Страница:
Мара с трудом сдержала улыбку. Возможно, близорукому властителю Чипаке ее груди показались большими, потому что он чуть ли не упирался в них носом, разговаривая с ней. Заметив, как покраснела его жена, и заподозрив, что она над ним насмехается, он заорал так, что задрожали стены:
— И он щупал мою… горничную! Прямо у меня на глазах протянул руку и… ущипнул ее! — Разозлившись не на шутку, Бантокапи вскочил на ноги и потряс кулаками в воздухе:
— И они торчали у меня два дня! На два дня мне пришлось уступить собственные покои этому дураку и его жене. Моя… горничная Теани была вынуждена перебраться в ближайшую гостиницу. Старый потаскун лапал ее не переставая!
Тогда Мара села попрямее и подлила масла в огонь:
— О Банто, тебе следовало бы позволить ему позабавиться с девушкой. Ну, кто она такая? Просто служанка; а если престарелый властитель в столь преклонном возрасте еще сохранил такую способность… он мог бы хоть развлечься, и тебе не пришлось бы придумывать, чем его занять.
Бантокапи побагровел:
— Только не в моем доме! Ух, если бы я только нашел эту грудастую дуреху, которая послала Джанда-вайо ко мне в Сулан-Ку, я бы своими руками с нее шкуру содрал!
По контрасту с громогласными выкриками Бантокапи ответ Мары прозвучал особенно кротко:
— Банто, ты ведь сам сказал: если кто-нибудь явится в гости, то мы должны сразу отправить его в твой городской дом, чтобы он не терял здесь время в ожидании. Я уверена, что Джайкен передал это распоряжение всем слугам, и каждый из них поступил бы точно так же.
Бантокапи прекратил метаться по комнате и застыл, стоя на одной ноге и поджав другую, как птица шетра. Эта поза могла бы показаться смешной, если бы в ней не чувствовалось напряжение и готовность накинуться с кулаками на первого попавшегося. Однако, взяв себя в руки, он заявил:
— Что ж, я сделал ошибку. Но с этого момента никого ко мне в город не посылай, если я заранее не дам на это согласия.
Раскаты отцовского голоса в конце концов разбудили Айяки, и малыш забеспокоился. Мара сразу же перевела все свое внимание на сына, но услужливо переспросила, словно желая убедиться, правильно ли она поняла новое распоряжение:
— Никого?
Взбешенный Бантокапи снова забегал по комнате:
— Никого! Если даже притащится какой-нибудь важный господин из Высшего Совета — может подождать!
Младенец захныкал. Брови Мары слегка приподнялись:
— Но, конечно, это не относится к твоему отцу?
— Эй, кто-нибудь, унесите отсюда ребенка! — взорвался Бантокапи.
Повинуясь жесту негодующего хозяина, Миса подбежала, чтобы взять младенца из материнских рук. Бантокапи пнул ногой подушку так, что она вылетела за дверь и закачалась на поверхности декоративного пруда с рыбками. Дав таким образом выход раздражению, он вернулся к прерванному разговору:
— Отец меня за дурака держит и воображает, что я всегда буду перед ним на задних лапках плясать. Так вот, пусть сам на задних лапках до реки допляшет и там помочится! Акома ему не подчиняется, и тут он командовать не будет!..
— Бантокапи смолк; его лицо еще больше потемнело. — Нет, я не хочу, чтобы он потравил мою рыбу. Скажи ему, пусть отойдет ниже по течению, подальше от моих земель, а уж потом пусть мочится в реку!
Мара спрятала руки под складками платья:
— Но, несомненно, если Имперский Стратег…
Бантокапи не дал ей договорить:
— Если сюда прибудет Имперский Стратег собственной персоной — даже и его не смей посылать в мой городской дом!
Мара пожирала супруга глазами — не то потрясенная, не то усмотревшая в происходящем нечто забавное. С каждой минутой Бантокапи все больше входил в раж. Два дня он крепился, вынужденный терпеть общество властителя Джандавайо, но уж теперь-то не намеревался обуздывать себя.
— Даже и Альмеко может самым распрекрасным образом дождаться моего возвращения. Если он не пожелает ждать меня здесь, то может расположиться в хлеву, вдруг ему там больше понравится. А если я не вернусь в день его прибытия — ну что ж, пускай ночует в нидровом дерьме, я не возражаю… так ему и передай.
Мара прижалась лбом к полу… то был почти поклон рабыни:
— Да, господин мой.
Такая покорность обезоружила рассвирепевшего супруга, у которого просто руки чесались от неукротимого желания вышибить из кого-нибудь дух. Однако стремление покуражиться не угасло:
— И вот еще что. Все эти сообщения, которые ты мне присылаешь без всякой надобности. Я желаю положить этому конец. Я провожу в усадьбе достаточно времени, чтобы проследить за делами у себя в поместье. А эти слуги, которые таскаются в город с утра до вечера, — от них мне только лишнее беспокойство. Поняла?
Он стремительно наклонился и, схватив жену за ворот, рывком заставил ее выпрямиться. Полузадушенным голосом она ответила:
— Ты не хочешь, чтобы тебя беспокоили, и запрещаешь пересылать тебе какие бы то ни было сообщения.
— Вот именно! — гаркнул Банто прямо ей в лицо. — Когда я отдыхаю в городе, я не желаю, чтобы меня беспокоили по любой причине. Если ты опять отправишь ко мне слугу, я убью его, прежде чем он успеет передать мне твое поручение. Поняла?
Он слегка встряхнул ее.
— Да, господин мой. — Мара предпринимала слабые попытки высвободиться. Ее домашние туфли едва касались пола. — Но тут есть вот какое дело…
Бантокапи грубо оттолкнул ее назад, и она, споткнувшись, упала на подушки.
— Довольно! Слышать больше ничего не желаю!
Мара героически заставила себя подняться:
— Но, супруг мой…
Бантокапи топнул ногой, наступив при этом на подол платья Мары. Послышался треск рвущейся ткани, и Мара сжалась от страха, пытаясь руками защитить лицо. Он взревел:
— Я сказал, довольно! Ни слова больше! С делами пусть управляется Джайкен. Я возвращаюсь в город немедленно. Не беспокой меня ни по какому поводу!
