Страница:
— Ладно, несите это в дом.
Вскоре столы и столики, два обеденных подноса и почти каждый свободный просвет на полу были завалены кипами пергаментов. Бантокапи трудился, перебирая страницу за страницей, пока у него в глазах не зарябило от колонок цифр и от нескончаемых списков имущества. Нога у него начала дергаться, а потом и вообще онемела, хотя он и пытался массировать ее костяшками пальцев. Доведенный до белого каления, Бантокапи тяжело поднялся на ноги и заметил, что солнце уже склоняется к закату. День подходил к концу.
А Джайкен, не знающий усталости, подал ему следующий документ. Бантокапи уставился на пергамент слезящимися глазами:
— Это еще что?
— Как тут написано, господин. — Джайкен мягко указал на заголовок.
— Расчет запасов навоза нидр?.. — Бантокапи злобно отшвырнул пергамент. — Во имя всех богов на небесах, что за бред?
Джайкен не дрогнул:
— Не бред, господин. Такой подсчет необходимо выполнять каждый год. Ведь навоз — это удобрение для тайзовых полей, и если у нас его не хватает, мы должны докупить нужное количество, а если получился избыток — мы можем его продать.
Бантокапи поскреб затылок, и именно в этот момент отодвинулась стенная перегородка спальни. В проеме показалась Теани в небрежно накинутом халате, расшитом алыми птицами. Кончики ее грудей просвечивали сквозь ткань, а волосы в изысканном беспорядке ниспадали на плечо, намеренно оставленное открытым.
— Банто, ты еще долго будешь занят? Я должна одеваться для театра?
Откровенный соблазн ее улыбки заставил Джайкена покраснеть до корней волос. Теани послала ему дразнящий воздушный поцелуй, в котором было больше насмешки, чем шутливого приветствия. Бантокапи немедленно возгорелся ревнивой яростью:
— Хватит! — накинулся он на безответного хадонру. — Забирай свои списки нидрового дерьма, и таблички-доклады о заплесневевших шкурах, и сметы расходов на ремонт акведука к верхним пастбищам, и донесения об убытках из-за пожара на складе в Янкоре, и все это передай моей жене! Впредь не смей тут появляться, пока я не позову! Понятно?
Румянец сбежал с лица Джайкена, сменившись мертвенной бледностью:
— Да, господин, но…
— Никаких «но»! — Бантокапи рубанул рукой воздух. — Эти дела можно обсуждать с моей женой. Когда я тебя спрошу, ты представишь мне общую сводку того, что было сделано. А впредь, если кто-нибудь из служащих Акомы явится сюда с документами — все равно какими! — без моего вызова… я прибью его голову над дверью! Понятно?
Бережно прижав к груди пергамент с расчетами нидрового навоза, Джайкен склонился чуть ли не до земли:
— Да, господин. Все дела касательно хозяйства Акомы должны представляться на рассмотрение госпоже Маре, а доклады готовятся по твоему требованию. Без твоего приказа ни один слуга не имеет права подавать тебе документы для ознакомления.
Бантокапи моргнул, как будто был не вполне уверен, что именно к этому сводится смысл его грозной речи. Искусно играя на его замешательстве, Теани сочла момент подходящим, чтобы распахнуть свой халатик и остудить разгоряченное тело, подставив его дуновению прохладного сквознячка. Под халатом на ней ничего не было надето. Чувствуя, как кровь прихлынула к его чреслам, Бантокапи и думать забыл, что собирался уточнить значение собственных слов. Нетерпеливым жестом он отослал Джайкена и, наступая на кипы громоздящихся свитков, устремился в объятия своей подруги.
Джайкен с панической поспешностью собрал раскиданные таблички. Когда парочка удалилась в тень спальни, он расправил помятые документы, аккуратно сложил их по порядку в дорожные ларцы и лишь после этого возвратил слугам их ношу. Спустившись с парадного крыльца дома и направляясь к тому месту, где его ожидал эскорт из солдат Акомы, он услышал смех Бантокапи. Для многострадальных слуг так и осталось неизвестным, кто же из двоих — хозяин или хадонра — был в этот момент более счастлив.
Направляясь к себе в спальню, Мара услышала голосок малыша Айяки. Она улыбнулась. Айяки рос не по дням, а по часам, сильный и улыбчивый. Теперь, когда он научился садиться в колыбели, он вовсю молотил плотными ножками, словно ему не терпелось начать ходить, и Мара не раз задумывалась, сможет ли старая Накойя управляться с ним, когда этот момент наступит. Надо уже сейчас подобрать для няни помощницу помоложе, решила она.
Мара вошла, в спальню — и застыла на месте. В темном уголке неподвижно сидел человек в запыленной изодранной одежде. Судя по священным символам, которыми был расшит балахон пришельца, он состоял в братстве нищенствующих монахов из ордена Сулармина, Защитника Слабых. Но как ему удалось проскользнуть мимо патрулей Кейока, через двор, полный снующих слуг, и оказаться в ее личных покоях? Мара уже набрала полную грудь воздуха, чтобы поднять тревогу. Однако монах опередил ее, сказав:
— Приветствую тебя, госпожа. У меня нет желания нарушать твой покой. Мне уйти?
При звуке знакомого голоса Мара так и ахнула:
— Аракаси!.. — Сердцебиение сразу улеглось, и она улыбнулась. — Останься, пожалуйста, и добро пожаловать домой. Твое появление, как всегда, удивило меня. Послали ли боги тебе удачу?
Мастер тайного знания потянулся, позволив себе развязать шнурки, которыми был скреплен его капюшон. Когда капюшон соскользнул к нему на колени, он улыбнулся в ответ:
— Мои странствия увенчались успехом, госпожа. Вся сеть восстановлена, и у меня набралось немало ценных сведений, чтобы сообщить их твоему супругу.
От неожиданности Мара моргнула. Ее радость мигом улетучилась:
— Моему супругу?
Видя, как она напряглась, Аракаси постарался как можно более тщательно подбирать слова:
— Да. До меня дошли слухи о твоем замужестве и о рождении сына. Если наш с тобой уговор остается в силе, я должен принести присягу верности перед священным камнем натами рода Акома. И тогда я буду обязан открыть все властителю Акомы.
