Страница:
— Это разумно, госпожа, — одобрила Накойя такое решение, хотя выразила свое одобрение таким тоном, словно хотела сказать: да и с самого начала незачем было хозяйке прогуливаться там, где песок и тина могли испортить шелковые завязки сандалий.
Однако попрекам старой женщины не хватало запала. Забравшись в такую даль от родных краев, она чувствовала в сердце гнетущую пустоту. И когда они повернули назад и направились к дворцу Минванаби, с его садами и знаменами, Папевайо взял бывшую няню за руку, чтобы помочь и дать опору, и она не стала протестовать.
— заключать пари или торговые сделки. Но при всем этом каждый из присутствующих властителей с напряженным вниманием приглядывался к тем, кто занимал в обществе более высокое положение, чем он сам, стараясь уяснить для себя, кто перед кем заискивает, надеясь на некие милости, а кто держится особняком, помалкивает или вообще отсутствует. Мара, как и все прочие, изучала лица и геральдические цвета домов, не забывая ни на минуту, что и она, в свою очередь, также является предметом наблюдения. Властитель Текталт и его сын, приветствуя ее, ограничились едва заметным кивком. Уже одно это могло послужить весьма знаменательной приметой: здесь многие позаботятся о том, чтобы их по возможности не видели рядом с Марой… пока не упрочится положение Акомы.
Словно не усмотрев ничего необычного в этом незначительном эпизоде, Мара подвела Накойю к столу и послала одного из слуг за закусками и прохладительными напитками. Свой выбор она ограничила только теми блюдами, которые видела на тарелках у других гостей, и когда яства были поданы, все окружающие получили возможность воочию убедиться, что никакие волнения не отбили аппетит у властительницы Акомы и ее первой советницы. Видел это и Папевайо, и он наверняка улыбнулся бы своей редкой улыбкой, если бы протокол допускал такую вольность со стороны почетного стража. Мара продумала все до тонкости: явиться к трапезе и воздерживаться от пищи было бы грубой ошибкой, и только опасение, что в противном случае придется вообще пропустить завтрак, могло побудить издерганную и сердитую Накойю приналечь на еду.
Результат не замедлил сказаться: некоторые из наблюдательных гостей, втайне восхищаясь мужеством Мары, кивнули ей в знак приветствия, хотя и постарались сделать это не слишком заметно для окружающих; другие пошептались в уголках, обсуждая увиденное. Были и такие, кого дела Акомы вообще не интересовали: у них хватало собственных забот.
Мара слышала, как властитель Ксакатекас разразился грубым горловым хохотом: он сказал нечто такое, от чего третий сын семьи Линг вздрогнул и побледнел. Отпрыски и родичи семейства Хосая были столь многочисленны, что казались вездесущими: куда ни повернись, взгляд натыкался на кого-нибудь из них. Уроженка севера, супруга властителя Качатекаса, бесстыдно флиртовала с первым советником Чилапанинго, хотя он и казался жестким и неподатливым, как пересохшая шкура нидры. Было весьма вероятно, что его отнюдь не прельщали ее заигрывания, но уклониться от них под каким-нибудь благовидным предлогом у него не было ни малейшей возможности — уж слишком быстро она тараторила и слишком цепко держалась за его рукав.
Мара взглядом обводила толпу. В глазах рябило от разнообразия одежд и оттенков геральдических цветов. Мысленно она разделила гостей на две категории. К одной относились ее союзники или те, кто не обладал достаточной силой, чтобы бросить вызов Акоме; к другой — те, кто представлял собою угрозу или хотел бы свести с Акомой какие-то старые семейные счеты. Поскольку Минванаби числился среди Пяти Великих Семей Империи Цурануани, каждый знатный дом прислал сюда своего представителя или представителей. Мара легко обнаружила семейные группы домов Кеда, Тонмаргу и Оаксатукан, окруженные стайками льстецов и прихлебателей.
Властители рангом пониже держались на некотором расстоянии или искали возможности заручиться благоволением кого-либо из сильных мира сего. Склонив голову в пурпурном тюрбане к своему первому советнику, властитель Экамчи, как видно, что-то вполголоса с ним обсуждал. Среди красных плащей дома Инродаки вопиющим диссонансом выделялись ливреи двух слуг, чью принадлежность к тому или иному дому Мара не сумела определить.
Внезапная мысль заставила ее вздрогнуть: она вдруг сообразила, что нигде не было видно ни одной туники алого и желтого цветов.
Словно почувствовав замешательство хозяйки, Накойя отставила тарелку с косточками джайги.
— Что-то я не вижу властителя Анасати, — многозначительно заметила она. — Если не сами боги задержали его, дочь моя… и тебе и твоему сыну грозит серьезная опасность.
Накойя не стала растолковывать очевидное, поскольку отсутствие столь выдающегося семейства, несомненно, имело политическую подоплеку. Первая же мысль, которая приходила на ум, была неутешительной: на обещание Текумы защищать Акому ради блага Айяки не приходится рассчитывать, если здесь нет ни его самого, ни его старшего сына. Без помощи Анасати все, чем располагала Мара, были ее пятьдесят воинов, расквартированных в казармах таким образом, что она не могла с ними связаться. Теперь холодность приветствия Текталта приобретала новый смысл: оскорбление, нанесенное Имперскому Стратегу взбешенным Бантокапи, вероятно, причинила имени Анасати больший урон, чем предполагала Мара. И в той же мере возросла опасность для нее самой. Властитель Минванаби мог вообразить себя достаточно сильным, чтобы стереть Акому с лица земли, а затем выиграть войну, которая неминуемо вспыхнет, когда Текума бросит свои войска на защиту титула Айяки.
— Не следовало тебе принимать это приглашение, — прошептала Накойя.
Резким жестом Мара отмела упрек. Да, теперь под ударом оказались два дома, но ее решимость не поколебалась. Она выживет и обратит поражение в триумф, если случай пошлет ей в руки подходящее оружие. Однако тревога из-за отсутствия союзника, на которого она надеялась, несколько ослабила ее бдительность, и кое-что важное из происходившего вокруг ускользнуло от ее внимания. Так, она не придала значения позднему появлению Теани на приеме и не заметила самодовольного выражения, которое появлялось на лице куртизанки каждый раз, когда той случалось бросить взгляд в сторону властительницы Акомы. И еще Мара не успела встать из-за стола достаточно быстро, чтобы избежать общества властителя Экамчи, который, с гнусной ухмылкой на лице, появился рядом с ней.
