Фэйзер Джейн. Охота за невестой

   – Черта с два, – пробормотала Пруденс, и ее сосед тотчас же ткнул ее в бок локтем. Она уставилась на свои колени. Теперь ее охватил гнев. Она увидела отца, сидящего за спиной Беркли и его адвоката. При мысли о том, какой вред был нанесен отцу, от ее волнения не осталось и следа.
   Выступление Беркли только укрепило ее решимость. Он говорил лицемерно и ханжески, лгал без зазрения совести. И все же она пока не почувствовала ни малейшей реакции Гидеона, сидевшего с ней рядом, на эту позорную речь. Он время от времени что-то царапал на листке бумаги, но больше просто сидел и слушал.
   Это продолжалось до тех пор, пока сэр Сэмюел не раскланялся перед судьей и присяжными и не уступил место своему «достопочтенному ученому коллеге».
   Гидеон поднялся, продолжая улыбаться. Он приветствовал Беркли поклоном:
   – Доброе утро, милорд.
   – Доброе утро, – последовал кислый ответ.
   – Вы принесли присягу, лорд Беркли, – сказал Гидеон любезно.
   И тут началось. Он оказался именно таким адвокатом, каким Пруденс его себе представляла. Он был безжалостен, резок, не давал спуску свидетелю до тех пор, пока не выжимал его, как тряпку, и не получал от него желаемого ответа. Сэр Сэмюел возражал, и некоторые его возражения встретили поддержку судьи, но Гидеон, едва слышно пробормотав, что снимает очередной вопрос, начинал все снова.
   Пруденс замерла, когда, наконец, было произнесено имя ее отца.
   Она видела, как он резко поднял голову, будто удивился, но дальше смотрела только на Гидеона, пока он разоблачал всю систему подлога и вымогательства и обвинил так называемую компанию в том, что она не имеет легального статуса и, следовательно, ее непомерные требования помесячных денежных выплат ничем не обоснованы. Наконец речь зашла о залоговом письме на дом на Манчестер-сквер, 10.
   И когда лорд Беркли превратился в пыхтящее, потеющее и невнятно что-то бормочущее существо на свидетельском месте, Гидеон снова обрел свои очаровательные и учтивые манеры и сказал:
   – Смею ли я предположить, лорд Беркли, что вы никогда не имели намерения строить Транссахарскую железную дорогу? Я бы хотел спросить вас: скольких еще своих друзей вы убедили вложить средства в столь сомнительное предприятие? Кто еще обязан выплачивать деньги вашей несуществующей юридически компании и закладывать свою собственность?
   – Это поклеп, сэр! – закипятился граф. Он обратил взгляд к судье: – Я взываю к вам, милорд.
   – Сэр Сэмюел? – обратился судья к его адвокату. Адвокат Беркли тяжело поднялся на ноги. Его скрипучий голос теперь звучал устало и отрешенно:
   – Я бы попросил прервать заседание суда, чтобы у меня было время проконсультироваться с моим клиентом, пока мы будем изучать документы, о которых идет речь, более внимательно и подробно, м'лорд.
   Судья стукнул молотком.
   – Заседание суда возобновится в два часа.
   Гидеон вернулся на свое место. Пруденс смотрела на него. Лицо его было бесстрастным, глаза казались невыразительными. И она поняла, что именно это безжалостное и бесстрастное лицо Беркли видел все время, пока Гидеон его опрашивал. Такое лицо могло привести в ужас самого сильного духом и чувствующего себя правым свидетеля. Потом его лицо утратило это выражение и он снова улыбнулся ей и легко коснулся ее руки, проходя мимо стола, за которым она сидела.
   – Думаю, все идет хорошо, – сказал он. – Боюсь только, что мы не успеем съесть что-нибудь приличное за ленчем, так как вы не сможете снять вуаль на публике, но я приготовил нечто вроде пикника в своей конторе.
   – А мои сестры?
   – Они приглашены. Тадиус доставит их, как только зал суда опустеет и вокруг не будет любопытных глаз.
