Андрей Ерпылев
Курорт на краю Галактики
– Вот она!..
– Где? Где? Подвинься!..
– Да вот же, вот!..
Шепоток, быстро переросший в радостный гомон, разнесся всему по салону бизнес-класса космолайна.
– Ну я не вижу, подвинься!..
Все пассажиры разом задвигались в своих креслах: счастливцы, сидящие у самого иллюминатора – чтобы поскорее приникнуть к нему, те, кто подальше – чтобы попытаться хоть что-нибудь увидеть краем глаза.
Я, естественно, сидела у «окошка», но, бросив беглый взгляд на неторопливо выплывавший в поле зрения темно-голубой выпуклый диск, подернутый молочно-белыми разводами («Фу, какая гадость: словно мыльная пена в ведре с чем-то синем из одежки, замоченном нерадивой хозяйкой на ночь!»), тут же отвела глаза и откинула до предела кресло. Действия мои позволили соседу, сгоравшему от любопытства, всласть полюбоваться не только открывающейся за бортом «красотой», но заодно и еще кое-чем, но уже не за бортом, а в вырезе моего дорожного костюма.
Соседа, как я уже знала, зовут Иннокентий. Он до сих пор, несмотря на свой «зрелый» возраст – на вид ему года 22–25, не больше – является холостяком, ему принадлежит роскошный дом в Южном Бутово (почти центр Москвы-Мега) и я его с удовольствием убью прямо голыми руками, если он хоть на минутку не заткнется.
– П-посмотрите, какая п-п-прелесть! – проблеял через несколько мгновений обретший дар речи коммивояжер, пытаясь свести в одну точку глаза, которыми он только что созерцал две такие разные «прелести».
– Какая именно? – съязвила я.
Надоел мне этот прилипчивый щенок за три часа полета, как горькая редька.
Что такое «горькая редька» я, вообще-то, не очень представляю. Вероятно, какое-то экзотическое блюдо этой национальной, донельзя экзотической, древнерусской кухни, наподобие «хрена собачьего» или «банного листа». Впрочем… «Банный лист», к кулинарии, судя по звучанию, вроде бы не относится… Хотя, есть лавровый… А-а, какая в принципе разница!..
– А разве их там две? Вы только посмотрите…
Все. Терпение мое лопнуло. Эта… Этот… Это ничтожество еще смеет восхищаться каким-то там мерзким каменным шаром, заплеванным газами, жидкостями и небольшим количеством протоплазмы, только одним своим присутствием оскверняющим величественную красоту Космоса? Да еще и… Нет, я все-таки чересчур вжилась в свою роль.
Я окинула боковым зрением тощую цыплячью шейку с юношескими прыщами и редкой рыжеватой щетиной, непробритой, видно, утром. Ага, кончиком ногтя вот сюда, где возбужденно пульсирует живой комочек – и не докучает больше никто…
Спасла незадачливого Иннокентия от безвременной и бесславной кончины бортпроводница, компьютерно-любезным тоном произнесшая свое обычное, но не терпящее возражений:
– Дамы и господа, леди и джентльмены, товарищи и… и… – компьютер запнулся, несколько секунд пытаясь отыскать в своей бездонной памяти женский род такого вот неудобоваримого обращения, но с честью вышел из положения, прощебетав с заметной картавинкой. – Това-ищи! Через несколько минут наш лайнер совершит стыковку с терминалом орбитального космопорта планеты Адагрух-Я’латна. Прошу привести спинки ваших кресел в вертикальное положение и застегнуть привязные ремни. На время причаливания и стыковки будет отключена искусственная гравитация и, поэтому просим всех пассажиров оставаться в зафиксированном положении до тех пор пока не погаснут световые табло, расположенные на передней стенке салона. Предупреждаю, что все, проигнорировавшие данную просьбу экипажа будут немедленно иммобилизованы[1] впрыскиванием транквилизатора типа «новокураре» посредством шприц-иглы, расположенной в сиденье каждого кресла. Приношу свои извинения за возможные неудобства.
«Ни фига себе „неудобства“! – не дослушав, я лихорадочно принялась искать клавишу, освобождающую ремни, так как получить в заднее место дозу какого-то там „кураре“, пусть даже „ново“, мне совершенно не улыбалось. – В проспектах такого оборота не наблюдалось!»
Все пассажиры были заняты тем же, стараясь как можно быстрее выполнить «просьбу экипажа», вернее, предложение от которого невозможно отказаться. Большинство из них, как легко можно было заметить, одновременно, пытались до минимума сократить контакт своего седалища с подушкой сиденья, еще минуту назад казавшегося таким удобным и мягким.
– Температура за бортом – плюс тридцать пять градусов… – как ни в чем ни бывало продолжила кибернетическая садистка.
– О-о-ох! – хором выдохнула добрая половина салона, пытаясь представить нечто подобное в открытом космосе.
– …по шкале Кельвина,[2] – бесстрастно разочаровал всех, возомнивших нечто несусветное, электронный голос. – Полет проходит на высоте триста сорок восемь километров над поверхностью планеты. Температура на борту космопорта «Адагрух-2» – плюс двести девяносто восемь градусов…
– А-а-ах! – вырвалось у второй половины пассажиров, из-за возни с привязными ремнями прослушавших предыдущее объявление.
– …по шкале Кельвина, – опять успокоила и их бортпроводница. – Благодарю за внимание.
– Разрешите, я помогу вам застегнуться!
Вот еще! Был бы только один ремень, поясной, я бы может быть и согласилась на галантную помощь, но ведь их тут, хм-м, гораздо больше!
– Спасибо, не нужно… – на пределе вежливости прошипела я, самостоятельно сражаясь с непослушными пластиковыми лентами (со стороны это, наверное, здорово напоминало древнегреческого Лаокона,[3] борющегося со змеями). – Пристегнитесь-ка лучше сами, а то, неровен час нарветесь на укольчик…
В этот момент над нашими головами, вращаясь, появилось некое небесное тело в котором с некоторым трудом угадывалась весьма оригинальной формы дамская сумочка, пытающаяся проплыть в конец салона. По всей вероятности, этот предмет был упущен с переднего кресла рыжей дурочкой, которую я невзлюбила сразу и навсегда, стоило мне только увидеть это кукольное личико, не исполненное даже проблеска интеллекта. Идиотка, естественно, не решилась приподняться хоть на миллиметр с предательского сидения, превратившегося в капкан. Теперь она лишь следила снизу кроличьим взглядом за кувыркающимся ридикюлем и ворохом всяческих женских мелочей, тянущимся за ним кометным хвостом. Кое-что, как я успела различить – весьма пикантного свойства, между прочим.
