Фэйзер Джейн. Охота за невестой

ГЛАВА 9

   – У тебя уже кто-нибудь был с визитом, Кон? – спросила Честити, входя в гостиную в доме сестры.
   – Какая прелестная комната! – воскликнула Пруденс, следуя за Честити. – Мне так нравятся эти китайские обои!
   – Леди Бейнбридж сунула ко мне свой нос, – сказала Констанс. – Она была у меня полчаса назад. Проявила высокомерие и неприятие новомодных вкусов. – Констанс взбила шелковую диванную подушку, расшитую павлинами. – Она с пристрастием меня разглядывала, не раздалась ли я в талии.
   – Слишком мало времени прошло после свадьбы, – заметила Пруденс, оглядывая стройную фигуру сестры.
   – Кто еще у тебя был?
   – Летиция и... тетя Агнес. Она оказалась прекрасной собеседницей, когда мы затронули восточную тему.
   – Иначе и быть не могло. Агнес весьма доброжелательна по натуре.
   Честити говорила с нежностью о сестре отца, своей любимой тетке.
   – Я распоряжусь насчет чая, – сказала Констанс, – и мы обсудим списки.
   Она дернула за украшенный кистями шнурок колокольчика над камином.
   – Я долго ломала голову, пытаясь найти подходящую пару нашему адвокату. – Констанс умолкла, потому что в этот момент в комнату вошла горничная. – Не принесете ли нам чай, Бренда? Благодарю вас.
   – Какая женщина могла бы ему подойти? – спросила Честити, устраиваясь на краю дивана.
   – Понятия не имею, – сказала Пруденс, усаживаясь в глубокое кресло.
   – Это не обнадеживает, – с упреком сказала ей Констанс. – Напоминаю, идея твоя.
   – Знаю, – вздохнула Пруденс. – В тот момент эта мысль показалась мне удачной. Но потом я подумала, как бы из-за этого он не стал моим злейшим врагом.
   – Не преувеличивай, – ответила Констанс, освобождая на столе место для подноса с чаем, внесенного горничной.
   Пруденс натянуто усмехнулась и взяла с тарелки сандвич с огурцами.
   Горничная разлила чай и удалилась.
   – Ну, кто желает начать игру? – спросила Констанс, садясь на край дивана напротив Честити.
   Честити нахмурилась и вместо ответа задала встречный вопрос:
   – А не думаете ли вы, что очень трудно найти женщину, которая пожелала бы выйти замуж за разведенного мужчину?
   – Он богат и сделал успешную карьеру, – заметила Пруденс. – У него есть связи. И в его облике нет ничего отталкивающего.
   – Это все равно, что хвалить проклятие, – смеясь, сказала Констанс. – По-моему, он выглядит довольно импозантно.
   – У него красивые глаза, – заключила Пруденс. – И волосы тоже.
   Честити хмыкнула и принялась намазывать медом сдобную лепешку.
   – Один голос чего стоит.
   – Разведенный мужчина совсем не то, что разведенная женщина.
   – Верно, – согласилась Честити.
   – Но мы не знаем, кто из них пострадавшая сторона, – заметила Пруденс.
   – Если жена, то не сомневаюсь, что он поступил порядочно, – сказала Честити.
   – Имеете в виду то, что он дал ей развод? – нахмурилась Пруденс. – Если бы речь шла о большинстве мужчин, я бы согласилась с вами, но Гидеон играет не по правилам.
   – Он всего лишь поцеловал тебя, Пру, – вступилась за него Честити.
   – Без моего согласия! – вспылила сестра. – Тебе бы такое понравилось, Чес?
   Честити пожала плечами:
   – Со мной это бывало не раз. Я хлопала нахалов по щечкам и объясняла, что мне это не нравится.
   Пруденс посмотрела на нее с легкой досадой:
   – Но я не ты, Чес. Я не флиртую и потому не прощаю подобные вещи.
   – Так мы ни к чему не придем. Давайте лучше подумаем, какие качества сэр Гидеон хотел бы видеть в своей второй жене.
