Страница:
Над головой раздался скрежет, словно скребли когтями по камню, и медленное, трудное дыхание. Джимми вспомнил, что говорили гвали про
, съевшее кого-то из их племени.
Звук раздался ближе, и Джимми пожалел, что не успел зажечь факел. Он шагнул вправо и услышал, как Лори шепотом позвал его.
— Здесь какой-то зверь, — прошептал мальчик в ответ.
Лори что-то сказал остальным и отошел от входа в расщелину. Кто-то, кажется Роальд, сказал:
— Мартин идет.
Крепко сжимая кинжал, Джимми подумал:
. Он ждал, что в любой момент высокий герцог Крайди окажется рядом с ним, и недоумевал, что могло его так задержать.
Вдруг кто-то бросился на Джимми. Он прыгнул вверх и назад, почти распластавшись по стене. Одну ногу он не успел подтянуть, и что-то ударило в нее. Послышалось щелканье зубов. Джимми подпрыгнул, перевернулся в воздухе и приземлился на что-то мягкое. И тут же, не раздумывая, нанес удар кинжалом, ощутив, как конец клинка вонзился во что-то. Он скатился вниз — пещеру наполнило злобное шипение рептилии. Поднимаясь на ноги, Джимми, крутанув, высвободил кинжал. Зверь развернулся так же быстро, как Джимми, и парень, снова прыгнув, ударился головой о низко нависший камень.
Оглушенный, Джимми повалился на стену, а зверь опять кинулся на него, но промахнулся. У Джимми звенело в ушах, но он выбросил вперед левую руку и понял, что захватил шею невидим ого существа . Как тот человек из легенды, который оседлал тигра, Джимми не ослаблял хватку -пока он держался за шею, зверь не мог на него наброситься. Он поволок мальчишку по пещере, а тот не переставая бил кинжалом по кожистой спине. Джимми ничего не видел и не мог толком замахнуться, поэтому его удары в большинстве своем не достигали цели. Зверь метался, перекидывая мальчишку из стороны на сторону, ударяя его о стены и царапая о камни. Парень испугался: зверь все больше свирепел, и Джимми казалось, что его рука сейчас вырвется из плеча.
— Мартин! — выкрикнул он, задыхаясь. Где же он? Джимми понял, что везение оставило его. Впервые он чувствовал себя совершенно беспомощным — ему не выбраться отсюда! Он ощутил дурноту, тело онемело, его сковал страх. Вместо привычного возбуждения от опасности, когда он убегал от погони по дороге воров, им овладело ужасающее отупение — ему захотелось свернуться клубочком и уснуть, и чтобы все скорее кончилось. Зверь неистово забился — и вдруг замер. Джимми продолжал молотить по нему кулаком пока кто-то не сказал:
— Он сдох.
Голова еще кружилась, но Джимми открыл глаза и увидел, что над ним склонился Мартин, а за его спиной стояли Бару и Роальд — в руке у наемника горел факел. Рядом распростерлось существо семи футов в длину, похожее на игуану, но с крокодильими челюстями; в основании его черепа торчал охотничий нож Мартина. Герцог опустился возле Джимми на колени:
— Ты как? В порядке?
Все еще напуганный, Джимми отполз от ящера. Когда, наконец, в его затуманенное страхом сознание проникла мысль, что он невредим, парнишка отчаянно замотал головой:
— Нет. — Он вытер слезы на щеках и повторил: — Проклятье, нет же. — И слезы потекли снова: -Я думал…
В расщелину протиснулся Арута и подошел к Джимми. Тот всхлипывал, прислонившись к каменной стене.
— Все кончилось, все прошло, — сказал принц, нежно положив руку ему на плечо.
— Я думал, оно меня поймало. Проклятье, я еще никогда так испугался!
— Голос Джимми дрожал от страха и гнева.
— Джимми, — сказал Мартин, — если выбирать, чего пугаться, так эта зверюга достойна страха. Взгляни, какие у нее челюсти.
Джимми вздрогнул.
— Мы все испугались, Джимми, — сказал Арута. — Наконец-то ты отыскал нечто действительно страшное.
— Надеюсь, у него нет старшего брата где-нибудь поблизости.
— Ты не ранен?
Джимми ощупал себя.
— Просто синяки. — Он поморщился. — Куча синяков.
— Горный змей, — констатировал Бару. — И не маленький. Ты ловко убил его ножом, милорд Мартин.
При свете змей выглядел впечатляюще, но все же не таким жутким, как чудилось Джимми в темноте.
— Это и есть
?
— Скорее всего, — ответил Мартин. — Представь, каким чудищем должен показаться этот змей гвали, в которых всегото три фута росту. — Он поднял факел повыше: — Давайте посмотрим, что это за место.
Они стояли в узкой, но высокой пещере, судя по всему, образовавшейся в толще известняка.
Джимми все еще было не по себе, но он, взяв у Мартина факел, первым пошел в глубину пещеры по наклонно поднимавшемуся полу.
— Все же я больше других привык проникать туда, где меня не ждут.
Они быстро шли по цепочке пещер — каждая последующая была немного больше и располагалась выше предыдущей. Вид соединяющихся друг с другом пещер вселял в людей какое-то непонятное беспокойство. Плато располагалось высоко, и они шли, не зная, насколько им удалось подняться, пока Джимми не заявил:
— Мы идем по спирали. Клянусь, сейчас мы как раз над тем местом, где Мартин убил змея.
Прошло еще некоторое время, и путники уткнулись в тупик. Оглядевшись, Джимми показал вверх. В трех футах над их головами в потолке пещеры виднелось отверстие.
— Как дымоход, — сказал Джимми. — Можно забраться, если упереться ногами в одну стену, а спиной — в другую.
— А что если он кверху расширяется? — спросил Лори.
— Тогда ты сползешь вниз. Скорость подъема — на ваше усмотрение. Я предлагаю двигаться медленно.
— Если гвали смогли здесь пробраться, пройдем и мы, — решил Мартин.
— Прошу прощения у вашего сиятельства, — сказал Роальд, — но, может, вы и по деревьям можете так скакать, как они?
Не ответив на это замечание, Мартин обратился к парнишке:
— Джимми?
— Да, я пойду первым. Не хочу кончить свои дни раздавленным, если кто-нибудь из вас сорвется и упадет на меня. Оставайтесь на месте, пока я не подам голос.
С помощью Мартина Джимми легко забрался в
. Оказалось, что взбираться по нему нетрудно. Остальным, особенно Мартину и Бару, он будет тесноват, но ничего, и они протиснутся. Джимми быстро добрался до выхода в тридцати футах выше нижней пещеры и наверху обнаружил еще одну пещеру. В темноте он не мог определить, какой она величины, но по слабому эхо, отвечавшему на его дыхание, Джимми решил, что пещера не маленькая.
