Страница:
Барули задумался. Быть воином — высшая цель любого мужчины из народа цурани, но у женщин каких только прихотей не бывает! Его синие глаза загорелись:
— Благодарю тебя, досточтимая матушка! Твой совет, бесспорно, имеет смысл. — Вздохнув, он принял кубок вина, предложенного Накойей. — Мне следовало бы предвидеть такую возможность. Твоя правота очевидна. Вернусь завтра, и Мара убедится, каким деликатным я могу быть. Она увидит во мне человека утонченного и благородного, который не нуждается в оружии и латах для доказательства своей мужественности. Благодарю тебя.
Накойя похлопала Барули по рукаву, но при этом нахмурилась, изображая глубокую озабоченность.
— И, по-моему, хорошо бы нанять музыкантов. Моя госпожа высоко ценит людей, которые проявляют интерес к изящным искусствам.
Барули кивнул и передал слуге пустой бокал.
— Безмерно признателен тебе, уважаемая матушка. Теперь ты поймешь, почему я не задерживаюсь. Если мне необходимо обзавестись новыми одеждами, то не позже чем через час я должен отправиться в Сулан-Ку.
— Ты — достойный искатель руки властительницы и заслуживаешь ее внимания.
Хлопнув в ладоши, Накойя приказала слугам вызвать паланкин Барули и его почетный эскорт. Последовала комическая сценка: Барули пытался выстроить воинов эскорта по росту, полагая, что в результате вид у них будет более бравый и привлекательный. Когда он наконец отбыл, Накойя почувствовала, что впервые в жизни ей изменяет привычка владеть собой. Перегнувшись пополам, она пересекла залу и подошла к двери, ведущей в личные покои Мары. И тут она неудержимо расхохоталась. Изо всех сил пытаясь унять смех, она прижимала ко рту морщинистую руку, но ничего не могла с собой поделать. Да кто же еще, кроме их властительницы, смог бы так ловко воспользоваться тщеславием Барули и на основе этой слабости выстроить целый план? Властителям Джингу из Минванаби и Мекаси из Кеотары придется теперь понять, что дела чести не всегда улаживаются только с помощью оружия!
Все еще посмеиваясь, Накойя вошла в покои Мары, где Джайкен и Аракаси уже совещались с властительницей Акомы. Веселое настроение первой советницы не укрылось от зоркого взгляда госпожи.
— Тебя, кажется, что-то позабавило? — спросила Мара.
Накойя медленно уселась на подушки; ее криво заколотые шпильки еще больше, чем обычно, сползли на одну сторону.
— Если можно одолеть врага без кровопролития и при этом немного повеселиться — что тут плохого?
Мара заметно оживилась:
— Значит, все идет как задумано, мать моего сердца?
Накойя радостно подтвердила:
— Думаю, что смогу занять Барули примерно на неделю и избавлю тебя от необходимости оскорблять властителя Кеотары. Тот замысел, который мы обсуждали, выглядит многообещающе.
Мара кивком выразила ей свое одобрение и возвратилась к прерванной беседе с Джайкеном:
— Так ты сказал, что Хокану из Шиндзаваи добивается разрешения посетить Акому?
Джайкен сверился с пергаментом, который держал в руке. Этот документ был образцом искусства писца, но никоим образом не напоминал разрисованные брачные предложения.
— Властитель Шиндзаваи извещает, что его сын будет проездом в наших местах, так как ему предстоит путешествие из их городского дома в Джамаре в главные поместья на севере. Он просит разрешения, чтобы Хокану задержался в пути и навестил тебя.
Мара вспомнила Хокану, которого впервые увидела на своей свадьбе, — чрезвычайно красивого темноволосого юношу примерно ее возраста. Она и без подсказки Накойи не забыла, что некогда в Акоме подумывали о нем как о возможном консорте, но потом Мара остановила свой выбор на Бантокапи.
Мара спросила Аракаси, каково его мнение: как видно, у главы разведки было что сказать по этому поводу.
— Возможно, интерес Хокану стоило бы поощрить. Шиндзаваи — одна из старейших и наиболее влиятельных семей в Высшем Совете. Его дед был полководцем клана Каназаваи, пока не вышел в отставку; а после него этот пост занимал Камацу. Два полководца подряд из одной семьи — свидетельство выдающейся политической ловкости. И в Игре Совета они никогда не отличались жестокостью; достигли высокого положения, пользуясь знанием и разумом, не проливая крови и не залезая в долги. Кроме того, они — единственная из главных семей, кроме Ксакатекасов, которая не заключала союзов ни с Имперским Стратегом, ни с Минванаби, ни с Анасати. Но они оказались втянуты в какой-то заговор Партии Синего Колеса.
Значит, Аракаси тоже считал, что брачный союз мог бы принести пользу Акоме. Но интерес Мары был чисто политическим:
— И что же это за заговор?
— Не знаю, — ответил Аракаси с досадой. — Мои агенты не занимают таких постов, которые позволили бы им добывать сведения из внутренних кругов Партии Синего Колеса. Но, насколько я могу судить, они собираются предпринять какие-то шаги, чтобы ограничить влияние Имперского Стратега: в совете Синего Колеса сложилось мнение, что в руках Альмеко сосредоточены слишком большие силы. Однако после вторжения Стратега в варварский мир это движение, можно сказать, сошло на нет. Даже Шиндзаваи так или иначе поддерживают Стратега. Старший сын Камацу, Касами, сейчас командует отрядом Каназаваи в Мидкемии. — Мастер тайного знания поморщился, произнося иноземное название. — Ему противостоят армии Крайди в самой западной части той провинции, которую варвары называют Королевством Островов.
Мару всегда поражало, что Аракаси не просто располагал обширными познаниями самого разного свойства, но еще и хранил в памяти мельчайшие подробности, которые человеку непосвященному могли бы показаться незначительными. Он никогда ничего не записывал. Его агентам разрешалось посылать письменные донесения только в тех случаях, когда они были зашифрованы и имели вид обычных деловых документов. А уж точность его интуитивных догадок граничила с чудом.
— Ты думаешь. Синее Колесо сменило своих союзников? — спросила Мара.
— Нет, — уверенно возразил Аракаси. — Мир Мидкемии обладает слишком большими богатствами, чтобы можно было позволить одному человеку пользоваться всеми выгодами, а Камацу — слишком искусный политик. Я ожидаю, что в критический момент Голубое Колесо откажет Военному Альянсу в поддержке, и тогда силам Имперского Стратега придется растянуться вдоль весьма протяженной линии противостояния. Если мои предсказания сбудутся, последствия могут оказаться довольно интересными.
