Страница:
Теани взглянула в сторону источника, где сидели сплетничавшие носильщики, и кивком головы указала на них «торговцу»:
— Думаю, будет лучше всего, если ты прикажешь, чтобы всех их прикончили. Кто-нибудь может проболтаться о нашей встрече.
Торговец внимательно оглядел восьмерых мужчин у источника.
— Это будет кровавая бойня, но рисковать не стоит. И кроме того, если на носилки нападут грабители с большой дороги, в чем сможет тебя обвинить гильдия носильщиков? Я все подстрою так, что нападение на вас состоится перед самым твоим прибытием в усадьбу Минванаби, а уж там ты кинешься в объятия Джингу, чтобы спастись от разбойников. Ну, а теперь слушай, что велел хозяин: что бы ни случилось, госпожа Мара должна остаться живой и невредимой.
Теани замерла от удивления:
— После убийства Бантокапи?
— Таков приказ нашего господина. А теперь пора кончать разговор.
С гримасой непритворного отвращения торговец перенес свой бренчащий товар на другое плечо.
Пока он удалялся, Теани сидела молча, разом утратив свое непробиваемое хладнокровие. Мара — властительница Акомы — возбудила в ней такую лютую ненависть, какой она никогда не испытывала прежде. Куртизанка не стала утруждать себя размышлениями о причинах этой ненависти. Рожденная женщиной из Круга Зыбкой Жизни, выброшенная на улицу в шестилетнем возрасте, она выжила только благодаря природному цепкому уму. Ее необычная красота быстро привлекла к ней мужское внимание, и несколько раз она едва не угодила в лапы работорговцев, хотя и не совершала преступлений, за которые людей обращают в рабов. В самых грязных уголках Империи такими тонкостями, как законность и справедливость, частенько пренебрегали… за хорошую плату. Теани рано поняла, что для некоторых мужчин честь была всего лишь предметом торговли. Она столкнулась с насилием раньше, чем познала любовь, а в двенадцать лет впервые продалась за деньги мужчине, который держал ее в своем доме в течение двух лет. Это был человек с вывихнутой душой, которому доставляло удовольствие причинять боль красивой девочке. Теани пыталась бороться с ним, пока страдания не научили ее отрешаться от ощущения телесной муки. Прошло еще какое-то время, и она убила своего мучителя, но память о перенесенных унижениях и боли навсегда осталась в ее душе — то были знакомые ощущения, которые она хорошо понимала. После того Теани пустила в ход свою красоту и ум, чтобы подняться по общественной лестнице, выбирая одного благодетеля за другим, причем каждый следующий был богаче и могущественнее предыдущего. В течение семи последних лет она служила своему теперешнему нанимателю, с которым — в отличие от всех других — никогда не делила ложе. Под маской нежной прелести, под завесой жестоких страстей он сумел разгадать неизбывную ненависть, которая руководила ее поступками. Он сумел поставить эту особенность Теани на службу своим интересам — против властителя Минванаби, в котором видел врага; и за все время ни разу не поддался соблазну установить с ней какие-то другие отношения, помимо чисто деловых. По этой причине она преданно служила ему: ведь он был единственным в своем роде среди тех, с кем сталкивала ее судьба на бурной дороге жизни.
Но привязалась она только к Бантокапи. До встречи с ним она не испытывала ни малейшего интереса ни к одному из мужчин, которых ей требовалось ублажить или погубить. Несмотря на то что властитель Акомы не только видом, но и зловонием напоминал распаленного борова в свинарнике, когда в порыве страсти набрасывался на нее, еще не остыв от своих борцовских забав, он обладал редкостным свойством — то был единственный человек, понимавший Теани. Бантокапи причинял ей боль, к чему и она стремилась, и притом одарял столь пылкой любовью, о которой она не имела представления за все двадцать восемь лет своей бурной жизни. Теани слегка содрогнулась, вспомнив о его сильных руках, терзающих ее мягкую плоть в порыве сильнейшей страсти. Она вонзала ногти ему в спину и даже научила его испытывать радость от причиняемой ею боли. Но Мара — властительница Акомы — всему этому положила конец.
Пальцы Теани, сжимающие нарядный кувшин, напряглись; в душе нарастала ярость. Бантокапи заманили в ловушку! Его погубили, умело используя усвоенное им с детства убеждение, что честь дороже жизни. Теани не имела ни малейшего представления о чести… но вот соперничество — это чувство было весьма ей знакомо. Эта сука, его жена, невинна, как младенец, с отвращением подумала Теани. Чтобы этот холодный фасад неприступной властительницы дал трещину, хватило бы хорошей трепки — только и всего! Какое удовольствие испытала бы куртизанка, подвергая Мару всевозможным унижениям час за часом, а то и целыми днями, прежде чем предать ее в руки бога Туракаму! Теани облизнула губы, слегка вспотев от немыслимой жары. Попадись ей в руки эта гордячка Мара, уж она бы покуражилась вдоволь! И ощущение полной своей власти над беззащитной соперницей было бы слаще, чем любые мужские ласки! Но Мара выгнала ее из своего городского дома столь подлым способом, что не оставила ни единой лазейки для немедленного отмщения. Теперь ей просто некуда было податься, и оставался только один выход: снова поселиться в доме Джингу и стать его забавой. Тучный властитель Минванаби внушал ей отвращение, и выносить его заигрывания будет нелегко, но между ним и Акомой шла война не на жизнь, а на смерть. Именно их кровная вражда открывала для Теани надежду на возмездие. Мара умрет, и ее смерть будет медленной и мучительной — или просто позорной, если не представится иной возможности. То, что у настоящего нанимателя Теани совсем другое на уме, не имело никакого значения. В прошлом Теани сменила немало хозяев.