К тому времени, как из
показалась первая голова — это был Роальд — Джимми уже зажег факел. Верхняя пещера оказалась большой — все двести футов в ширину, а потолок над головой поднимался футов на двадцать пять. С пола вздымались сталактиты, кое-где соединявшиеся со сталагмитами, образуя причудливые колонны. Пещера выглядела как каменный лес. В конце ее виднелись другие пещеры и проходы.
Мартин огляделся.
— Джимми, как ты думаешь, мы высоко поднялись?
— Не выше, чем футов на семьдесят. Едва ли на половину высоты.
— А теперь куда? — спросил Арута.
— Придется пробовать все по очереди, — ответил Джимми.
Выбрав один из многочисленных проходов, он шагнул в него.
Несколько часов они блуждали по пещерам, и наконец Джимми повернулся к Лори:
— Выход.
Арута протиснулся мимо певца. Над головой Джимми виднелся узкий проход — скорее просто трещина, сквозь которую проникал дневной свет. После мрака пещер он показался Аруте ослепительным. Джимми кивнул и полез вверх.
— Трещина расположена среди россыпи камней, — вернувшись, доложил он.
— Мы в сотне ярдов от той стороны дома, что обращена к мосту. Домище большой — в два этажа.
— Стража есть?
— Я не видел.
— Подождем темноты, — решил Арута. — Джимми, ты можешь выползти поближе к поверхности и послушать?
— Там есть выступ, — ответил мальчишка и опять полез в трещину.
Арута и его спутники сели. До наступления темноты можно было отдохнуть.
Джимми напрягал и снова расслаблял мускулы, чтобы тело не затекло.
На вершине плато царила мертвая тишина, которую нарушал только шелест ветра. Джимми слышал в основном шаги и случайные слова, долетавшие к нему от моста. Однажды ему показалось, что в доме раздался странный низкий звук, но он не был в этом уверен. Солнце уже зашло за горизонт, но небо еще было светлым. Прошло никак не меньше двух часов со времени ужина, но они были далеко на севере, да еще в середине лета, а здесь солнце заходило гораздо позднее, чем в Крондоре. Джимми напомнил своему желудку, что ему и раньше приходилось из-за работы пренебрегать обедом, но тот по-прежнему настойчиво требовал внимания.
Наконец достаточно стемнело. Джимми был рад, да и остальные, похоже, разделяли его чувства. Это место действовало на всех угнетающе. Даже Мартин, сидя в ожидании темноты, несколько раз бормотал ругательства. Было здесь нечто чуждое, что не давало покоя. Джимми знал, что он не почувствует себя в безопасности, пока не окажется подальше, и будет только изредка вспоминать о нем.
Джимми первым выбрался наружу и стоял на страже, ожидая, пока вылезет Мартин. За ним появились и остальные. Они разделились на три группы: Бару и Лори, Роальд и Мартин, Джимми и Арута. Они обыщут берег озера в поисках терна серебристого, и тот, кто найдет его, вернется к трещине и будет внизу поджидать остальных.
Аруте и Джимми выпало идти в сторону черного дома, и они решили начать поиски с его тыльной стороны. Прежде чем бродить в окрестностях древнего оплота валкеру, нелишне было убедиться, что поблизости нет дозора моррелов. Невозможно было узнать, что думают моррелы по поводу черного дома. Может быть, они, как и эльфы, относились к нему с благоговением и не отваживались входить туда, может, посещали его, как храм, только во время каких-нибудь церемоний, а может быть, обитали в нем.
Осторожно пробравшись к дому, Джимми прижался к стене. Камни оказались неожиданно гладкими на ощупь. Джимми провел по ним рукой и обнаружил, что их поверхность напоминает мрамор. Арута ждал с оружием наизготовку, пока Джимми быстро обошел вокруг здания.
— Нет никого, — сказал он шепотом, — только те, кто у моста.
— А внутри? — спросил Арута.
— Не знаю, — ответил Джимми. — Дом большой, а дверь одна. Хочешь посмотреть? — Он надеялся, что принц откажется.
— Да.
Джимми повел Аруту вдоль стены за угол. Над крепкой дверью располагалось полукруглое окно, из которого струился слабый свет. Джимми показал Аруте, чтобы тот подсадил его, и ловко уцепился за карниз над дверью. Подтянувшись на руках, он заглянул в окно.
За дверью, прямо под ним, было помещение типа прихожей, пол в которой был вымощен камнем. В дальней стене распахнутые двойные двери вели куда-то в темноту.
Джимми спрыгнул на землю.
— Из окна ничего не видно.
— Ничего?
— Там проход куда-то в темноту, и больше ничего. Стражи не видно.
— Давай начнем искать на берегу озера, но с дома глаз не спускай.
Джимми согласился. Они направились к озеру. У Джимми опять возникло знакомое ощущение, будто
, и на сей раз это касалось дома. Но он, отмахнувшись от беспокойства, занялся поисками.
Они провели несколько часов, обшаривая берег. У озера они обнаружили совсем немного растений, да и вообще растительность на плато была скудной. Временами издалека раздавалось шуршание — Арута решил, что это ходят их товарищи.
Небо приобрело серый оттенок, и Джимми напомнил принцу о приближающемся рассвете. Арута с неудовольствием вернулся вслед за юным сквайром обратно к трещине. Мартин и Бару уже были там, а через несколько минут к ним присоединились и Лори с Роальдом. Никто не нашел терна серебристого.
Арута не произнес ни слова. Он отвернулся и стиснул кулаки, как человек, которому нанесли сокрушительный удар. Все смотрели на него, а он глядел в темноту. В неярком свете его профиль выделялся на фоне каменистой поверхности стены, слезы текли по его щекам. Он вдруг резко повернулся к товарищам и хрипло прошептал:
— Он должен быть здесь.
Он переводил взгляд с одного лица на другое, и друзья увидели в его глазах такое страдание, что не могли не разделить с ним его боль. Они видели, как угасает в нем надежда. Если терн не будет найден, Анита погибнет…
Мартин в этот момент вспомнил отца — таким, каким по молодости лет его не мог помнить Арута. Герцог Боуррик очень тяжело переживал потерю жены леди Кэтрин. Охотник, воспитанный эльфами, почувствовал, как его грудь сжимается: он представил одинокие ночи брата, как тот сидит перед очагом, а кресло рядом с ним пустует, и единственный его собеседник — портрет на стене. Из трех братьев только Мартин помнил, какой горечью была наполнена жизнь их отца. Если Анита умрет, радость и веселье Аруты умрут вместе с ней. Не желая убивать надежду, Мартин прошептал:
— Он где-то здесь.
