Филдинг Джой. Не делись со мной секретами

   Слишком впечатляюще, подумала Джесс, вспомнив девочку-подростка, которая часто, казалось, приклеивалась к боку сестры; она была не в силах представить ее себе женщиной с таким количеством сокращений: Б.Н., М.Н., Д.Н. – бакалавр наук, магистр наук, доктор наук. Видно, женщина страдает недостатком самоуважения, подумала Джесс. Все эти важные степени и звания для того, чтобы подкрепить ее уверенность в себе, хотя, может быть, ей нужно было просто повыше задирать нос.
   Джесс потянулась уже рукой к ручке двери, когда та отворилась, и на пороге показалась молодая женщина со светлыми волосами, собранными в конский хвост, и густыми фиолетовыми тенями вокруг глаз. Она улыбнулась хитроватой улыбкой, направленной сразу во все стороны.
   – Вы – Джесс Костэр? – спросила она.
   Джесс сделала шаг назад, думая про себя, кто же это такая. Ничего не сказала, а просто кивнула.
   – Я – секретарша доктора Банэк. Доктор Банэк ждет вас. Можете прямо заходить к ней.
   Она придержала дверь, позволяя Джесс войти, и Джесс смело шагнула в кабинет, слегка затаив дыхание. Ей надо лишь подождать несколько секунд, пока уйдет секретарша, и тогда уйти самой. На улице она найдет где-нибудь телефон-автомат, позвонит Стефани Банэк, Б.Н., М.Н., Д.Н., и скажет ей, что никакой необходимости в консультации и не было. Ей совсем не нужно, чтобы кто-нибудь сказал ей, что она спятила. Она может и сама сообразить это. Нет нужды зря тратить время Стефани Банэк. Нет нужды оставаться без обеда.
   Приемная выглядела довольно привлекательно, отметила про себя Джесс, прислушиваясь к звукам открывающихся и закрывающихся дверей в коридоре. Стены и ковер были мягко-серого цвета, два удобных стула у стены приятного светло-зеленого оттенка с серыми полосками. Стоял также кофейный столик из стекла с последними информационными и модными журналами. Стол секретарши был цвета светлого дуба, ближе к краю стола расположился компьютер. На стенах висели несколько плакатов работы Калдера и Миро, а также зеркало возле небольшого стенного шкафа. В одном углу – большое комнатное растение. В общем и целом, теплая, приветливая обстановка. Даже бодрящая. Поначалу вы производите очень хорошее впечатление, дорогая, всплыл в ее памяти признательный голос женщины – присяжного заседателя по делу об изнасиловании Эрики Барановски.
   Мне надо уйти отсюда, – сказала себе Джесс.
   – Джесс, это вы? – раздался голос из внутреннего офиса, четкий, дружественный, уверенный.
   Джесс ничего не ответила, но не отводила взгляда от полуоткрытой двери.
   – Джесс?
   Джесс слышала движение, почувствовала присутствие Стефани Банэк в дверях еще даже до ее появления.
   – Джесс? – вкрадчиво произнесла Стефани Банэк, заставив Джесс взглянуть себе в глаза.
   – Бог, мой, да вы очаровательны! – воскликнула Джесс; слова вылетели у нее еще до того, как она успела подумать об их смысле.
   Стефани Банэк рассмеялась сочным голосом психически здорового человека, подумала Джесс, пожимая протянутую ей руку.
   – Кажется, вы не видели меня с тех пор, как я сделала пластическую операцию носа?
   – Вы все-таки сделали это? – спросила Джесс, рассчитывая на искренность.
   – И волосы сделала более светлыми. Ну вот, разрешите мне взять ваше пальто.
   Джесс позволила Стефани Банэк помочь снять пальто и повесить его в стенной шкаф. Вдруг она почувствовала себя голой, хотя была одета в толстый шерстяной свитер и черную шерстяную юбку.
   Доктор взмахом, руки указала на внутренний офис.
