Страница:
разузнать, что же произошло на самом деле. Но получалось, что привезли
Каплан в Кремль единственно для того, чтобы расстрелять. И здесь, конечно
же, есть какое-то отсутствующее звено, мешающее понять, что же было на самом
деле. Ведь если Каплан расстреливали в Кремле при свидетеле Д. Бедном значит
действительно очень торопились.
Оставим на совести Малькова указание, что сделал он это по
постановлению ВЧК. Никто этого постановления не видел. Литвин утверждает,
что казнь Каплан не зафиксирована "даже в протоколах судебной коллегии
ВЧК"(77). И не очень понятно, каким образом ВЧК могло постановить не просто
расстрелять Каплан, а приказать коменданту Кремля Малькову привести приговор
в исполнение. Слишком уж рядовое занятие для нерядового революционера. Но
допустим, постановление ВЧК было. В каком случае нужно было Свердлову
немедленно расстреливать Каплан и уничтожать ее останки? Только в одном:
если важно было не просто заставить Каплан замолчать, но и недопустить
процедуры опознания трупа Каплан свидетелями террористического акта:
Лениным, Гилем, Батулиным и другими.
Если из описания ареста женщины с зонтиком и портфелем безошибочно
следовало, что стреляла не задержанная, а кто-то еще, то из описаний
Малькова получалось, что кому-то (очевидно, что Свердлову), важно было
замести следы преступления: уничтоженный труп нельзя опознать. После 3
сентября определить нельзя уже было ничего: была ли задержанная Батулиным
женщина с зонтиком и портфелем -- Каплан; была ли задержанная Батулиным
женщина той, что разговаривала с Гилем перед началом собрания, еще до
покушения; была ли Каплан покушавшейся, т.е. женщиной, выстрелившей в
Ленина; была ли расстрелянная к Кремле женщина -- Каплан; была ли
расстрелянная в Кремле женщина той, которую задержал Батулин; была ли
расстрелянная в Кремле женщина той, которую видел Гиль и какие-то другие
свидетели у завода Михельсона; кого именно расстреляли в Кремле 3 сентября
1918 года? Список этих вопросов -- бесконечен. Не имея Каплан не только
живой, но и мертвой, ответить на них было невозможно. Именно Свердлов закрыл
дело Каплан, уничтожив наиболее важную улику -- саму арестованную. Он мог
это сделать только в том случае, если лично был не заинтересован в
расследовании и если лично был причастен к заговору. Других объяснений
поведения Свердлова не существует.
Тем более нельзя было ответить без Каплан на вопрос о сообщниках. Между
тем в Ленина были произведены четыре выстрела из двух пистолетов разного
калибра(78), видимо, револьвера и браунинга. Именно четыре Гильзы и были
обнаружены Кингисеппом во время осмотра места покушения и проведения
следственного эксперимента(79). В понедельник, 2 сентября, Кингисеппу был
доставлен пистолет из которого 30 августа стреляли в Ленина. По одним
сведениям это был револьвер с расстрелянными тремя патронами, по другим --
"браунинг за No 150489" с четырьмя неизрасходованными патронами(80). Именно
этот браунинг и оказался в Историческом музее как орудие покушения(81). 23
апреля 1922 г. из тела Ленина была извлечена пуля "размером от среднего
браунинга"(82), нужно думать, за No 150489. Все это означало, что из
браунинга в Ленина могли быть произведены два или три выстрела, поскольку
седьмая пуля в 6,35-миллиметровой модели браунинга образца 1906 года могла
быть в стволе(83).
После открытия дела в 1992 году МБ РФ провело, по мнению Э. Максимовой,
"комплексную криминалистическую экспертизу по браунингу No 150489, гильзам и
пулям, попавшим в Ленина". Но результаты этой экспертизы не были
исчерпывающими. Эксперты пришли к выводу, что из двух пуль "одна выстрелена,
вероятно, из этого пистолета", но "установить, выстрелена ли из него вторая,
не представляется возможным"(84). При проведении следственного эксперимента
в 1996 году ФСБ запросила у Исторического музея пробитое пулями черное
драповое демисезонное пальто Ленина, люстриновый черный пиджак, 4 гильзы,
найденные на месте преступления, 2 пули и "браунинг". (Последний раз
обследование ленинского пальто и пиджака проводилось в 1959 году; материалы
этого обследования хранятся в Историческом музее)(85). Браунинг заклинило и
он перестал работать. Но когда сравнили пули, "извлеченные при операции
Ленина в 1922 г. и при бальзамировании тела вождя в 1924 г., выяснилось, что
они разные(86). Это было новое указание на участие в покушении второго
человека. Кто же он был?
Немедленно после выстрелов в Ленина был арестован и в ночь на 31
августа расстрелян бывший левый эсер Александр Протопопов. В марте 1918 г.
Протопопов был начальником контрразведки отрядом ВЧК, в апреле стал
заместителем командира отряда ВЧК Д. И. Попова. 6 июля, пишет Литвин, когда
"Дзержинский приехал в штаб левых эсеров, которых охранял этот отряд, и
потребовал выдачи властям террориста Блюмкина, убившего германского посла,
Протопопов лично арестовал на месте самого председателя ВЧК, да еще с
нанесением побоев!" После разгрома левых эсеров Протопопов был арестован, но
к 30 августа оказался не только выпущенным из тюрьмы, но и связанным с
террористами, готовившими покушение на Ленина(87).
Это первое прямое указание на то, что к покушению на Ленина мог иметь
отношение еще и высокопоставленный сотрудник ЧК, кем-то заблаговременно
выпущенный из тюрьмы. Очевидно, что человека, избившего и арестовавшего
Дзержинского 6 июля, из тюрьмы мог освободить только сам Дзержинский.
2 сентября 1919 года в ВЧК с грифом "совершенно секретно" поступил
донос чекиста Горячева, утверждавшего, что "работая по делу готовящегося
восстания в Москве слышал, как гр[ажданка] Нейман говорила, что в покушении
на тов. Ленина участвовала некая Легонькая Зинаида, причем эта Легонькая
якобы и произвела выстрелы". Это была та самая "чекистка-разведчица"
Легонькая, которая сопровождала Попову на Лубянку в грузовике Красного
креста. В связи с этим 11 сентября был выписан ордер No 653 на арест и обыск
Марии Федоровны Нейман и Зинаиды Ивановны Легонькой.
