Эшер Нил. Скиннер

   Эрлин хотелось бы услышать не такой ответ, но что взять с хупера?
   – Спасибо за помощь, – сухо поблагодарила она.
   – Этот Амбел… – Джанер посмотрел на нее, когда такси взмыло вверх и помчалось к отверстию в куполе. – У тебя к нему не только клинический интерес?
   – Можно и так сказать. – Эрлин пожала плечами. – Нам туда.
   Она повела своих спутников по мощеной дорожке мимо ухоженных розариев к возвышавшейся впереди металлической стене города. Рядом с цветущими нарциссами старательно кружили похожие на металлических жуков косилки. Некоторые цветы были желтыми, как старые сорта на Земле, но большинство – синими и фиолетовыми. На лужайках росли кокосовые и финиковые пальмы, кусты фуксии, иногда даже ананасы. Эрлин знала, что все разнообразие растений было генетически адаптировано для выживания в непростых условиях местной атмосферы.
   – Ты говорила, что земля здесь пользуется большим спросом. – Джанер осматривал окрестности.
   – Все это расположено на десяти метрах пенного пластобетона.
   – Ага, неплохой плотик соорудили.
   В парке можно было увидеть кого угодно: опытных путешественников, измененных людей – катадаптов, офидов и им подобных; хуперов, чувствовавших себя явно неуверенно среди всей этой зелени и ходивших раскачивающейся походкой, подобно морякам, что привыкли чувствовать под ногами палубу.
   – Многие оказываются здесь, желая обрести бессмертие, но чувствуют себя слишком смертными, оказавшись в мире хуперов, – заметила Эрлин.
   – Но тобой движет иное, – напомнил ей Кич.
   – Мне нравятся новые миры, новые приключения. Не рискуя, невозможно ничего узнать.
   Они пересекли очередной бульвар, и Эрлин показала на вход в пирамидальный отель.
   – Сегодня я ночую здесь. Предлагаю вам тоже остановиться в этом месте, если, конечно, у вас нет других планов. Завтра, если хотите, мы приобретем необходимое снаряжение. Советую обзавестись твердой валютой, без нее здесь сложно обходиться.
   – Какая предпочтительней? – уточнил Кич.
   – Новокарфагенские шиллинги или новые йены. Скинды Спаттерджей приобретать не стоит, курс поднимается практически каждый день.
   – Оригинально, – заметил Джанер.
   Когда они оказались в холле здания, Джанер настоял на том, что он расплатится за все номера своей картой у автоматизированной стойки регистрации. Эрлин набрала на мини-пульте своего чемодана один из номеров комнат, высветившихся на экране над стойкой, подчинив чемодан ИР отеля. Проводив взглядом свой багаж, она взглянула на часы.
   – Здесь, в девять часов по солстанскому времени, устраивает?
   – Договорились, – отозвался Джанер, и Кич ответил характерным коротким кивком.
   Войдя в лифт, Эрлин задумалась о том, зачем связалась с этими двумя странными попутчиками. Возможно, одиночество? Когда она подошла к двери номера, чемодан уже был там. Она вошла вслед за ним и тут же рухнула на огромную кровать.
   Уставившись в потолок, женщина сказала:
   – Мне нужна информация о рейфикации.
   – Можете сказать более определенно, что вас интересует? – спросил ИР отеля.
   – Ну… не возникла ли данная практика из какого-нибудь религиозного культа?
   – Истоки данной практики следует искать в культе Анубиса. По предположениям последователей культа, души не существует и нет ничего священнее тела. Они цеплялись за жизнь пока это было возможно, затем консервировали свои тела и обеспечивали их движение существовавшей в то время кибертехнологией.
   Эрлин вспомнила об определенно египетских украшениях на шлеме и ирригаторе Кича.
   – Они не могли сохранить жизнь мозга, а Кич вполне разумен, – заметила она.
   Ответа не последовало, так как вступили в действие ограничения, касающиеся частной жизни. ИР не мог обсуждать с ней других постояльцев отеля.
   – В наше время рейфы часто разумны, – настаивала она.
   – Культ Анубиса все еще существует, но сейчас у них есть доступ к технологиям записи мысли и миметическим компьютерам. Некоторые люди, официально умершие, могут быть восстановлены и возвращены к жизни при помощи новейших нанотехнологий.
