Страница:
Она попыталась побороть слезы утренней молитвой, но Матерь Божья оказалась глуха к своей провинившейся дочери.
Искушение натянуть одеяло на голову и больше не вставать было таким сильным, что напуганная Изабел поскорее села и свесила ноги. Ступни обожгло холодом. Она встала и вышла в узкий коридор, в конце которого была ванная. Нужно признать, маленькое помещение было вполне прилично оборудовано, так что, возможно, это место не такое уж убогое, как она себе представляла.
Изабел приняла душ, закуталась в полотенце и вернулась в свою аскетическую келью, где переоделась в серые слаксы и такой же топ. Подошла к окну и открыла ставни. В комнату ворвалась волна желто-лимонного света. Он струился и струился в окно, словно чья-то неведомая рука лила его из бездонного ведра. Лучи ударили в глаза с такой силой, что Изабел зажмурилась. А когда снова обрела способность видеть, тихо ахнула. Перед ней расстилались бескрайние холмы Тосканы.
— О Боже…
Она оперлась локтями о каменный подоконник и залюбовалась мозаикой коричневатых, желтых и серых полей, кое-где разбавленной рядами темных кипарисов, устремлявших свои вершины-пальцы прямо в небо. Заборов нигде не было. Границы между сжатыми полями, рощами и виноградниками были очерчены то дорогой, то долиной, то просто изгибом рельефа.
Вот она, земля обетованная мастеров Ренессанса. Они рисовали знакомый пейзаж как фон для своих мадонн, ангелов, пастухов и яслей. Земля обетованная… прямо здесь за окном.
Она засмотрелась вдаль, прежде чем перевести взгляд на то, что окружало дом. Слева зеленел спускавшийся уступами виноградник, за садом росла роща узловатых олив. Она уже хотела бежать вниз рассмотреть все поближе, но, отвернувшись от окна, замерла. Солнечный свет неузнаваемо преобразил комнату. Теперь чисто побеленные стены и темные деревянные балки казались прекрасными в своей суровости, а простая мебель говорила о прошлом куда красноречивее, чем все учебники по истории. Да это вовсе не развалина!
Она сбежала вниз по каменным ступенькам. Гостиная с ее шершавыми стенами и сводчатым кирпичным потолком, которую она едва разглядела вчера, имела вид старой европейской конюшни и, похоже, действительно была когда-то таковой. Теперь Изабел вспомнила, как читала где-то, что обитатели тосканских ферм действительно держали животных на первом этаже жилых домов. Кто-то превратил помещение в довольно уютную гостиную, не потерявшую налета старины. Каменные арки, достаточно широкие, чтобы через них могли пройти скот и лошади, теперь служили окнами и дверями. Тонкий слой сепии на стенах казался вполне сносным вариантом того «сельского стиля», за который лучшие нью-йоркские дизайнеры интерьера запрашивают тысячи долларов. Старый терракотовый пол за сотню лет стал совсем гладким от десятков полировавших его ног, но все же был старательно натерт воском. Простые столы из темного дерева и сундук стояли вдоль стены. Кресло, обитое поблекшей от времени тканью с цветочным рисунком, находилось напротив дивана с неяркой обивкой.
Ставни, закрытые прошлой ночью, сейчас были распахнуты. Удивленная, Изабел прошла через каменную арку в большую светлую кухню. Здесь стоял длинный прямоугольный крестьянский стол, выщербленный и поцарапанный от многолетнего употребления. Над старомодной каменной раковиной пестрели красные, голубые и желтые плитки кафеля. Чехол в бело-голубую клетку скрывал трубы. На открытых полках теснились многоцветная керамическая посуда, корзинки и медная утварь. У другой стены возвышались деревянные буфеты и старомодная газовая плита. Застекленные двери, открывавшиеся в сад, были выкрашены бутылочно-зеленой краской. Именно такой представляла Изабел итальянскую кухню.
Дверь открылась, и в комнату вошла пожилая женщина, грузная, с обвисшими щеками, крашеными черными волосами и маленькими черными глазками. Изабел немедленно продемонстрировала «блестящее» знание итальянского:
— Buon giorno*.
(добрый день ит.)
И хотя тосканцы были известны своим дружелюбием, женщина вовсе не выглядела приветливой. Из кармана выцветшего черного платья свисала резиновая перчатка, на ногах красовались толстые безразмерные чулки и черные пластиковые шлепанцы. Женщина молча вынула из буфета клубок бечевы и снова ушла. Изабел последовала за ней в сад, но остановилась, чтобы осмотреть фасад дома. Идеально.
Просто идеально. Одиночество. Отдых. Размышления. Действие. Лучшего места не найти.
Старая каменная кладка поблескивала кремово-бежевым в ярком утреннем свете. Вьющиеся растения цеплялись за стены и обегали зеленые ставни. Плющ поднимался по водосточной трубе. Маленькое голубиное гнездо примостилось на крыше, а серебристый лишайник смягчал пронзительный цвет округлой терракотовой черепицы.
Основная часть здания представляла собой непретенциозный прямоугольник, типичный стиль «fattoria», итальянской фермы, о котором она тоже читала. Странно выдававшаяся с одной стороны пристройка казалась нелепой нашлепкой.
Даже не слишком приятное присутствие женщины с ее мотыгой не могло испортить тихого очарования сада, и узлы, стянувшие душу Изабел, начали потихоньку рассасываться. Низкая ограда, сложенная из тех же золотистых камней, отмечала границу дома. Чуть подальше росла оливковая роща, и расстилался тот пейзаж, который видела из окна Изабел. Деревянный столик с мраморной столешницей стоял в тени магнолии: идеальное место для спокойного обеда или любования видами. Ближе к дому обнаружилась увитая вистерией беседка с парой скамеек, и Изабел немедленно представила себя на скамье с пером и бумагой.
Сад рассекали усыпанные гравием дорожки. Здесь росло все: цветы, овощи и травы. Темно-красные грядки базилика перемежались с белоснежными флоксами и кустами томатов, а возле жизнерадостных роз теснились глиняные горшки, кипевшие красной и розовой геранью. Ярко-оранжевые настурции соседствовали с деликатными голубыми цветочками розмарина, а серебристые листья шалфея служили прекрасным фоном для грядок с красным перцем. Лимонные деревья по тосканскому обычаю росли в двух больших терракотовых вазах по обе стороны от кухонной двери. Еще одна пара ваз содержала кусты гортензии, ветви которых клонились под тяжестью розовых цветочных шапок.
Изабел перевела взгляд со скамьи в беседке на стол, где возлегала пара кошек. А когда вдохнула теплый запах земли и зелени, голос Майкла в ее голове смолк, а в сердце зародилась простая молитва.