— Есть место, где мы еще не смотрели, — добавил Джимми.
— В доме, — сказал Арута.
— Значит, нам остается одно, — сказал Мартин.
Джимми, ненавидя сам себя, сказал:
— Один из нас должен пойти в дом и посмотреть.
, съевшее кого-то из их племени.
Звук раздался ближе, и Джимми пожалел, что не успел зажечь факел. Он шагнул вправо и услышал, как Лори шепотом позвал его.
— Здесь какой-то зверь, — прошептал мальчик в ответ.
Лори что-то сказал остальным и отошел от входа в расщелину. Кто-то, кажется Роальд, сказал:
— Мартин идет.
Крепко сжимая кинжал, Джимми подумал:
. Он ждал, что в любой момент высокий герцог Крайди окажется рядом с ним, и недоумевал, что могло его так задержать.
Вдруг кто-то бросился на Джимми. Он прыгнул вверх и назад, почти распластавшись по стене. Одну ногу он не успел подтянуть, и что-то ударило в нее. Послышалось щелканье зубов. Джимми подпрыгнул, перевернулся в воздухе и приземлился на что-то мягкое. И тут же, не раздумывая, нанес удар кинжалом, ощутив, как конец клинка вонзился во что-то. Он скатился вниз — пещеру наполнило злобное шипение рептилии. Поднимаясь на ноги, Джимми, крутанув, высвободил кинжал. Зверь развернулся так же быстро, как Джимми, и парень, снова прыгнув, ударился головой о низко нависший камень.
Оглушенный, Джимми повалился на стену, а зверь опять кинулся на него, но промахнулся. У Джимми звенело в ушах, но он выбросил вперед левую руку и понял, что захватил шею невидим ого существа . Как тот человек из легенды, который оседлал тигра, Джимми не ослаблял хватку -пока он держался за шею, зверь не мог на него наброситься. Он поволок мальчишку по пещере, а тот не переставая бил кинжалом по кожистой спине. Джимми ничего не видел и не мог толком замахнуться, поэтому его удары в большинстве своем не достигали цели. Зверь метался, перекидывая мальчишку из стороны на сторону, ударяя его о стены и царапая о камни. Парень испугался: зверь все больше свирепел, и Джимми казалось, что его рука сейчас вырвется из плеча.
— Мартин! — выкрикнул он, задыхаясь. Где же он? Джимми понял, что везение оставило его. Впервые он чувствовал себя совершенно беспомощным — ему не выбраться отсюда! Он ощутил дурноту, тело онемело, его сковал страх. Вместо привычного возбуждения от опасности, когда он убегал от погони по дороге воров, им овладело ужасающее отупение — ему захотелось свернуться клубочком и уснуть, и чтобы все скорее кончилось. Зверь неистово забился — и вдруг замер. Джимми продолжал молотить по нему кулаком пока кто-то не сказал:
— Он сдох.
Голова еще кружилась, но Джимми открыл глаза и увидел, что над ним склонился Мартин, а за его спиной стояли Бару и Роальд — в руке у наемника горел факел. Рядом распростерлось существо семи футов в длину, похожее на игуану, но с крокодильими челюстями; в основании его черепа торчал охотничий нож Мартина. Герцог опустился возле Джимми на колени:
— Ты как? В порядке?
Все еще напуганный, Джимми отполз от ящера. Когда, наконец, в его затуманенное страхом сознание проникла мысль, что он невредим, парнишка отчаянно замотал головой:
— Нет. — Он вытер слезы на щеках и повторил: — Проклятье, нет же. — И слезы потекли снова: -Я думал…
В расщелину протиснулся Арута и подошел к Джимми. Тот всхлипывал, прислонившись к каменной стене.
— Все кончилось, все прошло, — сказал принц, нежно положив руку ему на плечо.
— Я думал, оно меня поймало. Проклятье, я еще никогда так испугался!
— Голос Джимми дрожал от страха и гнева.
— Джимми, — сказал Мартин, — если выбирать, чего пугаться, так эта зверюга достойна страха. Взгляни, какие у нее челюсти.
Джимми вздрогнул.
— Мы все испугались, Джимми, — сказал Арута. — Наконец-то ты отыскал нечто действительно страшное.
— Надеюсь, у него нет старшего брата где-нибудь поблизости.
— Ты не ранен?
Джимми ощупал себя.
— Просто синяки. — Он поморщился. — Куча синяков.
— Горный змей, — констатировал Бару. — И не маленький. Ты ловко убил его ножом, милорд Мартин.
При свете змей выглядел впечатляюще, но все же не таким жутким, как чудилось Джимми в темноте.
— Это и есть
?
— Скорее всего, — ответил Мартин. — Представь, каким чудищем должен показаться этот змей гвали, в которых всегото три фута росту. — Он поднял факел повыше: — Давайте посмотрим, что это за место.
Они стояли в узкой, но высокой пещере, судя по всему, образовавшейся в толще известняка.
Джимми все еще было не по себе, но он, взяв у Мартина факел, первым пошел в глубину пещеры по наклонно поднимавшемуся полу.
— Все же я больше других привык проникать туда, где меня не ждут.
Они быстро шли по цепочке пещер — каждая последующая была немного больше и располагалась выше предыдущей. Вид соединяющихся друг с другом пещер вселял в людей какое-то непонятное беспокойство. Плато располагалось высоко, и они шли, не зная, насколько им удалось подняться, пока Джимми не заявил:
— Мы идем по спирали. Клянусь, сейчас мы как раз над тем местом, где Мартин убил змея.
Прошло еще некоторое время, и путники уткнулись в тупик. Оглядевшись, Джимми показал вверх. В трех футах над их головами в потолке пещеры виднелось отверстие.
— Как дымоход, — сказал Джимми. — Можно забраться, если упереться ногами в одну стену, а спиной — в другую.
— А что если он кверху расширяется? — спросил Лори.
— Тогда ты сползешь вниз. Скорость подъема — на ваше усмотрение. Я предлагаю двигаться медленно.
— Если гвали смогли здесь пробраться, пройдем и мы, — решил Мартин.
— Прошу прощения у вашего сиятельства, — сказал Роальд, — но, может, вы и по деревьям можете так скакать, как они?
Не ответив на это замечание, Мартин обратился к парнишке:
— Джимми?
— Да, я пойду первым. Не хочу кончить свои дни раздавленным, если кто-нибудь из вас сорвется и упадет на меня. Оставайтесь на месте, пока я не подам голос.