   Когда они выходили из здания суда, Пруденс смотрела прямо перед собой. Журналисты выкрикивали какие-то вопросы, но Гидеон их игнорировал и крепко сжимал ее локоть, пока они не оказались на улице, где их ожидал наемный экипаж. Однако не было уверенности в том, что вокруг все безопасно. Как только они оказались в кебе, Гидеон попросил кебмена гнать что есть силы. Щелкнул кнут, и лошадь рванулась вперед.
   Пруденс глубоко вздохнула и подняла вуаль.
   – Я в ней задыхаюсь, – пожаловалась она. – Теперь мы в безопасности?
   – В полной безопасности. – Он повернулся на сиденье, чтобы видеть ее лицо в тускло освещенном экипаже. – Как вы переносите все это?
   – Лучше, чем Беркли, – ответила она. – Вы его уничтожили.
   – Почти уничтожил, – ответил он серьезно.
   – Надеюсь, вы с ним покончите? – спросила она, и сердце ее взволнованно забилось.
   – Мне нужно, чтобы ваш отец помог мне прикончить его.
   – О!
   Теперь Пруденс поняла. Ее отец должен был подтвердить, что человек, которого он считал другом, втянул его в сомнительную аферу и вынудил вложить средства в несуществующий проект, предназначенный только для одной цели – очистить карманы своего так называемого друга. Если отец будет настаивать на том, что его друг никогда не вводил его в заблуждение, что он всегда понимал все мотивы его действий и добровольно и охотно отдал ему залоговое письмо на свой дом, их дело будет проиграно. Защита ничего не сможет сделать. Действия Беркли не могут быть сочтены обманом, а документы подложными, если тот, кого можно было бы счесть обманутым и пострадавшим, будет утверждать, что на самом деле этого не было.
   Констанс и Честити молча слушали объяснения сестры. Гидеон обносил их сандвичами с крабами и омарами и стаканами шабли «Премье Крю» и отвечал на вопросы, но успевал внимательно наблюдать за Пруденс и порадовался тому, что она едва прикоснулась к своему вину.
   Наконец он сказал:
   – Пруденс, я догадываюсь, что сэр Сэмюел вызовет в качестве следующего свидетеля «Леди Мейфэра». Он не может рискнуть и вызвать вашего отца сразу после провала Беркли.
   – И мое выступление должно поколебать уверенность отца в правоте его друга и заставить изменить мнение и показания.
   Он кивнул: Гидеон хотел обнять и поцеловать ее, изгнать панику из ее глаз. Когда-нибудь, возможно, еще наступит время для любовных игр, но, разумеется, не сейчас.
   – Очень хорошо, – сказала она. Пруденс посмотрела на сестер, потом на Гидеона. – Если не возражаете, мне бы хотелось поговорить с сестрами наедине.
   – Разумеется.
   Он поднялся со стула и пошел к двери, потом замешкался.
   – Дайте мне знать, если решили обсудить что-нибудь, касающееся вашего выступления. Вы не должны преподносить сюрпризов вашему адвокату.
   – Мы понимаем.
   Он кивнул и вышел.
   С минуту сестры сидели молча, потом заговорила Пруденс:
   – Мы все знаем, что я должна сделать.
   – Вопрос состоит в том, как это сделать, не демонстрируя всему миру, кто ты, – сказала Констанс.
   – У меня есть идея, – вступила в разговор Честити.
   Пруденс казалось, что сейчас в зале суда гораздо жарче, чем было утром. Голоса звучали более оживленно, она постоянно чувствовала на себе любопытные взгляды, и так продолжалось все время, пока не появился судья. Сердце ее учащенно билось, а вуаль казалась еще более удушающей. Она не сомневалась, что щеки ее пылают, а на лбу выступили бисеринки пота. Однако Гидеон казался таким же спокойным и расслабленным, когда сел рядом с ней. Напрасно она пыталась собрать все свое мужество и обрести спокойствие.
   Беркли был красным как свекла, и Пруденс подумала, что он слишком увлекся возлияниями за ленчем.
   Он тяжело дышал и перешептывался со своим советником. Ее отец выглядел бледнее обычного и сидел позади Беркли очень прямо, глядя на помост с судейским креслом.
