Страница:
Закончив осмотр, Папевайо пришел к заключению, что комнаты вполне безопасны, и занял пост у двери. Накойя взглянула на хозяйку с некоторым облегчением:
— Если Джингу поручился за безопасность гостей, можно рассчитывать, что нынешнее торжество пройдет без особых трагедий.
Мара покачала головой:
— По-моему, тебе просто хочется в это верить, почтенная матушка. Джингу предложил свою жизнь как гарантию того, что гости не подвергнутся насилию со стороны его подданных и со стороны других гостей… и не более того. А насчет возможных «несчастных случаев» никто и слова не сказал.
И затем, не желая дожидаться, пока ее осилит страх, она приказала Накойе позаботиться о ванне и начала готовиться к банкету, где ей предстояло впервые в жизни встретиться лицом к лицу с властителем Минванаби.
— Всесильные боги, должно быть, пожелали благословить этот дом несметным богатством, — пробормотала Накойя. — Но в своей великой премудрости они не оставили здесь места для здравого смысла. Подумать только, какое множество насекомых попадает в палату через эти небесные люки! Я уж не говорю о грязи, пыли и дожде.
Мара ласково улыбнулась старой наперснице:
— Ты верна себе… заботишься обо всех, даже об обитателях змеиного гнезда! Пусть тебя не беспокоят их удобства: эту крышу наверняка как следует прикрывают, когда дело идет к ненастью. У жены Джингу на лице столько краски, что ей никак нельзя попасть под неожиданный дождик.
Накойя примолкла, но перед тем успела проворчать, что глаза у нее и в молодости не отличались такой зоркостью, а уж сейчас и подавно. Мара похлопала по сухонькой руке, желая подбодрить старушку, а затем начала спускаться с галереи. В платье, расшитом мелким жемчугом, с зелеными лентами, которыми были перевиты пряди ее прихотливо уложенных волос, она выглядела великолепно. От нее и Накойи не отставал Папевайо в парадных доспехах; хотя он и сопровождал свою хозяйку и ее первую советницу на светский прием, все его движения выдавали не меньшую собранность и настороженность, чем на поле боя. Многолюдные съезды цуранской знати зачастую оказывались опасней любого сражения. Непринужденные манеры и приветливость нередко скрывали борьбу амбиций; когда в Игре Совета заключались новые союзы, а прежние трещали по швам, любой из присутствующих властителей мог неожиданно оказаться врагом. Мало у кого дрогнула бы рука, если бы представилась возможность нанести удар по Акоме и в результате подняться в общественной иерархии хоть на одну ступеньку выше. И даже те, кто в обычных условиях не имел с Акомой никаких разногласий, могли, находясь на территории Минванаби, согнуться под напором господствующего ветра.
Огромное богатство, назойливо выставляемое напоказ, не породило в Маре, вкусы которой всегда отличались простотой и скромностью, ни восторга, ни подавленности. Ее же собственная одежда, тщательно продуманная заранее, лишь подтвердила то мнение о ней, которое уже сложилось у присутствующих. Большинство из них видело в ней молодую, неискушенную девочку, которая нашла защиту для своего дома в браке с отпрыском Анасати. Теперь, после смерти Бантокапи, с ней снова можно было не церемониться. Мара не намеревалась выводить их из этого заблуждения: люди даже не считали нужным держать язык за зубами, когда она проходила мимо них, и у нее было больше возможностей хотя бы по крохам собирать полезные сведения, сопоставляя обрывки разговоров, суждений и отдельных реплик. Спустившись к подножию лестницы, Мара направилась к помосту, чтобы по всей форме приветствовать властителя Минванаби. По пути она примечала, с каким выражением смотрят на нее наиболее знатные вельможи, старалась запомнить, кто с кем шушукается в небольших группах гостей. Пригодилась ей и монастырская выучка. Тем, кто с ней здоровался, она отвечала с должной учтивостью, но ее не одурманивали ни сладкие улыбки, ни теплые слова.
Джингу Минванаби следил за ее приближением с нетерпением голодного джаггуна. Мара видела, что он оборвал на полуслове беседу со своим советником, когда она поднялась по ступеням, чтобы поблагодарить его за радушный прием.
Властитель Минванаби оказался весьма тучным человеком. Было очевидно, что он уже много лет — возможно, со времен юности — не облачался в боевые доспехи, но злобой и хитростью все еще блестели его глаза. Расшитые жемчугом ленты обвивали его запястья; перламутровые украшения свисали с воротника, слегка потемневшего от прикосновения к потной шее властителя. Его приветственный поклон был несколько более небрежным, чем это подобало при встрече с правительницей ее ранга.
— Госпожа властительница Акомы, — обратился он к ней, — нам чрезвычайно приятно, что ты согласилась присоединиться к нам ради чествования Имперского Стратега.
Сейчас все взоры были прикованы к Маре: каждому гостю хотелось увидеть, как она выйдет из щекотливого положения. Однако ответ Мары в точности соответствовал приветствию: и голос звучал столь же приторно, и поклон был ничуть не более низким и почтительным:
— Мы благодарны властителю Минванаби за его любезное приглашение.
Самообладание и выдержка гостьи немедленно привели хозяина дома в раздражение. Джингу подал кому-то знак приблизиться к переднему краю помоста, а Маре сообщил:
— Тут у нас присутствует кое-кто, с кем ты, по-моему, знакома.
Его губы искривились в ухмылке алчного ожидания.
Но властительница Акомы не выразила никаких чувств при виде женщины, которая выступила вперед по зову хозяина. Аракаси предупреждал Мару, что Теани обретается где-то среди домочадцев Джингу; мало того, она не только ублажала властителя в постели, но и служила ему как лазутчица. Однако то, что бывшая любовница Бантокапи втерлась в кружок персон, наиболее приближенных к Джингу, привело Мару в некоторое замешательство. Видимо, эта женщина была гораздо умнее, чем думали многие. Во всяком случае, здесь она добилась положения признанной фаворитки; чтобы это понять, достаточно было одного взгляда на ее наряд из редкостных шелков, на украшения из драгоценных камней и цепочку-ожерелье из еще более редкого металла. Но ни драгоценности, ни телесная красота не могли вполне скрыть неприглядность ее натуры. Если бы ненависть, горевшая в прекрасных глазах, могла убивать, Мара уже обратилась бы в пепел.
