Филлипс Сьюзен Элизабет. Итальянские каникулы

   Трейси повернулась к нему спиной, обняла талию Рена и прижалась шекой к его плечу.
   — Мне ни за что не следовало разводиться с тобой. Боже! Ты был изумительным любовником. Лучшим на свете.
   Рен бросил взгляд на Гарри:
   — Уверен, что все еше хочешь жить с ней? Прямо говорю, ты мог бы найти кого поприличнее, и намного.
   — Уверен, — кивнул Гарри. — Я очень ее люблю. Трейси вскинула голову, совсем как нюхающий воздух зверек, и, похоже, решила, что запах ей крайне неприятен.
   — Ну да, как же!
   Гарри понуро опустил плечи и повернулся к Изабел. Тени под глазами придавали ему вид человека, которому терять нечего.
   — Я надеялся поговорить с ней наедине, но поскольку Трейси ничего не желает слушать, я скажу вам, если не возражаете.
   Но Трейси, кажется, прислушивалась, и поэтому Изабел кивнула.
   — Я влюбился в нее с той минуты, когда она опрокинула на меня свой бокал, как я думал сначала, случайно. До сих пор не знаю, верить ли ей, что это не так. На той вечеринке была куча симпатичных парней, которые из кожи вон лезли, чтобы привлечь ее внимание, но мне и в голову не пришло попытаться. Не только из-за ее красоты, — а Господь знает — она была самой прекрасной из всех, кого я знал, — но из-за окружавшего ее сияния. Такая энергия!
   Я не мог отвести от нее глаз, но в то же время не хотел, чтобы она это заметила. Но тут она опрокинула на меня свою выпивку, и я никак не мог придумать, что сказать. В голову ничего не лезло.
   — Он сказал: «Простите, виноват», — донесся еле слышный голос Трейси. — Я опрокидываю бокал, а этот идиот говорит, что виноват. Следовало бы сразу догадаться.
   Гарри по-прежнему смотрел только на Изабел.
   — Я не мог думать связно, словно после инъекции новокаина в мозг. На ней было серебристое платье с глубоким вырезом, волосы забраны наверх, но локоны то и дело выбивались из прически и падали на плечи. В жизни не видел ничего подобного. Подобного ей.
   Гарри опустил голову и уставился в бокал.
   — Но такой красивой, какой она была в ту ночь, — прохрипел он, — какой была тогда… нет, простите, больше не могу.
   Он судорожно сглотнул, отставил бокал, повернулся и исчез в саду.
   Трейси тоскливо посмотрела ему вслед, но тут же пренебрежительно пожала плечами:
   — Видите, с кем приходится иметь дело? Как раз в ту минуту, когда я подумала, что этот тип уже готов высказаться, он затыкается наглухо. С таким же успехом я могла выйти замуж за компьютер.
   — Перестань! Ведешь себя как дура набитая! — рявкнул Рен. — Кому придет в голову выкладывать всю подноготную перед бывшим мужем?! Он весь день старался поговорить с тобой!
   — Большое дело! Я несколько лет пыталась поговорить с ним!
   Изабел глянула в сторону сада:
   — Он не похож на человека, легко объясняющего собственные чувства.
   — У меня для вас новость, — сообщил Рен. — Ни один мужчина не способен легко объяснить собственные чувства. Придется вам это пережить.
   — Ты способен, — возразила Трейси. — Всегда открыто говоришь о том, что испытываешь. Но у Гарри перманентный эмоциональный запор.
   — Я актер, и почти все, что сыплется у меня с языка, — вздор и чушь собачья. Гарри тебя любит. Даже последнему кретину это ясно.
   — Тогда я последняя кретинка. Потому что не верю.
   — Вы деретесь нечестно, — вмешалась Изабел. — Знаю, вы обижены, но это дела не меняет. Дайте ему шанс выложить без посторонних все, что у него на уме. — Она показала на дверь. — И слушайтесь при этом своего разума, потому что сердце слишком сильно ранено, чтобы стать надежным советчиком.
   — Смысла все равно нет! Неужели непонятно? Думаете, я не пробовала?
   — Попробуйте еще раз, — велела Изабел, решительно подтолкнув ее к двери.
   Трейси упрямо поджала губы, но все же вышла.
   — Мне уже хочется убить обоих, — сознался Рен. — А ведь еще и закуску не съели!
   Гарри стоял у беседки, засунув руки в карманы. Оправа очков поблескивала в лучах заходящего солнца. Трейси ощутила то самое легкое головокружение, настигшее ее двенадцать лет назад, как раз перед тем, когда она выплеснула выпивку на колени ничего не подозревавшего молодого человека.