— Добрый день, властительница Акомы. Как удивительно, что ты не привела с собой кого-нибудь из своих воинственных чо-джайнов, чтобы охранять твое здоровье.
Мара чопорно поклонилась:
— Здоровье у меня превосходное, властитель Экамчи. И мне не требуется дополнительная охрана, когда со мной Папевайо.
Гримаса перекосила лицо толстяка: ведь некогда он имел возможность познакомиться с отвагой и боевым искусством командира авангарда Акомы. Однако что-то придавало ему храбрости, и Мара без труда догадалась, что в системе существующих союзов произошли какие-то изменения и Экамчи узнал об этом раньше, чем она. Невольно подражая отцу, она предпочла перейти в наступление и встречным вопросом спровоцировать собеседника на необдуманные высказывания:
— Ты, вероятно, недавно побеседовал с Текумой из Анасати?
— Э-э! — Властитель Экамчи был захвачен врасплох, но быстро овладел собой, и у него в глазах промелькнуло торжество. — Вынужден тебя огорчить: наш хозяин, властитель Минванаби, не пригласил Текуму из Анасати на эти празднества. Он не хотел напоминать Имперскому Стратегу о недавних неприятностях… о позоре, который навлек на этого достойнейшего человека его сын, посредством брака завладевший Акомой.
— Бантокапи умер с честью, — сухо возразила Мара. — Ты позоришь себя, дурно отзываясь о мертвом.
Ее слова звучали как предупреждение и угроза для чести Экамчи, если тот немедленно не переменит предмет разговора.
Однако, перед тем как отступить, он напоследок нанес ей еще один укол:
— Так или иначе, мне известно, что Текума не мог бы прибыть сюда, даже если бы обстоятельства это позволили. Я слышал, что ему сейчас не до праздников: грабители напали на богатейший из его караванов и перебили охранников, всех до единого. Он лишился своих товаров и потерял две сотни воинов… по милости шайки гнусных разбойников.
Властитель Экамчи улыбнулся: ему — не хуже чем ей — было известно, что стоящие вне закона отщепенцы не способны устроить подобную резню. Какой-то знатный дом не побоялся выступить против Анасати, а из всех таких домов только один находился в состоянии кровной вражды с Акомой, которая умудрилась заручиться неохотной поддержкой Анасати.
— Помолись богам о здоровье своего сына, — глумливо посоветовал властитель Экамчи.
Он быстро удалился, и Мара упустила возможность ответить ему как хотелось бы. То, что столь захолустный властитель посмел ее оскорбить, поразило ее как гром с ясного неба; но это же послужило напоминанием, что в глазах врагов — даже самых ничтожных — ее смерть казалась делом решенным.
Глава 15. ВИНОВНИК ТОРЖЕСТВА
Однако попрекам старой женщины не хватало запала. Забравшись в такую даль от родных краев, она чувствовала в сердце гнетущую пустоту. И когда они повернули назад и направились к дворцу Минванаби, с его садами и знаменами, Папевайо взял бывшую няню за руку, чтобы помочь и дать опору, и она не стала протестовать.
***
Праздничные увеселения начались с утра, хотя вряд ли можно было ожидать, что сановник, ради которого был задуман этот помпезный прием, прибудет раньше полудня. К тому времени, когда Мара вошла во дворец, большинство столпов имперской знати уже собрались, блистая великолепием плюмажей и драгоценностей; здесь самый воздух был насыщен флюидами разгоряченных амбиций. Игра Совета проникала во все поры цуранской жизни, но ничто так не способствовало ее накалу, как выдающиеся парадные церемонии. Гости могли прохаживаться под великолепными тентами, воздавать должное изысканным яствам, сплетничать и вспоминать о доблестных деяниях предков или — изредка— заключать пари или торговые сделки. Но при всем этом каждый из присутствующих властителей с напряженным вниманием приглядывался к тем, кто занимал в обществе более высокое положение, чем он сам, стараясь уяснить для себя, кто перед кем заискивает, надеясь на некие милости, а кто держится особняком, помалкивает или вообще отсутствует. Мара, как и все прочие, изучала лица и геральдические цвета домов, не забывая ни на минуту, что и она, в свою очередь, также является предметом наблюдения. Властитель Текталт и его сын, приветствуя ее, ограничились едва заметным кивком. Уже одно это могло послужить весьма знаменательной приметой: здесь многие позаботятся о том, чтобы их по возможности не видели рядом с Марой… пока не упрочится положение Акомы.
Словно не усмотрев ничего необычного в этом незначительном эпизоде, Мара подвела Накойю к столу и послала одного из слуг за закусками и прохладительными напитками. Свой выбор она ограничила только теми блюдами, которые видела на тарелках у других гостей, и когда яства были поданы, все окружающие получили возможность воочию убедиться, что никакие волнения не отбили аппетит у властительницы Акомы и ее первой советницы. Видел это и Папевайо, и он наверняка улыбнулся бы своей редкой улыбкой, если бы протокол допускал такую вольность со стороны почетного стража. Мара продумала все до тонкости: явиться к трапезе и воздерживаться от пищи было бы грубой ошибкой, и только опасение, что в противном случае придется вообще пропустить завтрак, могло побудить издерганную и сердитую Накойю приналечь на еду.
Результат не замедлил сказаться: некоторые из наблюдательных гостей, втайне восхищаясь мужеством Мары, кивнули ей в знак приветствия, хотя и постарались сделать это не слишком заметно для окружающих; другие пошептались в уголках, обсуждая увиденное. Были и такие, кого дела Акомы вообще не интересовали: у них хватало собственных забот.