Обращать внимание на Теани, занимающую такое положение, не следовало: это могли бы счесть проявлением излишней любезности и истолковать как признак слабости. Поэтому Мара адресовала свои слова исключительно властителю Минванаби:
— Моя советница и я сама только что прибыли после долгого и утомительного путешествия. Не укажет ли властитель, какие места отведены нам за столами, чтобы мы могли немного подкрепиться с дороги до начала банкета и других увеселений?
Щелчком короткого толстого пальца Джингу поправил бахрому на своем костюме. Затем он приказал подать ему прохладительное питье; между тем его рука неторопливо поглаживала плечо стоявшей рядом Теани. Супруга Джингу не соизволила заметить этот жест. Когда уже каждому стало ясно, что хозяин не собирается исполнять просьбу гостьи из Акомы, пока не удовлетворит свои собственные желания, он благосклонно кивнул слуге:
— Проводи госпожу Мару и ее слуг к столу… третьему от конца, ближайшему к выходу из кухни, чтобы их можно было обслужить побыстрее.
Его толстый живот заколыхался: Джингу открыто смеялся, наслаждаясь собственным остроумием.
Предложить знатной даме такое место значило оскорбить ее. Однако Теани этого показалось мало. Задетая за живое пренебрежением Мары, она вмешалась в беседу:
— Лучше бы ты посадил эту женщину с рабами, господин мой. Всем известно, что величие Акомы держится только на доброй воле Анасати, но даже эта добрая воля сильно поизносилась, после того как погиб сын господина Текумы.
Оскорбление было слишком сильным, чтобы оставить его без внимания. Все еще не желая обращаться прямо к Теани, Мара намеренно подхватила подготовленную для нее наживку. Уставившись холодным взглядом на толстое смеющееся лицо Джингу, Мара заметила:
— Господин Минванаби, всем известно твое… великодушие, но, несомненно, даже ты не сочтешь для себя заманчивой возможность держать в своем хозяйстве отбросы другого мужчины.
Джингу обнял Теани за плечи и привлек ее к себе:
— Ты что-то путаешь, госпожа Мара. Эту женщину не бросал ни один мужчина. Просто так получилось, что она пережила своего последнего хозяина. Я напомню тебе раз и навсегда: Теани — одна из моих подданных, здесь ее высоко ценят и почитают.
— Ах, конечно. — Мара изобразила неуловимый поклон-извинение. — Учитывая твои широко известные вкусы, она, должно быть, знает, как тебе угодить, Джингу. В самом деле, у моего покойного супруга ее услуги тоже никогда не вызывали нареканий. Но ведь и аппетиты Банто были несколько… грубоваты.
Глаза Теани метали молнии. Ее приводило в ярость именно то, что Мара как будто и не замечала ни ее оскорблений, ни ее самой. Да и властитель Минванаби уже не находил в происходящем ничего забавного: эта замухрышка, недавняя девственница из храма Лашимы, держалась с таким достоинством, словно все их попытки ее унизить и запугать не производили на нее никакого впечатления. А между тем слуга уже топтался за спиной Мары, чтобы проводить гостью из Акомы и ее немногочисленную свиту к указанному столу, и у Джингу оставалась единственная возможность выйти с честью из неловкого положения: положить конец затянувшейся сцене.
Время за праздничной трапезой текло для Мары медленно. Угощения, музыканты, танцовщицы — все было наивысшего сорта, но здесь, у выхода из кухни, приходилось терпеть жару, шум и раздражающую суету. От всего этого и более всего от запахов пищи На-койю мутило. Напряжение сказывалось и на неутомимом Папевайо: вокруг сновали незнакомые ему люди, и на каждом из подносов, которые они проносили мимо, можно было обнаружить предметы, способные послужить оружием в тренированных руках. Он не пропустил мимо ушей сказанную Марой фразу о «несчастных случаях». И хотя трудно было предположить, что властитель Минванаби попытается подстроить убийство в многолюдной палате, у всех на виду, Мару преследовало воспоминание о взгляде Теани, полном смертельной злобы. Командир авангарда Акомы не мог расслабиться ни на мгновение. Когда подошла к концу первая перемена блюд, Папевайо легко коснулся плеча своей хозяйки:
— Госпожа, я предлагаю возвратиться в твои покои до наступления темноты. Здешние коридоры и переходы для нас непривычны, и если ты будешь дожидаться, пока про нас вспомнит Минванаби, может случиться так, что слуга, которого он назначит тебе в провожатые, получит какие-нибудь новые указания.
Мара очнулась от задумчивости. Темные круги под глазами выдавали ее усталость. Она заговорила о том, что ее беспокоило:
— Нужно найти способ послать весточку в казармы, чтобы Аракаси знал, как с нами связаться при необходимости.
Папевайо угрюмо ответил:
— Мы ничего не можем предпринять, не рискуя выдать себя, госпожа. Доверься Аракаси. Его агенты могут встречаться с ним без опаски, и он сам тебя найдет, если понадобится.
Мара только кивнула. Похлопав Накойю по плечу, она встала, чтобы передать властителю Минванаби извинения за ранний отход ко сну. Головная боль, которая ее мучила, была отнюдь не вымышленной; и, поскольку прибытие Имперского Стратега ожидалось только завтра, она могла покинуть пиршественную залу без риска оскорбить чьи-то чувства. Но в любом случае она желала оставить о себе впечатление как об особе молодой, неопытной и ее слишком разбирающейся в тонкостях этикета. Если она уйдет к себе несколько раньше других, гости лишний раз убедятся в том, что имеют дело с недалекой простушкой… а она получит короткую передышку, которая, возможно, позволит ей предпринять какие-то шаги для своей защиты.