Мара ожидала этого. Какие бы планы она ни строила, мысль о преданности Аракаси законному властителю порождала тяжелые предчувствия. Все ее надежды могли пойти прахом. Бантокапи способен наломать дров, кинувшись со своим бычьим неистовством в святая святых Игры Совета, но с него станется и передать мастера тайного знания в распоряжение хитреца Текумы. В этом случае ее враги из Анасати обретут такую силу, что ни одна семья не сумеет им противостоять. До сих пор она действовала так, словно этой опасности как бы и не существовало. Но теперь, когда настал час принимать решения, ставки казались устрашающе высокими.
Она быстро взглянула на часы, сработанные мастерами из улья чо-джайнов, и удостоверилась, что час еще ранний — солнце взошло только три часа тому назад. Она поспешно прикинула в уме свои возможности.
— Я думаю, тебе нужен отдых, — сказала она. — Используй время до полудня, чтобы отдохнуть и выкупаться, а после дневной трапезы я проведу необходимый обряд, чтобы ты мог присягнуть на верность натами Акомы. Потом ты должен отправиться в Сулан-Ку и представиться моему супругу и повелителю господину Бантокапи.
Аракаси сверлил ее проницательным взглядом; его пальцы снова и снова разглаживали на коленях монашеский балахон.
— Ты можешь пообедать здесь, вместе со мной, — добавила Мара с лучезарной улыбкой, которую он так хорошо помнил.
Выходит, брак никак не отразился на силе ее духа. Аракаси встал и поклонился с такой изысканностью, которая была вопиющим противоречием его убогой одежде.
— Как прикажешь, госпожа.
И бесшумной походкой он направился к бане у казарм.
События развивались после этого очень быстро. Сидя на подушках, наслаждаясь прохладой ветерка, влетающего через раздвинутые перегородки, Аракаси прихлебывал горячий чай, приготовленный из душистых трав и цветов.
Как и раньше, он восхищался остротой ума собеседницы, видя, как точно она схватывает суть принесенных им вестей. Он много успел рассказать ей о делах в Империи. Война в Туриле, которая закончилась несколько лет назад, привела к ощутимой потере престижа Имперского Стратега и его Партии Войны. Партия Синего Колеса и Партия Прогресса, объединив свои усилия, почти добились перемены курса имперской политики. Однако их конечная цель не была достигнута: открытие магического коридора в чуждый мир, Мидкемию, спутало все карты. Этот мир, населенный варварами, поражал воображение своим главным богатством — металлом. Разведчики находили повсюду металлические предметы, как видно изготовленные разумными существами, а затем выброшенные за ненадобностью, хотя каждое такое изделие, по имперским понятиям, стоило баснословно дорого: на вырученные за него деньги можно было бы весь год содержать целое поместье. Затем всякие сообщения почти перестали поступать: кампанию Имперского Стратега против этих варваров окружала строжайшая секретность. С тех пор как погибли отец и брат Мары, она утратила всякое представление о войне за Вратами. То, что происходило в варварском мире, знали в последнее время лишь те, кто примкнул к новому Военному Альянсу; им же доставались и все барыши.
Среди агентов Аракаси были и такие, которые имели доступ к секретам. Война развивалась удачно для Имперского Стратега, и даже самые убежденные сторонники Партии Синего Колеса теперь присоединились к силам вторжения в Мидкемию. Не скрывая воодушевления — он редко бывал таким, когда надевал на себя чужие личины, — Аракаси сумел дать Маре общую картину расстановки политических сил, но, как ей казалось, никакие подробности он не желал обсуждать ни с кем, кроме властителя Акомы.
Мара, со своей стороны, изображала перед ним верную и послушную жену, пока чай не был выпит до донышка; даже Аракаси, известный своим неизменным аппетитом, судя по всему, насытился. Взгляд Мары на часы можно было бы счесть в достаточной мере случайным, когда она обратилась к мастеру:
— День проходит. Может быть, отправимся к священной роще и приведем тебя к присяге, чтобы ты мог явиться к моему супругу в Сулан-Ку?
Аракаси поклонился и встал на ноги; от его взора не укрылась легкая дрожь в голосе Мары. Он прямо взглянул ей в глаза, и в их темных глубинах прочел решимость, в которой и хотел убедиться. К этой женщине он питал глубочайшее уважение со времени их похода к королеве чо-джайнов. Она завоевала его доверие, и именно поэтому он двинулся вперед, чтобы присягнуть на верность и препоручить свою честь какому-то незнакомому властителю.
Обряд был простым и коротким; единственное его отличие от обычной церемонии такого толка заключалось в том, что Аракаси принес присягу не только за себя, но и за своих агентов. Маре казалось странным, что у Акомы имеются верные сподвижники, чьи имена ей неизвестны, однако, с другой стороны, кто может отдать свою жизнь, защищая честь хозяина и хозяйки, которых они и в глаза не видели?
Без долгих предисловий Мара перешла к делам практическим.
— Аракаси, когда пойдешь представляться моему мужу… явись туда в обличье слуги. Скажи ему, что тебе нужно обсудить с ним отгрузку нидровых шкур для продажи изготовителям шатров в Джамаре. Тогда он сможет понять, что разговор с тобой не сулит опасностей. В городском доме есть слуги, которые лишь недавно состоят у нас на службе, и нашему господину приходится соблюдать осторожность. Он даст тебе распоряжения насчет твоих дальнейших действий.
Аракаси отвесил поклон и удалился. Косые тени легли на дорожку, ведущую к Имперскому тракту. Мара неподвижно сидела, прикусив губу; в ее душе боролись темные предчувствия и горячее упование. Если она правильно рассчитала время, то Аракаси потревожит своего нового хозяина именно в такой час, когда тот достигает вершины страсти в объятиях Теани. Весьма вероятно, что мастера тайного знания ожидает совсем не такой прием, на который он рассчитывает… если только ее муж не пребывает в благодушном состоянии духа, совсем ему не свойственном. Растревоженная, взволнованная, устрашенная мыслью о хрупкости опор, на которых зиждется здание ее надежд, Мара отослала поэта, приглашенного ранее для чтения своих сочинений: красота его возвышенных строф пропала бы впустую, ведь слушательница вряд ли сейчас сумела бы оценить их по достоинству.
Весь конец дня Мара провела в благочестивой отрешенности.
Медленно тянулись часы. Стада нидр перегнали в хлева с пастбищ; и пролетели шетры, возвещая наступление ночи.
Когда помощник садовника зажег фонари на внутреннем дворике у крыльца, вернулся Аракаси. Он был еще грязнее, чем утром, и было видно, что у него стерты ноги. Даже в полумраке спальни, где Мара уже собиралась отходить ко сну, на щеке мастера отчетливо виднелся большой красный рубец от удара. Мара молча подала служанкам знак удалиться, а посыльного отправила за холодными закусками, тазом и полотенцем для легкого омовения. Затем попросила мастера присесть.