Мара слышала, как властитель Ксакатекас разразился грубым горловым хохотом: он сказал нечто такое, от чего третий сын семьи Линг вздрогнул и побледнел. Отпрыски и родичи семейства Хосая были столь многочисленны, что казались вездесущими: куда ни повернись, взгляд натыкался на кого-нибудь из них. Уроженка севера, супруга властителя Качатекаса, бесстыдно флиртовала с первым советником Чилапанинго, хотя он и казался жестким и неподатливым, как пересохшая шкура нидры. Было весьма вероятно, что его отнюдь не прельщали ее заигрывания, но уклониться от них под каким-нибудь благовидным предлогом у него не было ни малейшей возможности — уж слишком быстро она тараторила и слишком цепко держалась за его рукав.
Мара взглядом обводила толпу. В глазах рябило от разнообразия одежд и оттенков геральдических цветов. Мысленно она разделила гостей на две категории. К одной относились ее союзники или те, кто не обладал достаточной силой, чтобы бросить вызов Акоме; к другой — те, кто представлял собою угрозу или хотел бы свести с Акомой какие-то старые семейные счеты. Поскольку Минванаби числился среди Пяти Великих Семей Империи Цурануани, каждый знатный дом прислал сюда своего представителя или представителей. Мара легко обнаружила семейные группы домов Кеда, Тонмаргу и Оаксатукан, окруженные стайками льстецов и прихлебателей.
Властители рангом пониже держались на некотором расстоянии или искали возможности заручиться благоволением кого-либо из сильных мира сего. Склонив голову в пурпурном тюрбане к своему первому советнику, властитель Экамчи, как видно, что-то вполголоса с ним обсуждал. Среди красных плащей дома Инродаки вопиющим диссонансом выделялись ливреи двух слуг, чью принадлежность к тому или иному дому Мара не сумела определить.
Внезапная мысль заставила ее вздрогнуть: она вдруг сообразила, что нигде не было видно ни одной туники алого и желтого цветов.
Словно почувствовав замешательство хозяйки, Накойя отставила тарелку с косточками джайги.
— Что-то я не вижу властителя Анасати, — многозначительно заметила она. — Если не сами боги задержали его, дочь моя… и тебе и твоему сыну грозит серьезная опасность.
Накойя не стала растолковывать очевидное, поскольку отсутствие столь выдающегося семейства, несомненно, имело политическую подоплеку. Первая же мысль, которая приходила на ум, была неутешительной: на обещание Текумы защищать Акому ради блага Айяки не приходится рассчитывать, если здесь нет ни его самого, ни его старшего сына. Без помощи Анасати все, чем располагала Мара, были ее пятьдесят воинов, расквартированных в казармах таким образом, что она не могла с ними связаться. Теперь холодность приветствия Текталта приобретала новый смысл: оскорбление, нанесенное Имперскому Стратегу взбешенным Бантокапи, вероятно, причинила имени Анасати больший урон, чем предполагала Мара. И в той же мере возросла опасность для нее самой. Властитель Минванаби мог вообразить себя достаточно сильным, чтобы стереть Акому с лица земли, а затем выиграть войну, которая неминуемо вспыхнет, когда Текума бросит свои войска на защиту титула Айяки.
— Не следовало тебе принимать это приглашение, — прошептала Накойя.
Резким жестом Мара отмела упрек. Да, теперь под ударом оказались два дома, но ее решимость не поколебалась. Она выживет и обратит поражение в триумф, если случай пошлет ей в руки подходящее оружие. Однако тревога из-за отсутствия союзника, на которого она надеялась, несколько ослабила ее бдительность, и кое-что важное из происходившего вокруг ускользнуло от ее внимания. Так, она не придала значения позднему появлению Теани на приеме и не заметила самодовольного выражения, которое появлялось на лице куртизанки каждый раз, когда той случалось бросить взгляд в сторону властительницы Акомы. И еще Мара не успела встать из-за стола достаточно быстро, чтобы избежать общества властителя Экамчи, который, с гнусной ухмылкой на лице, появился рядом с ней.
— Добрый день, властительница Акомы. Как удивительно, что ты не привела с собой кого-нибудь из своих воинственных чо-джайнов, чтобы охранять твое здоровье.
Мара чопорно поклонилась:
— Здоровье у меня превосходное, властитель Экамчи. И мне не требуется дополнительная охрана, когда со мной Папевайо.
Гримаса перекосила лицо толстяка: ведь некогда он имел возможность познакомиться с отвагой и боевым искусством командира авангарда Акомы. Однако что-то придавало ему храбрости, и Мара без труда догадалась, что в системе существующих союзов произошли какие-то изменения и Экамчи узнал об этом раньше, чем она. Невольно подражая отцу, она предпочла перейти в наступление и встречным вопросом спровоцировать собеседника на необдуманные высказывания:
— Ты, вероятно, недавно побеседовал с Текумой из Анасати?
— Э-э! — Властитель Экамчи был захвачен врасплох, но быстро овладел собой, и у него в глазах промелькнуло торжество. — Вынужден тебя огорчить: наш хозяин, властитель Минванаби, не пригласил Текуму из Анасати на эти празднества. Он не хотел напоминать Имперскому Стратегу о недавних неприятностях… о позоре, который навлек на этого достойнейшего человека его сын, посредством брака завладевший Акомой.
— Бантокапи умер с честью, — сухо возразила Мара. — Ты позоришь себя, дурно отзываясь о мертвом.
Ее слова звучали как предупреждение и угроза для чести Экамчи, если тот немедленно не переменит предмет разговора.
Однако, перед тем как отступить, он напоследок нанес ей еще один укол:
— Так или иначе, мне известно, что Текума не мог бы прибыть сюда, даже если бы обстоятельства это позволили. Я слышал, что ему сейчас не до праздников: грабители напали на богатейший из его караванов и перебили охранников, всех до единого. Он лишился своих товаров и потерял две сотни воинов… по милости шайки гнусных разбойников.
Властитель Экамчи улыбнулся: ему — не хуже чем ей — было известно, что стоящие вне закона отщепенцы не способны устроить подобную резню. Какой-то знатный дом не побоялся выступить против Анасати, а из всех таких домов только один находился в состоянии кровной вражды с Акомой, которая умудрилась заручиться неохотной поддержкой Анасати.
— Помолись богам о здоровье своего сына, — глумливо посоветовал властитель Экамчи.
Он быстро удалился, и Мара упустила возможность ответить ему как хотелось бы. То, что столь захолустный властитель посмел ее оскорбить, поразило ее как гром с ясного неба; но это же послужило напоминанием, что в глазах врагов — даже самых ничтожных — ее смерть казалась делом решенным.