Мара перечитала послание от властителя Шиндзаваи в свете последних новостей и с сожалением решила отклонить его просьбу. Ее планы, связанные с Барули, и расстройство в денежных делах Акомы не позволяли ей встретить Хокану с гостеприимством, которого он заслуживал. Позже, возможно, она отправит ему приглашение, чтобы сгладить разочарование, которое принесет ему ее нынешний отказ.
— Джайкен, прикажи писцам ответить вежливым посланием, уведомляющим младшего сына властителя Шиндзаваи, что в этот раз у нас не будет возможности принять его с тем радушием, какого он достоин. Смерть моего мужа привела к серьезному расстройству в делах управления поместьем, а потому покорно просим понять наше положение. Послание я подпишу собственноручно, ведь Хокану — такой человек, которого мне совсем не хотелось бы оскорбить.
Джайкен сделал пометку на своей табличке. Затем с самым пасмурным видом он заговорил о том, что беспокоило его сильнее всего:
— Надо бы еще как-то уладить дела с игорными долгами твоего супруга, госпожа.
Устав от долгого сидения, Мара встала и подошла к открытому окну в сад. Устремив глаза на нарядный цветник, она спросила:
— Сколько он проиграл?
Джайкен ответил без промедления, как будто эти цифры преследовали его во сне несколько ночей подряд:
— Семь тысяч металлических центориев, двадцать семь димий и шестьдесят пять цинтий… и четыре десятых.
Мара обернулась к нему:
— Мы можем выплатить эту сумму?
— Конечно, но для этого придется отказаться от нескольких выгодных сделок, и доходы у нас резко упадут… до следующего сезона, когда мы сможем продать новый урожай. — Как видно, вся его душа восставала против таких мрачных перспектив, но он угрюмо договорил:
— Возможно, нам понадобятся кредиты.
Но ведь мастера чо-джайны уже приступили к изготовлению нефритовых украшений, пользующихся спросом на рынке, так что Мара залезет в долг на самый короткий срок. Она решительно распорядилась:
— Расплатись со всеми сполна.
Джайкен сделал новую пометку.
— Есть еще одно дело, госпожа. Долг властителя Тускалоры.
— Долг? Какой долг?
Земли Тускалоры граничили с Акомой на юге, и, насколько было известно Маре, в течение нескольких поколений между властителями обоих поместий не было никаких деловых отношений.
Джайкен вздохнул:
— Твой супруг был неудачливым игроком, но в различных видах борьбы мало кто мог с ним сравниться. Бантокапи одолел борца из Тускалоры в четырех поединках, и господин Джиду каждый раз много проигрывал. В первом бою он поставил тридцать центориев и оплатил долг драгоценными камнями. Во второй раз он проиграл пятьсот центориев, и об этом был составлен письменный документ, однако с тех пор он так и не выполнил своего обязательства. В следующих состязаниях ставки были удвоены. Атлет из Тускалоры потерпел поражение еще два раза; тогда в Сулан-Ку целую неделю только об этом и говорили! И теперь властитель Тускалоры должен Акоме две тысячи центориев!
— Две тысячи? Такие деньги могли бы нас избавить от серьезных затруднений!
Джайкен пожал плечами:
— Да, если у него есть средства, чтобы заплатить. Я посылал два вежливых напоминания, но не получил никакого ответа. Возможно, он будет тянуть с уплатой долгов до тех пор, пока не продаст будущий урожай.
— Отправь ему требование, составленное в самых решительных выражениях, с моей личной печатью. — Мара на мгновение задумалась, а потом добавила:
— Тех, кто вообразил, будто с Акомой можно не считаться, потому что там снова правит женщина, ждет сильное разочарование. Дай понять властителю Тускалоры, что я требую ответа немедленно.
Джайкен кивнул. Мара отпустила его и, оставшись одна, попыталась разобраться, почему ее так задело сообщение о долге Тускалоры. Ее сосед с юга не был ни союзником, ни врагом. Однако он владел армией, достаточно большой, чтобы угрожать безопасности Акомы, если долг окажется предметом спора между домами. Но если она не добьется уплаты денег, причитающихся ей по праву, то по всем рынкам Империи поползут сплетни о слабости Акомы.
Мара вздохнула. Властитель Тускалоры отличался вспыльчивым, воинственным характером. Выходил из себя, когда кто-нибудь брал над ним верх; ведь поэтому Бантокапи и ввел его в столь значительные долги. Однако хотелось надеяться, что на этот раз Джиду из Тускалоры все-таки проявит себя как достаточно благоразумный сосед.
— Мы этого так не оставим. Кейок, как поступил бы мой отец, получив подобное послание?
Военачальник не замедлил с ответом:
— Приказал бы вооружать людей. — Он внимательно поглядел на дочь Седзу и добавил:
— Мы можем выступить по первому твоему слову, госпожа.
Мара вздохнула: не имело смысла скрывать отчаяние от четырех своих самых доверенных советников.
— Я не могу отнестись к этому оскорбительному отказу как к объявлению войны, Кейок. Если мы сейчас втянемся в междоусобицу с Тускалорой — это закончится уничтожением Акомы.
Кейок спокойно взглянул на нее:
— Мы можем принять его вызов.
Мара твердо выдержала взгляд военачальника:
— Но какой ценой? Военная мощь властителя Джиду не настолько ничтожна, чтобы мы могли войти в Тускалору и не понести при этом серьезных потерь. — Она покачала головой. — Не окажемся ли мы в том же бедственном положении, в каком остались после гибели отца и Дано? На этот раз наши враги не станут медлить и нанесут удар как можно раньше. — У нее даже голос охрип от волнения. — Все, что я сумела построить, все, что я вынесла… все это окажется напрасным.
Рубанув рукой воздух, словно желая подчеркнуть значение собственных слов, Накойя сказала:
— Тогда не предпринимай ничего, госпожа. Не настолько велика сумма, чтобы рисковать жизнью — твоей и Айяки. Разделаешься с этим ничтожеством, когда соберешь побольше сил.
Мара призадумалась.
— Нет, я должна что-то сделать. Стерпеть столь наглый отказ, присланный в ответ на наши законные требования, — это все равно что оповестить каждый дом в Империи о нашей слабости и неспособности ответить на оскорбление! Тут задета наша честь. Это нельзя оставлять безнаказанным.