Но мрачное бормотание женщины спугнуло мирное настроение, и молитва улетела. Остался лишь проблеск надежды. Господь дал ей землю обетованную. Только глупец может повернуться спиной к такому дару.
Уже с гораздо более легким сердцем она уехала в город. Наконец хоть что-то облегчило ее отчаяние!
Она купила продуктов в маленькой бакалее, а когда вернулась, обнаружила женщину на кухне. Та мыла посуду, которую Изабел тут не оставляла. Женшина метнула на нее злобный взгляд и вышла с черного хода: змея в райском саду.
Изабел вздохнула, вынула свои покупки и аккуратно разложила в буфете и крошечном холодильнике.
— Signora, permesso?[16]
Повернувшись, Изабел увидела хорошенькую миниатюрную молодую женщину лет двадцати пяти с поднятыми на лоб солнечными очками. Чистая оливковая кожа необычно контрастировала со светлыми волосами. На ней были персикового цвета блузка, узкая кремовая юбка и остроносые неудобные лодочки на шпильках, так любимые итальянками. Высокие изогнутые каблучки выбивали веселую дробь на терракотовых плитках.
— Buon giorno, Signora Фейвор, я Джулия Кьяра.
Изабел коротко кивнула. Интересно, в тосканских домах так принято: врываться без стука в чужие дома?
— Я agente immobiliare.
Она поколебалась, очевидно, в поисках английских слов.
— Я агент по недвижимости. Сдала дом вашей подруге.
— Рада познакомиться. Мне очень здесь нравится.
— О… нет, это плохой дом. — Ее руки экспансивно взлетели к небу. — На прошлой неделе я несколько раз пыталась до вас дозвониться, но так и не смогла.
Все потому, что Изабел отключила телефон.
— А что, какие-то проблемы?
— Да… Проблема.
Джулия Кьяра нервно облизнула губы и заправила прядь волос за ухо, открыв жемчужную сережку в мочке.
— Мне очень неприятно говорить это, но вы не можете здесь оставаться. — Ее руки находились в постоянном движении: каждое слово подчеркивалось энергичной жестикуляцией. — Это невозможно. Поэтому я пыталась поговорить с вами. Объясниться и предложить другой дом. Если согласитесь поехать со мной, я все покажу.
Еще вчера Изабел было бы совершенно все равно, где жить, но теперь… непритязательное каменное строение с чудесным садом таило возможность медитации и духовного возрождения. Она не расстанется со всем этим так просто.
— Объясните, в чем проблема.
— Видите ли… — Взмах руками. — Необходим ремонт. Без этого здесь нельзя жить.
— Какой именно ремонт?
— Большой. Придется рыть землю. Проблемы с канализацией.
— Уверена, что мы сумеем найти решение.
— Нет-нет. Невозможно.
— Синьора Кьяра, я сняла этот дом на два месяца и намерена остаться.
— Но вам здесь не понравится. А синьора Весто очень расстроится, узнав, что вы здесь несчастны.
— Синьора Весто?
— Анна Весто. Она будет очень недовольна, если вам причинят хоть малейшее неудобство. Я нашла вам прекрасный дом в городе, хорошо? Вам там очень понравится.
— Мне не нужен дом в городе, я хочу этот.
— Простите, но сделать ничего нельзя.
— Это синьора Весто? — спросила Изабел, показав на сад.
— Нет, это Марта. Синьора Весто на вилле. Вон там. На вершине холма.
— Марта — здешняя экономка?
— Нет-нет. Здесь нет экономки, зато в городе очень хорошая домоправительница.
— Значит, она садовница, — продолжала Изабел, игнорируя уговоры.
— Нет. Марта ухаживает за садом, но она не садовница. Здесь нет садовников. А вот в городе… вполне возможно.
— В таком случае что она делает в этом доме?
— Живет.
— Я думала, что буду одна в доме.
— Нет, к сожалению, так не получится.
Она подошла к кухонной двери и показала на одноэтажную пристройку.
— Марта живет вон там. Очень близко.
— А в городе среди всех этих людей я буду одна?
— Конечно, — просияла Джулия такой очаровательной улыбкой, что Изабел даже поморщилась при мысли о том, что придется все-таки обескуражить бедняжку.
— Думаю, мне лучше поговорить с синьорой Вссто. Она сейчас на вилле?
Джулия явно обрадовалась возможности перевести стрелки.
— Да-да, вы совершенно правы. Она объяснит, почему вы не можете здесь оставаться, а я вернусь, чтобы отвезти вас в дом, который нашла в городе.
Изабел пожалела ее и не стала спорить. Она прибережет нужные слова для синьоры Анны Весто.
Поэтому она вышла из дома и зашагала по длинной, обсаженной кипарисами аллее. Вилла Ангелов стояла в самом конце аллеи. Впервые увидев виллу, Изабел почувствовала, будто очутилась в каком-то историческим фильме.
Оранжево-розовая штукатурка и длинные крылья, типичные для всех роскошных тосканских особняков, радовали взор. Черные, казавшиеся кружевными решетки кованого железа прикрывали окна первого этажа. Ставни на верхнем этаже уже были закрыты, не пропуская жару. Ближе к дому кипарисы уступили место тщательно подстриженным кустам, классическим статуям и восьмиугольному фонтану. Двойная каменная лестница с массивными перилами вела к полированным деревянным дверям.
Изабел поднялась на крыльцо, взяла медный молоток в виде львиной головы и постучала. Дожидаясь ответа, она рассматривала оставленный у фонтана запыленный черный «мазерати». Похоже, у синьоры Весто дорогие пристрастия.
Дверь так и не открыли, поэтому она постучала снова.
Пышная женщина средних лет с рыжими, явно выкрашенными в парикмахерской волосами и раскосыми глазами а-ля Софи Лорен дружески улыбнулась Изабел.
— Добрый день, синьора. Я Изабел Фейвор. Мне нужна синьора Весто.
Улыбка женщины поблекла.
— Синьора Весто — это я.
Простое синее платье и удобные туфли выдавали в ней экономку. Уж очень мало она походила на владелицу «мазерати»!
— Я сняла фермерский дом, но, кажется, возникли какие-то проблемы.
— Никаких проблем, — деловито заверила синьора. — Джулия нашла вам дом в городе. Она обо всем позаботится.
Она по-прежнему держалась за ручку двери, явно ожидая, когда непрошеная гостья уйдет. За ее спиной Изабел увидела валявшиеся на полу дорогие чемоданы. Можно побиться об заклад, что настоящий владелец виллы либо только что приехал, либо уезжает.