У Легонькой оказалось алиби: во время покушения на Ленина она
находилась на учении в инструкторской коммунистической школе красных
офицеров. Занятия там проходили с семи до девяти вечера. А так как
считалось, что покушение было произведено именно в эти часы, получалось, что
Легонькая стрелять в Ленина не могла. Правда, если предположить, что
покушение состоялось позже (в 10 вечера), никакого алиби у Легонькой не
было. И 24 сентября 1919 года Легонькая была допрошена (допроса М. Ф. Нейман
в деле Каплан нет) начальником Особого отдела ВЧК. Легонькая указала, что
является членом партии с 1917 года, что в октябрьскую революцию была
разведчицей Замоскворецкого военного комиссариата, а в октябре-ноябре 1918
года работала "в тылу неприятеля в направлении станции Лихая". В
заключительном абзаце своих показаний Легонькая сообщила, что при обыске ею
был в свое время найден у Каплан "в портфеле браунинг, записная книжка с
вырванными листами, папиросы, билет по ж. д., иголки, булавки, шпильки и
т.д. всякая мелочь".
Эти показания следует назвать сенсационными, так как в них впервые
сообщается о найденном у Каплан браунинге. Столь же очевидно, что Легонькая
говорила неправду. Результаты обыска, проводимого в Замоскворецком
комиссариате тремя женщинами: Легонькой, Д. Бем и З. Удотовой, нам хорошо
известны из запротоколированных показаний Бем и Удотовой, данных 30 августа
1918 года. Зинаида Удотова показала:
"При обыске мы Каплан раздели до нага и просмотрели все вещи до
мельчайших подробностей. Так, рубцы, швы нами просматривались на свету,
каждая складка была разглажена. Были тщательно просмотрены ботинки, вынуты
оттуда подкладки, вывернуты. Каждая вещь просматривалась по два и несколько
раз. Волосы были расчесаны и выглажены. Но при всей тщательности обнаружено
что-либо не было. Одевалась она частично сама, частично с нашей помощью".
Примерно о том же сообщила в своих показаниях 31 августа 1918 года сама
З. И. Легонькая:
"Во время обыска я по распоряжению тов. Дьяконова стояла у двери с
револьвером наготове. К вещам я совершенно не прикасалась, наблюдая лишь за
движением рук Каплан. Обыск был тщательный, были просматриваемы даже рубцы и
швы, обувь просматривалась внутри и оттуда вывертывалась подшивка. Волосы
были расчесаны, просматривали также и голое тело, между ног, под мышками.
Но, несмотря на всю тщательность, ничего обнаружено не было. Одевалась она
частично сама, частично ей помогали".
Из обнаруженного: железнодорожный билет в Томилино, иголки, восемь
головных шпилек, сигареты, брошка, т.е. всякая мелочь. "Больше ничего при
Каплан обнаружено не было", -- показала Дж. Бем. В остальном перечень
Легонькой совпадал с перечнем Бем: записная книжка с вырванными листами,
папиросы, билет по ж. д., иголки", шпильки...(88)
Откуда же появился браунинг в портфеле Каплан и почему ни до, ни после
24 сентября 1919 года о нем не упоминали? Литвин считает, что Легонькая
сообщила о браунинге по подсказке ЧК, чтобы навсегда закрыть вопрос об
орудии убийства. Но поскольку допросы Легонькой достоянием общественности не
делались, грубая фальсификация, запротоколированная в секретном досье,
ничему не способствовала. Можно предположить, что в квартире Легонькой в
сентябре 1919 года был устроен обыск, что во время этого обыска нашли
браунинг, что была проведена дактилоскопическая экспертиза, показавшая, что
в Ленина действительно стреляли из найденного у Легонькой пистолета.
Легонькая должна была либо сознаться в том, что стреляла в Ленина (и быть,
очевидно, расстрелянной), либо объяснить, каким образом к ней попал
"браунинг Каплан". И Легонькая такое объяснение дала. Вопреки всей имевшейся
информации она показала, что нашла браунинг в портфеле Каплан при обыске
(при котором никто больше этого браунинга не видел). Был ли это браунинг за
No 150489 -- или какой-то другой -- неизвестно. Впрочем, это все-лишь
рабочая гипотеза.
Сама Легонькая даже не была арестована. С нее взяли подписку о явке в
Особый отдел ВЧК по первому требованию для дачи показаний и отпустили. О
дальнейшей судьбе Легонькой нам ничего не известно, но любопытно, что дело
Легонькой пересматривалось НКВД в ноябре 1934 года(89), и трудно
предположить, что вновь занявшись ее делом, НКВД оставило ее на свободе.
Здесь самое время вернуться к слухам о том, что Каплан расстреляна не
была. Костин пишет, что слухи эти "начали распространяться в 30-40-х годах
заключенными тюрем и концлагерей, якобы встречавших Каплан в роли работника
тюремной канцелярии или библиотеки на Соловках, в Воркуте, на Урале и в
Сибири"(90). "Еще в 30-е годы ходили упорные слухи, что Каплан видели в
Верхнеуральской и Соликамской тюрьмах, -- вторит Э. Максимова. -- Всего
полтора года назад адвокат-пенсионер писал в Музей Ленина, что его отец,
старый коммунист, ссылаясь на очень осведомленных людей, рассказал в 37-м
году сыну: Каплан была помилована. Через несколько лет ему самому,
студенту-юристу, в том же Верхнеуральске тюремный надзиратель назвал фамилию
Каплан и показал ее камеру, а начальник тюрьмы это подтвердил"(91).
Лагерные легенды всегда столь же правдоподобны, сколь и немыслимы.
Могли ли надзиратель и начальник тюрьмы рассказывать заключенному о том, что
в такой-то камере сидит официально расстрелянная в 1918 году Каплан? Ведь
наверное, если Каплан не была расстреляна, это считалось государственной
тайной?
Масло в огонь подлили воспоминания деятельницы итальянской компартии и
Коминтерна Анжелики Балабановой. Приехав из Стокгольма вскоре после
покушения и посетив Ленина, она спросила о судьбе Каплан. Ленин ответил, что
решение этого вопроса будет зависеть "от Центрального комитета". Сказал он
это таким тоном, что Балабанова о покушавшейся больше не спрашивала. "Мне
стало ясно, -- писала Балабанова, -- что решение это будет приниматься
другими инстанциями и что Ленин сам настроен против казни. [...] Ни из слов
Ленина, ни из высказываний других людей нельзя было заключить, что казнь
состоялась".
Балабанова пишет, что ее свидание с Лениным происходило "в секретном
месте", куда Ленин был вывезен "по совету врачей и из предосторожности".
"Физически он еще не оправился от покушения" и "о своем здоровье он говорил
очень неохотно". "Секретным местом" были Горки, куда Ленин и Крупская
выехали 24-25 сентября. Значит, встреча Балабановой с Лениным относится к
концу сентября -- началу октября 1918 года. Предположить, что к этому
времени Ленин не знал о расстреле Каплан, совершенно невозможно, хотя бы
потому, что об этом было опубликовано в "Известиях" и в органе ВЧК(92). И
уже совсем неправдоподобной выглядит сцена прощания Балабановой с Крупской.