Глава 15. ВИНОВНИК ТОРЖЕСТВА
Появился Имперский Стратег.
Он вошел под торжественные звуки флейт; его расшитая золотом белая мантия сверкала под лучами солнца.
Роскошь его одеяния составляла разительный контраст с черным облачением двух фигур, выступавших слева и справа от Имперского Стратега. Увидев их, гости мгновенно смолкли. Даже властитель Минванаби испытывал не свойственную ему робость.
Когда Джингу шагнул вперед, чтобы приветствовать второго по могуществу человека Империи, его поза выражала не заносчивую развязность, а покорность и почтение. Да и трудно было ожидать другого в присутствии Всемогущих. Намерения магов были непознаваемы, а их действия неоспоримы. Они были по ту сторону закона, и единственная их цель заключалась в служении Империи.
То, что Альмеко привел двух магов на празднование дня своего рождения, вызвало некоторую растерянность у каждого из гостей: в присутствии Непостижимого, грозившего неведомой опасностью, никакой план не мог служить гарантией успеха; ни одному союзнику нельзя было вполне доверять. Никто ничего не знал наверняка; одни поговаривали, что Альмеко сумел добиться поддержки некоторых из Всемогущих; другие предполагали, что все важные решения Имперского Стратега исходят из Города чародеев.
Мара наблюдала традиционный ритуал поздравлений с удобного места в укромном уголке зала. Она даже испытала некоторое облегчение, увидев Всемогущих рядом с Альмеко, так как всеобщее внимание было отвлечено от ее персоны… по крайней мере, на какое-то время. Ее утомила необходимость выдерживать испытующие взгляды гостей, а от назойливых расспросов властителя Экамчи о причинах отсутствия Текумы ей и вовсе стало тошно. Считалось, что Всемогущим ничего не стоит пресечь самую изощренную интригу; в любой момент они могли прибегнуть к магии. Они выносили приговор и вершили кару по своему усмотрению; их слово было законом. Они могли бы уничтожить Джингу в его собственном доме, если бы сочли, что в нем таится угроза для Империи; в этом случае Десио только поклонился бы и произнес нараспев ритуальную фразу: «Воля твоя, Всемогущий».
Однако Всемогущие, как правило, держались в стороне от Игры Совета; иные цели привели сюда двух чародеев. Мара улыбнулась. Какой бы ни была причина их прихода, последствия могут оказаться двоякими. С одной стороны, у ее врага возникли новые заботы, но зато и Минванаби получил неожиданную возможность привести в исполнение свой злодейский замысел, пока внимание гостей приковано к таинственной паре.
Мара обдумывала тайный смысл происходящего, а тем временем гости уже начали собираться — каждая семья в соответствии с ее рангом, — чтобы засвидетельствовать свое уважение Имперскому Стратегу. Приближался момент, когда Маре и Накойе придется покинуть свою укромную нишу, так как Акома была одним из самых древних родов Империи, первым после Пяти Великих Семей. Две семьи — Кеда и Тонмаргу — уже стояли наготове впереди Мары. Когда же за ними устремился властитель Ксакатекас, правительница Акомы двинулась через толпу.
— Иди медленно, — предупредила она Накойю.
В отличие от остальных семей, которые шествовали большими группами, включающими сыновей, дочерей, зятьев, невесток, братьев и сестер — да еще каждому кровному родственнику разрешалось иметь почетного стража — собственная свита Мары состояла из первой советницы и Папевайо.
Многие властители и их советники даже не обращали внимания на властительницу Акомы до тех пор, пока она не проходила мимо них, так как величие и власть редко обходятся без грома фанфар.
Из обрывков разговоров, которые Мара могла услышать по пути, она успевала понять их смысл, прежде чем собеседники замечали ее приближение. В нескольких группах шептались о том, что в двух спутниках Альмеко удалось опознать тех самых Всемогущих, по милости которых Ассамблея Магов поддерживала кампанию Имперского Стратега в варварском мире. В обществе Стратега часто видели и других магов, о которых говорили как о его любимчиках. Низко надвинутые капюшоны мешали разглядеть лица, но если эти двое — действительно Эргоран и его брат Элгахар, то кое-кто из властителей, плетущих нити заговоров, сегодня может потерпеть неудачу.
Когда семейство Ксакатекас приступило к исполнению положенных поклонов, Мара, напутствуемая Накойей, взошла на возвышение. Пока она поднималась по ступеням, у подножия лестницы уже остановились следующие за ней Камацу из рода Шиндзаваи и его сын. Но вот Ксакатекасы отошли, и Мара оказалась лицом к лицу с Альмеко и с хозяином дома, Джингу Минванаби.
Оба Всемогущих располагались по одну сторону от Альмеко; особый ранг магов ставил их вне любых церемониальных правил. Но, выпрямившись после поклона, Мара успела перехватить проницательный взгляд одного из них и распознала под черным капюшоном крючковатый нос и тонкие губы Эргорана.
Как бы помогая Маре подняться. Имперский Стратег взял ее за руку; летучая искра сарказма промелькнула в его улыбке, когда в ответ на ритуальное приветствие властительницы Акомы он милостиво склонил голову. Очевидно, Альмеко не забыл их последнюю встречу, когда она покорно повторила слова Бантокапи насчет ночлега в хлеву у нидр. Этикет не позволял ему касаться этой темы, ибо ритуальное самоубийство сняло пятно с чести Акомы. Но ничто не препятствовало Стратегу завести с Марой беседу и направить ее в такое русло, чтобы гостье пришлось несладко.
— Госпожа Мара, какая приятная неожиданность! Я чрезвычайно рад удостовериться, что ты унаследовала доблесть твоего отца, иначе ты не решилась бы сунуться в это змеиное гнездо.
Все еще держа Мару за руку и поглаживая ее с показной отеческой заботой, он обернулся к властителю Минванаби. Хозяин дома стоял, пытаясь подавить раздражение, не меньше Мары пораженный последним замечанием Альмеко. А тот не унимался:
— Джингу, ты же не собираешься омрачить кровопролитием празднование моего дня рождения, правда?