   — Изабел заставила меня прийти сюда.
   До чего же злобно звучит ее голос! Но она уже умоляла его сегодня и больше этого делать не собирается!
   Гарри, не глядя на нее, вынул руку из кармана и оперся на стену беседки.
   — То, что ты сказала утром… опять напрашиваешься на комплименты? Поставила дымовую завесу! Распиналась насчет жира и растяжек, прекрасно зная, что с каждым днем становишься красивее? И твердишь, что я не люблю тебя, когда я тысячу раз признавался в любви.
   Да. Слова, сказанные по обязанности. «Я люблю тебя, Трейси». За ними не стоит никаких эмоций. Никогда: «Я люблю тебя, потому что…» Просто: «Я люблю тебя, Трейси. Пойдешь в магазин, не забудь купить зубную пасту».
   — Есть уверения, и есть правда. Два разных зверя. Гарри медленно повернулся к ней.
   — В моей любви никогда не было сомнений. С самого начала. А вот в твоей…
   — Моей? Да это я тебя сняла! Если бы это зависело от тебя, мы никогда бы не поженились! Я нашла тебя, я гонялась за тобой, и я тебя завлекла.
   — Ничего не скажешь, отхватила сокровище!
   Гарри никогда не повышал голоса, и Трейси от изумления замолчала.
   Он оттолкнулся от стены.
   — Ты хотела детей. А на мне крупными буквами было написано «ПАПОЧКА». Неужели не понимаешь? Для тебя не брак имел значение. Только потребность иметь детей. А я был вполне подходящим для них отцом. Подсознательно я ощущал, зачем тебе нужен, но продолжал себя дурачить. И это не составляло труда, пока у нас были только Джереми и Стеффи. Даже когда появилась Бриттани, мне все еще удавалось притворяться, что нужен тебе именно я. Может, так все и шло бы, но ты забеременела Коннором и расхаживала повсюду с улыбкой кошки, которой удалось сцапать канарейку. Цель в жизни — очередной раз забеременеть и родить еще одного ребенка. Я пытался проглотить обиду. Продолжать делать вид, что я единственная любовь в твоей жизни, а не просто надежный источник спермы. Но делать это становилось все труднее. Каждое утро, глядя на тебя, я мечтал, чтобы ты любила меня так, как люблю тебя я. Но я сделал свое дело, и ты даже не замечала меня. И ты права. Я стал отдаляться. Только так можно было как-то существовать. Но когда ты забеременела на этот раз и была так счастлива, я даже не смог произвести все необходимые телодвижения. Хотел, но не смог. — Его голос прервался. — Просто… не смог.
   Трейси пыталась осознать сказанное, но слишком много противоречивых эмоций боролись в ней, и она никак не могла разобраться в каждой. Облегчение. Гнев на его беспросветную глупость. И радость. О да, радость, потому что для них еще не все потеряно. Она не знала, откуда начать, и поэтому начала с малого:
   — Как насчет зубной пасты?
   Он уставился на жену с таким видом, словно увидел у нее на лбу рожки.
   — Пасты?
   — Ну… я часто забываю покупать пасту. И ты лезешь на стену, когда я теряю ключи. Сказал, что если я еще хоть раз ошибусь в подсчетах, отнимешь у меня чековую книжку. И помнишь ту вмятину в бампере, которая, как ты думал, появилась, когда ты возил Джереми на бейсбол Малой лиги^[30]? Это я виновата. Коннора вырвало в моей машине, а у меня не было времени вымыть ее, поэтому я взяла твою и как раз кричала на Бриттани, когда она стала раздеваться прямо на автостоянке у магазина, вот и въехала в бампер продуктовой тележкой. Как насчет всего этого, Гарри?
   Гарри озадаченно моргнул.
   — Если бы ты вела список покупок, не забывала бы покупать пасту.
   Типичная манера Гарри. Сосредоточиться на чепухе и не понять главного.
   — Я никогда не буду вести список покупок, держать при себе ключи или исправлять все те недостатки, которые доводят тебя до белого каления.
   — Знаю. И знаю также, что существует тысяча мужчин, которые будут выстраиваться в очередь, чтобы купить тебе пасту и позволить врезаться в бамперы продуктовой тележкой.
   Может, до него все-таки дошло.
   Изабел велела слушаться разума, а не сердца, но когда речь идет о Гарри Бриггсе, это так трудно!
   — Я действительно знала, что ты будешь прекрасным отцом, и влюбилась в тебя отчасти именно поэтому. Но я бы любила тебя, даже если бы ты не смог сделать ни одного ребенка. С тобой я обрела себя. И хотела детей не потому, что тебя мне недостаточно. Я хочу их как можно больше, потому что моя любовь к тебе становится такой огромной, что нуждается в выходе.