Крупская обняла ее и "со слезами сказала": "Как это страшно -- казнить
революционерку в революционной стране"(93). Сегодня мы с достоверностью
знаем, что Ленину казнить было не страшно, в том числе и революционеров.
Поверить, что через месяц после покушения Крупская, проведшая все это время
около неоправившегося Ленина, проливает слезы по расстрелянной
полусумасшедшей Каплан -- очень трудно. Предположить, что и Крупская не
знала о расстреле -- еще труднее. Разве что речь шла не о Каплан, а о
какой-то другой женщине? Но тогда все описанное граничило с разглашением
Лениным государственной тайны, а на это ни Ленин, ни Крупская никогда б не
пошли. Однако какое-то объяснение слухам о не расстрелянной Каплан давать
приходилось. Историк Б. И. Николаевский имел свое мнение. В письме
Балабановой он писал:
"Относительно Каплан: она расстреляна комендантом Кремля [...] После
войны распространился слух, что Каплан жива, ее видели на Колыме и т.д.
Теперь в ,,Новом мире'' появились воспоминания Ирины Каховской, другой левой
эсерки, о Горьком -- по-видимому, на Колыме была именно она"(94).
Касательно самой Каховской Николаевский мог быть не прав. Но он был
прав по существу: в лагерях могли встречать женщину, осужденную за покушение
на Ленина 30 августа 1918 года. Кто знает, может быть это была на самом деле
стрелявшая в Ленина совсем другая женщина. Может быть в 1934 году по
обвинению в покушении на Ленина была арестована чекистка Зинаида Легонькая и
именно ее в лагерях считали помилованной Каплан?
Привезенный после покушения в Кремль, окруженный врачами, Ленин считал,
что ему приходит конец. Лично преданный Ленину человек, управляющий делами
СНК и фактический секретарь Ленина Бонч-Бруевич первым оказывается возле
Ленина со своей женой, В. М. Величкиной, имевшей медицинское образование.
Только в ее присутствии врачам разрешают ввести Ленину морфий, излишняя доза
которого может привести к смерти больного. Первое впрыскивание морфия делает
сама Величкина(95). По воспоминаниям Бонч-Бруевича, Ленин пытался понять,
тяжело ли он ранен: "А сердце?.. Далеко от сердца... Сердце не может быть
затронуто..." -- спрашивал Ленин. И затем произнес фразу очень странную,
будто считал, что его убивают свои: "И зачем мучают, убивали бы сразу... --
сказал он тихо и смолк, словно заснул"(96).
К официальной версии о выстрелах Каплан Ленин отнесся недоверчиво. По
свидетельству Свердлова уже 1 сентября Ленин "шутя" устраивал врачам
перекрестный допрос (конечно же -- не шутя)(97). 14 сентября Ленин беседовал
с Мальковым. Здесь допустимы две версии. Первая: Мальков рассказал, что
расстрелял Каплан по указанию Свердлова, а труп уничтожил без следа. Вторая:
по приказу Свердлова Мальков Ленину ни о чем не рассказал. В первом случае
Ленину должно было стать ясно, что Свердлов заметал следы и что заговор
организовывался Свердловым. Во втором приходится допустить, что от Ленина
утаили факт расстрела Каплан, дабы не компрометировать Свердлова. Но держать
в секрете эту информацию долго вряд ли представлялось возможным.
Оказалось, однако, что даже раненый Ленин, пока он в Кремле, Свердлову
все равно мешает. Здесь сама собой напрашивается аналогия: Ленин, Сталин и
Горки в 1922-23 годах. Официально в 1922-23 годах Ленин был отправлен в
Горки на выздоровление. Сегодня мы знаем, что он был отстранен Сталиным от
дел, сослан и умер при загадочных обстоятельствах. Но мысль о Горках впервые
зародилась не у Сталина, а у Свердлова. И когда, читаешь о том, как Свердлов
"заботился" о здоровье раненого "Ильича", это слишком напоминает "заботу"
Сталина о больном Ленине в 1922-1923 годах. Обратимся к мемуарам Малькова:
"Ильич начал вставать с постели. 16 сентября он впервые после болезни
участвовал в заседании ЦК РКП(б) и в тот же вечер председательствовал на
заседании Совнаркома. Ильич вернулся к работе!"
Какая радость! Перегруженный работой Свердлов мог наконец-то отдохнуть?
Не тут-то было. Мальков продолжает:
"В эти дни меня вызвал Яков Михайлович. Я застал у него председателя
Московского губисполкома; Яков Михайлович поручил нам вдвоем найти за
городом приличный дом, куда можно было бы временно поселить Ильича, чтобы он
мог как следует отдохнуть и окончательно окрепнуть.
-- Имейте в виду, -- напутствовал нас Яков Михайлович, -- никто об этом
поручении не должен знать. Никому ничего не рассказывайте, действуйте только
вдвоем и в курсе дела держите меня".
Вот так и родились знаменитые Горки -- имение бывшего московского
градоначальника Рейнбота (за которого после смерти мужа вышла замуж вдова
Саввы Тимофеевича Морозова). Свердлов "велел подготовить Горки к переезду
Ильича", -- вспоминает Мальков. "Снова подчеркнул, что все нужно сохранить в
строгой тайне. [...] Дзержинский выделил для охраны Горок десять чекистов,
подчинив их мне. Я отвез их на место [...], а на следующий день привез в
Горки Владимира Ильича и Надежду Константиновну. Было это числа 24-25
сентября 1918 года".
В Горки мало кто ездил: Свердлов, Сталин, Дзержинский и Бонч-Бруевич.
Как неоднократно было в 1922-23, Ленин рвался в Кремль, а его не пускали.
Чтобы задержать Ленина в Горках в его кремлевской квартире был начат ремонт.
Мальков пришет:
"К середине октября Владимир Ильич почувствовал себя значительно лучше
и все чаще стал интересоваться, как идет ремонт и скоро ли он сможет
вернуться в Москву. Я говорил об этом Якову Михайловичу, а он отвечал:
-- Тяните, тяните с ремонтом. [...] Пусть подольше побудет на воздухе,
пусть отдыхает"(98).
Основной задачей Свердлова было продемонстрировать партактиву, что
советская власть вполне обходится без Ленина. Весь сентябрь и первую
половину октября Свердлов и А. И. Рыков по очереди председательствовали в
Совнаркоме(99). Все остальные руководящие посты: председателя ВЦИК и
секретаря ЦК, председателя Политбюро и председателя ЦК -- у Свердлова уже
были. "Вот, Владимир Дмитриевич, и без Владимира Ильича справляемся"(100),
-- сказал как-то Свердлов Бонч-Бруевичу. Нужно ли сомневаться, что
Бонч-Бруевич доложил об этом разговоре Ленину?