С этой мыслью она раздраженно швырнула кувшин на груду подушек и знаком велела носильщикам возвращаться к паланкину. Пока они пересекали дорогу, внимание путешественницы привлекло мощное, грубое тело одного из них, шедшего впереди. Его отличала прекрасно развитая мускулатура и походка лихого задиры, всегда готового к драке. Возбужденная мыслями о предстоящих убийствах и возмездии, Теани решила в следующий раз остановиться для отдыха на лесной поляне неподалеку от тракта. С дороги поляна не видна, и там можно будет немного поразвлечься; этот мужлан и его товарищи все равно затем будут убиты. Не воспользоваться ими для удовольствия — просто глупо. Кроме того, несколько свежих царапин и синяков на ее теле и лице помогут убедить Джингу в том, что она и в самом деле вырвалась из рук бандитов, и устранят любые сомнения по этому поводу. Легкая дрожь предвкушения пробежала по ее телу, когда носильщики подняли паланкин и зашагали в направлении Священного Города.
Недовольно буркнув что-то себе под нос, он перенес шест с товаром на другое плечо. Некогда именно он убедил их общего хозяина в том, что способности этой женщины отнюдь не ограничиваются пределами опочивальни, и в прошлом не менее десяти раз ее работа подтверждала справедливость такого суждения. Но в последнее время она начала проявлять признаки независимости характера, желание по-своему истолковывать данные ей приказы. Стоя в одиночестве на пыльной дороге, в шуме проходящего мимо народа, мнимый горшечник ломал себе голову: не свидетельствует ли эта заминка о том, что Теани чем дальше, тем больше отбивается от рук? Впрочем, долго размышлять об этом он не стал. Как всегда рассудительный, он напомнил себе, что, так или иначе, Теани могла доставить неприятности только господину Минванаби. Если она тайно поменяет хозяина, в лучшем случае Джингу получит не слишком надежную служанку. Кроме того, если из-за Теани возникнут какие-нибудь сложности, ее можно будет и убрать.
Шест с горшками и кувшинами все больше давил на плечо. Едва сдерживая раздражение, Чимака — первый советник властителя Анасати — повернул в направлении Сулан-Ку. То, что Теани снова окажется среди домочадцев Минванаби, весьма удачно. Хотя она и удивила всех, поселившись в городском доме Бантокапи, Чимака считал, что все обернулось наилучшим образом. Его господин, вероятно, будет иного мнения, но ведь он только что потерял сына. Сам Чимака не придавал этому событию большого значения. Бантокапи никогда его по-настоящему не интересовал. И хотя девчонка из Акомы оказалась куда более одаренной, чем ожидалось, серьезная угроза исходила только от Минванаби. В Высшем Совете постоянно происходила борьба каких-то тайных сил, и Игра набирала мощь, пока продолжалась кампания Имперского Стратега в Мидкемии. Любые ходы запутанной интриги всегда горячили кровь Чимаки. «Боги, до чего же я люблю политику», — подумал он, вышагивая по дороге. Понемногу вдохновляясь, «торговец» начал даже насвистывать под перестук своей посуды.
Вскоре после возвращения из Сулан-Ку Мара созвала своих приближенных. Ее доверенные советники собрались у нее в кабинете, когда прохладные сумерки опустились на тайзовые поля. Накойя уселась по правую руку от хозяйки; ее волосы были повязаны красным шарфом в угоду Туракаму, ибо во владениях этого бога пребывал теперь умерший хозяин. Корзины со стеблями красного тростника стояли у каждой двери в доме в знак траура, чтобы Красный Бог отвел глаза от тех, кто скорбел по умершему.
Мара была облачена в ритуальный хитон того же цвета, но в ее облике не чувствовалось печали. Она сидела прямая и гордая, пока Джайкен, Кейок, Папевайо, Люджан и Аракаси отвешивали ей положенные поклоны и рассаживались на подушках, разложенных по кругу на полу.
Когда последний из них занял свое место, властительница Акомы взглянула по очереди каждому из них в глаза и заговорила:
— Все мы знаем, что случилось в нашем доме. Нет нужды снова толковать об этом. Но прежде чем навечно похоронить память о Бантокапи, мне бы хотелось кое-что вам сказать. Все, что здесь произошло, и все, что за этим последует,
— на моей совести. За все отвечаю одна я. Пусть никто из тех, кто служит Акоме, даже и на миг не помыслит, что поступал недостойно. Если другие жители Империи станут шептаться по углам о нашем бесчестье — бремя позора должна нести только я.
Этими словами Мара покончила земные счеты своего погибшего супруга. Никто и никогда не начнет задумываться — не предали ли они своего законного властителя.
И почти сразу же Мара перешла к делам более насущным. Красный цвет траурных одежд был ей весьма к лицу, но об этом она думала меньше всего. Нахмурившись, она обратилась к Кейоку:
— Нужно ускорить набор солдат. Минванаби вынужден временно затаиться, и мы должны разумно использовать весь отпущенный нам срок, чтобы укрепить свои позиции.
Военачальник кивнул:
— Это возможно, если мы призовем каждого юношу из тех, что еще не состоят на службе, и если все они откликнутся на призыв. Властитель Минванаби и его вассал из Кеотары все еще пытаются кем-то заменить те три сотни солдат, которых они послали против нас несколько месяцев назад. Думаю, мы без особых усилий сможем добавить к отряду Акомы две сотни бойцов в течение ближайших двух месяцев… хотя все они окажутся необученными юнцами. А чтобы добрать еще три сотни, которых ты требуешь, госпожа, понадобится никак не меньше года.
Бантокапи оставил несколько крупных долгов, и Джайкен отметил, что для возмещения этих денежных потерь тоже потребуется время. К тому сроку, когда набор будет закончен, нужно накопить достаточно средств, чтобы оплатить обучение новобранцев. А тем временем благодаря союзу — пусть даже вынужденному — с властителем Анасати можно не ожидать набегов на Акому; во всяком случае, напасть в открытую не осмелится никто.
Как всегда, Накойя не упустила случая предостеречь:
— Госпожа, как только Акома соберет союзников и усилит гарнизон, тебе придется особенно опасаться предательских покушений.
Аракаси согласился:
— Госпожа, в тот день, когда истечет срок твоего траура, к тебе непременно явятся брачные посредники-сваты, которые станут хлопотать за различных искателей твоей руки. И когда несколько достойных отпрысков благородных семей явятся к тебе по приглашению, среди них почти наверняка окажутся шпионы Минванаби.
Обдумав сказанное, Мара твердо заявила:
— Значит, мы обязаны постараться, чтобы никакие шпионы не обнаружили здесь ничего такого, о чем стоило бы доносить господам.
