Страница:
Рен не переоценил свое поварское искусство. Цыпленок получился сочным и очень вкусным, а в жареных овощах ощущался привкус розмарина и майорана. Люстра чуть покачивалась от ветерка, и пламя весело плясало в ветвях дерева. Кузнечики трещали, вино лилось рекой, а истории становились все более рискованными. Атмосфера была теплой, дружеской и очень-очень итальянской.
— Блаженство, — вздохнула Изабел, вгрызаясь в мясистый белый гриб.
— Наши грибы — лучшие в мире, — заверила Джулия. — Хотите, пойдем на грибную охоту вместе. У меня свои тайные местечки.
Изабел лениво спросила себя, так ли уж искренне приглашение Джулии или ее просто хотят увести от дома подальше, но ей сейчас было слишком хорошо, чтобы задаваться тревожными вопросами.
Витторио пощекотал жену под подбородком.
— У всех тосканцев есть свои личные грибные места. Но это правда: бабушка Джулии была самой знаменитой грибницей и передала все свои секреты внучке.
— Мы все пойдем, хорошо? — оживилась Джулия. — На рассвете. Лучше после дождика. Наденем старые сапоги, захватим корзины и наберем лучших грибов во всей Тоскане.
Рен принес высокую тонкую бутылку золотистого винсанто, местного десертного вина, блюдо с грушами и сыры различных сортов. Одна свеча в люстре погасла. Откуда-то раздался крик совы. Ужин явно затянулся, но это была Тоскана, и никто не спешил встать из-за стола. Изабел пригубила винсанто и снова вздохнула.
— Еда была выше всяких похвал.
— Рен готовит куда лучше Витторио, — поддела Джулия.
— И куда лучше, чем ты, — не остался в долгу муж, лукаво улыбаясь.
— Но не так хорошо, как мама Витторио.
— Ах, мамочка… — покачал головой Витторио, целуя кончики пальцев.
— Чудо еще, Изабел, что из, Витторио не получился mammoni, — заметила Джулия и, увидев озадаченное лицо Изабел, пояснила: — Это… как там по-английски?
— Маменькин сынок, — улыбнулся Рен. Витторио засмеялся:
— Все итальянские мужчины — маменькины сынки.
— Истинная правда, — кивнула Джулия. — Они традиционно живут с родителями до женитьбы. Мамочки для них готовят, стирают, бегают за покупками, обращаются как с маленькими королями. А мужчины потом не хотят жениться, зная, что женщины помоложе вроде меня не желают прислуживать им, как их мамаши.
— Зато ты согласна на другое, — хмыкнул Витторио, обводя пальцем ее голое плечо.
Плечо Изабел закололо иголочками, а от многозначительного взгляда Рена кровь прихлынула к щекам. Она видела этот взгляд на экране, как раз перед тем, как ничего не подозревавшая женщина находила безвременную кончину. Все же… не самый плохой способ уйти.
Джулия прислонилась к мужу.
— Все меньше итальянских мужчин хотят идти к алтарю. Поэтому в Италии такая низкая рождаемость. Одна из самых низких в мире.
— Это правда? — спросила Изабел. Рен кивнул.
— Если положение не изменится итальянское население будет уменьшаться наполовину каждые сорок лет.
— Но это католическая страна. Разве здесь нет многодетных семей? — удивилась Изабел.
— Почти, — ответил Витторио. — Большинство итальянцев даже не ходят в церковь. Мои американские гости поражаются, узнав о том, что в стране католицизм исповедует весьма малый процент населения.
Огни автомобильных фар, появившиеся на дороге, прервали разговор. Изабел глянула на часы. Начало двенадцатого, немного поздно для гостей.
Рен поднялся:
— Пойду посмотрю, кто это.
Через несколько минут он вновь появился в саду вместе с Трейси Бриггс, устало помахавшей Изабел:
— Привет.
— Садись, ведь едва на ногах держишься, — проворчал Рен. — Сейчас принесу тебе поесть.
Пока он ходил на кухню, Изабел познакомила ее с гостями. Сегодня на Трейси было уже другое платье для беременных, очевидно, дорогое, но безобразно помятое, и все те же поношенные босоножки. Но несмотря на все, выглядела она потрясающе.
— Как экскурсия? — спросила Изабел.
— Прелестно. И ни одного ребенка.
Рен притащил тарелку с горой остатков от ужина, со стуком поставил перед Трейси и наполнил бокал водой.
— Ешь и убирайся домой.
У Витторио вытянулось лицо.
— Давным-давно мы были женаты, — пояснила Трейси, — и с тех пор Рен меня недолюбливает.
— Ради Бога, не торопитесь и отдыхайте, — попросила Изабел. — Рен, как всегда, до ужаса бесчувственный.
Не настолько бесчувственный, однако, чтобы не покормить Трейси.
Та с надеждой взглянула на дом:
— Тут так мирно. Одни взрослые.
— Забудь, — отрезал Рен. — Я уже перебрался сюда, а для тебя места нет.
— Вы никуда не перебирались, — запротестовала Изабел, отрицая очевидное.
— Расслабься, — утешила Трейси. — Как бы я ни была счастлива оказаться от них подальше, все же безумно затосковала уже через час.
— Не позволяй нам задерживать тебя ни минутой дольше необходимого.
— Они уже спят. И спешить назад ни к чему.
«Разве затем, чтобы помириться с мужем», — подумала Изабел.
— Расскажите, куда вы сегодня ездили, — попросил Витторио.
Беседа коснулась местных достопримечательностей, но Джулия почему-то молчала. Изабел вдруг сообразила, что она притихла с самого появления Трейси и смотрит на нее почти с ненавистью. Странно, ведь та ничего ей не сделала!
— Я устала, Витторио, — вдруг резко выпалила Джулия. — Поедем домой.
Изабел и Рен проводили пару до машины, и Джулия как по волшебству вновь повеселела и даже пригласила их поужинать на следующей неделе.
— И мы пойдем собирать грибы, верно?
Вечер оказался настолько приятным, что Изабел совершенно забыла о коварных замыслах Джулии и Витторио выставить ее из дома. Но, даже вспомнив обо всем, согласилась к ним прийти.
Едва супруги отъехали, Трейси тоже направилась к машине, жуя на ходу корочку хлеба.
— И мне пора.
— Если хотите, завтра я возьму детей к себе, — предложила Изабел. — Это даст вам и Гарри возможность потолковать.
— Ни в коем случае, — вмешался Рен. — У нас свои планы. И Изабел считает, что нельзя совать нос в чужие дела, так ведь, Изабел?
— Напротив, обожаю вмешиваться. Трейси грустно усмехнулась:
— К ленчу Гарри будет уже на полпути к швейцарской границе. Он не позволит такой мелочи, как разговор с женой, помешать важной работе.