Следует отметить, что без Ленина справлялся не только Свердлов, но и
Троцкий. Выступая 1 октября 1918 года на соединенном заседании Московского
совета с рабочими организациями Троцкий сказал:
"За сравнительно короткий период времени, с того момента, как прозвучал
предательский выстрел в тов. Ленина и до сегодня положение советской армии
приняло устойчивый характер. С каждым днем советская армия гигантскими
шагами продвигается вперед".
Троцкий рассказал собравшимся, что "вчера" был у Ленина "и убедился,
что сидящие в его теле две пули не мешают ему следить за всем, и по-легоньку
всех подтягивать, -- что конечно вовсе не мешает"(101).
В общем, раненый Ленин сильно не мешает, а строительство армии в его
отсутствие "гигантскими шагами продвигается вперед".
В октябре ремонт квартиры был закончен. Видимо, Бонч-Бруевич, личный
друг и секретарь Ленина, был единственным, кто не хотел, чтобы Ленин отдыхал
и дышал свежим воздухом: он немедленно сообщил Ленину, что ремонт окончен и
можно возвращаться в Кремль(102). Мальков вспоминает:
"Недели через три после переезда в Горки Владимир Ильич встретил меня
при очередном моем посещении с какой-то особенно подчеркнутой любезностью.
-- Ну как, товарищ Мальков, ремонт в моей квартире скоро закончится?
-- Да знаете, Владимир Ильич, туго дело идет. [...]
Он вдруг посуровел.
-- [...] Ремонт в Кремле уже два дня как закончен. Я это выяснил. [...]
Завтра же я возвращаюсь в Москву и приступаю к работе. Да, да. Завтра.
Передайте, между прочим, об этом Якову Михайловичу. Я ведь знаю, кто вас
инструктирует. Так запомните -- завтра!
И, круто повернувшись ко мне спиной, Владимир Ильич ушел в свою
комнату. На следующий день он вернулся в Москву"(103).
Так, с помощью плохого Бонч-Бруевича, желавшего Ленину зла, Ленин
возвратился из ссылки, в которую он был отправлен добрым Свердловым для
отдыха под нежными взорами десятка чекистов Дзержинского.
К этому времени у Бонч-Бруевича и получавшего через него
соответствующую информацию Ленина появилась еще одна причина для конфликта
со Свердловым. Если у заговорщика Свердлова были планы расправиться с
раненым Лениным, этому помешали в Кремле безотрывно находившиеся при Ленине
Бонч-Бруевич и его жена Величкина. И слишком уж подозрительным совпадением
кажется то, что 30 сентября, т.е. через 5-6 дней после отъезда Ленина в
Горки, Величкина умерла в Кремле, по официальной версии от "испанки"(104).
Эзопов язык мемуаров старой гвардии большевиков, умудрившейся уцелеть
даже в сталинскую чистку, не всегда понятен. В воспоминаниях Бонч-Бруевича
читаем:
"Осень 1918 года. [...] В Кремле в течение двух дней от испанки умерли
три женщины. Владимир Ильич находился за городом на излечении после тяжелого
ранения. Получив известие о смерти женщин, он выразил самое душевное
соболезнование семьям и сделал все распоряжения об оказании им помощи. Не
прошло и месяца, как той же испанкой заболел Я. М. Свердлов [...]. Надо было
видеть, как был озабочен Владимир Ильич. [...] В это время он уже жил в
Кремле [...]. Несмотря на предупреждения врачей о том, что испанка крайне
заразна, Владимир Ильич подошел к постели умирающего [...] и посмотрел в
глаза Якова Михайловича. Яков Михайлович затих, задумался и шепотом
проговорил: -- Я умираю... [...] Прощайте"(105).
16 марта в 4 часа 55 минут Свердлов умер.
Внешне невинная цитата из воспоминаний Бонч-Бруевича говорит об очень
многом. Прежде всего, Ленина никогда не пошел бы к Свердлову, если бы тот
был болен заразной "испанкой"(106). Не менее важно, что одной из трех
женщин, умерших в Кремле в течение двух дней, была жена Бонч-Бруевича, о чем
Бонч-Бруевич "забыл" упомянуть. И понятно почему: три человека за два дня в
Кремле -- больше похоже на устранение нежелательных людей, чем на смерть от
испанки, пусть даже в период пандемии(107). Наконец, Бонч-Бруевич умешленно
сдвинул даты: между смертью его жены и Свердлова прошел далеко ни один
месяц(108). Приходится домысливать, что цитата из Бонч-Бруевича не столь уж
невинна, что нам намекают сначала на устранение Свердловым Величкиной и еще
двух женщин, возможно -- медицинских работников(109), а затем -- от "той же
испанки" -- на устранение Свердлова, но уже по указанию Ленина,
оправившегося от августовского покушения 1918 года.
Из очередной поездки в провинцию Свердлов вернулся в Москву 8 марта
1919 г. О том, что он "тяжело болен" было сообщено 9-го, т. е. сразу же
после его приезда. Считалось, что он простудился. Однако в вышедшем в 1994
году в Москве (изд. Терра) справочнике "Кто есть кто в России и бывшем СССР"
о Свердлове было написано следующее:
"Согласно официальной версии умер после внезапной болезни. [...] Как
утверждает Роберт Масси, в то время ходили настойчивые слухи о том, что его
смерть в молодом возрасте последовала за нападением на него рабочего на
митинге [...]. В ноябре 1987 по советскому ТВ был показан документальный
отрывок о его похоронах [...]. В гробу совершенно ясно была видна голова,
которая была забинтована".
О том, кто именно нанес по этой голове удар, остается только
догадываться.
Спустя три года, на открытом судебном процессе против эсеровской
партии, советское правительство формально признало тот факт, что покушение
на Ленина 30 августа 1918 года готовили сотрудники ВЧК Г. И.
Семенов-Васильев и Л. В. Коноплева (проникшие в эсеровскую партию). Чтобы
лучше разобраться в этой части головоломки, сформулируем еще раз, что же нам
известно о покушении на Ленина 30 августа 1918 г.: в Ленина стреляли и он
был ранен; выстрелы производились из двух пистолетов; одним из участников
покушения могла быь женщина; доказательств того, что стрелявшей женщиной
была Каплан -- нет; доказательств того, что расстрелянной Мальковым женщиной
была Каплан -- нет; доказательств того, что расстреляна была женщина,
стрелявшая в Ленина -- тоже нет; действительные участники покушения не
арестованы; организаторы покушения неизвестны.
Кем же были Семенов и Коноплева? Очевидно, что они не были эсеровскими
боевиками. С начала 1918 года оба они служили в ВЧК. В дореволюционной
России их считали бы классическими провокаторами, типа Азефа. В современном
мире их назвали бы агентами разведки в стане врага, нелегалами. Именно
поэтому совершенно бессмысленно пересказывать многостаничные истории о том,
в каких эсеровских боевых отрядах трудились сотрудники ВЧК Семенов и
Коноплева и на каких именно большевистских руководителей, каким способом и в
Каплан в Кремль единственно для того, чтобы расстрелять. И здесь, конечно
же, есть какое-то отсутствующее звено, мешающее понять, что же было на самом
деле. Ведь если Каплан расстреливали в Кремле при свидетеле Д. Бедном значит
действительно очень торопились.