Она с отвращением отбросила пергамент на боковой столик и обратилась к военачальнику:
— Кейок, пусть весь гарнизон готовится к выступлению с первыми лучами солнца. Я хочу, чтобы люди были размещены как можно ближе к границе с Тускалорой, но так, чтобы не насторожить часовых.
Кейок склонил голову:
— Местность там чрезвычайно неблагоприятна для быстрого броска. Если здесь возникнет опасность, нам понадобится двадцать минут, чтобы добраться до господского дома., Мара мрачно рассматривала цветы за окном.
— Займет ли нападение пять минут или пять часов… какая разница? К тому времени, когда вы вернетесь, я буду уже мертва. Нет! Мы должны создать себе преимущество не только силой оружия.
Обсуждение тактики продолжалось не один час и затянулось до глубокой ночи. Слуги подали ужин, но никто почти не притронулся к еде. Даже аппетит Аракаси, похоже, изменил ему на этот раз. И в конце разговора, когда Кейок и Папевайо исчерпали все свои познания в военном искусстве, Мара предложила другой план, тоже сопряженный с опасностью, но суливший надежду.
Накойя замолчала и побледнела. Папевайо сидел, поглаживая подбородок большим пальцем, а Кейок выглядел откровенно угрюмым. Но только Аракаси по-настоящему понимал, какая тяжесть лежала на душе у Мары, когда, отпуская советников, она промолвила:
— Завтра я отправлюсь в путь, чтобы встретиться с властителем Джиду. И если боги не благоволят к Акоме, то причиной нашей гибели станет не интрига Анасати, не предательство Минванаби, а просто стремление бесчестного человека уклониться от уплаты долга.
Глава 12. РИСК
— Благодарю тебя, досточтимая матушка! Твой совет, бесспорно, имеет смысл. — Вздохнув, он принял кубок вина, предложенного Накойей. — Мне следовало бы предвидеть такую возможность. Твоя правота очевидна. Вернусь завтра, и Мара убедится, каким деликатным я могу быть. Она увидит во мне человека утонченного и благородного, который не нуждается в оружии и латах для доказательства своей мужественности. Благодарю тебя.
Накойя похлопала Барули по рукаву, но при этом нахмурилась, изображая глубокую озабоченность.
— И, по-моему, хорошо бы нанять музыкантов. Моя госпожа высоко ценит людей, которые проявляют интерес к изящным искусствам.
Барули кивнул и передал слуге пустой бокал.
— Безмерно признателен тебе, уважаемая матушка. Теперь ты поймешь, почему я не задерживаюсь. Если мне необходимо обзавестись новыми одеждами, то не позже чем через час я должен отправиться в Сулан-Ку.
— Ты — достойный искатель руки властительницы и заслуживаешь ее внимания.
Хлопнув в ладоши, Накойя приказала слугам вызвать паланкин Барули и его почетный эскорт. Последовала комическая сценка: Барули пытался выстроить воинов эскорта по росту, полагая, что в результате вид у них будет более бравый и привлекательный. Когда он наконец отбыл, Накойя почувствовала, что впервые в жизни ей изменяет привычка владеть собой. Перегнувшись пополам, она пересекла залу и подошла к двери, ведущей в личные покои Мары. И тут она неудержимо расхохоталась. Изо всех сил пытаясь унять смех, она прижимала ко рту морщинистую руку, но ничего не могла с собой поделать. Да кто же еще, кроме их властительницы, смог бы так ловко воспользоваться тщеславием Барули и на основе этой слабости выстроить целый план? Властителям Джингу из Минванаби и Мекаси из Кеотары придется теперь понять, что дела чести не всегда улаживаются только с помощью оружия!
Все еще посмеиваясь, Накойя вошла в покои Мары, где Джайкен и Аракаси уже совещались с властительницей Акомы. Веселое настроение первой советницы не укрылось от зоркого взгляда госпожи.
— Тебя, кажется, что-то позабавило? — спросила Мара.
Накойя медленно уселась на подушки; ее криво заколотые шпильки еще больше, чем обычно, сползли на одну сторону.
— Если можно одолеть врага без кровопролития и при этом немного повеселиться — что тут плохого?
Мара заметно оживилась:
— Значит, все идет как задумано, мать моего сердца?
Накойя радостно подтвердила:
— Думаю, что смогу занять Барули примерно на неделю и избавлю тебя от необходимости оскорблять властителя Кеотары. Тот замысел, который мы обсуждали, выглядит многообещающе.
Мара кивком выразила ей свое одобрение и возвратилась к прерванной беседе с Джайкеном:
— Так ты сказал, что Хокану из Шиндзаваи добивается разрешения посетить Акому?
Джайкен сверился с пергаментом, который держал в руке. Этот документ был образцом искусства писца, но никоим образом не напоминал разрисованные брачные предложения.
— Властитель Шиндзаваи извещает, что его сын будет проездом в наших местах, так как ему предстоит путешествие из их городского дома в Джамаре в главные поместья на севере. Он просит разрешения, чтобы Хокану задержался в пути и навестил тебя.
Мара вспомнила Хокану, которого впервые увидела на своей свадьбе, — чрезвычайно красивого темноволосого юношу примерно ее возраста. Она и без подсказки Накойи не забыла, что некогда в Акоме подумывали о нем как о возможном консорте, но потом Мара остановила свой выбор на Бантокапи.
Мара спросила Аракаси, каково его мнение: как видно, у главы разведки было что сказать по этому поводу.
— Возможно, интерес Хокану стоило бы поощрить. Шиндзаваи — одна из старейших и наиболее влиятельных семей в Высшем Совете. Его дед был полководцем клана Каназаваи, пока не вышел в отставку; а после него этот пост занимал Камацу. Два полководца подряд из одной семьи — свидетельство выдающейся политической ловкости. И в Игре Совета они никогда не отличались жестокостью; достигли высокого положения, пользуясь знанием и разумом, не проливая крови и не залезая в долги. Кроме того, они — единственная из главных семей, кроме Ксакатекасов, которая не заключала союзов ни с Имперским Стратегом, ни с Минванаби, ни с Анасати. Но они оказались втянуты в какой-то заговор Партии Синего Колеса.
Значит, Аракаси тоже считал, что брачный союз мог бы принести пользу Акоме. Но интерес Мары был чисто политическим:
— И что же это за заговор?