   – Все эти записи мыслей и миметика делают их живыми?
   – Большинство пришло к заключению, что они стали ИР. Особенно ожесточенные споры при отсутствии четкой аргументации возникают при обсуждении рейфов, которые частично используют органический мозг. В целом рейфы встречаются достаточно редко. Большинство физических повреждений тела может быть устранено, многие люди с устройствами записи мыслей предпочитают мемплантацию на андроидном шасси.
   – Тогда… как можно объяснить существование Кича?
   ИР отказался от объяснений.
 
   Кич открыл чемодан, достал чистый комбинезон из моноволокна и положил его на кровать. Почти благоговейно он снял с шеи кулон в виде ромба и положил его на комбинезон. Затем, двигаясь крайне осторожно, снял с себя комбинезон, бросил его на пол и повернулся к висевшему на стене зеркалу, чтобы рассмотреть свое отражение. Все его тело от подмышек до паха было закрыто золотистым металлом, поверхность которого покрывали египетские иероглифы. Рейф стоял не шевелясь, изучая их, пока ирригатор не смочил его правый глаз, а затем повернулся к чемодану. На этот раз он достал из него золотистый ящик, напоминавший по форме саркофаг, закрыл крышку чемодана и поставил на нее ящик. На крышке ящика было углубление, совпадавшее по форме с кулоном, однако Кич не воспользовался ромбом, а достал из ящика два наконечника, за которыми потянулись спиральные прозрачные трубки. Наконечники он вставил в отверстия на металлическом покрытии тела и при помощи стимулятора подал команду активации на прибор-очиститель, который предохранял его тело от разложения.
   Одна из трубок наполнилась грязно-синей жидкостью, когда устройство начало высасывать консервант из сосудистой системы, очищая тело от мертвых бактерий и продуктов гниения, восстанавливая химический баланс. Жидкость во второй трубке уже напоминала сапфир. Через несколько минут красные иероглифы на крышке ящика по очереди изменили цвет на зеленый. Когда поток жидкости из ящика прекратился, рейф отсоединил трубки и убрал их в ящик, затем достал оттуда цилиндрический сосуд, заполненный ярко-синей жидкостью. Повернувшись к зеркалу, он протер свое тело пробкой-тампоном, затем немного приподнял шлем, чтобы протереть кожу под ним. Оголенная левая часть его лица сгнила до кости, в которой блестели треугольные контакты цвета меди.
   Кич несколько секунд смотрел на рану, ставшую причиной его смерти, затем с влажным щелчком надел шлем и, опустив руку, нажал несколько кнопок на' боку. Оболочка с шипением приподнялась, он снял ее полностью и положил на чемодан. Обнажившийся бок был покрыт почти прозрачной синтетической кожей, под которой можно было видеть восстановленные синтетикой органы, сеть синеватых трубок, отходящих от двух отверстий, и обуглившиеся ребра. После краткого осмотра он протер жидкостью и эту часть тела. Закончив, рейф установил оболочку на место, вернулся к кровати, надел чистый, комбинезон и кулон. Еще раз осмотрев себя в зеркале, он заговорил:
   – ИР отеля, я хочу снять тысячу новокарфагенских шиллингов со счета. У меня есть такая возможность?
   – Конечно. В стене слева от вас расположена автоматическая касса. Вы понимаете, что тысяча шиллингов – очень большая сумма, которая может вам здесь не понадобиться? Курс обмена на скинды Спаттерджей очень высок.
   – Понимаю, – ответил Кич, – но, возможно, мне придется провести здесь достаточно длительное время.
   Рейф достал из кармана смарт-карту и вставил ее в паз в стене. Люк мгновенно открылся, и автоматическая касса вернула ему карточку. За крышкой люка он увидел пачки банкнот достоинством сто, пятьдесят и десять шиллингов. Рядом лежал полотняный мешочек с монетами. Он открыл его, достал одну прозрачную восьмигранную монету и поднес ее к глазу. Возможно, Кич удивленно поднял бы бровь, если бы мог, так как последний раз видел одношиллинговую монету несколько веков назад.