   – Прошу встать.
   Все поднялись со своих мест, а судья сел в свое кресло, поправил парик и вопросительно оглядел зал суда.
   – Сэр Сэмюел?
   Адвокат поднялся с места и объявил:
   – Мы вызываем на свидетельское место «Леди Мейфэра», м'лорд.
   – Вы хотите сказать, что вызываете само издание? – Судья недоверчиво уставился на адвоката.
   – Мы вызываем представителя этого издания, м'лорд. Эээ... – Он сделал выразительную паузу, которая должна была подчеркнуть его пренебрежительное отношение к газете. – Мы вызываем леди, как мы представляем это, м'лорд, предпочитающую, чтобы ее называли Мадам Мейфэра.
   – Странно, – заметил судья. – Может ли издание быть приведено к присяге?
   Гидеон поднялся на ноги.
   – Представительница издания может принять присягу, м'лорд. Могу привести в пример прецедент – дело Ангус против «Нортхэмптон гералд», год 1777-й.
   Судья нерешительно кивнул.
   – У вас есть возражения, сэр Сэмюел?
   – Нет, м'лорд. Я полагаю, что свидетель – член человеческого общества.
   Это заявление вызвало шушуканье в зале. Пруденс смотрела прямо перед собой сквозь густую вуаль. На лице Гидеона не дрогнул ни единый мускул.
   – Очень хорошо.
   Судья кивнул:
   – Вызываем эту Мадам Мейфэра.
   Пруденс поднялась и решительно направилась к свидетельскому месту.
   Клерк привел ее к присяге, и она села, сложив руки на коленях.
   Сэр Сэмюел подошел к ней. Он похож на разозленную ворону, решила Пруденс. Это сходство подчеркивала его черная мантия, хлопавшая его по ногам. Взгляд его был глумливым.
   – Вы несете ответственность за эту публикацию?
   Он махнул экземпляром газеты, и лицо его выразило брезгливость и отвращение.
   – Qui, m'sieur... ах да, прошу прощения. Я один из издателей.
   – Я так понимаю, что вы из Франции?
   – Да, из... la Franc.
   О Господи, сможет ли она продержаться достаточно долго? Одно дело – играть эту роль в собственной гостиной в обществе сестер, и совсем другое – здесь. Она впервые бросила взгляд на присяжных. Двенадцать добрых и славных мужчин. Во всяком случае, скучно им не было.
   – Для вашего издания обычное дело – портить репутацию членов общества, мадам?
   – Нет, – просто ответила Пруденс. Она заметила, что Гидеон одобрительно кивнул. Его девизом было – держаться как можно проще. Не лезть из кожи вон без крайней необходимости.
   – А как вы назовете эту статью об одном из самых достойных и уважаемых членов аристократического общества, мадам?
   – Это правда, месье.
   – Я назвал бы это злонамеренной попыткой опорочить достойного человека, – сказал сэр Сэмюел спокойно. – Но конечно, для граждан вашей страны не внове порочить аристократию.
   По залу прокатилась волна смешков. Пруденс посмотрела на Гидеона. Лицо его оставалось бесстрастным.
   – Мы произвели расследование, сэр, – сказала Пруденс. – Другие делали то же самое.
   – Другие! – внезапно загремел сэр Сэмюел. – Возможно, вы имеете в виду «Пэлл-Мэлл газетт». Так ведь она известна своей склонностью к сенсациям. Ваши необоснованные обвинения, мадам, дали пищу известным желтым изданиям.
   – Они не пыли неопосиованными, месье, – заявила Пруденс. – У нас есть свидетели. Женщины, о которых говорится в «Пэлл-Мэлл газетт»...
   – Женщины! Падшие женщины! Уличные девки! Неужели общество дошло до этого? Неужели слово женщины равноценно слову пэра королевства?
   Он стремительно обернулся, и его мантия зашуршала. Он сделал жест, привлекая внимание жюри, потом снова повернулся к свидетельскому месту.