— Я подписала арендный договор, — напомнила Изабел вежливо, но твердо. — И поэтому остаюсь.
— Нет, синьора, вам придется уехать. Кто-нибудь обязательно придет днем помочь вам собраться.
— Я никуда не поеду.
— Мне очень жаль, синьора, но ничего не поделаешь.
И тут Изабел поняла, что пора добраться до самой высшей инстанции.
— Я бы хотела поговорить с владельцем.
— Его здесь нет.
— А как насчет этих чемоданов?
Женщина неловко отвела взгляд.
— Прошу вас уйти, синьора.
Четыре краеугольных камня были созданы именно для таких моментов.
«Вести себя вежливо, но решительно».
— Боюсь, что не смогу уйти, пока не поговорю с хозяином, — объявила Изабел, проходя мимо экономки, и едва успела увидеть высокие потолки, позолоту, бронзовую люстру, как женщина снова загородила ей дорогу:
— Ferma![17] Вам сюда нельзя!
«Люди, пытающиеся спрятаться за данную им власть, делают это из страха и нуждаются в нашем сочувствии. В то же время мы не можем позволить, чтобы их страхи стали нашими».
— Не хотелось бы расстраивать вас, синьора, — как можно участливее ответила Изабел, — но я должна поговорить с владельцем.
— Кто сказал вам, что он здесь? Это никому не известно. Значит, владелец — мужчина.
— Постараюсь не проболтаться.
— Вы должны немедленно уйти.
Изабел устала от людей, принимавших ее за идиотку и пытавшихся одурачить: мошенника бухгалтера, неверного жениха, трусливого издателя и ненадежных почитателей.
Ради этих почитателей она жила в аэропортах, поднималась на кафедру в разгар пневмонии, держала за руки, когда их дети становились наркоманами, обнимала за плечи страдавших депрессией и молилась за безнадежно больных.
Но как только ее собственная жизнь омрачилась несколькими темными облачками, они удрали врассыпную, как перепуганные кролики.
Почти оттолкнув экономку, она пробежала по дому, ворвалась в узкую галерею, на стенах которой теснились фамильные портреты в тяжелых рамах и барочные пейзажи, пролетела через элегантную приемную, оклеенную обоями в коричнево-золотую полоску, вихрем промчалась мимо мрачных фресок, изображавших охотничьи сцены, и еще более угрюмых изображений святых мучеников. Подошвы босоножек оставляли черные следы на мраморных полах и грязь на бахроме паласов. От сотрясения покачнулся римский бюст на пьедестале. С нее довольно!
Наконец она остановилась в менее официозном салоне в глубине дома. Полированный паркет орехового дерева был уложен елочкой, а на фресках для разнообразия были нарисованы сцены сбора урожая. Итальянская рок-музыка странным образом аккомпанировала пляске солнечных зайчиков на стенах и коврах. В конце комнаты виднелся арочный вход на лоджию, куда более величественный, чем в сельском доме. Оттуда и неслась музыка. Под аркой, прислонившись плечом к стене, стоял мужчина, залитый солнечным светом. Прищурясь, Изабел определила, что он одет в джинсы и жеваную футболку с дырой на рукаве. Четко очерченный профиль, казалось, принадлежит одной из стоявших в комнате статуй. Но что-то в его осанке, бутылке, поднесенной ко рту, пистолете в свободной руке подсказывало, что этот римский бог, возможно, успел сбиться с пути истинного.
Настороженно поглядывая на пистолет, Изабел откашлялась.
— Э… простите… я…
Он повернулся.
Она моргнула не веря глазам. Снова моргнула. Попыталась убедить себя, что это всего лишь игра света. Игра, и ничего более. Этого не могло быть. Просто не могло…
Глава 6
Искушение натянуть одеяло на голову и больше не вставать было таким сильным, что напуганная Изабел поскорее села и свесила ноги. Ступни обожгло холодом. Она встала и вышла в узкий коридор, в конце которого была ванная. Нужно признать, маленькое помещение было вполне прилично оборудовано, так что, возможно, это место не такое уж убогое, как она себе представляла.
Изабел приняла душ, закуталась в полотенце и вернулась в свою аскетическую келью, где переоделась в серые слаксы и такой же топ. Подошла к окну и открыла ставни. В комнату ворвалась волна желто-лимонного света. Он струился и струился в окно, словно чья-то неведомая рука лила его из бездонного ведра. Лучи ударили в глаза с такой силой, что Изабел зажмурилась. А когда снова обрела способность видеть, тихо ахнула. Перед ней расстилались бескрайние холмы Тосканы.
— О Боже…
Она оперлась локтями о каменный подоконник и залюбовалась мозаикой коричневатых, желтых и серых полей, кое-где разбавленной рядами темных кипарисов, устремлявших свои вершины-пальцы прямо в небо. Заборов нигде не было. Границы между сжатыми полями, рощами и виноградниками были очерчены то дорогой, то долиной, то просто изгибом рельефа.
Вот она, земля обетованная мастеров Ренессанса. Они рисовали знакомый пейзаж как фон для своих мадонн, ангелов, пастухов и яслей. Земля обетованная… прямо здесь за окном.
Она засмотрелась вдаль, прежде чем перевести взгляд на то, что окружало дом. Слева зеленел спускавшийся уступами виноградник, за садом росла роща узловатых олив. Она уже хотела бежать вниз рассмотреть все поближе, но, отвернувшись от окна, замерла. Солнечный свет неузнаваемо преобразил комнату. Теперь чисто побеленные стены и темные деревянные балки казались прекрасными в своей суровости, а простая мебель говорила о прошлом куда красноречивее, чем все учебники по истории. Да это вовсе не развалина!
Она сбежала вниз по каменным ступенькам. Гостиная с ее шершавыми стенами и сводчатым кирпичным потолком, которую она едва разглядела вчера, имела вид старой европейской конюшни и, похоже, действительно была когда-то таковой. Теперь Изабел вспомнила, как читала где-то, что обитатели тосканских ферм действительно держали животных на первом этаже жилых домов. Кто-то превратил помещение в довольно уютную гостиную, не потерявшую налета старины. Каменные арки, достаточно широкие, чтобы через них могли пройти скот и лошади, теперь служили окнами и дверями. Тонкий слой сепии на стенах казался вполне сносным вариантом того «сельского стиля», за который лучшие нью-йоркские дизайнеры интерьера запрашивают тысячи долларов. Старый терракотовый пол за сотню лет стал совсем гладким от десятков полировавших его ног, но все же был старательно натерт воском. Простые столы из темного дерева и сундук стояли вдоль стены. Кресло, обитое поблекшей от времени тканью с цветочным рисунком, находилось напротив дивана с неяркой обивкой.