Оставим на совести Малькова указание, что сделал он это по
постановлению ВЧК. Никто этого постановления не видел. Литвин утверждает,
что казнь Каплан не зафиксирована "даже в протоколах судебной коллегии
ВЧК"(77). И не очень понятно, каким образом ВЧК могло постановить не просто
расстрелять Каплан, а приказать коменданту Кремля Малькову привести приговор
в исполнение. Слишком уж рядовое занятие для нерядового революционера. Но
допустим, постановление ВЧК было. В каком случае нужно было Свердлову
немедленно расстреливать Каплан и уничтожать ее останки? Только в одном:
если важно было не просто заставить Каплан замолчать, но и недопустить
процедуры опознания трупа Каплан свидетелями террористического акта:
Лениным, Гилем, Батулиным и другими.
Если из описания ареста женщины с зонтиком и портфелем безошибочно
следовало, что стреляла не задержанная, а кто-то еще, то из описаний
Малькова получалось, что кому-то (очевидно, что Свердлову), важно было
замести следы преступления: уничтоженный труп нельзя опознать. После 3
сентября определить нельзя уже было ничего: была ли задержанная Батулиным
женщина с зонтиком и портфелем -- Каплан; была ли задержанная Батулиным
женщина той, что разговаривала с Гилем перед началом собрания, еще до
покушения; была ли Каплан покушавшейся, т.е. женщиной, выстрелившей в
Ленина; была ли расстрелянная к Кремле женщина -- Каплан; была ли
расстрелянная в Кремле женщина той, которую задержал Батулин; была ли
расстрелянная в Кремле женщина той, которую видел Гиль и какие-то другие
свидетели у завода Михельсона; кого именно расстреляли в Кремле 3 сентября
1918 года? Список этих вопросов -- бесконечен. Не имея Каплан не только
живой, но и мертвой, ответить на них было невозможно. Именно Свердлов закрыл
дело Каплан, уничтожив наиболее важную улику -- саму арестованную. Он мог
это сделать только в том случае, если лично был не заинтересован в
расследовании и если лично был причастен к заговору. Других объяснений
поведения Свердлова не существует.
Тем более нельзя было ответить без Каплан на вопрос о сообщниках. Между
тем в Ленина были произведены четыре выстрела из двух пистолетов разного
калибра(78), видимо, револьвера и браунинга. Именно четыре Гильзы и были
обнаружены Кингисеппом во время осмотра места покушения и проведения
следственного эксперимента(79). В понедельник, 2 сентября, Кингисеппу был
доставлен пистолет из которого 30 августа стреляли в Ленина. По одним
сведениям это был револьвер с расстрелянными тремя патронами, по другим --
"браунинг за No 150489" с четырьмя неизрасходованными патронами(80). Именно
этот браунинг и оказался в Историческом музее как орудие покушения(81). 23
апреля 1922 г. из тела Ленина была извлечена пуля "размером от среднего
браунинга"(82), нужно думать, за No 150489. Все это означало, что из
браунинга в Ленина могли быть произведены два или три выстрела, поскольку
седьмая пуля в 6,35-миллиметровой модели браунинга образца 1906 года могла
быть в стволе(83).
После открытия дела в 1992 году МБ РФ провело, по мнению Э. Максимовой,
"комплексную криминалистическую экспертизу по браунингу No 150489, гильзам и
пулям, попавшим в Ленина". Но результаты этой экспертизы не были
исчерпывающими. Эксперты пришли к выводу, что из двух пуль "одна выстрелена,
вероятно, из этого пистолета", но "установить, выстрелена ли из него вторая,
не представляется возможным"(84). При проведении следственного эксперимента
в 1996 году ФСБ запросила у Исторического музея пробитое пулями черное
драповое демисезонное пальто Ленина, люстриновый черный пиджак, 4 гильзы,
найденные на месте преступления, 2 пули и "браунинг". (Последний раз
обследование ленинского пальто и пиджака проводилось в 1959 году; материалы
этого обследования хранятся в Историческом музее)(85). Браунинг заклинило и
он перестал работать. Но когда сравнили пули, "извлеченные при операции
Ленина в 1922 г. и при бальзамировании тела вождя в 1924 г., выяснилось, что
они разные(86). Это было новое указание на участие в покушении второго
человека. Кто же он был?
Немедленно после выстрелов в Ленина был арестован и в ночь на 31
августа расстрелян бывший левый эсер Александр Протопопов. В марте 1918 г.
Протопопов был начальником контрразведки отрядом ВЧК, в апреле стал
заместителем командира отряда ВЧК Д. И. Попова. 6 июля, пишет Литвин, когда
"Дзержинский приехал в штаб левых эсеров, которых охранял этот отряд, и
потребовал выдачи властям террориста Блюмкина, убившего германского посла,
Протопопов лично арестовал на месте самого председателя ВЧК, да еще с
нанесением побоев!" После разгрома левых эсеров Протопопов был арестован, но
к 30 августа оказался не только выпущенным из тюрьмы, но и связанным с
террористами, готовившими покушение на Ленина(87).
Это первое прямое указание на то, что к покушению на Ленина мог иметь
отношение еще и высокопоставленный сотрудник ЧК, кем-то заблаговременно
выпущенный из тюрьмы. Очевидно, что человека, избившего и арестовавшего
Дзержинского 6 июля, из тюрьмы мог освободить только сам Дзержинский.
2 сентября 1919 года в ВЧК с грифом "совершенно секретно" поступил
донос чекиста Горячева, утверждавшего, что "работая по делу готовящегося
восстания в Москве слышал, как гр[ажданка] Нейман говорила, что в покушении
на тов. Ленина участвовала некая Легонькая Зинаида, причем эта Легонькая
якобы и произвела выстрелы". Это была та самая "чекистка-разведчица"
Легонькая, которая сопровождала Попову на Лубянку в грузовике Красного
креста. В связи с этим 11 сентября был выписан ордер No 653 на арест и обыск
Марии Федоровны Нейман и Зинаиды Ивановны Легонькой.