— Не знаю, — ответил Аракаси с досадой. — Мои агенты не занимают таких постов, которые позволили бы им добывать сведения из внутренних кругов Партии Синего Колеса. Но, насколько я могу судить, они собираются предпринять какие-то шаги, чтобы ограничить влияние Имперского Стратега: в совете Синего Колеса сложилось мнение, что в руках Альмеко сосредоточены слишком большие силы. Однако после вторжения Стратега в варварский мир это движение, можно сказать, сошло на нет. Даже Шиндзаваи так или иначе поддерживают Стратега. Старший сын Камацу, Касами, сейчас командует отрядом Каназаваи в Мидкемии. — Мастер тайного знания поморщился, произнося иноземное название. — Ему противостоят армии Крайди в самой западной части той провинции, которую варвары называют Королевством Островов.
Мару всегда поражало, что Аракаси не просто располагал обширными познаниями самого разного свойства, но еще и хранил в памяти мельчайшие подробности, которые человеку непосвященному могли бы показаться незначительными. Он никогда ничего не записывал. Его агентам разрешалось посылать письменные донесения только в тех случаях, когда они были зашифрованы и имели вид обычных деловых документов. А уж точность его интуитивных догадок граничила с чудом.
— Ты думаешь. Синее Колесо сменило своих союзников? — спросила Мара.
— Нет, — уверенно возразил Аракаси. — Мир Мидкемии обладает слишком большими богатствами, чтобы можно было позволить одному человеку пользоваться всеми выгодами, а Камацу — слишком искусный политик. Я ожидаю, что в критический момент Голубое Колесо откажет Военному Альянсу в поддержке, и тогда силам Имперского Стратега придется растянуться вдоль весьма протяженной линии противостояния. Если мои предсказания сбудутся, последствия могут оказаться довольно интересными.
Мара перечитала послание от властителя Шиндзаваи в свете последних новостей и с сожалением решила отклонить его просьбу. Ее планы, связанные с Барули, и расстройство в денежных делах Акомы не позволяли ей встретить Хокану с гостеприимством, которого он заслуживал. Позже, возможно, она отправит ему приглашение, чтобы сгладить разочарование, которое принесет ему ее нынешний отказ.
— Джайкен, прикажи писцам ответить вежливым посланием, уведомляющим младшего сына властителя Шиндзаваи, что в этот раз у нас не будет возможности принять его с тем радушием, какого он достоин. Смерть моего мужа привела к серьезному расстройству в делах управления поместьем, а потому покорно просим понять наше положение. Послание я подпишу собственноручно, ведь Хокану — такой человек, которого мне совсем не хотелось бы оскорбить.
Джайкен сделал пометку на своей табличке. Затем с самым пасмурным видом он заговорил о том, что беспокоило его сильнее всего:
— Надо бы еще как-то уладить дела с игорными долгами твоего супруга, госпожа.
Устав от долгого сидения, Мара встала и подошла к открытому окну в сад. Устремив глаза на нарядный цветник, она спросила:
— Сколько он проиграл?
Джайкен ответил без промедления, как будто эти цифры преследовали его во сне несколько ночей подряд:
— Семь тысяч металлических центориев, двадцать семь димий и шестьдесят пять цинтий… и четыре десятых.
Мара обернулась к нему:
— Мы можем выплатить эту сумму?
— Конечно, но для этого придется отказаться от нескольких выгодных сделок, и доходы у нас резко упадут… до следующего сезона, когда мы сможем продать новый урожай. — Как видно, вся его душа восставала против таких мрачных перспектив, но он угрюмо договорил:
— Возможно, нам понадобятся кредиты.
Но ведь мастера чо-джайны уже приступили к изготовлению нефритовых украшений, пользующихся спросом на рынке, так что Мара залезет в долг на самый короткий срок. Она решительно распорядилась:
— Расплатись со всеми сполна.
Джайкен сделал новую пометку.
— Есть еще одно дело, госпожа. Долг властителя Тускалоры.
— Долг? Какой долг?
Земли Тускалоры граничили с Акомой на юге, и, насколько было известно Маре, в течение нескольких поколений между властителями обоих поместий не было никаких деловых отношений.
Джайкен вздохнул:
— Твой супруг был неудачливым игроком, но в различных видах борьбы мало кто мог с ним сравниться. Бантокапи одолел борца из Тускалоры в четырех поединках, и господин Джиду каждый раз много проигрывал. В первом бою он поставил тридцать центориев и оплатил долг драгоценными камнями. Во второй раз он проиграл пятьсот центориев, и об этом был составлен письменный документ, однако с тех пор он так и не выполнил своего обязательства. В следующих состязаниях ставки были удвоены. Атлет из Тускалоры потерпел поражение еще два раза; тогда в Сулан-Ку целую неделю только об этом и говорили! И теперь властитель Тускалоры должен Акоме две тысячи центориев!
— Две тысячи? Такие деньги могли бы нас избавить от серьезных затруднений!
Джайкен пожал плечами:
— Да, если у него есть средства, чтобы заплатить. Я посылал два вежливых напоминания, но не получил никакого ответа. Возможно, он будет тянуть с уплатой долгов до тех пор, пока не продаст будущий урожай.
— Отправь ему требование, составленное в самых решительных выражениях, с моей личной печатью. — Мара на мгновение задумалась, а потом добавила:
— Тех, кто вообразил, будто с Акомой можно не считаться, потому что там снова правит женщина, ждет сильное разочарование. Дай понять властителю Тускалоры, что я требую ответа немедленно.
Джайкен кивнул. Мара отпустила его и, оставшись одна, попыталась разобраться, почему ее так задело сообщение о долге Тускалоры. Ее сосед с юга не был ни союзником, ни врагом. Однако он владел армией, достаточно большой, чтобы угрожать безопасности Акомы, если долг окажется предметом спора между домами. Но если она не добьется уплаты денег, причитающихся ей по праву, то по всем рынкам Империи поползут сплетни о слабости Акомы.
Мара вздохнула. Властитель Тускалоры отличался вспыльчивым, воинственным характером. Выходил из себя, когда кто-нибудь брал над ним верх; ведь поэтому Бантокапи и ввел его в столь значительные долги. Однако хотелось надеяться, что на этот раз Джиду из Тускалоры все-таки проявит себя как достаточно благоразумный сосед.
***
Мара читала пергамент, и горло ей сжимали ярость и — что греха таить — страх. Аракаси, Кейок, Папевайо и Накойя — все молча ожидали, когда она закончит чтение ответного письма от властителя Тускалоры. Она долго сидела молча, постукивая пальцами по свитку пергамента, и наконец сказала:— Мы этого так не оставим. Кейок, как поступил бы мой отец, получив подобное послание?