   – Верность, – сказала Пруденс с коротким смешком.
   – Это само собой разумеется.
   – По-моему, ему нравятся покладистые женщины, – добавила Пруденс. – Чтобы не перечили ему.
   – Пру, от тебя никакой помощи, – упрекнула ее Констанс.
   – Ладно, – кивнула Пруденс. – Раз он не против женского образования, то наверняка предпочтет женщину образованную. – Пруденс допила чай. – И конечно, скромную, чтобы не мешала ему на всяких сборищах светского характера, которые он посещает.
   Честити порылась в сумочке в поисках блокнота и карандаша.
   – Давайте составим список качеств, которые, как нам кажется, он сочтет необходимыми для своей избранницы, а потом покажем этот список ему. Быть может, он выразит свои пожелания и что-нибудь добавит.
   – Не следует забывать и о его дочери, – заметила Констанс. – Хотелось бы знать, учтет ли он ее пожелания.
   – Думаю, ему нужна женщина, любящая детей и умеющая с ними ладить, – решительно заявила Пруденс. – С нашей стороны будет нечестно предложить ему женщину, питающую антипатию к детям.
   – Пру совершенно права, – согласились сестры, а Констанс добавила: – Ему нужна женщина образованная. Если он отправил дочь в школу для леди, значит, рассчитывает, что она продолжит образование в женском колледже Кембриджского университета. Вы так не думаете? И ему захочется, чтобы в доме была женщина, образованная не хуже его дочери и способная составить ей компанию.
   Пруденс размышляла: Гертон, женский колледж Кембриджского университета, формально не допускал женщин до сдачи экзаменов. Им также не разрешалось получать ученую степень, а вообще у них почти не было ограничений, но делалось все тайком.
   – В таком случае он готовит ее к какой-то карьере, – произнесла Пруденс задумчиво, – возможно, к преподавательской деятельности.
   – Кого мы знаем, имеющего знания и право преподавать? Нет, я имею в виду не гувернантку, конечно, а уровень, близкий к университетскому, или по крайней мере женщину, способную и имеющую право преподавать в престижной школе для девочек. А это будет означать, что она умеет ладить с детьми.
   – Астрид Беллами, – предложила Честити. – Она просто помешана на женском образовании. Ездила в Оксфорд к леди Маргарет Холл.
   – Слишком стара, – вынесла свой вердикт Пруденс. – Ей, должно быть, под сорок.
   – Но мы не знаем, какой возраст он предпочитает, – заметила Констанс. – И хочет ли иметь еще детей.
   – В этом случае он бы проявил больше активности в поисках жены, – сказала Пруденс. – Ему где-то под сорок.
   Констанс нахмурилась.
   – Но если он заинтересуется этой проблемой, возможно, она станет для него важной.
   – Думаю, это так, – неуверенно произнесла Пруденс.
   – Можно спросить у него, – сказала Констанс.
   – Можно, – согласилась Пруденс.
   – Ты, я смотрю, относишься к этому без особого энтузиазма, Пру, – с упреком заметила Констанс.
   Пруденс покачала головой:
   – Нет. Ничего подобного.
   – Извини, мне так показалось.
   Честити перевела взгляд с одной сестры на другую и вернулась к своему блокноту.
   – А внешность? – спросила она. – Внешность имеет для него значение? Женщина должна быть красивой?
   – По-моему, ум и интеллект для него важнее, – сказала Пруденс и пожала плечами: – Впрочем, откуда мне знать?
   – Ты знаешь больше, чем мы, – возразила Честити, покусывая кончик карандаша. – Ты общалась с ним целый вечер.
   – Я не могу разобраться в его властной, надменной и в то же время снисходительной натуре, – заявила Пруденс. – Думаю, ему подошла бы женщина с сильным характером и собственными суждениями. А вот о внешности ничего не могу сказать.
   – Это мне напоминает историю с Максом, – промолвила Констанс. – Не знаю только, сильный ли у меня характер и есть ли собственные суждения.