Одного из слуг, собиравших со столов тарелки, Мара послала уведомить властителя, что она уходит к себе. К тому моменту, когда эта новость достигла хозяйского возвышения, кресла, на которых она сидела со своими спутниками за трапезой, были уже пустыми. На широком лице властителя Минванаби расплылась торжествующая самодовольная улыбка. Наслаждаясь этим жалким триумфом, Джингу не заметил, что исчезла также и Теани. Фаворитка пускалась на всякие хитрости, внушая хозяину, что расправа с властительницей Акомы будет намного интересней, если еще и помучить ее перед смертью. Наконец красавице Теани надоело упрямство Джингу, и она вознамерилась прибегнуть к иным средствам, чтобы добиться желаемого. А такие средства у нее имелись.
В тихом дворике, залитом лунным светом, Теани остановилась и расстегнула ворот платья. Удостоверившись, что легкие ткани уже не скрывают соблазнительных очертаний ее груди, она улыбнулась. Сегодня ночью, если она с толком сыграет свою роль, эта тощая сука из Акомы умрет. Какой отрадой для слуха будут ее предсмертные крики!
Дверная перегородка, ведущая в комнату Шимицу, была приоткрыта. Там, внутри, горела лампа, и на матово-прозрачной перегородке виднелся силуэт мужчины, сидевшего на подушках с бутылью в руке. Опять он пьет, с отвращением подумала Теани, и все из-за того, что она задержалась в парадной Палате, безуспешно добиваясь согласия Джингу поручить не кому-нибудь другому, а именно ей исполнить приговор, который он вынес Маре из Акомы. И поскольку хозяин не соглашался доставить наложнице такое удовольствие, у нее оставался лишь один выход: перехитрить его.
Отбросив волосы за спину, Теани повела оголившимися плечами и направилась к открытой двери. Вошла она так тихо, что темноволосый мужчина не сразу догадался о ее присутствии. Теани воспользовалась этим моментом, чтобы присмотреться к нему.
Солдаты гарнизона Минванаби ценили своего первого сотника, признавая за ним редкое сочетание душевных качеств: нерушимая преданность дому, которому он служил, пылкость верований и неподдельная искренность. В бою он отличался постоянной готовностью к любым неожиданностям и способностью принимать быстрые и безошибочные решения, что и обеспечило ему стремительное продвижение по службе. Он казался слишком молодым для столь высокого поста; красивое лицо еще не избороздили морщины, но шрамы от заживших ран служили верными приметами его профессии. Однако для воина он был недостаточно толстокож, и, почувствовав себя задетым, мог вспылить, когда никто этого не ожидал. Впрочем, он как истый сын народа цурани умел напускать на себя непроницаемый вид, и судить о его настроении можно было лишь тогда, когда ему случалось захмелеть. Вот и сейчас для Теани не составило труда прочесть в его позе и выражении лица растерянность и раздражение, столь обычные для мужчины, которого бросила любовница. Куртизанка поздравила себя с успехом: все разыграно как по нотам. В отважном офицере она видела наивного простака, ополоумевшего от страстного влечения к ней и, как зеленый юнец, принимающего это влечение за любовь. Ей было ясно: сейчас она может вить из него веревки. Она обратит его в свое послушное орудие, как это до сих пор получалось у нее со всеми — и мужчинами и, женщинами, если ей это требовалось.
Со всеми, кроме Мары. Властительницу Акомы провести не удалось.
Стоя за спиной у Шимицу и улыбаясь самой завлекательной из своих улыбок, Теани протянула руку, чтобы коснуться его плеча.
Он мгновенно вскочил, выхватив из ножен меч, с которым не расставался ни на минуту, и повернулся, чтобы нанести разящий удар. В последнюю долю секунды он узнал свою возлюбленную, и меч застыл в воздухе, лишь краешком задев мягкий шелк платья.
— Женщина!..
Шимицу побледнел и снова покраснел, в равной мере возмущенный и тем, что Теани явилась так поздно, и тем, как она незаметно подкралась к нему. Когда же воин пришел в себя, он заметил странный блеск в ее глазах. Ее губы были слегка приоткрыты, словно меч казался ей любовником, устремившимся к ней в объятия. Она тяжело дышала, возбужденная близостью острия к ее плоти. Эти проявления извращенных страстей куртизанки несколько отрезвили Шимицу, и с самым хмурым видом он вложил меч в ножны.
— Ты, как видно, ума лишилась? Я же мог тебя убить!
Впрочем, гневная вспышка быстро сошла на нет. Запрокинув голову, Теани обратила к нему нежный взгляд и прижалась грудью к его тунике. И он наклонился к ней, как умирающий от жажды путник склоняется к прохладному роднику, и принял поцелуй, пряной приправой к которому было мимолетное дуновение смерти. Она знала, как разжечь в нем пламя. Не в силах совладать с порывом вожделения, Шимицу схватился за шнуровку ее платья:
— Ты можешь остаться со мной, любимая? Я так хочу услышать, что у Джингу много забот с гостями и тебе не придется ночью возвращаться в его постель!
Язычком коснувшись его уха, Теани уткнулась носом в шею любовника и жарким шепотом ответила:
— Сегодня Джингу не ожидает меня в своих покоях.
Это была ложь.
Почувствовав, как нарастает в нем нетерпеливый пыл, она отвела от себя его руки:
— Но и остаться с тобой я не могу.
Шимицу нахмурился:
— Почему? Ты уделяешь свои милости еще кому-нибудь?
Теани засмеялась и спустила платье с плеч, обнажив грудь. Шимицу старался сохранить суровый вид, но не мог оторвать взгляд от открывшихся ему прелестей.
— Я не люблю никого другого, мой доблестный воин. — Она подпустила в свой голос нотку сарказма — ровно столько, чтобы сомнения не вполне его покинули.
— Сегодня меня ждет дело… государственной важности. Ну, а сейчас… мы так и будем понапрасну терять отпущенное нам время, или ты…
Поцелуем он заставил ее замолчать и, издав тихий стон, она нежно ответила на бурные ласки. Впрочем, она проявила достаточно сдержанности, чтобы в нем снова заговорило подозрение:
— Тогда почему же ты не пришла раньше?
Теани медленно откинула волосы за спину.
— Какой ты недоверчивый! Разве твоего меча не достаточно, чтобы угодить женщине?
Она отстранилась, преследуя при этом двоякую цель: подразнить его и дать ему возможность получше разглядеть ее полуобнаженное тело.
Схватив возлюбленную за плечи, Шимицу притянул ее к себе. На этот раз она с готовностью подалась ему навстречу. Ее ловкие пальцы скользнули в прорезь его туники, и он застыл в блаженном предвкушении, когда ее ноготки пробежались у него между бедер.
— Ах, какой могучий меч, — проворковала она и, состроив недовольную гримаску, пожаловалась:
— Господин Минванаби меня задержал… своими утомительными инструкциями. Кажется, он хочет прикончить сучку из Акомы и выбрал меня для этой грязной работы.
Хотя в эту минуту ее руки уже поглаживали «могучий меч» любовника, Шимицу отпрянул. Теани сразу поняла, что оплошала: то ли слишком быстро обнаружила свою цель, то ли ошиблась в выборе выражений. Она немедленно наклонилась, так чтобы ее волосы щекотали кожу на его бедрах, и теперь уже не ноготками, а языком принялась ласкать его мужскую плоть.
Шимицу вздрогнул от наслаждения, но уже через мгновение его руки у нее на спине напряглись, и он задумчиво произнес:
— Это очень, очень странно, любовь моя, что властитель дал такие инструкции.
В Теани сразу пробудился интерес. Она подняла голову и сделала вид, что собирается расшнуровать его сандалии.
— О боги, неужели тебе всегда приходится ходить в сандалиях с подковками даже у себя дома?
Словно не заметив нетерпеливого жеста Шимицу, она продолжала усердно трудиться над шнуровкой, не упуская возможности касаться — как бы ненароком
— его колена своими затвердевшими сосками. Расчет оправдался: она довела его до такого состояния, что на следующий ее вопрос он ответил не подумав:
— Почему?.. О, властитель сказал мне вчера, что девчонка из Акомы умрет, но он желает сначала сломить ее дух. Надо нагнать на нее страху — он так сказал, — убивая по одному ее слуг и приближенных, и к тому моменту, когда настанет черед погибнуть ей самой, она должна остаться в полном одиночестве.
Тут Шимицу осекся и покраснел, поняв, что слишком распустил язык. Потянув красавицу за волосы, он заставил ее оторваться от сандалий, которые она так и не успела расшнуровать до конца.
— Я думаю, женщина, что ты лжешь. Ты уходишь не затем, чтобы убить Мару, а ради того, чтобы позабавиться с другим.
В глазах Теани вспыхнул огонь — отчасти потому, что грубое обращение всегда ее возбуждало, а еще оттого, что она с такой легкостью заставляла мужчин плясать под ее дудку. Она и не подумала оправдываться, а задала еще один вопрос-ловушку:
— Почему же ты решил, что я лгу?
Шимицу сжал ее запястье и резко рванул куртизанку к себе.
— Я сказал, что ты лжешь, потому что получил ясный приказ: завтра ночью я должен подстроить ложное вторжение вора и проследить за тем, чтобы Папевайо, командир авангарда Акомы, был найден мертвым на пороге спальни Мары. А если этот приказ не отменен, то с чего бы нашему господину давать тебе такое поручение — сегодня отправить девчонку в царство Туракаму?
Теани вызывающе вздернула подбородок:
— Откуда мне знать, что на уме у знатных вельмож?.. Любимый, ты уж слишком ревнив. Хочешь — давай заключим сделку, чтобы пощадить твои чувства. Сегодня я останусь с тобой, а господину Минванаби скажу, что не смогла проникнуть к ней и пустить в ход кинжал. Но ты за это должен будешь восстановить мою честь — завтра, заодно с Папевайо, убить и его хозяйку.
Охваченный любовной горячкой, Шимицу ответил тем, что порывисто прижал ее к себе, быстро освободил от легкого наряда и сбросил свои плащ и тунику. Теани понимала, что победила. Если сегодня он убедится, что она принадлежит ему и только ему, то завтра он исполнит любое ее желание. Трепет, объявший ее, он по ошибке принял за восторг страсти. Там, где дело касалось Теани, Шимицу не мог думать ни о чем, кроме любви. Ему и в голову не приходило, что опытная куртизанка просто хладнокровно и искусно разыгрывает выбранную ею роль, и все это ради единственной цели — увидеть, что Мара, властительница Акомы, лежит мертвая с кинжалом в груди.
Не зная точной меры опасности, которой они подвергались, Мара предпочитала избегать какой бы то ни было рутины в своем поведении. Пока ей не представился случай смешаться с толпой гостей и понаблюдать, какие союзы сильны, а какие близятся к распаду, не было никакой надежды оценить подлинное могущество властителя Минванаби.
Мара глубоко дышала, пытаясь наслаждаться свежим воздухом и солнечными бликами на поверхности озера. То и дело — когда налетал ветерок — по водной глади пробегала легкая рябь. Рыбачьи лодки покачивались на якорях в ожидании людских рук, которые возьмутся за весла. Однако спокойствие озера не вносило покоя в душу. Видя, что Накойя еле передвигает ноги, Мара наконец предложила возвратиться в дом.
— Если Джингу поручился за безопасность гостей, можно рассчитывать, что нынешнее торжество пройдет без особых трагедий.
Мара покачала головой:
— По-моему, тебе просто хочется в это верить, почтенная матушка. Джингу предложил свою жизнь как гарантию того, что гости не подвергнутся насилию со стороны его подданных и со стороны других гостей… и не более того. А насчет возможных «несчастных случаев» никто и слова не сказал.
И затем, не желая дожидаться, пока ее осилит страх, она приказала Накойе позаботиться о ванне и начала готовиться к банкету, где ей предстояло впервые в жизни встретиться лицом к лицу с властителем Минванаби.
***
В отличие от темного и душного парадного зала во дворце Анасати, Палата собраний у Минванаби дышала светом и простором. Прежде чем спуститься с галереи и присоединиться к толпе гостей, которая при взгляде на нее сверху напоминала стаю птиц с нарядными хохолками, Мара помедлила, поневоле залюбовавшись открывшимся видом. Сама по себе Палата, выстроенная в природной впадине на самом гребне холма, с парадным входом на одном конце и помостом на другом, поражала своими размерами. Свет проникал через прозрачные панели между балками высокого потолка, словно парящего над глубоко утопленным в толще холма полом. По краям Палаты были разбросаны небольшие смотровые галереи, позволяющие созерцать и пол внизу, и — через балконные двери — окружающие ландшафты. Каменные колонны поддерживали центральную балку; журчащий ручеек, дно которого было выложено мелкими камешками, петлял между купами цветущих декоративных деревьев и мозаичными островками, устремляясь к миниатюрному зеркальному пруду перед помостом. Как видно, кто-то из Минванаби некогда покровительствовал архитектору, чей гений не знал равных; однако времена, когда здешним хозяевам служили мастера высокого искусства, давно миновали. В толпе, заполнявшей палату, преобладали аляповатые одежды кричащих расцветок: угодливые гости брали пример с властителя и властительницы на помосте. Мару передернуло при виде платья, в котором красовалась жена Джингу: этот наряд отличался немыслимым сочетанием зеленого и оранжевого цветов.— Всесильные боги, должно быть, пожелали благословить этот дом несметным богатством, — пробормотала Накойя. — Но в своей великой премудрости они не оставили здесь места для здравого смысла. Подумать только, какое множество насекомых попадает в палату через эти небесные люки! Я уж не говорю о грязи, пыли и дожде.
Мара ласково улыбнулась старой наперснице:
— Ты верна себе… заботишься обо всех, даже об обитателях змеиного гнезда! Пусть тебя не беспокоят их удобства: эту крышу наверняка как следует прикрывают, когда дело идет к ненастью. У жены Джингу на лице столько краски, что ей никак нельзя попасть под неожиданный дождик.
Накойя примолкла, но перед тем успела проворчать, что глаза у нее и в молодости не отличались такой зоркостью, а уж сейчас и подавно. Мара похлопала по сухонькой руке, желая подбодрить старушку, а затем начала спускаться с галереи. В платье, расшитом мелким жемчугом, с зелеными лентами, которыми были перевиты пряди ее прихотливо уложенных волос, она выглядела великолепно. От нее и Накойи не отставал Папевайо в парадных доспехах; хотя он и сопровождал свою хозяйку и ее первую советницу на светский прием, все его движения выдавали не меньшую собранность и настороженность, чем на поле боя. Многолюдные съезды цуранской знати зачастую оказывались опасней любого сражения. Непринужденные манеры и приветливость нередко скрывали борьбу амбиций; когда в Игре Совета заключались новые союзы, а прежние трещали по швам, любой из присутствующих властителей мог неожиданно оказаться врагом. Мало у кого дрогнула бы рука, если бы представилась возможность нанести удар по Акоме и в результате подняться в общественной иерархии хоть на одну ступеньку выше. И даже те, кто в обычных условиях не имел с Акомой никаких разногласий, могли, находясь на территории Минванаби, согнуться под напором господствующего ветра.
Огромное богатство, назойливо выставляемое напоказ, не породило в Маре, вкусы которой всегда отличались простотой и скромностью, ни восторга, ни подавленности. Ее же собственная одежда, тщательно продуманная заранее, лишь подтвердила то мнение о ней, которое уже сложилось у присутствующих. Большинство из них видело в ней молодую, неискушенную девочку, которая нашла защиту для своего дома в браке с отпрыском Анасати. Теперь, после смерти Бантокапи, с ней снова можно было не церемониться. Мара не намеревалась выводить их из этого заблуждения: люди даже не считали нужным держать язык за зубами, когда она проходила мимо них, и у нее было больше возможностей хотя бы по крохам собирать полезные сведения, сопоставляя обрывки разговоров, суждений и отдельных реплик. Спустившись к подножию лестницы, Мара направилась к помосту, чтобы по всей форме приветствовать властителя Минванаби. По пути она примечала, с каким выражением смотрят на нее наиболее знатные вельможи, старалась запомнить, кто с кем шушукается в небольших группах гостей. Пригодилась ей и монастырская выучка. Тем, кто с ней здоровался, она отвечала с должной учтивостью, но ее не одурманивали ни сладкие улыбки, ни теплые слова.
Джингу Минванаби следил за ее приближением с нетерпением голодного джаггуна. Мара видела, что он оборвал на полуслове беседу со своим советником, когда она поднялась по ступеням, чтобы поблагодарить его за радушный прием.
Властитель Минванаби оказался весьма тучным человеком. Было очевидно, что он уже много лет — возможно, со времен юности — не облачался в боевые доспехи, но злобой и хитростью все еще блестели его глаза. Расшитые жемчугом ленты обвивали его запястья; перламутровые украшения свисали с воротника, слегка потемневшего от прикосновения к потной шее властителя. Его приветственный поклон был несколько более небрежным, чем это подобало при встрече с правительницей ее ранга.
— Госпожа властительница Акомы, — обратился он к ней, — нам чрезвычайно приятно, что ты согласилась присоединиться к нам ради чествования Имперского Стратега.
Сейчас все взоры были прикованы к Маре: каждому гостю хотелось увидеть, как она выйдет из щекотливого положения. Однако ответ Мары в точности соответствовал приветствию: и голос звучал столь же приторно, и поклон был ничуть не более низким и почтительным:
— Мы благодарны властителю Минванаби за его любезное приглашение.
Самообладание и выдержка гостьи немедленно привели хозяина дома в раздражение. Джингу подал кому-то знак приблизиться к переднему краю помоста, а Маре сообщил:
— Тут у нас присутствует кое-кто, с кем ты, по-моему, знакома.
Его губы искривились в ухмылке алчного ожидания.
Но властительница Акомы не выразила никаких чувств при виде женщины, которая выступила вперед по зову хозяина. Аракаси предупреждал Мару, что Теани обретается где-то среди домочадцев Джингу; мало того, она не только ублажала властителя в постели, но и служила ему как лазутчица. Однако то, что бывшая любовница Бантокапи втерлась в кружок персон, наиболее приближенных к Джингу, привело Мару в некоторое замешательство. Видимо, эта женщина была гораздо умнее, чем думали многие. Во всяком случае, здесь она добилась положения признанной фаворитки; чтобы это понять, достаточно было одного взгляда на ее наряд из редкостных шелков, на украшения из драгоценных камней и цепочку-ожерелье из еще более редкого металла. Но ни драгоценности, ни телесная красота не могли вполне скрыть неприглядность ее натуры. Если бы ненависть, горевшая в прекрасных глазах, могла убивать, Мара уже обратилась бы в пепел.
Обращать внимание на Теани, занимающую такое положение, не следовало: это могли бы счесть проявлением излишней любезности и истолковать как признак слабости. Поэтому Мара адресовала свои слова исключительно властителю Минванаби:
— Моя советница и я сама только что прибыли после долгого и утомительного путешествия. Не укажет ли властитель, какие места отведены нам за столами, чтобы мы могли немного подкрепиться с дороги до начала банкета и других увеселений?
Щелчком короткого толстого пальца Джингу поправил бахрому на своем костюме. Затем он приказал подать ему прохладительное питье; между тем его рука неторопливо поглаживала плечо стоявшей рядом Теани. Супруга Джингу не соизволила заметить этот жест. Когда уже каждому стало ясно, что хозяин не собирается исполнять просьбу гостьи из Акомы, пока не удовлетворит свои собственные желания, он благосклонно кивнул слуге:
— Проводи госпожу Мару и ее слуг к столу… третьему от конца, ближайшему к выходу из кухни, чтобы их можно было обслужить побыстрее.
Его толстый живот заколыхался: Джингу открыто смеялся, наслаждаясь собственным остроумием.
Предложить знатной даме такое место значило оскорбить ее. Однако Теани этого показалось мало. Задетая за живое пренебрежением Мары, она вмешалась в беседу:
— Лучше бы ты посадил эту женщину с рабами, господин мой. Всем известно, что величие Акомы держится только на доброй воле Анасати, но даже эта добрая воля сильно поизносилась, после того как погиб сын господина Текумы.
Оскорбление было слишком сильным, чтобы оставить его без внимания. Все еще не желая обращаться прямо к Теани, Мара намеренно подхватила подготовленную для нее наживку. Уставившись холодным взглядом на толстое смеющееся лицо Джингу, Мара заметила:
— Господин Минванаби, всем известно твое… великодушие, но, несомненно, даже ты не сочтешь для себя заманчивой возможность держать в своем хозяйстве отбросы другого мужчины.
Джингу обнял Теани за плечи и привлек ее к себе:
— Ты что-то путаешь, госпожа Мара. Эту женщину не бросал ни один мужчина. Просто так получилось, что она пережила своего последнего хозяина. Я напомню тебе раз и навсегда: Теани — одна из моих подданных, здесь ее высоко ценят и почитают.
— Ах, конечно. — Мара изобразила неуловимый поклон-извинение. — Учитывая твои широко известные вкусы, она, должно быть, знает, как тебе угодить, Джингу. В самом деле, у моего покойного супруга ее услуги тоже никогда не вызывали нареканий. Но ведь и аппетиты Банто были несколько… грубоваты.
Глаза Теани метали молнии. Ее приводило в ярость именно то, что Мара как будто и не замечала ни ее оскорблений, ни ее самой. Да и властитель Минванаби уже не находил в происходящем ничего забавного: эта замухрышка, недавняя девственница из храма Лашимы, держалась с таким достоинством, словно все их попытки ее унизить и запугать не производили на нее никакого впечатления. А между тем слуга уже топтался за спиной Мары, чтобы проводить гостью из Акомы и ее немногочисленную свиту к указанному столу, и у Джингу оставалась единственная возможность выйти с честью из неловкого положения: положить конец затянувшейся сцене.
Время за праздничной трапезой текло для Мары медленно. Угощения, музыканты, танцовщицы — все было наивысшего сорта, но здесь, у выхода из кухни, приходилось терпеть жару, шум и раздражающую суету. От всего этого и более всего от запахов пищи На-койю мутило. Напряжение сказывалось и на неутомимом Папевайо: вокруг сновали незнакомые ему люди, и на каждом из подносов, которые они проносили мимо, можно было обнаружить предметы, способные послужить оружием в тренированных руках. Он не пропустил мимо ушей сказанную Марой фразу о «несчастных случаях». И хотя трудно было предположить, что властитель Минванаби попытается подстроить убийство в многолюдной палате, у всех на виду, Мару преследовало воспоминание о взгляде Теани, полном смертельной злобы. Командир авангарда Акомы не мог расслабиться ни на мгновение. Когда подошла к концу первая перемена блюд, Папевайо легко коснулся плеча своей хозяйки:
— Госпожа, я предлагаю возвратиться в твои покои до наступления темноты. Здешние коридоры и переходы для нас непривычны, и если ты будешь дожидаться, пока про нас вспомнит Минванаби, может случиться так, что слуга, которого он назначит тебе в провожатые, получит какие-нибудь новые указания.
Мара очнулась от задумчивости. Темные круги под глазами выдавали ее усталость. Она заговорила о том, что ее беспокоило:
— Нужно найти способ послать весточку в казармы, чтобы Аракаси знал, как с нами связаться при необходимости.
Папевайо угрюмо ответил:
— Мы ничего не можем предпринять, не рискуя выдать себя, госпожа. Доверься Аракаси. Его агенты могут встречаться с ним без опаски, и он сам тебя найдет, если понадобится.
Мара только кивнула. Похлопав Накойю по плечу, она встала, чтобы передать властителю Минванаби извинения за ранний отход ко сну. Головная боль, которая ее мучила, была отнюдь не вымышленной; и, поскольку прибытие Имперского Стратега ожидалось только завтра, она могла покинуть пиршественную залу без риска оскорбить чьи-то чувства. Но в любом случае она желала оставить о себе впечатление как об особе молодой, неопытной и ее слишком разбирающейся в тонкостях этикета. Если она уйдет к себе несколько раньше других, гости лишний раз убедятся в том, что имеют дело с недалекой простушкой… а она получит короткую передышку, которая, возможно, позволит ей предпринять какие-то шаги для своей защиты.
Одного из слуг, собиравших со столов тарелки, Мара послала уведомить властителя, что она уходит к себе. К тому моменту, когда эта новость достигла хозяйского возвышения, кресла, на которых она сидела со своими спутниками за трапезой, были уже пустыми. На широком лице властителя Минванаби расплылась торжествующая самодовольная улыбка. Наслаждаясь этим жалким триумфом, Джингу не заметил, что исчезла также и Теани. Фаворитка пускалась на всякие хитрости, внушая хозяину, что расправа с властительницей Акомы будет намного интересней, если еще и помучить ее перед смертью. Наконец красавице Теани надоело упрямство Джингу, и она вознамерилась прибегнуть к иным средствам, чтобы добиться желаемого. А такие средства у нее имелись.
***
Концы синего шелкового шарфа, накинутого на волосы Теани, трепетали у нее за спиной, словно относимые ветром, когда она быстрым шагом проходила по заднему коридору дворца Минванаби. Она не стала поправлять ни шарф, который соскользнул с головы на плечи, ни прядку рыжеватых волос, выбившуюся из прически. Комната первого сотника Шимицу находилась за следующим двориком; необходимость таиться от посторонних взглядов миновала. В этот час ей мог встретиться разве что раб, зажигающий масляные лампы. Проскользнув за последнюю перегородку, Теани загадочно улыбнулась. Сегодня раб придет сюда поздно: сейчас он наверняка сбивается с ног, прислуживая гостям.В тихом дворике, залитом лунным светом, Теани остановилась и расстегнула ворот платья. Удостоверившись, что легкие ткани уже не скрывают соблазнительных очертаний ее груди, она улыбнулась. Сегодня ночью, если она с толком сыграет свою роль, эта тощая сука из Акомы умрет. Какой отрадой для слуха будут ее предсмертные крики!
Дверная перегородка, ведущая в комнату Шимицу, была приоткрыта. Там, внутри, горела лампа, и на матово-прозрачной перегородке виднелся силуэт мужчины, сидевшего на подушках с бутылью в руке. Опять он пьет, с отвращением подумала Теани, и все из-за того, что она задержалась в парадной Палате, безуспешно добиваясь согласия Джингу поручить не кому-нибудь другому, а именно ей исполнить приговор, который он вынес Маре из Акомы. И поскольку хозяин не соглашался доставить наложнице такое удовольствие, у нее оставался лишь один выход: перехитрить его.
Отбросив волосы за спину, Теани повела оголившимися плечами и направилась к открытой двери. Вошла она так тихо, что темноволосый мужчина не сразу догадался о ее присутствии. Теани воспользовалась этим моментом, чтобы присмотреться к нему.
Солдаты гарнизона Минванаби ценили своего первого сотника, признавая за ним редкое сочетание душевных качеств: нерушимая преданность дому, которому он служил, пылкость верований и неподдельная искренность. В бою он отличался постоянной готовностью к любым неожиданностям и способностью принимать быстрые и безошибочные решения, что и обеспечило ему стремительное продвижение по службе. Он казался слишком молодым для столь высокого поста; красивое лицо еще не избороздили морщины, но шрамы от заживших ран служили верными приметами его профессии. Однако для воина он был недостаточно толстокож, и, почувствовав себя задетым, мог вспылить, когда никто этого не ожидал. Впрочем, он как истый сын народа цурани умел напускать на себя непроницаемый вид, и судить о его настроении можно было лишь тогда, когда ему случалось захмелеть. Вот и сейчас для Теани не составило труда прочесть в его позе и выражении лица растерянность и раздражение, столь обычные для мужчины, которого бросила любовница. Куртизанка поздравила себя с успехом: все разыграно как по нотам. В отважном офицере она видела наивного простака, ополоумевшего от страстного влечения к ней и, как зеленый юнец, принимающего это влечение за любовь. Ей было ясно: сейчас она может вить из него веревки. Она обратит его в свое послушное орудие, как это до сих пор получалось у нее со всеми — и мужчинами и, женщинами, если ей это требовалось.
Со всеми, кроме Мары. Властительницу Акомы провести не удалось.
Стоя за спиной у Шимицу и улыбаясь самой завлекательной из своих улыбок, Теани протянула руку, чтобы коснуться его плеча.
Он мгновенно вскочил, выхватив из ножен меч, с которым не расставался ни на минуту, и повернулся, чтобы нанести разящий удар. В последнюю долю секунды он узнал свою возлюбленную, и меч застыл в воздухе, лишь краешком задев мягкий шелк платья.
— Женщина!..
Шимицу побледнел и снова покраснел, в равной мере возмущенный и тем, что Теани явилась так поздно, и тем, как она незаметно подкралась к нему. Когда же воин пришел в себя, он заметил странный блеск в ее глазах. Ее губы были слегка приоткрыты, словно меч казался ей любовником, устремившимся к ней в объятия. Она тяжело дышала, возбужденная близостью острия к ее плоти. Эти проявления извращенных страстей куртизанки несколько отрезвили Шимицу, и с самым хмурым видом он вложил меч в ножны.
— Ты, как видно, ума лишилась? Я же мог тебя убить!
Впрочем, гневная вспышка быстро сошла на нет. Запрокинув голову, Теани обратила к нему нежный взгляд и прижалась грудью к его тунике. И он наклонился к ней, как умирающий от жажды путник склоняется к прохладному роднику, и принял поцелуй, пряной приправой к которому было мимолетное дуновение смерти. Она знала, как разжечь в нем пламя. Не в силах совладать с порывом вожделения, Шимицу схватился за шнуровку ее платья:
— Ты можешь остаться со мной, любимая? Я так хочу услышать, что у Джингу много забот с гостями и тебе не придется ночью возвращаться в его постель!
Язычком коснувшись его уха, Теани уткнулась носом в шею любовника и жарким шепотом ответила:
— Сегодня Джингу не ожидает меня в своих покоях.
Это была ложь.
Почувствовав, как нарастает в нем нетерпеливый пыл, она отвела от себя его руки:
— Но и остаться с тобой я не могу.
Шимицу нахмурился:
— Почему? Ты уделяешь свои милости еще кому-нибудь?
Теани засмеялась и спустила платье с плеч, обнажив грудь. Шимицу старался сохранить суровый вид, но не мог оторвать взгляд от открывшихся ему прелестей.
— Я не люблю никого другого, мой доблестный воин. — Она подпустила в свой голос нотку сарказма — ровно столько, чтобы сомнения не вполне его покинули.