   – Пойдемте туда.
   Мягкие серые и зеленые тона приемной повторялись и во внутреннем офисе, так же как и плакаты, и комнатные цветы. У стены большой дубовый письменный стол, на котором стояли многочисленные вставленные в рамки фотографии трех мальчиков, у стола вращающееся кресло. Свет из окна создавал какое-то неестественное освещение, падая на висящие на противоположной стене свидетельства и дипломы в рамках. Но центральное место в комнате занимало большое кожаное кресло с откидной спинкой серого цвета, стоявшее посредине.
   – Я вас давно не видела, – сказала Стефани, Банэк. – Как дела?
   – Прекрасно.
   – По-прежнему работаете в Управлении прокурора штата?
   – Да.
   – Вам там нравится?
   – Очень.
   – Вы не даете показаний в суде, Джесс, вам необязательно отвечать односложно. – Стефани Банэк похлопала по высокой спинке серого кожаного кресла, когда шла к своему письменному столу, села за него, тут же повернулась на кресле в сторону Джесс. – Почему бы вам не сесть?
   Джесс упрямо не садилась. Она заметила горделивый поворот плеч Стефани Банэк, ее непринужденную изящную фигуру, теплоту и открытость улыбки. Ясно, что Джесс пришла не в то учреждение. А если даже она была и в нужном месте, то не с тем психотерапевтом. Джесс ожидала увидеть перед собой мрачную, а не одетую в элегантный брючный костюм от Армани и стильные туфли «мод фризон», женщину. Эта женщина, должно быть, другая Стефани Банэк. Не исключалась также возможность того, что существуют два психотерапевта по имени Стефани Банэк и обе работают в центральной части Чикаго. Может быть, обе они являются хорошими подругами ее сестры. А может быть, эта женщина – самозванка, которая убила настоящую Стефани Банэк и теперь выдает себя за нее. Может быть, Джесс надо опрометью удирать отсюда, пока еще не поздно. Или просто обратиться в ближайшую психиатрическую лечебницу. Ей несомненно можно было поставить диагноз, она явно свихнулась. Откуда к ней приходят эти ненормальные идеи?
   – Возможно, я допустила ошибку, – услышала она свой голос, как будто он принадлежал совсем не ей.
   – Что вы сказали?
   – Ошиблась, придя сюда.
   – Почему вы так говорите?
   Джесс покачала головой, ничего не сказала.
   – Джесс, раз уж вы здесь, садитесь. Если не хотите, то можете вообще ничего не говорить мне.
   Джесс кивнула, но не пошевелилась.
   – Когда вы позвонили мне вчера вечером, – попробовала начать разговор психотерапевт, – показалось, что вы не в себе.
   – Я чересчур близко приняла все к сердцу.
   – Что именно?
   Джесс пожала плечами.
   – Вы никогда не производили на меня впечатление человека чересчур эмоционального.
   – Может быть, это никогда не проявлялось, или я не была такой.
   – Возможно, вы и сейчас не такая.
   Джесс сделала несколько нерешительных шагов, потрогала мягкую кожу кресла с высокой откидывающейся спинкой.
   – Разговаривали ли вы с Морин?
   – Обычно я беседую с ней не реже раза в неделю.
   Джесс слегка запнулась.
   – Думаю, что я, собственно, и хотела спросить вас об этом: разговаривали ли вы с ней?
   Психотерапевт навострила ушки. Джесс сразу вспомнила о ласковой собачке коккер-спаниеле.
   – Не уверена, что понимаю ваш вопрос.
   – Разговаривали ли обо мне, – добавила Джесс. – Рассказывала ли она вам что-нибудь обо мне?
   – Несколько недель назад она упомянула, что вы можете позвонить, – просто ответила Стефани Банэк. – Что у вас бывают проблемы.
   – Говорила ли она, в чем заключаются эти проблемы?
   – Не думаю, что она знает об этом.