Совет продолжался; Мара уверенно вернулась к своей прежней роли властительницы Акомы. Когда спустилась мгла и молчаливые рабы зажгли лампы, уже были приняты некоторые решения и рассмотрены последние новости. За время, прошедшее от заката до полуночи, удалось решить больше дел, чем за весь срок правления Бантокапи в бытность его властителем Акомы. В конце концов Джайкен поднялся с подушек, вздохнув с очевидным удовлетворением. И какие бы чувства — вины или облегчения — ни вызывала у остальных гибель Бантокапи, они никак не выразили этих чувств, когда встали со своих мест. Слишком много дел им предстояло переделать.
Накойя, по-старчески медлительная, начала с очевидным усилием подниматься на ноги, но тут Мара, словно по какому-то наитию, жестом остановила ее. Все прочие, бывшие уже почти у самой двери, почтительно замерли, когда Мара попросила их еще ненадолго задержаться.
С лукавой улыбкой она спросила:
— Если я по всем правилам назначу Накойю своей постоянной первой советницей, как вы к этому Отнесетесь?
Старая няня громко охнула, а лицо Кейока осветила редкая улыбка.
— Место первого советника было свободно со дня смерти Джаджорана, — напомнила Мара. Ее явно забавлял вид Накойи — обычно такой словоохотливой, — которая сейчас только открывала и закрывала рот беззвучно, как рыба.
Первым высказался Аракаси, отвесив старой женщине учтивый поклон:
— Достойная матушка, высокий пост и почет приличествуют твоим годам.
Люджан позволил себе легкомысленное замечание, но Папевайо, знавший Накойю с детства, на всю жизнь сохранил память о ее доброте. Нисколько не заботясь о том, как на это посмотрят другие, он подхватил старушку на руки и закружил вокруг себя.
— Идите и отпразднуйте это событие, — посоветовала Мара, — ибо ни один из слуг Акомы не был достоин этого назначения больше, чем она.
— Мне еще надо сначала как-то пережить такую новость, — возразила Накойя, едва переводя дух.
Папевайо опустил ее на пол так бережно, словно она была сделана из тонкого узорного стекла мастерами чо-джайнами. А когда Кейок, Аракаси, Джайкен и смеющийся Люджан окружили Накойю, чтобы обнять новую первую советницу, Мара подумала, что давно уже не видела в доме такой радости.
С безмолвной мольбой обратилась она к богине: «О Лашима, ниспошли мне мудрость, чтобы я смогла завершить начатое; ведь угроза Минванаби еще существует; лишь ненадежный союз с Анасати удерживает врагов от нападения!»
Дым от этих костров еще стлался в воздухе над полями Акомы, когда в поместье объявились первые сваты, и в течение одного дня на стол в кабинете легли целых три послания, написанные каллиграфическим почерком и скрепленные восковыми печатями. Довольная, что больше не нужно носить траурные одежды, Мара вызвала Накойю и Аракаси и приступила к изучению пергамента, лежавшего поверх других. На ее лице появилось задумчивое выражение.
— Похоже на то, что у любимой комнатной собачки нашего друга Минванаби есть холостой сын. Что нам о нем известно?
Сидевший рядом с ней Аракаси взял из рук хозяйки предложенный документ. Пергамент был надушен, и его запах перебивал аромат цветов акаси за оконными экранами.
— Барули из Кеотары. Его отец, Мекаси, уже дважды пытался женить сынка, но сватовство не имело успеха. Сейчас этот парень числится командиром патруля в отцовском гарнизоне, хотя, видимо, тактик он не блестящий. С тех пор как он стал командиром, его рота несет только караульную службу. — Мастер тайного знания похлопал рукой по пергаменту, и в глазах у него заискрилась улыбка. — Однако дураком я бы его не назвал. Он может оказаться превосходным прикрытием для другого агента Минванаби, состоящего в его свите, а то и для убийцы.
Нахмурившись, Мара забрала пергамент из рук Аракаси. Ее отказ рассмотреть предложение Барули из Кеотары означал бы публичное признание собственной слабости.
— Они намерены опозорить или уничтожить меня, — проговорила Мара, ничем не обнаружив тошнотворного чувства страха, закравшегося в сердце. — Думаю, мы сделаем вид, что схватили наживку, а потом выплюнем ее.
Еще не освоившись со своим новым положением первой советницы, Накойя не решилась высказать какие-либо предложения, но Аракаси отмалчиваться не стал:
— Это опасный путь, госпожа. Мекаси, отец Барули — игрок, и притом не слишком искусный. Он проигрался настолько, что его имение заложено на самых кабальных условиях. Его сын — весьма тщеславный молодчик. Одежда, в которой он щеголяет, любые вещи, которыми он пользуется, — ему подавай все только самое дорогое. И точно так же избалованы обе его старшие сестры и старший брат. Их мотовство — в соединении с долгами отца — почти разорило эту семейку. Минванаби оплатил их счета, но отнюдь не из человеколюбия. Присяга, данная по обычаю Тан-джин-ку, — вот что делает Мекаси из Кеотары особенно опасным.
Рука Мары, державшая пергамент, невольно сжалась. Клятва, принесенная по канонам древнего свода законов Тан-джин-ку (это старинное цуранское название следовало понимать как «на всю жизнь» или «до самой смерти»), означала, что Мекаси связал свою семью с властителями Минванаби вассальной зависимостью в самой жесткой форме, о которой никто в обществе и не вспоминал, разве что как о некоем историческом курьезе. Человек, давший такую клятву, не смел и помыслить о том, чтобы нарушить, изменить или хоть чуть-чуть облегчить условия залога. Если Мекаси из Кеота-ры дал обет повиноваться властителю Минванаби, то он собственных детей обязан убить без колебаний, если так прикажет Джингу. Участникам Игры Совета частенько доводилось предавать былых союзников; но законы Танджин-ку делали Кеотару, по сути, частью владений Минванаби. Только тогда, когда Мекаси умрет и мантию властителя унаследует его старший сын, Кеотара получит право начать переговоры об изменении условий заклада. А до тех пор ни угрозы, ни подстрекательство, ни подкуп не заставят Кеотару предать властителя Минванаби.