— Может, вы его недооцениваете?
— А может, и нет.
Трейси обняла сначала Изабел, потом Рена, который ободряюще сжал ее плечо и усадил в машину.
— Я дам Анне и Марте хорошие чаевые за то, что присматривали за детьми. Спасибо за ужин, — кивнула она.
— Пожалуйста. Только не веди себя еще глупее обычного.
— Постараюсь.
Не успела Трейси уехать, как внутренности Изабел сделали сальто-мортале и скрутились в комок. Она не была готова остаться наедине с Реном. Только не сейчас. Ей нужно хоть немного времени, чтобы привыкнуть к мысли о том, что она почти решила стать очередной зарубкой на его выщербленном кроватном столбике.
— Опять дрейфишь? — осведомился Рен, когда она почти побежала к кухне.
— Просто хочу помыть посуду, вот и все.
— Я заплачу Марте за уборку. И ради Бога, не дергайся. Я не собираюсь тебя насиловать.
— Думаете, я вас боюсь? — воинственно выпалила Изабел, хватая кухонное полотенце. — Ну так вот, мистер Неотразимость, можете не обольщаться, потому что только я определяю, зайдут наши отношения немного дальше положенного или нет!
— А я права голоса не имею?
— Знаю я, как вы голосуете.
— Его улыбка посылала чувственно-сексуальные сигналы.
— Да и я неплохо усвоил, как голосуешь ты. Хотя… — Улыбка поблекла. — Нам обоим нужно понять и убедиться, что мы знаем, к чему стремимся.
Он хотел остеречь ее, словно считал слишком наивной и неспособной осознать, что ни о каких долгосрочных отношениях не может быть и речи.
— Можете не трудиться. Единственное, что я, возможно, — подчеркиваю, возможно, потому что я пока еще размышляю над этим, — так вот, единственное, что мне, возможно, понадобится от вас, — это великолепное тело, так что вам лучше прямо дать мне знать, разобью ли я ваше сердце, когда безжалостно брошу вас и уйду, не оглядываясь.
— Господи, ну ты и отродье!
Изабел подняла глаза к небу:
— Господи, никакое ты не отродье, и прости Рена за богохульство.
— Это не молитва.
— Скажи это Господу.
Он должен был знать, что с его стороны не потребуется особых усилий, чтобы заставить ее забыть о нерешительности и боязни сделать последний шаг. Достаточно нескольких настоящих поцелуев.
Она видела, как Рен пытается сообразить, стоит ли ускорять события, и не знала, радоваться или жалеть, когда он устремился к лестнице.
Трейси, тяжело опираясь о перила, поднялась наверх. Она чувствовала себя коровой. Впрочем, к седьмому месяцу она всегда чувствовала себя коровой, большой, здоровой скотиной с круглыми глазами, блестящим носом и гирляндой маргариток на шее. Она любила быть беременной, даже когда часами висела над унитазом вниз головой, щиколотки распухали, а ноги становились понятием абстрактным, поскольку увидеть их никак не представлялось возможным. До последней недели ее ничуть не волновали растяжки, белыми молниями испещрившие бедра и живот, и большие, вечно подтекающие груди, потому что Гарри провозгласил их прекрасными. И говорил, что ее беременность пахнет сексом. Очевидно, теперь он не находил ее сексуальной.
Она медленно направилась по коридору к своей комнате. Затейливая лепнина, расписные потолки и безделушки муранского стекла были не в ее вкусе, но как нельзя лучше подходили мрачной элегантности бывшего мужа. Учитывая наглость, с которой она вторглась в его дом, он вел себя далеко не так грубо, как она ожидала, что лишний раз доказывает, как сильно можно ошибаться в людях, даже тех, кого давно и хорошо знаешь.
Она открыла дверь в спальню и остановилась как вкопанная. На кровати лежал Гарри. Исходившие из его глотки прерывистые звуки нельзя было назвать храпом. Скорее, что-то вроде.
Он все еще здесь. Она далеко не была уверена, что он останется на вилле лишних полчаса. И сейчас позволила себе мгновение надежды. Но и оно тут же промелькнуло и исчезло. Только чувство долга удержало его от немедленного отъезда. Завтра он, конечно же, уберется.
В сравнении с Реном внешность Гарри была самой ординарной. Лицо слишком длинное, подбородок слишком упрямый, светло-каштановые волосы начали редеть на макушке. А двенадцать лет назад на ужасно скучной вечеринке, когда она якобы случайно опрокинула ему на колени бокал вина, морщинок в уголках глаз еще не было.
Тогда, только увидев Гарри, она поклялась затащить его в постель. Но он так легко не сдался. И как объяснил позже, мужчины вроде него не привыкли, чтобы красивые женщины вешались им на шею. Но Трейси знала, чего хотела. А хотела она Гарри Бриггса. Его неброская внешность, острый ум и надежность были идеальным противоядием ее безумной, бесцельной жизни.
Теперь на его груди лежал Коннор, вцепившись пухлой ручкой в вырез футболки. С другого боку прижалась Бриттани. Через руку Гарри был перекинут обрывок ее засаленного одеяльца. Ближе к ногам лежала Стеффи, свернувшись в тугой клубочек. Вероятно, она и во сне боялась пауков. Отсутствовал только Джереми. Но Трейси заподозрила, что он сверхъестественным усилием воли заставил себя остаться в своей спальне, вместо того чтобы присоседиться к отцу и «соплякам».
Целых двенадцать лет Гарри был водой для ее огня, стараясь терпеть все эмоциональные эксцессы и драматические сцены, бывшие неотъемлемой частью характера жены. Несмотря на их взаимную любовь, их брак никогда не был безоблачным. Ее неряшливость доводила его до крайности, а Трейси ненавидела манеру мужа уходить в себя, когда она пыталась заставить его выразить свои чувства. Она всегда втайне боялась, что он когда-нибудь бросит ее ради кого-то, более ему соответствующего.
Коннор пошевелился и пополз наверх. Гарри инстинктивно обхватил его рукой. Сколько ночей провели они вместе с ребятишками в их постели? Она никогда не выгоняла их. Ей казалось до ужаса странным, что родителям, самым уверенным и надежно защищенным людям в семье, позволено искать по ночам утешения в объятиях друг друга, а самые беззащитные должны спать одни. После рождения Бриттани они положили на пол огромный матрац, чтобы больше не волноваться насчет детей, вечно стремящихся свалиться с кровати и больно удариться головой.
Их друзья негодовали и поражались: «Да когда же вам удается заниматься сексом?»