Последний раз топнув ногой, он круто развернулся и покинул ее покои. Когда его шаги затихли, можно было услышать издалека плач Айяки.
Выждав ровно столько, сколько позволяли приличия, Накойя поспешила к хозяйке, хотя сама еще дрожала с перепуга. Помогая Маре подняться, она шепнула:
— Госпожа, ты ничего не сказала своему супругу о послании от его отца.
Мара потерла краснеющий кровоподтек на бедре.
— Ты же видела, Накойя. Мой супруг и повелитель не оставил мне ни единого шанса, для того чтобы сообщить об этом послании.
Накойя так и села на пятки. Кивнув с самым зловещим видом, она подтвердила:
— Да, госпожа, это так. Господин Бантокапи и впрямь не дал тебе возможности сказать хоть слово.
Мара разгладила разорванное платье, выразительно глядя на изукрашенный узорами свиток, который был доставлен в поместье утром. В этом свитке содержалось уведомление о предстоящем прибытии в Акому ее свекра и его наизнатнейшего спутника Альмеко, Имперского Стратега страны Цурануани. И тогда, позабыв о синяках — они не шли ни в какое сравнение с гнусностью полученных ею распоряжений, — она улыбнулась.
Глава 10. ИМПЕРСКИЙ СТРАТЕГ
— И он щупал мою… горничную! Прямо у меня на глазах протянул руку и… ущипнул ее! — Разозлившись не на шутку, Бантокапи вскочил на ноги и потряс кулаками в воздухе:
— И они торчали у меня два дня! На два дня мне пришлось уступить собственные покои этому дураку и его жене. Моя… горничная Теани была вынуждена перебраться в ближайшую гостиницу. Старый потаскун лапал ее не переставая!
Тогда Мара села попрямее и подлила масла в огонь:
— О Банто, тебе следовало бы позволить ему позабавиться с девушкой. Ну, кто она такая? Просто служанка; а если престарелый властитель в столь преклонном возрасте еще сохранил такую способность… он мог бы хоть развлечься, и тебе не пришлось бы придумывать, чем его занять.
Бантокапи побагровел:
— Только не в моем доме! Ух, если бы я только нашел эту грудастую дуреху, которая послала Джанда-вайо ко мне в Сулан-Ку, я бы своими руками с нее шкуру содрал!
По контрасту с громогласными выкриками Бантокапи ответ Мары прозвучал особенно кротко:
— Банто, ты ведь сам сказал: если кто-нибудь явится в гости, то мы должны сразу отправить его в твой городской дом, чтобы он не терял здесь время в ожидании. Я уверена, что Джайкен передал это распоряжение всем слугам, и каждый из них поступил бы точно так же.
Бантокапи прекратил метаться по комнате и застыл, стоя на одной ноге и поджав другую, как птица шетра. Эта поза могла бы показаться смешной, если бы в ней не чувствовалось напряжение и готовность накинуться с кулаками на первого попавшегося. Однако, взяв себя в руки, он заявил:
— Что ж, я сделал ошибку. Но с этого момента никого ко мне в город не посылай, если я заранее не дам на это согласия.
Раскаты отцовского голоса в конце концов разбудили Айяки, и малыш забеспокоился. Мара сразу же перевела все свое внимание на сына, но услужливо переспросила, словно желая убедиться, правильно ли она поняла новое распоряжение:
— Никого?
Взбешенный Бантокапи снова забегал по комнате:
— Никого! Если даже притащится какой-нибудь важный господин из Высшего Совета — может подождать!
Младенец захныкал. Брови Мары слегка приподнялись:
— Но, конечно, это не относится к твоему отцу?
— Эй, кто-нибудь, унесите отсюда ребенка! — взорвался Бантокапи.
Повинуясь жесту негодующего хозяина, Миса подбежала, чтобы взять младенца из материнских рук. Бантокапи пнул ногой подушку так, что она вылетела за дверь и закачалась на поверхности декоративного пруда с рыбками. Дав таким образом выход раздражению, он вернулся к прерванному разговору:
— Отец меня за дурака держит и воображает, что я всегда буду перед ним на задних лапках плясать. Так вот, пусть сам на задних лапках до реки допляшет и там помочится! Акома ему не подчиняется, и тут он командовать не будет!..
— Бантокапи смолк; его лицо еще больше потемнело. — Нет, я не хочу, чтобы он потравил мою рыбу. Скажи ему, пусть отойдет ниже по течению, подальше от моих земель, а уж потом пусть мочится в реку!
Мара спрятала руки под складками платья:
— Но, несомненно, если Имперский Стратег…
Бантокапи не дал ей договорить:
— Если сюда прибудет Имперский Стратег собственной персоной — даже и его не смей посылать в мой городской дом!
Мара пожирала супруга глазами — не то потрясенная, не то усмотревшая в происходящем нечто забавное. С каждой минутой Бантокапи все больше входил в раж. Два дня он крепился, вынужденный терпеть общество властителя Джандавайо, но уж теперь-то не намеревался обуздывать себя.
— Даже и Альмеко может самым распрекрасным образом дождаться моего возвращения. Если он не пожелает ждать меня здесь, то может расположиться в хлеву, вдруг ему там больше понравится. А если я не вернусь в день его прибытия — ну что ж, пускай ночует в нидровом дерьме, я не возражаю… так ему и передай.
Мара прижалась лбом к полу… то был почти поклон рабыни:
— Да, господин мой.
Такая покорность обезоружила рассвирепевшего супруга, у которого просто руки чесались от неукротимого желания вышибить из кого-нибудь дух. Однако стремление покуражиться не угасло:
— И вот еще что. Все эти сообщения, которые ты мне присылаешь без всякой надобности. Я желаю положить этому конец. Я провожу в усадьбе достаточно времени, чтобы проследить за делами у себя в поместье. А эти слуги, которые таскаются в город с утра до вечера, — от них мне только лишнее беспокойство. Поняла?