Стук сандалий удаляющегося посыльного затих на галерее. Оставшись наедине с госпожой, Аракаси поклонился, как того требовал этикет.
— Госпожа, твой супруг выслушал мое шифрованное приветствие, после чего пришел в неописуемую ярость. Он ударил меня и закричал, что с любым делом, какое у меня есть, надлежит обращаться к Джайкену и к тебе.
Мара выдержала его пронизывающий взгляд с полнейшим бесстрастием, видимо ожидая продолжения. После небольшой паузы продолжение действительно последовало:
— Там присутствовала женщина, и он казался весьма… озабоченным. В любом случае твой муж — великолепный… актер. Или же он вообще ничего не разыгрывал.
Лицо Мары хранило то же невинное выражение:
— Муж перепоручил мне многие обязанности, касающиеся ведения нашего хозяйства. Что ни говори, до его прибытия сюда властвующей госпожой была я.
Аракаси был не из тех, кого легко обвести вокруг пальца.
— Когда Игра Совета входит в дом, умный слуга не играет, — ответил он поговоркой. — По сути, я должен в точности исполнять любое приказание моего господина; вот я и буду держаться такого правила, пока мне не укажут, в чем я не прав. — Тут его взгляд стал холодным. — Но я верен Акоме. Мое сердце принадлежит тебе, Мара из Акомы, потому что тебе я обязан счастьем носить цвета достойного дома. Но долг повелевает мне повиноваться моему законному властителю. Предавать его я не стану.
— Ты сказал лишь то, что честь диктует верному слуге, Аракаси. — Мара улыбнулась; предупреждение мастера тайного знания неожиданно порадовало ее.
— У тебя остались какие-либо сомнения насчет пожеланий Моего мужа?
Раб принес поднос со снедью. Аккуратно выбрав пирожок с мясом джайги, Аракаси ответил:
— По правде говоря, они бы у меня остались, если бы я не видел женщину, с которой он… разговаривал, когда я пришел.
— Что ты имеешь в виду?
Мара нетерпеливо дожидалась, пока он прожует и проглотит кусок.
— Теани. Я ее знаю. — Не меняя тона, Аракаси пояснил:
— Она — агент властителя Минванаби.
Мара похолодела.
— Об этом никому ни слова, — сказала она, помолчав.
— Понимаю, госпожа.
В беседе возникла пауза, которой Аракаси не преминул воспользоваться, чтобы приналечь на еду. Во время своих путешествий он заметно отощал, а сегодня с рассвета прошагал много лиг. Чувствуя свою вину перед ним еще и за побои, доставшиеся ему от разгневанного Бантокапи, Мара предоставила мастеру возможность поесть досыта, прежде чем потребовать от него подробных рассказов.
Когда же он наконец приступил к повествованию, ее усталость как рукой сняло. С сияющими глазами она слушала, как разворачивал он перед ней широкое полотно интриги, как обрисовывал скупыми словами дебри имперской политики или сообщал забавные короткие истории о том, что и где случилось. Вот для чего она была рождена на свет! Когда вечер опустился на землю и луна поднялась над садом, в уме у Мары начали складываться отчетливые картины и новые планы. Она прерывала рассказчика вопросами, и быстрота ее выводов порождала у Аракаси благодатное ощущение, что труды его были не напрасны. Наконец он служил хозяйке, которая умела оценить тонкости тайного дела — дела всей его жизни. С этого момента ее энтузиазм будет порождать в нем непреходящее стремление оттачивать свое искусство. Когда люди из его сети воочию убедятся, что мощь Акомы растет, они будут знать, что в этом есть и их заслуга; они будут вправе испытывать гордость, какая была им неведома на службе у властителя Тускаи.
Явились рабы, чтобы заправить лампы. Когда свет залил комнату, Мара поразилась тому, как изменилась даже осанка Аракаси. «Что за сокровище этот человек! — подумала она. — Его таланты делают честь дому Акома».
Еще долго она выспрашивала его новости и соображения, но даже его редкостная наблюдательность не уловила смятения, которое терзало хозяйку. Да, теперь у нее в руках имелись необходимые средства, дабы вступить в игру и найти способ отомстить за гибель отца и брата. Но нельзя сделать ни одного шага, нельзя воспользоваться ни одной крупицей знаний, принесенных ее собеседником, пока Акомой правит Бантокапи. Когда Аракаси наконец удалился, Мара долго еще сидела, устремив невидящий взгляд на обглоданные птичьи косточки, разбросанные на подносе. Она провела всю ночь в мрачных раздумьях и до самого рассвета не могла заснуть.
Мара церемонно поклонилась:
— Господин Чипака, какая честь для нас!
Иссохший старец прищурил подслеповатые глаза и попытался выяснить, кто же его приветствует. Поскольку он и на ухо был туговат, слов Мары он также не расслышал. Он придвинулся к молодой девушке, оказавшейся к нему ближе других, и зычным голосом возвестил:
— Я властитель Чипака из Джандавайо, девица. Моя жена, и моя мать, и мои дочери прибыли, чтобы повидаться с твоим господином и твоей госпожой.
Мару он принял за одну из служанок. С трудом сдерживая смех, хозяйка Акомы не сочла нужным обижаться на старца. Приблизившись к нему почти вплотную, она громко представилась:
— Я Мара, жена властителя Бантокапи, господин. Чему мы обязаны честью видеть вас у себя в доме?
Но дряхлый патриарх уже посвятил все свое внимание хрупкой старушке еще более древнего вида: ей вполне могло быть лет сто или около того. Ее извлекали из паланкина столь бережно и с такими предосторожностями, как будто она была драгоценным яичком с тончайшей скорлупой. В знак почтения к ее преклонному возрасту Мара отрядила на помощь своих служанок. Никаких изъявлений благодарности со стороны гостьи не последовало. Сморщенная, с торчащим носиком-клювом, напоминавшая ощипанную птицу, она просто села на землю между двумя поддерживающими ее девушками. Тем временем из остальных носилок выгрузились другие женщины, каждая из которых являла собой близкое подобие своей бабушки… хотя и помоложе; их голоса сливались в непрерывное гудение, словно осиный рой клубился в спокойном воздухе летнего утра. Окружив свою древнюю родоначальницу, они сразу же начали болтать все одновременно. Такое вторжение в дом само по себе уже было нешуточным испытанием выдержки, однако Мара ничем не выдала своего неудовольствия.