— В таком случае, — решительно расправив плечи, заявила Мара, — мы должны позаботиться о том, чтобы этот Барули не испытывал у нас недостатка в развлечениях, которые он сочтет достойными себя.
Аракаси с любопытством взглянул на госпожу. Пытаясь сохранять выдержку (ведь Мара явно что-то задумала), Накойя спросила:
— Как я полагаю, ты намерена выслушать этого претендента?
— Конечно. — Казалось, что мысли Мары витают где-то далеко. — Не стоит торопиться с отказом. Разве мы желаем оскорбить столь могущественную персону, как властитель Кеотары?
— Значит, у тебя уже какой-то план на уме. — Аракаси облегченно усмехнулся.
Мара ответила — теперь уже вполне серьезно:
— Нет, но он у меня будет к тому времени, когда этот любимчик Джингу явится к нам собственной персоной… Нужно только, чтобы твои агенты успели собрать все сведения о Барули и его семье, прежде чем прибудет его свита.
Восхищенный ее смелостью, Аракаси подался вперед:
— Это потребует больших расходов. Тебе придется оплатить услуги самых резвых скороходов из гильдии носильщиков, да еще связать их клятвой, чтобы никто не перехватил у них послание — ни хитростью, ни пыткой.
— Тут и спорить нечего, — подтвердила Мара, хотя Джайкен чуть ли не взвыл при мысли о грядущих расходах. — Людей, способных жизнь отдать, лишь бы сохранить доверенное им послание, можно нанять только за металл. Займись этим, не откладывая, Аракаси.
Мастер тайного знания быстро вскочил с места, явно воодушевленный. Ведь именно в расчете на такие мгновения создавалась сеть его агентов! Он был смелым игроком и знал, как добиться преимущества. А наградой ему послужит то, что Мара вела игру против союзника Минванаби. И день внезапно показался ему прекрасным!
Как бы прочитав ее мысли, Накойя шепнула:
— Видно, он долго крутился перед зеркалом, и даже сейчас больше любуется самим собой, чем тобой, дочка.
Мара едва удержалась от улыбки. Строго соблюдая приличествующую случаю позу и осанку, она радушно приветствовала второго сына властителя Кеотары.
Паланкин Барули сопровождали два невзрачных воина; еще шестеро находились в казарме вместе с солдатами Акомы. Мара не сомневалась, что этих людей отобрали в почетный эскорт умышленно, чтобы их неказистый вид послужил выгодным контрастом для красавца жениха.
Один из воинов выступил вперед, исполняя роль первого советника:
— Госпожа Мара, имею честь представить тебе Барули из Кеотары.
Накойя ответила, как полагалось по этикету:
— Властительница Мара приветствует столь почетного гостя, как господин Барули из Кеотары, и рада видеть его у себя в поместье.
Едва отзвучали ее слова, в проеме боковой двери зала появилась маленькая фигурка мальчика-посыльного, который нес в руке жезл, увитый белыми лентами; этот знак возвещал о прибытии важного послания. Мара притворилась чрезвычайно озабоченной: надо же было скрыть облегчение.
— Барули, — поспешно сказала она, — добро пожаловать в наш дом. Если тебе что-либо понадобится, только прикажи — слуги исполнят любое твое желание. Они позаботятся о том, чтобы тебе у нас было удобно. Но теперь прошу извинить меня: безотлагательное дело требует присутствия властительницы Акомы. Мы еще увидимся… Скорее всего, завтра.
Она поднялась на ноги грациозным движением, невольно обнаружившим стройность ее фигуры, дотоле скрытой пышностью наряда. Поклонившись на прощанье, она поспешно вышла через боковую дверь, оставив Барули из Кеотары в полнейшей растерянности. Ведь он даже не успел произнести специально заученные наизусть поэтические строки приветствия!
Как и было задумано, бразды правления переняла Накойя. Она подошла к молодому вертопраху и ласково, как мать, погладила его по руке.
Взгляд Барули стал жестким, но все еще не отрывался от двери, за которой скрылась Мара.
— Мудрая матушка, поведение твоей госпожи граничит с оскорблением. Какое же дело нельзя было отложить, пока я не произнесу свое скромное приветствие?
— Барули помолчал и дотронулся до волос, желая убедиться, что прическа не пострадала, когда он снимал шлем для поклона. — Наверняка есть еще какая-то причина, которая и заставила госпожу Мару столь резко от меня отделаться. Так .скажи мне, прошу тебя, что за этим кроется?
С самым серьезным видом Накойя повела молодого щеголя к боковой нише, где на столе были приготовлены вина и фрукты.
— Юный господин мой, подкрепи немного свои силы. А потом я поведаю тебе то, чего не говорила до сих пор ни одной живой душе: ведь я вижу, что ты не только красив, но и знаешь толк в хороших манерах. Госпожа Мара, по сути, совсем еще девочка, хотя и успела уже стать вдовой. Ее отец, брат и муж были воинами… доблестными воинами, но только таких мужчин она знала. Она устала от общества людей в доспехах. Если ты хочешь добиться ее расположения — не медли! Возвращайся сразу же в Сулан-Ку и разыщи там самых лучших портных. Пусть они сошьют тебе нарядные одеяния из тонких тканей изысканного рисунка. И, на мой взгляд, если ты завтра появишься здесь в облике, более напоминающем ученого или поэта, чем воина, то такое преображение послужит самым верным способом снискать благосклонность нашей госпожи.
— Думаю, будет лучше всего, если ты прикажешь, чтобы всех их прикончили. Кто-нибудь может проболтаться о нашей встрече.
Торговец внимательно оглядел восьмерых мужчин у источника.
— Это будет кровавая бойня, но рисковать не стоит. И кроме того, если на носилки нападут грабители с большой дороги, в чем сможет тебя обвинить гильдия носильщиков? Я все подстрою так, что нападение на вас состоится перед самым твоим прибытием в усадьбу Минванаби, а уж там ты кинешься в объятия Джингу, чтобы спастись от разбойников. Ну, а теперь слушай, что велел хозяин: что бы ни случилось, госпожа Мара должна остаться живой и невредимой.
Теани замерла от удивления:
— После убийства Бантокапи?