Военачальник не замедлил с ответом:
— Приказал бы вооружать людей. — Он внимательно поглядел на дочь Седзу и добавил:
— Мы можем выступить по первому твоему слову, госпожа.
Мара вздохнула: не имело смысла скрывать отчаяние от четырех своих самых доверенных советников.
— Я не могу отнестись к этому оскорбительному отказу как к объявлению войны, Кейок. Если мы сейчас втянемся в междоусобицу с Тускалорой — это закончится уничтожением Акомы.
Кейок спокойно взглянул на нее:
— Мы можем принять его вызов.
Мара твердо выдержала взгляд военачальника:
— Но какой ценой? Военная мощь властителя Джиду не настолько ничтожна, чтобы мы могли войти в Тускалору и не понести при этом серьезных потерь. — Она покачала головой. — Не окажемся ли мы в том же бедственном положении, в каком остались после гибели отца и Дано? На этот раз наши враги не станут медлить и нанесут удар как можно раньше. — У нее даже голос охрип от волнения. — Все, что я сумела построить, все, что я вынесла… все это окажется напрасным.
Рубанув рукой воздух, словно желая подчеркнуть значение собственных слов, Накойя сказала:
— Тогда не предпринимай ничего, госпожа. Не настолько велика сумма, чтобы рисковать жизнью — твоей и Айяки. Разделаешься с этим ничтожеством, когда соберешь побольше сил.
Мара призадумалась.
— Нет, я должна что-то сделать. Стерпеть столь наглый отказ, присланный в ответ на наши законные требования, — это все равно что оповестить каждый дом в Империи о нашей слабости и неспособности ответить на оскорбление! Тут задета наша честь. Это нельзя оставлять безнаказанным.
Она с отвращением отбросила пергамент на боковой столик и обратилась к военачальнику:
— Кейок, пусть весь гарнизон готовится к выступлению с первыми лучами солнца. Я хочу, чтобы люди были размещены как можно ближе к границе с Тускалорой, но так, чтобы не насторожить часовых.
Кейок склонил голову:
— Местность там чрезвычайно неблагоприятна для быстрого броска. Если здесь возникнет опасность, нам понадобится двадцать минут, чтобы добраться до господского дома., Мара мрачно рассматривала цветы за окном.
— Займет ли нападение пять минут или пять часов… какая разница? К тому времени, когда вы вернетесь, я буду уже мертва. Нет! Мы должны создать себе преимущество не только силой оружия.
Обсуждение тактики продолжалось не один час и затянулось до глубокой ночи. Слуги подали ужин, но никто почти не притронулся к еде. Даже аппетит Аракаси, похоже, изменил ему на этот раз. И в конце разговора, когда Кейок и Папевайо исчерпали все свои познания в военном искусстве, Мара предложила другой план, тоже сопряженный с опасностью, но суливший надежду.
Накойя замолчала и побледнела. Папевайо сидел, поглаживая подбородок большим пальцем, а Кейок выглядел откровенно угрюмым. Но только Аракаси по-настоящему понимал, какая тяжесть лежала на душе у Мары, когда, отпуская советников, она промолвила:
— Завтра я отправлюсь в путь, чтобы встретиться с властителем Джиду. И если боги не благоволят к Акоме, то причиной нашей гибели станет не интрига Анасати, не предательство Минванаби, а просто стремление бесчестного человека уклониться от уплаты долга.
Глава 12. РИСК
Мара нахмурилась. Постаравшись скрыть беспокойство за кружевным веером, она приказала остановиться. Папевайо передал ее команду второму офицеру и полусотне солдат, составлявших ее охрану; носильщики опустили паланкин на землю.
Мара раздвинула занавески, чтобы получше разглядеть хозяина, не спешившего с изъявлениями гостеприимства. Джиду из Тускалоры оказался толстяком с лунообразным лицом, свисающими подбородками и длинными, как у женщины, ресницами. Его пухлые запястья были унизаны многочисленными нефритовыми браслетами, а обтягивающая выпирающий живот одежда расшита перламутровыми пластинками. При малейшем движении он издавал звон, подобно бродячему лудильщику; в довершение ко всему аромат духов окружал его плотным, почти осязаемым облаком.
От Джайкена Маре было известно, что единственным источником доходов Джиду служили кустарники чокала. Из редкой разновидности бобов чока изготавливались особые сласти, дорогие, но охотно раскупавшиеся на всех рынках Империи. По странному капризу природы оказалось, что земли Тускалоры как нельзя лучше подходят для выращивания именно этого вида кустарника. Если бы Джиду хватало мозгов для рачительного ведения хозяйства, он непременно стал бы богачом. Но, не желая осложнять себе жизнь повседневными заботами, он оставался всего лишь властителем среднего достатка.
Нерадивое управление имением, однако, вовсе не означало, что властитель Тускалоры был человеком бездеятельным. Неуживчивый нрав Джиду не раз становился причиной кровавых столкновений с соседями на южных границах Тускалоры. От споров с Акомой его удерживало лишь ее могущество, столь внушительное до гибели Седзу. Мара ехала к Джиду, готовая ко всевозможный неприятностям, но у нее все же сохранялась надежда, что удастся уладить дело миром. А сейчас, пока она обменивалась приветствиями с властителем Джиду, весь ее гарнизон, за исключением охранников, стоявших, вдоль границ Акомы, уже продвигался к назначенному месту неподалеку от Тускалоры. Если дело дойдет до битвы, Тасидо и Люджан одновременно атакуют владения Джиду, а Кейок с резервом будет готов к защите господского дома.
Конечно, судьба могла оказаться и не на ее стороне. Но даже и в таком случае, если воинам Мары удастся вовремя отступить, чтобы избежать слишком больших потерь, у Акомы хватит сил, чтобы защищать Айяки, пока на помощь не подоспеет из Анасати его дед. И тогда все, что было Маре дорого, окажется в руках богов… или Текумы из Анасати, потому что ее самой уже не будет в живых.
О неожиданном визите гостьи властителя Джиду предупредил скороход, которого прислал дозорный с границы, и теперь хозяин Тускалоры поклонился молодой вдове, не выходя из тенистого укрытия на крыльце. То, что почетный эскорт Мары явился перед ним в полном боевом облачении, ничуть не озаботило Джиду, и, беспечно опершись о дверной косяк, он проговорил:
— Госпожа Мара, твой приезд — неожиданная радость для меня. Чему я обязан такой честью?