Мой рыцарственный спутник, сразу позабыв про предупреждение компьютера тут же вскочил на ноги. Чтобы поймать колыхающийся в воздухе предмет, собрать всё высыпавшееся из него и широким жестом вручить растяпе, хлопавшей длиннющими (неужели собственные?) ресницами, ему потребовалось всего несколько секунд. Опустился обратно он, увы, тоже чересчур торопливо…
Я, конечно, проявила всю полагающуюся в подобных случаях заботу. А что? Тщательно застегнула на обмякшем спутнике всю полагающуюся сбрую, поудобнее пристроила на подголовнике свалившуюся на плечо голову и, напоследок, ладонью опустив ему веки на остекленевшие глаза, отвернулась к иллюминатору.
Слава Вседержителю, мерзкой планетки уже не было видно. Сияющие звезды заслоняла, громада космопорта – несомненно красивейшее из всего виденного мной в жизни зрелище. Столько величия, столько завершенности было в геометрически правильных очертаниях станции, металлически поблескивающей в лучах местного светила и приветливо вытягивающей в сторону лайнера щупальце приемного терминала, что я тут же позабыла об инциденте.
Еще несколько томительных мгновений, довольно чувствительный толчок, от которого безвольно мотнулась, лязгнув зубами открытого слюнявого рта, голова Иннокентия, ядовито-зеленые светящиеся буквы табло погасли и бодрый голос поздравил всех:
– Дамы и господа, леди и джентльмены, товарищи и… и… э-э… товарищи. Поздравляем вас с прибытием на борт орбитального космопорта планеты Адагрух-Я’латна «Адагрух-2»…
Ну вот и все: утомительное путешествие окончилось. Наслаждаться бездельем, конечно, хорошо, но пора и честь знать.
Я щелкнула клавишей пряжки, освобождаясь сразу от всех ремней, тут же втянувшихся в кресло, и снова поправила голову бедного Кеши. Безобидный, в общем-то парень… Был…
Непрошеная слезинка щекотно скатилась на воротник… Сентиментальностью я, конечно, никогда не отличалась, но…
В салоне уже началась обычная для завершения полета суета, поэтому, я тоже занялась своей «ручной кладью» – объемистой сумкой, спрятанной согласно инструкции под переднее кресло…
– Где? Где? Подвинься!..
– Да вот же, вот!..
Шепоток, быстро переросший в радостный гомон, разнесся всему по салону бизнес-класса космолайна.
– Ну я не вижу, подвинься!..
Все пассажиры разом задвигались в своих креслах: счастливцы, сидящие у самого иллюминатора – чтобы поскорее приникнуть к нему, те, кто подальше – чтобы попытаться хоть что-нибудь увидеть краем глаза.
Я, естественно, сидела у «окошка», но, бросив беглый взгляд на неторопливо выплывавший в поле зрения темно-голубой выпуклый диск, подернутый молочно-белыми разводами («Фу, какая гадость: словно мыльная пена в ведре с чем-то синем из одежки, замоченном нерадивой хозяйкой на ночь!»), тут же отвела глаза и откинула до предела кресло. Действия мои позволили соседу, сгоравшему от любопытства, всласть полюбоваться не только открывающейся за бортом «красотой», но заодно и еще кое-чем, но уже не за бортом, а в вырезе моего дорожного костюма.
Соседа, как я уже знала, зовут Иннокентий. Он до сих пор, несмотря на свой «зрелый» возраст – на вид ему года 22–25, не больше – является холостяком, ему принадлежит роскошный дом в Южном Бутово (почти центр Москвы-Мега) и я его с удовольствием убью прямо голыми руками, если он хоть на минутку не заткнется.
– П-посмотрите, какая п-п-прелесть! – проблеял через несколько мгновений обретший дар речи коммивояжер, пытаясь свести в одну точку глаза, которыми он только что созерцал две такие разные «прелести».
– Какая именно? – съязвила я.
Надоел мне этот прилипчивый щенок за три часа полета, как горькая редька.
Что такое «горькая редька» я, вообще-то, не очень представляю. Вероятно, какое-то экзотическое блюдо этой национальной, донельзя экзотической, древнерусской кухни, наподобие «хрена собачьего» или «банного листа». Впрочем… «Банный лист», к кулинарии, судя по звучанию, вроде бы не относится… Хотя, есть лавровый… А-а, какая в принципе разница!..
– А разве их там две? Вы только посмотрите…
Все. Терпение мое лопнуло. Эта… Этот… Это ничтожество еще смеет восхищаться каким-то там мерзким каменным шаром, заплеванным газами, жидкостями и небольшим количеством протоплазмы, только одним своим присутствием оскверняющим величественную красоту Космоса? Да еще и… Нет, я все-таки чересчур вжилась в свою роль.
Я окинула боковым зрением тощую цыплячью шейку с юношескими прыщами и редкой рыжеватой щетиной, непробритой, видно, утром. Ага, кончиком ногтя вот сюда, где возбужденно пульсирует живой комочек – и не докучает больше никто…
Спасла незадачливого Иннокентия от безвременной и бесславной кончины бортпроводница, компьютерно-любезным тоном произнесшая свое обычное, но не терпящее возражений:
– Дамы и господа, леди и джентльмены, товарищи и… и… – компьютер запнулся, несколько секунд пытаясь отыскать в своей бездонной памяти женский род такого вот неудобоваримого обращения, но с честью вышел из положения, прощебетав с заметной картавинкой. – Това-ищи! Через несколько минут наш лайнер совершит стыковку с терминалом орбитального космопорта планеты Адагрух-Я’латна. Прошу привести спинки ваших кресел в вертикальное положение и застегнуть привязные ремни. На время причаливания и стыковки будет отключена искусственная гравитация и, поэтому просим всех пассажиров оставаться в зафиксированном положении до тех пор пока не погаснут световые табло, расположенные на передней стенке салона. Предупреждаю, что все, проигнорировавшие данную просьбу экипажа будут немедленно иммобилизованы[1] впрыскиванием транквилизатора типа «новокураре» посредством шприц-иглы, расположенной в сиденье каждого кресла. Приношу свои извинения за возможные неудобства.