— Таков приказ нашего господина. А теперь пора кончать разговор.
С гримасой непритворного отвращения торговец перенес свой бренчащий товар на другое плечо.
Пока он удалялся, Теани сидела молча, разом утратив свое непробиваемое хладнокровие. Мара — властительница Акомы — возбудила в ней такую лютую ненависть, какой она никогда не испытывала прежде. Куртизанка не стала утруждать себя размышлениями о причинах этой ненависти. Рожденная женщиной из Круга Зыбкой Жизни, выброшенная на улицу в шестилетнем возрасте, она выжила только благодаря природному цепкому уму. Ее необычная красота быстро привлекла к ней мужское внимание, и несколько раз она едва не угодила в лапы работорговцев, хотя и не совершала преступлений, за которые людей обращают в рабов. В самых грязных уголках Империи такими тонкостями, как законность и справедливость, частенько пренебрегали… за хорошую плату. Теани рано поняла, что для некоторых мужчин честь была всего лишь предметом торговли. Она столкнулась с насилием раньше, чем познала любовь, а в двенадцать лет впервые продалась за деньги мужчине, который держал ее в своем доме в течение двух лет. Это был человек с вывихнутой душой, которому доставляло удовольствие причинять боль красивой девочке. Теани пыталась бороться с ним, пока страдания не научили ее отрешаться от ощущения телесной муки. Прошло еще какое-то время, и она убила своего мучителя, но память о перенесенных унижениях и боли навсегда осталась в ее душе — то были знакомые ощущения, которые она хорошо понимала. После того Теани пустила в ход свою красоту и ум, чтобы подняться по общественной лестнице, выбирая одного благодетеля за другим, причем каждый следующий был богаче и могущественнее предыдущего. В течение семи последних лет она служила своему теперешнему нанимателю, с которым — в отличие от всех других — никогда не делила ложе. Под маской нежной прелести, под завесой жестоких страстей он сумел разгадать неизбывную ненависть, которая руководила ее поступками. Он сумел поставить эту особенность Теани на службу своим интересам — против властителя Минванаби, в котором видел врага; и за все время ни разу не поддался соблазну установить с ней какие-то другие отношения, помимо чисто деловых. По этой причине она преданно служила ему: ведь он был единственным в своем роде среди тех, с кем сталкивала ее судьба на бурной дороге жизни.
Но привязалась она только к Бантокапи. До встречи с ним она не испытывала ни малейшего интереса ни к одному из мужчин, которых ей требовалось ублажить или погубить. Несмотря на то что властитель Акомы не только видом, но и зловонием напоминал распаленного борова в свинарнике, когда в порыве страсти набрасывался на нее, еще не остыв от своих борцовских забав, он обладал редкостным свойством — то был единственный человек, понимавший Теани. Бантокапи причинял ей боль, к чему и она стремилась, и притом одарял столь пылкой любовью, о которой она не имела представления за все двадцать восемь лет своей бурной жизни. Теани слегка содрогнулась, вспомнив о его сильных руках, терзающих ее мягкую плоть в порыве сильнейшей страсти. Она вонзала ногти ему в спину и даже научила его испытывать радость от причиняемой ею боли. Но Мара — властительница Акомы — всему этому положила конец.
Пальцы Теани, сжимающие нарядный кувшин, напряглись; в душе нарастала ярость. Бантокапи заманили в ловушку! Его погубили, умело используя усвоенное им с детства убеждение, что честь дороже жизни. Теани не имела ни малейшего представления о чести… но вот соперничество — это чувство было весьма ей знакомо. Эта сука, его жена, невинна, как младенец, с отвращением подумала Теани. Чтобы этот холодный фасад неприступной властительницы дал трещину, хватило бы хорошей трепки — только и всего! Какое удовольствие испытала бы куртизанка, подвергая Мару всевозможным унижениям час за часом, а то и целыми днями, прежде чем предать ее в руки бога Туракаму! Теани облизнула губы, слегка вспотев от немыслимой жары. Попадись ей в руки эта гордячка Мара, уж она бы покуражилась вдоволь! И ощущение полной своей власти над беззащитной соперницей было бы слаще, чем любые мужские ласки! Но Мара выгнала ее из своего городского дома столь подлым способом, что не оставила ни единой лазейки для немедленного отмщения. Теперь ей просто некуда было податься, и оставался только один выход: снова поселиться в доме Джингу и стать его забавой. Тучный властитель Минванаби внушал ей отвращение, и выносить его заигрывания будет нелегко, но между ним и Акомой шла война не на жизнь, а на смерть. Именно их кровная вражда открывала для Теани надежду на возмездие. Мара умрет, и ее смерть будет медленной и мучительной — или просто позорной, если не представится иной возможности. То, что у настоящего нанимателя Теани совсем другое на уме, не имело никакого значения. В прошлом Теани сменила немало хозяев.
С этой мыслью она раздраженно швырнула кувшин на груду подушек и знаком велела носильщикам возвращаться к паланкину. Пока они пересекали дорогу, внимание путешественницы привлекло мощное, грубое тело одного из них, шедшего впереди. Его отличала прекрасно развитая мускулатура и походка лихого задиры, всегда готового к драке. Возбужденная мыслями о предстоящих убийствах и возмездии, Теани решила в следующий раз остановиться для отдыха на лесной поляне неподалеку от тракта. С дороги поляна не видна, и там можно будет немного поразвлечься; этот мужлан и его товарищи все равно затем будут убиты. Не воспользоваться ими для удовольствия — просто глупо. Кроме того, несколько свежих царапин и синяков на ее теле и лице помогут убедить Джингу в том, что она и в самом деле вырвалась из рук бандитов, и устранят любые сомнения по этому поводу. Легкая дрожь предвкушения пробежала по ее телу, когда носильщики подняли паланкин и зашагали в направлении Священного Города.