Притворно-любезная улыбка мгновенно исчезла с лица Джиду, как только Мара велела своим охранникам оставаться наготове. Стало ясно, что госпожа отнюдь не собирается в обратный путь, хотя властитель Тускалоры недвусмысленно дал понять, что ей здесь не приходится рассчитывать на теплый прием: он даже не пригласил гостью в дом, чтобы она могла хотя бы слег-ка подкрепиться с дороги. Мару кинуло в холод от его оценивающих взглядов, но она заставила себя приступить к делу.
— Господин Джиду, у меня есть твоя расписка с обещанием уплатить моему покойному супругу две тысячи центориев. В последние недели мойхадонра неоднократно и, к сожалению, безуспешно связывался с твоим управляющим, чтобы уладить это дело. Тебе было отправлено еще одно напоминание, которое я подписала собственноручно; ты же взял на себя смелость ответить мне оскорблением, и вот я здесь, чтобы лично обсудить это дело.
— Не уверен, что точно понял значение твоих слов, — ответил властитель Тускалоры, демонстративно отшвырнув в сторону огрызок плода. Резким поворотом головы он приказал слуге поспешить в дом. Тут же из боковой двери вылетел скороход и помчался по направлению к строениям, в которых, несомненно, размещались солдаты.
— Сейчас поймешь точно, — отозвалась Мара со всей решительностью, на которую была способна. — Когда ты ответил, что не считаешь себя обязанным отвечать на мое послание и «будешь чрезвычайно признателен», если я прекращу «докучать тебе» своими нелепостями, тем самым, господин Джиду, ты оскорбил мою честь! — Пытаясь поставить на место распоясавшегося грубияна, она и представить себе не могла, до чего в эту минуту напоминала своего покойного отца. — Как ты посмел обращаться ко мне в таком тоне, словно имеешь дело с базарной торговкой! Я — властительница Акомы и требую должного уважения!
Властитель резко оттолкнулся от дверного косяка; его наигранная томность исчезла бесследно. Он сменил тон и, будто успокаивая капризного ребенка, произнес:
— Госпожа Мара, когда люди раз за разом бьются об заклад на состязаниях, погашение долгов обычно происходит не столь просто, как тебе могло показаться. Твой покойный муж это понимал.
Мара с треском сложила веер, уверенная, что Джиду пытается обмануть ее и потому тянет время. Как только гарнизон Тускалоры получит приказ атаковать, фальшивой снисходительности хозяина придет конец. Она подавила нахлынувшую с новой силой обиду и ответила с гордостью, достойной ее предков:
— После смерти мужа Акомой правлю я, и могу тебя заверить: если бы подобное неучтивое предложение «не докучать» получил от тебя господин Бантокапи, его меч не долго оставался бы в ножнах. И не рассчитывай, что я не сумею постоять за себя, если ты немедленно не извинишься и не оплатишь свой долг.
Властитель Джиду спокойно оглаживал свою пухлую талию, как человек, только что отвалившийся от праздничного стола. Он пристально наблюдал за гостьей, и его самоуверенность предупредила Мару о грядущей опасности намного раньше, чем послышался звон лат и оружия: отряд солдат Тускалоры быстрым шагом приближался к дому. Папевайо, стоя рядом с госпожой, резко напрягся. Оба они увидели перед собой отнюдь не расхлябанных домашних охранников: отряд состоял из прекрасно вымуштрованных воинов, закаленных в пограничных стычках. Они выстроились шеренгами по обе стороны от входа в дом: такая позиция обеспечивала им серьезное преимущество. Если завяжется бой, лучникам Акомы придется стрелять, целясь вверх, да еще и против слепящего солнца.
Приосанившись, насколько позволяло ему грузное тело, властитель Джиду произнес, видимо, заранее подготовленную тираду:
— А если я, в свою очередь, сочту твои требования оскорбительными, госпожа Мара? Что тогда? Ты пристаешь ко мне с этим долгом так назойливо, как будто заранее уверена, что я не собираюсь отдавать долги. Уже одним этим подозрением ты задеваешь честь Тускалоры.
Для солдат, стоявших у дверей, слова властителя прозвучали как боевой сигнал, и они мгновенно схватились за рукояти мечей, продемонстрировав безупречную выучку. По сигналу Папевайо гвардейцы Мары тесно сомкнулись вокруг паланкина, выставив щиты с наклоном наружу. Она чувствовала, как напряжены сейчас ее воины, ожидающие нападения, и у нее засосало под ложечкой от подступающего страха. Ощущал ли ее отец нечто подобное, когда бросился в атаку на варварское войско, заранее зная, что обречен? Стараясь сохранять хотя бы видимость спокойствия, Мара сквозь просвет между щитами охранников встретилась глазами с властителем Тускалоры и невозмутимо произнесла:
— Значит, мы оба согласны в одном: между нами возникли недоразумения, которые необходимо уладить.
Капли пота выступили на верхней губе Джиду, но глаза не выражали страха. Он щелкнул пальцами, и его солдаты, стоявшие в строю, незамедлительно приняли Боевую стойку. Папевайо едва слышно приказал своим людям держаться насмерть, и в то же время резко провел пяткой по гравию дороги. Мара услышала слабый шорох позади носилок: притаившийся там лучник, невидимый с крыльца господского дома, не пропустил сигнала Папевайо и натянул лук, стараясь производить как можно меньше шума. Страх, словно кинжал, пронзил ее сердце. Папевайо готовился к сражению, а на поле боя природное чутье никогда его не обманывало.
И все же ответ властителя Джиду чуть не вывел Мару из себя:
— Для человека, который забрался в самое сердце Тускалоры, ты разговариваешь, пожалуй, слишком смело!
Выйдя из паланкина на яркий солнечный свет, она выпрямилась и горделиво вскинула голову:
— Если честь Акомы не будет удовлетворена, ответ придется дать кровью.
Оба правителя смерили друг друга взглядами, а затем властитель Джиду постарался наметанным глазом оценить силы противника. В охране Мары насчитывалось около полусотни гвардейцев; у него же под рукой было по крайней мере в три раза больше. Кроме того, Джиду рассчитывал, что к этому моменту уже приведены в полную боевую готовность его резервные части. Они ждали только приказа от сотников, чтобы броситься к границам поместья, где, по донесениям разведчиков, были замечены солдаты в зеленых доспехах Акомы. Властитель Тускалоры столь свирепо нахмурил брови, что вся его челядь мгновенно исчезла в доме.
— Тогда прольется кровь Акомы, госпожа!