Но на всех дверях в их доме были надежные запоры, и им с Гарри всегда удавалось улучить момент. И так было до ее последней беременности, когда ему наконец все это осточертело.
Гарри пошевелился, открыл ничего не понимающие, сонные глаза, уставился на нее и немедленно пришел в себя. На какой-то миг ей показалось, что в этих глазах промелькнул отблеск знакомой верной любви, но тут его лицо вновь стало замкнутым, и она уже ничего не смогла разглядеть.
Трейси отвернулась и отправилась на поиски пустой комнаты.
В маленьком каменном домике на окраине Касалеоне Витторио Кьяра прижал к себе жену. Джулия любила спать, запустив пальцы в его волосы, вот и теперь они переплелись с его длинными прядями. Но она не спала. Его щека повлажнела, и он понял, что жена плачет. Молчаливые слезы разрывали ему сердце.
— Изабел уедет к ноябрю, — прошептал он. — А пока мы делаем все, что возможно.
— А если не уедет? Ты сам видел, что делается. Он вполне может продать ей дом.
— Не накликай беду, дорогая.
— Ты прав, но…
Витторио погладил ее по плечу. Несколько лет назад они занялись бы любовью, но теперь это уже потеряло прежнюю привлекательность.
— Мы долго ждали, — шепнул он. — Ноябрь совсем недалеко.
— Они хорошие люди, — вздохнула она так печально, что он прикрыл глаза от боли. В голове настойчиво билась только одна мысль: чем и как утешить жену.
— В среду вечером я поеду в Кортону с теми американскими туристами, о которых говорил вчера. Мы сможем там встретиться? На этот раз все сработает, вот увидишь.
Ее дыхание обожгло кожу.
— Если бы только она уехала!
Что-то разбудило Изабел. Она пошевелилась и снова уплыла в сон, но звук повторился; Легкий стук в стекло. Изабел повернулась на бок и прислушалась. Сначала все было тихо, но через несколько минут в окно что-то опять бросили. Скорее всего горсть камешков.
Пришлось встать и босиком пройти по холодному кафельному полу. По саду бежала лунная дорожка, слабо освещавшая деревья. И тут она увидела это.
Призрак.
Он плыл через оливковую рощу: неясное, колеблющееся видение. Изабел подумывала разбудить Рена, но оказаться вблизи от его постели вряд ли могло считаться хорошей мыслью. Лучше подождать до утра.
Призрак зашел за дерево, показался снова. Изабел помахала ему рукой, закрыла окно и легла спать.
Глава 13
— Блаженство, — вздохнула Изабел, вгрызаясь в мясистый белый гриб.
— Наши грибы — лучшие в мире, — заверила Джулия. — Хотите, пойдем на грибную охоту вместе. У меня свои тайные местечки.
Изабел лениво спросила себя, так ли уж искренне приглашение Джулии или ее просто хотят увести от дома подальше, но ей сейчас было слишком хорошо, чтобы задаваться тревожными вопросами.
Витторио пощекотал жену под подбородком.
— У всех тосканцев есть свои личные грибные места. Но это правда: бабушка Джулии была самой знаменитой грибницей и передала все свои секреты внучке.
— Мы все пойдем, хорошо? — оживилась Джулия. — На рассвете. Лучше после дождика. Наденем старые сапоги, захватим корзины и наберем лучших грибов во всей Тоскане.
Рен принес высокую тонкую бутылку золотистого винсанто, местного десертного вина, блюдо с грушами и сыры различных сортов. Одна свеча в люстре погасла. Откуда-то раздался крик совы. Ужин явно затянулся, но это была Тоскана, и никто не спешил встать из-за стола. Изабел пригубила винсанто и снова вздохнула.
— Еда была выше всяких похвал.
— Рен готовит куда лучше Витторио, — поддела Джулия.
— И куда лучше, чем ты, — не остался в долгу муж, лукаво улыбаясь.
— Но не так хорошо, как мама Витторио.
— Ах, мамочка… — покачал головой Витторио, целуя кончики пальцев.
— Чудо еще, Изабел, что из, Витторио не получился mammoni, — заметила Джулия и, увидев озадаченное лицо Изабел, пояснила: — Это… как там по-английски?
— Маменькин сынок, — улыбнулся Рен. Витторио засмеялся:
— Все итальянские мужчины — маменькины сынки.
— Истинная правда, — кивнула Джулия. — Они традиционно живут с родителями до женитьбы. Мамочки для них готовят, стирают, бегают за покупками, обращаются как с маленькими королями. А мужчины потом не хотят жениться, зная, что женщины помоложе вроде меня не желают прислуживать им, как их мамаши.
— Зато ты согласна на другое, — хмыкнул Витторио, обводя пальцем ее голое плечо.
Плечо Изабел закололо иголочками, а от многозначительного взгляда Рена кровь прихлынула к щекам. Она видела этот взгляд на экране, как раз перед тем, как ничего не подозревавшая женщина находила безвременную кончину. Все же… не самый плохой способ уйти.
Джулия прислонилась к мужу.
— Все меньше итальянских мужчин хотят идти к алтарю. Поэтому в Италии такая низкая рождаемость. Одна из самых низких в мире.
— Это правда? — спросила Изабел. Рен кивнул.
— Если положение не изменится итальянское население будет уменьшаться наполовину каждые сорок лет.
— Но это католическая страна. Разве здесь нет многодетных семей? — удивилась Изабел.
— Почти, — ответил Витторио. — Большинство итальянцев даже не ходят в церковь. Мои американские гости поражаются, узнав о том, что в стране католицизм исповедует весьма малый процент населения.
Огни автомобильных фар, появившиеся на дороге, прервали разговор. Изабел глянула на часы. Начало двенадцатого, немного поздно для гостей.
Рен поднялся:
— Пойду посмотрю, кто это.
Через несколько минут он вновь появился в саду вместе с Трейси Бриггс, устало помахавшей Изабел:
— Привет.
— Садись, ведь едва на ногах держишься, — проворчал Рен. — Сейчас принесу тебе поесть.
Пока он ходил на кухню, Изабел познакомила ее с гостями. Сегодня на Трейси было уже другое платье для беременных, очевидно, дорогое, но безобразно помятое, и все те же поношенные босоножки. Но несмотря на все, выглядела она потрясающе.
— Как экскурсия? — спросила Изабел.
— Прелестно. И ни одного ребенка.
Рен притащил тарелку с горой остатков от ужина, со стуком поставил перед Трейси и наполнил бокал водой.
— Ешь и убирайся домой.
У Витторио вытянулось лицо.
— Давным-давно мы были женаты, — пояснила Трейси, — и с тех пор Рен меня недолюбливает.