Он стремительно наклонился и, схватив жену за ворот, рывком заставил ее выпрямиться. Полузадушенным голосом она ответила:
— Ты не хочешь, чтобы тебя беспокоили, и запрещаешь пересылать тебе какие бы то ни было сообщения.
— Вот именно! — гаркнул Банто прямо ей в лицо. — Когда я отдыхаю в городе, я не желаю, чтобы меня беспокоили по любой причине. Если ты опять отправишь ко мне слугу, я убью его, прежде чем он успеет передать мне твое поручение. Поняла?
Он слегка встряхнул ее.
— Да, господин мой. — Мара предпринимала слабые попытки высвободиться. Ее домашние туфли едва касались пола. — Но тут есть вот какое дело…
Бантокапи грубо оттолкнул ее назад, и она, споткнувшись, упала на подушки.
— Довольно! Слышать больше ничего не желаю!
Мара героически заставила себя подняться:
— Но, супруг мой…
Бантокапи топнул ногой, наступив при этом на подол платья Мары. Послышался треск рвущейся ткани, и Мара сжалась от страха, пытаясь руками защитить лицо. Он взревел:
— Я сказал, довольно! Ни слова больше! С делами пусть управляется Джайкен. Я возвращаюсь в город немедленно. Не беспокой меня ни по какому поводу!
Последний раз топнув ногой, он круто развернулся и покинул ее покои. Когда его шаги затихли, можно было услышать издалека плач Айяки.
Выждав ровно столько, сколько позволяли приличия, Накойя поспешила к хозяйке, хотя сама еще дрожала с перепуга. Помогая Маре подняться, она шепнула:
— Госпожа, ты ничего не сказала своему супругу о послании от его отца.
Мара потерла краснеющий кровоподтек на бедре.
— Ты же видела, Накойя. Мой супруг и повелитель не оставил мне ни единого шанса, для того чтобы сообщить об этом послании.
Накойя так и села на пятки. Кивнув с самым зловещим видом, она подтвердила:
— Да, госпожа, это так. Господин Бантокапи и впрямь не дал тебе возможности сказать хоть слово.
Мара разгладила разорванное платье, выразительно глядя на изукрашенный узорами свиток, который был доставлен в поместье утром. В этом свитке содержалось уведомление о предстоящем прибытии в Акому ее свекра и его наизнатнейшего спутника Альмеко, Имперского Стратега страны Цурануани. И тогда, позабыв о синяках — они не шли ни в какое сравнение с гнусностью полученных ею распоряжений, — она улыбнулась.
Глава 10. ИМПЕРСКИЙ СТРАТЕГ
Озабоченная, как и все домочадцы, в преддверии грядущего визита, Накойя разыскивала свою госпожу по всем коридорам, где царила суматоха последних приготовлений. Художники промывали и сушили кисти — они обновили роспись ширм и перегородок. Слуги сновали из кухонь в зал и обратно, вынося блюда и напитки, специально привезенные из других стран в угоду утонченным вкусам гостей. Накойя, беспрестанно ворча, с трудом пробиралась сквозь эти толпы. Ее старые кости ныли от толчеи в доме. Она вовремя увернулась от носильщика, тащившего огромную груду подушек, и наконец обнаружила хозяйку в господском саду. Мара сидела под сенью плодового дерева йо, а рядом сладко спал в корзинке ее маленький сын. Руки молодой матери покоились на одеяльце, на котором она вышивала сказочных животных для своего ненаглядного Айяки. Работа была далека от завершения, и Накойе не составило труда догадаться, что в долгие послеполуденные часы Мара не слишком усердно орудовала иглой. Старая нянька не впервые задавалась вопросом, что же именно затевает теперь ее госпожа. По привычке, обретенной после воцарения Бантокапи, она молча поклонилась.
— Что-нибудь новое о наших гостях? — мягко спросила Мара.
— Да, госпожа.
Накойя внимательно смотрела на нее, но не обнаружила и следа волнения на лице молодой женщины, откинувшейся на подушки. Черные волосы, тщательно расчесанные до лакового блеска, были аккуратно собраны и сколоты драгоценными украшениями. Платье из великолепной ткани было роскошным, но без нарочитой броскости. Когда она подняла на Накойю взгляд, выражение ее обсидиановых глаз угадать было невозможно. Старая нянька сухо доложила:
— Свита Анасати достигла границы владений Акомы. Наш скороход насчитал четыре паланкина, две дюжины челядинцев и две роты воинов: одна — под знаменем Анасати, вторая — Имперские Белые. Среди них — шестеро офицеров высоких рангов, для них надо выделить отдельные покои.
Мара с неожиданной торопливостью отложила в сторону незаконченную работу.
— Надеюсь, Джайкен обо всем позаботился?
Накойя неохотно кивнула:
— Он — прекрасный хадонра, госпожа. Работу свою знает, за ним даже и присмотра не требуется. Наш господин должен бы по достоинству оценить такие качества: ведь он так часто бывает поглощен своими делами в городе.
Но Мара не сочла нужным показать, что поняла горький намек. Оборвав беседу, она жестом отпустила свою преданнейшую служанку.
Затем, громко хлопнув в ладоши, призвала к себе горничную и велела поручить Айяки заботам дневной няни. Другая служанка принесла усыпанную драгоценностями пышную накидку — специальное одеяние, приличествующее церемонии приветствия знатных гостей. Мара терпеливо стояла на месте, стойко перенося процедуру облачения; ее лицо при этом напоминало застывшую маску. К тому моменту, когда она была полностью готова к встрече с Имперским Стратегом, князем Альмеко, и с Текумой, властителем Анасати, Мара казалась девочкой, наряженной в костюм величественной госпожи, и только взгляд ее был твердым как кремень.
Кейок, Джайкен и Накойя также были наготове. На Кейоке сверкали парадные латы, украшенные мелодично позвякивающими металлическими завитками. Такие доспехи были совершенно непригодны для сражений, но выглядели необычайно красиво. Обязательный для церемониала костюм дополняли шлем с плюмажем и меч в ножнах с кожаной бахромой. Его адъютант Папевайо блистал таким же великолепием. Все воины гарнизона, не стоявшие сейчас на своих постах, были собраны и выстроены для встречи почетных гостей; зеленый лак на их латах сверкал в лучах заходящего солнца. С самым горделивым видом они наблюдали, как имперские гвардейцы, пройдя между стенами заново покрашенной ограды, вступили в сад, где в честь столь важного события недавно были высажены новые цветы и кустарники. Паланкины, находившиеся в центре кортежа, уже приближались к дому, когда Мара присоединилась к группе своих приближенных.