С помощью Мартина Джимми легко забрался в
. Оказалось, что взбираться по нему нетрудно. Остальным, особенно Мартину и Бару, он будет тесноват, но ничего, и они протиснутся. Джимми быстро добрался до выхода в тридцати футах выше нижней пещеры и наверху обнаружил еще одну пещеру. В темноте он не мог определить, какой она величины, но по слабому эхо, отвечавшему на его дыхание, Джимми решил, что пещера не маленькая.
К тому времени, как из
показалась первая голова — это был Роальд — Джимми уже зажег факел. Верхняя пещера оказалась большой — все двести футов в ширину, а потолок над головой поднимался футов на двадцать пять. С пола вздымались сталактиты, кое-где соединявшиеся со сталагмитами, образуя причудливые колонны. Пещера выглядела как каменный лес. В конце ее виднелись другие пещеры и проходы.
Мартин огляделся.
— Джимми, как ты думаешь, мы высоко поднялись?
— Не выше, чем футов на семьдесят. Едва ли на половину высоты.
— А теперь куда? — спросил Арута.
— Придется пробовать все по очереди, — ответил Джимми.
Выбрав один из многочисленных проходов, он шагнул в него.
Несколько часов они блуждали по пещерам, и наконец Джимми повернулся к Лори:
— Выход.
Арута протиснулся мимо певца. Над головой Джимми виднелся узкий проход — скорее просто трещина, сквозь которую проникал дневной свет. После мрака пещер он показался Аруте ослепительным. Джимми кивнул и полез вверх.
— Трещина расположена среди россыпи камней, — вернувшись, доложил он.
— Мы в сотне ярдов от той стороны дома, что обращена к мосту. Домище большой — в два этажа.
— Стража есть?
— Я не видел.
— Подождем темноты, — решил Арута. — Джимми, ты можешь выползти поближе к поверхности и послушать?
— Там есть выступ, — ответил мальчишка и опять полез в трещину.
Арута и его спутники сели. До наступления темноты можно было отдохнуть.
Джимми напрягал и снова расслаблял мускулы, чтобы тело не затекло.
На вершине плато царила мертвая тишина, которую нарушал только шелест ветра. Джимми слышал в основном шаги и случайные слова, долетавшие к нему от моста. Однажды ему показалось, что в доме раздался странный низкий звук, но он не был в этом уверен. Солнце уже зашло за горизонт, но небо еще было светлым. Прошло никак не меньше двух часов со времени ужина, но они были далеко на севере, да еще в середине лета, а здесь солнце заходило гораздо позднее, чем в Крондоре. Джимми напомнил своему желудку, что ему и раньше приходилось из-за работы пренебрегать обедом, но тот по-прежнему настойчиво требовал внимания.
Наконец достаточно стемнело. Джимми был рад, да и остальные, похоже, разделяли его чувства. Это место действовало на всех угнетающе. Даже Мартин, сидя в ожидании темноты, несколько раз бормотал ругательства. Было здесь нечто чуждое, что не давало покоя. Джимми знал, что он не почувствует себя в безопасности, пока не окажется подальше, и будет только изредка вспоминать о нем.
Джимми первым выбрался наружу и стоял на страже, ожидая, пока вылезет Мартин. За ним появились и остальные. Они разделились на три группы: Бару и Лори, Роальд и Мартин, Джимми и Арута. Они обыщут берег озера в поисках терна серебристого, и тот, кто найдет его, вернется к трещине и будет внизу поджидать остальных.
Аруте и Джимми выпало идти в сторону черного дома, и они решили начать поиски с его тыльной стороны. Прежде чем бродить в окрестностях древнего оплота валкеру, нелишне было убедиться, что поблизости нет дозора моррелов. Невозможно было узнать, что думают моррелы по поводу черного дома. Может быть, они, как и эльфы, относились к нему с благоговением и не отваживались входить туда, может, посещали его, как храм, только во время каких-нибудь церемоний, а может быть, обитали в нем.
Осторожно пробравшись к дому, Джимми прижался к стене. Камни оказались неожиданно гладкими на ощупь. Джимми провел по ним рукой и обнаружил, что их поверхность напоминает мрамор. Арута ждал с оружием наизготовку, пока Джимми быстро обошел вокруг здания.
— Нет никого, — сказал он шепотом, — только те, кто у моста.
— А внутри? — спросил Арута.
— Не знаю, — ответил Джимми. — Дом большой, а дверь одна. Хочешь посмотреть? — Он надеялся, что принц откажется.
— Да.
Джимми повел Аруту вдоль стены за угол. Над крепкой дверью располагалось полукруглое окно, из которого струился слабый свет. Джимми показал Аруте, чтобы тот подсадил его, и ловко уцепился за карниз над дверью. Подтянувшись на руках, он заглянул в окно.
За дверью, прямо под ним, было помещение типа прихожей, пол в которой был вымощен камнем. В дальней стене распахнутые двойные двери вели куда-то в темноту.
Джимми спрыгнул на землю.
— Из окна ничего не видно.
— Ничего?
— Там проход куда-то в темноту, и больше ничего. Стражи не видно.
— Давай начнем искать на берегу озера, но с дома глаз не спускай.
Джимми согласился. Они направились к озеру. У Джимми опять возникло знакомое ощущение, будто
, и на сей раз это касалось дома. Но он, отмахнувшись от беспокойства, занялся поисками.
Они провели несколько часов, обшаривая берег. У озера они обнаружили совсем немного растений, да и вообще растительность на плато была скудной. Временами издалека раздавалось шуршание — Арута решил, что это ходят их товарищи.
Небо приобрело серый оттенок, и Джимми напомнил принцу о приближающемся рассвете. Арута с неудовольствием вернулся вслед за юным сквайром обратно к трещине. Мартин и Бару уже были там, а через несколько минут к ним присоединились и Лори с Роальдом. Никто не нашел терна серебристого.
Арута не произнес ни слова. Он отвернулся и стиснул кулаки, как человек, которому нанесли сокрушительный удар. Все смотрели на него, а он глядел в темноту. В неярком свете его профиль выделялся на фоне каменистой поверхности стены, слезы текли по его щекам. Он вдруг резко повернулся к товарищам и хрипло прошептал:
— Он должен быть здесь.