— Ради Бога, не торопитесь и отдыхайте, — попросила Изабел. — Рен, как всегда, до ужаса бесчувственный.
Не настолько бесчувственный, однако, чтобы не покормить Трейси.
Та с надеждой взглянула на дом:
— Тут так мирно. Одни взрослые.
— Забудь, — отрезал Рен. — Я уже перебрался сюда, а для тебя места нет.
— Вы никуда не перебирались, — запротестовала Изабел, отрицая очевидное.
— Расслабься, — утешила Трейси. — Как бы я ни была счастлива оказаться от них подальше, все же безумно затосковала уже через час.
— Не позволяй нам задерживать тебя ни минутой дольше необходимого.
— Они уже спят. И спешить назад ни к чему.
«Разве затем, чтобы помириться с мужем», — подумала Изабел.
— Расскажите, куда вы сегодня ездили, — попросил Витторио.
Беседа коснулась местных достопримечательностей, но Джулия почему-то молчала. Изабел вдруг сообразила, что она притихла с самого появления Трейси и смотрит на нее почти с ненавистью. Странно, ведь та ничего ей не сделала!
— Я устала, Витторио, — вдруг резко выпалила Джулия. — Поедем домой.
Изабел и Рен проводили пару до машины, и Джулия как по волшебству вновь повеселела и даже пригласила их поужинать на следующей неделе.
— И мы пойдем собирать грибы, верно?
Вечер оказался настолько приятным, что Изабел совершенно забыла о коварных замыслах Джулии и Витторио выставить ее из дома. Но, даже вспомнив обо всем, согласилась к ним прийти.
Едва супруги отъехали, Трейси тоже направилась к машине, жуя на ходу корочку хлеба.
— И мне пора.
— Если хотите, завтра я возьму детей к себе, — предложила Изабел. — Это даст вам и Гарри возможность потолковать.
— Ни в коем случае, — вмешался Рен. — У нас свои планы. И Изабел считает, что нельзя совать нос в чужие дела, так ведь, Изабел?
— Напротив, обожаю вмешиваться. Трейси грустно усмехнулась:
— К ленчу Гарри будет уже на полпути к швейцарской границе. Он не позволит такой мелочи, как разговор с женой, помешать важной работе.
— Может, вы его недооцениваете?
— А может, и нет.
Трейси обняла сначала Изабел, потом Рена, который ободряюще сжал ее плечо и усадил в машину.
— Я дам Анне и Марте хорошие чаевые за то, что присматривали за детьми. Спасибо за ужин, — кивнула она.
— Пожалуйста. Только не веди себя еще глупее обычного.
— Постараюсь.
Не успела Трейси уехать, как внутренности Изабел сделали сальто-мортале и скрутились в комок. Она не была готова остаться наедине с Реном. Только не сейчас. Ей нужно хоть немного времени, чтобы привыкнуть к мысли о том, что она почти решила стать очередной зарубкой на его выщербленном кроватном столбике.
— Опять дрейфишь? — осведомился Рен, когда она почти побежала к кухне.
— Просто хочу помыть посуду, вот и все.
— Я заплачу Марте за уборку. И ради Бога, не дергайся. Я не собираюсь тебя насиловать.
— Думаете, я вас боюсь? — воинственно выпалила Изабел, хватая кухонное полотенце. — Ну так вот, мистер Неотразимость, можете не обольщаться, потому что только я определяю, зайдут наши отношения немного дальше положенного или нет!
— А я права голоса не имею?
— Знаю я, как вы голосуете.
— Его улыбка посылала чувственно-сексуальные сигналы.
— Да и я неплохо усвоил, как голосуешь ты. Хотя… — Улыбка поблекла. — Нам обоим нужно понять и убедиться, что мы знаем, к чему стремимся.
Он хотел остеречь ее, словно считал слишком наивной и неспособной осознать, что ни о каких долгосрочных отношениях не может быть и речи.
— Можете не трудиться. Единственное, что я, возможно, — подчеркиваю, возможно, потому что я пока еще размышляю над этим, — так вот, единственное, что мне, возможно, понадобится от вас, — это великолепное тело, так что вам лучше прямо дать мне знать, разобью ли я ваше сердце, когда безжалостно брошу вас и уйду, не оглядываясь.
— Господи, ну ты и отродье!
Изабел подняла глаза к небу:
— Господи, никакое ты не отродье, и прости Рена за богохульство.
— Это не молитва.
— Скажи это Господу.
Он должен был знать, что с его стороны не потребуется особых усилий, чтобы заставить ее забыть о нерешительности и боязни сделать последний шаг. Достаточно нескольких настоящих поцелуев.
Она видела, как Рен пытается сообразить, стоит ли ускорять события, и не знала, радоваться или жалеть, когда он устремился к лестнице.
Трейси, тяжело опираясь о перила, поднялась наверх. Она чувствовала себя коровой. Впрочем, к седьмому месяцу она всегда чувствовала себя коровой, большой, здоровой скотиной с круглыми глазами, блестящим носом и гирляндой маргариток на шее. Она любила быть беременной, даже когда часами висела над унитазом вниз головой, щиколотки распухали, а ноги становились понятием абстрактным, поскольку увидеть их никак не представлялось возможным. До последней недели ее ничуть не волновали растяжки, белыми молниями испещрившие бедра и живот, и большие, вечно подтекающие груди, потому что Гарри провозгласил их прекрасными. И говорил, что ее беременность пахнет сексом. Очевидно, теперь он не находил ее сексуальной.
Она медленно направилась по коридору к своей комнате. Затейливая лепнина, расписные потолки и безделушки муранского стекла были не в ее вкусе, но как нельзя лучше подходили мрачной элегантности бывшего мужа. Учитывая наглость, с которой она вторглась в его дом, он вел себя далеко не так грубо, как она ожидала, что лишний раз доказывает, как сильно можно ошибаться в людях, даже тех, кого давно и хорошо знаешь.
Она открыла дверь в спальню и остановилась как вкопанная. На кровати лежал Гарри. Исходившие из его глотки прерывистые звуки нельзя было назвать храпом. Скорее, что-то вроде.
Он все еще здесь. Она далеко не была уверена, что он останется на вилле лишних полчаса. И сейчас позволила себе мгновение надежды. Но и оно тут же промелькнуло и исчезло. Только чувство долга удержало его от немедленного отъезда. Завтра он, конечно же, уберется.
В сравнении с Реном внешность Гарри была самой ординарной. Лицо слишком длинное, подбородок слишком упрямый, светло-каштановые волосы начали редеть на макушке. А двенадцать лет назад на ужасно скучной вечеринке, когда она якобы случайно опрокинула ему на колени бокал вина, морщинок в уголках глаз еще не было.