   Пруденс запустила в нее подушкой.
   – У Макса больше достоинств, чем недостатков.
   – Возможно, у сэра Гидеона Молверна тоже, надо хорошенько к нему присмотреться, – решила Честити. – Что вы думаете насчет Агнес Харгейт? Она молода, привлекательна, начитанна, хотя и не училась в университете.
   – Она вдова с пятилетним сыном, – возразила Пруденс.
   – Значит, любит детей, – заключила Констанс.
   – Но готов ли он взять в жены женщину с ребенком? – усомнилась Пруденс.
   – Опять-таки можно его об этом спросить, – не сдавалась Честити. – Уверена, Агнес заинтересуется им. Она устала от одиночества.
   – Он ничего об этом не говорил, Пру, после того как ты предложила найти ему пару? – спросила Констанс.
   – Да, – оживилась Честити. – Он хоть намекнул, какие женщины ему нравятся?
   Пруденс заколебалась. Что он сказал после того, как поцеловал ее? Что теперь она должна знать, какого сорта женщины ему нравятся, а также почувствовать, способен ли он удовлетворить женщину как любовник. Но рассказать об этом сестрам Пруденс не могла.
   – Нет, – ответила она наконец. – Он сказал, что не ищет жену и что угодить ему нелегко.
   – Что же! Это обнадеживает, – заметила Констанс сухо. – Еще чаю?
   Пруденс передала ей свою чашку. Констанс сразу заметила, что сестра без всякого энтузиазма отнеслась к предстоящей сделке. Но почему? Ведь это ее идея – найти их адвокату жену. Блестящее решение почти неразрешимой финансовой проблемы. Но ни одна женщина, которую предлагали ее сестры, не казалась ей подходящей. И Пруденс решила, что у нее плохое настроение. Да, она подавлена и угнетена. Чем больше она думала о предстоящем судебном процессе, тем меньше у нее оставалось надежды одолеть их врагов.
   Констанс и Честити обменялись взглядами. Происходило нечто странное с их сестрой. Пруденс всегда твердо держала в руках бразды правления, не сбиваясь с курса. Ее сестры были склонны к порывам и фантазиям. У Пруденс здравый смысл всегда брал верх над эмоциями. Но по неизвестной причине сегодня она была сама не своя.
   – Простите, мадам. – В дверях появилась горничная: – Фред только что доставил это для мисс Пру. – Она протягивала письмо. – Оно пришло на Манчестер-сквер, и мистер Дженкинс прислал его сюда, подумав, что, возможно, оно важное.
   – Благодарю вас, Бренда.
   Констанс взяла письмо и посмотрела на конверт.
   – От сэра Гидеона Молверна, королевского советника. – Она передала письмо Пруденс. – Он не теряет времени. Верно?
   Пруденс вскрыла конверт и развернула письмо.
   – Он сообщает, что получил срочное подтверждение от поверенных Беркли о том, что признан официальным защитником в деле Беркли против «Леди Мсйфэра». – Она подняла глаза на сестер: – Гидеон пишет, что отправил им письмо нынче днем. Они ответили моментально. Что бы это могло значить? – Пруденс нахмурилась.
   – Хоть бы скорее покончить с этим делом, – сказала Констанс.
   – А о чем еще говорится в письме? – спросила Честити.
   – Гидеон сообщает, что поверенные Беркли просят провести слушание побыстрее и он не собирается это оспаривать. Назначил мне вечером встречу, чтобы начать подготовку дела. – Она передала письмо Честити. – Ты ведь предполагала, что он постарается затянуть процесс? Пока у нас нет оснований обвинять его в этом.
   – Мы еще не просмотрели бумаги отца, – сказала Честити и, стараясь успокоить сестру, положила руку ей на плечо. – Сделаем это при первой же возможности.
   Пруденс кивнула:
   – Знаю. Но события развиваются слишком быстро.