«Ни фига себе „неудобства“! – не дослушав, я лихорадочно принялась искать клавишу, освобождающую ремни, так как получить в заднее место дозу какого-то там „кураре“, пусть даже „ново“, мне совершенно не улыбалось. – В проспектах такого оборота не наблюдалось!»
Все пассажиры были заняты тем же, стараясь как можно быстрее выполнить «просьбу экипажа», вернее, предложение от которого невозможно отказаться. Большинство из них, как легко можно было заметить, одновременно, пытались до минимума сократить контакт своего седалища с подушкой сиденья, еще минуту назад казавшегося таким удобным и мягким.
– Температура за бортом – плюс тридцать пять градусов… – как ни в чем ни бывало продолжила кибернетическая садистка.
– О-о-ох! – хором выдохнула добрая половина салона, пытаясь представить нечто подобное в открытом космосе.
– …по шкале Кельвина,[2] – бесстрастно разочаровал всех, возомнивших нечто несусветное, электронный голос. – Полет проходит на высоте триста сорок восемь километров над поверхностью планеты. Температура на борту космопорта «Адагрух-2» – плюс двести девяносто восемь градусов…
– А-а-ах! – вырвалось у второй половины пассажиров, из-за возни с привязными ремнями прослушавших предыдущее объявление.
– …по шкале Кельвина, – опять успокоила и их бортпроводница. – Благодарю за внимание.
– Разрешите, я помогу вам застегнуться!
Вот еще! Был бы только один ремень, поясной, я бы может быть и согласилась на галантную помощь, но ведь их тут, хм-м, гораздо больше!
– Спасибо, не нужно… – на пределе вежливости прошипела я, самостоятельно сражаясь с непослушными пластиковыми лентами (со стороны это, наверное, здорово напоминало древнегреческого Лаокона,[3] борющегося со змеями). – Пристегнитесь-ка лучше сами, а то, неровен час нарветесь на укольчик…
В этот момент над нашими головами, вращаясь, появилось некое небесное тело в котором с некоторым трудом угадывалась весьма оригинальной формы дамская сумочка, пытающаяся проплыть в конец салона. По всей вероятности, этот предмет был упущен с переднего кресла рыжей дурочкой, которую я невзлюбила сразу и навсегда, стоило мне только увидеть это кукольное личико, не исполненное даже проблеска интеллекта. Идиотка, естественно, не решилась приподняться хоть на миллиметр с предательского сидения, превратившегося в капкан. Теперь она лишь следила снизу кроличьим взглядом за кувыркающимся ридикюлем и ворохом всяческих женских мелочей, тянущимся за ним кометным хвостом. Кое-что, как я успела различить – весьма пикантного свойства, между прочим.
Мой рыцарственный спутник, сразу позабыв про предупреждение компьютера тут же вскочил на ноги. Чтобы поймать колыхающийся в воздухе предмет, собрать всё высыпавшееся из него и широким жестом вручить растяпе, хлопавшей длиннющими (неужели собственные?) ресницами, ему потребовалось всего несколько секунд. Опустился обратно он, увы, тоже чересчур торопливо…
Я, конечно, проявила всю полагающуюся в подобных случаях заботу. А что? Тщательно застегнула на обмякшем спутнике всю полагающуюся сбрую, поудобнее пристроила на подголовнике свалившуюся на плечо голову и, напоследок, ладонью опустив ему веки на остекленевшие глаза, отвернулась к иллюминатору.
Слава Вседержителю, мерзкой планетки уже не было видно. Сияющие звезды заслоняла, громада космопорта – несомненно красивейшее из всего виденного мной в жизни зрелище. Столько величия, столько завершенности было в геометрически правильных очертаниях станции, металлически поблескивающей в лучах местного светила и приветливо вытягивающей в сторону лайнера щупальце приемного терминала, что я тут же позабыла об инциденте.
Еще несколько томительных мгновений, довольно чувствительный толчок, от которого безвольно мотнулась, лязгнув зубами открытого слюнявого рта, голова Иннокентия, ядовито-зеленые светящиеся буквы табло погасли и бодрый голос поздравил всех:
– Дамы и господа, леди и джентльмены, товарищи и… и… э-э… товарищи. Поздравляем вас с прибытием на борт орбитального космопорта планеты Адагрух-Я’латна «Адагрух-2»…
Ну вот и все: утомительное путешествие окончилось. Наслаждаться бездельем, конечно, хорошо, но пора и честь знать.
Я щелкнула клавишей пряжки, освобождаясь сразу от всех ремней, тут же втянувшихся в кресло, и снова поправила голову бедного Кеши. Безобидный, в общем-то парень… Был…
Непрошеная слезинка щекотно скатилась на воротник… Сентиментальностью я, конечно, никогда не отличалась, но…
В салоне уже началась обычная для завершения полета суета, поэтому, я тоже занялась своей «ручной кладью» – объемистой сумкой, спрятанной согласно инструкции под переднее кресло…
1
Подумать только! Мало того, что этот жабообразный пограничник на пропускном пункте долго не обращал никакого внимания на темно-красную книжечку моего паспорта. Он так пялился на меня, корча уморительные рожи, видимо, заменявшие местным жителям улыбку, словно мог надеяться на какую-то взаимность с моей стороны! А эти огромные золотые звезды на его погонах? Если судить по размеру, их обладатель, как минимум маршал космических войск, если не генералиссимус! А витой золотой аксельбант в два пальца толщиной? А десяток разнообразных значков или медалей – черт их разберет? А кокарда размером с доброе чайное блюдце…
Оставив до лучших времен и лучшего окружения свою обычную, наработанную годами, сексуально-зовущую загадочно-томительную походку, я размашисто шагала по залу ожидания космопорта. Полированные лучше всякого зеркала, металлические плиты пола звенели под каблучками словно литавры и в другое время, я бы, возможно, насладилась звуком, но… Но нужно было еще и волочить за собой проклятый «самоходный» чемодан, опрометчиво взятый в дорогу вместо хоть и старенького, но привычного и удобного «обычного». Как вам продукция прославленной марки «Богатырь»? Вот богатырю-то она как раз и под стать. Этот чемодан, вернее чемоданище, в этот момент абсолютно неподъемный, кажется, весил немногим меньше самого космолайна.