Ставни, закрытые прошлой ночью, сейчас были распахнуты. Удивленная, Изабел прошла через каменную арку в большую светлую кухню. Здесь стоял длинный прямоугольный крестьянский стол, выщербленный и поцарапанный от многолетнего употребления. Над старомодной каменной раковиной пестрели красные, голубые и желтые плитки кафеля. Чехол в бело-голубую клетку скрывал трубы. На открытых полках теснились многоцветная керамическая посуда, корзинки и медная утварь. У другой стены возвышались деревянные буфеты и старомодная газовая плита. Застекленные двери, открывавшиеся в сад, были выкрашены бутылочно-зеленой краской. Именно такой представляла Изабел итальянскую кухню.
Дверь открылась, и в комнату вошла пожилая женщина, грузная, с обвисшими щеками, крашеными черными волосами и маленькими черными глазками. Изабел немедленно продемонстрировала «блестящее» знание итальянского:
— Buon giorno*.
(добрый день ит.)
И хотя тосканцы были известны своим дружелюбием, женщина вовсе не выглядела приветливой. Из кармана выцветшего черного платья свисала резиновая перчатка, на ногах красовались толстые безразмерные чулки и черные пластиковые шлепанцы. Женщина молча вынула из буфета клубок бечевы и снова ушла. Изабел последовала за ней в сад, но остановилась, чтобы осмотреть фасад дома. Идеально.
Просто идеально. Одиночество. Отдых. Размышления. Действие. Лучшего места не найти.
Старая каменная кладка поблескивала кремово-бежевым в ярком утреннем свете. Вьющиеся растения цеплялись за стены и обегали зеленые ставни. Плющ поднимался по водосточной трубе. Маленькое голубиное гнездо примостилось на крыше, а серебристый лишайник смягчал пронзительный цвет округлой терракотовой черепицы.
Основная часть здания представляла собой непретенциозный прямоугольник, типичный стиль «fattoria», итальянской фермы, о котором она тоже читала. Странно выдававшаяся с одной стороны пристройка казалась нелепой нашлепкой.
Даже не слишком приятное присутствие женщины с ее мотыгой не могло испортить тихого очарования сада, и узлы, стянувшие душу Изабел, начали потихоньку рассасываться. Низкая ограда, сложенная из тех же золотистых камней, отмечала границу дома. Чуть подальше росла оливковая роща, и расстилался тот пейзаж, который видела из окна Изабел. Деревянный столик с мраморной столешницей стоял в тени магнолии: идеальное место для спокойного обеда или любования видами. Ближе к дому обнаружилась увитая вистерией беседка с парой скамеек, и Изабел немедленно представила себя на скамье с пером и бумагой.
Сад рассекали усыпанные гравием дорожки. Здесь росло все: цветы, овощи и травы. Темно-красные грядки базилика перемежались с белоснежными флоксами и кустами томатов, а возле жизнерадостных роз теснились глиняные горшки, кипевшие красной и розовой геранью. Ярко-оранжевые настурции соседствовали с деликатными голубыми цветочками розмарина, а серебристые листья шалфея служили прекрасным фоном для грядок с красным перцем. Лимонные деревья по тосканскому обычаю росли в двух больших терракотовых вазах по обе стороны от кухонной двери. Еще одна пара ваз содержала кусты гортензии, ветви которых клонились под тяжестью розовых цветочных шапок.
Изабел перевела взгляд со скамьи в беседке на стол, где возлегала пара кошек. А когда вдохнула теплый запах земли и зелени, голос Майкла в ее голове смолк, а в сердце зародилась простая молитва.
Но мрачное бормотание женщины спугнуло мирное настроение, и молитва улетела. Остался лишь проблеск надежды. Господь дал ей землю обетованную. Только глупец может повернуться спиной к такому дару.
Уже с гораздо более легким сердцем она уехала в город. Наконец хоть что-то облегчило ее отчаяние!
Она купила продуктов в маленькой бакалее, а когда вернулась, обнаружила женщину на кухне. Та мыла посуду, которую Изабел тут не оставляла. Женшина метнула на нее злобный взгляд и вышла с черного хода: змея в райском саду.
Изабел вздохнула, вынула свои покупки и аккуратно разложила в буфете и крошечном холодильнике.
— Signora, permesso?[16]
Повернувшись, Изабел увидела хорошенькую миниатюрную молодую женщину лет двадцати пяти с поднятыми на лоб солнечными очками. Чистая оливковая кожа необычно контрастировала со светлыми волосами. На ней были персикового цвета блузка, узкая кремовая юбка и остроносые неудобные лодочки на шпильках, так любимые итальянками. Высокие изогнутые каблучки выбивали веселую дробь на терракотовых плитках.
— Buon giorno, Signora Фейвор, я Джулия Кьяра.
Изабел коротко кивнула. Интересно, в тосканских домах так принято: врываться без стука в чужие дома?
— Я agente immobiliare.
Она поколебалась, очевидно, в поисках английских слов.
— Я агент по недвижимости. Сдала дом вашей подруге.
— Рада познакомиться. Мне очень здесь нравится.
— О… нет, это плохой дом. — Ее руки экспансивно взлетели к небу. — На прошлой неделе я несколько раз пыталась до вас дозвониться, но так и не смогла.
Все потому, что Изабел отключила телефон.
— А что, какие-то проблемы?
— Да… Проблема.
Джулия Кьяра нервно облизнула губы и заправила прядь волос за ухо, открыв жемчужную сережку в мочке.
— Мне очень неприятно говорить это, но вы не можете здесь оставаться. — Ее руки находились в постоянном движении: каждое слово подчеркивалось энергичной жестикуляцией. — Это невозможно. Поэтому я пыталась поговорить с вами. Объясниться и предложить другой дом. Если согласитесь поехать со мной, я все покажу.
Еще вчера Изабел было бы совершенно все равно, где жить, но теперь… непритязательное каменное строение с чудесным садом таило возможность медитации и духовного возрождения. Она не расстанется со всем этим так просто.
— Объясните, в чем проблема.
— Видите ли… — Взмах руками. — Необходим ремонт. Без этого здесь нельзя жить.
— Какой именно ремонт?
— Большой. Придется рыть землю. Проблемы с канализацией.
— Уверена, что мы сумеем найти решение.
— Нет-нет. Невозможно.
— Синьора Кьяра, я сняла этот дом на два месяца и намерена остаться.
— Но вам здесь не понравится. А синьора Весто очень расстроится, узнав, что вы здесь несчастны.
— Синьора Весто?