   – Ах, сэр Сэмюел, ви так називаете шенщин, оскорпленных вашими так називаемыми аристократами. Ви називаете их патшими шенщинами, шлюхами, проститутками...
   Она внезапно прервала свою речь, осознав, что забыла об акценте и наставлениях Гидеона. Она позволила прорваться своему негодованию и показала свой подлинный нрав.
   – И похоже, что на защиту этих женщин встают гарпии, – сказал сэр Сэмюел, снова поворачиваясь, чтобы отдать поклон присяжным.
   Пруденс тотчас же охватил страх. Она задыхалась под своей густой вуалью.
   – Опнажать несправедливость опщества, месье, это часть работы нашей газет. Я утверштаю, што у нас есть доказательства вины лорд Беркли.
   – А как с этими обвинениями в финансовых махинациях?
   Он сменил тему столь стремительно и так агрессивно взмахнул рукой в сторону Пруденс, что она невольно отшатнулась.
   – Что можете вы знать, мадам, что может быть известно издателям вашего позорного листка... – Он снова махнул газетой: – Что вы можете знать о подробностях отношений и детальном положении дел между друзьями? Между двумя близкими друзьями, связанными многолетней дружбой? Я полагаю, мадам, чтоб вы и ваши коллеги-издатели по какой-то причине, известной только вам, мстите графу Беркли. Это нечто вроде личной вендетты. Вы фабрикуете факты и подаете их в выгодном для вас свете.
   – Это неправда, – возразила Пруденс.
   – Неправда, что вы делали авансы лорду Дункану? И что ваши авансы были отвергнуты?
   Он положил руки на перила свидетельской ложи и уставился на нее, будто мог видеть ее лицо под вуалью.
   Пруденс не сдержала смех. Она не могла удержаться от смеха. И тут заметила направленный на нее взгляд отца. Глаза его были живыми и встревоженными. Конечно, она не могла изменить свою манеру смеяться. Но сейчас это было к лучшему.
   – Вы находите это забавным, мадам?
   Было ясно, что ее смех сбил с толку адвоката враждебной стороны.
   Его обвинение было нелепым и диким и имело целью смутить ее.
   – Да, я нахожу это весьма забавным, – сказала Пруденс. – Меня учила ma теге – прошу прощения, моя мать считать мужские претензии... смехотворными и нелепыми.
   Последовало чисто галльское пожатие плечами и новый приступ беспечного галльского смеха. Это не помогло ей завоевать симпатии присяжных, а ее отец сильно побледнел и глаза его теперь неотступно следили за ней.
   Он понял? Неужели догадался?
   Сэр Сэмюел, конечно, не догадывался ни о чем. Он сиял, уверенный в том, что теперь присяжные у него в руках.
   – Ах, мужские претензии, – сказал он, похлопывая газетой по перилам ложи. – Совершенно верно, мадам. Вы очень красноречиво выразились. Итак, вы утверждаете, что у вас нет личных претензий к лорду. Поэтому я снова вас спрашиваю: что вам известно о личных взаимоотношениях между двумя мужчинами, поддерживавшими дружеские отношения в течение многих лет? Вы не знаете этих мужчин, вам ничего не известно об их характерах. – Он снова обернулся к присяжным: – Джентльмены, члены жюри, там сидит лорд Дункан, готовый свидетельствовать в пользу своего друга. Стал бы он свидетельствовать в его пользу, если бы чувствовал себя обманутым? Выдал бы залоговое письмо на свой дом человеку, которому не доверяет? Я вас спрашиваю, джентльмены, члены жюри, господа: не кажется ли вам, что все эти обвинения ложны?
   Он снова повернулся к свидетельскому месту, с ироническим видом поклонился свидетельнице и, кивнув сэру Гидеону, направился к своему столу.
   Гидеон поднялся с места:
   – У меня нет вопросов к свидетельнице, м'лорд.
   Послышался вздох, будто вырвавшийся одновременно у всех присутствовавших в зале. Единственная свидетельница защиты была уничтожена, а ее адвокат не сделал ничего, чтобы ослабить удар и смягчить нанесенный ей ущерб.