   Джесс обошла кресло с откидывающейся спинкой, медленно опустилась в него, надавила на спинку, чувствуя, как кресло поглотило ее, как мяч закрывает согнутая чашечкой ладонь. Кресло пришло в движение, одновременно с откинувшейся спинкой выдвинулся и приподнялся порожек для ног. Джесс положила ноги на эту своеобразную удобную табуреточку, чтобы дать отдых уставшим ногам.
   – Отличное кресло.
   Стефани Банэк кивнула.
   – Так, скажите мне, что вы думаете теперь о моей сестре? – спросила Джесс, решив, что раз уж она села, то может вести себя более приветливо, кое о чем поговорить. Веди себя паинькой, как бывало говорила мама.
   – Думаю, она замечательный человек. Материнство очень красит ее.
   – Вы находите?
   – А вы нет?
   – Думаю, что это в какой-то степени означает разменивать себя. – Джесс посмотрела в окно. – И дело не в том, что я недооцениваю такое занятие, как воспитание детей, – пояснила она. – Но человек со способностями и умом Морин мог бы как-то полезнее распоряжаться своей жизнью, чем менять пеленки детям и смотреть в рот мужу.
   Стефани Банэк подалась вперед.
   – Вы думаете, что Морин потакает каждому капризу Барри?
   – А вы не думаете?
   Стефани улыбнулась.
   – Нет, именно так я и думала.
   – Я хочу сказать, разве это дело, после стольких лет усилий моих родителей дать ей образование – а вы знаете, во сколько обходится Гарвардский университет, даже если ты получаешь частичную стипендию, – все это летит к черту.
   – Вы думаете, ваш отец разочарован?
   – Не знаю. – Джесс посмотрела в пол. – Может быть, и нет. Он в восторге от внуков. К тому же, даже если он и не доволен, он никогда в этом не признается.
   – А что вы скажете об отношении матери?
   Джесс почувствовала, как напряглась спина.
   – Что вы имеете в виду?
   – Ну, вы дали понять, что ваши родители не порадовались бы недавно принятому Морин решению...
   – Я сказала другое: не думаю, что они стали бы учить ее все эти годы лишь для того, чтобы она сидела дома и рожала детей.
   – Как, вы считаете, отнеслась бы к этому ваша мама?
   Джесс склонила голову на бок, уперлась подбородком в плечо.
   – Думаю, она бы пришла в ярость.
   – Почему вы так считаете?
   Джесс почувствовала, как ее нога нервно подергивается на выдвижной табуреточке.
   – Перестаньте, Стефани, вы же постоянно у нас бывали. Вы знаете, как она хотела, чтобы ее дочери получили хорошее образование, умело распорядились своей жизнью, прочно встали на ноги.
   – Насколько я помню, это была женщина, опережавшая свое время.
   – Значит, вы должны знать, как бы она отнеслась к поведению Морин.
   – А именно, как бы она отнеслась?
   Джесс поискала подходящее определение.
   – Она бы почувствовала гнев, была бы сбита с толку, обманута в своих надеждах.
   – Вы действительно так считаете?
   – Я говорю, как к этому отнеслась бы мама.
   – Вы считаете, что ваша мать не хотела, чтобы Морин обзавелась семьей?
   – Этого я не говорила.
   – А что же вы сказали?
   Джесс посмотрела в потолок, перевела взгляд на окно, потом на звания и степени, висевшие в рамках на стене, и наконец остановила его на женщине, сидевшей напротив.
   – Слушайте, вы должны помнить, как расстроилась мама, когда я сообщила ей, что собираюсь выйти замуж за Дона.
   – Обстоятельства были совершенно иные, Джесс.
   – Чем же? В чем тут разница?
   – Ну, во-первых, вы были очень молоды. Дон был намного старше вас. Он уже работал адвокатом. А вы заканчивали первый курс юридического колледжа. Не думаю, что ваша мать возражала против замужества как такового, скорее против такой поспешности.