Она и в былые годы нередко становилась свидетельницей приема важных гостей в доме, и порядок церемонии был ей знаком, но никогда прежде у нее не увлажнялись ладони от волнения при совершении всех положенных формальностей.
Гулким топотом наполнилась площадка перед парадным входом дома, когда по ней двинулась первая рота воинов. Впереди шли Имперские Белые самого Стратега, поскольку именно он был старшим по рангу среди прибывших. Кейок выступил вперед и поклонился офицеру с плюмажем на шлеме — командиру первой роты. Затем, когда Мара отошла от группы встречающих, он направил гостей-офицеров в предназначенные для них апартаменты. Во дворе остались отборные телохранители, готовые оказать любую услугу своему господину. Почувствовав, как у нее пересохло во рту, Мара отметила, что князь Альмеко оставил при себе шестерых воинов — наибольшее число стражников, на которое имел право по рангу. Яснее любых слов Стратег дал ей понять, что его визит в Акому — не дань чести этому дому, а любезность, оказанная союзнику — Текуме, властителю Анасати. Легким движением руки Мара приказала Папевайо оставаться на месте; присутствие командира авангарда в церемониальных доспехах послужит ответным уведомлением, что она не намерена проявлять слабость перед лицом столь высоких особ: Акома не потерпит, чтобы к ней относились с пренебрежением.
— Госпожа, — прошептала Накойя настолько тихо, что никто другой не смог бы разобрать ее слова, — умоляю, во имя богов наших, помни об осторожности: вызывающая смелость — опасная манера держаться для госпожи в отсутствие ее властвующего супруга.
— Буду помнить, — прошептала Мара, ничем больше не обнаружив, что она вообще услышала это предупреждение.
Затем появились другие паланкины, сверкающие отделкой из драгоценного металла. Носильщики Имперского Стратега были подпоясаны широкими кушаками с кисточками; кушаки заметно потемнели от пота и дорожной пыли. Его слуги щеголяли ливреями, расшитыми бисером; все они были одного роста и с одинаковым цветом кожи. Далее под желто-красным стягом властителя Анасати проследовал его почетный эскорт. Слуги этого вельможи также поражали роскошью одежд; ведь властитель Анасати, подобно многим своим соотечественникам, стремился затмить тех, кто выше его по рождению, бьющими в глаза свидетельствами богатства.
Приглядываясь к металлическим украшениям, сверкавшим и звеневшим при каждом движении паланкина, Мара размышляла с угрюмым злорадством: если бы носильщики поскользнулись и уронили свою ношу в реку, впечатляющее снаряжение ее свекра потянуло бы его на дно словно камень. Впрочем, лицо Мары оставалось бесстрастным все то время, пока гости заполняли площадку.
Носильщики опустили паланкины наземь и дружно отступили в сторону, в то время как личные слуги вельмож ринулись раздвигать занавески и помогать господам подняться с подушек и ступить на твердую почву.
Стоя между своими приближенными, Мара в течение некоторого времени спокойно наблюдала за происходящим: необходимо было предоставить гостям возможность выбраться из паланкина, встать на ноги, расправить одежды и придать своими фигурам должное достоинство, прежде чем приветствовать хозяйку. Так как Имперский Стратег отличался некоторой тучностью, а его одеяние включало широкие и длинные кафтаны с поясами, увешанными скопищем разнообразных боевых наград, его слугам пришлось немало повозиться. Мара успела мельком заметить, что властитель Анасати даже вытянул шею, чтобы насладиться этой досадной заминкой. Известие об отсутствии Бантокапи заставило свекра раздраженно нахмуриться; однако морщины быстро разгладились, когда он вспомнил о необходимости соблюдать этикет. Мара догадалась, что, обмахиваясь веером, Текума гневным шепотом говорил что-то по этому поводу своему первому советнику, Чимаке. Ощущение тревоги, охватившее Мару, нарастало с каждым мгновением.
— Госпожа, будь внимательна, — едва слышно шепнула ей Накойя.
Мара отвела взгляд от врага своего отца и увидела, что Калеска — первый советник Имперского Стратега — уже выступил вперед, чтобы склониться перед ней в поклоне.
Она поклонилась в ответ и произнесла:
— Добро пожаловать в Акому.
Следом за Калеской приблизился Имперский Стратег, окруженный воинами и слугами. Мара заученно произнесла традиционное приветствие:
— Все ли у вас благополучно?
Она одаряла каждого гостя пожеланиями радости и довольства. Но, обмениваясь с ними любезностями, все время ощущала замешательство князя Альмеко, также заметившего отсутствие властителя Акомы.
Мара жестом приказала слугам отворить двери господского дома. Имперский Стратег обменялся взглядами с властителем Анасати; затем, как бы разделяя беспокойство своего господина, первый советник властителя Анасати Чимака начал судорожно теребить ткань своей одежды.
Мара, снова поклонившись, отступила, освобождая гостям проход во внутренние покои. Пока они проходили мимо, она стояла с кротким видом, если не считать момента, когда властитель Текума яростным шепотом потребовал ответа, куда подевался Бантокапи. Выдержав точно рассчитанную паузу, Мара подняла руку к груди, чтобы поправить брошь, скреплявшую края мантии. При этом звяканье многочисленных нефритовых браслетов успешно заглушило его вопрос. И, поскольку Имперский Стратег тут же своим зычным голосом повелел, чтобы слуга подал прохладительные напитки, у ее свекра не осталось времени для повторения вопроса, который на этот раз привлек бы внимание окружающих. С плохо скрытым негодованием Текума проследовал в просторный зал за своим спутником. Там по указанию Мары уже играли музыканты, а слуги разносили подносы с нарезанными фруктами для освежения уставших гостей.