Добавьте сюда, что при всем этом мне приходилось отмахиваться зажатым в руке паспортом, со вложенным в него туристическим ваучером и иммиграционной картой, от семенящих позади низкорослых уродцев-аборигенов, на разные голоса что-то бубнящих по-своему, и вы получите полную картину под названием «Прибытие».
Конечно, я, перед поездкой в эту дыру, прилежно купила в «Горбушке LTD» целых три TDS-кристалла, содержащих полный гипнокурс обучения адагрухско-ялатнскому языку. Более того – несколько вечеров я прилежно, словно школьница, готовящаяся к экзамену, провела перед домашним компом, рискуя вывихнуть язык на особенно заковыристых выражениях и изумляясь, почему этого не происходит.
Зазубривая маловразумительные рулады, напоминающие лягушачий хор летним вечером, где-нибудь на болоте, я надеялась своей продвинутостью сразить наповал всех аборигенов. Ага! То ли кристаллы оказались «пиратскими», то ли треволнения суматошного путешествия настолько выбили из колеи – ни одного слова в сплошном потоке разноголосой тарабарщины не улавливалось напрочь.
– А пошел-ка ты вон отсюда, козел вонючий! – наконец заявила я, решительно останавливаясь и замахиваясь сумочкой на особенно наглого аборигена, все время хватавшего меня за локоть скользкими лапками.
Интересно, он руки мыл хоть когда-нибудь? Локоть-то у меня, естественно, голый, потому что никаких там «распашонок» с длинными рукавами я не признаю – только классический топ. А то как представишь этого мерзавца, упоенно квакающим где-нибудь на болотной кочке…
– Сейчас как врежу по рогам!..
Произнесла эти энергичные фразы (гораздо бо-о-олее энергичные, чем вы только что прочли, так как дословно их вряд ли пропустили бы в печать) я, надо думать, на чистейшем русском. Правда, спохватившись вовремя, тут же как смогла перевела их на адагрухско-ялатнский, даже попытавшись придыхать, клокотать и попискивать горлом в нужных местах.
Странное дело: «козел» меня понял (хотя, возможно, не сами слова а мою интернациональную жестикуляцию) и проворно отскочил, едва не посбивав с ног товарищей, тоже шустро порскнувших в разные стороны. Учитывая их невеликий рост, со стороны я, наверное, очень походила на аиста (или аистиху), воюющего с жабами. Особенно, если жабы очень крупные и раскормленные.
Беда, однако, заключалась в том, что проклятая сумка опять, как и давеча, в «космолайне» с поистине садистской готовностью выбросила все свое содержимое наружу, на потеху окружающим. Мало того, что местные гады-таможенники отобрали у меня добрую половину содержащихся там совершенно необходимых мне вещей… Слышали бы вы, как они о чем-то прехрюкивались и прекашливались на своем невообразимом диалекте. Между прочим, вы не поверите, но кажется, что звуки речи у них исходят явно не изо рта!.. Так, сейчас еще и все остальное растащат, жабы проклятые! Помог бы кто собрать, что ли.
Совсем некстати, я вспомнила того симпатичного парнишку, вскочившего помочь, когда я, ворона косорукая, упустила сумочку перед самым приземлением… тьфу, перед причаливанием: никак не могу привыкнуть, что мы не на Земле. Бе-е-едненький!..
Хорошо, что хоть платок у меня, спасибо маминому воспитанию, как всегда, под рукой…
А что – я люблю поплакать… Иногда… Что в этом такого? Я же все-таки девушка.
Даже поблагодарить его не смогла-а-а!.. Он такой бледне-е-енький сиде-е-ел… А эта стерва белесая только ухмылялась губками своими змеиными… У-у! Ненавижу!.. Как увидела, сразу возненавидела! Лучше бы он со мной сел вместо той кикиморы инопланетной, продрыхнувшей всю дорогу…
«Кикимора» вспомнилась как раз кстати: слезы высохли так же внезапно, как и навернулись. Я сердито промокнула глаза платком (тушь бы не размазать) и прикрикнула на нерешительно переминающихся в почтительном отдалении «местных»:
– А ну, помогайте! Из-за вас ведь все рассыпалось! Что я – нанялась вам по полу вашему немытому ползать на четвереньках?..
Естественно, старательно делают вид, что не поняли. Ишь глазами хлопают – всеми двумя парами век. Придется самой… Ладно хоть пол оказался «немытым» только в моей фантазии – ни пятнышка, ни пылиночки: мой обеденный стол и то грязнее, а я, признаюсь вам, далеко не неряха! Чем они его так драят? Ни соринки, ни царапинки! Конечно же не «Комметом»…
Опять вспомнился пострадавший паренек.
Нужно будет хоть навестить бедняжку в местной больнице. Стюардесса эта уверяла, что ничего страшного, мол, не случится – полежит денька два и будет как помидорчик… Интересно, она помидорчик-то хоть представляет себе? С огурчиком ведь перепутала, ж-ж-жаба фиолетовая!
– Я могу вам помочь чем-нибудь, мэм? – голос, раздавшийся у меня за спиной, прямо над ухом, заставил вздрогнуть, словно от удара током.
Я испуганно обернулась.
Надо мной, согнувшись древней и донельзя таинственной буквой «зю», возвышался огромный чернокожий мужчина в плоском головном уборе с козырьком. Облачен он был в темный старомодный костюм – явную униформу – с огромной сверкающей бляхой на груди. О-о-о! Вспомнила! Такой костюм называется «мундир». Странное, немного неприличное название… Точно! Такой «мундир» я видела на американском полицейском одного из прошлых веков в фильме, который крутили как-то по ретроканалу.
– Сержант Джонс, мэм! – прямо как в том кино представился полицейский, деликатно «не замечая», ЧТО именно я в данный момент засовывала в сумочку. – Лесли Эм Джонс, если угодно.
– Вы очень любезны… – полуприкрыла я глаза ресницами, тоже настраиваясь на старинный стиль общения и принимая облик этакой «пай-девочки», который, как я отлично знаю, сногсшибательно действует на всех мужчин.
Если, конечно, у них две руки, две ноги и все остальное, как у наших, земных особей противоположного пола.