Шаркая и прихрамывая, старец придвинулся к Маре, чем и воспользовался, с блудливой улыбкой похлопав ее пониже спины. Ее негодования он, похоже, не заметил.
— Знаешь, девочка, я никак не мог присутствовать на свадьбе твоей госпожи. Мои поместья находятся близ Янкоры, это очень далеко отсюда, а моя матушка тогда прихворнула.
Он махнул рукой в сторону сухонькой старушки, которая теперь уставилась в пространство ничего не выражающим взглядом. Тем временем ее внучки наперебой поносили неповоротливость служанок, которые обихаживали древнюю карлицу. К кружку этих кудахтающих цыпочек присоединилась женщина из последних носилок. Одетая в платье из шарсао с нарядной вышивкой, она усиленно размахивала веером. Судя по возрасту, это была супруга властителя Джандавайо.
Старец настойчиво дергал Мару за рукав:
— Мы держали путь на север, к Священному Городу, вот и оказались в ваших краях, ну, мы оставили нашу барку в Сулан-Ку и отправились навестить вашего властителя… как бишь его… Я, видишь ли, старый друг его отца. — Разговорчивый патриарх заговорщически подмигнул Маре. — Моя жена, если хочешь знать, очень крепко спит. Загляни-ка ты ко мне попозже, девочка.
Он сделал попытку погладить руку Мары, полагая, что это получится весьма соблазнительно, но его собственная рука так тряслась, что он промахнулся.
В глазах Мары вспыхнул злорадный огонек. Хотя гость был омерзительно похотлив и изо рта у него скверно пахло, она едва сдержала свой восторг:
— Ты хочешь повидаться с властителем Акомы? Тогда, господин мой, я боюсь, тебе придется вернуться в город: наш хозяин, властитель Бантокапи, пребывает сейчас в своей городской резиденции.
Старец бессмысленно заморгал, и Мара услужливо повторила свое сообщение, насей раз как можно громче.
— О-о… Ну как же, как же… Его городская резиденция…
Он опять уставился на Мару, а потом дернул головой и замахал рукой своей свите.
Увлеченные болтовней женщины не заметили, как рабы вновь собрались у носилок. Носильщики, которым был доверен паланкин старушки, решительно развернули его задом наперед и, подхватив свою крошечную подопечную, повлекли ее снова на дорожные подушки. Не внимая ее сердитым сетованиям, любящий сын закричал:
— Поехали, поехали, матушка, мы возвращаемся в город!
И девушки, и их мать визгливо запротестовали, поняв, что им снова предлагают усаживаться в паланкины. Они всячески тянули время, надеясь, что хозяйка Акомы предложит им угощение, но глухой властитель Чипака не обращал внимания на их гомон. Поскольку он выразил столь явное желание как можно скорее навестить властителя Бантокапи, Мара решила не задерживать его отбытие. Удостоверившись, что древнюю матрону и весь ее выводок благополучно рассадили по местам, она даже любезно приставила к ним мальчика-провожатого, чтобы он показал господину Чипаке кратчайший путь к городскому дому ее супруга.
Властитель Джандавайо с отсутствующим видом помахал рукой и забрался в паланкин, который разделял со своей родительницей. Одной рукой придерживая занавески, он после недолгой паузы провозгласил:
— И передай своей хозяйке, милашка, что я был чрезвычайно огорчен, не застав ее.
Мара не замедлила с ответом:
— Непременно передам, господин.
Рабы наклонились и подняли на плечи шесты носилок. Процессия уже двинулась по дороге к Имперскому тракту, когда Накойя заметила:
— Госпожа, наш повелитель Банто будет в ярости.
Мара провожала взглядом удаляющуюся свиту и быстро прикидывала в уме: если старушка плохо переносит тряску и способна путешествовать только при медленном шаге носильщиков, визитеры прибудут к Бантокапи примерно через час после его возвращения в постель Теани.
— От всей души надеюсь на это, Накойя! — выразительно ответила няне хозяйка Акомы.
Она вернулась в свои покои, где ее дожидались карты Империи и документы. Накойя в остолбенении проводила взглядом свою питомицу, гадая, по какой такой причине молодая госпожа навлекает на себя гнев этого грубого скота, который стал ее мужем.
— Как ты посмела допустить, чтобы этот старый пень со своими клушами являлся ко мне в городской дом! — прямо с порога разразился руганью властитель Акомы. Служанки в углах комнаты сжались от страха.
Мара потупилась… то ли от раскаяния, то ли не желая показывать, как позабавила ее эта характеристика властителя Джандавайо.
— Мой супруг недоволен?
Бантокапи уселся перед ней на циновку с самым мрачным видом:
— Женщина, этот глухой тупица когда-то дружил с моим дедом! Он почти выжил из ума! Он, по-моему, так и не расстался с иллюзией, что мой родитель был другом его детства, а я — это Текума из Анасати. А его матушка и того хуже — это же почти труп, а он повсюду таскает ее за собой. Боги, да ведь ей, должно быть, уже сотня годков набежала. И все, на что она способна, это пялиться по сторонам, пускать слюни и пачкать циновки, на которых сидит! А господин Чипака все время с ней заговаривает, и вся их компания тоже — жена, дочки, даже слуги! Отвечать она и не думает, а они воображают, что она отвечает! — Похоже было, что от одного воспоминания об этом визите он распалился еще больше. — А теперь я хочу узнать, какая безмозглая служанка послала их ко мне в город? Чипака помнит только одно — что у нее груди большие!
Вскоре столы и столики, два обеденных подноса и почти каждый свободный просвет на полу были завалены кипами пергаментов. Бантокапи трудился, перебирая страницу за страницей, пока у него в глазах не зарябило от колонок цифр и от нескончаемых списков имущества. Нога у него начала дергаться, а потом и вообще онемела, хотя он и пытался массировать ее костяшками пальцев. Доведенный до белого каления, Бантокапи тяжело поднялся на ноги и заметил, что солнце уже склоняется к закату. День подходил к концу.
А Джайкен, не знающий усталости, подал ему следующий документ. Бантокапи уставился на пергамент слезящимися глазами:
— Это еще что?
— Как тут написано, господин. — Джайкен мягко указал на заголовок.
— Расчет запасов навоза нидр?.. — Бантокапи злобно отшвырнул пергамент. — Во имя всех богов на небесах, что за бред?