Войдя вместе со всеми в дом, Накойя вовлекла Калеску и Чимаку в разговор о том, сколь плачевно состояние некоторых дорог в Империи и какие трудности претерпевает от этого торговля Акомы. Мара тем временем искусно создавала впечатление, что ее основная забота — неусыпное наблюдение за слугами. Которым было поручено выполнять малейшие прихоти Стратега. Затем, проявив не меньшую изобретательность, используя непомерное тщеславие князя Альмеко, она вдохновила его на пространное повествование о происхождении каждой боевой награды, висевшей у него на поясе. А так как многие ордена были получены его предками, а новейшие — отняты у варваров во время набега на вражеские земли в Мидкемии, за Звездными Вратами, пояснения Стратега растянулись надолго.
Красноватый вечерний свет уже просачивался сквозь стенные перегородки. Текума, захмелев от первого же кубка вина, молча распалялся от ярости. Отсутствие сына явно выводило его из себя: ведь целью нынешнего визита была церемония представления внука — ритуал, по традиции совершаемый отцом ребенка, главой семьи. Текума, как и Мара, прекрасно сознавал: рассказы Стратега — не что иное, как великодушный способ выиграть время, отдалить тот момент, когда придется объяснять, почему их не встречает сам Бантокапи. Возможно, Стратег хотел избавить влиятельного союзника от неизбежного стыда, если дело дойдет до извинений перед высоким гостем. Альмеко нуждался в поддержке Имперской Партии для усиления Военного Альянса, и любое событие, вызывающее расхождение интересов Имперского Стратега и властителя Анасати, оказалось бы политически крайне нежелательным. Каждая прошедшая минута увеличивала долг Анасати перед Стратегом, проявляющим такую доброту. О том же молча думал и Чимака. Он маскировал свое раздражение неумеренным поглощением пищи, не замечая, что в течение часа слуги поставили перед ним уже третий полный поднос.
Воспоминания Имперского Стратега не иссякали до самого заката: Мара внимала, как зачарованная, не переставая осыпать рассказчика комплиментами столь льстивыми, что от них даже рыба могла бы покраснеть. Однако в должный момент благодарная слушательница хлопнула в ладони. По этому сигналу в зал вбежали слуги и раздвинули перегородки западной стены. Момент был рассчитан точно, и гости смогли насладиться несравненным зрелищем — вечерним полетом шетр, чьи чистые, звонкие голоса на время заглушили беседу. Когда же эти голоса наконец смолкли вдали, вышла новая группа слуг, чтобы препроводить гостей к пиршественному столу, где их ожидали роскошные яства. Однако теперь уже всем было очевидно, что гостеприимство Мары — это просто уловка, отчаянная попытка отвлечь внимание гостей от надвигающегося скандала.
— Где мой сын? — прошипел сквозь сжатые зубы Текума, но тут же изобразил на лице ледяную улыбку, стоило только Стратегу взглянуть в его сторону.
Мара, точно заговорщику, подмигнула свекру:
— Главное блюдо сегодня — самое любимое лакомство Бантокапи, но оно быстро портится, если долго стоит на столе. Повара трудились целый день и очень надеялись вам угодить. К мясу нидры и джайги поданы особенно редкие соусы. Самая красивая из моих горничных, Мерали, проводит вас к столу. Если вам потребуется омовение, она принесет и чашу с водой.
Взмокший от напряжения, выведенный из себя этими речами, которые он принимал за глупый ребяческий лепет, властитель Анасати все же позволил подвести себя к столу. Прищурив глаза, он заметил, что Имперский Стратег также проявляет признаки нетерпения. В этот миг Текума даже порадовался, что Мара позаботилась пригласить жрецов для благословения трапезы и что ее музыканты играли очень хорошо, хотя и слишком громко, если строго соблюдать правила протокола.
Он едва дотронулся до блюда, представленного как любимое лакомство Бантокапи. Когда Чимака, улучив момент, поинтересовался, долго ли его господин намеревается позволять, чтобы ему морочили голову, Текума едва не подавился кусочком мяса. Тем временем Мара отложила нож и кивнула Накойе, которая, в свою очередь, подала сигнал слуге, стоявшему в дверях. Музыканты разразились какой-то немыслимой какофонией, и между столиками закружились танцовщицы, одетые лишь в небольшие лоскутки прозрачной ткани, украшенные бусами.
Хотя их выступление и оказалось весьма соблазнительным зрелищем, оно не помогло скрыть печальную истину: Бантокапи, властитель Акомы, отсутствовал в собственном доме, тогда как его отец и самый могущественный член Высшего Совета до сих пор впустую растрачивали свое драгоценное время за его столом.
Властитель Текума улучил момент, когда танцовщицы вихревым пируэтом закончили свое выступление, тяжело поднялся на ноги, в спешке едва не наступив на расшитый самоцветами подол собственного одеяния, и, перекрывая голосом последние аккорды музыки, вопросил:
— Госпожа Мара, где же твой муж Бантокапи?
Музыканты приглушили струны, и только один медлительный старичок продолжал самозабвенно выводить свое соло, но наконец и его смычок замер в неподвижности. Наступила полная тишина, и глаза всех присутствующих устремились к Маре, которая, в свою очередь, не отрывала взгляда от многочисленных лакомств на столе. Сколько времени трудились над ними ее повара! Она же, судя по всему, даже не отведала их.
Мара молчала, и Имперский Стратег со стуком положил ложку на стол. Едва заметное, подавляемое раздражение она уловила и в глазах свекра.
— Мой господин, прости нас обоих. Я все объясню, но произнести и выслушать такие слова было бы намного легче после того, как слуги обнесут гостей винами.
— Ну уж нет! — Альмеко уперся тяжелыми руками в стол. — Госпожа, все это затянулось слишком надолго. Твой обед великолепен, танцовщицы весьма искусны, но мы не допустим, чтобы в этом доме нас превращали в шутов. Немедленно пошли за своим господином, и пусть он объяснится сам.
На лице Мары не отразились никакие чувства, она лишь страшно побледнела. Накойя казалась совершенно потрясенной, а властитель Анасати ощутил, как взмокла шея у него под воротом.