Он переводил взгляд с одного лица на другое, и друзья увидели в его глазах такое страдание, что не могли не разделить с ним его боль. Они видели, как угасает в нем надежда. Если терн не будет найден, Анита погибнет…
Мартин в этот момент вспомнил отца — таким, каким по молодости лет его не мог помнить Арута. Герцог Боуррик очень тяжело переживал потерю жены леди Кэтрин. Охотник, воспитанный эльфами, почувствовал, как его грудь сжимается: он представил одинокие ночи брата, как тот сидит перед очагом, а кресло рядом с ним пустует, и единственный его собеседник — портрет на стене. Из трех братьев только Мартин помнил, какой горечью была наполнена жизнь их отца. Если Анита умрет, радость и веселье Аруты умрут вместе с ней. Не желая убивать надежду, Мартин прошептал:
— Он где-то здесь.
— Есть место, где мы еще не смотрели, — добавил Джимми.
— В доме, — сказал Арута.
— Значит, нам остается одно, — сказал Мартин.
Джимми, ненавидя сам себя, сказал:
— Один из нас должен пойти в дом и посмотреть.
Глава семнадцатая. ИМПЕРСКИЙ СТРАТЕГ
Пахло сырой соломой. Паг дернулся и обнаружил, что его руки прикованы к стене цепями из кожи нидра: шкура могучего шестиногого вьючного животного была выделана цурани до твердости железа и намертво прикреплена к стене. Голова все еще болела после встречи с непонятным волшебным шаром. Поборов головокружение, Паг посмотрел на оковы. Когда он начал произносить заклинание, которое должно было превратить их в пар, произошла какая-то неправильность. Он так и подумал: неправильность. Заклинание не сработало. Паг прислонился к стене, догадываясь, что на камеру было наложено заклятие, не допускающее никаких магических действий. Еще бы, подумал он, иначе как удержишь чародея в тюрьме?
Паг огляделся. Камера была темной — немного света проникало через круглое окошко в двери. Глядя на сырые стены, Паг решил, что камера расположена под землей. Он не знал, долго ли они здесь пробыли, да и где вообще находятся — они могли оказаться где угодно в огромной Империи.
К стене напротив Пага были прикованы Мичем, Доминик и Хочокена. Паг понял, что участь Хочокены может служить знаком, насколько далеко зашел Стратег. Схватить преступника, объявленного вне закона, — это одно, а вот посадить в темницу Всемогущего — совсем другое. По традиции члены Ассамблеи не подчинялись Имперскому Стратегу, и только они да император, могли бросить вызов его могуществу. Камацу был прав. Стратег вступил в опасную фазу Большой Игры — арест Хочокены показывал его презрение к любой оппозиции.
Мичем застонал и поднял голову. Обнаружив, что он в цепях, воин подергался, чтобы проверить их прочность.
— Ну, — сказал он, глядя на Пага. — А теперь что?
— Подождем.
Они ждали долго — три или четыре часа. Потом дверь внезапно распахнулась, и вошел чародей в черных Одеяниях, а за ним солдат в белом. Хочокена с презрением сказал:
— Эргоран! Ты с ума сошел? Выпусти меня немедленно!
Чародей махнул рукой солдату, чтобы он освободил Пага.
— Я служу Империи, — сказал он. — А ты, толстяк, связался с врагами. Когда мы казним этого фальшивого чародея, я расскажу Ассамблее о твоем двуличии.
Пага быстро вывели.
— Миламбер, твое появление на Имперских Играх год назад снискало тебе некоторое уважение, — сказал ему Эргоран. Два солдата надели на запястья Пагу дорогие металлические браслеты прекрасной работы. — Кандалы в темнице препятствуют действию заклинаний. А за пределами темницы тебя будут держать эти браслеты. — Он махнул стражникам рукой, и один из них толкнул Пага в спину.
Паг не стал тратить время на Эргорана. Из тех чародеев, которых прикармливал Стратег, он считался самым рьяным, и, как немногие его единомышленники, считал, что Ассамблея должна стать орудием правительства Империи — Высшего Совета. Те, кто знал его лучше, говорили, что главной целью Эргорана было поставить Ассамблею на место Высшего Совета. Ходили слухи, что пока горячий Альмеко председательствовал в Совете, Эргоран за его спиной осуществлял политику партии Войны.
Длинный лестничный пролет вывел Пага на солнце. После темноты камеры он на мгновение ослеп. Но пока его вели по двору какого-то необъятного здания, глаза привыкли к яркому свету. Поднимаясь по широкой лестнице, Паг оглянулся через плечо. Он увидел достаточно, чтобы понять, где он. Он узнал реку Гагаджин, которая бежала с гор, называемых Высокая Стена, к городу Джамару. Река была главной дорогой, соединяющей север с южными и центральными провинциями Империи. Значит, их доставили в Священный Город Кентосани, столицу Империи Цурануани. Десятки стражников в белых доспехах могли охранять только дворец Имперского Стратега.
Подталкивая, Пага провели через длинный холл и центральный зал. Тяжелая расписная деревянная дверь в каменной стене откатилась в сторону. Стратег решил допросить пленника в своем кабинете.
В центре комнаты стоял чародей, дожидаясь, пока человек, что-то читавший за столом, обратит на него внимание. Этого чародея Паг знал только по имени. Он понял, что здесь не дождется помощи даже для Хочокены: Элгахар был братом Эргорана; в их семье многие обладали даром магов. Элгахар, похоже, полностью подчинился брату.
На подушках сидел человек среднего возраста в белой тунике, отделанной тонкой золотой каймой по вороту и рукавам. Вспомнив Альмеко, Паг не мог не подумать о том, как разительно отличается нынешний Стратег от своего предшественника. Аксантукар внешне являл полную противоположность дяде: Альмеко был плотным мужчиной с крепкой шеей — настоящим воином, а Аксантукар скорее напоминал ученого или писателя: тощее тело аскета, почти мягкие черты лица. Но, когда он поднял глаза от свитка, который читал, Паг нашел и сходство: у этого человека, как и у его дяди, в глазах горела та же безумная жажда власти.
Отложив свиток. Стратег сказал:
— Миламбер, вернувшись сюда, ты продемонстрировал если не благоразумие, то мужество. Конечно, тебя казнят, но прежде чем мы тебя повесим, хотелось бы узнать — зачем ты явился?
— В моем родном мире растет сила — черное и злобное чудовище, которое хочет добиться своей цели, и цель эта — уничтожение.
Стратег заинтересовался и сделал знак Пагу, чтобы тот продолжал. Паг рассказал все, что знал — без преуменьшений и преувеличений.
— При помощи магии я обнаружил, что эта сила пришла с Келевана, и теперь судьбы двух миров снова переплелись.