   – Нам потребуется не меньше месяца, чтобы собрать все необходимые бумаги, – сказала Констанс. – За одни сутки этого не сделаешь.
   – Разумеется, – согласилась Пруденс, натянуто улыбнувшись. – Поэтому, думаю, лучше послать ему записку и... сообщить, что я буду... Кстати, где он назначил мне встречу?
   Она перечитала письмо.
   – На Пэлл-Мэлл-плейс, в доме номер семь. Странно, я думала, мы встретимся у него в конторе.
   – Возможно, у него есть еще одна контора, – предположила Честити.
   Пруденс пожала плечами.
   – В семь часов я это узнаю.
   – Он ни словом не обмолвился в письме об обеде, – заметила Констанс.
   – Значит, встреча чисто деловая, – резко сказала Пруденс. – К тому же он не собирается присылать за мной своего шофера.
   – Итак, тебе не придется отражать нежелательные атаки, – пробормотала Честити.
   Пруденс промолчала, потом холодно произнесла:
   – Если папе не нужен экипаж нынче вечером, я возьму Кобема, чтобы отвез меня в ландо и приехал за мной в восемь. Так что к обеду я буду дома. Для адвоката часа вполне достаточно. А для меня тем более, – добавила она.
   – Ты собираешься захватить список? – спросила Честити, указывая на свой блокнот. – Или по крайней мере спросить его, есть ли у него какие-нибудь особые пожелания?
   – Я не стану брать список, но о пожеланиях спрошу, – ответила Пруденс, вставая. – Нам пора домой, Чес. Скоро пять. Ты сегодня обедаешь дома, Кон? – обратилась она к сестре.
   – Нет, в доме номер десять, – ответила Констанс, имея в виду официальную резиденцию премьер-министра, и театрально вздохнула.
   – Но ведь это большая честь, – промолвила Пруденс. – А что, предполагается что-то важное?
   Констанс улыбнулась:
   – Не знаю. Макс ничего не говорил. Но интуиция мне подсказывает... просто интуиция...
   – Неужели речь идет о посте в кабинете министров? – спросила Пруденс.
   – Я же сказала, Макс нем как рыба.
   – Но он его вполне заслуживает, – заявила Честити, обнимая сестру.
   – Будем надеяться, ситуацию не осложнит тот факт, что у него жена-суфражистка, – без обиняков заявила Пруденс в своей обычной манере.
   Констанс скорчила гримаску.
   – Мы преодолеем это препятствие, когда приблизимся к нему.
   – Разумеется. – Пруденс поцеловала ее. – Поговорим завтра. Обменяемся впечатлениями о вечере.
   Констанс рассмеялась и проводила их до двери. Макс как раз подъехал к дому, когда сестры прощались, стоя на верхней ступеньке лестницы. Он взбежал наверх.
   – Вы обе уходите?
   – Ты пришел как раз к чаю, – сообщила Пруденс.
   – Задержитесь на минутку, я скажу Фрэнку, чтобы отвез вас, прежде чем поставит машину в гараж.
   Он поцеловал жену, поспешил в дом и позвал слугу.
 
   Около семи Пруденс села в ландо, приветливо улыбнувшись пожилому кучеру:
   – Как лошади, Кобем?
   – Отлично, мисс Пру, – ответил он. – Готовы отправиться на покой на пастбище, как и я.
   Он щелкнул кнутом, и две ухоженные гнедые лошадки понеслись резвой рысью по площади.
   – Похоже, им еще рано отдыхать и щипать травку, – заметила Пруденс, – как и тебе. Ты выглядишь весьма бодрым.
   – Спасибо, мисс Пру, на добром слове. Но что ни говорите, скоро мне стукнет семьдесят. Пора на покой в славный маленький коттедж на лоне природы.