— Анна Весто. Она будет очень недовольна, если вам причинят хоть малейшее неудобство. Я нашла вам прекрасный дом в городе, хорошо? Вам там очень понравится.
— Мне не нужен дом в городе, я хочу этот.
— Простите, но сделать ничего нельзя.
— Это синьора Весто? — спросила Изабел, показав на сад.
— Нет, это Марта. Синьора Весто на вилле. Вон там. На вершине холма.
— Марта — здешняя экономка?
— Нет-нет. Здесь нет экономки, зато в городе очень хорошая домоправительница.
— Значит, она садовница, — продолжала Изабел, игнорируя уговоры.
— Нет. Марта ухаживает за садом, но она не садовница. Здесь нет садовников. А вот в городе… вполне возможно.
— В таком случае что она делает в этом доме?
— Живет.
— Я думала, что буду одна в доме.
— Нет, к сожалению, так не получится.
Она подошла к кухонной двери и показала на одноэтажную пристройку.
— Марта живет вон там. Очень близко.
— А в городе среди всех этих людей я буду одна?
— Конечно, — просияла Джулия такой очаровательной улыбкой, что Изабел даже поморщилась при мысли о том, что придется все-таки обескуражить бедняжку.
— Думаю, мне лучше поговорить с синьорой Вссто. Она сейчас на вилле?
Джулия явно обрадовалась возможности перевести стрелки.
— Да-да, вы совершенно правы. Она объяснит, почему вы не можете здесь оставаться, а я вернусь, чтобы отвезти вас в дом, который нашла в городе.
Изабел пожалела ее и не стала спорить. Она прибережет нужные слова для синьоры Анны Весто.
Поэтому она вышла из дома и зашагала по длинной, обсаженной кипарисами аллее. Вилла Ангелов стояла в самом конце аллеи. Впервые увидев виллу, Изабел почувствовала, будто очутилась в каком-то историческим фильме.
Оранжево-розовая штукатурка и длинные крылья, типичные для всех роскошных тосканских особняков, радовали взор. Черные, казавшиеся кружевными решетки кованого железа прикрывали окна первого этажа. Ставни на верхнем этаже уже были закрыты, не пропуская жару. Ближе к дому кипарисы уступили место тщательно подстриженным кустам, классическим статуям и восьмиугольному фонтану. Двойная каменная лестница с массивными перилами вела к полированным деревянным дверям.
Изабел поднялась на крыльцо, взяла медный молоток в виде львиной головы и постучала. Дожидаясь ответа, она рассматривала оставленный у фонтана запыленный черный «мазерати». Похоже, у синьоры Весто дорогие пристрастия.
Дверь так и не открыли, поэтому она постучала снова.
Пышная женщина средних лет с рыжими, явно выкрашенными в парикмахерской волосами и раскосыми глазами а-ля Софи Лорен дружески улыбнулась Изабел.
— Добрый день, синьора. Я Изабел Фейвор. Мне нужна синьора Весто.
Улыбка женщины поблекла.
— Синьора Весто — это я.
Простое синее платье и удобные туфли выдавали в ней экономку. Уж очень мало она походила на владелицу «мазерати»!
— Я сняла фермерский дом, но, кажется, возникли какие-то проблемы.
— Никаких проблем, — деловито заверила синьора. — Джулия нашла вам дом в городе. Она обо всем позаботится.
Она по-прежнему держалась за ручку двери, явно ожидая, когда непрошеная гостья уйдет. За ее спиной Изабел увидела валявшиеся на полу дорогие чемоданы. Можно побиться об заклад, что настоящий владелец виллы либо только что приехал, либо уезжает.
— Я подписала арендный договор, — напомнила Изабел вежливо, но твердо. — И поэтому остаюсь.
— Нет, синьора, вам придется уехать. Кто-нибудь обязательно придет днем помочь вам собраться.
— Я никуда не поеду.
— Мне очень жаль, синьора, но ничего не поделаешь.
И тут Изабел поняла, что пора добраться до самой высшей инстанции.
— Я бы хотела поговорить с владельцем.
— Его здесь нет.
— А как насчет этих чемоданов?
Женщина неловко отвела взгляд.
— Прошу вас уйти, синьора.
Четыре краеугольных камня были созданы именно для таких моментов.
«Вести себя вежливо, но решительно».
— Боюсь, что не смогу уйти, пока не поговорю с хозяином, — объявила Изабел, проходя мимо экономки, и едва успела увидеть высокие потолки, позолоту, бронзовую люстру, как женщина снова загородила ей дорогу:
— Ferma![17] Вам сюда нельзя!
«Люди, пытающиеся спрятаться за данную им власть, делают это из страха и нуждаются в нашем сочувствии. В то же время мы не можем позволить, чтобы их страхи стали нашими».
— Не хотелось бы расстраивать вас, синьора, — как можно участливее ответила Изабел, — но я должна поговорить с владельцем.
— Кто сказал вам, что он здесь? Это никому не известно. Значит, владелец — мужчина.
— Постараюсь не проболтаться.
— Вы должны немедленно уйти.
Изабел устала от людей, принимавших ее за идиотку и пытавшихся одурачить: мошенника бухгалтера, неверного жениха, трусливого издателя и ненадежных почитателей.
Ради этих почитателей она жила в аэропортах, поднималась на кафедру в разгар пневмонии, держала за руки, когда их дети становились наркоманами, обнимала за плечи страдавших депрессией и молилась за безнадежно больных.
Но как только ее собственная жизнь омрачилась несколькими темными облачками, они удрали врассыпную, как перепуганные кролики.
Почти оттолкнув экономку, она пробежала по дому, ворвалась в узкую галерею, на стенах которой теснились фамильные портреты в тяжелых рамах и барочные пейзажи, пролетела через элегантную приемную, оклеенную обоями в коричнево-золотую полоску, вихрем промчалась мимо мрачных фресок, изображавших охотничьи сцены, и еще более угрюмых изображений святых мучеников. Подошвы босоножек оставляли черные следы на мраморных полах и грязь на бахроме паласов. От сотрясения покачнулся римский бюст на пьедестале. С нее довольно!
Наконец она остановилась в менее официозном салоне в глубине дома. Полированный паркет орехового дерева был уложен елочкой, а на фресках для разнообразия были нарисованы сцены сбора урожая. Итальянская рок-музыка странным образом аккомпанировала пляске солнечных зайчиков на стенах и коврах. В конце комнаты виднелся арочный вход на лоджию, куда более величественный, чем в сельском доме. Оттуда и неслась музыка. Под аркой, прислонившись плечом к стене, стоял мужчина, залитый солнечным светом. Прищурясь, Изабел определила, что он одет в джинсы и жеваную футболку с дырой на рукаве. Четко очерченный профиль, казалось, принадлежит одной из стоявших в комнате статуй. Но что-то в его осанке, бутылке, поднесенной ко рту, пистолете в свободной руке подсказывало, что этот римский бог, возможно, успел сбиться с пути истинного.