   Пруденс поднялась со свидетельского места и вернулась на свой стул. Гидеон дотронулся до ее колена, но это движение сказало ей многое, если не все. Она не осмеливалась взглянуть на отца, пока ораторствовал сэр Сэмюел, но Гидеон не сводил глаз с лорда Дункана.
   Сэр Сэмюел объявил:
   – Я вызываю в качестве свидетеля лорда Артура Дункана, м'лорд.
   Лорд Дункан прошествовал на свидетельское место.

ГЛАВА 19

   Пруденс едва следила за отцом, пока его приводили к присяге. Его голос был размеренным и учтивым, и, когда он сел на свидетельское место, руки его неподвижно лежали на перилах свидетельской ложи.
   Сэр Сэмюел подошел к свидетельскому месту.
   – Добрый день, лорд Дункан. – Он улыбнулся.
   – Добрый день.
   – Вы здесь для того, чтобы свидетельствовать в пользу своего друга лорда Беркли.
   – Я здесь, сэр, для того, чтобы свидетельствовать в деле о клевете, возбужденном против газеты «Леди Мейфэра», – спокойно произнес лорд Дункан.
   Сэр Сэмюел выглядел несколько ошарашенным, но тотчас же оправился и сказал:
   – Совершенно верно, милорд. Именно в связи с этим делом мы все собрались здесь сегодня. Не будете ли вы так любезны рассказать джентльменам, членам жюри, как давно вы дружите с лордом Беркли?
   – Я знаю лорда Беркли уже десять лет.
   – И он один из ваших ближайших друзей?
   Теперь сэр Сэмюел смотрел на свидетеля, как хорек на кроличью нору, из которой вместо кролика могла выскочить лисица.
   – Пожалуй что так.
   Сэр Сэмюел на мгновение прикрыл глаза и сменил курс:
   – Насколько я понимаю, вас и лорда Беркли связывали деловые интересы. Несколько проектов.
   – Только один серьезный проект.
   – Вы говорите о Транссахарской железной дороге?
   – Да, в этот проект меня убедили вложить средства, заверив, что я получу значительную прибыль.
   – К сожалению, такого рода начинания редко завершаются успехом. – Сэр Сэмюел удрученно покачал головой: – Все инвесторы в этом случае наверняка понесли убытки.
   – Насколько мне известно, я был единственным инвестором, сэр. И понес убытки довольно значительные.
   Адвокат опять покачал головой – так же, как и сам лорд Беркли.
   – В этом, сэр, я сомневаюсь, поскольку с момента провала этой аферы лорд Беркли получил закладное письмо на мой дом. Едва ли это можно назвать убытком.
   Сэр Сэмюел посмотрел на судью.
   – М'лорд, – начал он, но его перебили.
   – Свидетель дает не те показания, на которые вы рассчитывали, сэр Сэмюел?
   – Нет, м'лорд. Я прошу прервать заседание до завтрашнего утра.
   Судья покачал головой:
   – Время не терпит. Отпустите свидетеля и вызовите следующего.
   – Я не могу отпустить свидетеля, м'лорд, пока с ним не побеседует мой достопочтенный собрат сэр Гидеон, – с болью в голосе сообщил адвокат.
   – Да, это верно, – согласился судья.
   Похоже было, что он злорадствует, и Пруденс решила, что он ей нравится еще меньше, чем сэр Сэмюел, несмотря на то что склонен принять их сторону.
   Сэр Сэмюел откашлялся, прочищая горло:
   – Лорд Дункан, вы выдали залоговое письмо на свой дом добровольно?
   – У меня просто не было выбора. Я не знал, что компания, в которую я вложил средства, не имеет юридического статуса. Мой «друг» забыл об этом упомянуть.
   Этот намек был сделан в весьма мягкой форме, но прозвучал в напряженной тишине словно набат.
   – У меня нет больше вопросов, м'лорд.
   Сэр Сэмюел вернулся на свое место.
   – Сэр Гидеон? – обратился судья к Гидеону. Гидеон поднялся.
   – У меня нет вопросов к этому свидетелю, м'лорд.