   Пруденс почувствовала, что Кобем не шутит. Он имеет полное право уйти на покой и получать пенсию, поселившись в маленьком коттедже за городом. Но в их бюджете не предусмотрена пенсия, и это будет слишком накладно. Ее ум заработал быстро, подсчитывая возможные расходы, складывая и вычитая. Она с трудом могла наскрести денег, чтобы еженедельно выплачивать Кобему его жалованье, хотя теперь, в эпоху моторизованных омнибусов и обилия наемных кебов, они вполне могли обойтись без кучера, не говоря уже о том, что держать лошадей в Лондоне стоило целое состояние. Но было совершенно немыслимо дать отставку славному старику.
   Однако если отправить лошадей в Ромзи, в загородные владения Дунканов, это обойдется намного дешевле. Она сможет сдать конюшню на Манчестер-сквер. Конюшни теперь перестраивают и превращают в гаражи для новых моторных экипажей, то есть авто, которые вошли в моду в Лондоне. Это принесет некоторый доход, и тогда можно будет выплачивать Кобему пенсию. А если бы он поселился в их поместье в Ромзи и жил там бесплатно, на его содержание хватило бы и половины его лондонского жалованья – оно, вероятно, равно сумме, которую можно получить за сдачу конюшен в аренду. Кобем жил бы в достатке, а семейные финансы от этого только выиграли бы.
   – Ты уже подумал, Кобем, где хотел бы поселиться? – спросила она.
   – Жена хотела бы обосноваться в старой деревне, – ответил кучер, придерживая лошадей на скользкой булыжной мостовой. – Мы достаточно пожили в Лондоне. Она скучает по сестре.
   Пруденс кивнула. Жена Кобема была родом из Ромзи. Казалось просто невероятным, что Кобем, лондонец до мозга костей, согласился работать в поместье на семейство Дунканов.
   – По дороге в Линдхерст пустует коттедж, если тебя это устроит. Платить за аренду не придется. Это будет часть твоей пенсии.
   Наступило молчание, кучер покусывал свои усики.
   – Решим так, мисс Пру, – сказал он после короткой паузы. – Посоветуюсь с женой и дам ответ.
   – Ладно. Тогда и обсудим все более подробно.
   Пруденс откинулась на сиденье с чувством выполненного долга. Ландо свернуло с широкой магистрали Пэлл-Мэлл в тихий тупичок, по обе стороны которого стояли высокие узкие дома.
   – Номер семь, мисс Пру.
   Кобем осадил лошадей и оглянулся на Пруденс.
   – Да, похоже на то, – согласилась Пруденс, оглядывая дом в георгианском стиле с пресловутым веерообразным окном над черной парадной дверью, к которой вело крыльцо с белыми ступеньками и черными перильцами. Дверь была двустворчатой, по обе ее стороны фасад украшали окна-эркеры. Это не могло быть модным клубом для избранных. Это, несомненно, была резиденция сэра Гидеона Молверна, королевского советника. Он снова приготовил для нее сюрприз, застав врасплох и сбив с толку.
   Кобем опустил подножку и открыл дверцу.
   – Благодарю тебя, Кобем. Заедешь за мной к восьми?
   – Конечно, мисс Пру. – Он закрыл дверцу и поднял подножку. – Раз вы всего на час, пропущу кружку пива в «Черном псе», в том пабе, что на Джермин-стрит, если вы не против.
   – Конечно, не против, – сказала она, направляясь к двери. – Через час.
   Она подняла сверкающий дверной молоток в форме головы льва и громко постучала.
   Дверь тотчас открыл сам сэр Гидеон, еще не сменивший свой утренний костюм на другой, как будто он только что вернулся из конторы. И Пруденс порадовалась, что на ней был тот же туалет, что и утром.
   – Экипаж? – удивился он, глядя на отъезжающего Кобема. – Держать лошадей в Лондоне дорого.
   Он отступил, пропуская ее в дверь.
   – Да, – согласилась Пруденс, проходя внутрь. – Но ничто не сравнится с автомобилем. Поверьте, я думала об этом. Мой отец очень хотел приобрести автомобиль, пока не понял, насколько это ненадежно.
   Она стягивала перчатки, одновременно оглядывая обстановку. Неброско и элегантно, подумала Пруденс.