Властитель Минванаби побагровел и забормотал что-то невразумительное, но Альмеко прервал его. Вновь обратившись к Маре, Стратег посоветовал:
— Ты только не позволяй своему телохранителю слишком крепко спать у твоей двери, госпожа. Если Джингу вздумает убить тебя без соблюдения правил приличия, то я буду чрезвычайно зол на него. И он это знает. — Стратег покосился на могущественного союзника. — Не говоря уже о том, что он поручился за безопасность всех гостей, и, следовательно, ничего не выгадает от твоей погибели, раз ему придется поплатиться за это собственной жизнью.
Виновник торжества от души рассмеялся. И Мара поняла, что Великая Игра была для этого человека поистине только игрой. Если бы Джингу мог убить правительницу Акомы таким способом, который позволил бы ему полностью снять с себя ответственность за это злодеяние, то Альмеко не только не стал бы негодовать, но мысленно рукоплескал бы властителю Минванаби за искусство заметать следы. И даже если бы Джингу потерпел неудачу, для Альмеко все эти события послужили бы просто занимательным развлечением. Мару бросило в жар. Сохранять безмятежный вид становилось все труднее. И в этот момент стоявший в двух шагах от нее второй сын властителя Шиндзаваи что-то прошептал отцу. Глаза Альмеко сузились; заметив мертвенную бледность лица Мары, он с наигранным сочувствием пожал ее руку:
— Не огорчайся, птичка: Джингу может удивить нас всех примерным поведением. — С широкой ухмылкой Альмеко добавил:
— Конечно, сейчас соотношение сил не в твою пользу, но все же шансы дожить до конца празднества у тебя есть, хотя они действительно невелики.
Он не выказывал намерения отпустить Мару и явно собирался еще позабавиться на ее счет; но тут раздался вежливый голос:
— Господин Альмеко… — вступил в разговор Камацу из Шиндзаваи. Искушенный жизнью, проведенной среди дворцовых интриг, бывший полководец клана Каназаваи переменил предмет разговора с изяществом, на которое вряд ли был способен кто-либо еще из присутствующих:
— Всего лишь несколько минут тому назад госпожа Мара напомнила, что во время ее свадьбы у меня не было благоприятной возможности представить тебе моего младшего сына.
Воспользовавшись тем, что обращение Камацу отвлекло от нее внимание Альмеко, Мара сумела высвободить пальцы из захвата Стратега. Она отступила на полшага влево; такое же движение без малейшей задержки сделал и Камацу. Имперскому Стратегу оставалось только одно: примириться с мыслью, что перед ним стоит уже не Мара, а властитель Шиндзаваи. Статный юноша сопровождал отца. Камацу улыбнулся и проговорил:
— Позволь представить тебе моего второго сына, Хокану. — Альмеко нахмурился; маска благодушия едва не упала с его лица. Он повернул голову к молодому Хокану, но пренебрежительное замечание, на какие он обычно не скупился, не успело слететь с его губ. Как ни в чем не бывало, Камацу продолжил:
— Его старшего брата Касами ты, несомненно, помнишь, Альмеко: он военачальник второй армии клана Каназаваи в твоем войске.
В словах Камацу придраться было не к чему; пришлось Стратегу взять себя в руки и пробормотать что-то благосклонное.
Другие семьи уже стояли на лестнице, ожидая, пока настанет их черед приветствовать Стратега; чтобы дать им возможность подняться на возвышение, отец и сын Шиндзаваи еще на шаг продвинулись вперед. Альмеко еще раз перевел взгляд на Мару, но Камацу завершил эту часть церемонии словами:
— Мы не станем больше отнимать твое время, господин: здесь многие желают тебя приветствовать. Да озарят боги улыбкой праздник твоего дня рождения. ; Следующая семья поднялась на возвышение, и Стратегу пришлось принять очередную порцию поклонов и приветствий. Тем временем Мара успела снова взять себя в руки. Она мысленно возблагодарила богов за то, что они вернули ей разум, и, обернувшись к властителю Шиндзаваи, наклонила голову в знак искренней признательности. Камацу уже удалялся прочь от очереди гостей, но ответил ей легкие кивком.
В его манере держаться Мара уловила то, чего не видела ни в ком с того самого момента, как вступила в пределы владений Минванаби, а именно — сочувствие. Возможно, властитель Шиндзаваи не числился среди ее союзников, но ясно показал, что не является и врагом. Он многим рисковал, когда прервал злую забаву Стратега, и сделал это весьма дерзко.
Сын не сразу последовал за отцом, и Мара заметила, что за ней следят его темные глаза. Она ответила на этот взгляд чуть заметной улыбкой, но не рискнула выразить свою благодарность словами, чтобы не дать властителю Минванаби повода вообразить, будто Акома и Шиндзаваи заключили против него союз.
Накойя настойчиво тянула госпожу за рукав, пытаясь поскорее увести ее в безопасный уголок.
— Нужно уносить отсюда ноги, Мараанни, — заклинала ее первая советница, воспользовавшись минуткой, когда Папевайо расположился между своей госпожой и прочими гостями, загородив собой Мару и Накойю от посторонних взглядов. — Здесь у тебя нет ни одного союзника, а Стратег делает из Акомы посмешище. Если ты останешься — лишишься жизни, а Кейоку придется воевать, спасая Айяки. Лучше уж снести позор бегства, чем рисковать потерей натами.
Мара опустилась на вышитую подушку, борясь со слабостью:
— Сейчас нам нельзя покидать этот дом.
— Дитя мое, это необходимо! — Никогда еще старая женщина не была так близка к тому, чтобы публично выказать страх. Опустившись на пол около хозяйки, она не прекращала попыток:
— На карту поставлено будущее Акомы!
Мара ласково похлопала по руке первой советницы:
— Мать моего сердца, нам не избежать этого испытания. И дело не только в том, что у нас на руках совсем не останется сильных карт и мы не сможем стать ничем иным, кроме как мишенью для шуточек Альмеко; но я сомневаюсь, дадут ли нам уйти отсюда живыми. Если нам даже удастся как-нибудь перелететь через границы Минванаби, мы окажемся легкой добычей для ряженых «бандитов», без всякого риска для Джингу. Но здесь, где он поручился за безопасность гостей, у нас есть шанс уцелеть.