У Легонькой оказалось алиби: во время покушения на Ленина она
находилась на учении в инструкторской коммунистической школе красных
офицеров. Занятия там проходили с семи до девяти вечера. А так как
считалось, что покушение было произведено именно в эти часы, получалось, что
Легонькая стрелять в Ленина не могла. Правда, если предположить, что
покушение состоялось позже (в 10 вечера), никакого алиби у Легонькой не
было. И 24 сентября 1919 года Легонькая была допрошена (допроса М. Ф. Нейман
в деле Каплан нет) начальником Особого отдела ВЧК. Легонькая указала, что
является членом партии с 1917 года, что в октябрьскую революцию была
разведчицей Замоскворецкого военного комиссариата, а в октябре-ноябре 1918
года работала "в тылу неприятеля в направлении станции Лихая". В
заключительном абзаце своих показаний Легонькая сообщила, что при обыске ею
был в свое время найден у Каплан "в портфеле браунинг, записная книжка с
вырванными листами, папиросы, билет по ж. д., иголки, булавки, шпильки и
т.д. всякая мелочь".
Эти показания следует назвать сенсационными, так как в них впервые
сообщается о найденном у Каплан браунинге. Столь же очевидно, что Легонькая
говорила неправду. Результаты обыска, проводимого в Замоскворецком
комиссариате тремя женщинами: Легонькой, Д. Бем и З. Удотовой, нам хорошо
известны из запротоколированных показаний Бем и Удотовой, данных 30 августа
1918 года. Зинаида Удотова показала:
"При обыске мы Каплан раздели до нага и просмотрели все вещи до
мельчайших подробностей. Так, рубцы, швы нами просматривались на свету,
каждая складка была разглажена. Были тщательно просмотрены ботинки, вынуты
оттуда подкладки, вывернуты. Каждая вещь просматривалась по два и несколько
раз. Волосы были расчесаны и выглажены. Но при всей тщательности обнаружено
что-либо не было. Одевалась она частично сама, частично с нашей помощью".
Примерно о том же сообщила в своих показаниях 31 августа 1918 года сама
З. И. Легонькая:
"Во время обыска я по распоряжению тов. Дьяконова стояла у двери с
револьвером наготове. К вещам я совершенно не прикасалась, наблюдая лишь за
движением рук Каплан. Обыск был тщательный, были просматриваемы даже рубцы и
швы, обувь просматривалась внутри и оттуда вывертывалась подшивка. Волосы
были расчесаны, просматривали также и голое тело, между ног, под мышками.
Но, несмотря на всю тщательность, ничего обнаружено не было. Одевалась она
частично сама, частично ей помогали".
Из обнаруженного: железнодорожный билет в Томилино, иголки, восемь
головных шпилек, сигареты, брошка, т.е. всякая мелочь. "Больше ничего при
Каплан обнаружено не было", -- показала Дж. Бем. В остальном перечень
Легонькой совпадал с перечнем Бем: записная книжка с вырванными листами,
папиросы, билет по ж. д., иголки", шпильки...(88)
Откуда же появился браунинг в портфеле Каплан и почему ни до, ни после
24 сентября 1919 года о нем не упоминали? Литвин считает, что Легонькая
сообщила о браунинге по подсказке ЧК, чтобы навсегда закрыть вопрос об
орудии убийства. Но поскольку допросы Легонькой достоянием общественности не
делались, грубая фальсификация, запротоколированная в секретном досье,
ничему не способствовала. Можно предположить, что в квартире Легонькой в
сентябре 1919 года был устроен обыск, что во время этого обыска нашли
браунинг, что была проведена дактилоскопическая экспертиза, показавшая, что
в Ленина действительно стреляли из найденного у Легонькой пистолета.
Легонькая должна была либо сознаться в том, что стреляла в Ленина (и быть,
очевидно, расстрелянной), либо объяснить, каким образом к ней попал
"браунинг Каплан". И Легонькая такое объяснение дала. Вопреки всей имевшейся
информации она показала, что нашла браунинг в портфеле Каплан при обыске
(при котором никто больше этого браунинга не видел). Был ли это браунинг за
No 150489 -- или какой-то другой -- неизвестно. Впрочем, это все-лишь
рабочая гипотеза.
Сама Легонькая даже не была арестована. С нее взяли подписку о явке в
Особый отдел ВЧК по первому требованию для дачи показаний и отпустили. О
дальнейшей судьбе Легонькой нам ничего не известно, но любопытно, что дело
Легонькой пересматривалось НКВД в ноябре 1934 года(89), и трудно
предположить, что вновь занявшись ее делом, НКВД оставило ее на свободе.
Здесь самое время вернуться к слухам о том, что Каплан расстреляна не
была. Костин пишет, что слухи эти "начали распространяться в 30-40-х годах
заключенными тюрем и концлагерей, якобы встречавших Каплан в роли работника
тюремной канцелярии или библиотеки на Соловках, в Воркуте, на Урале и в
Сибири"(90). "Еще в 30-е годы ходили упорные слухи, что Каплан видели в
Верхнеуральской и Соликамской тюрьмах, -- вторит Э. Максимова. -- Всего
полтора года назад адвокат-пенсионер писал в Музей Ленина, что его отец,
старый коммунист, ссылаясь на очень осведомленных людей, рассказал в 37-м
году сыну: Каплан была помилована. Через несколько лет ему самому,
студенту-юристу, в том же Верхнеуральске тюремный надзиратель назвал фамилию
Каплан и показал ее камеру, а начальник тюрьмы это подтвердил"(91).
Лагерные легенды всегда столь же правдоподобны, сколь и немыслимы.
Могли ли надзиратель и начальник тюрьмы рассказывать заключенному о том, что
в такой-то камере сидит официально расстрелянная в 1918 году Каплан? Ведь
наверное, если Каплан не была расстреляна, это считалось государственной
тайной?
Масло в огонь подлили воспоминания деятельницы итальянской компартии и
Коминтерна Анжелики Балабановой. Приехав из Стокгольма вскоре после
покушения и посетив Ленина, она спросила о судьбе Каплан. Ленин ответил, что
решение этого вопроса будет зависеть "от Центрального комитета". Сказал он
это таким тоном, что Балабанова о покушавшейся больше не спрашивала. "Мне
стало ясно, -- писала Балабанова, -- что решение это будет приниматься
другими инстанциями и что Ленин сам настроен против казни. [...] Ни из слов
Ленина, ни из высказываний других людей нельзя было заключить, что казнь
состоялась".
Балабанова пишет, что ее свидание с Лениным происходило "в секретном
месте", куда Ленин был вывезен "по совету врачей и из предосторожности".
"Физически он еще не оправился от покушения" и "о своем здоровье он говорил
очень неохотно". "Секретным местом" были Горки, куда Ленин и Крупская
выехали 24-25 сентября. Значит, встреча Балабановой с Лениным относится к
концу сентября -- началу октября 1918 года. Предположить, что к этому
времени Ленин не знал о расстреле Каплан, совершенно невозможно, хотя бы
потому, что об этом было опубликовано в "Известиях" и в органе ВЧК(92). И
уже совсем неправдоподобной выглядит сцена прощания Балабановой с Крупской.
Крупская обняла ее и "со слезами сказала": "Как это страшно -- казнить
революционерку в революционной стране"(93). Сегодня мы с достоверностью
знаем, что Ленину казнить было не страшно, в том числе и революционеров.