 
   Джанер лежал на кровати, закинув руки за голову. Он думал об Эрлин и чувствовал приятное возбуждение от перспективы узнать ее лучше. Женщина обладала классической и одновременно экзотической красотой: белые волосы, черная кожа, голубые глаза, причем красота не была следствием вмешательства косметической хирургии. Одни черты настолько не соответствовали другим, что комбинация не могла быть выбрана кем-то умышленно. По своему опыту он знал, что косметическую хирургию можно было разделить на два типа: экстремальный, когда люди прибегали к таким операциям, как кадаптация или офидапция, и умеренный, когда лишь немного изменялись отдельные черты, чтобы сделать их более привлекательными. Как он полагал, своей внешностью и, несомненно, умственными способностями Эрлин была обязана небольшому генетическому изменению – такой путь избирало большинство людей.
   По каналу связи ничего не поступало уже несколько часов, следовательно, разум Улья, контролировавший несколько миллиардов особей, был занят другими проблемами. Это устраивало Джанера, так как сейчас он не хотел вести какие-либо переговоры.
   Как все изменилось со времен бумажных гнезд и всего нескольких сотен шершней!..
   Это было настоящим шоком (впрочем, среди многих), когда высокомерное человечество узнало, что является не единственной разумной расой на Земле, а лишь самой громкой и разрушительной. Довольно долго в числе кандидатов находились дельфины и киты – благодаря эстетической привлекательности и трогательным рассказам спасенных пловцов. Планомерные исследования в этой области внесли ясность: дельфины не могли отличить пловца от больного собрата и были значительно глупее животных, которых люди регулярно превращали в бекон. Что касалось китов, то они были не разумнее обычной коровы.
   Когда шершень впервые построил гнездо в виртуальной реальности и заявил протест через Интернет, люди долго не могли понять, что происходит. Жалящие твари разумны? Последующие исследования продемонстрировали, что группа гнезд, вне всякого сомнения, мыслила как единый разум, но не со скоростью контакта нервных клеток, а со скоростью медленного обмена феромонами. Гнездо в виртуальной реальности было именно так связано со многими другими гнездами, осуществляя связь посредством аносмического восприятия, и на ее установку потребовалось много месяцев. Сейчас у каждого шершня имелся микропередатчик, и скорость мышления разума Улья была крайне высокой.
   Конечно, после этого открытия люди судорожно попытались отыскать других подобных существ, и все насекомые на Земле, организованные по принципу общества, вроде пчел и муравьев, подверглись тщательному изучению. Как оказалось, пчелы тоже обладали разумом Улья, но настолько странным, что его тайну не смогли разгадать самые мощные компьютеры, – их связь относилась только к настоящему, прошлое и будущее находилось за гранью понимания. Муравьи вообще ничего подобного не имели. Разочарование следовало за разочарованием, и, в конце концов, был признан факт, что шершни, подобно людям, были причудой природы.
   Джанер вспомнил о том, как сам оказался втянутым в этот странный мир, о своей службе Улью – за убийство шершня, попытавшегося сесть на плечо на переполненном стадионе во время рингбольного матча. Тот шершень устал и просто искал место, где мог бы отдохнуть, его привлек стакан кока-колы в его руке. Реакция Джанера была рефлекторной: он ощутил инстинктивный страх, испытываемый к насекомым, сбросил шершня на землю и растоптал. Суд вынес решение на следующий день. У него не хватило средств заплатить штраф, и он был вынужден подписать контракт на два года. Уничтожение шершня не считалось чистым убийством, потому что каждое насекомое было лишь малой частью разума. Впрочем, даже за это полагалось суровое наказание.
   Джанер сел и опустил ноги на пол, потом встал и подошел к окну. Между городскими кварталами за полями и гидропонными установками была видна стена Купола. Наверняка за ним находится нечто более интересное. Два года контракта не раз убеждали его в этом, и именно потому по истечении срока его действия он поступил на службу – уже оплачиваемую.
   – Что находится за Куполом? – спросил он.
   Не услышав ответа по каналу связи от Улья, Джанер пожал плечами и вернулся на кровать. Скоро его любопытство будет удовлетворено в достаточной степени.