   Джесс начала поглаживать свои покрытые лаком ногти. Она молчала.
   – А Морин закончила образование, – продолжала Стефани. – Она уже стала самостоятельным человеком, когда встретила Барри и вышла за него замуж. Не думаю, что ваша мать имела бы что-нибудь против того, чтобы отвлечься на время от дел и создать собственную семью.
   – Я не говорю, что мама не захотела бы, чтобы Морин вышла замуж и завела детей, – заявила Джесс, подогреваемая чувством гнева. – С какой стати? Мама любила детей. Ей нравилось быть замужем. Она старалась быть прекрасной женой и матерью, о чем мужчина только может мечтать. Но...
   – Но что?
   – Но она хотела для своих дочерей большего, – ответила Джесс. – Разве в этом есть что-нибудь плохое? Что в этом ужасного?
   – Это зависит от того, чего хочет сама дочь.
   Джесс зажала верхнюю губу пальцами правой руки и подождала, пока несколько успокоится сильное сердцебиение, потом продолжила разговор:
   – Послушайте, я пришла сюда не для того, чтобы обсуждать Морин или свою мать.
   – А зачем же вы пришли?
   – Честно говоря, не знаю.
   Наступило непродолжительное молчание. Впервые Джесс заметила часы на письменном столе Стефани. Она наблюдала, как минутная стрелка дернулась и опять остановилась. Зря пропала еще одна минута. Время бежит, подумала она, а у нее столько незаконченных дел. На час тридцать у нее назначена встреча с медицинским экспертом, на три часа – беседа со свидетелем убийства из самострела, в четыре – разговор с несколькими полицейскими, Она могла бы использовать это время, чтобы подготовиться. Зачем она попусту тратит здесь свое драгоценное время?
   – Что вы делали вчера вечером, когда позвонили мне? – спрашивала между тем Стефани Банэк.
   – Что значит, что я делала?
   Стефани Банэк смутилась.
   – Конечно, этот вопрос слишком прямой, Джесс. Что вы делали до того, как позвонили мне вчера?
   – Ничего.
   – Ничего. Ни с того ни с сего вы сказали себе: «Ой-ой-ой, я же несколько лет не видела Стефани Банэк. Думаю, надо ей звякнуть».
   – Что-то в этом роде.
   Опять молчание.
   – Джесс я не смогу вам помочь, если вы не дадите мне шанс.
   Джесс хотелось выговориться, но она не могла этого сделать.
   – Джесс, зачем вы попросили у сестры номер моего телефона?
   – И не думала просить.
   – Значит, она сама предложила вам позвонить мне?
   Джесс пожала плечами.
   – Почему бы это?
   – Вам придется спросить ее.
   – Послушайте, может быть, дело в том, что я являюсь подругой вашей сестры. Но вам следует знать, что все, сказанное мне, остается строго между нами. А, может быть, вы предпочитаете, чтобы я рекомендовала вам кого-нибудь другого...
   – Нет, – быстро отозвалась Джесс. – Дело не в вас, а во мне.
   – Расскажите мне о себе, – любезно попросила Стефани Банэк.
   – У меня случаются приступы беспокойства.
   – Что вы имеете в виду под приступами беспокойства?
   – Чувство тревоги, паники.
   – Что же происходит, когда вас охватывают такие чувства?
   Джесс уставилась себе на колени, заметила, что часть лака с ногтей соскочила, и кусочки его лежат на черной юбке, как блестки.
   – Задыхаюсь. Тело немеет. Доги не идут, слабеют, их начинает покалывать. Грудь сдавливает. Наступает паралич. Я в буквальном смысле не могу пошевелиться. Появляется тошнота, меня вот-вот может стошнить.
   – Давно ли у вас появились такие приступы?
   – Они возобновились неделю назад.
   – Возобновились?
   – Да.
   Стефани Банэк положила ногу на ногу.