— Сегодня меня ждет дело… государственной важности. Ну, а сейчас… мы так и будем понапрасну терять отпущенное нам время, или ты…
Поцелуем он заставил ее замолчать и, издав тихий стон, она нежно ответила на бурные ласки. Впрочем, она проявила достаточно сдержанности, чтобы в нем снова заговорило подозрение:
— Тогда почему же ты не пришла раньше?
Теани медленно откинула волосы за спину.
— Какой ты недоверчивый! Разве твоего меча не достаточно, чтобы угодить женщине?
Она отстранилась, преследуя при этом двоякую цель: подразнить его и дать ему возможность получше разглядеть ее полуобнаженное тело.
Схватив возлюбленную за плечи, Шимицу притянул ее к себе. На этот раз она с готовностью подалась ему навстречу. Ее ловкие пальцы скользнули в прорезь его туники, и он застыл в блаженном предвкушении, когда ее ноготки пробежались у него между бедер.
— Ах, какой могучий меч, — проворковала она и, состроив недовольную гримаску, пожаловалась:
— Господин Минванаби меня задержал… своими утомительными инструкциями. Кажется, он хочет прикончить сучку из Акомы и выбрал меня для этой грязной работы.
Хотя в эту минуту ее руки уже поглаживали «могучий меч» любовника, Шимицу отпрянул. Теани сразу поняла, что оплошала: то ли слишком быстро обнаружила свою цель, то ли ошиблась в выборе выражений. Она немедленно наклонилась, так чтобы ее волосы щекотали кожу на его бедрах, и теперь уже не ноготками, а языком принялась ласкать его мужскую плоть.
Шимицу вздрогнул от наслаждения, но уже через мгновение его руки у нее на спине напряглись, и он задумчиво произнес:
— Это очень, очень странно, любовь моя, что властитель дал такие инструкции.
В Теани сразу пробудился интерес. Она подняла голову и сделала вид, что собирается расшнуровать его сандалии.
— О боги, неужели тебе всегда приходится ходить в сандалиях с подковками даже у себя дома?
Словно не заметив нетерпеливого жеста Шимицу, она продолжала усердно трудиться над шнуровкой, не упуская возможности касаться — как бы ненароком
— его колена своими затвердевшими сосками. Расчет оправдался: она довела его до такого состояния, что на следующий ее вопрос он ответил не подумав:
— Почему?.. О, властитель сказал мне вчера, что девчонка из Акомы умрет, но он желает сначала сломить ее дух. Надо нагнать на нее страху — он так сказал, — убивая по одному ее слуг и приближенных, и к тому моменту, когда настанет черед погибнуть ей самой, она должна остаться в полном одиночестве.
Тут Шимицу осекся и покраснел, поняв, что слишком распустил язык. Потянув красавицу за волосы, он заставил ее оторваться от сандалий, которые она так и не успела расшнуровать до конца.
— Я думаю, женщина, что ты лжешь. Ты уходишь не затем, чтобы убить Мару, а ради того, чтобы позабавиться с другим.
В глазах Теани вспыхнул огонь — отчасти потому, что грубое обращение всегда ее возбуждало, а еще оттого, что она с такой легкостью заставляла мужчин плясать под ее дудку. Она и не подумала оправдываться, а задала еще один вопрос-ловушку:
— Почему же ты решил, что я лгу?
Шимицу сжал ее запястье и резко рванул куртизанку к себе.
— Я сказал, что ты лжешь, потому что получил ясный приказ: завтра ночью я должен подстроить ложное вторжение вора и проследить за тем, чтобы Папевайо, командир авангарда Акомы, был найден мертвым на пороге спальни Мары. А если этот приказ не отменен, то с чего бы нашему господину давать тебе такое поручение — сегодня отправить девчонку в царство Туракаму?
Теани вызывающе вздернула подбородок:
— Откуда мне знать, что на уме у знатных вельмож?.. Любимый, ты уж слишком ревнив. Хочешь — давай заключим сделку, чтобы пощадить твои чувства. Сегодня я останусь с тобой, а господину Минванаби скажу, что не смогла проникнуть к ней и пустить в ход кинжал. Но ты за это должен будешь восстановить мою честь — завтра, заодно с Папевайо, убить и его хозяйку.
Охваченный любовной горячкой, Шимицу ответил тем, что порывисто прижал ее к себе, быстро освободил от легкого наряда и сбросил свои плащ и тунику. Теани понимала, что победила. Если сегодня он убедится, что она принадлежит ему и только ему, то завтра он исполнит любое ее желание. Трепет, объявший ее, он по ошибке принял за восторг страсти. Там, где дело касалось Теани, Шимицу не мог думать ни о чем, кроме любви. Ему и в голову не приходило, что опытная куртизанка просто хладнокровно и искусно разыгрывает выбранную ею роль, и все это ради единственной цели — увидеть, что Мара, властительница Акомы, лежит мертвая с кинжалом в груди.
***
После долгой и беспокойной ночи Мара проснулась. Сон не освежил ее и не прибавил сил. Ее подавленность передалась и служанкам, которые молча помогли ей одеться и вплели в волосы шелковые ленты. Накойя ворчала, как это всегда бывало по утрам. Не находя себе места и не желая дожидаться угощений, предложенных слугами из дома Минванаби, Мара поторопила Папевайо, чтобы он не слишком затягивал свой ежедневный ритуал заточки меча, а потом высказала пожелание пройтись по берегу озера, отчего ее первая советница приуныла вконец.Не зная точной меры опасности, которой они подвергались, Мара предпочитала избегать какой бы то ни было рутины в своем поведении. Пока ей не представился случай смешаться с толпой гостей и понаблюдать, какие союзы сильны, а какие близятся к распаду, не было никакой надежды оценить подлинное могущество властителя Минванаби.
Мара глубоко дышала, пытаясь наслаждаться свежим воздухом и солнечными бликами на поверхности озера. То и дело — когда налетал ветерок — по водной глади пробегала легкая рябь. Рыбачьи лодки покачивались на якорях в ожидании людских рук, которые возьмутся за весла. Однако спокойствие озера не вносило покоя в душу. Видя, что Накойя еле передвигает ноги, Мара наконец предложила возвратиться в дом.