— Не рассчитывай на это, госпожа, — угрюмо вымолвила Накойя. — Если Джингу из Минванаби позволил дочери Седзу прибыть сюда, значит, он и мысли не допускает, что у нее остается хоть один шанс спастись. Для тебя это место подобно гнезду из ядовитых колючек, наполненному сотней смертельных ловушек. Даже с помощью богов ты не сможешь их избежать.
Мара выпрямилась с гневным блеском в глазах:
— Ты все еще считаешь меня девочкой, почтенная матушка. Это ошибка. Ни угрозы Джингу, ни даже глумление Имперского Стратега не заставят меня поступиться честью предков. Не знаю как — с помощью хитрости или политического расчета, — но мы ускользнем из этой западни и отпразднуем победу.
Хотя в глубине души Мару терзал такой же страх, как и Накойю, она умудрилась произнести эти слова самым уверенным тоном, и старая няня слегка успокоилась. Все это время Хокану из Шиндзаваи, стоявший в другом конце зала, любовался гордой осанкой Мары из Акомы. Его восхищала ее смелость, которой трудно было ожидать от столь молодой женщины. Если Минванаби желал ее смерти, то его заговор должен быть продуман весьма тщательно, ибо эта властительница была истинной дочерью своего отца.
Недавно стало известно, что позиции имперского войска в варварском мире оказались чрезмерно растянутыми. Это ставило Стратега в весьма затруднительное положение, чем и надеялись воспользоваться в своих интересах некоторые властители.
Врата между двумя мирами — Келеваном и Мидкемией — открывались и закрывались исключительно по воле магов. И теперь, когда двое из них сидели посреди гостей, подобные духам полуночи, даже самые отважные из властителей не решались добиваться поддержки своим замыслам.
Многие не скрывали досады на то, что на празднестве, устроенном в честь дня рождения Альмеко, виновник торжества так назойливо выставляет напоказ свои связи с Всемогущими.
Когда занавес упал и актеры в последний раз поклонились публике, на деревянный помост, установленный для спектакля, шагнул Десио Минванаби. Подняв руки, он призвал всех к молчанию, и шепотки в зале прекратились. Десио опустил руки с нарядными кружевными манжетами на рукавах и возвестил:
— Разведчики Минванаби принесли весть об опасных беспорядках на реке. С севера явилась банда речных пиратов; вблизи от границы нашего поместья разграблены и сожжены две барки.
Ропот наполнил зал, затем он утих, и наследник Минванаби добавил:
— Властитель Джингу слышал требование Имперского Стратега, чтобы празднование его дня рождения не было омрачено кровопролитием. Во избежание подобной беды отец распорядился поднять цепь, расположенную ниже по течению от молитвенных ворот, и перекрыть таким образом выход из озера. Любое судно, которое попытается проникнуть к нам со стороны реки, будет уничтожено, как только окажется на виду! Если же кто-либо из гостей пожелает отбыть с празднества, не дожидаясь его окончания, то необходимо заблаговременно предупредить нас об этом, и воины караула получат приказ пропустить их.
Он вошел под торжественные звуки флейт; его расшитая золотом белая мантия сверкала под лучами солнца.
Роскошь его одеяния составляла разительный контраст с черным облачением двух фигур, выступавших слева и справа от Имперского Стратега. Увидев их, гости мгновенно смолкли. Даже властитель Минванаби испытывал не свойственную ему робость.
Когда Джингу шагнул вперед, чтобы приветствовать второго по могуществу человека Империи, его поза выражала не заносчивую развязность, а покорность и почтение. Да и трудно было ожидать другого в присутствии Всемогущих. Намерения магов были непознаваемы, а их действия неоспоримы. Они были по ту сторону закона, и единственная их цель заключалась в служении Империи.
То, что Альмеко привел двух магов на празднование дня своего рождения, вызвало некоторую растерянность у каждого из гостей: в присутствии Непостижимого, грозившего неведомой опасностью, никакой план не мог служить гарантией успеха; ни одному союзнику нельзя было вполне доверять. Никто ничего не знал наверняка; одни поговаривали, что Альмеко сумел добиться поддержки некоторых из Всемогущих; другие предполагали, что все важные решения Имперского Стратега исходят из Города чародеев.
Мара наблюдала традиционный ритуал поздравлений с удобного места в укромном уголке зала. Она даже испытала некоторое облегчение, увидев Всемогущих рядом с Альмеко, так как всеобщее внимание было отвлечено от ее персоны… по крайней мере, на какое-то время. Ее утомила необходимость выдерживать испытующие взгляды гостей, а от назойливых расспросов властителя Экамчи о причинах отсутствия Текумы ей и вовсе стало тошно. Считалось, что Всемогущим ничего не стоит пресечь самую изощренную интригу; в любой момент они могли прибегнуть к магии. Они выносили приговор и вершили кару по своему усмотрению; их слово было законом. Они могли бы уничтожить Джингу в его собственном доме, если бы сочли, что в нем таится угроза для Империи; в этом случае Десио только поклонился бы и произнес нараспев ритуальную фразу: «Воля твоя, Всемогущий».
Однако Всемогущие, как правило, держались в стороне от Игры Совета; иные цели привели сюда двух чародеев. Мара улыбнулась. Какой бы ни была причина их прихода, последствия могут оказаться двоякими. С одной стороны, у ее врага возникли новые заботы, но зато и Минванаби получил неожиданную возможность привести в исполнение свой злодейский замысел, пока внимание гостей приковано к таинственной паре.
Мара обдумывала тайный смысл происходящего, а тем временем гости уже начали собираться — каждая семья в соответствии с ее рангом, — чтобы засвидетельствовать свое уважение Имперскому Стратегу. Приближался момент, когда Маре и Накойе придется покинуть свою укромную нишу, так как Акома была одним из самых древних родов Империи, первым после Пяти Великих Семей. Две семьи — Кеда и Тонмаргу — уже стояли наготове впереди Мары. Когда же за ними устремился властитель Ксакатекас, правительница Акомы двинулась через толпу.
— Иди медленно, — предупредила она Накойю.