Ну-ка, ну-ка, сержант, посмотрим из какого теста вы слеплены…
Одним словом, уже через минуту «коп» (так, кажется, называли полицейских в том фильме) волок мой неподъемный «самоходный» чемодан за своей госпожой, будто покорный раб. Госпожа шествовала походкой № 3 (под кодовым названием «Фиг сотрешь»), к лифту, ведущему на тот уровень космопорта, где располагалась зона для размещения «антропоморфных[4]» пассажиров.
– Ничего удивительного, мэм…
Кто же знал, что местные законы категорически запрещают использование тензорибокерного[5] аккумулятора, который, как оказалось, черт бы его побрал, питает моторчик этого чуда техники пензенского производства! Читать от корки до корки толстенный туристический справочник, а еще все ссылки, набранные мельчайшим петитом[6] – какое ж терпенье надо иметь!
Лесли тащил чемодан словно пушинку, причем чувствовалось, что он, с удовольствием, посадил бы на сгиб свободной руки и вашу покорную слугу, ни капли не вспотев при этом. В отличие от меня. В местной парилке я взмокла словно ломовая лошадь, а дезодорант, представьте себе, тоже отобрали на таможне! Чем, интересно, им помешала пластмассовая штуковина с безобидной химией «без канцерогенов и разрушающих озоновый слой газов», как значится на упаковке? Слава Богу, привлек их внимание только тот антиперсперант, что лежал в сумочке, но не рыться же в чемодане при таком обилии зрителей? Да и воспользоваться, честно говоря…
Тоже мне «двести девяносто восемь по Кельвину»! По Цельсию это должно быть где-то градусов двадцать пять или около того, но здесь – явные сорок. И влажно, как в бане. Где обещанные кондиционеры, вы, заразы?!
Но похоже я отвлеклась…
– О чем это вы, Лесли?
– Я в смысле того, что, – осекся полицейский, который понял, что минут пять распинался совершенно впустую, – эти, которые за вами бежали… Ну, вы их еще сумочкой отгоняли… Местные носильщики. Они, хоть и похожи очень, совсем не адагрухцы или ялатинцы, а анримсцы. Тьфу ты, пропасть, язык сломаешь! Местная низшая каста, то есть. А…
– Вы так хорошо разбираетесь в местных народах… – промурлыкала я и, сделав паузу и томно опустив ресницы (в этом месте мужчины, обычно, теряли нить разговора и шумно сглатывали слюну), продолжила:
– …Лесли. Вы давно здесь?..
– Да уже несколько лет… – Лесли вдобавок еще и смутился почему-то. – Если быть точным, то пять лет, восемь месяцев, двенадцать дней…
– Довольно, довольно, офицер! – я вовсе не намерена была выслушивать точный срок пребывания здесь «копа» вплоть до миллисекунд. – И вам здесь нравится?
– Конечно, мэм! – если бы не мешал чемодан, полицейский бы, несомненно, вытянулся и щелкнул каблуками. – Очень, мэм!
– Что вы все «мэм», да «мэм», Лесли? – я кокетливо взяла смутившегося еще больше чернокожего под локоток.
«Локоток», туго обтянутый темно-синей тканью и смахивающий больше на мое колено, обхватить я, конечно, не смогла, так – прицепилась где-то сбоку будто рыбка-прилипала к акульему боку… Некрасивое сравнение – не читайте.
– Зовите меня просто, по-дружески: Доза.
– К-как, позвольте?… – споткнулся на ровном месте Лесли, испуганно глядя на меня карими блестящими глазищами.
О-о-о, какие глаза у этого малого!..
– «Как-как»! – передразнила я его низкий рокочущий бас, обиженно убирая руку с локтя, впрочем, не слишком далеко. – Доза. Если не хотите по-дружески, тогда называйте полностью: Даздравора Александровна Прямогорова.
А что, меня так и зовут в самом деле: Даздравора Александровна Прямогорова, разрешите представиться. Как это: «С какого языка переводится»? «Даздравора» переводится с русского литературного языка очень просто: «Да здравствует Вторая Октябрьская Революция». Очень, по-моему, достойное и не лишенное красоты имя. А вам разве так не кажется? Ну-ка, ну-ка!..
– Даздра… Дозра… – сбитый с толку сержант Джонс никак не мог вымолвить мое простое и благозвучное имя. – А можно, все-таки, просто «Доза»?
– Дозволяю, – разрешила я милостиво. – Только в порядке исключения.
Но руку на место, конечно, не вернула. Пусть помучается, чурбан неблагодарный!..
В этот момент внимание мое снова было отвлечено и самым радикальным образом.
Под острым углом к нашему маршруту, явно направляясь к тому же лифту, что и мы, задрав при этом вопросительным знаком пушистый хвост, невозмутимо вышагивал средних размеров бело-рыже-полосатый кот.
Нет, в самом коте, собственно, ничего особенного не было. Кот, как кот – обычный подзаборник, которых возле нашей дачи в Зайцевке всегда обитало великое множество. Тем более, что ярко выраженной симпатии к кошкам я не испытывала никогда: орут по ночам, безбожно царапаются, какие-то насекомые у них постоянно, шерсть лезет, норовя прилипнуть к чему-нибудь совершенно неподходящему… Все это так, но главным было то, что в зубах «подзаборник» сжимал одну очень знакомую мне вещицу…
Я судорожно схватилась за сумочку. Так и есть! Пока этот долговязый остолоп меня отвлекал своими досужими разглагольствованиями, рыжая скотина сперла мой…
– Стой, паразит! Держи его!.. – заорала по-русски на весь космовокзал благим матом, бросаясь на нахального воришку с такой скоростью, словно стартовала стометровку.
И, конечно, растянулась во весь рост на зеркальном полу, скользком, будто мылом натертом.
– Нет, туфли с каблуками явно не предназначены для местных интерьеров! – горько сообщила я своему расстроенному отражению в сверкающей плоскости.
«Интересно все-таки получается с этими напольными зеркалами: а если на женщине не бриджи, как на мне, а, скажем, мини-юбка?..»
Думала все это я судорожно избавляясь от мешающих туфель и продолжая погоню уже в своем природном виде… То есть босиком, а не так, как вы подумали.
Увы, кот оказался гораздо проворнее.