***
На дороге, ведущей в Сулан-Ку, горшечник внезапно остановился, как будто для того, чтобы пересчитать монеты, полученные от прекрасной госпожи за его кувшин. Из-под полей широкополой шляпы он наблюдал, как удалялись носилки, размышляя в то же время о том, что заставило эту женщину несколько помедлить, прежде чем призвать к себе носильщиков. Если такая особа, как Теани, позволила себе задуматься и помечтать среди бела дня… вряд ли эти грезы сулят что-либо приятное.Недовольно буркнув что-то себе под нос, он перенес шест с товаром на другое плечо. Некогда именно он убедил их общего хозяина в том, что способности этой женщины отнюдь не ограничиваются пределами опочивальни, и в прошлом не менее десяти раз ее работа подтверждала справедливость такого суждения. Но в последнее время она начала проявлять признаки независимости характера, желание по-своему истолковывать данные ей приказы. Стоя в одиночестве на пыльной дороге, в шуме проходящего мимо народа, мнимый горшечник ломал себе голову: не свидетельствует ли эта заминка о том, что Теани чем дальше, тем больше отбивается от рук? Впрочем, долго размышлять об этом он не стал. Как всегда рассудительный, он напомнил себе, что, так или иначе, Теани могла доставить неприятности только господину Минванаби. Если она тайно поменяет хозяина, в лучшем случае Джингу получит не слишком надежную служанку. Кроме того, если из-за Теани возникнут какие-нибудь сложности, ее можно будет и убрать.
Шест с горшками и кувшинами все больше давил на плечо. Едва сдерживая раздражение, Чимака — первый советник властителя Анасати — повернул в направлении Сулан-Ку. То, что Теани снова окажется среди домочадцев Минванаби, весьма удачно. Хотя она и удивила всех, поселившись в городском доме Бантокапи, Чимака считал, что все обернулось наилучшим образом. Его господин, вероятно, будет иного мнения, но ведь он только что потерял сына. Сам Чимака не придавал этому событию большого значения. Бантокапи никогда его по-настоящему не интересовал. И хотя девчонка из Акомы оказалась куда более одаренной, чем ожидалось, серьезная угроза исходила только от Минванаби. В Высшем Совете постоянно происходила борьба каких-то тайных сил, и Игра набирала мощь, пока продолжалась кампания Имперского Стратега в Мидкемии. Любые ходы запутанной интриги всегда горячили кровь Чимаки. «Боги, до чего же я люблю политику», — подумал он, вышагивая по дороге. Понемногу вдохновляясь, «торговец» начал даже насвистывать под перестук своей посуды.
Вскоре после возвращения из Сулан-Ку Мара созвала своих приближенных. Ее доверенные советники собрались у нее в кабинете, когда прохладные сумерки опустились на тайзовые поля. Накойя уселась по правую руку от хозяйки; ее волосы были повязаны красным шарфом в угоду Туракаму, ибо во владениях этого бога пребывал теперь умерший хозяин. Корзины со стеблями красного тростника стояли у каждой двери в доме в знак траура, чтобы Красный Бог отвел глаза от тех, кто скорбел по умершему.
Мара была облачена в ритуальный хитон того же цвета, но в ее облике не чувствовалось печали. Она сидела прямая и гордая, пока Джайкен, Кейок, Папевайо, Люджан и Аракаси отвешивали ей положенные поклоны и рассаживались на подушках, разложенных по кругу на полу.
Когда последний из них занял свое место, властительница Акомы взглянула по очереди каждому из них в глаза и заговорила:
— Все мы знаем, что случилось в нашем доме. Нет нужды снова толковать об этом. Но прежде чем навечно похоронить память о Бантокапи, мне бы хотелось кое-что вам сказать. Все, что здесь произошло, и все, что за этим последует,
— на моей совести. За все отвечаю одна я. Пусть никто из тех, кто служит Акоме, даже и на миг не помыслит, что поступал недостойно. Если другие жители Империи станут шептаться по углам о нашем бесчестье — бремя позора должна нести только я.
Этими словами Мара покончила земные счеты своего погибшего супруга. Никто и никогда не начнет задумываться — не предали ли они своего законного властителя.
И почти сразу же Мара перешла к делам более насущным. Красный цвет траурных одежд был ей весьма к лицу, но об этом она думала меньше всего. Нахмурившись, она обратилась к Кейоку:
— Нужно ускорить набор солдат. Минванаби вынужден временно затаиться, и мы должны разумно использовать весь отпущенный нам срок, чтобы укрепить свои позиции.
Военачальник кивнул:
— Это возможно, если мы призовем каждого юношу из тех, что еще не состоят на службе, и если все они откликнутся на призыв. Властитель Минванаби и его вассал из Кеотары все еще пытаются кем-то заменить те три сотни солдат, которых они послали против нас несколько месяцев назад. Думаю, мы без особых усилий сможем добавить к отряду Акомы две сотни бойцов в течение ближайших двух месяцев… хотя все они окажутся необученными юнцами. А чтобы добрать еще три сотни, которых ты требуешь, госпожа, понадобится никак не меньше года.
Бантокапи оставил несколько крупных долгов, и Джайкен отметил, что для возмещения этих денежных потерь тоже потребуется время. К тому сроку, когда набор будет закончен, нужно накопить достаточно средств, чтобы оплатить обучение новобранцев. А тем временем благодаря союзу — пусть даже вынужденному — с властителем Анасати можно не ожидать набегов на Акому; во всяком случае, напасть в открытую не осмелится никто.
Как всегда, Накойя не упустила случая предостеречь:
— Госпожа, как только Акома соберет союзников и усилит гарнизон, тебе придется особенно опасаться предательских покушений.
Аракаси согласился:
— Госпожа, в тот день, когда истечет срок твоего траура, к тебе непременно явятся брачные посредники-сваты, которые станут хлопотать за различных искателей твоей руки. И когда несколько достойных отпрысков благородных семей явятся к тебе по приглашению, среди них почти наверняка окажутся шпионы Минванаби.
Обдумав сказанное, Мара твердо заявила:
— Значит, мы обязаны постараться, чтобы никакие шпионы не обнаружили здесь ничего такого, о чем стоило бы доносить господам.
Совет продолжался; Мара уверенно вернулась к своей прежней роли властительницы Акомы. Когда спустилась мгла и молчаливые рабы зажгли лампы, уже были приняты некоторые решения и рассмотрены последние новости. За время, прошедшее от заката до полуночи, удалось решить больше дел, чем за весь срок правления Бантокапи в бытность его властителем Акомы. В конце концов Джайкен поднялся с подушек, вздохнув с очевидным удовлетворением. И какие бы чувства — вины или облегчения — ни вызывала у остальных гибель Бантокапи, они никак не выразили этих чувств, когда встали со своих мест. Слишком много дел им предстояло переделать.