Поверить, что через месяц после покушения Крупская, проведшая все это время
около неоправившегося Ленина, проливает слезы по расстрелянной
полусумасшедшей Каплан -- очень трудно. Предположить, что и Крупская не
знала о расстреле -- еще труднее. Разве что речь шла не о Каплан, а о
какой-то другой женщине? Но тогда все описанное граничило с разглашением
Лениным государственной тайны, а на это ни Ленин, ни Крупская никогда б не
пошли. Однако какое-то объяснение слухам о не расстрелянной Каплан давать
приходилось. Историк Б. И. Николаевский имел свое мнение. В письме
Балабановой он писал:
"Относительно Каплан: она расстреляна комендантом Кремля [...] После
войны распространился слух, что Каплан жива, ее видели на Колыме и т.д.
Теперь в ,,Новом мире'' появились воспоминания Ирины Каховской, другой левой
эсерки, о Горьком -- по-видимому, на Колыме была именно она"(94).
Касательно самой Каховской Николаевский мог быть не прав. Но он был
прав по существу: в лагерях могли встречать женщину, осужденную за покушение
на Ленина 30 августа 1918 года. Кто знает, может быть это была на самом деле
стрелявшая в Ленина совсем другая женщина. Может быть в 1934 году по
обвинению в покушении на Ленина была арестована чекистка Зинаида Легонькая и
именно ее в лагерях считали помилованной Каплан?
Привезенный после покушения в Кремль, окруженный врачами, Ленин считал,
что ему приходит конец. Лично преданный Ленину человек, управляющий делами
СНК и фактический секретарь Ленина Бонч-Бруевич первым оказывается возле
Ленина со своей женой, В. М. Величкиной, имевшей медицинское образование.
Только в ее присутствии врачам разрешают ввести Ленину морфий, излишняя доза
которого может привести к смерти больного. Первое впрыскивание морфия делает
сама Величкина(95). По воспоминаниям Бонч-Бруевича, Ленин пытался понять,
тяжело ли он ранен: "А сердце?.. Далеко от сердца... Сердце не может быть
затронуто..." -- спрашивал Ленин. И затем произнес фразу очень странную,
будто считал, что его убивают свои: "И зачем мучают, убивали бы сразу... --
сказал он тихо и смолк, словно заснул"(96).
К официальной версии о выстрелах Каплан Ленин отнесся недоверчиво. По
свидетельству Свердлова уже 1 сентября Ленин "шутя" устраивал врачам
перекрестный допрос (конечно же -- не шутя)(97). 14 сентября Ленин беседовал
с Мальковым. Здесь допустимы две версии. Первая: Мальков рассказал, что
расстрелял Каплан по указанию Свердлова, а труп уничтожил без следа. Вторая:
по приказу Свердлова Мальков Ленину ни о чем не рассказал. В первом случае
Ленину должно было стать ясно, что Свердлов заметал следы и что заговор
организовывался Свердловым. Во втором приходится допустить, что от Ленина
утаили факт расстрела Каплан, дабы не компрометировать Свердлова. Но держать
в секрете эту информацию долго вряд ли представлялось возможным.
Оказалось, однако, что даже раненый Ленин, пока он в Кремле, Свердлову
все равно мешает. Здесь сама собой напрашивается аналогия: Ленин, Сталин и
Горки в 1922-23 годах. Официально в 1922-23 годах Ленин был отправлен в
Горки на выздоровление. Сегодня мы знаем, что он был отстранен Сталиным от
дел, сослан и умер при загадочных обстоятельствах. Но мысль о Горках впервые
зародилась не у Сталина, а у Свердлова. И когда, читаешь о том, как Свердлов
"заботился" о здоровье раненого "Ильича", это слишком напоминает "заботу"
Сталина о больном Ленине в 1922-1923 годах. Обратимся к мемуарам Малькова:
"Ильич начал вставать с постели. 16 сентября он впервые после болезни
участвовал в заседании ЦК РКП(б) и в тот же вечер председательствовал на
заседании Совнаркома. Ильич вернулся к работе!"
Какая радость! Перегруженный работой Свердлов мог наконец-то отдохнуть?
Не тут-то было. Мальков продолжает:
"В эти дни меня вызвал Яков Михайлович. Я застал у него председателя
Московского губисполкома; Яков Михайлович поручил нам вдвоем найти за
городом приличный дом, куда можно было бы временно поселить Ильича, чтобы он
мог как следует отдохнуть и окончательно окрепнуть.
-- Имейте в виду, -- напутствовал нас Яков Михайлович, -- никто об этом
поручении не должен знать. Никому ничего не рассказывайте, действуйте только
вдвоем и в курсе дела держите меня".
Вот так и родились знаменитые Горки -- имение бывшего московского
градоначальника Рейнбота (за которого после смерти мужа вышла замуж вдова
Саввы Тимофеевича Морозова). Свердлов "велел подготовить Горки к переезду
Ильича", -- вспоминает Мальков. "Снова подчеркнул, что все нужно сохранить в
строгой тайне. [...] Дзержинский выделил для охраны Горок десять чекистов,
подчинив их мне. Я отвез их на место [...], а на следующий день привез в
Горки Владимира Ильича и Надежду Константиновну. Было это числа 24-25
сентября 1918 года".
В Горки мало кто ездил: Свердлов, Сталин, Дзержинский и Бонч-Бруевич.
Как неоднократно было в 1922-23, Ленин рвался в Кремль, а его не пускали.
Чтобы задержать Ленина в Горках в его кремлевской квартире был начат ремонт.
Мальков пришет:
"К середине октября Владимир Ильич почувствовал себя значительно лучше
и все чаще стал интересоваться, как идет ремонт и скоро ли он сможет
вернуться в Москву. Я говорил об этом Якову Михайловичу, а он отвечал:
-- Тяните, тяните с ремонтом. [...] Пусть подольше побудет на воздухе,
пусть отдыхает"(98).
Основной задачей Свердлова было продемонстрировать партактиву, что
советская власть вполне обходится без Ленина. Весь сентябрь и первую
половину октября Свердлов и А. И. Рыков по очереди председательствовали в
Совнаркоме(99). Все остальные руководящие посты: председателя ВЦИК и
секретаря ЦК, председателя Политбюро и председателя ЦК -- у Свердлова уже
были. "Вот, Владимир Дмитриевич, и без Владимира Ильича справляемся"(100),
-- сказал как-то Свердлов Бонч-Бруевичу. Нужно ли сомневаться, что
Бонч-Бруевич доложил об этом разговоре Ленину?