Настороженно поглядывая на пистолет, Изабел откашлялась.
— Э… простите… я…
Он повернулся.
Она моргнула не веря глазам. Снова моргнула. Попыталась убедить себя, что это всего лишь игра света. Игра, и ничего более. Этого не могло быть. Просто не могло…
Глава 6
Оказалось, могло. В дверях стоял мужчина, называвший себя Данте. Данте, с жарким затуманенным взглядом и нескромными прикосновениями. Вот только волосы мужчины были короче, а глаза — серебристо-голубыми вместо карих.
— Черт возьми!
В ушах звенели английские слова с американским выговором. И голос… глубокий знакомый голос итальянского жиголо, встреченного позавчера вечером на площади Синьории. И даже сейчас она не сразу осознала правду.
Лоренцо Гейдж и жиголо Данте — одно и то же лицо.
— Вы…
Она с трудом сглотнула колючий комок.
— Вы не…
Он уставился на нее своими глазами убийцы.
— Черт. Похоже, никто, кроме меня, не способен снять шпионку даже в чужой стране!
— Кто вы? — беспомощно пролепетала Изабел, уже зная ответ. Она ведь видела его фильмы!
— Синьор Гейдж! — выкрикнула Анна Весто, врываясь в комнату. — Эта женщина! Я велела ей уйти, но она отказалась! Она… она… — Очевидно, обычный английский не мог выразить всю меру ее негодования, поскольку она разразилась потоком итальянских слов.
Лоренцо Гейдж, известный развратник и негодяй, доведший Карли Свенсон до самоубийства, оказался также Данте, флорентийским жиголо, мужчиной, которому она позволила загрязнить, запачкать, опорочить уголок своей души.
Изабел рухнула на подвернувшийся стул и попыталась отдышаться.
Он что-то зарычал экономке на итальянском.
Та бешено жестикулировала.
Снова рычание.
Женщина фыркнула и гордо удалилась.
Он прошел на лоджию, выключил музыку и вернулся. Изабел как сквозь сон заметила, что на его лоб спадает черный завиток. Бутылку он оставил на лоджии, но пистолет по-прежнему болтался на пальце.
— Ты ворвалась на чужую территорию, милочка.
Его губы едва шевелились, но тягучий говор в жизни звучал еще более зловеще, чем стереозвук в кинозале.
— Следовало бы прежде позвонить и предупредить.
Она занималась сексом с Лоренцо Гейджем, мужчиной, хваставшимся в журнальном интервью, что «перетрахал пятьсот женщин». А она, Изабел, позволила себе стать пятьсот первой!
В желудке что-то перевернулось. Закрыв лицо руками, она прошептала слова, которые никогда не говорила другому человеческому существу. Слова, которые минутой раньше ей вообще не пришли бы в голову:
— Ненавижу вас.
— Именно этим я и зарабатываю на жизнь.
Скорее ощутив, чем услышав, как он приближается, она уронила руки и тупо уставилась на пистолет.
Нельзя сказать, что пистолет был нацелен на нее, но и сказать, что не нацелен… Он держал оружие у бедра, и хотя Изабел сразу определила, что это антиквариат, которому, возможно, несколько сотен лет, но менее смертоносным от этого он все же не стал. Вспомнить хотя бы, что сотворил Гейдж с Джулией Робертс обычным самурайским мечом!
— Как раз в тот момент, когда я вообразил, что опуститься ниже папарацци уже невозможно! Оказывается, нет предела совершенству! Что случилось с твоим non parler anglais, француженка?
— То же самое, что с вашим итальянским, — отрезала она, распрямив спину. Только сейчас до нее дошел смысл его высказывания.
— Папарацци? Считаете меня репортером?
— Если ты так хотела интервью, стоило только попросить. Изабел подскочила как ужаленная:
— Вообразили, что я пошла на это, чтобы добыть пикантные факты из вашей биографии?!
— Может быть.
До нее донесся слабый запашок спиртного. Он бесцеремонно поставил ногу на стул, с которого она едва успела встать. Но Изабел вряд ли это заметила. Она была слишком занята, пытаясь сообразить, угрожает он ей или просто забыл о пистолете.
— Как ты нашла меня и чего хочешь?
— Мне нужен мой дом, — пробормотала Изабел, отступая, но тут же рассердилась на себя. — Именно так вы развлекаетесь? Переодеваетесь в жиголо, чтобы снимать женщин на улицах?
— Верь или нет, Фифи, я вполне могу сделать это без всяких переодеваний. И к тому же стою куда больше, чем те пятьдесят евро, что ты оставила.
— Это на чей вкус. Кстати, пистолет заряжен?
— Понятия не имею.
— Все равно положите его, — потребовала Изабел, вцепившись в руку Гейджа.
— Это еще зачем?
— Прикажете поверить, что решили меня застрелить?
— Верь чему пожелаешь, — зевнул Гейдж. Интересно, сколько он успел выпить? И почему у нее подгибаются ноги?
— Не терплю оружия.
— В таком случае проваливай.
Он развалился на кресле, вытянув ноги и опустив плечи. Пистолет пристроил на коленях. Ну прямо олицетворение декаданса на вилле Ангелов.
Но никакая сила на земле не заставит ее уйти, пока она не выяснит, что случилось.
Изабел крепче сжала трясущиеся руки, чтобы он ничего не заметил, и каким-то образом умудрилась опуститься в кресло напротив Гейджа, ничего не сбив и не перевернув. Впервые в жизни она узнала ненависть в ее чистом виде.
Гейдж некоторое время изучал ее, прежде чем ткнуть дулом пистолета на огромную, во всю стену, шпалеру, изображавшую всадника.
— Мой предок. Лоренцо Медичи.
— Большое дело. — Он был покровителем Микеланджело. И Боттичелли тоже, если историки не врут. Лоренцо был одним из лучших представителей Ренессанса. Воплощение благородства. Если не считать… — Он погладил ствол пальцем и злобно прищурился. — Он позволил своим генералам разграбить город Вольтерру в тысяча четыреста семьдесят втором. С Медичи шутить опасно.
Он не кто иной, как эгоцентричный актеришка, играющий очередную роль, и она не позволит себя запугать! Во всяком случае, постарается!
— Оставьте свои угрозы для тех, кто рвется на ваши фильмы.