— Ну же, дорогая! Пошли за моим сыном, чтобы мы смогли представить гостю внука!
В ответе Мары звучало величайшее почтение:
— Отец моего супруга, прости меня, но я не могу исполнить твою волю. Позволь слугам принести вина, и, когда наступит время, муж сам все объяснит.
Имперский Стратег перевел на нее помрачневший взор. Сначала он не придавал особого значения отсутствию Бантокапи и держал себя так, словно согласился принять участие в некоей шутке — из уважения к испытанному союзнику. Но, по мере того как день близился к концу, томительное ожидание и жара сделали свое дело: терпение его лопнуло. Теперь Текума уже не смел принять предложение невестки: это грозило серьезным уроном для семейной чести. Несмотря на разнообразные ухищрения хозяйки, всем уже было ясно: она скрывает нечто существенное. Идти у нее на поводу значило проявить слабость в присутствии самого Имперского Стратега. Будь Бантокапи просто пьян — пусть даже до потери сознания — позор оказался бы куда меньшим. Но если он не уважает отца и гостей до такой степени, что скрывает свое состояние, прячась за спиной жены, — это уже неслыханное бесчестье.
Угрожающе-спокойным голосом Текума сказал:
— Мы ждем.
Явно подавленная, но по-прежнему совершенно искренняя, Мара ответила:
— Да, отец моего супруга, так оно и есть.
Последовало напряженное молчание.
Музыканты отложили инструменты, а танцовщицы выпорхнули из зала. Когда стало до боли очевидно, что хозяйка Акомы не намерена ничего объяснять, властитель Анасати был вынужден предпринять еще одну попытку настоять на своем.
Едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, Текума потребовал ответа:
— «Так оно и есть»? Что ты имеешь в виду?
Мара выглядела совсем несчастной. Отводя глаза от свекра, она проговорила:
— Что-нибудь новое о наших гостях? — мягко спросила Мара.
— Да, госпожа.
Накойя внимательно смотрела на нее, но не обнаружила и следа волнения на лице молодой женщины, откинувшейся на подушки. Черные волосы, тщательно расчесанные до лакового блеска, были аккуратно собраны и сколоты драгоценными украшениями. Платье из великолепной ткани было роскошным, но без нарочитой броскости. Когда она подняла на Накойю взгляд, выражение ее обсидиановых глаз угадать было невозможно. Старая нянька сухо доложила:
— Свита Анасати достигла границы владений Акомы. Наш скороход насчитал четыре паланкина, две дюжины челядинцев и две роты воинов: одна — под знаменем Анасати, вторая — Имперские Белые. Среди них — шестеро офицеров высоких рангов, для них надо выделить отдельные покои.
Мара с неожиданной торопливостью отложила в сторону незаконченную работу.
— Надеюсь, Джайкен обо всем позаботился?
Накойя неохотно кивнула:
— Он — прекрасный хадонра, госпожа. Работу свою знает, за ним даже и присмотра не требуется. Наш господин должен бы по достоинству оценить такие качества: ведь он так часто бывает поглощен своими делами в городе.
Но Мара не сочла нужным показать, что поняла горький намек. Оборвав беседу, она жестом отпустила свою преданнейшую служанку.
Затем, громко хлопнув в ладоши, призвала к себе горничную и велела поручить Айяки заботам дневной няни. Другая служанка принесла усыпанную драгоценностями пышную накидку — специальное одеяние, приличествующее церемонии приветствия знатных гостей. Мара терпеливо стояла на месте, стойко перенося процедуру облачения; ее лицо при этом напоминало застывшую маску. К тому моменту, когда она была полностью готова к встрече с Имперским Стратегом, князем Альмеко, и с Текумой, властителем Анасати, Мара казалась девочкой, наряженной в костюм величественной госпожи, и только взгляд ее был твердым как кремень.
Кейок, Джайкен и Накойя также были наготове. На Кейоке сверкали парадные латы, украшенные мелодично позвякивающими металлическими завитками. Такие доспехи были совершенно непригодны для сражений, но выглядели необычайно красиво. Обязательный для церемониала костюм дополняли шлем с плюмажем и меч в ножнах с кожаной бахромой. Его адъютант Папевайо блистал таким же великолепием. Все воины гарнизона, не стоявшие сейчас на своих постах, были собраны и выстроены для встречи почетных гостей; зеленый лак на их латах сверкал в лучах заходящего солнца. С самым горделивым видом они наблюдали, как имперские гвардейцы, пройдя между стенами заново покрашенной ограды, вступили в сад, где в честь столь важного события недавно были высажены новые цветы и кустарники. Паланкины, находившиеся в центре кортежа, уже приближались к дому, когда Мара присоединилась к группе своих приближенных.
Она и в былые годы нередко становилась свидетельницей приема важных гостей в доме, и порядок церемонии был ей знаком, но никогда прежде у нее не увлажнялись ладони от волнения при совершении всех положенных формальностей.
Гулким топотом наполнилась площадка перед парадным входом дома, когда по ней двинулась первая рота воинов. Впереди шли Имперские Белые самого Стратега, поскольку именно он был старшим по рангу среди прибывших. Кейок выступил вперед и поклонился офицеру с плюмажем на шлеме — командиру первой роты. Затем, когда Мара отошла от группы встречающих, он направил гостей-офицеров в предназначенные для них апартаменты. Во дворе остались отборные телохранители, готовые оказать любую услугу своему господину. Почувствовав, как у нее пересохло во рту, Мара отметила, что князь Альмеко оставил при себе шестерых воинов — наибольшее число стражников, на которое имел право по рангу. Яснее любых слов Стратег дал ей понять, что его визит в Акому — не дань чести этому дому, а любезность, оказанная союзнику — Текуме, властителю Анасати. Легким движением руки Мара приказала Папевайо оставаться на месте; присутствие командира авангарда в церемониальных доспехах послужит ответным уведомлением, что она не намерена проявлять слабость перед лицом столь высоких особ: Акома не потерпит, чтобы к ней относились с пренебрежением.