Не выпуская из зубов своей ноши, испуганное животное, прижав уши, стремительно, хотя и тоже изрядно оскальзываясь на «зеркале», пересекло зал. Даже не оглянувшись ни разу «подзаборник» пулей взлетел по совершенно гладкому, вроде земного бамбука, стволу какого-то эндемичного[7] растения, старательно закамуфлированного ушлыми адагрухцами под пальму и засел наверху.
Оказавшись на десяти с лишним метрах высоты, то есть в абсолютной недосягаемости от беснующегося внизу противника, мохнатый мерзавец аккуратно пристроил поклажу на какой-то сучок и перевел дух. Затем, освободив пасть, кот заголосил нечеловеческим голосом…
Впрочем, почему именно нечеловеческим? Самым, что ни на есть человеческим, да еще на чистейшем (насколько я могу судить в свете своих скромных познаний) адагрухско-ялатнском…
– Помогите! Помогите!! Совершено немотивированное нападение местного хищника на инопланетное разумное существо!!! Где представители властей и охраны правопорядка?!! Я требую защиты своей жизни и имущества в соответствии с нормами галактического законодательства!..
Оставив до лучших времен и лучшего окружения свою обычную, наработанную годами, сексуально-зовущую загадочно-томительную походку, я размашисто шагала по залу ожидания космопорта. Полированные лучше всякого зеркала, металлические плиты пола звенели под каблучками словно литавры и в другое время, я бы, возможно, насладилась звуком, но… Но нужно было еще и волочить за собой проклятый «самоходный» чемодан, опрометчиво взятый в дорогу вместо хоть и старенького, но привычного и удобного «обычного». Как вам продукция прославленной марки «Богатырь»? Вот богатырю-то она как раз и под стать. Этот чемодан, вернее чемоданище, в этот момент абсолютно неподъемный, кажется, весил немногим меньше самого космолайна.
Добавьте сюда, что при всем этом мне приходилось отмахиваться зажатым в руке паспортом, со вложенным в него туристическим ваучером и иммиграционной картой, от семенящих позади низкорослых уродцев-аборигенов, на разные голоса что-то бубнящих по-своему, и вы получите полную картину под названием «Прибытие».
Конечно, я, перед поездкой в эту дыру, прилежно купила в «Горбушке LTD» целых три TDS-кристалла, содержащих полный гипнокурс обучения адагрухско-ялатнскому языку. Более того – несколько вечеров я прилежно, словно школьница, готовящаяся к экзамену, провела перед домашним компом, рискуя вывихнуть язык на особенно заковыристых выражениях и изумляясь, почему этого не происходит.
Зазубривая маловразумительные рулады, напоминающие лягушачий хор летним вечером, где-нибудь на болоте, я надеялась своей продвинутостью сразить наповал всех аборигенов. Ага! То ли кристаллы оказались «пиратскими», то ли треволнения суматошного путешествия настолько выбили из колеи – ни одного слова в сплошном потоке разноголосой тарабарщины не улавливалось напрочь.
– А пошел-ка ты вон отсюда, козел вонючий! – наконец заявила я, решительно останавливаясь и замахиваясь сумочкой на особенно наглого аборигена, все время хватавшего меня за локоть скользкими лапками.
Интересно, он руки мыл хоть когда-нибудь? Локоть-то у меня, естественно, голый, потому что никаких там «распашонок» с длинными рукавами я не признаю – только классический топ. А то как представишь этого мерзавца, упоенно квакающим где-нибудь на болотной кочке…
– Сейчас как врежу по рогам!..
Произнесла эти энергичные фразы (гораздо бо-о-олее энергичные, чем вы только что прочли, так как дословно их вряд ли пропустили бы в печать) я, надо думать, на чистейшем русском. Правда, спохватившись вовремя, тут же как смогла перевела их на адагрухско-ялатнский, даже попытавшись придыхать, клокотать и попискивать горлом в нужных местах.
Странное дело: «козел» меня понял (хотя, возможно, не сами слова а мою интернациональную жестикуляцию) и проворно отскочил, едва не посбивав с ног товарищей, тоже шустро порскнувших в разные стороны. Учитывая их невеликий рост, со стороны я, наверное, очень походила на аиста (или аистиху), воюющего с жабами. Особенно, если жабы очень крупные и раскормленные.
Беда, однако, заключалась в том, что проклятая сумка опять, как и давеча, в «космолайне» с поистине садистской готовностью выбросила все свое содержимое наружу, на потеху окружающим. Мало того, что местные гады-таможенники отобрали у меня добрую половину содержащихся там совершенно необходимых мне вещей… Слышали бы вы, как они о чем-то прехрюкивались и прекашливались на своем невообразимом диалекте. Между прочим, вы не поверите, но кажется, что звуки речи у них исходят явно не изо рта!.. Так, сейчас еще и все остальное растащат, жабы проклятые! Помог бы кто собрать, что ли.
Совсем некстати, я вспомнила того симпатичного парнишку, вскочившего помочь, когда я, ворона косорукая, упустила сумочку перед самым приземлением… тьфу, перед причаливанием: никак не могу привыкнуть, что мы не на Земле. Бе-е-едненький!..
Хорошо, что хоть платок у меня, спасибо маминому воспитанию, как всегда, под рукой…
А что – я люблю поплакать… Иногда… Что в этом такого? Я же все-таки девушка.
Даже поблагодарить его не смогла-а-а!.. Он такой бледне-е-енький сиде-е-ел… А эта стерва белесая только ухмылялась губками своими змеиными… У-у! Ненавижу!.. Как увидела, сразу возненавидела! Лучше бы он со мной сел вместо той кикиморы инопланетной, продрыхнувшей всю дорогу…
«Кикимора» вспомнилась как раз кстати: слезы высохли так же внезапно, как и навернулись. Я сердито промокнула глаза платком (тушь бы не размазать) и прикрикнула на нерешительно переминающихся в почтительном отдалении «местных»:
– А ну, помогайте! Из-за вас ведь все рассыпалось! Что я – нанялась вам по полу вашему немытому ползать на четвереньках?..
Естественно, старательно делают вид, что не поняли. Ишь глазами хлопают – всеми двумя парами век. Придется самой… Ладно хоть пол оказался «немытым» только в моей фантазии – ни пятнышка, ни пылиночки: мой обеденный стол и то грязнее, а я, признаюсь вам, далеко не неряха! Чем они его так драят? Ни соринки, ни царапинки! Конечно же не «Комметом»…
Опять вспомнился пострадавший паренек.