   В его глазах блеснула надежда, но лицо по-прежнему оставалось печальным. Она поняла, что его комплексы пустили куда более глубокие корни, чем ее собственные. Она всегда считала его самым умным из своего окружения, и теперь нелегко привыкнуть к мысли, что из них двоих она сообразительнее.
   — Это правда, Гарри. Каждое слово.
   — Немного трудно поверить.
   Он жадно глядел на нее и не мог наглядеться, хотя, казалось, знал каждую черточку ее лица.
   — Посмотри на нас! Я — из тех, мимо кого можно пройти десять раз на день и не заметить. А ты… Мужчины забывают, куда идут, когда видят тебя.
   — Никогда не видела человека, так зацикленного на внешности.
   Забыв о наставлении слушаться разума, она дала ему пощечину, чтобы немного отрезвить.
   — Мне нравится твое лицо. Я могла бы смотреть на тебя часами. Пойми, когда-то я была замужем за самым роскошным парнем во всей вселенной, и мы оба не знали, куда деваться. Ты прав… я могла бы получить любого мужчину на той вечеринке, но ни один не привлекал меня. И когда я опрокинула тот бокал, совершенно определенно не рассматривала тебя как потенциального отца моих детей.
   Трейси почувствовала, как его настроение начинает потихоньку улучшаться, но не спешила заканчивать разговор. Она еще не все сказала!
   — Когда-нибудь я состарюсь, и если ты видел мою бабку, наверняка знаешь, что годам к восьмидесяти я, вполне возможно, стану уродливой, как смертный грех. И тогда ты меня разлюбишь? Потому что если это так, мы действительно попали в ужасную беду и выход один — развестись.
   — Конечно, не разлюблю. Я не… я никогда…
   — Кстати, о дымовых завесах. Я всегда считала, что ты на редкость ясно мыслишь, но даже в самый неудачный день я мыслю куда более здраво. Господи, Гарри, по сравнению со мной ты просто эмоциональный инвалид!
   Гарри наконец улыбнулся и при этом выглядел так глупо, что Трейси поняла: кажется, ей удалось пробиться к нему. Ей хотелось поцелуями прогнать его страхи, но у нее оставалось слишком много своих, с которыми стоило бы сразиться. А их неприятности поцелуями не истребишь. Она не хотела провести весь остаток жизни, убеждая мужа в своей любви. И нехорошо, что ее внешность так важна для него. На лице, которое он так боготворил, уже появлялись первые признаки увядания. Что же станется еще через десять лет, когда и на ее тело без слез нельзя будет взглянуть?
   — После стольких лет брака мы, кажется, должны были лучше понять друг друга, — заметил он.
   — Я не могу так жить. Нужно навсегда исправить то, что было сломано нами обоими.
   — Не знаю, как это сделать.
   — Нам нужен хороший семейный консультант, вот как! И чем скорее, тем лучше. — Она привстала на цыпочки, впилась поцелуем ему в губы и обернулась к дому: — Изабел! Не могли бы вы прийти к нам?

Глава 18

   Обнаженные Изабел и Рен, прижимаясь друг к другу, отдыхали на толстом одеяле под магнолией, с которой свисал фонарик. Изабел задумчиво смотрела на мигающие свечи. Рен коснулся губами ее волос.
   — Тяжеловат для тебя?
   — М-м… еще минуту.
   Смешно, но ей казалось вполне естественным лежать под ним. И странно чувствовать себя в безопасности с этим опасным человеком.
   — Кстати, это единственное твое сексуальное предубеждение? Думаю, можно с уверенностью сказать, что теперь и оно в прошлом.
   Изабел дремотно улыбнулась.
   — Я просто пытаюсь быть вежливой.
   — Поступай с другими так…
   — Философия, которой я руководствуюсь. Рен хмыкнул.
   Она провела пальцем по его спине. Он прижался губами к ее запястью, подтолкнул носом браслет.
   — Ты никогда его не снимаешь?
   — Это напоминание. — Изабел зевнула и обвела пальцем его ухо. — Внутри выгравировано «Дыши».
   — Да, требование оставаться сосредоточенной. По-моему, звучит ужасно занудно.
   — Наша жизнь так суматошна, что легко потерять безмятежность. Прикосновение к браслету позволяет мне сохранять спокойствие.
   — Одним браслетом дела не спасешь. Я говорю про сегодняшний вечер. И не только про последний час на этом одеяле.