Следует отметить, что без Ленина справлялся не только Свердлов, но и
Троцкий. Выступая 1 октября 1918 года на соединенном заседании Московского
совета с рабочими организациями Троцкий сказал:
"За сравнительно короткий период времени, с того момента, как прозвучал
предательский выстрел в тов. Ленина и до сегодня положение советской армии
приняло устойчивый характер. С каждым днем советская армия гигантскими
шагами продвигается вперед".
Троцкий рассказал собравшимся, что "вчера" был у Ленина "и убедился,
что сидящие в его теле две пули не мешают ему следить за всем, и по-легоньку
всех подтягивать, -- что конечно вовсе не мешает"(101).
В общем, раненый Ленин сильно не мешает, а строительство армии в его
отсутствие "гигантскими шагами продвигается вперед".
В октябре ремонт квартиры был закончен. Видимо, Бонч-Бруевич, личный
друг и секретарь Ленина, был единственным, кто не хотел, чтобы Ленин отдыхал
и дышал свежим воздухом: он немедленно сообщил Ленину, что ремонт окончен и
можно возвращаться в Кремль(102). Мальков вспоминает:
"Недели через три после переезда в Горки Владимир Ильич встретил меня
при очередном моем посещении с какой-то особенно подчеркнутой любезностью.
-- Ну как, товарищ Мальков, ремонт в моей квартире скоро закончится?
-- Да знаете, Владимир Ильич, туго дело идет. [...]
Он вдруг посуровел.
-- [...] Ремонт в Кремле уже два дня как закончен. Я это выяснил. [...]
Завтра же я возвращаюсь в Москву и приступаю к работе. Да, да. Завтра.
Передайте, между прочим, об этом Якову Михайловичу. Я ведь знаю, кто вас
инструктирует. Так запомните -- завтра!
И, круто повернувшись ко мне спиной, Владимир Ильич ушел в свою
комнату. На следующий день он вернулся в Москву"(103).
Так, с помощью плохого Бонч-Бруевича, желавшего Ленину зла, Ленин
возвратился из ссылки, в которую он был отправлен добрым Свердловым для
отдыха под нежными взорами десятка чекистов Дзержинского.
К этому времени у Бонч-Бруевича и получавшего через него
соответствующую информацию Ленина появилась еще одна причина для конфликта
со Свердловым. Если у заговорщика Свердлова были планы расправиться с
раненым Лениным, этому помешали в Кремле безотрывно находившиеся при Ленине
Бонч-Бруевич и его жена Величкина. И слишком уж подозрительным совпадением
кажется то, что 30 сентября, т.е. через 5-6 дней после отъезда Ленина в
Горки, Величкина умерла в Кремле, по официальной версии от "испанки"(104).
Эзопов язык мемуаров старой гвардии большевиков, умудрившейся уцелеть
даже в сталинскую чистку, не всегда понятен. В воспоминаниях Бонч-Бруевича
читаем:
"Осень 1918 года. [...] В Кремле в течение двух дней от испанки умерли
три женщины. Владимир Ильич находился за городом на излечении после тяжелого
ранения. Получив известие о смерти женщин, он выразил самое душевное
соболезнование семьям и сделал все распоряжения об оказании им помощи. Не
прошло и месяца, как той же испанкой заболел Я. М. Свердлов [...]. Надо было
видеть, как был озабочен Владимир Ильич. [...] В это время он уже жил в
Кремле [...]. Несмотря на предупреждения врачей о том, что испанка крайне
заразна, Владимир Ильич подошел к постели умирающего [...] и посмотрел в
глаза Якова Михайловича. Яков Михайлович затих, задумался и шепотом
проговорил: -- Я умираю... [...] Прощайте"(105).
16 марта в 4 часа 55 минут Свердлов умер.
Внешне невинная цитата из воспоминаний Бонч-Бруевича говорит об очень
многом. Прежде всего, Ленина никогда не пошел бы к Свердлову, если бы тот
был болен заразной "испанкой"(106). Не менее важно, что одной из трех
женщин, умерших в Кремле в течение двух дней, была жена Бонч-Бруевича, о чем
Бонч-Бруевич "забыл" упомянуть. И понятно почему: три человека за два дня в
Кремле -- больше похоже на устранение нежелательных людей, чем на смерть от
испанки, пусть даже в период пандемии(107). Наконец, Бонч-Бруевич умешленно
сдвинул даты: между смертью его жены и Свердлова прошел далеко ни один
месяц(108). Приходится домысливать, что цитата из Бонч-Бруевича не столь уж
невинна, что нам намекают сначала на устранение Свердловым Величкиной и еще
двух женщин, возможно -- медицинских работников(109), а затем -- от "той же
испанки" -- на устранение Свердлова, но уже по указанию Ленина,
оправившегося от августовского покушения 1918 года.
Из очередной поездки в провинцию Свердлов вернулся в Москву 8 марта
1919 г. О том, что он "тяжело болен" было сообщено 9-го, т. е. сразу же
после его приезда. Считалось, что он простудился. Однако в вышедшем в 1994
году в Москве (изд. Терра) справочнике "Кто есть кто в России и бывшем СССР"
о Свердлове было написано следующее:
"Согласно официальной версии умер после внезапной болезни. [...] Как
утверждает Роберт Масси, в то время ходили настойчивые слухи о том, что его
смерть в молодом возрасте последовала за нападением на него рабочего на
митинге [...]. В ноябре 1987 по советскому ТВ был показан документальный
отрывок о его похоронах [...]. В гробу совершенно ясно была видна голова,
которая была забинтована".
О том, кто именно нанес по этой голове удар, остается только
догадываться.
Спустя три года, на открытом судебном процессе против эсеровской
партии, советское правительство формально признало тот факт, что покушение
на Ленина 30 августа 1918 года готовили сотрудники ВЧК Г. И.
Семенов-Васильев и Л. В. Коноплева (проникшие в эсеровскую партию). Чтобы
лучше разобраться в этой части головоломки, сформулируем еще раз, что же нам
известно о покушении на Ленина 30 августа 1918 г.: в Ленина стреляли и он
был ранен; выстрелы производились из двух пистолетов; одним из участников
покушения могла быь женщина; доказательств того, что стрелявшей женщиной
была Каплан -- нет; доказательств того, что расстрелянной Мальковым женщиной
была Каплан -- нет; доказательств того, что расстреляна была женщина,
стрелявшая в Ленина -- тоже нет; действительные участники покушения не
арестованы; организаторы покушения неизвестны.
Кем же были Семенов и Коноплева? Очевидно, что они не были эсеровскими
боевиками. С начала 1918 года оба они служили в ВЧК. В дореволюционной
России их считали бы классическими провокаторами, типа Азефа. В современном
мире их назвали бы агентами разведки в стане врага, нелегалами. Именно
поэтому совершенно бессмысленно пересказывать многостаничные истории о том,
в каких эсеровских боевых отрядах трудились сотрудники ВЧК Семенов и
Коноплева и на каких именно большевистских руководителей, каким способом и в