Тогда, только увидев Гарри, она поклялась затащить его в постель. Но он так легко не сдался. И как объяснил позже, мужчины вроде него не привыкли, чтобы красивые женщины вешались им на шею. Но Трейси знала, чего хотела. А хотела она Гарри Бриггса. Его неброская внешность, острый ум и надежность были идеальным противоядием ее безумной, бесцельной жизни.
Теперь на его груди лежал Коннор, вцепившись пухлой ручкой в вырез футболки. С другого боку прижалась Бриттани. Через руку Гарри был перекинут обрывок ее засаленного одеяльца. Ближе к ногам лежала Стеффи, свернувшись в тугой клубочек. Вероятно, она и во сне боялась пауков. Отсутствовал только Джереми. Но Трейси заподозрила, что он сверхъестественным усилием воли заставил себя остаться в своей спальне, вместо того чтобы присоседиться к отцу и «соплякам».
Целых двенадцать лет Гарри был водой для ее огня, стараясь терпеть все эмоциональные эксцессы и драматические сцены, бывшие неотъемлемой частью характера жены. Несмотря на их взаимную любовь, их брак никогда не был безоблачным. Ее неряшливость доводила его до крайности, а Трейси ненавидела манеру мужа уходить в себя, когда она пыталась заставить его выразить свои чувства. Она всегда втайне боялась, что он когда-нибудь бросит ее ради кого-то, более ему соответствующего.
Коннор пошевелился и пополз наверх. Гарри инстинктивно обхватил его рукой. Сколько ночей провели они вместе с ребятишками в их постели? Она никогда не выгоняла их. Ей казалось до ужаса странным, что родителям, самым уверенным и надежно защищенным людям в семье, позволено искать по ночам утешения в объятиях друг друга, а самые беззащитные должны спать одни. После рождения Бриттани они положили на пол огромный матрац, чтобы больше не волноваться насчет детей, вечно стремящихся свалиться с кровати и больно удариться головой.
Их друзья негодовали и поражались: «Да когда же вам удается заниматься сексом?»
Но на всех дверях в их доме были надежные запоры, и им с Гарри всегда удавалось улучить момент. И так было до ее последней беременности, когда ему наконец все это осточертело.
Гарри пошевелился, открыл ничего не понимающие, сонные глаза, уставился на нее и немедленно пришел в себя. На какой-то миг ей показалось, что в этих глазах промелькнул отблеск знакомой верной любви, но тут его лицо вновь стало замкнутым, и она уже ничего не смогла разглядеть.
Трейси отвернулась и отправилась на поиски пустой комнаты.
В маленьком каменном домике на окраине Касалеоне Витторио Кьяра прижал к себе жену. Джулия любила спать, запустив пальцы в его волосы, вот и теперь они переплелись с его длинными прядями. Но она не спала. Его щека повлажнела, и он понял, что жена плачет. Молчаливые слезы разрывали ему сердце.
— Изабел уедет к ноябрю, — прошептал он. — А пока мы делаем все, что возможно.
— А если не уедет? Ты сам видел, что делается. Он вполне может продать ей дом.
— Не накликай беду, дорогая.
— Ты прав, но…
Витторио погладил ее по плечу. Несколько лет назад они занялись бы любовью, но теперь это уже потеряло прежнюю привлекательность.
— Мы долго ждали, — шепнул он. — Ноябрь совсем недалеко.
— Они хорошие люди, — вздохнула она так печально, что он прикрыл глаза от боли. В голове настойчиво билась только одна мысль: чем и как утешить жену.
— В среду вечером я поеду в Кортону с теми американскими туристами, о которых говорил вчера. Мы сможем там встретиться? На этот раз все сработает, вот увидишь.
Ее дыхание обожгло кожу.
— Если бы только она уехала!
Что-то разбудило Изабел. Она пошевелилась и снова уплыла в сон, но звук повторился; Легкий стук в стекло. Изабел повернулась на бок и прислушалась. Сначала все было тихо, но через несколько минут в окно что-то опять бросили. Скорее всего горсть камешков.
Пришлось встать и босиком пройти по холодному кафельному полу. По саду бежала лунная дорожка, слабо освещавшая деревья. И тут она увидела это.
Призрак.
Он плыл через оливковую рощу: неясное, колеблющееся видение. Изабел подумывала разбудить Рена, но оказаться вблизи от его постели вряд ли могло считаться хорошей мыслью. Лучше подождать до утра.
Призрак зашел за дерево, показался снова. Изабел помахала ему рукой, закрыла окно и легла спать.
Глава 13
Трейси наслаждалась спокойным пробуждением. Никто не толкает в бок, не требует играть, есть, пить, объяснить что-то. Не приходится лежать в луже, натекшей из прохудившегося памперса Коннора. Если он в ближайшее время не приучится к горшку, она отдаст его в приют!
Откуда-то донесся вопль Джереми, сопровождаемый пронзительным визгом Стеффи. Он опять дразнит сестру, Бриттани, наверное, разгуливает голой, а у Коннора начался понос, если он съел за завтраком слишком много фруктов. Но вместо того чтобы встать, Трейси зарылась лицом в подушку. Сейчас совсем рано. Что, если Гарри еще не уехал? Невыносимо видеть, как его машина исчезает за поворотом.
Трейси закрыла глаза и попыталась заставить себя заснуть, но младенец давил на мочевой пузырь, поэтому пришлось стащить себя с кровати и поковылять в ванную. Едва она устроилась на унитазе, как дверь распахнулась и в комнату ворвалась Стеффи.
— Ненавижу Джереми! Мама, запрети ему меня дразнить! Появилась Бриттани, на этот раз одетая, но вымазанная помадой Трейси.
— Мама, посмотри на меня.
— Возьми на ручки! — потребовал Коннор, вваливаясь через порог.
И в довершение всего появился Гарри. Стоя в дверях, он молча смотрел на жену. Судя по всему, он еще не успел принять душ, только натянул джинсы, но оставался в той же футболке, в которой спал. Только Гарри Бриггс мог носить футболки, специально предназначенные для сна. Те, старые, которые считал чересчур поношенными, чтобы надевать днем, но все же достаточно крепкими, чтобы не выбрасывать. Но даже в таком виде он выглядел лучше, чем она, скорчившаяся на унитазе, с задранной до талии сорочкой.
— Я могу хоть на минуту остаться одна?!
— Ненавижу Джереми! Он назвал меня…
— Я поговорю с ним. А теперь убирайтесь. Все вон.
Гарри отступил от двери.
— Пойдемте, дети. Анна сказала, что завтрак будет готов через минуту. Девочки, возьмите брата.
Дети неохотно потянулись из комнаты, и Трейси осталась с Гарри, именно тем, кого меньше всего хотела видеть в эту минуту.