Накойя, по-старчески медлительная, начала с очевидным усилием подниматься на ноги, но тут Мара, словно по какому-то наитию, жестом остановила ее. Все прочие, бывшие уже почти у самой двери, почтительно замерли, когда Мара попросила их еще ненадолго задержаться.
С лукавой улыбкой она спросила:
— Если я по всем правилам назначу Накойю своей постоянной первой советницей, как вы к этому Отнесетесь?
Старая няня громко охнула, а лицо Кейока осветила редкая улыбка.
— Место первого советника было свободно со дня смерти Джаджорана, — напомнила Мара. Ее явно забавлял вид Накойи — обычно такой словоохотливой, — которая сейчас только открывала и закрывала рот беззвучно, как рыба.
Первым высказался Аракаси, отвесив старой женщине учтивый поклон:
— Достойная матушка, высокий пост и почет приличествуют твоим годам.
Люджан позволил себе легкомысленное замечание, но Папевайо, знавший Накойю с детства, на всю жизнь сохранил память о ее доброте. Нисколько не заботясь о том, как на это посмотрят другие, он подхватил старушку на руки и закружил вокруг себя.
— Идите и отпразднуйте это событие, — посоветовала Мара, — ибо ни один из слуг Акомы не был достоин этого назначения больше, чем она.
— Мне еще надо сначала как-то пережить такую новость, — возразила Накойя, едва переводя дух.
Папевайо опустил ее на пол так бережно, словно она была сделана из тонкого узорного стекла мастерами чо-джайнами. А когда Кейок, Аракаси, Джайкен и смеющийся Люджан окружили Накойю, чтобы обнять новую первую советницу, Мара подумала, что давно уже не видела в доме такой радости.
С безмолвной мольбой обратилась она к богине: «О Лашима, ниспошли мне мудрость, чтобы я смогла завершить начатое; ведь угроза Минванаби еще существует; лишь ненадежный союз с Анасати удерживает врагов от нападения!»
***
Установленный традицией срок траура подошел к концу, и в дом явились жрецы бога Туракаму, чтобы сжечь красный тростник, в течение трех недель простоявший в корзинах у всех дверей.Дым от этих костров еще стлался в воздухе над полями Акомы, когда в поместье объявились первые сваты, и в течение одного дня на стол в кабинете легли целых три послания, написанные каллиграфическим почерком и скрепленные восковыми печатями. Довольная, что больше не нужно носить траурные одежды, Мара вызвала Накойю и Аракаси и приступила к изучению пергамента, лежавшего поверх других. На ее лице появилось задумчивое выражение.
— Похоже на то, что у любимой комнатной собачки нашего друга Минванаби есть холостой сын. Что нам о нем известно?
Сидевший рядом с ней Аракаси взял из рук хозяйки предложенный документ. Пергамент был надушен, и его запах перебивал аромат цветов акаси за оконными экранами.
— Барули из Кеотары. Его отец, Мекаси, уже дважды пытался женить сынка, но сватовство не имело успеха. Сейчас этот парень числится командиром патруля в отцовском гарнизоне, хотя, видимо, тактик он не блестящий. С тех пор как он стал командиром, его рота несет только караульную службу. — Мастер тайного знания похлопал рукой по пергаменту, и в глазах у него заискрилась улыбка. — Однако дураком я бы его не назвал. Он может оказаться превосходным прикрытием для другого агента Минванаби, состоящего в его свите, а то и для убийцы.
Нахмурившись, Мара забрала пергамент из рук Аракаси. Ее отказ рассмотреть предложение Барули из Кеотары означал бы публичное признание собственной слабости.
— Они намерены опозорить или уничтожить меня, — проговорила Мара, ничем не обнаружив тошнотворного чувства страха, закравшегося в сердце. — Думаю, мы сделаем вид, что схватили наживку, а потом выплюнем ее.
Еще не освоившись со своим новым положением первой советницы, Накойя не решилась высказать какие-либо предложения, но Аракаси отмалчиваться не стал:
— Это опасный путь, госпожа. Мекаси, отец Барули — игрок, и притом не слишком искусный. Он проигрался настолько, что его имение заложено на самых кабальных условиях. Его сын — весьма тщеславный молодчик. Одежда, в которой он щеголяет, любые вещи, которыми он пользуется, — ему подавай все только самое дорогое. И точно так же избалованы обе его старшие сестры и старший брат. Их мотовство — в соединении с долгами отца — почти разорило эту семейку. Минванаби оплатил их счета, но отнюдь не из человеколюбия. Присяга, данная по обычаю Тан-джин-ку, — вот что делает Мекаси из Кеотары особенно опасным.
Рука Мары, державшая пергамент, невольно сжалась. Клятва, принесенная по канонам древнего свода законов Тан-джин-ку (это старинное цуранское название следовало понимать как «на всю жизнь» или «до самой смерти»), означала, что Мекаси связал свою семью с властителями Минванаби вассальной зависимостью в самой жесткой форме, о которой никто в обществе и не вспоминал, разве что как о некоем историческом курьезе. Человек, давший такую клятву, не смел и помыслить о том, чтобы нарушить, изменить или хоть чуть-чуть облегчить условия залога. Если Мекаси из Кеота-ры дал обет повиноваться властителю Минванаби, то он собственных детей обязан убить без колебаний, если так прикажет Джингу. Участникам Игры Совета частенько доводилось предавать былых союзников; но законы Танджин-ку делали Кеотару, по сути, частью владений Минванаби. Только тогда, когда Мекаси умрет и мантию властителя унаследует его старший сын, Кеотара получит право начать переговоры об изменении условий заклада. А до тех пор ни угрозы, ни подстрекательство, ни подкуп не заставят Кеотару предать властителя Минванаби.
— В таком случае, — решительно расправив плечи, заявила Мара, — мы должны позаботиться о том, чтобы этот Барули не испытывал у нас недостатка в развлечениях, которые он сочтет достойными себя.