Нужно будет хоть навестить бедняжку в местной больнице. Стюардесса эта уверяла, что ничего страшного, мол, не случится – полежит денька два и будет как помидорчик… Интересно, она помидорчик-то хоть представляет себе? С огурчиком ведь перепутала, ж-ж-жаба фиолетовая!
– Я могу вам помочь чем-нибудь, мэм? – голос, раздавшийся у меня за спиной, прямо над ухом, заставил вздрогнуть, словно от удара током.
Я испуганно обернулась.
Надо мной, согнувшись древней и донельзя таинственной буквой «зю», возвышался огромный чернокожий мужчина в плоском головном уборе с козырьком. Облачен он был в темный старомодный костюм – явную униформу – с огромной сверкающей бляхой на груди. О-о-о! Вспомнила! Такой костюм называется «мундир». Странное, немного неприличное название… Точно! Такой «мундир» я видела на американском полицейском одного из прошлых веков в фильме, который крутили как-то по ретроканалу.
– Сержант Джонс, мэм! – прямо как в том кино представился полицейский, деликатно «не замечая», ЧТО именно я в данный момент засовывала в сумочку. – Лесли Эм Джонс, если угодно.
– Вы очень любезны… – полуприкрыла я глаза ресницами, тоже настраиваясь на старинный стиль общения и принимая облик этакой «пай-девочки», который, как я отлично знаю, сногсшибательно действует на всех мужчин.
Если, конечно, у них две руки, две ноги и все остальное, как у наших, земных особей противоположного пола.
Ну-ка, ну-ка, сержант, посмотрим из какого теста вы слеплены…
Одним словом, уже через минуту «коп» (так, кажется, называли полицейских в том фильме) волок мой неподъемный «самоходный» чемодан за своей госпожой, будто покорный раб. Госпожа шествовала походкой № 3 (под кодовым названием «Фиг сотрешь»), к лифту, ведущему на тот уровень космопорта, где располагалась зона для размещения «антропоморфных[4]» пассажиров.
– Ничего удивительного, мэм…
Кто же знал, что местные законы категорически запрещают использование тензорибокерного[5] аккумулятора, который, как оказалось, черт бы его побрал, питает моторчик этого чуда техники пензенского производства! Читать от корки до корки толстенный туристический справочник, а еще все ссылки, набранные мельчайшим петитом[6] – какое ж терпенье надо иметь!
Лесли тащил чемодан словно пушинку, причем чувствовалось, что он, с удовольствием, посадил бы на сгиб свободной руки и вашу покорную слугу, ни капли не вспотев при этом. В отличие от меня. В местной парилке я взмокла словно ломовая лошадь, а дезодорант, представьте себе, тоже отобрали на таможне! Чем, интересно, им помешала пластмассовая штуковина с безобидной химией «без канцерогенов и разрушающих озоновый слой газов», как значится на упаковке? Слава Богу, привлек их внимание только тот антиперсперант, что лежал в сумочке, но не рыться же в чемодане при таком обилии зрителей? Да и воспользоваться, честно говоря…
Тоже мне «двести девяносто восемь по Кельвину»! По Цельсию это должно быть где-то градусов двадцать пять или около того, но здесь – явные сорок. И влажно, как в бане. Где обещанные кондиционеры, вы, заразы?!
Но похоже я отвлеклась…
– О чем это вы, Лесли?
– Я в смысле того, что, – осекся полицейский, который понял, что минут пять распинался совершенно впустую, – эти, которые за вами бежали… Ну, вы их еще сумочкой отгоняли… Местные носильщики. Они, хоть и похожи очень, совсем не адагрухцы или ялатинцы, а анримсцы. Тьфу ты, пропасть, язык сломаешь! Местная низшая каста, то есть. А…
– Вы так хорошо разбираетесь в местных народах… – промурлыкала я и, сделав паузу и томно опустив ресницы (в этом месте мужчины, обычно, теряли нить разговора и шумно сглатывали слюну), продолжила:
– …Лесли. Вы давно здесь?..
– Да уже несколько лет… – Лесли вдобавок еще и смутился почему-то. – Если быть точным, то пять лет, восемь месяцев, двенадцать дней…
– Довольно, довольно, офицер! – я вовсе не намерена была выслушивать точный срок пребывания здесь «копа» вплоть до миллисекунд. – И вам здесь нравится?
– Конечно, мэм! – если бы не мешал чемодан, полицейский бы, несомненно, вытянулся и щелкнул каблуками. – Очень, мэм!
– Что вы все «мэм», да «мэм», Лесли? – я кокетливо взяла смутившегося еще больше чернокожего под локоток.
«Локоток», туго обтянутый темно-синей тканью и смахивающий больше на мое колено, обхватить я, конечно, не смогла, так – прицепилась где-то сбоку будто рыбка-прилипала к акульему боку… Некрасивое сравнение – не читайте.
– Зовите меня просто, по-дружески: Доза.
– К-как, позвольте?… – споткнулся на ровном месте Лесли, испуганно глядя на меня карими блестящими глазищами.
О-о-о, какие глаза у этого малого!..
– «Как-как»! – передразнила я его низкий рокочущий бас, обиженно убирая руку с локтя, впрочем, не слишком далеко. – Доза. Если не хотите по-дружески, тогда называйте полностью: Даздравора Александровна Прямогорова.
А что, меня так и зовут в самом деле: Даздравора Александровна Прямогорова, разрешите представиться. Как это: «С какого языка переводится»? «Даздравора» переводится с русского литературного языка очень просто: «Да здравствует Вторая Октябрьская Революция». Очень, по-моему, достойное и не лишенное красоты имя. А вам разве так не кажется? Ну-ка, ну-ка!..
– Даздра… Дозра… – сбитый с толку сержант Джонс никак не мог вымолвить мое простое и благозвучное имя. – А можно, все-таки, просто «Доза»?
– Дозволяю, – разрешила я милостиво. – Только в порядке исключения.
Но руку на место, конечно, не вернула. Пусть помучается, чурбан неблагодарный!..
В этот момент внимание мое снова было отвлечено и самым радикальным образом.
Под острым углом к нашему маршруту, явно направляясь к тому же лифту, что и мы, задрав при этом вопросительным знаком пушистый хвост, невозмутимо вышагивал средних размеров бело-рыже-полосатый кот.