— Слово «все» включает и тебя тоже. Почему ты все еще здесь?
Он уставился на нее сквозь очки.
— Потому что здесь моя семья.
— Можно подумать, тебя этот трогает!
По утрам у нее всегда бывало паршивое настроение, а сегодня она была просто настроена на скандал.
— Проваливай! Я хочу писать.
— Давай, кто тебя держит?
Он сел на край ванны и стал ждать.
Рано или поздно беременные женщины лишаются всякого подобия достоинства, и это был один из таких моментов. Когда она закончила, он протянул ей аккуратно сложенную ленту туалетной бумаги, и Трейси смяла ее в комок, словно желая доказать, что не все в жизни так чисто и аккуратно, как он воображает. Она подтерлась, смыла унитаз и встала, чтобы вымыть руки. И все это, не глядя на него.
— Предлагаю поговорить, пока дети завтракают. Я хотел бы к полудню уже выехать.
— Зачем ждать, когда можешь сесть в машину прямо сейчас?
Она выжала колбаску пасты на щетку.
— Я уже говорил вчера, что не уеду без детей.
Он не мог работать и одновременно присматривать за детьми, они оба знали это, так зачем же эти декларации? Гарри знал также, что она не позволит целой армии мужей с каменными сердцами отнять у нее ребятишек. Значит, пытается хитростью заманить ее обратно в Цюрих.
— Ладно, забирай. Мне нужна передышка.
Она принялась чистить зубы с таким видом, словно больше забот у нее не было, но успела увидеть в зеркале, как он озадаченно моргнул. Значит, не ожидал такого.
Трейси заметила, что он выкроил время побриться. Она любила запах его кожи по утрам и умирала от желания зарыться лицом в его шею.
— Хорошо, — медленно протянул Гарри.
В припадке садомазохизма она отложила щетку и обняла руками живот.
— Кроме этого. Мы согласились на то, что он будет только моим после того, как родится.
Гарри впервые за все это время отвел глаза.
— Мне… я не должен был это говорить.
— Извинения не приняты. — Она сплюнула в раковину и промыла рот. — Я скорее всего снова возьму девичью фамилию. Себе и ребенку.
— Ты ненавидишь свою девичью фамилию.
— Тут ты прав. Вастермин — ужасная фамилия.
Гарри последовал за женой в спальню, тем самым предоставив полную возможность раздавить его, отомстив за то, что сделал с ней.
— Вернусь к Гейджу. Трейси Гейдж! Мне всегда нравилось, как это звучит, — мстительно прошипела она, отшвырнув с дороги чемодан. — Надеюсь, родится мальчик. Назову его Джейком. Джейк Гейдж. Вот это, я понимаю, сочетание!
— Черта с два!
Ей наконец удалось пробить стену равнодушия, но сознание того, что она причиняет ему боль, почему-то совсем не радовало. Наоборот, хотелось плакать.
— Тебе-то какая разница? Это ребенок, которого ты не хотел, помнишь?
— Только потому, что при известии о твоей беременности я не схожу с ума от счастья, не значит, что не приму малыша!
— И я должна растаять от благодарности?
— Я не собираюсь извиняться за свои чувства. Черт возьми, Трейси, ты всегда обвиняла меня в полном отсутствии эмоций, но единственные эмоции, которых ты желаешь от меня, — те, что угодны тебе самой.
Она уже подумала было, что Гарри наконец-то потеряет толику своего знаменитого самообладания, но тут он снова заговорил холодным, бесстрастным тоном, неизменно доводившим ее до белого каления:
— Я и Коннора не хотел, но теперь не представляю себе жизни без него. Логично предположить, что я буду относиться к малышу точно так же.
— Благодарение Господу за логику, — буркнула она, выхватывая купальник из груды на полу.
— Перестань ребячиться. Основная причина твоих истерик в том, что, по твоему мнению, тебе не уделяют достаточно внимания. А одному Богу известно, как ты обожаешь находиться в центре внимания.
— Иди к черту.
— Еще до отъезда из Коннектикута ты знала, что мне придется много работать.
— Но ты забыл упомянуть, что не пропустишь ни одной юбки в Цюрихе.
— Мне не до юбок, — спокойно пояснил Гарри, и преувеличенно терпеливый тон окончательно вывел ее из себя.
— Ты предупредил об этом ту маленькую шлюшку из ресторана?
— Трейси…
— Я вас видела! Вы обжимались в угловой кабинке, и она тебя целовала!
У него хватило наглости раздраженно поморщиться.
— Почему ты не поспешила на помощь, вместо того чтобы оставлять меня с ней. Ты знаешь, я всегда теряюсь, попадая в неловкое положение.
— О да, положение и вправду выглядело неловким, — согласилась Трейси, надевая босоножки.
— Брось, Трейси. Твоя поза театральной королевы давно устарела. Она новый вице-президент «Уорлдбридж», но, к сожалению, слишком много пьет.
— Значит, тебе повезло.
— Перестань выделываться! Сама прекрасно знаешь, что я — последний мужчина на земле, кто вздумал бы завести роман на стороне, но тебе обязательно необходимо разыграть греческую трагедию из слез и соплей пьяной женщины только потому, что чувствуешь себя заброшенной.
«Вот это верно. Я капризничаю из чистой прихоти.»
Почему-то было легче смириться с мыслью о неверности, чем терпеть его опустошающее эмоциональное безразличие, но Трейси, наверное, с самого начала подсознательно понимала, что у него никого нет.
— Правда заключается в том, Гарри, что ты начал замораживать меня своим равнодушием задолго до того, как мы уехали из дома. Правда в том… что ты покончил с нашим браком… покончил со мной.
Ей хотелось, чтобы он возразил, но этого не произошло.
— Это ты бросила меня, и нечего валить с больной головы на здоровую. И куда ты побежала? Прямо к этому плейбою, своему бывшему муженьку.
Отношения Трейси и Рена были единственным уязвимым местом Гарри. Все двенадцать лет он ухитрялся избегать встречи с Реном и исходил злостью, когда Трейси говорила по телефону с бывшим мужем. Это было так не похоже на всегда спокойного, сдержанного Гарри, но Трейси давно уже перестала удивляться.
— Я помчалась к Рену, зная, что смогу на него рассчитывать.
— Да ну? А по-моему, он вовсе не был так уж счастлив тебя видеть.
— Ты и за миллион лет не поймешь, что чувствует Рен Гейдж.
Она явно набирала очки в споре, поэтому он предпочел сменить тему:
— Это ты настаивала, чтобы я принял работу в Цюрихе. И сама захотела ехать со мной.