В отличие от остальных семей, которые шествовали большими группами, включающими сыновей, дочерей, зятьев, невесток, братьев и сестер — да еще каждому кровному родственнику разрешалось иметь почетного стража — собственная свита Мары состояла из первой советницы и Папевайо.
Многие властители и их советники даже не обращали внимания на властительницу Акомы до тех пор, пока она не проходила мимо них, так как величие и власть редко обходятся без грома фанфар.
Из обрывков разговоров, которые Мара могла услышать по пути, она успевала понять их смысл, прежде чем собеседники замечали ее приближение. В нескольких группах шептались о том, что в двух спутниках Альмеко удалось опознать тех самых Всемогущих, по милости которых Ассамблея Магов поддерживала кампанию Имперского Стратега в варварском мире. В обществе Стратега часто видели и других магов, о которых говорили как о его любимчиках. Низко надвинутые капюшоны мешали разглядеть лица, но если эти двое — действительно Эргоран и его брат Элгахар, то кое-кто из властителей, плетущих нити заговоров, сегодня может потерпеть неудачу.
Когда семейство Ксакатекас приступило к исполнению положенных поклонов, Мара, напутствуемая Накойей, взошла на возвышение. Пока она поднималась по ступеням, у подножия лестницы уже остановились следующие за ней Камацу из рода Шиндзаваи и его сын. Но вот Ксакатекасы отошли, и Мара оказалась лицом к лицу с Альмеко и с хозяином дома, Джингу Минванаби.
Оба Всемогущих располагались по одну сторону от Альмеко; особый ранг магов ставил их вне любых церемониальных правил. Но, выпрямившись после поклона, Мара успела перехватить проницательный взгляд одного из них и распознала под черным капюшоном крючковатый нос и тонкие губы Эргорана.
Как бы помогая Маре подняться. Имперский Стратег взял ее за руку; летучая искра сарказма промелькнула в его улыбке, когда в ответ на ритуальное приветствие властительницы Акомы он милостиво склонил голову. Очевидно, Альмеко не забыл их последнюю встречу, когда она покорно повторила слова Бантокапи насчет ночлега в хлеву у нидр. Этикет не позволял ему касаться этой темы, ибо ритуальное самоубийство сняло пятно с чести Акомы. Но ничто не препятствовало Стратегу завести с Марой беседу и направить ее в такое русло, чтобы гостье пришлось несладко.
— Госпожа Мара, какая приятная неожиданность! Я чрезвычайно рад удостовериться, что ты унаследовала доблесть твоего отца, иначе ты не решилась бы сунуться в это змеиное гнездо.
Все еще держа Мару за руку и поглаживая ее с показной отеческой заботой, он обернулся к властителю Минванаби. Хозяин дома стоял, пытаясь подавить раздражение, не меньше Мары пораженный последним замечанием Альмеко. А тот не унимался:
— Джингу, ты же не собираешься омрачить кровопролитием празднование моего дня рождения, правда?
Властитель Минванаби побагровел и забормотал что-то невразумительное, но Альмеко прервал его. Вновь обратившись к Маре, Стратег посоветовал:
— Ты только не позволяй своему телохранителю слишком крепко спать у твоей двери, госпожа. Если Джингу вздумает убить тебя без соблюдения правил приличия, то я буду чрезвычайно зол на него. И он это знает. — Стратег покосился на могущественного союзника. — Не говоря уже о том, что он поручился за безопасность всех гостей, и, следовательно, ничего не выгадает от твоей погибели, раз ему придется поплатиться за это собственной жизнью.
Виновник торжества от души рассмеялся. И Мара поняла, что Великая Игра была для этого человека поистине только игрой. Если бы Джингу мог убить правительницу Акомы таким способом, который позволил бы ему полностью снять с себя ответственность за это злодеяние, то Альмеко не только не стал бы негодовать, но мысленно рукоплескал бы властителю Минванаби за искусство заметать следы. И даже если бы Джингу потерпел неудачу, для Альмеко все эти события послужили бы просто занимательным развлечением. Мару бросило в жар. Сохранять безмятежный вид становилось все труднее. И в этот момент стоявший в двух шагах от нее второй сын властителя Шиндзаваи что-то прошептал отцу. Глаза Альмеко сузились; заметив мертвенную бледность лица Мары, он с наигранным сочувствием пожал ее руку:
— Не огорчайся, птичка: Джингу может удивить нас всех примерным поведением. — С широкой ухмылкой Альмеко добавил:
— Конечно, сейчас соотношение сил не в твою пользу, но все же шансы дожить до конца празднества у тебя есть, хотя они действительно невелики.
Он не выказывал намерения отпустить Мару и явно собирался еще позабавиться на ее счет; но тут раздался вежливый голос:
— Господин Альмеко… — вступил в разговор Камацу из Шиндзаваи. Искушенный жизнью, проведенной среди дворцовых интриг, бывший полководец клана Каназаваи переменил предмет разговора с изяществом, на которое вряд ли был способен кто-либо еще из присутствующих:
— Всего лишь несколько минут тому назад госпожа Мара напомнила, что во время ее свадьбы у меня не было благоприятной возможности представить тебе моего младшего сына.
Воспользовавшись тем, что обращение Камацу отвлекло от нее внимание Альмеко, Мара сумела высвободить пальцы из захвата Стратега. Она отступила на полшага влево; такое же движение без малейшей задержки сделал и Камацу. Имперскому Стратегу оставалось только одно: примириться с мыслью, что перед ним стоит уже не Мара, а властитель Шиндзаваи. Статный юноша сопровождал отца. Камацу улыбнулся и проговорил:
— Позволь представить тебе моего второго сына, Хокану. — Альмеко нахмурился; маска благодушия едва не упала с его лица. Он повернул голову к молодому Хокану, но пренебрежительное замечание, на какие он обычно не скупился, не успело слететь с его губ. Как ни в чем не бывало, Камацу продолжил:
— Его старшего брата Касами ты, несомненно, помнишь, Альмеко: он военачальник второй армии клана Каназаваи в твоем войске.
В словах Камацу придраться было не к чему; пришлось Стратегу взять себя в руки и пробормотать что-то благосклонное.