2

   Столпившись на крошечном островке, они питались, прыгая в море и хватая одну или две бокси из проходящей стайки, но этого моллюска подобная охота не устраивала. Возможно, он был более разумным и предприимчивым, чем его собратья, что позволило ему найти отличное пастбище на небольшом расстоянии от островка. Моллюск понятия не имел о приливах и отливах, не понимал, почему, когда на небе не было луны, скала выступала над поверхностью моря, создавая естественный барьер для вечной миграции странных маленьких рыбок. Он знал только то, что, если подождать некоторое время на одной из каменных стен, проход в скале превращался в рог изобилия – как раз в то время, когда он начинал ощущать голод. Кстати, перепрыгивая со стены на стену, можно было проглотить гораздо больше бокси, чем если просто опускаться на дно сквозь косяк. Конечно, бесплатных обедов не существовало нигде, кто-то обязательно вел учет. Моллюск рос быстрее раковины, и скоро его нежная розовая плоть выступала из-под похожих на крышки щитков, обеспечивающих нормальных условия его безопасности. Небольшая пиявка, также обнаружившая изобилие бокси, в конце концов упала на прожорливого моллюска, обвила его раковину, выдвинула похожие на горный бур ротовые части и впилась в нежную плоть.
 
   Амбела мучили кошмары о море, кишащем пиявками, которые сменяли приятные сновидения о тысячах лет счастливой жизни. Ветер с океана надувал парус, который был вполне доволен съеденными вечером кусками червя-носорога. На фоне зеленоватого рассвета эти перевариваемые куски темнели в прозрачном кишечнике паруса, и именно их вид заставил Пека забарабанить в дверь Амбела.
   – Турбул под судном! – кричал он. – Косяк турбула!
   Капитан сел и почти сразу же отчетливо услышал удары по днищу судна проходящего косяка турбула, которые невозможно было спутать с обычным скрипом и лязгом судовых механизмов. В каком-то оцепенении он окинул взглядом каюту, в которой находились все скудные, но необходимые для его существования вещи. Его мушкетон был закреплен кожаными ремнями в углу рядом со шкафом, где хранились порох, пули и обширный комплект инструментов для ухода за оружием. В узком платяном шкафу висели его рубашки из пластмассовой сетки, штаны и усиленные ботинки – единственная одежда, удовлетворявшая его требования к прочности. Под овальной, отделанной бронзой нишей находилась полка, к которой он приклеил устричным клеем несколько украшений: отполированный, как драгоценный камень, кусок древнего экрана ввода, миниатюрный человеческий череп из отполированного стекла и разрезанные шейные кандалы. Его взгляд скользнул по столу со множеством карт, прижатых спутниковым пеленгатором в виде старинного калькулятора, и остановился на матросском сундуке. Как просто накопить много вещей за столь длинную жизнь… Он долго смотрел на сундук тяжелым взглядом, потом едва заметно пожал плечами и откинул одеяло.
   – Турбул! – снова закричал Пек. – Турбул!
   – Иду! – крикнул Амбел в ответ.
   Он спустил ноги с койки, встал и направился к платяному шкафу, чтобы взять аккуратно сложенную одежду. Вернувшись к койке, оделся, сел, осторожно надел и зашнуровал ботинки. Потом встал, подошел к двери и осторожно открыл ее. Капитан должен был все делать осторожно – иначе он рисковал неумышленно оторвать кому-нибудь руку или проломить локтем корпус судна.
   Пек возбужденно подпрыгивал: так ему не терпелось вернуться к ловле. В одной руке он держал кусок червя-носорога, в другой – нож для резки наживки. Лиловая кровь сочилась из мяса, забрызгивая длинное кожаное пальто и парусиновые штаны, а также деревянную палубу под ногами. Амбел жестом приказал ему продолжать. Пек нетерпеливо кивнул лысой головой, сверкая зеленоватыми глазами, потом вернулся к остальным членам команды. С палубы доносились ругательства и крики, и вся она была завалена извивающимися мокрыми тварями.
   Капитан проводил Пека взглядом и увидел, как Планд вытащил турбула размером с каноэ и прыгнул ему на спину, чтобы тот не свалился за борт. Турбул действительно напоминал каноэ, все его тело было беспорядочно усеяно ярко-синими плавниками. Хвост, похожий на кнут, заканчивался плавником в форме топора.
   – Скотина! – заорал Планд, когда турбул стал извиваться и изгибаться, стараясь сбросить его с себя. – А ну-ка успокойся!
   Он не обращал внимания на глубокую рану на спине, нанесенную бешено извивавшимся хвостом турбула. Амбел подошел, сжал одной рукой челюсти турбула, затем протянул другую руку и легонько ударил тварь между глаз указательным пальцем. Раздался звук, словно по бревну ударили металлической балкой. Глаза турбула закатились, тело обмякло.