— Интересные сказки ты нам рассказываешь, — сказал Стратег, когда Паг замолчал. Эргоран, по-видимому, тоже не поверил Пагу, но Элгахар встревожился не на шутку. Аксантукар продолжал, улыбаясь: — Миламбер, жаль, что ты предал нас. Если бы ты остался с нами, ты бы неплохо преуспел на поприще сказочника. Могучая сила тьмы, исходящая из неведомого источника в нашей Империи. Чудесная сказка. — Улыбка пропала, и, подавшись вперед, Стратег уперся локтями в колени. — Ну а теперь к делу. Кошмар, о котором ты нам поведал, — лишь слабая попытка отвлечь меня от истинных причин твоего возвращения. Партия Синего Колеса и ее приспешники в Высшем Совете скоро падут. Вот поэтому ты и вернулся — те, кто считал тебя своим, теперь в отчаянии. Они знают: власть на самом деле принадлежит партии Войны. Ты и этот толстый опять в сговоре с теми, кто предал военный союз во время вторжения в твой родной мир. Вы боитесь нового порядка, который мы олицетворяем. Через несколько дней я объявлю о роспуске Высшего Совета, а ты явился, чтобы предотвратить это. Не знаю, что у тебя на уме, но мы выбьем из тебя правду, если не сейчас, то скоро. Ты назовешь наших противников. И мы узнаем, как ты сюда вернулся. Когда я буду править Империей, мы снова явимся в твой мир и сделаем то, что должен был сделать мой дядя.
Паг, переводя взгляд с одного лица на другое, прозревал истину. Ему доводилось встречаться и беседовать с Родриком, безумным королем. Стратег не был так безумен, как Родрик, но, без сомнения, о его душевном здоровье говорить не приходилось. За его спиной стоял тот, кто не проявлял никаких эмоций, но Паг понял — настоящей силой, внушавшей страх, здесь был Эргоран. Именно он был истинным правителем, дергающим за веревочки партию Войны. Именно он и будет править в Цурануани, может быть, когда-нибудь даже в открытую.
Вошел паж и, склонившись перед Стратегом, вручил ему свиток. Аксантукар быстро прочел его.
— Мне надо в Совет. Дайте знать инквизитору, что в четвертом часу ночи мне потребуются его услуги. Верните его в подвал. — Стражник дернул Пага за цепь, а Стратег сказал: — Подумай над этим, Миламбер. Ты можешь умереть быстро или медленно, но умрешь ты в любом случае. Тебе выбирать. Так или иначе, мы все равно узнаем у тебя правду.
Паг смотрел на Доминика, который погрузился в транс. Чародей рассказал товарищам о беседе со Стратегом. Хочокена побушевал некоторое время и замолчал. Как и все остальные Всемогущие, он не мог даже вообразить, что малейший его каприз не будет выполнен, и не находил слов, чтобы выразить свое негодование по поводу заключения в темницу. Мичем хранил молчаливое спокойствие, да и монах не взволновался. Разговаривали мало и неохотно. Даже в тюремной камере, не имея никакой надежды на спасение, они не собирались паниковать, теряя рассудок.
Паг вспомнил детство, проведенное в Крайди, — тяжелые уроки с Кулганом и Тулли, когда он пытался овладеть магическим искусством, которое, как оказалось годы спустя, он не мог использовать. Жаль, подумал он. В Звездной Пристани он наблюдал многие вещи, которые убедили его в том, что магия Малой Тропы, которую практиковали в Мидкемии, развилась там гораздо сильнее, чем на Келеване. Наверное потому, что иной магии в Мидкемии и не знали.
Паг для развлечения попытался припомнить один из тех трюков, которым его учили в детстве и которым ему так и не удалось овладеть до конца. Он стал рассматривать ту внутреннюю препону, которая мешала действовать заклинаниям, и даже увлекся. В детстве он боялся этого — ему казалось, что так у него вообще ничего не получится. Теперь он знал, что все дело в душевных силах, приспособленных для Великой Тропы и не воспринимавших приемы Малой Тропы. Теперь же, скованный воздействием противомагических заклятий, он решил вплотную заняться этой проблемой. Он закрыл глаза, представляя то, что пытался представить уже бессчетное количество раз и что ему никогда не удавалось. Весь порядок его внутреннего устройства восставал против требований этой разновидности магии, но, когда он решил переключиться на то, что было ему привычнее, что-то такое промелькнуло в мыслях и… Паг выпрямился, широко раскрыв глаза. Он почти нашел ответ! Он почти понял. Поборов волнение, он опять закрыл глаза, опустил голову и сосредоточился. Если бы только ему удалось вернуть этот миг, этот сияющий миг, когда на него снизошло озарение…. миг, который так быстро мелькнул и пропал! В темной сырой камере он оказался на пороге открытия, которое могло бы стать решающим в цуранской магии. Если бы только ему удалось вернуть этот миг…
Дверь камеры отворилась. Узники подняли головы. Доминик все еще был в трансе. Вошел Элгахар и махнул рукой стражнику, чтобы тот закрыл за ним дверь. Паг поднялся, разминая ноги, которые затекли на холодном полу, пока он сидел, вспоминая детство.
— Твой рассказ встревожил меня, — сказал вошедший.
— И должен был, ведь это правда. — Может быть, и нет, или, может быть, только тебе это кажется правдой. Я бы хотел услышать подробности.
Паг жестом пригласил чародея сесть, но тот, качнув головой, отказался. Пожав плечами, Паг вернулся на свое место на полу и начал повествование. Когда он добрался до видения Роугена, Элгахар пришел в волнение и, прервав Пага, стал задавать вопросы. Когда Паг закончил, Элгахар покачал головой:
— Скажи мне, Миламбер, многие ли в твоем родном мире поняли то, что было сказано этому пророку в его видении?
— Нет. Только я да еще двое. И только цурани из Ламута сказал, что это древний язык храмов.
— Если так, то это страшно. Мне надо знать, думал ли ты об этом.
— О чем?
Элгахар наклонился поближе к Пагу и прошептал ему в ухо одно слово. Краска сошла со щек Пага, и он закрыл глаза. Еще на Мидкемии он начал размышлять над тем же, пользуясь немногими сведениями, которыми обладал. Подсознательно он давно уже знал ответ. Вздохнув, он ответил:
— Думал. Я, как мог, старался найти другой ответ, но тем не менее находил только этот.
— О чем это вы? — спросил Хочокена.
— Нет, дружище, — покачал головой Паг. — Не сейчас. Я хотел бы, чтобы Элгахар сделал выводы сам, не зная, к какому решению пришли ты или я. Может быть, это заставит его пересмотреть некоторые взгляды.
— Все может быть. Но даже если так и случится, это может никак не отразиться на вашем теперешнем положении.
Хочокена взорвался:
— Как ты можешь так говорить? Что может сравниться с преступлениями Имперского Стратега? Или вы дошли уже до той точки, когда вся ваша свободная воля подавлена твоим братом?