Джайкен не дрогнул:
— Не бред, господин. Такой подсчет необходимо выполнять каждый год. Ведь навоз — это удобрение для тайзовых полей, и если у нас его не хватает, мы должны докупить нужное количество, а если получился избыток — мы можем его продать.
Бантокапи поскреб затылок, и именно в этот момент отодвинулась стенная перегородка спальни. В проеме показалась Теани в небрежно накинутом халате, расшитом алыми птицами. Кончики ее грудей просвечивали сквозь ткань, а волосы в изысканном беспорядке ниспадали на плечо, намеренно оставленное открытым.
— Банто, ты еще долго будешь занят? Я должна одеваться для театра?
Откровенный соблазн ее улыбки заставил Джайкена покраснеть до корней волос. Теани послала ему дразнящий воздушный поцелуй, в котором было больше насмешки, чем шутливого приветствия. Бантокапи немедленно возгорелся ревнивой яростью:
— Хватит! — накинулся он на безответного хадонру. — Забирай свои списки нидрового дерьма, и таблички-доклады о заплесневевших шкурах, и сметы расходов на ремонт акведука к верхним пастбищам, и донесения об убытках из-за пожара на складе в Янкоре, и все это передай моей жене! Впредь не смей тут появляться, пока я не позову! Понятно?
Румянец сбежал с лица Джайкена, сменившись мертвенной бледностью:
— Да, господин, но…
— Никаких «но»! — Бантокапи рубанул рукой воздух. — Эти дела можно обсуждать с моей женой. Когда я тебя спрошу, ты представишь мне общую сводку того, что было сделано. А впредь, если кто-нибудь из служащих Акомы явится сюда с документами — все равно какими! — без моего вызова… я прибью его голову над дверью! Понятно?
Бережно прижав к груди пергамент с расчетами нидрового навоза, Джайкен склонился чуть ли не до земли:
— Да, господин. Все дела касательно хозяйства Акомы должны представляться на рассмотрение госпоже Маре, а доклады готовятся по твоему требованию. Без твоего приказа ни один слуга не имеет права подавать тебе документы для ознакомления.
Бантокапи моргнул, как будто был не вполне уверен, что именно к этому сводится смысл его грозной речи. Искусно играя на его замешательстве, Теани сочла момент подходящим, чтобы распахнуть свой халатик и остудить разгоряченное тело, подставив его дуновению прохладного сквознячка. Под халатом на ней ничего не было надето. Чувствуя, как кровь прихлынула к его чреслам, Бантокапи и думать забыл, что собирался уточнить значение собственных слов. Нетерпеливым жестом он отослал Джайкена и, наступая на кипы громоздящихся свитков, устремился в объятия своей подруги.
Джайкен с панической поспешностью собрал раскиданные таблички. Когда парочка удалилась в тень спальни, он расправил помятые документы, аккуратно сложил их по порядку в дорожные ларцы и лишь после этого возвратил слугам их ношу. Спустившись с парадного крыльца дома и направляясь к тому месту, где его ожидал эскорт из солдат Акомы, он услышал смех Бантокапи. Для многострадальных слуг так и осталось неизвестным, кто же из двоих — хозяин или хадонра — был в этот момент более счастлив.
***
Жизнь поместья понемногу вошла в спокойное русло повседневных летних забот. Служанкам уже не требовалось по утрам скрывать синяки. Подчиненные Кейока не выглядели такими задерганными, как раньше, и свист Джайкена, возвращающегося с пастбищ к своим перьям и пергаментам, снова стал сигналом, по которому можно было точно узнавать время. Прекрасно понимая, что эта тишь и благодать не более чем иллюзия, временный результат долгих отлучек ее супруга, Мара напоминала себе, что расслабляться нельзя. Сейчас дела обстояли прекрасно, но не приходилось рассчитывать, что куртизанка Теани вечно сможет удерживать Бантокапи вдали от дома. Нужно предпринять следующие шаги, и каждый из них будет опаснее предыдущего.Направляясь к себе в спальню, Мара услышала голосок малыша Айяки. Она улыбнулась. Айяки рос не по дням, а по часам, сильный и улыбчивый. Теперь, когда он научился садиться в колыбели, он вовсю молотил плотными ножками, словно ему не терпелось начать ходить, и Мара не раз задумывалась, сможет ли старая Накойя управляться с ним, когда этот момент наступит. Надо уже сейчас подобрать для няни помощницу помоложе, решила она.
Мара вошла, в спальню — и застыла на месте. В темном уголке неподвижно сидел человек в запыленной изодранной одежде. Судя по священным символам, которыми был расшит балахон пришельца, он состоял в братстве нищенствующих монахов из ордена Сулармина, Защитника Слабых. Но как ему удалось проскользнуть мимо патрулей Кейока, через двор, полный снующих слуг, и оказаться в ее личных покоях? Мара уже набрала полную грудь воздуха, чтобы поднять тревогу. Однако монах опередил ее, сказав:
— Приветствую тебя, госпожа. У меня нет желания нарушать твой покой. Мне уйти?
При звуке знакомого голоса Мара так и ахнула:
— Аракаси!.. — Сердцебиение сразу улеглось, и она улыбнулась. — Останься, пожалуйста, и добро пожаловать домой. Твое появление, как всегда, удивило меня. Послали ли боги тебе удачу?
Мастер тайного знания потянулся, позволив себе развязать шнурки, которыми был скреплен его капюшон. Когда капюшон соскользнул к нему на колени, он улыбнулся в ответ:
— Мои странствия увенчались успехом, госпожа. Вся сеть восстановлена, и у меня набралось немало ценных сведений, чтобы сообщить их твоему супругу.
От неожиданности Мара моргнула. Ее радость мигом улетучилась:
— Моему супругу?
Видя, как она напряглась, Аракаси постарался как можно более тщательно подбирать слова:
— Да. До меня дошли слухи о твоем замужестве и о рождении сына. Если наш с тобой уговор остается в силе, я должен принести присягу верности перед священным камнем натами рода Акома. И тогда я буду обязан открыть все властителю Акомы.
Мара ожидала этого. Какие бы планы она ни строила, мысль о преданности Аракаси законному властителю порождала тяжелые предчувствия. Все ее надежды могли пойти прахом. Бантокапи способен наломать дров, кинувшись со своим бычьим неистовством в святая святых Игры Совета, но с него станется и передать мастера тайного знания в распоряжение хитреца Текумы. В этом случае ее враги из Анасати обретут такую силу, что ни одна семья не сумеет им противостоять. До сих пор она действовала так, словно этой опасности как бы и не существовало. Но теперь, когда настал час принимать решения, ставки казались устрашающе высокими.