   – Спасибо, капитан, – поблагодарил Планд, слезая с турбула. – Может быть, вы его выпотрошите. Для меня он слишком велик.
   Амбел пожал плечами, покрепче сжал челюсти правой рукой, а пальцы левой вонзил в тело там, где заканчивалась голова. Он потянул, голова с треском отделилась от туловища, за ней последовал хребет. Он приложил чуть большее усилие, хвост и плавники начали втягиваться в туловище, пока совсем не исчезли. Амбел переместил руки на хребет для последнего рывка, и плоть твари снялась как чулок, оставив у него в руках голову, хребет, обвисший мешок внутренностей, плавники и хвост, причем все части тела остались соединенными. Он подержал все это перед собой и несколько раз встряхнул. Зрачки глаз пришли в нормальное состояние, хребет и хвост начали извиваться. Конец хвоста чуть не попал Амбелу в лицо, но он легко поймал его.
   – Озорник!
   Он бросил турбула за борт. Оказавшись в воде, скелетообразное существо некоторое время плавало кругами, потом высунуло из воды голову и издало громкий, похожий на ржание звук. Потом оно нырнуло и поплыло дальше вместе с косяком.
   – Парни, не забудьте, нам нужно заполнить только пятьдесят бочек! – крикнул Амбел, наблюдая, как матросы вытаскивали из воды турбула за турбулом и разделывали рыбу аналогичным образом.
   Один за другим скелеты падали в воду и уплывали, издав на прощание похожие на возмущенное ржание звуки. Скоро палуба была завалена скользкими трубками мяса турбулов.
   Надевая наживку на блестящий крюк, капитан вдруг задумался, насколько медленно технология Правительства проникала в их жизни. Сейчас они использовали незатупляющиеся крюки из металлокерамики, а он помнил время, когда крюки вырезались из кости. По крайней мере, до сих пор использовались поплавки из мочевых пузырей. Отступив назад на шаг, чтобы забросить наживку, он едва не упал, наткнувшись на тушу турбула.
   – Энн! Бочки и уксус! – крикнул он, но не слишком недовольным тоном, потому что знал, что в такие моменты команда бывает очень раздражительной.
   Энн бросила на него сердитый взгляд, смотала леску и повесила ее на закрепленный на леере крюк, потом позвала на помощь младших членов команды. Перепрыгивая через туши турбулов, женщина повела их к люку заднего трюма, открыла его и быстро спустилась вниз. Двое матросов спустились в трюм вслед за ней, двое остались на палубе, чтобы повернуть рычаг лебедки и опустить трос.
   – Думаю, хватит, – сказал Планд, разглядывая последнюю добычу.
   Этот турбул оказался тонким и длинным, все его туловище было испещрено отверстиями от укусов пиявок. Удары по днищу корпуса становились все тише и реже, их уже трудно было расслышать сквозь лязг цепи паруса. Амбел тоже вытащил из воды турбула, рассмотрел его и бросил за борт.
   – Главный косяк прошел, – сказал он. – Остались только покусанные пиявками.
   Пек неохотно смотал леску, свернул ее, потом из ящика под леером, где хранилось почти все охотничье снаряжение, достал длинную и смертельно острую пангу.
   Капитан подошел к матросам, чтобы помочь выгрузить на палубу бочки, которые Энн уложила в грузовую сетку. Когда сетка коснулась палубы, они откатили пустые бочки в сторону. Амбел вскрыл запечатанный бочонок, и по воздуху разнесся запах пряного уксуса, почти заглушивший едкий запах мяса турбулов. Пек тем временем принялся рубить туши на аккуратные кольца.
   – Хороший косяк, – заметил он, энергично размахивая пангой.
   – Хороший, – согласился Амбел, поднял с палубы измочаленный кусок мяса червя-носорога, оставшийся от наживки, и направился в свою каюту.
   Пек проводил его взглядом, и костяшки сжимавших пангу пальцев побелели от напряжения. Потом он перевел взгляд на тушу турбула и особенно яростно нанес по ней удар.
 
   Гласситовая полоса была проложена по земле поперек арочного выхода из Купола. Джанер с озадаченным видом смотрел на нее, неуверенно крутя в руках идентификационную карточку.
   – Никаких барьеров, никакой таможни. Как же осуществляется контроль?