   – Похоже, сегодня для вас легкий день, сэр Гидеон, – заметил судья добродушно.
   Гидеон поклонился и сел на место.
   Лорд Дункан оставил свидетельское место и направился к выходу из зала суда, не обращая внимания на шепот вокруг и любопытные взгляды.
   Пруденс поднялась с места, чтобы последовать за отцом, но Гидеон удержал ее за локоть и она села на место.
   Судья оглядел зал суда.
   – Есть еще свидетели, сэр Сэмюел?
   – Нет, м'лорд.
   – В таком случае, сэр Гидеон, суд в вашем распоряжении.
   – Мне нечего сказать, м'лорд.
   Пруденс не слышала дальнейшего обмена формальностями. Она не обращала внимания на слова, адресованные присяжным, до того, как им разрешили удалиться для вынесения вердикта. Она едва расслышала напутствие судьи, заметившего им, что если они не сочтут газету повинной в клевете, то могут счесть, что издателям полагается компенсация за причиненный ущерб в связи с необоснованно возбужденным процессом.
   Пруденс могла думать только о последних четырех годах, когда она и ее сестры пытались защитить отца и сделать для него то, что сделала бы для него их мать, и что теперь прилюдно он испытал унижение и реальность внезапно обрушилась на него. Эта фраза, столь любимая Честити, принадлежала их матери.
   «Мужские претензии». Эта фраза всегда вызывала протест ее мужа, за которым, правда, следовали шутки и смех. И эта фраза дала понять лорду Дункану, кто находится на свидетельском месте. И конечно, это полностью объясняло, каким образом его личные дела стали достоянием общественности. Простит ли он их когда-нибудь?
   Она чувствовала руку Гидеона на своей руке. Он вывел ее из зала суда, и она снова оказалась в маленькой приемной. Честити и Констанс уже были там. Они страстно обнимали и целовали друг друга.
   – Простит он нас? – спрашивала Честити, будто угадав мысли сестры.
   – Как долго можно жить во лжи?
   Этот вопрос задал Гидеон, все еще стоявший у двери. Они повернулись готовые наброситься на него. Он примиряюще поднял руку и вышел из комнаты. Ни один мужчина не смог бы противостоять гневу сестер Дункан, когда они объединялись в едином порыве.
   – Но ведь он сказал, – произнесла Пруденс после минутного молчания.
   – Все позади, – заметила практичная Констанс. – Без его свидетельства мы проиграли бы дело. Теперь наконец отец узнал истинное положение вещей.
   В этот момент вошел лорд Дункан и с грохотом захлопнул за собой дверь.
   – Адвокат мне сказал, где вас найти.
   Наступило тягостное молчание, которому, казалось, не будет конца.
   – Как вы осмелились? – спросил, наконец, лорд Дункан. – Мои личные бумаги! Какое право вы имели в них рыться?
   – Никакого, – ответила Пруденс. – Но у нас не было выбора. Так же как у мамы.
   – «Леди Мейфэра» была маминым детищем, – мягко заметила Констанс.
   Он рассмеялся:
   – Теперь я это понял. Мне следовало догадаться раньше.
   – Мы не могли позволить себе проиграть человеку, который... – Пруденс осеклась, когда отец жестом остановил ее.
   – Не хочу слышать об этом. С меня хватит. Увидимся дома. Тебя я тоже хочу видеть, Констанс.
   Дверь тихо закрылась за ним.
   Сестры одновременно издали вздох, потом заговорила Пруденс:
   – Как ни странно, я испытываю облегчение... теперь, когда он все знает.
   – Я тоже, – согласилась Честити.
   – Думаю, Дженкинс и миссис Хадсон поймут и одобрят нас, – сказала Констанс.
   В этот момент раздался деликатный стук в дверь, возвещавший о приходе Гидеона.
   – Присяжные возвращаются, Пруденс... Он сделал ей знак, указывая на дверь.
   – Как быстро. Это хорошо или плохо? – спросила она.
   – Предпочитаю не гадать. Пойдемте.