   – Да, автомобиль непредсказуем, – согласился сэр Гидеон, приветливо улыбаясь. – Могу я взять ваше пальто?
   – Благодарю вас.
   Она сунула перчатки в карманы и движением плеч сбросила пальто.
   – Вы даже дома занимаетесь делами, сэр Гидеон?
   – Только в нерабочее время, – сказал он, жестом указав на открытую дверь в глубине холла. – Из-за недостатка времени, мисс Дункан, приходится жертвовать досугом, а гораздо удобнее заниматься делами дома.
   Пруденс направилась к указанной двери и оказалась в уютной библиотеке. Здесь пахло сигарами, кожей и дубовой мебелью. На отполированном до блеска дубовом полу лежал обюссонский ковер, на высоких окнах висели темные бархатные портьеры, еще не задернутые, несмотря на то что уже смеркалось. Три из четырех стен занимали книжные шкафы, плотно набитые книгами.
   – Выпьете? – спросил Гидеон, закрывая дверь.
   – Нет, благодарю вас, – ответила Пруденс. – У нас сугубо деловая встреча.
   – Я частенько обсуждаю дела за выпивкой, – непринужденно заметил он, наливая себе виски. – Садитесь, пожалуйста.
   На столе вишневого дерева лежала аккуратно уложенная стопка бумаг и ничего больше. Пруденс села.
   – Почему поверенный графа отозвался на ваше письмо так поспешно? Это хороший знак?
   Поразмыслив, Гидеон ответил:
   – Ни хороший, ни плохой. – Он отпил из рюмки немного виски. – Они либо считают наше дело плевым и торопятся сбросить его со счетов, либо у них возникли некоторые сомнения и они желают узнать, какие козыри у нас на руках.
   – Как только нам удастся порыться в бумагах нашего отца, мы получим все необходимые свидетельства, – заявила Пруденс.
   Он оперся руками о стол и впился в нее пронзительным взглядом. Голос его стал резким:
   – Я уже говорил вам нынче утром, что не стану высказывать свое мнение по этому поводу, пока не увижу их собственными глазами. А пока будем оперировать тем, что у нас есть.
   Он весь в делах, подумала Пруденс. В его манерах и поведении ни малейшего намека на личные отношения. Ее это должно было бы успокоить, но произошло обратное. Она покачала головой, стараясь отогнать собственные несвоевременные мысли.
   – Очень хорошо, – сказала она отрывисто, положив руки на колени. – У вас есть ко мне вопросы?
   Он придвинул к себе лист бумаги и взял перо.
   – Мне необходимы неопровержимые факты. Хотя бы несколько. Когда газета начала издаваться?
   Пруденс задумалась.
   – Точно не помню. Ее первым издателем была моя мать. А мы помогали. Кон тогда было лет пятнадцать. Значит, мне – четырнадцать.
   – Не думаю, что стоит вмешивать в это вашу мать, – возразил он, хмурясь. – Это еще больше осложнит дело. Когда вы и ваши сестры взяли дело в свои руки?
   – Четыре года назад, после смерти матери.
   – Отлично. Вас никогда не привлекали к суду?
   – Разумеется, нет.
   – В этом деле не может быть никаких «разумеется». Сколько раз ваши публикации вызывали нарекания? Жалобы читателей, например?
   – Нечасто.
   – Точнее. Более десяти раз или менее пяти?
   – Более десяти.
   – Значит, вы согласны, что это издание вызывает разные реакции? – Он что-то записывал и не смотрел на нее.
   – Да.
   – Ваша цель – оскорблять людей?
   – Боже упаси! Что это за вопросы?
   – Именно такие вопросы вам будут задавать в суде. И если вы дадите волю своим эмоциям, проявите озлобление или возмущение, то настроите против себя присяжных и дадите оружие в руки обвинения. Если вы не сумеете сохранить спокойствие, вы проиграете.
   Он поднял стакан и подошел с ним к этажерке, на которой стояли графины с напитками.
   – Уверены, что не хотите хереса?