— Хочокена, ты среди других, носящих черные одежды, мог бы понять меня: ведь именно ты вместе с Фумитой годами участвовал в Большой Игре на стороне партии Синего Колеса. — Элгахар напомнил о том, что эти два чародея помогли императору добиться мира в войне с Мидкемией. — Впервые в истории император получил такую власть и полностью потерял авторитет. Он утратил влияние. Свершилось предательство, и погибли пятеро военачальников самых могущественных кланов; именно эти пятеро и были самыми вероятными претендентами на место Имперского Стратега. После их смерти многие семьи потеряли былое влияние в Высшем Совете. Если император попытается диктовать кланам свою волю, он может встретить отпор.
Паг огляделся. Камера была темной — немного света проникало через круглое окошко в двери. Глядя на сырые стены, Паг решил, что камера расположена под землей. Он не знал, долго ли они здесь пробыли, да и где вообще находятся — они могли оказаться где угодно в огромной Империи.
К стене напротив Пага были прикованы Мичем, Доминик и Хочокена. Паг понял, что участь Хочокены может служить знаком, насколько далеко зашел Стратег. Схватить преступника, объявленного вне закона, — это одно, а вот посадить в темницу Всемогущего — совсем другое. По традиции члены Ассамблеи не подчинялись Имперскому Стратегу, и только они да император, могли бросить вызов его могуществу. Камацу был прав. Стратег вступил в опасную фазу Большой Игры — арест Хочокены показывал его презрение к любой оппозиции.
Мичем застонал и поднял голову. Обнаружив, что он в цепях, воин подергался, чтобы проверить их прочность.
— Ну, — сказал он, глядя на Пага. — А теперь что?
— Подождем.
Они ждали долго — три или четыре часа. Потом дверь внезапно распахнулась, и вошел чародей в черных Одеяниях, а за ним солдат в белом. Хочокена с презрением сказал:
— Эргоран! Ты с ума сошел? Выпусти меня немедленно!
Чародей махнул рукой солдату, чтобы он освободил Пага.
— Я служу Империи, — сказал он. — А ты, толстяк, связался с врагами. Когда мы казним этого фальшивого чародея, я расскажу Ассамблее о твоем двуличии.
Пага быстро вывели.
— Миламбер, твое появление на Имперских Играх год назад снискало тебе некоторое уважение, — сказал ему Эргоран. Два солдата надели на запястья Пагу дорогие металлические браслеты прекрасной работы. — Кандалы в темнице препятствуют действию заклинаний. А за пределами темницы тебя будут держать эти браслеты. — Он махнул стражникам рукой, и один из них толкнул Пага в спину.
Паг не стал тратить время на Эргорана. Из тех чародеев, которых прикармливал Стратег, он считался самым рьяным, и, как немногие его единомышленники, считал, что Ассамблея должна стать орудием правительства Империи — Высшего Совета. Те, кто знал его лучше, говорили, что главной целью Эргорана было поставить Ассамблею на место Высшего Совета. Ходили слухи, что пока горячий Альмеко председательствовал в Совете, Эргоран за его спиной осуществлял политику партии Войны.
Длинный лестничный пролет вывел Пага на солнце. После темноты камеры он на мгновение ослеп. Но пока его вели по двору какого-то необъятного здания, глаза привыкли к яркому свету. Поднимаясь по широкой лестнице, Паг оглянулся через плечо. Он увидел достаточно, чтобы понять, где он. Он узнал реку Гагаджин, которая бежала с гор, называемых Высокая Стена, к городу Джамару. Река была главной дорогой, соединяющей север с южными и центральными провинциями Империи. Значит, их доставили в Священный Город Кентосани, столицу Империи Цурануани. Десятки стражников в белых доспехах могли охранять только дворец Имперского Стратега.
Подталкивая, Пага провели через длинный холл и центральный зал. Тяжелая расписная деревянная дверь в каменной стене откатилась в сторону. Стратег решил допросить пленника в своем кабинете.
В центре комнаты стоял чародей, дожидаясь, пока человек, что-то читавший за столом, обратит на него внимание. Этого чародея Паг знал только по имени. Он понял, что здесь не дождется помощи даже для Хочокены: Элгахар был братом Эргорана; в их семье многие обладали даром магов. Элгахар, похоже, полностью подчинился брату.
На подушках сидел человек среднего возраста в белой тунике, отделанной тонкой золотой каймой по вороту и рукавам. Вспомнив Альмеко, Паг не мог не подумать о том, как разительно отличается нынешний Стратег от своего предшественника. Аксантукар внешне являл полную противоположность дяде: Альмеко был плотным мужчиной с крепкой шеей — настоящим воином, а Аксантукар скорее напоминал ученого или писателя: тощее тело аскета, почти мягкие черты лица. Но, когда он поднял глаза от свитка, который читал, Паг нашел и сходство: у этого человека, как и у его дяди, в глазах горела та же безумная жажда власти.
Отложив свиток. Стратег сказал:
— Миламбер, вернувшись сюда, ты продемонстрировал если не благоразумие, то мужество. Конечно, тебя казнят, но прежде чем мы тебя повесим, хотелось бы узнать — зачем ты явился?
— В моем родном мире растет сила — черное и злобное чудовище, которое хочет добиться своей цели, и цель эта — уничтожение.
Стратег заинтересовался и сделал знак Пагу, чтобы тот продолжал. Паг рассказал все, что знал — без преуменьшений и преувеличений.
— При помощи магии я обнаружил, что эта сила пришла с Келевана, и теперь судьбы двух миров снова переплелись.
— Интересные сказки ты нам рассказываешь, — сказал Стратег, когда Паг замолчал. Эргоран, по-видимому, тоже не поверил Пагу, но Элгахар встревожился не на шутку. Аксантукар продолжал, улыбаясь: — Миламбер, жаль, что ты предал нас. Если бы ты остался с нами, ты бы неплохо преуспел на поприще сказочника. Могучая сила тьмы, исходящая из неведомого источника в нашей Империи. Чудесная сказка. — Улыбка пропала, и, подавшись вперед, Стратег уперся локтями в колени. — Ну а теперь к делу. Кошмар, о котором ты нам поведал, — лишь слабая попытка отвлечь меня от истинных причин твоего возвращения. Партия Синего Колеса и ее приспешники в Высшем Совете скоро падут. Вот поэтому ты и вернулся — те, кто считал тебя своим, теперь в отчаянии. Они знают: власть на самом деле принадлежит партии Войны. Ты и этот толстый опять в сговоре с теми, кто предал военный союз во время вторжения в твой родной мир. Вы боитесь нового порядка, который мы олицетворяем. Через несколько дней я объявлю о роспуске Высшего Совета, а ты явился, чтобы предотвратить это. Не знаю, что у тебя на уме, но мы выбьем из тебя правду, если не сейчас, то скоро. Ты назовешь наших противников. И мы узнаем, как ты сюда вернулся. Когда я буду править Империей, мы снова явимся в твой мир и сделаем то, что должен был сделать мой дядя.