— Потому что знала, как много это для тебя значит, и не хотела, чтобы мне бросали в лицо, будто я поставила под угрозу твою карьеру, забеременев в пятый раз.
— Когда и что я бросал тебе в лицо?
Никогда. Он мог бы уничтожить ее длинным списком прегрешений, тянувшимся с первых дней их брака, когда она только еще училась любить, но не сделал этого. И пока она не забеременела Коннором, был неизменно с ней терпелив. Трейси отчаянно хотела, чтобы это терпение вернулось вновь. Терпение, поддержка и, главное, та любовь, которую она всегда считала безоговорочной.
— Ты прав, — горько согласилась Трейси. — Это я всегда была злопамятной. Ты само совершенство. Какой стыд, что пришлось довольствоваться такой неподходящей женой!
Она перекинула купальник через плечо, схватила блузон и скрылась в ванной. А когда снова вышла, он уже исчез. Правда, спустившись на кухню проверить, что делают дети, она услышала, как Гарри и Джереми перекликаются в саду, где они играли в мяч. И на минуту позволила себе притвориться, что все в полном порядке.
— Что ты видела?
— Привидение, — в десятый раз повторила Изабел, оглядывая пропотевшую футболку Рена. Темно-синий цвет придавал его глазам особенно зловещий серебристый оттенок. Посмотрев на него немного дольше, чем следовало бы, она принялась убирать тарелки, оставленные Мартой на доске рядом с раковиной. — Настоящее привидение. Как вы можете бегать в такую жару?
— Потому что встаю чересчур поздно, чтобы бегать по росе, и что это за привидение?
— Из тех, что швыряют камешки в мое окно и бегают по оливковой роще, завернувшись в белую простыню. Я ему помахала.
Но Рен даже не улыбнулся.
— Все это зашло чересчур далеко.
— Согласна.
— Прежде чем отправиться на пробежку, я позвонил Анне и сказал, что сегодня мы с тобой уезжаем в Сиену. Значит, скоро все узнают, что дом опустел.
Он одним махом опрокинул стакан свежевыжатого апельсинового сока, который Изабел по глупости оставила без присмотра и направился к лестнице.
— Мне нужно десять минут, чтобы принять душ, и я готов ехать.
Двадцать минут спустя он вернулся в джинсах, черной майке, бейсболке и подозрительно уставился на ее серые трикотажные брюки, кроссовки и футболку цвета маренго, которую она, Поразмыслив, стащила у него.
Откуда-то донесся вопль Джереми, сопровождаемый пронзительным визгом Стеффи. Он опять дразнит сестру, Бриттани, наверное, разгуливает голой, а у Коннора начался понос, если он съел за завтраком слишком много фруктов. Но вместо того чтобы встать, Трейси зарылась лицом в подушку. Сейчас совсем рано. Что, если Гарри еще не уехал? Невыносимо видеть, как его машина исчезает за поворотом.
Трейси закрыла глаза и попыталась заставить себя заснуть, но младенец давил на мочевой пузырь, поэтому пришлось стащить себя с кровати и поковылять в ванную. Едва она устроилась на унитазе, как дверь распахнулась и в комнату ворвалась Стеффи.
— Ненавижу Джереми! Мама, запрети ему меня дразнить! Появилась Бриттани, на этот раз одетая, но вымазанная помадой Трейси.
— Мама, посмотри на меня.
— Возьми на ручки! — потребовал Коннор, вваливаясь через порог.
И в довершение всего появился Гарри. Стоя в дверях, он молча смотрел на жену. Судя по всему, он еще не успел принять душ, только натянул джинсы, но оставался в той же футболке, в которой спал. Только Гарри Бриггс мог носить футболки, специально предназначенные для сна. Те, старые, которые считал чересчур поношенными, чтобы надевать днем, но все же достаточно крепкими, чтобы не выбрасывать. Но даже в таком виде он выглядел лучше, чем она, скорчившаяся на унитазе, с задранной до талии сорочкой.
— Я могу хоть на минуту остаться одна?!
— Ненавижу Джереми! Он назвал меня…
— Я поговорю с ним. А теперь убирайтесь. Все вон.
Гарри отступил от двери.
— Пойдемте, дети. Анна сказала, что завтрак будет готов через минуту. Девочки, возьмите брата.
Дети неохотно потянулись из комнаты, и Трейси осталась с Гарри, именно тем, кого меньше всего хотела видеть в эту минуту.
— Слово «все» включает и тебя тоже. Почему ты все еще здесь?
Он уставился на нее сквозь очки.
— Потому что здесь моя семья.
— Можно подумать, тебя этот трогает!
По утрам у нее всегда бывало паршивое настроение, а сегодня она была просто настроена на скандал.
— Проваливай! Я хочу писать.
— Давай, кто тебя держит?
Он сел на край ванны и стал ждать.
Рано или поздно беременные женщины лишаются всякого подобия достоинства, и это был один из таких моментов. Когда она закончила, он протянул ей аккуратно сложенную ленту туалетной бумаги, и Трейси смяла ее в комок, словно желая доказать, что не все в жизни так чисто и аккуратно, как он воображает. Она подтерлась, смыла унитаз и встала, чтобы вымыть руки. И все это, не глядя на него.
— Предлагаю поговорить, пока дети завтракают. Я хотел бы к полудню уже выехать.
— Зачем ждать, когда можешь сесть в машину прямо сейчас?
Она выжала колбаску пасты на щетку.
— Я уже говорил вчера, что не уеду без детей.
Он не мог работать и одновременно присматривать за детьми, они оба знали это, так зачем же эти декларации? Гарри знал также, что она не позволит целой армии мужей с каменными сердцами отнять у нее ребятишек. Значит, пытается хитростью заманить ее обратно в Цюрих.
— Ладно, забирай. Мне нужна передышка.
Она принялась чистить зубы с таким видом, словно больше забот у нее не было, но успела увидеть в зеркале, как он озадаченно моргнул. Значит, не ожидал такого.
Трейси заметила, что он выкроил время побриться. Она любила запах его кожи по утрам и умирала от желания зарыться лицом в его шею.
— Хорошо, — медленно протянул Гарри.
В припадке садомазохизма она отложила щетку и обняла руками живот.
— Кроме этого. Мы согласились на то, что он будет только моим после того, как родится.
Гарри впервые за все это время отвел глаза.
— Мне… я не должен был это говорить.
— Извинения не приняты. — Она сплюнула в раковину и промыла рот. — Я скорее всего снова возьму девичью фамилию. Себе и ребенку.
— Ты ненавидишь свою девичью фамилию.
— Тут ты прав. Вастермин — ужасная фамилия.
Гарри последовал за женой в спальню, тем самым предоставив полную возможность раздавить его, отомстив за то, что сделал с ней.