Нет, в самом коте, собственно, ничего особенного не было. Кот, как кот – обычный подзаборник, которых возле нашей дачи в Зайцевке всегда обитало великое множество. Тем более, что ярко выраженной симпатии к кошкам я не испытывала никогда: орут по ночам, безбожно царапаются, какие-то насекомые у них постоянно, шерсть лезет, норовя прилипнуть к чему-нибудь совершенно неподходящему… Все это так, но главным было то, что в зубах «подзаборник» сжимал одну очень знакомую мне вещицу…
Я судорожно схватилась за сумочку. Так и есть! Пока этот долговязый остолоп меня отвлекал своими досужими разглагольствованиями, рыжая скотина сперла мой…
– Стой, паразит! Держи его!.. – заорала по-русски на весь космовокзал благим матом, бросаясь на нахального воришку с такой скоростью, словно стартовала стометровку.
И, конечно, растянулась во весь рост на зеркальном полу, скользком, будто мылом натертом.
– Нет, туфли с каблуками явно не предназначены для местных интерьеров! – горько сообщила я своему расстроенному отражению в сверкающей плоскости.
«Интересно все-таки получается с этими напольными зеркалами: а если на женщине не бриджи, как на мне, а, скажем, мини-юбка?..»
Думала все это я судорожно избавляясь от мешающих туфель и продолжая погоню уже в своем природном виде… То есть босиком, а не так, как вы подумали.
Увы, кот оказался гораздо проворнее.
Не выпуская из зубов своей ноши, испуганное животное, прижав уши, стремительно, хотя и тоже изрядно оскальзываясь на «зеркале», пересекло зал. Даже не оглянувшись ни разу «подзаборник» пулей взлетел по совершенно гладкому, вроде земного бамбука, стволу какого-то эндемичного[7] растения, старательно закамуфлированного ушлыми адагрухцами под пальму и засел наверху.
Оказавшись на десяти с лишним метрах высоты, то есть в абсолютной недосягаемости от беснующегося внизу противника, мохнатый мерзавец аккуратно пристроил поклажу на какой-то сучок и перевел дух. Затем, освободив пасть, кот заголосил нечеловеческим голосом…
Впрочем, почему именно нечеловеческим? Самым, что ни на есть человеческим, да еще на чистейшем (насколько я могу судить в свете своих скромных познаний) адагрухско-ялатнском…
– Помогите! Помогите!! Совершено немотивированное нападение местного хищника на инопланетное разумное существо!!! Где представители властей и охраны правопорядка?!! Я требую защиты своей жизни и имущества в соответствии с нормами галактического законодательства!..
2
– И ты действительно собралась ехать в эту несусветную даль?!!..
Можно было, конечно, нарисовать после этой фразы хоть десять восклицательных знаков, потому что удивление на лице моего… не важно кого, было написано аршинными буквами.
Кстати, а почему аршинными. Насколько я помню архаичные русские меры прошлых веков, аршин[8] – это что-то чуть меньшее, чем метр. Как же такие буквы могут поместиться на человеческом лице? Опять какая-то гипербола или, возможно, преамбула… Я, знаете ли, путаю эти филологические термины. Хотя… «Преамбула», вроде бы, не из той оперы.
– Ну… Не такая уж и даль, – резонно заметила я, не отрываясь от монитора. – Лаларелла, к примеру, значительно дальше…
– Ты бы еще Салилосис привела в качестве примера! – хлопнул себя по коленям мой… пусть будет просто «Мой», так проще. – Или…
Тут же мне были перечислены несколько планетных систем, находящихся на расстоянии, действительно лежащем за разумными пределами. К одной из них добираться пришлось бы чуть ли не три месяца и все на перекладных. Прямо, как этому древнему Магеллану. Или Врангелю? Все время путаю этих полярных мореплавателей прошлых веков. Да Бог с ними, с этими допотопными путешественниками! Отпуск-то мой не резиновый, в конце концов!
– А что ты имеешь против этого… – невинно, как очень хорошо умею, я стрельнула глазками в сторону Моего. – Как ты его назвал? Силосис?
– Салилосис, – машинально поправил Мой. – Силосиса просто не существует. Есть слово «силос», но оно означает нечто совсем иное…
О-о-о, как он любит поправлять и разъяснять! Будто я не знаю, что такое силос! Отлично знаю. Это что-то из разряда биологически-активных добавок, которыми пичкали в старину бедных коровок, чтобы они давали побольше молочка. Будто нельзя было его просто синтезировать, да и дело с концом!
Можно было, конечно, нарисовать после этой фразы хоть десять восклицательных знаков, потому что удивление на лице моего… не важно кого, было написано аршинными буквами.
Кстати, а почему аршинными. Насколько я помню архаичные русские меры прошлых веков, аршин[8] – это что-то чуть меньшее, чем метр. Как же такие буквы могут поместиться на человеческом лице? Опять какая-то гипербола или, возможно, преамбула… Я, знаете ли, путаю эти филологические термины. Хотя… «Преамбула», вроде бы, не из той оперы.
– Ну… Не такая уж и даль, – резонно заметила я, не отрываясь от монитора. – Лаларелла, к примеру, значительно дальше…
– Ты бы еще Салилосис привела в качестве примера! – хлопнул себя по коленям мой… пусть будет просто «Мой», так проще. – Или…
Тут же мне были перечислены несколько планетных систем, находящихся на расстоянии, действительно лежащем за разумными пределами. К одной из них добираться пришлось бы чуть ли не три месяца и все на перекладных. Прямо, как этому древнему Магеллану. Или Врангелю? Все время путаю этих полярных мореплавателей прошлых веков. Да Бог с ними, с этими допотопными путешественниками! Отпуск-то мой не резиновый, в конце концов!
– А что ты имеешь против этого… – невинно, как очень хорошо умею, я стрельнула глазками в сторону Моего. – Как ты его назвал? Силосис?
– Салилосис, – машинально поправил Мой. – Силосиса просто не существует. Есть слово «силос», но оно означает нечто совсем иное…
О-о-о, как он любит поправлять и разъяснять! Будто я не знаю, что такое силос! Отлично знаю. Это что-то из разряда биологически-активных добавок, которыми пичкали в старину бедных коровок, чтобы они давали побольше молочка. Будто нельзя было его просто синтезировать, да и дело с концом!