Взмахнув рукой, он подал сигнал к атаке. Мечи со скрежетом вырвались из ножен; лучники Тускалоры осыпали отряд Акомы градом стрел, как только передние шеренги их воинов ринулись вперед. Мара слышала хриплые боевые выкрики, издаваемые ее собственными охранниками. Вдруг Папевайо оттолкнул ее вниз и в сторону — туда, где стрелы сыпались не так плотно, — но уберечь госпожу не успел. Что-то сильно ударило ее в плечо. Она не смогла удержаться на ногах и рухнула прямо на подушки паланкина. Из плеча торчала стрела Тускалоры с бледно-голубым оперением. Все поплыло у Мары перед глазами, но она не позволила себе закричать.
Ей казалось, что небо кружится над головой; она услышала звон сомкнувшихся щитов своих защитников за мгновение до того, как были нанесены первые удары.
С лязгом сталкивались мечи, звенели щиты. Гравий разлетался из-под ног воинов. Превозмогая дурноту, Мара пыталась сосредоточиться на мысли: почему до сих пор не выпустил стрелу тот единственный лучник, от которого так многое зависело?
— Вайо, сигнал… — стиснув зубы, с трудом выговорила она.
Ответа не последовало. Сощурившись, Мара пыталась найти взглядом Вайо, что удалось не сразу: солнце слепило глаза, а в круговерти взлетающих мечей вообще было трудно разглядеть хоть что-нибудь. Наконец она заметила плюмаж офицерского шлема, но Папевайо не мог добраться до нее: со всех сторон на него наседали враги. Вот он прикончил одного из нападавших мощным ударом в шею, но двое других перескочили через умирающего товарища, чтобы расправиться с Вайо. Очевидно, Джиду приказал уничтожить единственного офицера Акомы, надеясь, что его гибель повергнет охранников Мары в смятение.
Мара раздвинула занавески, чтобы получше разглядеть хозяина, не спешившего с изъявлениями гостеприимства. Джиду из Тускалоры оказался толстяком с лунообразным лицом, свисающими подбородками и длинными, как у женщины, ресницами. Его пухлые запястья были унизаны многочисленными нефритовыми браслетами, а обтягивающая выпирающий живот одежда расшита перламутровыми пластинками. При малейшем движении он издавал звон, подобно бродячему лудильщику; в довершение ко всему аромат духов окружал его плотным, почти осязаемым облаком.
От Джайкена Маре было известно, что единственным источником доходов Джиду служили кустарники чокала. Из редкой разновидности бобов чока изготавливались особые сласти, дорогие, но охотно раскупавшиеся на всех рынках Империи. По странному капризу природы оказалось, что земли Тускалоры как нельзя лучше подходят для выращивания именно этого вида кустарника. Если бы Джиду хватало мозгов для рачительного ведения хозяйства, он непременно стал бы богачом. Но, не желая осложнять себе жизнь повседневными заботами, он оставался всего лишь властителем среднего достатка.
Нерадивое управление имением, однако, вовсе не означало, что властитель Тускалоры был человеком бездеятельным. Неуживчивый нрав Джиду не раз становился причиной кровавых столкновений с соседями на южных границах Тускалоры. От споров с Акомой его удерживало лишь ее могущество, столь внушительное до гибели Седзу. Мара ехала к Джиду, готовая ко всевозможный неприятностям, но у нее все же сохранялась надежда, что удастся уладить дело миром. А сейчас, пока она обменивалась приветствиями с властителем Джиду, весь ее гарнизон, за исключением охранников, стоявших, вдоль границ Акомы, уже продвигался к назначенному месту неподалеку от Тускалоры. Если дело дойдет до битвы, Тасидо и Люджан одновременно атакуют владения Джиду, а Кейок с резервом будет готов к защите господского дома.
Конечно, судьба могла оказаться и не на ее стороне. Но даже и в таком случае, если воинам Мары удастся вовремя отступить, чтобы избежать слишком больших потерь, у Акомы хватит сил, чтобы защищать Айяки, пока на помощь не подоспеет из Анасати его дед. И тогда все, что было Маре дорого, окажется в руках богов… или Текумы из Анасати, потому что ее самой уже не будет в живых.
О неожиданном визите гостьи властителя Джиду предупредил скороход, которого прислал дозорный с границы, и теперь хозяин Тускалоры поклонился молодой вдове, не выходя из тенистого укрытия на крыльце. То, что почетный эскорт Мары явился перед ним в полном боевом облачении, ничуть не озаботило Джиду, и, беспечно опершись о дверной косяк, он проговорил:
— Госпожа Мара, твой приезд — неожиданная радость для меня. Чему я обязан такой честью?
Притворно-любезная улыбка мгновенно исчезла с лица Джиду, как только Мара велела своим охранникам оставаться наготове. Стало ясно, что госпожа отнюдь не собирается в обратный путь, хотя властитель Тускалоры недвусмысленно дал понять, что ей здесь не приходится рассчитывать на теплый прием: он даже не пригласил гостью в дом, чтобы она могла хотя бы слег-ка подкрепиться с дороги. Мару кинуло в холод от его оценивающих взглядов, но она заставила себя приступить к делу.
— Господин Джиду, у меня есть твоя расписка с обещанием уплатить моему покойному супругу две тысячи центориев. В последние недели мойхадонра неоднократно и, к сожалению, безуспешно связывался с твоим управляющим, чтобы уладить это дело. Тебе было отправлено еще одно напоминание, которое я подписала собственноручно; ты же взял на себя смелость ответить мне оскорблением, и вот я здесь, чтобы лично обсудить это дело.
— Не уверен, что точно понял значение твоих слов, — ответил властитель Тускалоры, демонстративно отшвырнув в сторону огрызок плода. Резким поворотом головы он приказал слуге поспешить в дом. Тут же из боковой двери вылетел скороход и помчался по направлению к строениям, в которых, несомненно, размещались солдаты.
— Сейчас поймешь точно, — отозвалась Мара со всей решительностью, на которую была способна. — Когда ты ответил, что не считаешь себя обязанным отвечать на мое послание и «будешь чрезвычайно признателен», если я прекращу «докучать тебе» своими нелепостями, тем самым, господин Джиду, ты оскорбил мою честь! — Пытаясь поставить на место распоясавшегося грубияна, она и представить себе не могла, до чего в эту минуту напоминала своего покойного отца. — Как ты посмел обращаться ко мне в таком тоне, словно имеешь дело с базарной торговкой! Я — властительница Акомы и требую должного уважения!