Злоба исчезла, сменившись скукой.
— О'кей, Фифи, если ты не пресса, тогда чего добиваешься?
Теперь, заняв твердую позицию, она вдруг сообразила, что не сможет говорить о позавчерашней ночи. Не сейчас и никогда. Дом. Вот почему она пришла сюда.
— Я здесь, чтобы уладить недоразумение насчет дома, который сняла у вас. — Она пыталась говорить увереннее, с сознанием собственной правоты, что всегда давалось ей легко. Но язык едва не заплетался. — Я заплатила за два месяца и не собираюсь уезжать.
— Но почему мне, собственно, должно быть до этого дело?
— Это ваш дом.
— Вы сняли этот дом? Сомневаюсь.
— Не этот. Тот, что на ферме. Но ваши служащие задумали меня вышвырнуть.
— Какой еще дом?
— Тот, что у подножия холма. Лоренцо презрительно скривил губы:
— Прикажешь верить, что женщина, случайно встреченная мной во Флоренции две ночи назад, каким-то образом ухитрилась снять у меня дом? Попробуй придумать историю получше.
Даже она считала, что такое проглотить трудно, хотя попадающие во Флоренцию туристы обычно ходят по одним и тем же тропкам, а центр города весьма невелик, и она сама дважды в один день столкнулась с молодой парой, которую перед этим встретила в галерее Уффици.
— Рано или поздно любой турист оказывается на площади Синьории. Мы просто пришли туда одновременно.
— Повезло нам. Кстати, твое лицо кажется очень знакомым. Я все никак не мог вспомнить, где тебя видел.
— Разве? — Она сочла за лучшее не развивать скользкую тему. — Я сняла ваш домик, заплатила деньги, но не успела приехать, как меня просят убраться.
— Ты о том доме, где раньше жил старик Паоло? Рядом с оливковой рощей?
— Не знаю никакого старика Паоло. Теперь там, похоже, живет некая Марта, что мне не слишком нравится, но придется терпеть.
— Марта… сестра Паоло, — протянул Лоренцо, словно воскрешая в памяти давние образы. — Да, думаю, она идет вместе с домом. Как часть собственности.
— Мне плевать, кто она. Я заплатила деньги и не тронусь с места.
— Почему тебя хотят вышвырнуть?
— Какая-то неприятность с канализацией.
— Удивительно, что ты так хочешь остаться, если учесть, что между нами было. Или притворяешься, что оскорблена? — ухмыльнулся Лоренцо, мигом вернув Изабел к реальности. Ну конечно, она не может остаться, особенно после того, как осквернила собственную сущность с этим человеком. Невыносимо видеть его снова и снова!
Мучительное разочарование смешалось с другими, не менее болезненными эмоциями. В саду сельского домика она впервые за много месяцев окунулась в безбрежный покой, и вот теперь у нее отнимают даже это. Что поделать, какая-то гордость у нее еще осталась. Если придется уехать, она сделает это таким образом, чтобы он не воображал, будто взял над ней верх.
— Это вы актер, мистер Гейдж. Не я.
— А вот это нам еще предстоит увидеть.
Из сада донеслось предостерегающее карканье вороны.
— Если хочешь жить тут, лучше держись подальше от виллы. — Он потер бедро дулом пистолета. — И не дай Бог, если я узнаю, что ты солгала. Последствия придутся тебе не по вкусу.
— Звучит как реплика из ваших омерзительных фильмов.
— Рад услышать, что приобрел фанатку.
— Я смотрела их только из-за бывшего жениха. К несчастью, в свое время я не догадалась провести параллель между его дурным вкусом и сексуальной разнузданностью.
Господи, зачем она это ляпнула?! Гейдж оперся локтем о подлокотник кресла.
— Так наша сексэскапада имела целью желание поквитаться с изменником?!
— Черт возьми!
В ушах звенели английские слова с американским выговором. И голос… глубокий знакомый голос итальянского жиголо, встреченного позавчера вечером на площади Синьории. И даже сейчас она не сразу осознала правду.
Лоренцо Гейдж и жиголо Данте — одно и то же лицо.
— Вы…
Она с трудом сглотнула колючий комок.
— Вы не…
Он уставился на нее своими глазами убийцы.
— Черт. Похоже, никто, кроме меня, не способен снять шпионку даже в чужой стране!
— Кто вы? — беспомощно пролепетала Изабел, уже зная ответ. Она ведь видела его фильмы!
— Синьор Гейдж! — выкрикнула Анна Весто, врываясь в комнату. — Эта женщина! Я велела ей уйти, но она отказалась! Она… она… — Очевидно, обычный английский не мог выразить всю меру ее негодования, поскольку она разразилась потоком итальянских слов.
Лоренцо Гейдж, известный развратник и негодяй, доведший Карли Свенсон до самоубийства, оказался также Данте, флорентийским жиголо, мужчиной, которому она позволила загрязнить, запачкать, опорочить уголок своей души.
Изабел рухнула на подвернувшийся стул и попыталась отдышаться.
Он что-то зарычал экономке на итальянском.
Та бешено жестикулировала.
Снова рычание.
Женщина фыркнула и гордо удалилась.
Он прошел на лоджию, выключил музыку и вернулся. Изабел как сквозь сон заметила, что на его лоб спадает черный завиток. Бутылку он оставил на лоджии, но пистолет по-прежнему болтался на пальце.
— Ты ворвалась на чужую территорию, милочка.
Его губы едва шевелились, но тягучий говор в жизни звучал еще более зловеще, чем стереозвук в кинозале.
— Следовало бы прежде позвонить и предупредить.
Она занималась сексом с Лоренцо Гейджем, мужчиной, хваставшимся в журнальном интервью, что «перетрахал пятьсот женщин». А она, Изабел, позволила себе стать пятьсот первой!
В желудке что-то перевернулось. Закрыв лицо руками, она прошептала слова, которые никогда не говорила другому человеческому существу. Слова, которые минутой раньше ей вообще не пришли бы в голову:
— Ненавижу вас.
— Именно этим я и зарабатываю на жизнь.
Скорее ощутив, чем услышав, как он приближается, она уронила руки и тупо уставилась на пистолет.
Нельзя сказать, что пистолет был нацелен на нее, но и сказать, что не нацелен… Он держал оружие у бедра, и хотя Изабел сразу определила, что это антиквариат, которому, возможно, несколько сотен лет, но менее смертоносным от этого он все же не стал. Вспомнить хотя бы, что сотворил Гейдж с Джулией Робертс обычным самурайским мечом!
— Как раз в тот момент, когда я вообразил, что опуститься ниже папарацци уже невозможно! Оказывается, нет предела совершенству! Что случилось с твоим non parler anglais, француженка?