Аракаси с любопытством взглянул на госпожу. Пытаясь сохранять выдержку (ведь Мара явно что-то задумала), Накойя спросила:
— Как я полагаю, ты намерена выслушать этого претендента?
— Конечно. — Казалось, что мысли Мары витают где-то далеко. — Не стоит торопиться с отказом. Разве мы желаем оскорбить столь могущественную персону, как властитель Кеотары?
— Значит, у тебя уже какой-то план на уме. — Аракаси облегченно усмехнулся.
Мара ответила — теперь уже вполне серьезно:
— Нет, но он у меня будет к тому времени, когда этот любимчик Джингу явится к нам собственной персоной… Нужно только, чтобы твои агенты успели собрать все сведения о Барули и его семье, прежде чем прибудет его свита.
Восхищенный ее смелостью, Аракаси подался вперед:
— Это потребует больших расходов. Тебе придется оплатить услуги самых резвых скороходов из гильдии носильщиков, да еще связать их клятвой, чтобы никто не перехватил у них послание — ни хитростью, ни пыткой.
— Тут и спорить нечего, — подтвердила Мара, хотя Джайкен чуть ли не взвыл при мысли о грядущих расходах. — Людей, способных жизнь отдать, лишь бы сохранить доверенное им послание, можно нанять только за металл. Займись этим, не откладывая, Аракаси.
Мастер тайного знания быстро вскочил с места, явно воодушевленный. Ведь именно в расчете на такие мгновения создавалась сеть его агентов! Он был смелым игроком и знал, как добиться преимущества. А наградой ему послужит то, что Мара вела игру против союзника Минванаби. И день внезапно показался ему прекрасным!
***
Дверные створки раздвинулись: в парадном зале Акомы принимали важного гостя. Барули из Кеотары, блистающий красными доспехами с черной каймой, оказался чуть ли не красавцем. Маре, стоявшей в тяжелом торжественном облачении на возвышении в конце зала, хватило одного взгляда, чтобы понять: донесения агентов Аракаси вполне соответствовали действительности. Визитер был тщеславен, как птица крикуша. Для этого, правда, у него были немалые основания: стройный, но мускулистый (в то время как у мужчин трех основных народностей срединных областей Империи фигуры чаще всего бывали приземистыми и коренастыми), он двигался с непринужденной грацией танцора. Редкое сочетание синих глаз с почти черными волосами не могло не производить впечатления, а лицо освещала открытая улыбка. Насколько же не похож Барули на Бан-то, мелькнула у Мары мимолетная мысль; но в то же мгновение она напомнила себе, что этот красавчик без сожалений убьет женщину, к которой сейчас приближался, как только женится на ней.Как бы прочитав ее мысли, Накойя шепнула:
— Видно, он долго крутился перед зеркалом, и даже сейчас больше любуется самим собой, чем тобой, дочка.
Мара едва удержалась от улыбки. Строго соблюдая приличествующую случаю позу и осанку, она радушно приветствовала второго сына властителя Кеотары.
Паланкин Барули сопровождали два невзрачных воина; еще шестеро находились в казарме вместе с солдатами Акомы. Мара не сомневалась, что этих людей отобрали в почетный эскорт умышленно, чтобы их неказистый вид послужил выгодным контрастом для красавца жениха.
Один из воинов выступил вперед, исполняя роль первого советника:
— Госпожа Мара, имею честь представить тебе Барули из Кеотары.
Накойя ответила, как полагалось по этикету:
— Властительница Мара приветствует столь почетного гостя, как господин Барули из Кеотары, и рада видеть его у себя в поместье.
Едва отзвучали ее слова, в проеме боковой двери зала появилась маленькая фигурка мальчика-посыльного, который нес в руке жезл, увитый белыми лентами; этот знак возвещал о прибытии важного послания. Мара притворилась чрезвычайно озабоченной: надо же было скрыть облегчение.
— Барули, — поспешно сказала она, — добро пожаловать в наш дом. Если тебе что-либо понадобится, только прикажи — слуги исполнят любое твое желание. Они позаботятся о том, чтобы тебе у нас было удобно. Но теперь прошу извинить меня: безотлагательное дело требует присутствия властительницы Акомы. Мы еще увидимся… Скорее всего, завтра.
Она поднялась на ноги грациозным движением, невольно обнаружившим стройность ее фигуры, дотоле скрытой пышностью наряда. Поклонившись на прощанье, она поспешно вышла через боковую дверь, оставив Барули из Кеотары в полнейшей растерянности. Ведь он даже не успел произнести специально заученные наизусть поэтические строки приветствия!
Как и было задумано, бразды правления переняла Накойя. Она подошла к молодому вертопраху и ласково, как мать, погладила его по руке.
Взгляд Барули стал жестким, но все еще не отрывался от двери, за которой скрылась Мара.
— Мудрая матушка, поведение твоей госпожи граничит с оскорблением. Какое же дело нельзя было отложить, пока я не произнесу свое скромное приветствие?
— Барули помолчал и дотронулся до волос, желая убедиться, что прическа не пострадала, когда он снимал шлем для поклона. — Наверняка есть еще какая-то причина, которая и заставила госпожу Мару столь резко от меня отделаться. Так .скажи мне, прошу тебя, что за этим кроется?
С самым серьезным видом Накойя повела молодого щеголя к боковой нише, где на столе были приготовлены вина и фрукты.
— Юный господин мой, подкрепи немного свои силы. А потом я поведаю тебе то, чего не говорила до сих пор ни одной живой душе: ведь я вижу, что ты не только красив, но и знаешь толк в хороших манерах. Госпожа Мара, по сути, совсем еще девочка, хотя и успела уже стать вдовой. Ее отец, брат и муж были воинами… доблестными воинами, но только таких мужчин она знала. Она устала от общества людей в доспехах. Если ты хочешь добиться ее расположения — не медли! Возвращайся сразу же в Сулан-Ку и разыщи там самых лучших портных. Пусть они сошьют тебе нарядные одеяния из тонких тканей изысканного рисунка. И, на мой взгляд, если ты завтра появишься здесь в облике, более напоминающем ученого или поэта, чем воина, то такое преображение послужит самым верным способом снискать благосклонность нашей госпожи.