   Тон его был резким и нервным. А Пруденс думала, что он никогда не теряет самообладания. Присяжные возвращались в зал суда. Зачитали вердикт.
   – Мы сочли, милорд, что газета «Леди Мейфэра» не повинна в клевете.
   Остальное Пруденс почти не слышала, слова доносились словно издалека. Речь шла о компенсации ответчику, о возмещении всех расходов и выплате тысячи фунтов за нанесенный ущерб.
   Лишь когда все закончилось, она осознала, что они свободны. Все расходы по ведению дела возлагались на истца, и Гидеон мог получить свой гонорар. Она думала, что следовало бы выплатить ему более восьмидесяти процентов от компенсации – той тысячи фунтов, что им надлежало получить. Вокруг толпились люди, ей задавали вопросы, но она не отвечала. Гидеон вел ее под руку, и когда наконец они вышли на улицу в серый осенний день, Пруденс увидела, что их ожидает кеб.
   – Садитесь, – сказал Гидеон, буквально заталкивая ее внутрь, когда заметил, что репортеры плотными рядами движутся к ним, выкрикивая вопросы. Пруденс с трудом взобралась в экипаж. Сестры уже были там.
   – Как вы сюда попали?
   – Тадиус, – ответила Констанс.
   Гидеон выглянул в окно и тихо сказал:
   – Кебмен сначала отвезет вас в отель. Когда стемнеет и газетчики прекратят преследование, Тадиус доставит вас домой.
   – Вы обо всем позаботились, – заметила Пруденс.
   – Это часть моей работы. Завтра утром я навещу вас, чтобы закончить наше дело.
   – Нашу сделку, – сказала Пруденс.
   – Верно. – Он закрыл за ними дверцу экипажа.
   – Не такая уж выгодная сделка для адвоката, – заметила Констанс. – Компенсация, которую мы получим от Беркли, даст нам возможность выплатить ему гонорар.
   – Едва ли его это беспокоит, – усомнилась Честити.
   – Возможно, и не беспокоит, – согласилась Констанс. – Но почему тогда он так спешит получить то, что оговорено?
   – Видимо, хочет поскорее покончить с этим делом, – сказала Пруденс. – Как только мы договоримся обо всех деталях, он сможет забыть о нас и продолжать свою жизнь, не думая о вздорных и беспокойных сестрах.
   – Ты хочешь сказать – не думая об одной вздорной и беспокойной сестре, – поправила ее Констанс.
   Пруденс пожала плечами:
   – А что, если и так? Я не буду жалеть о том, что все кончено раз и навсегда.
   – Уверена, ты почувствуешь огромное облегчение, – промолвила Честити умиротворяющим тоном. Она пыталась разглядеть в тусклом освещении кеба выражение лица сестры. Констанс подняла брови, молчаливо демонстрируя понимание.
 
   Гидеон вернулся в свою контору. Он не испытывал обычного подъема после выигранного дела. По правде говоря, он был бы рад начать все сызнова. Он снял парик и мантию, налил себе неразбавленного виски и сел за рабочий стол. Как обычно, у него был план кампании до начала процесса, но теперь он не знал, как поступить, и плана выхода из этой кампании у него не было. Теперь он ничего не должен. Ставки в этом деле были высоки. Все или ничего. И в том, как Пруденс с ним обращалась, не было ничего, что позволило бы ему надеяться на успех следующего шага. Он на что-то надеялся. На что – и сам не знал, Возможно, на то, что она подаст ему какой-то знак. Но этого не случилось.
   Он потянулся к шкатулке с сигаретами. Конечно, следовало принять во внимание, что сегодня ей слишком досталось. Возможно, что ни на что другое у нее не осталось ни умственных сил, ни эмоциональной энергии. И все же он наблюдал за ней, как ястреб, когда она нынче утром вошла в его контору, и она не подала ему никакого знака, ничего, кроме холодного формального приветствия. Неудивительно, что выглядела она неважно и явно была озабочена. Она представляла, как появится в суде, опасалась возможной потери средств к существованию и других неприятностей. Конечно, она не могла в это утро думать ни о чем другом, ни о каких чувствах.