— То же самое, что с вашим итальянским, — отрезала она, распрямив спину. Только сейчас до нее дошел смысл его высказывания.
— Папарацци? Считаете меня репортером?
— Если ты так хотела интервью, стоило только попросить. Изабел подскочила как ужаленная:
— Вообразили, что я пошла на это, чтобы добыть пикантные факты из вашей биографии?!
— Может быть.
До нее донесся слабый запашок спиртного. Он бесцеремонно поставил ногу на стул, с которого она едва успела встать. Но Изабел вряд ли это заметила. Она была слишком занята, пытаясь сообразить, угрожает он ей или просто забыл о пистолете.
— Как ты нашла меня и чего хочешь?
— Мне нужен мой дом, — пробормотала Изабел, отступая, но тут же рассердилась на себя. — Именно так вы развлекаетесь? Переодеваетесь в жиголо, чтобы снимать женщин на улицах?
— Верь или нет, Фифи, я вполне могу сделать это без всяких переодеваний. И к тому же стою куда больше, чем те пятьдесят евро, что ты оставила.
— Это на чей вкус. Кстати, пистолет заряжен?
— Понятия не имею.
— Все равно положите его, — потребовала Изабел, вцепившись в руку Гейджа.
— Это еще зачем?
— Прикажете поверить, что решили меня застрелить?
— Верь чему пожелаешь, — зевнул Гейдж. Интересно, сколько он успел выпить? И почему у нее подгибаются ноги?
— Не терплю оружия.
— В таком случае проваливай.
Он развалился на кресле, вытянув ноги и опустив плечи. Пистолет пристроил на коленях. Ну прямо олицетворение декаданса на вилле Ангелов.
Но никакая сила на земле не заставит ее уйти, пока она не выяснит, что случилось.
Изабел крепче сжала трясущиеся руки, чтобы он ничего не заметил, и каким-то образом умудрилась опуститься в кресло напротив Гейджа, ничего не сбив и не перевернув. Впервые в жизни она узнала ненависть в ее чистом виде.
Гейдж некоторое время изучал ее, прежде чем ткнуть дулом пистолета на огромную, во всю стену, шпалеру, изображавшую всадника.
— Мой предок. Лоренцо Медичи.
— Большое дело. — Он был покровителем Микеланджело. И Боттичелли тоже, если историки не врут. Лоренцо был одним из лучших представителей Ренессанса. Воплощение благородства. Если не считать… — Он погладил ствол пальцем и злобно прищурился. — Он позволил своим генералам разграбить город Вольтерру в тысяча четыреста семьдесят втором. С Медичи шутить опасно.
Он не кто иной, как эгоцентричный актеришка, играющий очередную роль, и она не позволит себя запугать! Во всяком случае, постарается!
— Оставьте свои угрозы для тех, кто рвется на ваши фильмы.
Злоба исчезла, сменившись скукой.
— О'кей, Фифи, если ты не пресса, тогда чего добиваешься?
Теперь, заняв твердую позицию, она вдруг сообразила, что не сможет говорить о позавчерашней ночи. Не сейчас и никогда. Дом. Вот почему она пришла сюда.
— Я здесь, чтобы уладить недоразумение насчет дома, который сняла у вас. — Она пыталась говорить увереннее, с сознанием собственной правоты, что всегда давалось ей легко. Но язык едва не заплетался. — Я заплатила за два месяца и не собираюсь уезжать.
— Но почему мне, собственно, должно быть до этого дело?
— Это ваш дом.
— Вы сняли этот дом? Сомневаюсь.
— Не этот. Тот, что на ферме. Но ваши служащие задумали меня вышвырнуть.
— Какой еще дом?
— Тот, что у подножия холма. Лоренцо презрительно скривил губы:
— Прикажешь верить, что женщина, случайно встреченная мной во Флоренции две ночи назад, каким-то образом ухитрилась снять у меня дом? Попробуй придумать историю получше.
Даже она считала, что такое проглотить трудно, хотя попадающие во Флоренцию туристы обычно ходят по одним и тем же тропкам, а центр города весьма невелик, и она сама дважды в один день столкнулась с молодой парой, которую перед этим встретила в галерее Уффици.
— Рано или поздно любой турист оказывается на площади Синьории. Мы просто пришли туда одновременно.
— Повезло нам. Кстати, твое лицо кажется очень знакомым. Я все никак не мог вспомнить, где тебя видел.
— Разве? — Она сочла за лучшее не развивать скользкую тему. — Я сняла ваш домик, заплатила деньги, но не успела приехать, как меня просят убраться.
— Ты о том доме, где раньше жил старик Паоло? Рядом с оливковой рощей?
— Не знаю никакого старика Паоло. Теперь там, похоже, живет некая Марта, что мне не слишком нравится, но придется терпеть.
— Марта… сестра Паоло, — протянул Лоренцо, словно воскрешая в памяти давние образы. — Да, думаю, она идет вместе с домом. Как часть собственности.
— Мне плевать, кто она. Я заплатила деньги и не тронусь с места.
— Почему тебя хотят вышвырнуть?
— Какая-то неприятность с канализацией.
— Удивительно, что ты так хочешь остаться, если учесть, что между нами было. Или притворяешься, что оскорблена? — ухмыльнулся Лоренцо, мигом вернув Изабел к реальности. Ну конечно, она не может остаться, особенно после того, как осквернила собственную сущность с этим человеком. Невыносимо видеть его снова и снова!
Мучительное разочарование смешалось с другими, не менее болезненными эмоциями. В саду сельского домика она впервые за много месяцев окунулась в безбрежный покой, и вот теперь у нее отнимают даже это. Что поделать, какая-то гордость у нее еще осталась. Если придется уехать, она сделает это таким образом, чтобы он не воображал, будто взял над ней верх.
— Это вы актер, мистер Гейдж. Не я.
— А вот это нам еще предстоит увидеть.
Из сада донеслось предостерегающее карканье вороны.
— Если хочешь жить тут, лучше держись подальше от виллы. — Он потер бедро дулом пистолета. — И не дай Бог, если я узнаю, что ты солгала. Последствия придутся тебе не по вкусу.
— Звучит как реплика из ваших омерзительных фильмов.
— Рад услышать, что приобрел фанатку.
— Я смотрела их только из-за бывшего жениха. К несчастью, в свое время я не догадалась провести параллель между его дурным вкусом и сексуальной разнузданностью.
Господи, зачем она это ляпнула?! Гейдж оперся локтем о подлокотник кресла.
— Так наша сексэскапада имела целью желание поквитаться с изменником?!