   – Вы сказали, что они возобновились несколько недель назад.
   – Разве?
   – Да.
   – Кажется, именно это называют «фрейдовской оговоркой». – Джесс нервно рассмеялась, Неужели подсознательно она готова раскрыть все свои секреты?
   – Значит, эти приступы не являются чем-то новым? – Но эта фраза больше походила на утверждение, чем на вопрос.
   – Не совсем. – Джесс помолчала, потом продолжала: – Такие приступы мучили меня после исчезновения матери. Почти каждый день в течение по крайней мере года, потом реже в течение нескольких лет.
   – Потом они прекратились?
   – У меня не было никаких приступов по меньшей мере четыре года.
   – А теперь они возобновились?
   Джесс кивнула.
   – Они стали накатываться на меня все чаще. Длиться дольше. Становиться тяжелее, болезненнее.
   – И все это пришло к вам опять, как бы говорите, несколько недель назад?
   – Да.
   – Как вы думаете, что вызвало приход этой новой волны?
   – Не могу сказать с уверенностью.
   – Есть ли какая-нибудь закономерность в появлении приступов?
   – Что вы имеете в виду под закономерностью?
   Стефани Банэк сделала паузу, потерла пальцами свой точеный нос.
   – Случаются ли эти приступы в какое-то определенное время дня или ночи? Не испытываете ли вы их на работе? Когда вы находитесь в одиночестве? В каком-то определенном месте? В присутствии каких-то конкретных людей?
   Мысленно Джесс по очереди обдумала все эти вопросы. Приступы действительно случались с ней в любое время дня и ночи. Бывали они на работе, в квартире, когда она находилась дома одна, когда шла по оживленной улице, смотрела кино, выходила из ванной после душа.
   – Никакой закономерности нет, – ответила она упавшим голосом.
   – Был ли у вас приступ вчера вечером, перед тем, как вы позвонили?
   Джесс кивнула.
   – Что вы делали?
   Джесс рассказала ей, что собиралась идти на встречу с родственниками.
   – Я все разложила, все подготовила.
   – Вы собирались на встречу с новой дамой в жизни вашего отца?
   – Да, – призналась Джесс.
   – Представляю себе, как вы волновались.
   – Ну, это отнюдь не самое приятное, что мне хотелось бы испытать, что, думаю, выставляет меня в дурном свете.
   – Почему вы так говорите?
   – Потому что я должна была бы желать счастья своему отцу.
   – А вы этого не желаете?
   – Наоборот. – Джесс почувствовала, как слезы подступают к глазам. Она пожала плечами, чтобы сдержать их. – Вот этого-то я и не понимаю. Я действительно хочу, чтобы он был счастлив. То, что приносит ему счастье, приносит счастье и мне.
   – Почему?
   – Что «почему»?
   – Почему, то, что приносит счастье другому человеку, приносит и вам счастье? Вы предъявляете к себе слишком большие требования, Джесс. Чересчур большие.
   – Похоже, что у Морин в аналогичной ситуации не возникает никаких проблем.
   – Морин – другой человек.
   Джесс мысленно быстро просеяла все, что она сказала до этого момента.
   – Но причина не может заключаться в моем отце. Приступы начались еще до того, как я узнала, что он с кем-то сошелся.
   – Когда точно они начались?
   Джесс вспомнила ночь, когда она проснулась вся дрожа, в холодном поту.
   – Я спала в своей кровати. Мне приснился кошмар, от которого я проснулась.
   – Вы не помните, в чем заключался этот кошмар?
   – Что-то, связанное с матерью, – ответила Джесс. – Я пыталась отыскать ее, но не смогла.
   – Думали ли вы о своей матери, перед тем, как лечь спать?
   – Не помню, – солгала Джесс. Весь тот день она только и думала, что о матери. Кошмар накатился на нее раньше в тот же день, в зале суда, во время рассмотрения дела об изнасиловании Эрики Барановски. Тогда ей показалось, что она увидела мать, глядя на лицо женщины – присяжного заседателя.