   – Нет, благодарю вас. Мне надо сохранить ясность ума, чтобы выдержать столь мучительное испытание.
   – В мои намерения не входит подвергать вас пыткам. Он наполнил свой стакан.
   – Намеревались, – упрямо возразила Пруденс.
   – Только для вашего блага. Гидеон снова сел за стол.
   – Однако это уязвляет меня значительно больше, чем вас. Не так ли? – фыркнула она.
   Он досадливо покачал головой.
   – Нет. – И потянулся за сигаретой к серебряной шкатулке.
   – Сигарета – совершенный вид изысканного наслаждения. Она великолепна и оставляет вас неудовлетворенным, – процитировала Пруденс.
   – Оскар Уайльд? – спросил сэр Гидеон.
   – Да. «Портрет Дориана Грея».
   Он улыбнулся.
   – Я курю только за работой. Продолжим?
   Пруденс со вздохом кивнула:
   – Продолжим во что бы то ни стало. Ровно в восемь я должна вас покинуть.
   Его лицо приняло смущенное и обескураженное выражение, но он тотчас же совладал с собой.
   – Вы и ваши сестры обычно согласны с...
   Он не договорил. В дверь постучали.
   – Да? – Голос его звучал не слишком приветливо. Дверь открылась, и появилась девичья головка.
   – Я не хотела тебе мешать, папочка, но у Мэри сегодня выходной, а мне надо проверить целую кучу цитат.
   Серые глаза, такие же, как у отца, остановились на Пруденс, которая откинулась в кресле, внимательно наблюдая за адвокатом и его дочерью.
   – Почему ты оставила большую часть себя за дверью? – спросил Гидеон. – Я не привык беседовать с головами без тела.
   – Все равно что с улыбкой Чеширского Кота, – сказала девочка, сияя улыбкой. Она вошла, но осталась стоять у двери. – У меня всего две цитаты, но я не могу определить, откуда они, папочка. Пожалуйста! Можешь мне помочь?
   Тон у нее был умоляющий, и Пруденс не смогла удержаться от улыбки.
   Девочка умела манипулировать своим покладистым родителем.
   – У меня клиент, Сара, – ответил отец. – А если судить по ежемесячным отчетам Хатчердса и Блэкуэлла, у тебя вполне достаточно справочников по литературе. Спрошу у Мэри, почему в твоей комнате для занятий нет «Словаря цитат».
   Сара смутилась.
   – Уверена, что он у нас есть, но я не смогла его найти, а мне так много надо сделать к завтрашнему дню. Еще латынь и французский. И я подумала, что, может быть... – Она бросила на отца быстрый оценивающий взгляд. – «Красота – это правда...»
   – «Красота истины. Это все, что мы знаем на этой земле, и все, что нам требуется знать», – сказала Пруденс. – Джон Китс. «Ода греческой вазе», 1820 год.
   – О, благодарю вас! – воскликнула Сара Молверн. – Но есть еще одна. «Любовь, основанная на...
   – «Любовь, основанная на красоте, умирает так же скоро, как умирает красота», – процитировала Пруденс. – Джон Донн. Насколько я помню, элегия. – Она нахмурилась. – По-моему, это 1595 год.
   Сара просияла:
   – Благодарю вас, мисс...
   – Дункан, – подсказала Пруденс, поднимаясь с места и протягивая ей руку. – Я клиентка вашего отца.
   Девочка тепло пожала ей руку.
   – Я не хотела вам мешать.
   – Конечно, не хотела, – пробормотал отец. – Если твое любопытство удовлетворено, Сара...
   – Это не любопытство, – возмутилась девочка. – Это любовь к изысканиям...
   Гидеон кивнул:
   – О да, конечно. К изысканиям.
   В уголках его рта зазмеилась улыбка.
   – Благодарю за помощь, мисс Дункан, – сказала Сара. Она попятилась, выходя из двери, и спросила, прежде чем закрыть ее: – Ты не будешь обедать дома, папочка?