Другие семьи уже стояли на лестнице, ожидая, пока настанет их черед приветствовать Стратега; чтобы дать им возможность подняться на возвышение, отец и сын Шиндзаваи еще на шаг продвинулись вперед. Альмеко еще раз перевел взгляд на Мару, но Камацу завершил эту часть церемонии словами:
— Мы не станем больше отнимать твое время, господин: здесь многие желают тебя приветствовать. Да озарят боги улыбкой праздник твоего дня рождения. ; Следующая семья поднялась на возвышение, и Стратегу пришлось принять очередную порцию поклонов и приветствий. Тем временем Мара успела снова взять себя в руки. Она мысленно возблагодарила богов за то, что они вернули ей разум, и, обернувшись к властителю Шиндзаваи, наклонила голову в знак искренней признательности. Камацу уже удалялся прочь от очереди гостей, но ответил ей легкие кивком.
В его манере держаться Мара уловила то, чего не видела ни в ком с того самого момента, как вступила в пределы владений Минванаби, а именно — сочувствие. Возможно, властитель Шиндзаваи не числился среди ее союзников, но ясно показал, что не является и врагом. Он многим рисковал, когда прервал злую забаву Стратега, и сделал это весьма дерзко.
Сын не сразу последовал за отцом, и Мара заметила, что за ней следят его темные глаза. Она ответила на этот взгляд чуть заметной улыбкой, но не рискнула выразить свою благодарность словами, чтобы не дать властителю Минванаби повода вообразить, будто Акома и Шиндзаваи заключили против него союз.
Накойя настойчиво тянула госпожу за рукав, пытаясь поскорее увести ее в безопасный уголок.
— Нужно уносить отсюда ноги, Мараанни, — заклинала ее первая советница, воспользовавшись минуткой, когда Папевайо расположился между своей госпожой и прочими гостями, загородив собой Мару и Накойю от посторонних взглядов. — Здесь у тебя нет ни одного союзника, а Стратег делает из Акомы посмешище. Если ты останешься — лишишься жизни, а Кейоку придется воевать, спасая Айяки. Лучше уж снести позор бегства, чем рисковать потерей натами.
Мара опустилась на вышитую подушку, борясь со слабостью:
— Сейчас нам нельзя покидать этот дом.
— Дитя мое, это необходимо! — Никогда еще старая женщина не была так близка к тому, чтобы публично выказать страх. Опустившись на пол около хозяйки, она не прекращала попыток:
— На карту поставлено будущее Акомы!
Мара ласково похлопала по руке первой советницы:
— Мать моего сердца, нам не избежать этого испытания. И дело не только в том, что у нас на руках совсем не останется сильных карт и мы не сможем стать ничем иным, кроме как мишенью для шуточек Альмеко; но я сомневаюсь, дадут ли нам уйти отсюда живыми. Если нам даже удастся как-нибудь перелететь через границы Минванаби, мы окажемся легкой добычей для ряженых «бандитов», без всякого риска для Джингу. Но здесь, где он поручился за безопасность гостей, у нас есть шанс уцелеть.
— Не рассчитывай на это, госпожа, — угрюмо вымолвила Накойя. — Если Джингу из Минванаби позволил дочери Седзу прибыть сюда, значит, он и мысли не допускает, что у нее остается хоть один шанс спастись. Для тебя это место подобно гнезду из ядовитых колючек, наполненному сотней смертельных ловушек. Даже с помощью богов ты не сможешь их избежать.
Мара выпрямилась с гневным блеском в глазах:
— Ты все еще считаешь меня девочкой, почтенная матушка. Это ошибка. Ни угрозы Джингу, ни даже глумление Имперского Стратега не заставят меня поступиться честью предков. Не знаю как — с помощью хитрости или политического расчета, — но мы ускользнем из этой западни и отпразднуем победу.
Хотя в глубине души Мару терзал такой же страх, как и Накойю, она умудрилась произнести эти слова самым уверенным тоном, и старая няня слегка успокоилась. Все это время Хокану из Шиндзаваи, стоявший в другом конце зала, любовался гордой осанкой Мары из Акомы. Его восхищала ее смелость, которой трудно было ожидать от столь молодой женщины. Если Минванаби желал ее смерти, то его заговор должен быть продуман весьма тщательно, ибо эта властительница была истинной дочерью своего отца.
***
Послеполуденные часы тянулись томительно долго. Вниманию гостей были предложены выступления музыкантов и акробатов, а также одноактный фарс в стиле Сегуми. Однако даже в присутствии Всемогущих любовь цуранской знати к изящным искусствам не могла полностью возобладать над азартом политических игр.Недавно стало известно, что позиции имперского войска в варварском мире оказались чрезмерно растянутыми. Это ставило Стратега в весьма затруднительное положение, чем и надеялись воспользоваться в своих интересах некоторые властители.
Врата между двумя мирами — Келеваном и Мидкемией — открывались и закрывались исключительно по воле магов. И теперь, когда двое из них сидели посреди гостей, подобные духам полуночи, даже самые отважные из властителей не решались добиваться поддержки своим замыслам.
Многие не скрывали досады на то, что на празднестве, устроенном в честь дня рождения Альмеко, виновник торжества так назойливо выставляет напоказ свои связи с Всемогущими.
Когда занавес упал и актеры в последний раз поклонились публике, на деревянный помост, установленный для спектакля, шагнул Десио Минванаби. Подняв руки, он призвал всех к молчанию, и шепотки в зале прекратились. Десио опустил руки с нарядными кружевными манжетами на рукавах и возвестил:
— Разведчики Минванаби принесли весть об опасных беспорядках на реке. С севера явилась банда речных пиратов; вблизи от границы нашего поместья разграблены и сожжены две барки.
Ропот наполнил зал, затем он утих, и наследник Минванаби добавил:
— Властитель Джингу слышал требование Имперского Стратега, чтобы празднование его дня рождения не было омрачено кровопролитием. Во избежание подобной беды отец распорядился поднять цепь, расположенную ниже по течению от молитвенных ворот, и перекрыть таким образом выход из озера. Любое судно, которое попытается проникнуть к нам со стороны реки, будет уничтожено, как только окажется на виду! Если же кто-либо из гостей пожелает отбыть с празднества, не дожидаясь его окончания, то необходимо заблаговременно предупредить нас об этом, и воины караула получат приказ пропустить их.