   Ей больше не хотелось говорить о матери.
   – Послушайте, мне кажется, я понимаю, почему это происходит, – объявила Джесс. – Мне кажется, это связано с мужчиной, против которого я выступаю обвинителем. – Ей показалось, что она увидела отражение лица Рика Фергюсона в стекле рамки со степенями Стефани Банэк. – Он позволил себе некоторые угрозы...
   – Какого типа угрозы?
   «Люди, которые меня беспокоят, обычно пропадают...»
   Пропадают.
   Как ее мать.
   «Мне этого не надо, Джесс. Мне не надо этого от тебя!»
   Ей не хотелось думать о своей матери.
   – Послушайте, честно говоря, я не думаю, что так уж важно выяснять, почему так часто случаются эти приступы. Важнее знать, что сделать, чтобы снять их.
   – Я могу посоветовать вам простые упражнения, чтобы расслабиться для начала, некоторые приемы, которые снимут остроту таких приступов, – сказала Стефани Банэк. – Но думаю, чтобы по-настоящему избавиться от них, надо устранить подспудные проблемы, которые вызывают эти приступы.
   – Вы говорите о долгосрочном психотерапевтическом лечении?
   – Да, я говорю о некотором лечении.
   – Мне не нужно никакого психотерапевтического лечения. Мне просто нужно упрятать этого малого за решетку.
   – Почему же это не так просто?
   – Потому что вас научили так мыслить. Такая у вас работа. – Джесс взглянула на часы, хотя знала, который час. – И коли уж мы заговорили о работе, то скажу, что мне надо возвращаться на свою. – Оттолкнувшись, она поднялась с удобного откидного кресла и быстро подошла к двери в приемную, как будто участвовала в беззвучной пожарной тренировке.
   – Джесс, подождите...
   Не останавливаясь, Джесс прошла в приемную, взяла из стенного шкафа свое пальто, накинула его на плечи, направляясь к двери в коридор.
   – Приятно было с вами еще раз встретиться, Стефани. Будьте здоровы. – Она вышла в коридор и целеустремленной походкой направилась к лифтам.
   – Я всегда на месте, Джесс, – крикнула ей вслед Стефани Банэк. – Вам достаточно лишь позвонить.
   «Не надейтесь», – хотела ответить ей Джесс, но промолчала. Ей и не надо было произносить это. Ее молчание говорило само за себя.

Глава 10

   – Не могу ли я вам помочь?
   – Спасибо, я просто смотрю, что у вас есть.
   Что это ей взбрело в голову, рассуждала про себя Джесс, рассматривая зеленые замшевые сапожки без каблуков фирмы «Бруно Магли». Что ее толкнуло зайти в этот магазин? Ей только и не хватало, что купить еще пару сапог.
   Она посмотрела на часы: почти половина первого. Через час у нее назначена встреча с главным медицинским экспертом. Управление медицинской экспертизы находилось на улице Гаррисон, добираться не меньше двадцати минут на машине, а она еще не получила свою машину из починки. Сегодня с самого утра оттуда позвонили и сказали, что нашли еще одну небольшую неполадку, которую надо обязательно исправить. Придется взять такси.
   – Если вы мне объясните, какого фасона туфли вы ищете... – продавщица проявила настойчивую любезность.
   – В общем-то я пока что и сама не знаю, – ответила Джесс продавщице, приземистой женщине среднего возраста, в слезшем набок парике. Та поклонилась с преувеличенной любезностью и быстро направилась к женщине, которая в этот момент входила в парадную дверь.
   Джесс скользнула взглядом по длинному столу, заставленному большим набором простых будничных туфель из кожи и замши самого разнообразного цвета. Она взяла в руки легкие желтые мокасины, повертела их. Обувь, конечно, не снимает житейские проблемы, подумала она, поглаживая мягкую замшу. Но, может быть, такая психотерапия ей подойдет больше. К тому же они дешевле, чем в других местах, решила она, разглядывая ценник, приклеенный к подошве. Девяносто девять долларов по сравнению...