Властитель резко оттолкнулся от дверного косяка; его наигранная томность исчезла бесследно. Он сменил тон и, будто успокаивая капризного ребенка, произнес:
— Госпожа Мара, когда люди раз за разом бьются об заклад на состязаниях, погашение долгов обычно происходит не столь просто, как тебе могло показаться. Твой покойный муж это понимал.
Мара с треском сложила веер, уверенная, что Джиду пытается обмануть ее и потому тянет время. Как только гарнизон Тускалоры получит приказ атаковать, фальшивой снисходительности хозяина придет конец. Она подавила нахлынувшую с новой силой обиду и ответила с гордостью, достойной ее предков:
— После смерти мужа Акомой правлю я, и могу тебя заверить: если бы подобное неучтивое предложение «не докучать» получил от тебя господин Бантокапи, его меч не долго оставался бы в ножнах. И не рассчитывай, что я не сумею постоять за себя, если ты немедленно не извинишься и не оплатишь свой долг.
Властитель Джиду спокойно оглаживал свою пухлую талию, как человек, только что отвалившийся от праздничного стола. Он пристально наблюдал за гостьей, и его самоуверенность предупредила Мару о грядущей опасности намного раньше, чем послышался звон лат и оружия: отряд солдат Тускалоры быстрым шагом приближался к дому. Папевайо, стоя рядом с госпожой, резко напрягся. Оба они увидели перед собой отнюдь не расхлябанных домашних охранников: отряд состоял из прекрасно вымуштрованных воинов, закаленных в пограничных стычках. Они выстроились шеренгами по обе стороны от входа в дом: такая позиция обеспечивала им серьезное преимущество. Если завяжется бой, лучникам Акомы придется стрелять, целясь вверх, да еще и против слепящего солнца.
Приосанившись, насколько позволяло ему грузное тело, властитель Джиду произнес, видимо, заранее подготовленную тираду:
— А если я, в свою очередь, сочту твои требования оскорбительными, госпожа Мара? Что тогда? Ты пристаешь ко мне с этим долгом так назойливо, как будто заранее уверена, что я не собираюсь отдавать долги. Уже одним этим подозрением ты задеваешь честь Тускалоры.
Для солдат, стоявших у дверей, слова властителя прозвучали как боевой сигнал, и они мгновенно схватились за рукояти мечей, продемонстрировав безупречную выучку. По сигналу Папевайо гвардейцы Мары тесно сомкнулись вокруг паланкина, выставив щиты с наклоном наружу. Она чувствовала, как напряжены сейчас ее воины, ожидающие нападения, и у нее засосало под ложечкой от подступающего страха. Ощущал ли ее отец нечто подобное, когда бросился в атаку на варварское войско, заранее зная, что обречен? Стараясь сохранять хотя бы видимость спокойствия, Мара сквозь просвет между щитами охранников встретилась глазами с властителем Тускалоры и невозмутимо произнесла:
— Значит, мы оба согласны в одном: между нами возникли недоразумения, которые необходимо уладить.
Капли пота выступили на верхней губе Джиду, но глаза не выражали страха. Он щелкнул пальцами, и его солдаты, стоявшие в строю, незамедлительно приняли Боевую стойку. Папевайо едва слышно приказал своим людям держаться насмерть, и в то же время резко провел пяткой по гравию дороги. Мара услышала слабый шорох позади носилок: притаившийся там лучник, невидимый с крыльца господского дома, не пропустил сигнала Папевайо и натянул лук, стараясь производить как можно меньше шума. Страх, словно кинжал, пронзил ее сердце. Папевайо готовился к сражению, а на поле боя природное чутье никогда его не обманывало.
И все же ответ властителя Джиду чуть не вывел Мару из себя:
— Для человека, который забрался в самое сердце Тускалоры, ты разговариваешь, пожалуй, слишком смело!
Выйдя из паланкина на яркий солнечный свет, она выпрямилась и горделиво вскинула голову:
— Если честь Акомы не будет удовлетворена, ответ придется дать кровью.
Оба правителя смерили друг друга взглядами, а затем властитель Джиду постарался наметанным глазом оценить силы противника. В охране Мары насчитывалось около полусотни гвардейцев; у него же под рукой было по крайней мере в три раза больше. Кроме того, Джиду рассчитывал, что к этому моменту уже приведены в полную боевую готовность его резервные части. Они ждали только приказа от сотников, чтобы броситься к границам поместья, где, по донесениям разведчиков, были замечены солдаты в зеленых доспехах Акомы. Властитель Тускалоры столь свирепо нахмурил брови, что вся его челядь мгновенно исчезла в доме.
— Тогда прольется кровь Акомы, госпожа!
Взмахнув рукой, он подал сигнал к атаке. Мечи со скрежетом вырвались из ножен; лучники Тускалоры осыпали отряд Акомы градом стрел, как только передние шеренги их воинов ринулись вперед. Мара слышала хриплые боевые выкрики, издаваемые ее собственными охранниками. Вдруг Папевайо оттолкнул ее вниз и в сторону — туда, где стрелы сыпались не так плотно, — но уберечь госпожу не успел. Что-то сильно ударило ее в плечо. Она не смогла удержаться на ногах и рухнула прямо на подушки паланкина. Из плеча торчала стрела Тускалоры с бледно-голубым оперением. Все поплыло у Мары перед глазами, но она не позволила себе закричать.
Ей казалось, что небо кружится над головой; она услышала звон сомкнувшихся щитов своих защитников за мгновение до того, как были нанесены первые удары.
С лязгом сталкивались мечи, звенели щиты. Гравий разлетался из-под ног воинов. Превозмогая дурноту, Мара пыталась сосредоточиться на мысли: почему до сих пор не выпустил стрелу тот единственный лучник, от которого так многое зависело?
— Вайо, сигнал… — стиснув зубы, с трудом выговорила она.
Ответа не последовало. Сощурившись, Мара пыталась найти взглядом Вайо, что удалось не сразу: солнце слепило глаза, а в круговерти взлетающих мечей вообще было трудно разглядеть хоть что-нибудь. Наконец она заметила плюмаж офицерского шлема, но Папевайо не мог добраться до нее: со всех сторон на него наседали враги. Вот он прикончил одного из нападавших мощным ударом в шею, но двое других перескочили через умирающего товарища, чтобы расправиться с Вайо. Очевидно, Джиду приказал уничтожить единственного офицера Акомы, надеясь, что его гибель повергнет охранников Мары в смятение.