— Госпожа, — прошептала Накойя настолько тихо, что никто другой не смог бы разобрать ее слова, — умоляю, во имя богов наших, помни об осторожности: вызывающая смелость — опасная манера держаться для госпожи в отсутствие ее властвующего супруга.
— Буду помнить, — прошептала Мара, ничем больше не обнаружив, что она вообще услышала это предупреждение.
Затем появились другие паланкины, сверкающие отделкой из драгоценного металла. Носильщики Имперского Стратега были подпоясаны широкими кушаками с кисточками; кушаки заметно потемнели от пота и дорожной пыли. Его слуги щеголяли ливреями, расшитыми бисером; все они были одного роста и с одинаковым цветом кожи. Далее под желто-красным стягом властителя Анасати проследовал его почетный эскорт. Слуги этого вельможи также поражали роскошью одежд; ведь властитель Анасати, подобно многим своим соотечественникам, стремился затмить тех, кто выше его по рождению, бьющими в глаза свидетельствами богатства.
Приглядываясь к металлическим украшениям, сверкавшим и звеневшим при каждом движении паланкина, Мара размышляла с угрюмым злорадством: если бы носильщики поскользнулись и уронили свою ношу в реку, впечатляющее снаряжение ее свекра потянуло бы его на дно словно камень. Впрочем, лицо Мары оставалось бесстрастным все то время, пока гости заполняли площадку.
Носильщики опустили паланкины наземь и дружно отступили в сторону, в то время как личные слуги вельмож ринулись раздвигать занавески и помогать господам подняться с подушек и ступить на твердую почву.
Стоя между своими приближенными, Мара в течение некоторого времени спокойно наблюдала за происходящим: необходимо было предоставить гостям возможность выбраться из паланкина, встать на ноги, расправить одежды и придать своими фигурам должное достоинство, прежде чем приветствовать хозяйку. Так как Имперский Стратег отличался некоторой тучностью, а его одеяние включало широкие и длинные кафтаны с поясами, увешанными скопищем разнообразных боевых наград, его слугам пришлось немало повозиться. Мара успела мельком заметить, что властитель Анасати даже вытянул шею, чтобы насладиться этой досадной заминкой. Известие об отсутствии Бантокапи заставило свекра раздраженно нахмуриться; однако морщины быстро разгладились, когда он вспомнил о необходимости соблюдать этикет. Мара догадалась, что, обмахиваясь веером, Текума гневным шепотом говорил что-то по этому поводу своему первому советнику, Чимаке. Ощущение тревоги, охватившее Мару, нарастало с каждым мгновением.
— Госпожа, будь внимательна, — едва слышно шепнула ей Накойя.
Мара отвела взгляд от врага своего отца и увидела, что Калеска — первый советник Имперского Стратега — уже выступил вперед, чтобы склониться перед ней в поклоне.
Она поклонилась в ответ и произнесла:
— Добро пожаловать в Акому.
Следом за Калеской приблизился Имперский Стратег, окруженный воинами и слугами. Мара заученно произнесла традиционное приветствие:
— Все ли у вас благополучно?
Она одаряла каждого гостя пожеланиями радости и довольства. Но, обмениваясь с ними любезностями, все время ощущала замешательство князя Альмеко, также заметившего отсутствие властителя Акомы.
Мара жестом приказала слугам отворить двери господского дома. Имперский Стратег обменялся взглядами с властителем Анасати; затем, как бы разделяя беспокойство своего господина, первый советник властителя Анасати Чимака начал судорожно теребить ткань своей одежды.
Мара, снова поклонившись, отступила, освобождая гостям проход во внутренние покои. Пока они проходили мимо, она стояла с кротким видом, если не считать момента, когда властитель Текума яростным шепотом потребовал ответа, куда подевался Бантокапи. Выдержав точно рассчитанную паузу, Мара подняла руку к груди, чтобы поправить брошь, скреплявшую края мантии. При этом звяканье многочисленных нефритовых браслетов успешно заглушило его вопрос. И, поскольку Имперский Стратег тут же своим зычным голосом повелел, чтобы слуга подал прохладительные напитки, у ее свекра не осталось времени для повторения вопроса, который на этот раз привлек бы внимание окружающих. С плохо скрытым негодованием Текума проследовал в просторный зал за своим спутником. Там по указанию Мары уже играли музыканты, а слуги разносили подносы с нарезанными фруктами для освежения уставших гостей.
Войдя вместе со всеми в дом, Накойя вовлекла Калеску и Чимаку в разговор о том, сколь плачевно состояние некоторых дорог в Империи и какие трудности претерпевает от этого торговля Акомы. Мара тем временем искусно создавала впечатление, что ее основная забота — неусыпное наблюдение за слугами. Которым было поручено выполнять малейшие прихоти Стратега. Затем, проявив не меньшую изобретательность, используя непомерное тщеславие князя Альмеко, она вдохновила его на пространное повествование о происхождении каждой боевой награды, висевшей у него на поясе. А так как многие ордена были получены его предками, а новейшие — отняты у варваров во время набега на вражеские земли в Мидкемии, за Звездными Вратами, пояснения Стратега растянулись надолго.
Красноватый вечерний свет уже просачивался сквозь стенные перегородки. Текума, захмелев от первого же кубка вина, молча распалялся от ярости. Отсутствие сына явно выводило его из себя: ведь целью нынешнего визита была церемония представления внука — ритуал, по традиции совершаемый отцом ребенка, главой семьи. Текума, как и Мара, прекрасно сознавал: рассказы Стратега — не что иное, как великодушный способ выиграть время, отдалить тот момент, когда придется объяснять, почему их не встречает сам Бантокапи. Возможно, Стратег хотел избавить влиятельного союзника от неизбежного стыда, если дело дойдет до извинений перед высоким гостем. Альмеко нуждался в поддержке Имперской Партии для усиления Военного Альянса, и любое событие, вызывающее расхождение интересов Имперского Стратега и властителя Анасати, оказалось бы политически крайне нежелательным. Каждая прошедшая минута увеличивала долг Анасати перед Стратегом, проявляющим такую доброту. О том же молча думал и Чимака. Он маскировал свое раздражение неумеренным поглощением пищи, не замечая, что в течение часа слуги поставили перед ним уже третий полный поднос.