— Вернусь к Гейджу. Трейси Гейдж! Мне всегда нравилось, как это звучит, — мстительно прошипела она, отшвырнув с дороги чемодан. — Надеюсь, родится мальчик. Назову его Джейком. Джейк Гейдж. Вот это, я понимаю, сочетание!
— Черта с два!
Ей наконец удалось пробить стену равнодушия, но сознание того, что она причиняет ему боль, почему-то совсем не радовало. Наоборот, хотелось плакать.
— Тебе-то какая разница? Это ребенок, которого ты не хотел, помнишь?
— Только потому, что при известии о твоей беременности я не схожу с ума от счастья, не значит, что не приму малыша!
— И я должна растаять от благодарности?
— Я не собираюсь извиняться за свои чувства. Черт возьми, Трейси, ты всегда обвиняла меня в полном отсутствии эмоций, но единственные эмоции, которых ты желаешь от меня, — те, что угодны тебе самой.
Она уже подумала было, что Гарри наконец-то потеряет толику своего знаменитого самообладания, но тут он снова заговорил холодным, бесстрастным тоном, неизменно доводившим ее до белого каления:
— Я и Коннора не хотел, но теперь не представляю себе жизни без него. Логично предположить, что я буду относиться к малышу точно так же.
— Благодарение Господу за логику, — буркнула она, выхватывая купальник из груды на полу.
— Перестань ребячиться. Основная причина твоих истерик в том, что, по твоему мнению, тебе не уделяют достаточно внимания. А одному Богу известно, как ты обожаешь находиться в центре внимания.
— Иди к черту.
— Еще до отъезда из Коннектикута ты знала, что мне придется много работать.
— Но ты забыл упомянуть, что не пропустишь ни одной юбки в Цюрихе.
— Мне не до юбок, — спокойно пояснил Гарри, и преувеличенно терпеливый тон окончательно вывел ее из себя.
— Ты предупредил об этом ту маленькую шлюшку из ресторана?
— Трейси…
— Я вас видела! Вы обжимались в угловой кабинке, и она тебя целовала!
У него хватило наглости раздраженно поморщиться.
— Почему ты не поспешила на помощь, вместо того чтобы оставлять меня с ней. Ты знаешь, я всегда теряюсь, попадая в неловкое положение.
— О да, положение и вправду выглядело неловким, — согласилась Трейси, надевая босоножки.
— Брось, Трейси. Твоя поза театральной королевы давно устарела. Она новый вице-президент «Уорлдбридж», но, к сожалению, слишком много пьет.
— Значит, тебе повезло.
— Перестань выделываться! Сама прекрасно знаешь, что я — последний мужчина на земле, кто вздумал бы завести роман на стороне, но тебе обязательно необходимо разыграть греческую трагедию из слез и соплей пьяной женщины только потому, что чувствуешь себя заброшенной.
«Вот это верно. Я капризничаю из чистой прихоти.»
Почему-то было легче смириться с мыслью о неверности, чем терпеть его опустошающее эмоциональное безразличие, но Трейси, наверное, с самого начала подсознательно понимала, что у него никого нет.
— Правда заключается в том, Гарри, что ты начал замораживать меня своим равнодушием задолго до того, как мы уехали из дома. Правда в том… что ты покончил с нашим браком… покончил со мной.
Ей хотелось, чтобы он возразил, но этого не произошло.
— Это ты бросила меня, и нечего валить с больной головы на здоровую. И куда ты побежала? Прямо к этому плейбою, своему бывшему муженьку.
Отношения Трейси и Рена были единственным уязвимым местом Гарри. Все двенадцать лет он ухитрялся избегать встречи с Реном и исходил злостью, когда Трейси говорила по телефону с бывшим мужем. Это было так не похоже на всегда спокойного, сдержанного Гарри, но Трейси давно уже перестала удивляться.
— Я помчалась к Рену, зная, что смогу на него рассчитывать.
— Да ну? А по-моему, он вовсе не был так уж счастлив тебя видеть.
— Ты и за миллион лет не поймешь, что чувствует Рен Гейдж.
Она явно набирала очки в споре, поэтому он предпочел сменить тему:
— Это ты настаивала, чтобы я принял работу в Цюрихе. И сама захотела ехать со мной.
— Потому что знала, как много это для тебя значит, и не хотела, чтобы мне бросали в лицо, будто я поставила под угрозу твою карьеру, забеременев в пятый раз.
— Когда и что я бросал тебе в лицо?
Никогда. Он мог бы уничтожить ее длинным списком прегрешений, тянувшимся с первых дней их брака, когда она только еще училась любить, но не сделал этого. И пока она не забеременела Коннором, был неизменно с ней терпелив. Трейси отчаянно хотела, чтобы это терпение вернулось вновь. Терпение, поддержка и, главное, та любовь, которую она всегда считала безоговорочной.
— Ты прав, — горько согласилась Трейси. — Это я всегда была злопамятной. Ты само совершенство. Какой стыд, что пришлось довольствоваться такой неподходящей женой!
Она перекинула купальник через плечо, схватила блузон и скрылась в ванной. А когда снова вышла, он уже исчез. Правда, спустившись на кухню проверить, что делают дети, она услышала, как Гарри и Джереми перекликаются в саду, где они играли в мяч. И на минуту позволила себе притвориться, что все в полном порядке.
— Что ты видела?
— Привидение, — в десятый раз повторила Изабел, оглядывая пропотевшую футболку Рена. Темно-синий цвет придавал его глазам особенно зловещий серебристый оттенок. Посмотрев на него немного дольше, чем следовало бы, она принялась убирать тарелки, оставленные Мартой на доске рядом с раковиной. — Настоящее привидение. Как вы можете бегать в такую жару?
— Потому что встаю чересчур поздно, чтобы бегать по росе, и что это за привидение?
— Из тех, что швыряют камешки в мое окно и бегают по оливковой роще, завернувшись в белую простыню. Я ему помахала.
Но Рен даже не улыбнулся.
— Все это зашло чересчур далеко.
— Согласна.
— Прежде чем отправиться на пробежку, я позвонил Анне и сказал, что сегодня мы с тобой уезжаем в Сиену. Значит, скоро все узнают, что дом опустел.
Он одним махом опрокинул стакан свежевыжатого апельсинового сока, который Изабел по глупости оставила без присмотра и направился к лестнице.
— Мне нужно десять минут, чтобы принять душ, и я готов ехать.
Двадцать минут спустя он вернулся в джинсах, черной майке, бейсболке и подозрительно уставился на ее серые трикотажные брюки, кроссовки и футболку цвета маренго, которую она, Поразмыслив, стащила у него.