Она быстро взглянула на часы, сработанные мастерами из улья чо-джайнов, и удостоверилась, что час еще ранний — солнце взошло только три часа тому назад. Она поспешно прикинула в уме свои возможности.
— Я думаю, тебе нужен отдых, — сказала она. — Используй время до полудня, чтобы отдохнуть и выкупаться, а после дневной трапезы я проведу необходимый обряд, чтобы ты мог присягнуть на верность натами Акомы. Потом ты должен отправиться в Сулан-Ку и представиться моему супругу и повелителю господину Бантокапи.
Аракаси сверлил ее проницательным взглядом; его пальцы снова и снова разглаживали на коленях монашеский балахон.
— Ты можешь пообедать здесь, вместе со мной, — добавила Мара с лучезарной улыбкой, которую он так хорошо помнил.
Выходит, брак никак не отразился на силе ее духа. Аракаси встал и поклонился с такой изысканностью, которая была вопиющим противоречием его убогой одежде.
— Как прикажешь, госпожа.
И бесшумной походкой он направился к бане у казарм.
События развивались после этого очень быстро. Сидя на подушках, наслаждаясь прохладой ветерка, влетающего через раздвинутые перегородки, Аракаси прихлебывал горячий чай, приготовленный из душистых трав и цветов.
Как и раньше, он восхищался остротой ума собеседницы, видя, как точно она схватывает суть принесенных им вестей. Он много успел рассказать ей о делах в Империи. Война в Туриле, которая закончилась несколько лет назад, привела к ощутимой потере престижа Имперского Стратега и его Партии Войны. Партия Синего Колеса и Партия Прогресса, объединив свои усилия, почти добились перемены курса имперской политики. Однако их конечная цель не была достигнута: открытие магического коридора в чуждый мир, Мидкемию, спутало все карты. Этот мир, населенный варварами, поражал воображение своим главным богатством — металлом. Разведчики находили повсюду металлические предметы, как видно изготовленные разумными существами, а затем выброшенные за ненадобностью, хотя каждое такое изделие, по имперским понятиям, стоило баснословно дорого: на вырученные за него деньги можно было бы весь год содержать целое поместье. Затем всякие сообщения почти перестали поступать: кампанию Имперского Стратега против этих варваров окружала строжайшая секретность. С тех пор как погибли отец и брат Мары, она утратила всякое представление о войне за Вратами. То, что происходило в варварском мире, знали в последнее время лишь те, кто примкнул к новому Военному Альянсу; им же доставались и все барыши.
Среди агентов Аракаси были и такие, которые имели доступ к секретам. Война развивалась удачно для Имперского Стратега, и даже самые убежденные сторонники Партии Синего Колеса теперь присоединились к силам вторжения в Мидкемию. Не скрывая воодушевления — он редко бывал таким, когда надевал на себя чужие личины, — Аракаси сумел дать Маре общую картину расстановки политических сил, но, как ей казалось, никакие подробности он не желал обсуждать ни с кем, кроме властителя Акомы.
Мара, со своей стороны, изображала перед ним верную и послушную жену, пока чай не был выпит до донышка; даже Аракаси, известный своим неизменным аппетитом, судя по всему, насытился. Взгляд Мары на часы можно было бы счесть в достаточной мере случайным, когда она обратилась к мастеру:
— День проходит. Может быть, отправимся к священной роще и приведем тебя к присяге, чтобы ты мог явиться к моему супругу в Сулан-Ку?
Аракаси поклонился и встал на ноги; от его взора не укрылась легкая дрожь в голосе Мары. Он прямо взглянул ей в глаза, и в их темных глубинах прочел решимость, в которой и хотел убедиться. К этой женщине он питал глубочайшее уважение со времени их похода к королеве чо-джайнов. Она завоевала его доверие, и именно поэтому он двинулся вперед, чтобы присягнуть на верность и препоручить свою честь какому-то незнакомому властителю.
Обряд был простым и коротким; единственное его отличие от обычной церемонии такого толка заключалось в том, что Аракаси принес присягу не только за себя, но и за своих агентов. Маре казалось странным, что у Акомы имеются верные сподвижники, чьи имена ей неизвестны, однако, с другой стороны, кто может отдать свою жизнь, защищая честь хозяина и хозяйки, которых они и в глаза не видели?
Без долгих предисловий Мара перешла к делам практическим.
— Аракаси, когда пойдешь представляться моему мужу… явись туда в обличье слуги. Скажи ему, что тебе нужно обсудить с ним отгрузку нидровых шкур для продажи изготовителям шатров в Джамаре. Тогда он сможет понять, что разговор с тобой не сулит опасностей. В городском доме есть слуги, которые лишь недавно состоят у нас на службе, и нашему господину приходится соблюдать осторожность. Он даст тебе распоряжения насчет твоих дальнейших действий.
Аракаси отвесил поклон и удалился. Косые тени легли на дорожку, ведущую к Имперскому тракту. Мара неподвижно сидела, прикусив губу; в ее душе боролись темные предчувствия и горячее упование. Если она правильно рассчитала время, то Аракаси потревожит своего нового хозяина именно в такой час, когда тот достигает вершины страсти в объятиях Теани. Весьма вероятно, что мастера тайного знания ожидает совсем не такой прием, на который он рассчитывает… если только ее муж не пребывает в благодушном состоянии духа, совсем ему не свойственном. Растревоженная, взволнованная, устрашенная мыслью о хрупкости опор, на которых зиждется здание ее надежд, Мара отослала поэта, приглашенного ранее для чтения своих сочинений: красота его возвышенных строф пропала бы впустую, ведь слушательница вряд ли сейчас сумела бы оценить их по достоинству.
Весь конец дня Мара провела в благочестивой отрешенности.
Медленно тянулись часы. Стада нидр перегнали в хлева с пастбищ; и пролетели шетры, возвещая наступление ночи.
Когда помощник садовника зажег фонари на внутреннем дворике у крыльца, вернулся Аракаси. Он был еще грязнее, чем утром, и было видно, что у него стерты ноги. Даже в полумраке спальни, где Мара уже собиралась отходить ко сну, на щеке мастера отчетливо виднелся большой красный рубец от удара. Мара молча подала служанкам знак удалиться, а посыльного отправила за холодными закусками, тазом и полотенцем для легкого омовения. Затем попросила мастера присесть.