   – Хуперам абсолютно наплевать на подобные вещи, – сказала Эрлин.
 
   Со стороны территории Правительства аккуратно вымощенная дорожка терялась между полей гигантской кукурузы и плантаций граната. Джанер посмотрел на деревья, потом опустил взгляд на полосу. На земле со стороны Спаттерджей валялись омерзительные останки существ, считавшихся на этой планете паразитами: скелет какой-то птицы, спиральная раковина размером с человеческую голову и еще что-то плоское и гниющее размером с человеческую ногу, вероятно, одна из знаменитых пиявок. И все-таки контроль имелся: в верхней части арки был установлен лазер.
   – Выход контролируется. – Эрлин бросила взгляд на шершней в футляре. – Не думаю, что ИР захочется связаться с разумом Улья.
   – Разум видит этот мир впервые, – заметил Джанер. – Его беспокоит не пересечение линии ячейками, а их возвращение, если разуму понадобиться вернуть только одну ячейку.
   – Я думаю, автоматика сможет их распознать, но все-таки спроси об этом у ворот. Уверена, один из подразумов Блюстителя следит за ними.
   Джанер посмотрел вверх, как и большинство людей, когда обращались к невидимому ИР.
   – Блюститель, мой разум Улья выразил некоторую тревогу по поводу вашей автоматической системы уничтожения насекомых. Она сможет отличить шершня от разновидностей живой природы Спаттерджей?
   – Конечно сможет, – ответил несколько раздраженный голос. – Только люди способны совершать такие ошибки.
   Джанер пробормотал что-то неприличное и вышел за пределы территории Правительства. С трудом скрывая удивление, Эрлин последовала за ним. На видимой половине лица Кича полностью отсутствовало выражение, даже когда лазерный объектив повернулся, чтобы проследить за ним.
   За воротами они увидели широкую улицу, по обеим сторонам которой стояли деревянные дома с остроконечными крышами, многие из которых были лавками и питейными заведениями. Вдоль грунтовой дороги тянулся рынок, и хуперы энергично предлагали свой товар другим хуперам и гражданам Правительства, рискнувшим пересечь границу. Эрлин кивнула на лавку, рядом с которой в террариумах из зеленого стекла извивались блестящие пиявки.
   – За несколько шиллингов можно получить укус пиявки. Можно посчитать это небольшой платой за бессмертие, а можно и грабежом, если вспомнить, что нужно только войти в заросли и немного постоять под грушевидным деревом. – Она бросила взгляд на Кича. – Полагаю, тебе это не подходит.
   Кич издал несколько сухих щелчков, прежде чем заговорить:
   – Об этом можно поспорить.
   – Хочешь попробовать? – спросил Джанер, рассматривая лавку.
   – Для того чтобы получить бессмертие, я должен сначала стать живым, – ответил Кич.
   Джанер оглянулся на него, пытаясь понять, что он имел в виду, но лицо рейфа оставалось бесстрастным. Эрлин повела их дальше.
   – Нам сюда, – сказала она, указывая на окно лавки между баром и бондарной мастерской, почти невидимой за штабелями бочек. Над окном средней лавки висел длинный зазубренный гарпун.
   – Крупная рыба здесь водится, – заметил Джанер.
   – Можно и так сказать, – согласилась Эрлин, остановившись у входа в лавку. Когда она открыла дверь, глухо звякнул колокольчик, и двое хуперов, рассматривавших что-то в стеклянном шкафу, посмотрели на нее, потом друг на друга и продолжили разговор.
   – Можешь платить в несколько приемов, Армел, – сказал один из них. – Я поверю, если поклянешься своим судном.
   – Подумаю, – ответил Армел и, бросив последний, полный тоски взгляд на шкаф, поспешил выйти из лавки.
   Лавочник вытер руки о рубашку, прежде чем подойти к ним. Он широко улыбался.
   – Правительство? – спросил он.
   – Да, – осторожно ответила Эрлин, – но уже бывали здесь.
   Улыбка хупера стала не столь широкой.
   – Чем могу помочь?
   Джанер осматривал предлагаемые товары. В стеклянном шкафу была представлена небольшая коллекция пороховых ружей, которые раньше он видел только в музеях. Стены были увешаны разнообразным колющим и режущим оружием – его было достаточно для того, чтобы вооружить небольшую средневековую армию.