Паг, переводя взгляд с одного лица на другое, прозревал истину. Ему доводилось встречаться и беседовать с Родриком, безумным королем. Стратег не был так безумен, как Родрик, но, без сомнения, о его душевном здоровье говорить не приходилось. За его спиной стоял тот, кто не проявлял никаких эмоций, но Паг понял — настоящей силой, внушавшей страх, здесь был Эргоран. Именно он был истинным правителем, дергающим за веревочки партию Войны. Именно он и будет править в Цурануани, может быть, когда-нибудь даже в открытую.
Вошел паж и, склонившись перед Стратегом, вручил ему свиток. Аксантукар быстро прочел его.
— Мне надо в Совет. Дайте знать инквизитору, что в четвертом часу ночи мне потребуются его услуги. Верните его в подвал. — Стражник дернул Пага за цепь, а Стратег сказал: — Подумай над этим, Миламбер. Ты можешь умереть быстро или медленно, но умрешь ты в любом случае. Тебе выбирать. Так или иначе, мы все равно узнаем у тебя правду.
Паг смотрел на Доминика, который погрузился в транс. Чародей рассказал товарищам о беседе со Стратегом. Хочокена побушевал некоторое время и замолчал. Как и все остальные Всемогущие, он не мог даже вообразить, что малейший его каприз не будет выполнен, и не находил слов, чтобы выразить свое негодование по поводу заключения в темницу. Мичем хранил молчаливое спокойствие, да и монах не взволновался. Разговаривали мало и неохотно. Даже в тюремной камере, не имея никакой надежды на спасение, они не собирались паниковать, теряя рассудок.
Паг вспомнил детство, проведенное в Крайди, — тяжелые уроки с Кулганом и Тулли, когда он пытался овладеть магическим искусством, которое, как оказалось годы спустя, он не мог использовать. Жаль, подумал он. В Звездной Пристани он наблюдал многие вещи, которые убедили его в том, что магия Малой Тропы, которую практиковали в Мидкемии, развилась там гораздо сильнее, чем на Келеване. Наверное потому, что иной магии в Мидкемии и не знали.
Паг для развлечения попытался припомнить один из тех трюков, которым его учили в детстве и которым ему так и не удалось овладеть до конца. Он стал рассматривать ту внутреннюю препону, которая мешала действовать заклинаниям, и даже увлекся. В детстве он боялся этого — ему казалось, что так у него вообще ничего не получится. Теперь он знал, что все дело в душевных силах, приспособленных для Великой Тропы и не воспринимавших приемы Малой Тропы. Теперь же, скованный воздействием противомагических заклятий, он решил вплотную заняться этой проблемой. Он закрыл глаза, представляя то, что пытался представить уже бессчетное количество раз и что ему никогда не удавалось. Весь порядок его внутреннего устройства восставал против требований этой разновидности магии, но, когда он решил переключиться на то, что было ему привычнее, что-то такое промелькнуло в мыслях и… Паг выпрямился, широко раскрыв глаза. Он почти нашел ответ! Он почти понял. Поборов волнение, он опять закрыл глаза, опустил голову и сосредоточился. Если бы только ему удалось вернуть этот миг, этот сияющий миг, когда на него снизошло озарение…. миг, который так быстро мелькнул и пропал! В темной сырой камере он оказался на пороге открытия, которое могло бы стать решающим в цуранской магии. Если бы только ему удалось вернуть этот миг…
Дверь камеры отворилась. Узники подняли головы. Доминик все еще был в трансе. Вошел Элгахар и махнул рукой стражнику, чтобы тот закрыл за ним дверь. Паг поднялся, разминая ноги, которые затекли на холодном полу, пока он сидел, вспоминая детство.
— Твой рассказ встревожил меня, — сказал вошедший.
— И должен был, ведь это правда. — Может быть, и нет, или, может быть, только тебе это кажется правдой. Я бы хотел услышать подробности.
Паг жестом пригласил чародея сесть, но тот, качнув головой, отказался. Пожав плечами, Паг вернулся на свое место на полу и начал повествование. Когда он добрался до видения Роугена, Элгахар пришел в волнение и, прервав Пага, стал задавать вопросы. Когда Паг закончил, Элгахар покачал головой:
— Скажи мне, Миламбер, многие ли в твоем родном мире поняли то, что было сказано этому пророку в его видении?
— Нет. Только я да еще двое. И только цурани из Ламута сказал, что это древний язык храмов.
— Если так, то это страшно. Мне надо знать, думал ли ты об этом.
— О чем?
Элгахар наклонился поближе к Пагу и прошептал ему в ухо одно слово. Краска сошла со щек Пага, и он закрыл глаза. Еще на Мидкемии он начал размышлять над тем же, пользуясь немногими сведениями, которыми обладал. Подсознательно он давно уже знал ответ. Вздохнув, он ответил:
— Думал. Я, как мог, старался найти другой ответ, но тем не менее находил только этот.
— О чем это вы? — спросил Хочокена.
— Нет, дружище, — покачал головой Паг. — Не сейчас. Я хотел бы, чтобы Элгахар сделал выводы сам, не зная, к какому решению пришли ты или я. Может быть, это заставит его пересмотреть некоторые взгляды.
— Все может быть. Но даже если так и случится, это может никак не отразиться на вашем теперешнем положении.
Хочокена взорвался:
— Как ты можешь так говорить? Что может сравниться с преступлениями Имперского Стратега? Или вы дошли уже до той точки, когда вся ваша свободная воля подавлена твоим братом?
— Хочокена, ты среди других, носящих черные одежды, мог бы понять меня: ведь именно ты вместе с Фумитой годами участвовал в Большой Игре на стороне партии Синего Колеса. — Элгахар напомнил о том, что эти два чародея помогли императору добиться мира в войне с Мидкемией. — Впервые в истории император получил такую власть и полностью потерял авторитет. Он утратил влияние. Свершилось предательство, и погибли пятеро военачальников самых могущественных кланов; именно эти пятеро и были самыми вероятными претендентами на место Имперского Стратега. После их смерти многие семьи потеряли былое влияние в Высшем Совете. Если император попытается диктовать кланам свою волю, он может встретить отпор.