   По сравнению с чем?
   Со Стефани Банэк они даже не заикнулись об оплате, она даже не подумала спросить о ее почасовых ставках, ушла от нее, даже не поинтересовавшись, должна ли она ей что-нибудь. Эта женщина не только не пообедала, но и не получила оплату за труд. Двойное оскорбление.
   Джесс положила мокасины на стол, качая от стыда головой. Она скверно обошлась с подругой своей сестры. Ей следует извиниться. Может быть, послать этой женщине цветов и небольшую благодарственную записочку. И что там написать? Благодарю за обмен воспоминаниями? Спасибо, хотя и не за что? Спасибо, хотя мне не жарко и не холодно.
   «Думаю, чтобы по-настоящему избавиться от них, – мысленно услышала она голос Стефани Банэк, – надо устранить подспудные проблемы».
   Но подспудных проблем не существует, мысленно спорила с собеседницей Джесс, подходя к другому столу, заставленному выходной обувью, и проводя пальцами по носочкам ряда черных патентованных туфель на высоких каблуках.
   Существовала только одна проблема, и Джесс точно знала, в чем она заключается.
   Рик Фергюсон.
   Он был не первым острожником, который угрожал ей. Сама ее работа включала как составную часть такие понятия, как ненависть, оскорбления, запугивания. В течение последних двух лет она получала на Рождество открытки от мужчины, которого она обвинила и которого посадила в тюрьму на десять лет. Он грозился рассчитаться с ней, как только выйдет на волю. Рождественские открытки, несмотря на свою внешнюю безобидность, довольно-таки грубо напоминали, что он не забыл свои угрозы.
   В действительности такие угрозы редко приводились в исполнение. Их произносили. Они доходили до адресатов. А в конечном счете о них забывали. Обе стороны.
   Рик Фергюсон был не такой.
   Человек из ее странных ужасных снов, думала она, припомнив кошмарное видение, когда она, как помешанная, пыталась отыскать мать, а столкнулась со Смертью. Рику Фергюсону удалось каким-то образом затронуть самые сокровенные стороны ее существа, случайно пробудить давно дремавшее чувство вины и беспокойство.
   Что касается беспокойства, то это верно, признала Джесс, беря блестящую черную туфлю и сжимая рукой носок так сильно, что кожа начала трескаться. Но не вина. Из-за чего ей, собственно, чувствовать себя виноватой?
   – Не будь дурочкой, – пробормотала она и опять вспомнила слова Стефани Банэк. Не существует подспудных проблем. Она начала стучать острым концом каблука по ладони.
   – Эй, поосторожнее! – раздался чей-то голос у нее за спиной. Протянутая рука остановила ее. – Это же туфля, а не молоток.
   Джесс уставилась сначала на свою поцарапанную ладонь, затем на помятую туфлю в другой руке, потом подняла глаза на мужчину со светло-каштановыми волосами и встревоженными глазами. Он слегка притронулся к ее руке. Табличка, приколотая к темно-синему спортивному пиджаку, сообщала, что это Адам Стон. Белокожий мужчина двадцати – двадцати пяти лет, шести футов ростом, примерно 180 фунтов весом, мысленно подытожила Джесс, как бы черпая эти данные из полицейского доклада.
   – Простите, – произнесла она. – Я, конечно, заплачу за них.
   – Я не беспокоюсь о туфлях, – возразил он, мягко беря из ее руки туфлю и ставя ее опять на стол.
   Джесс наблюдала, как туфля закачалась, а потом свалилась на бок, как будто ее кто-то подстрелил.
   – Но я испортила ее.
   – Вы не сделали ничего такого, чего нельзя было бы исправить хорошей гуталиновой чисткой и посадкой на колодку. А как ваша рука?