Воспоминания Имперского Стратега не иссякали до самого заката: Мара внимала, как зачарованная, не переставая осыпать рассказчика комплиментами столь льстивыми, что от них даже рыба могла бы покраснеть. Однако в должный момент благодарная слушательница хлопнула в ладони. По этому сигналу в зал вбежали слуги и раздвинули перегородки западной стены. Момент был рассчитан точно, и гости смогли насладиться несравненным зрелищем — вечерним полетом шетр, чьи чистые, звонкие голоса на время заглушили беседу. Когда же эти голоса наконец смолкли вдали, вышла новая группа слуг, чтобы препроводить гостей к пиршественному столу, где их ожидали роскошные яства. Однако теперь уже всем было очевидно, что гостеприимство Мары — это просто уловка, отчаянная попытка отвлечь внимание гостей от надвигающегося скандала.
— Где мой сын? — прошипел сквозь сжатые зубы Текума, но тут же изобразил на лице ледяную улыбку, стоило только Стратегу взглянуть в его сторону.
Мара, точно заговорщику, подмигнула свекру:
— Главное блюдо сегодня — самое любимое лакомство Бантокапи, но оно быстро портится, если долго стоит на столе. Повара трудились целый день и очень надеялись вам угодить. К мясу нидры и джайги поданы особенно редкие соусы. Самая красивая из моих горничных, Мерали, проводит вас к столу. Если вам потребуется омовение, она принесет и чашу с водой.
Взмокший от напряжения, выведенный из себя этими речами, которые он принимал за глупый ребяческий лепет, властитель Анасати все же позволил подвести себя к столу. Прищурив глаза, он заметил, что Имперский Стратег также проявляет признаки нетерпения. В этот миг Текума даже порадовался, что Мара позаботилась пригласить жрецов для благословения трапезы и что ее музыканты играли очень хорошо, хотя и слишком громко, если строго соблюдать правила протокола.
Он едва дотронулся до блюда, представленного как любимое лакомство Бантокапи. Когда Чимака, улучив момент, поинтересовался, долго ли его господин намеревается позволять, чтобы ему морочили голову, Текума едва не подавился кусочком мяса. Тем временем Мара отложила нож и кивнула Накойе, которая, в свою очередь, подала сигнал слуге, стоявшему в дверях. Музыканты разразились какой-то немыслимой какофонией, и между столиками закружились танцовщицы, одетые лишь в небольшие лоскутки прозрачной ткани, украшенные бусами.
Хотя их выступление и оказалось весьма соблазнительным зрелищем, оно не помогло скрыть печальную истину: Бантокапи, властитель Акомы, отсутствовал в собственном доме, тогда как его отец и самый могущественный член Высшего Совета до сих пор впустую растрачивали свое драгоценное время за его столом.
Властитель Текума улучил момент, когда танцовщицы вихревым пируэтом закончили свое выступление, тяжело поднялся на ноги, в спешке едва не наступив на расшитый самоцветами подол собственного одеяния, и, перекрывая голосом последние аккорды музыки, вопросил:
— Госпожа Мара, где же твой муж Бантокапи?
Музыканты приглушили струны, и только один медлительный старичок продолжал самозабвенно выводить свое соло, но наконец и его смычок замер в неподвижности. Наступила полная тишина, и глаза всех присутствующих устремились к Маре, которая, в свою очередь, не отрывала взгляда от многочисленных лакомств на столе. Сколько времени трудились над ними ее повара! Она же, судя по всему, даже не отведала их.
Мара молчала, и Имперский Стратег со стуком положил ложку на стол. Едва заметное, подавляемое раздражение она уловила и в глазах свекра.
— Мой господин, прости нас обоих. Я все объясню, но произнести и выслушать такие слова было бы намного легче после того, как слуги обнесут гостей винами.
— Ну уж нет! — Альмеко уперся тяжелыми руками в стол. — Госпожа, все это затянулось слишком надолго. Твой обед великолепен, танцовщицы весьма искусны, но мы не допустим, чтобы в этом доме нас превращали в шутов. Немедленно пошли за своим господином, и пусть он объяснится сам.
На лице Мары не отразились никакие чувства, она лишь страшно побледнела. Накойя казалась совершенно потрясенной, а властитель Анасати ощутил, как взмокла шея у него под воротом.
— Ну же, дорогая! Пошли за моим сыном, чтобы мы смогли представить гостю внука!
В ответе Мары звучало величайшее почтение:
— Отец моего супруга, прости меня, но я не могу исполнить твою волю. Позволь слугам принести вина, и, когда наступит время, муж сам все объяснит.
Имперский Стратег перевел на нее помрачневший взор. Сначала он не придавал особого значения отсутствию Бантокапи и держал себя так, словно согласился принять участие в некоей шутке — из уважения к испытанному союзнику. Но, по мере того как день близился к концу, томительное ожидание и жара сделали свое дело: терпение его лопнуло. Теперь Текума уже не смел принять предложение невестки: это грозило серьезным уроном для семейной чести. Несмотря на разнообразные ухищрения хозяйки, всем уже было ясно: она скрывает нечто существенное. Идти у нее на поводу значило проявить слабость в присутствии самого Имперского Стратега. Будь Бантокапи просто пьян — пусть даже до потери сознания — позор оказался бы куда меньшим. Но если он не уважает отца и гостей до такой степени, что скрывает свое состояние, прячась за спиной жены, — это уже неслыханное бесчестье.
Угрожающе-спокойным голосом Текума сказал:
— Мы ждем.
Явно подавленная, но по-прежнему совершенно искренняя, Мара ответила:
— Да, отец моего супруга, так оно и есть.
Последовало напряженное молчание.
Музыканты отложили инструменты, а танцовщицы выпорхнули из зала. Когда стало до боли очевидно, что хозяйка Акомы не намерена ничего объяснять, властитель Анасати был вынужден предпринять еще одну попытку настоять на своем.
Едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, Текума потребовал ответа:
— «Так оно и есть»? Что ты имеешь в виду?
Мара выглядела совсем несчастной. Отводя глаза от свекра, она проговорила: