Слезы текли и текли, а Лесли так ласково гладил меня по головке, нежно укачивая, словно младенца, что все невзгоды постепенно уходили куда-то далеко, оставляя лишь безмерную печаль…
Пожар был давно потушен и, пришедшие на смену серебристым фигурки, теперь уже зеленые, быстро восстанавливали разрушенное, на глазах затягивая уродливую пробоину трех с лишним метров в диаметре полупрозрачной пленкой…
Вдруг ладонь Джонса замерла не закончив движения, смрад горелого пластика, пропитавший все вокруг дополнился новым компонентом: сильным ароматом паленой шерсти и еле-еле узнаваемый от ежесекундного перханья голос возмущенно произнес прямо над моим ухом:
– Ах, вот вы чем тут занимаетесь, господа!..
* * *
– Ах, вот вы чем тут занимаетесь, господа!.. Стоило мне отлучиться всего на минуту-другую, как вы тут развели… Один Бог знает, что вы тут развели!.. Ну Лесли-то, понятно, а от вас, Даздравора Александровна я подобного, ну никак не ожидал… Это же разврат в чистом виде, господа! Вы только на себя со стороны взгляните!..Мы с Лесли, потеряв, видимо, дар речи раз и навсегда, пялились на чудесно воскресшего полковника, превратившись от изумления в настоящие изваяния.
Конечно, невредимым его назвать было трудно: взрыв нанес маркизу достаточный урон… Часть шерсти на левом боку будто корова языком слизнула, глаза воспалены и лихорадочно блестят, уши и нос обожжены, хвост больше смахивает на крысиный, от роскошных усов и бровей, настоящего предмета полковничьей гордости, остались одни воспоминания… Но он был жив! Жив, черт возьми!..
– Вы в самом деле живы, ваша светлость? – с понятной робостью спросила я, сладко всхлипывая. – Или мне только кажется?..
– Можете пощупать, если вам не верится, – сварливо ответствовал кот, прерывая на мгновение поток упреков. – Только к боку не прикасайтесь: похоже я там что-то серьезно повредил… А вы куда тянете свои немытые лапы, Джонс? Кто вам давал право на подобную фамильярность? Позабыли о субординации?..
– Как же вам удалось остаться живым, шеф?..
Кот самодовольно приосанился и сообщил, пытаясь, впрочем безуспешно, пригладить уже практически не существующий ус:
– У нас пуссикэтцев, как и у всех кошек в Галактике, если вы не знаете случаем, по девять жизней…
Но тут же скривился и добавил самокритично:
– Только, похоже, этот взрыв обошелся мне сразу в две, если не в три… Вы не будете против, господа, если мы переберемся сейчас в более приятное место?..
* * *
– Да отвяжитесь вы от меня со своими нежностями!Сильно пострадавший при покушении, но не растерявший природной живости и самообладания кот, то начинал расхаживать взад и вперед, подгоняя сам себя хлыстом почти безволосого хвоста, чудом сохранившего на кончике пучок изрядно обгоревшей шерсти, то принимался остервенело вылизывать беспокоящий его бок, то свирепо точил когти о синтетическую обшивку кресла. Сторонний наблюдатель, знавший его столько же, сколько и мы с Лесли, мог бы авторитетно утверждать, что маркиз мур Маав вне себя от ярости и, попадись ему на глаза причина, ей никак нельзя было бы позавидовать.
– Вы лучше скажите мне, почему этот проклятый ценакиреманский террорист везде и всюду идет на шаг впереди нас? Как, скажите на милость, он узнал, что мы охотимся за ним?
– Позвольте вставить слово! – отважилась я, наконец, прервать монолог разъяренного полковника и когда он милостиво кивнул обгорелой головой, продолжила:
– А разве не вы сами приказали заблокировать двери номеров, перепутав при этом номер уровня? Разве не лично вы санкционировали и возглавили столь шумное задержание, что переполошили весь жилой сектор? Разве не пришлось нам вызволять из колонны Зареганду-диу при помощи целой слесарной бригады? Разве не видела нас со спасенной половина станции? Разве…
При каждом моем слове Ррмиус все больше съеживался, уменьшался в размерах, сжимался, пока не достиг исчезающе малых величин, но уничтожать его совсем не входило в мои планы, поэтому я добавила, перечислив сполна все его промахи:
– Хотя, что говорить: виноваты мы все!
Странно, незаметно для себя, но я уже пересекла незримую грань и уже совершенно сознательно причисляла себя к этой странной команде…
– Поэтому, давайте думать, что делать дальше, а не заниматься самоистязанием и взаимными обвинениями… Прямо, как бабы какие-то!..
Лесли, пребывавший в какой-то прострации все это время, вдруг встрепенулся.
– Доза, дорогая, а что вы говорили мне сразу после того, как очнулись? Что-то такое о женщинах…
Я, усилием воли, преодолела желание зажмурить глаза и «бросилась в воду»:
– Ваш террорист – не женщина, а мужчина.
Кот замер на половине недовылизанного бока, а Джонс даже привстал с кресла, выпучив и без того не маленькие глаза намного больше отпущенных им природой пределов.
– ???..
Я вздохнула и принялась объяснять обоим свой сон, прерванный взрывом, чуть было не ставшим роковым для всех нас.
Еще не дослушав до конца, мур Маав хмыкнул и вернулся к прерванному занятию, а Лесли плюхнулся обратно в кресло со снисходительной улыбкой на лице.
– Увы, дорогая моя Даздравора Александровна, я должен вам прямо и нелицеприятно заявить и, думаю, что господин полковник меня целиком и полностью поддержит…
Ррмиус важно кивнул, не прерывая ни на секунду своего важного и ответственного занятия.
– …Что, всякого рода сны, видения, озарения и спиритические намеки лежат вне компетенции Комиссии. Вероятно, будь на моем месте медиум или другое лицо, ответственное за общение с миром духов…
Ох и разозлил он меня своим менторским тоном!
– А я вам, Лесли, вместе с Комиссией вашей и начальником паленым, прямо и нелицеприятно заявляю, что интуиция, тем более сны (вещие, я думаю), никогда и никого не подводили. Вот помнится, года полтора назад…
– Нельзя ли ближе к делу? – пробубнил кот, выплевывая клочок шерсти (экий неряха, право!) прямо на пол. – Что вам там привиделось в вашем «вещем» (так и сказал, лев недоделанный, будто в кавычки слово «вещий» вставил!) сне.
– Вы сначала, – заявила я агрессивно, так как донельзя была раздосадована снисходительностью обоих, умудренных опытом «бойцов невидимого фронта», – точно, слово в слово, процитируйте мне вашу… Как там она называется?..
– Ориентировку, – подсказал Лесли, многозначительно взглянув на полковника, снова занявшегося своим боком.
Странное дело: удобрения у него на языке что ли! Двух часов не произошло с печального инцидента, а опаленный до голой шкуры бок уже подернулся густой бело-рыжей стерней, напоминая уже не уродливую плешь, а свежеподстриженный английский газон. Чудеса в решете, да и только!
– Ну, ориентировку, что ли…
– Господин полковник…
Тот отрицательно помотал головой, еще раз сплевывая на ковер.
– Не имею права, Джонс. Вы же отлично знаете инструкции…
– Да какие там церемонии, полковник? Дело ведь идет о жизни и смерти. Может быть она действительно…
Безапелляционное:
– Отстаньте. Оба.
– Ну, господин мур Маав…
Я не выдержала:
– В самом деле, Лесли: отстаньте вы от этого замшелого бюрократа! Сидит на своих ориентировках, словно собака на сене… Моя бабуля про таких знаете как говорит: «Сам не гам и другим не дам»! У-у-у, держиморда кагэбешная!..
Кот, похоже, серьезно обиделся. Минуты две он пыхтел, насупившись и напрочь забыв про «возделывание насаждений» на своем обгоревшем боку, а потом тихо-тихо так переспросил, сдержанно-яростным шепотом:
– Как, позвольте, вы меня назвали, милейшая Даздравора Александровна?..
Однако, я уже не в состоянии была обращать внимание на подобные психолого-физиогномические тонкости, так как привычно закусила удила и понесла. В такие моменты, как известно, мне лучше поперек пути не становиться, будь ты хоть из КГБ, хоть из самой администрации Президента…
– Для кого милейшая, для кого и нет! Кстати, как-то недавно кто-то из присутствующих здесь назвал меня «Дозой»… Нет, даже «Дозочкой»! Так вот: называть меня подобным образом я позволяю только родным, друзьям, да самым близким из знакомых! А всяким там облезлым вонючим четвероногим, блохастым, к тому же, пусть и в больших чинах…
– Кто это тут блохастый? – фальцетом завопил Ррмиус, поднимая дыбом всю имеющуюся в наличии шерсть. – Да ведь именно по вашей вине, противная девчонка…
– Успокойтесь же, господа! – Лесли вскочил на ноги, видимо, не на шутку перепугавшись, что спор на повышенных тонах, да еще с переходом на личности, может закончиться весьма непредсказуемым образом, скорее всего, безобразнейшей потасовкой. – Прошу вас, господа, успокойтесь!..
– Пусть девчонка! – бушевала я, не слушая его. – Пусть даже противная, но не такая жадная и подлая, как некоторые…
– Это я-то жадный?..
– Да! Да-да-да! Да и еще раз да!..
– Это я-то подлый?..
– Непременно! А еще: нудный, противный, облезлый…
Кот несколько секунд глотал воздух, потеряв, без сомнения, дар речи, а потом выхватил, по своему обыкновению, ниоткуда, смятый листок бумаги и звучно припечатал его к поверхности журнального столика, едва не расколотив вдребезги толстенное стекло, составляющее ее. В наступившей тишине только жутко скрежетнули его когти, убирающиеся в подушечки лапы и оставляющие на сверхтвердом материале столешницы длинные параллельные борозды…
Я схватила бумажку со слегка обугленным краем (ей тоже изрядно досталось от взрыва!) и вчиталась в ровно отпечатанные строки. Уже хорошо известную мне информацию, переданную, нужно отдать должное, Ррмиусом дословно, завершала подпись: «Передал агент „Братка Ни…“. Дальше текст отсутствовал, сгинув без следа вместе со сгоревшей бумагой.
– Что это за «Братка Ни…»?
Лесли пожал плечами, опасливо глядя на никак не желающего успокаиваться начальника.
– «Братка Ни…» – это «Братка Никифор», – нехотя сообщил мур Маав, подумав и решив, все-таки, выдать важную тайну. – Это позывной агента, если хотите: кличка, прозвище… Но настоящего имени своего информатора я вам никогда не раскрою, не надейтесь! Можете меня пытать!..
Я находилась уже в таком состоянии, что на секунду настолько явственно представила себе некоторые любительские пытки бедного Ррмиуса и мне внезапно стало его жалко… Хотя истина, господа, есть истина…
– Вы что, полковник, анекдотов по чукчей никогда не слышали?
Ответом мне был только недоуменный взгляд двух пар глаз, ставших одинаково круглыми, хоть и с разной формы зрачками…
– Братка Никифор! – процитировала я навскидку нечто очень «бородатое». – Ты где, однако, была? Однако, в райцентр ездила, жену в роддом возила…
15
– Вы думаете, это может сработать?
Выслушав мой план, оба сотрудника КГБ сперва отвергли его как явную «дамскую чушь», но затем, постепенно, задумались над ним и, после множества оговорок и моря критики, со скрипом признали, что в нем есть «некое рациональное зерно».
Теперь мы все трое восседали за тем же стеклянным столиком, едва не угробленным полчаса назад разъяренным Ррмиусом, и сосредоточенно чертили что-то каждый на своем листке бумаги, причем, полковник покрывал каракулями оборотную сторону своей «ориентировки», сыгравшей с ним такую отвратительную шутку. Не хватало только букетика разноцветных флажков в центре.
Каюсь: ничего сверхъестественного я не предложила. Просто-напросто, мне в голову пришла мысль, каким образом можно значительно сузить круг подозреваемых, после моего «открытия», внезапно расширившийся до неимоверных пределов. Должна же я была хоть немного загладить свою вину перед убитыми моими словами оперативниками!
– Ерунда! – скептик до мозга своих кошачьих костей, полковник мур Маав был непреклонен. – Где гарантия, что ценакиреманин кинется улетать именно с первым космолайном? Он может совершенно спокойно подождать следующего…
– Угу, – смиренно подтвердил Лесли. – Особенно, если этот следующий отправится еще через полмесяца, а то и через месяц…
– Чтобы спокойно дождаться того момента, когда его вычислят, – подхватила я, старательно рисуя какие-то несусветные сердечки и цветочки на своем листике, чтобы не слишком отличаться от своих товарищей, явно занятых делом, старательно прикрывая его при этом рукой дабы не быть разоблаченной. – Отлично зная, что его ищут и петля вокруг него затягивается…
Понимаю, понимаю: штамп избитый и обыгранный в миллионе шпионских романов и сериалов чуть ли не с каменного века, но поделать ничего не могу – тянет меня в подобной ситуации на красивости, хоть тресни!
– Так он прямо и кинулся бежать, словно крыса с корабля… – скрываясь за ширмой иронии, маркиз пытался сопротивляться, хотя чувствовалось, что он уже прочно сидит на крючке, причем с каждым мгновением заглатывает насадку все глубже, постепенно входя во вкус. – Расталкивая желающих отбыть тем же рейсом…
– Почему же «расталкивая»? Просто попытается попасть в число отбывающих и, думаю, сделает это с присущей ему изобретательностью. А пассажиров в космолайне всего-то двести восемьдесят пять, а не та прорва, что здесь, на станции…
– Да понимаю я, понимаю… И вы считаете, что пресловутая интуиция вам что-нибудь подскажет?
– Непременно!
– Ну, тогда лады! – неожиданно легко согласился мур Маав, решительно пряча свои «художества» (никто так и не увидел, что же он там чертил) фирменным жестом и спрыгивая на пол. – Рекомендую вам, Даздравора Александровна, все-таки отдохнуть, пока мы с Джонсом… Я же жду вас, Джонс, чего вы рассиживаетесь? До вечера, госпожа Прямогорова.
– Иду, шеф! Уже иду!
«Рыцари плаща и кинжала», строго соблюдая субординацию, гуськом тронулись к выходу.
– Эй! – окликнула я их уже на пороге, вспомнив, что забыла прояснить один интересный вопрос. – А как, позвольте спросить, террорист намерен осуществить свой замысел, отсутствуя в тот момент на станции? Это ведь не то что бомбу какую-нибудь взорвать? Тут же надо…
Маркиз остановился на пороге и, обернувшись, заявил (могу поклясться, что он ехидно улыбался, хотя мор… лицо его было по обыкновению бесстрастным):
– Мне кажется, дорогая Доза, что, если ему удастся беспрепятственно улизнуть, мы с вами узнаем его замысел первыми…
Не скрою, за последние десять с хвостиком самостоятельных лет (да и ранее приходилось, правда, под крылышком заботливых родителей) я избороздила, как выражались в старину, немалую часть просторов Галактики… Да, но оказываться вот так, без скафандра и прочих защитных причиндал, в открытом, пусть даже и «ближнем», космосе, мне раньше как-то не приходилось.
Однако, вместо жуткого страха, ужаса перед неминуемой гибелью (интересно, а какие еще чувства испытывали бы вы, оставшись едва ли не голым в безвоздушном пространстве?), меня сжигало любопытство. Во-первых, почему я не взрываюсь, словно лягушка, которую мальчишки-садисты надули велосипедным насосом, а во-вторых, каким образом я здесь оказалась?
Через пару минут (а может быть и часов) я поняла, что на орбите парю далеко не одна – десятки, если не сотни, моих знакомых, полузнакомых и вовсе незнакомых товарищей по заточению на орбитальной станции, теперь медленно проплывали мимо меня, живые и здоровые, будто ничего особенного не произошло. Никто из них не был отягощен не только скафандром, но большинство и излишней одеждой: господин Ловенбухр, к примеру, приветливо помахал мне ладонью, напоминающей связку сосисок, пролетая мимо в одних легкомысленных полосатых плавках, едва не лопающихся на его могучих телесах…
Где же маркиз и Лесли? Неужели, мы все-таки упустили проклятого террориста и теперь все кончено? Не об этом ли предупреждали меня мои товарищи, утверждая, что я «узнаю все первой»?
Какая-то неведомая сила тут же услужливо повернула меня лицом к Адагрух-Ялатне и я увидела, как станция, действительно как две капли воды похожая на огромную консервную банку, даже с какой-то яркой этикеткой на боку, величаво снижается по пологой траектории. Еще немного и она, коснувшись атмосферы, начинает понемногу раскаляться…
– Перестаньте глазеть куда ни попадя, Даздравора Александровна! – тут же раздался над ухом сварливый, знакомый до последней нотки, голос. – Вы ведь здесь не для того, чтобы любоваться всякими, к делу не относящимися, красотами…
Так и есть: раскинув в невесомости все четыре лапы и полностью восстановленный хвост, маркиз мур Маав парит рядом со мной, сурово насупив брови и щетиня усы. На голове у него форменная фуражка с кокардой, середину тела, примерно там, где у людей расположена талия, украшает широкий пояс с портупеей и огромная кобура с высовывающейся из нее рубчатой рукоятью. В нескольких метрах за ним скорбно сложил руки на груди Лесли, наоборот, без признаков своей профессиональной принадлежности, зато в женском купальном костюме начала XX века в голубой горошек, с кокетливыми оборочками и всякими рюшечками. Надо понимать, что это символизирует… Да Бог знает, что это символизирует, но зрелище, клянусь вам, препикантнейшее!
– Ну что же вы? Соберитесь, сосредоточьтесь на своих прямых обязанностях!
Конечно же! Я ведь должна узнать среди сотен проплывающих мимо, будто на гигантском конвейере, туристов, одного-единственного нужного нам человека. Террориста! Ценаки… Как там его? Боже мой! Да пока я глазела на падающую станцию, их тут десятка два пролетело! Интересно, а можно будет повторить?..
Я честно глазела на бесконечную вереницу людей, икитикян, мерганцев и представителей еще десятков всевозможных рас гуманоидов и негуманоидов, полностью одетых и неглиже, весело подмигивающих и раздраженно грозящих кулаками, клешнями и щупальцами, пока на глаза не навернулись слезы. Конечно же я не узнаю никого! Все это впустую! Тем более, станцию уже не остановить и вот-вот один из космических крейсеров (почему-то он представлялся мне легендарным крейсером «Аврора», виденным несколько раз при посещении Ленинграда и висящим теперь в пустоте в некотором отдалении, сурово наставив прямо на меня свое знаменитое носовое орудие) аннигилирует меня вместе со всей туристической братией.
Я уже собралась ткнуть пальцем в первого попавшегося мужчину, чтобы хоть на немного оттянуть неизбежный финал (этим «первым попавшимся», как назло, оказался давешний «мачо»), когда где-то вдалеке замаячило нечто нужное мне.
Я завертелась, как на сковородке, вытягивая шею, чтобы подробнее разглядеть вожделенное лицо, фигуру или хотя бы цвет волос, но тут, как обычно, все заволоклось какой-то мглой, в которой скорее угадывался, чем виделся, силуэт террориста. Стало нестерпимо холодно, заложило уши…
В неверном свете ночника, из рук вон плохо освещающего даже собственный абажур, я с ужасом увидела, что подушка моя залита чем-то темным и та же темная жидкость струится по поднесенным к лицу ладоням… Кровь? Новое покушение?..
Только сейчас я поняла, что уже давно слышу монотонный, выматывающий душу свист.
Холод, заложенные уши, кровь из носа… Да ведь произошла разгерметизация! Нет, я все еще сплю. Мне все это кажется…
На глазах номер наполнялся туманом, сочащимся сквозь крохотные щели вентиляции над дверью. Внезапно я подскочила на кровати от грохота в стенном баре за стандартным изображением «Сияющего Нефритового Жезла». Граната?! Бомба?!!
Услужливая память тут же подсунула мне картинку серебристого горлышка бутылки шампанского, высовывающегося из-за водки, джина, «мартини»… Ничего страшного, просто перепад давления разорвал толстостенный стеклянный сосуд…
Ничего страшного?!!!
Стряхнув с себя остатки липкого сна я кинулась к двери и принялась нажимать на ручку, пытаясь отворить ее. Не поддается! Что делать?
В голове уже шумело, словно там работали на полную мощность кузнечные меха, а чтобы захватить хотя бы глоток кислорода приходилось разевать рот будто рыбе, выброшенной на берег, глаза ломило, в уши пытались ввернуть два огромных раскаленных сверла…
– Помогите! – глухо, как через зажимающую рот подушку, закричала я, не узнавая своего голоса и иссупленно молотя в дверь кулаками, из-под которых разлетались брызги крови – моей крови! – Спасите меня!! Вытащите меня отсюда!!!..
Нет, все напрасно. Глаза уже застилало багровой пеленой…
– Отойдите от двери, Доза! – с трудом, как сквозь слой ваты, услышала я похожий на комариный писк голос Лесли. – Отойдите от двери! Я буду стрелять!
Ура! Наши, красные!..
Отойти уже не получалось. Я отползла в морозной мгле куда-то в сторону, смутно представляя, куда именно мне следует направляться, чтобы не попасть под пули. Ориентироваться в молоке студеного тумана, наполнившего помещение, было просто невозможно. Мои силы были на исходе…
Выстрелов я не услышала, просто на спину, замерзшую под тонким пеньюаром в почти уже космическом холоде, посыпались какие-то щепки. Инстинктивно прикрыв голову руками, я вжалась в пол и тут же потеряла сознание, почувствовав удар чего-то неподъемно-огромного, обрушившийся на мою многострадальную…
Да-а-а… Набралась я вчера свыше всякой меры… Давненько со мной таких ляпсусов не случалось… Почитай, с самого студенчества… Во рту отвратительный привкус, в ушах звон, голова трещит, будто она – что-то, наподобие Царь-Колокола, в который старательно лупит огромными кувалдами целая рота молотобойцев… Сколько раз говорила себе, даже зарок давала: не мешать водку со всяким пойлом, вроде «мартини» или пива… Тем более с этим мерзким вином… О чем это я?.. Разве я пила вчера?..
Воспоминания появились внезапно, словно выскочив из засады.
Странный сон, страшное пробуждение в разгерметизированном номере, воздух из которого высасывает ненасытный Молох космоса, чудесное спасение… А спасение ли?.. Почему я ничего не вижу?! У меня же от перепада давления лопнули глаза?!!!
Я рывком подскочила на своем ложе, но чьи-то мягкие, но сильные руки тут же уложили меня обратно, заботливо накрыв одеялом.
– Лежите, лежите, Даздравора Александровна…
Голос Лесли. Спасена!
Я, все-таки, упрямо выпростала руки из-под одеяла и, отбиваясь от чьих-то чужих, мягких, но настойчивых до предела, ощупала голову, чувствуя под непослушными пальцами плотную повязку. Так и есть! Я ослепла! Подцепив ногтями краешек бинта я ранула что было сил, теряя сознание от боли, но меня тут же решительно спеленали, а где-то снизу меня отчаянно больно куснул заблудившийся комар…
Фу-у-у! Самое главное я успела увидеть лучик света, ударивший в глаз, ноющий, будто больной зуб…
Странное какое-то сравнение – глаза с зубом! Глаза же кариесом не страдают? Или страдают? Есть же такой термин «глазной зуб»… Или «зубной глаз»… Ха-ха-ха! Зубной глаз! В Рязани растут грибы с глазами, их едят – они глядят… Забавно-то как!..
Выслушав мой план, оба сотрудника КГБ сперва отвергли его как явную «дамскую чушь», но затем, постепенно, задумались над ним и, после множества оговорок и моря критики, со скрипом признали, что в нем есть «некое рациональное зерно».
Теперь мы все трое восседали за тем же стеклянным столиком, едва не угробленным полчаса назад разъяренным Ррмиусом, и сосредоточенно чертили что-то каждый на своем листке бумаги, причем, полковник покрывал каракулями оборотную сторону своей «ориентировки», сыгравшей с ним такую отвратительную шутку. Не хватало только букетика разноцветных флажков в центре.
Каюсь: ничего сверхъестественного я не предложила. Просто-напросто, мне в голову пришла мысль, каким образом можно значительно сузить круг подозреваемых, после моего «открытия», внезапно расширившийся до неимоверных пределов. Должна же я была хоть немного загладить свою вину перед убитыми моими словами оперативниками!
– Ерунда! – скептик до мозга своих кошачьих костей, полковник мур Маав был непреклонен. – Где гарантия, что ценакиреманин кинется улетать именно с первым космолайном? Он может совершенно спокойно подождать следующего…
– Угу, – смиренно подтвердил Лесли. – Особенно, если этот следующий отправится еще через полмесяца, а то и через месяц…
– Чтобы спокойно дождаться того момента, когда его вычислят, – подхватила я, старательно рисуя какие-то несусветные сердечки и цветочки на своем листике, чтобы не слишком отличаться от своих товарищей, явно занятых делом, старательно прикрывая его при этом рукой дабы не быть разоблаченной. – Отлично зная, что его ищут и петля вокруг него затягивается…
Понимаю, понимаю: штамп избитый и обыгранный в миллионе шпионских романов и сериалов чуть ли не с каменного века, но поделать ничего не могу – тянет меня в подобной ситуации на красивости, хоть тресни!
– Так он прямо и кинулся бежать, словно крыса с корабля… – скрываясь за ширмой иронии, маркиз пытался сопротивляться, хотя чувствовалось, что он уже прочно сидит на крючке, причем с каждым мгновением заглатывает насадку все глубже, постепенно входя во вкус. – Расталкивая желающих отбыть тем же рейсом…
– Почему же «расталкивая»? Просто попытается попасть в число отбывающих и, думаю, сделает это с присущей ему изобретательностью. А пассажиров в космолайне всего-то двести восемьдесят пять, а не та прорва, что здесь, на станции…
– Да понимаю я, понимаю… И вы считаете, что пресловутая интуиция вам что-нибудь подскажет?
– Непременно!
– Ну, тогда лады! – неожиданно легко согласился мур Маав, решительно пряча свои «художества» (никто так и не увидел, что же он там чертил) фирменным жестом и спрыгивая на пол. – Рекомендую вам, Даздравора Александровна, все-таки отдохнуть, пока мы с Джонсом… Я же жду вас, Джонс, чего вы рассиживаетесь? До вечера, госпожа Прямогорова.
– Иду, шеф! Уже иду!
«Рыцари плаща и кинжала», строго соблюдая субординацию, гуськом тронулись к выходу.
– Эй! – окликнула я их уже на пороге, вспомнив, что забыла прояснить один интересный вопрос. – А как, позвольте спросить, террорист намерен осуществить свой замысел, отсутствуя в тот момент на станции? Это ведь не то что бомбу какую-нибудь взорвать? Тут же надо…
Маркиз остановился на пороге и, обернувшись, заявил (могу поклясться, что он ехидно улыбался, хотя мор… лицо его было по обыкновению бесстрастным):
– Мне кажется, дорогая Доза, что, если ему удастся беспрепятственно улизнуть, мы с вами узнаем его замысел первыми…
* * *
Я парила в невесомости на огромной высоте над проплывающей подо мной зеленовато-голубой поверхностью планеты.Не скрою, за последние десять с хвостиком самостоятельных лет (да и ранее приходилось, правда, под крылышком заботливых родителей) я избороздила, как выражались в старину, немалую часть просторов Галактики… Да, но оказываться вот так, без скафандра и прочих защитных причиндал, в открытом, пусть даже и «ближнем», космосе, мне раньше как-то не приходилось.
Однако, вместо жуткого страха, ужаса перед неминуемой гибелью (интересно, а какие еще чувства испытывали бы вы, оставшись едва ли не голым в безвоздушном пространстве?), меня сжигало любопытство. Во-первых, почему я не взрываюсь, словно лягушка, которую мальчишки-садисты надули велосипедным насосом, а во-вторых, каким образом я здесь оказалась?
Через пару минут (а может быть и часов) я поняла, что на орбите парю далеко не одна – десятки, если не сотни, моих знакомых, полузнакомых и вовсе незнакомых товарищей по заточению на орбитальной станции, теперь медленно проплывали мимо меня, живые и здоровые, будто ничего особенного не произошло. Никто из них не был отягощен не только скафандром, но большинство и излишней одеждой: господин Ловенбухр, к примеру, приветливо помахал мне ладонью, напоминающей связку сосисок, пролетая мимо в одних легкомысленных полосатых плавках, едва не лопающихся на его могучих телесах…
Где же маркиз и Лесли? Неужели, мы все-таки упустили проклятого террориста и теперь все кончено? Не об этом ли предупреждали меня мои товарищи, утверждая, что я «узнаю все первой»?
Какая-то неведомая сила тут же услужливо повернула меня лицом к Адагрух-Ялатне и я увидела, как станция, действительно как две капли воды похожая на огромную консервную банку, даже с какой-то яркой этикеткой на боку, величаво снижается по пологой траектории. Еще немного и она, коснувшись атмосферы, начинает понемногу раскаляться…
– Перестаньте глазеть куда ни попадя, Даздравора Александровна! – тут же раздался над ухом сварливый, знакомый до последней нотки, голос. – Вы ведь здесь не для того, чтобы любоваться всякими, к делу не относящимися, красотами…
Так и есть: раскинув в невесомости все четыре лапы и полностью восстановленный хвост, маркиз мур Маав парит рядом со мной, сурово насупив брови и щетиня усы. На голове у него форменная фуражка с кокардой, середину тела, примерно там, где у людей расположена талия, украшает широкий пояс с портупеей и огромная кобура с высовывающейся из нее рубчатой рукоятью. В нескольких метрах за ним скорбно сложил руки на груди Лесли, наоборот, без признаков своей профессиональной принадлежности, зато в женском купальном костюме начала XX века в голубой горошек, с кокетливыми оборочками и всякими рюшечками. Надо понимать, что это символизирует… Да Бог знает, что это символизирует, но зрелище, клянусь вам, препикантнейшее!
– Ну что же вы? Соберитесь, сосредоточьтесь на своих прямых обязанностях!
Конечно же! Я ведь должна узнать среди сотен проплывающих мимо, будто на гигантском конвейере, туристов, одного-единственного нужного нам человека. Террориста! Ценаки… Как там его? Боже мой! Да пока я глазела на падающую станцию, их тут десятка два пролетело! Интересно, а можно будет повторить?..
Я честно глазела на бесконечную вереницу людей, икитикян, мерганцев и представителей еще десятков всевозможных рас гуманоидов и негуманоидов, полностью одетых и неглиже, весело подмигивающих и раздраженно грозящих кулаками, клешнями и щупальцами, пока на глаза не навернулись слезы. Конечно же я не узнаю никого! Все это впустую! Тем более, станцию уже не остановить и вот-вот один из космических крейсеров (почему-то он представлялся мне легендарным крейсером «Аврора», виденным несколько раз при посещении Ленинграда и висящим теперь в пустоте в некотором отдалении, сурово наставив прямо на меня свое знаменитое носовое орудие) аннигилирует меня вместе со всей туристической братией.
Я уже собралась ткнуть пальцем в первого попавшегося мужчину, чтобы хоть на немного оттянуть неизбежный финал (этим «первым попавшимся», как назло, оказался давешний «мачо»), когда где-то вдалеке замаячило нечто нужное мне.
Я завертелась, как на сковородке, вытягивая шею, чтобы подробнее разглядеть вожделенное лицо, фигуру или хотя бы цвет волос, но тут, как обычно, все заволоклось какой-то мглой, в которой скорее угадывался, чем виделся, силуэт террориста. Стало нестерпимо холодно, заложило уши…
* * *
И я проснулась на разбросанной постели в номере, отведенном нам с маркизом мур Маавом, вместо взорванного накануне, стуча зубами от ужасающей стужи.В неверном свете ночника, из рук вон плохо освещающего даже собственный абажур, я с ужасом увидела, что подушка моя залита чем-то темным и та же темная жидкость струится по поднесенным к лицу ладоням… Кровь? Новое покушение?..
Только сейчас я поняла, что уже давно слышу монотонный, выматывающий душу свист.
Холод, заложенные уши, кровь из носа… Да ведь произошла разгерметизация! Нет, я все еще сплю. Мне все это кажется…
На глазах номер наполнялся туманом, сочащимся сквозь крохотные щели вентиляции над дверью. Внезапно я подскочила на кровати от грохота в стенном баре за стандартным изображением «Сияющего Нефритового Жезла». Граната?! Бомба?!!
Услужливая память тут же подсунула мне картинку серебристого горлышка бутылки шампанского, высовывающегося из-за водки, джина, «мартини»… Ничего страшного, просто перепад давления разорвал толстостенный стеклянный сосуд…
Ничего страшного?!!!
Стряхнув с себя остатки липкого сна я кинулась к двери и принялась нажимать на ручку, пытаясь отворить ее. Не поддается! Что делать?
В голове уже шумело, словно там работали на полную мощность кузнечные меха, а чтобы захватить хотя бы глоток кислорода приходилось разевать рот будто рыбе, выброшенной на берег, глаза ломило, в уши пытались ввернуть два огромных раскаленных сверла…
– Помогите! – глухо, как через зажимающую рот подушку, закричала я, не узнавая своего голоса и иссупленно молотя в дверь кулаками, из-под которых разлетались брызги крови – моей крови! – Спасите меня!! Вытащите меня отсюда!!!..
Нет, все напрасно. Глаза уже застилало багровой пеленой…
– Отойдите от двери, Доза! – с трудом, как сквозь слой ваты, услышала я похожий на комариный писк голос Лесли. – Отойдите от двери! Я буду стрелять!
Ура! Наши, красные!..
Отойти уже не получалось. Я отползла в морозной мгле куда-то в сторону, смутно представляя, куда именно мне следует направляться, чтобы не попасть под пули. Ориентироваться в молоке студеного тумана, наполнившего помещение, было просто невозможно. Мои силы были на исходе…
Выстрелов я не услышала, просто на спину, замерзшую под тонким пеньюаром в почти уже космическом холоде, посыпались какие-то щепки. Инстинктивно прикрыв голову руками, я вжалась в пол и тут же потеряла сознание, почувствовав удар чего-то неподъемно-огромного, обрушившийся на мою многострадальную…
* * *
Сознание возвращалось постепенно, исподволь подкрадываясь к моему распростертому навзничь телу.Да-а-а… Набралась я вчера свыше всякой меры… Давненько со мной таких ляпсусов не случалось… Почитай, с самого студенчества… Во рту отвратительный привкус, в ушах звон, голова трещит, будто она – что-то, наподобие Царь-Колокола, в который старательно лупит огромными кувалдами целая рота молотобойцев… Сколько раз говорила себе, даже зарок давала: не мешать водку со всяким пойлом, вроде «мартини» или пива… Тем более с этим мерзким вином… О чем это я?.. Разве я пила вчера?..
Воспоминания появились внезапно, словно выскочив из засады.
Странный сон, страшное пробуждение в разгерметизированном номере, воздух из которого высасывает ненасытный Молох космоса, чудесное спасение… А спасение ли?.. Почему я ничего не вижу?! У меня же от перепада давления лопнули глаза?!!!
Я рывком подскочила на своем ложе, но чьи-то мягкие, но сильные руки тут же уложили меня обратно, заботливо накрыв одеялом.
– Лежите, лежите, Даздравора Александровна…
Голос Лесли. Спасена!
Я, все-таки, упрямо выпростала руки из-под одеяла и, отбиваясь от чьих-то чужих, мягких, но настойчивых до предела, ощупала голову, чувствуя под непослушными пальцами плотную повязку. Так и есть! Я ослепла! Подцепив ногтями краешек бинта я ранула что было сил, теряя сознание от боли, но меня тут же решительно спеленали, а где-то снизу меня отчаянно больно куснул заблудившийся комар…
Фу-у-у! Самое главное я успела увидеть лучик света, ударивший в глаз, ноющий, будто больной зуб…
Странное какое-то сравнение – глаза с зубом! Глаза же кариесом не страдают? Или страдают? Есть же такой термин «глазной зуб»… Или «зубной глаз»… Ха-ха-ха! Зубной глаз! В Рязани растут грибы с глазами, их едят – они глядят… Забавно-то как!..