Стук сандалий удаляющегося посыльного затих на галерее. Оставшись наедине с госпожой, Аракаси поклонился, как того требовал этикет.
— Госпожа, твой супруг выслушал мое шифрованное приветствие, после чего пришел в неописуемую ярость. Он ударил меня и закричал, что с любым делом, какое у меня есть, надлежит обращаться к Джайкену и к тебе.
Мара выдержала его пронизывающий взгляд с полнейшим бесстрастием, видимо ожидая продолжения. После небольшой паузы продолжение действительно последовало:
— Там присутствовала женщина, и он казался весьма… озабоченным. В любом случае твой муж — великолепный… актер. Или же он вообще ничего не разыгрывал.
Лицо Мары хранило то же невинное выражение:
— Муж перепоручил мне многие обязанности, касающиеся ведения нашего хозяйства. Что ни говори, до его прибытия сюда властвующей госпожой была я.
Аракаси был не из тех, кого легко обвести вокруг пальца.
— Когда Игра Совета входит в дом, умный слуга не играет, — ответил он поговоркой. — По сути, я должен в точности исполнять любое приказание моего господина; вот я и буду держаться такого правила, пока мне не укажут, в чем я не прав. — Тут его взгляд стал холодным. — Но я верен Акоме. Мое сердце принадлежит тебе, Мара из Акомы, потому что тебе я обязан счастьем носить цвета достойного дома. Но долг повелевает мне повиноваться моему законному властителю. Предавать его я не стану.
— Ты сказал лишь то, что честь диктует верному слуге, Аракаси. — Мара улыбнулась; предупреждение мастера тайного знания неожиданно порадовало ее.
— У тебя остались какие-либо сомнения насчет пожеланий Моего мужа?
Раб принес поднос со снедью. Аккуратно выбрав пирожок с мясом джайги, Аракаси ответил:
— По правде говоря, они бы у меня остались, если бы я не видел женщину, с которой он… разговаривал, когда я пришел.
— Что ты имеешь в виду?
Мара нетерпеливо дожидалась, пока он прожует и проглотит кусок.
— Теани. Я ее знаю. — Не меняя тона, Аракаси пояснил:
— Она — агент властителя Минванаби.
Мара похолодела.
— Об этом никому ни слова, — сказала она, помолчав.
— Понимаю, госпожа.
В беседе возникла пауза, которой Аракаси не преминул воспользоваться, чтобы приналечь на еду. Во время своих путешествий он заметно отощал, а сегодня с рассвета прошагал много лиг. Чувствуя свою вину перед ним еще и за побои, доставшиеся ему от разгневанного Бантокапи, Мара предоставила мастеру возможность поесть досыта, прежде чем потребовать от него подробных рассказов.
Когда же он наконец приступил к повествованию, ее усталость как рукой сняло. С сияющими глазами она слушала, как разворачивал он перед ней широкое полотно интриги, как обрисовывал скупыми словами дебри имперской политики или сообщал забавные короткие истории о том, что и где случилось. Вот для чего она была рождена на свет! Когда вечер опустился на землю и луна поднялась над садом, в уме у Мары начали складываться отчетливые картины и новые планы. Она прерывала рассказчика вопросами, и быстрота ее выводов порождала у Аракаси благодатное ощущение, что труды его были не напрасны. Наконец он служил хозяйке, которая умела оценить тонкости тайного дела — дела всей его жизни. С этого момента ее энтузиазм будет порождать в нем непреходящее стремление оттачивать свое искусство. Когда люди из его сети воочию убедятся, что мощь Акомы растет, они будут знать, что в этом есть и их заслуга; они будут вправе испытывать гордость, какая была им неведома на службе у властителя Тускаи.
Явились рабы, чтобы заправить лампы. Когда свет залил комнату, Мара поразилась тому, как изменилась даже осанка Аракаси. «Что за сокровище этот человек! — подумала она. — Его таланты делают честь дому Акома».
Еще долго она выспрашивала его новости и соображения, но даже его редкостная наблюдательность не уловила смятения, которое терзало хозяйку. Да, теперь у нее в руках имелись необходимые средства, дабы вступить в игру и найти способ отомстить за гибель отца и брата. Но нельзя сделать ни одного шага, нельзя воспользоваться ни одной крупицей знаний, принесенных ее собеседником, пока Акомой правит Бантокапи. Когда Аракаси наконец удалился, Мара долго еще сидела, устремив невидящий взгляд на обглоданные птичьи косточки, разбросанные на подносе. Она провела всю ночь в мрачных раздумьях и до самого рассвета не могла заснуть.
***
Наследующее утро, ближе к полудню, прибыли гости. В процессии, приближающейся к дому, Мара насчитала семь носилок. Ей были известны цвета доспехов у эскорта, но радости она отнюдь не испытала. Вздохнув, Мара послала служанку за подобающим одеянием, в котором хозяйка могла бы приветствовать гостей. День будет потерян, но ничего не поделаешь: честью и гостеприимством Акомы поступиться нельзя. Когда первые носилки достигли площадки перед домом, Мара уже была готова ко встрече их пассажира. Ее сопровождали три служанки; вышедшая из другой двери Накойя присоединилась к госпоже, когда первый гость поднялся со своих подушек.Мара церемонно поклонилась:
— Господин Чипака, какая честь для нас!
Иссохший старец прищурил подслеповатые глаза и попытался выяснить, кто же его приветствует. Поскольку он и на ухо был туговат, слов Мары он также не расслышал. Он придвинулся к молодой девушке, оказавшейся к нему ближе других, и зычным голосом возвестил:
— Я властитель Чипака из Джандавайо, девица. Моя жена, и моя мать, и мои дочери прибыли, чтобы повидаться с твоим господином и твоей госпожой.
Мару он принял за одну из служанок. С трудом сдерживая смех, хозяйка Акомы не сочла нужным обижаться на старца. Приблизившись к нему почти вплотную, она громко представилась:
— Я Мара, жена властителя Бантокапи, господин. Чему мы обязаны честью видеть вас у себя в доме?
Но дряхлый патриарх уже посвятил все свое внимание хрупкой старушке еще более древнего вида: ей вполне могло быть лет сто или около того. Ее извлекали из паланкина столь бережно и с такими предосторожностями, как будто она была драгоценным яичком с тончайшей скорлупой. В знак почтения к ее преклонному возрасту Мара отрядила на помощь своих служанок. Никаких изъявлений благодарности со стороны гостьи не последовало. Сморщенная, с торчащим носиком-клювом, напоминавшая ощипанную птицу, она просто села на землю между двумя поддерживающими ее девушками. Тем временем из остальных носилок выгрузились другие женщины, каждая из которых являла собой близкое подобие своей бабушки… хотя и помоложе; их голоса сливались в непрерывное гудение, словно осиный рой клубился в спокойном воздухе летнего утра. Окружив свою древнюю родоначальницу, они сразу же начали болтать все одновременно. Такое вторжение в дом само по себе уже было нешуточным испытанием выдержки, однако Мара ничем не выдала своего неудовольствия.
Шаркая и прихрамывая, старец придвинулся к Маре, чем и воспользовался, с блудливой улыбкой похлопав ее пониже спины. Ее негодования он, похоже, не заметил.
— Знаешь, девочка, я никак не мог присутствовать на свадьбе твоей госпожи. Мои поместья находятся близ Янкоры, это очень далеко отсюда, а моя матушка тогда прихворнула.
Он махнул рукой в сторону сухонькой старушки, которая теперь уставилась в пространство ничего не выражающим взглядом. Тем временем ее внучки наперебой поносили неповоротливость служанок, которые обихаживали древнюю карлицу. К кружку этих кудахтающих цыпочек присоединилась женщина из последних носилок. Одетая в платье из шарсао с нарядной вышивкой, она усиленно размахивала веером. Судя по возрасту, это была супруга властителя Джандавайо.
Старец настойчиво дергал Мару за рукав:
— Мы держали путь на север, к Священному Городу, вот и оказались в ваших краях, ну, мы оставили нашу барку в Сулан-Ку и отправились навестить вашего властителя… как бишь его… Я, видишь ли, старый друг его отца. — Разговорчивый патриарх заговорщически подмигнул Маре. — Моя жена, если хочешь знать, очень крепко спит. Загляни-ка ты ко мне попозже, девочка.
Он сделал попытку погладить руку Мары, полагая, что это получится весьма соблазнительно, но его собственная рука так тряслась, что он промахнулся.
В глазах Мары вспыхнул злорадный огонек. Хотя гость был омерзительно похотлив и изо рта у него скверно пахло, она едва сдержала свой восторг:
— Ты хочешь повидаться с властителем Акомы? Тогда, господин мой, я боюсь, тебе придется вернуться в город: наш хозяин, властитель Бантокапи, пребывает сейчас в своей городской резиденции.
Старец бессмысленно заморгал, и Мара услужливо повторила свое сообщение, насей раз как можно громче.
— О-о… Ну как же, как же… Его городская резиденция…
Он опять уставился на Мару, а потом дернул головой и замахал рукой своей свите.
Увлеченные болтовней женщины не заметили, как рабы вновь собрались у носилок. Носильщики, которым был доверен паланкин старушки, решительно развернули его задом наперед и, подхватив свою крошечную подопечную, повлекли ее снова на дорожные подушки. Не внимая ее сердитым сетованиям, любящий сын закричал:
— Поехали, поехали, матушка, мы возвращаемся в город!
И девушки, и их мать визгливо запротестовали, поняв, что им снова предлагают усаживаться в паланкины. Они всячески тянули время, надеясь, что хозяйка Акомы предложит им угощение, но глухой властитель Чипака не обращал внимания на их гомон. Поскольку он выразил столь явное желание как можно скорее навестить властителя Бантокапи, Мара решила не задерживать его отбытие. Удостоверившись, что древнюю матрону и весь ее выводок благополучно рассадили по местам, она даже любезно приставила к ним мальчика-провожатого, чтобы он показал господину Чипаке кратчайший путь к городскому дому ее супруга.
Властитель Джандавайо с отсутствующим видом помахал рукой и забрался в паланкин, который разделял со своей родительницей. Одной рукой придерживая занавески, он после недолгой паузы провозгласил:
— И передай своей хозяйке, милашка, что я был чрезвычайно огорчен, не застав ее.
Мара не замедлила с ответом:
— Непременно передам, господин.
Рабы наклонились и подняли на плечи шесты носилок. Процессия уже двинулась по дороге к Имперскому тракту, когда Накойя заметила:
— Госпожа, наш повелитель Банто будет в ярости.
Мара провожала взглядом удаляющуюся свиту и быстро прикидывала в уме: если старушка плохо переносит тряску и способна путешествовать только при медленном шаге носильщиков, визитеры прибудут к Бантокапи примерно через час после его возвращения в постель Теани.
— От всей души надеюсь на это, Накойя! — выразительно ответила няне хозяйка Акомы.
Она вернулась в свои покои, где ее дожидались карты Империи и документы. Накойя в остолбенении проводила взглядом свою питомицу, гадая, по какой такой причине молодая госпожа навлекает на себя гнев этого грубого скота, который стал ее мужем.
***
Спустя три дня, не обращая внимания на присутствие Накойи и других слуг, Бантокапи без предупреждения ворвался в покои жены. При виде его грязных сандалий Мара невольно содрогнулась. Однако именно эта пара была предназначена только для ходьбы: на ней не было шипов, необходимых для занятий борьбой или фехтованием.— Как ты посмела допустить, чтобы этот старый пень со своими клушами являлся ко мне в городской дом! — прямо с порога разразился руганью властитель Акомы. Служанки в углах комнаты сжались от страха.
Мара потупилась… то ли от раскаяния, то ли не желая показывать, как позабавила ее эта характеристика властителя Джандавайо.
— Мой супруг недоволен?
Бантокапи уселся перед ней на циновку с самым мрачным видом:
— Женщина, этот глухой тупица когда-то дружил с моим дедом! Он почти выжил из ума! Он, по-моему, так и не расстался с иллюзией, что мой родитель был другом его детства, а я — это Текума из Анасати. А его матушка и того хуже — это же почти труп, а он повсюду таскает ее за собой. Боги, да ведь ей, должно быть, уже сотня годков набежала. И все, на что она способна, это пялиться по сторонам, пускать слюни и пачкать циновки, на которых сидит! А господин Чипака все время с ней заговаривает, и вся их компания тоже — жена, дочки, даже слуги! Отвечать она и не думает, а они воображают, что она отвечает! — Похоже было, что от одного воспоминания об этом визите он распалился еще больше. — А теперь я хочу узнать, какая безмозглая служанка послала их ко мне в город? Чипака помнит только одно — что у нее груди большие!