   Изабел улыбнулась:
   — Зато грибы не окончательно испорчены.
   — Только-только.
   Рен отодвинулся и лег на бок. Она приподнялась на локте и погладила его по груди.
   — Твои спагетти с грибами — просто чудо. Никогда ничего не ела вкуснее.
   — Они были бы еще лучше, подай я их на стол на час раньше. Сколько же можно ругаться? Понятия не имею, с чего они решили позвать семейного консультанта.
   — Им понадобилась срочная помощь. Собственно говоря, я не настоящий консультант.
   — Еще бы! Это ведь ты запретила им заниматься сексом и заставила их поклясться в этом здоровьем детей.
   — Но ты не должен был этого слышать!
   — Очень сложно оставаться глухим, когда ты в соседней комнате и каждый громогласно требует, чтобы ты не уходил.
   — Мы были голодны и боялись, что ты унесешь ужин с собой. Им легко общаться на физическом уровне в отличие от словесного, и на этом они должны сосредоточиться сейчас. Во время ужина они выглядели счастливыми, верно?
   — Как только могут выглядеть люди, знавшие, что в ближайшее время им ничего хорошего в постели не светит. Не боишься, что списки, которые ты от них потребовала, только подольют масла в огонь?
   — Посмотрим. Кстати, я не успела упомянуть кое о чем, но, думаю, тебя это обрадует.
   Она укусила его за плечо, не только чтобы привести в хорошее настроение, но потому что оно оказалось перед самым носом и выглядело особенно соблазнительно.
   — Мы некоторое время поживем вместе.
   Он поднял голову и с подозрением уставился на Изабел.
   — Прежде чем я начну танцевать танго, позволь мне услышать конец истории.
   Фонарик чуть покачивался на ночном ветерке. Изабел вздохнула и подняла глаза.
   — Завтра утром я перебираюсь на виллу. Всего на несколько дней.
   — У меня идея получше. Я перееду сюда.
   — Собственно говоря…
   — Ты… не может быть!
   Он вскочил так резко, что едва не наткнулся на нее.
   — Скажи, что ты не пригласила этих двух неврастеников пожить в домике.
   — Только на несколько дней. Им необходимо уединение.
   — Это мне необходимо уединение! Нам оно необходимо! — завопил Рен, падая на одеяло. — На этот раз я тебя убью. В самом деле убью. Известно ли тебе, сколько я знаю способов отнять у человека жизнь?!
   — Уверена, что немало. — Она провела рукой по его животу. — Но думаю, у тебя найдется гораздо более продуктивное занятие.
   — Я, конечно, дешевка, но не настолько, чтобы купиться так легко… — начал Рен, но тут же задохнулся.
   — Да? А судя по голосу…
   Ее пальцы скользнули ниже, пока не отыскали особенно чувствительную точку. Рен застонал.
   — Ладно, я дешевка, причем легкодоступная. Но давай на этот раз попробуем сделать это в постели.
   Она прижала губы к его животу, и он сжал ладонями ее голову.
   — Нам определенно нужна постель!
   Она лизнула его пупок.
   — Совершенно с тобой согласна.
   — Ты убиваешь меня, док. И прекрасно сознаешь это. Верно?
   — А я еще даже не выказала самые злобные стороны своего характера!
   Весь следующий день Рен уговаривал Гарри и Трейси не переезжать на ферму, но успеха не имел. Единственным светлым моментом было подслушанное в последнюю минуту наставление Изабел примирившимся супругам.
   — Помните, — объявила она как раз в тот момент, когда он входил в ту комнату на вилле, которая считалась его кабинетом, — никакого секса. Сначала вам предстоит много работы. У вас должно быть время, чтобы поговорить без посторонних.
   Рен поспешно отступил в коридор, но не прежде, чем заметил полный желания взгляд, брошенный Трейси на мужа.
   — Полагаю, вы правы, — нерешительно заметила она. — Но вы не представляете, как это трудно. Не думаете, что…
   — Нет, — донесся до Рена голос Изабел. — Секс слишком долго позволял вам обоим скрывать свои проблемы. Легче трахнуться, чем выговориться.
   Рен поморщился.
   Трахнуться? Откуда такие выражения? Менее двух недель назад она говорила о сексе как о чем-то священном. Но с тех пор значительно оттаяла. Не то чтобы он жаловался. Наоборот, обожал готовность, с которой она отвечала на его ласки. И в то же время что-то в ее отношении к нему начинало раздражать.
   Он совершенно нелогичен и понимает это. Может, дело в больной совести? Ведь он до сих пор не рассказал ей о сценарии, и тот факт, что чувствовал себя виноватым, беспокоил еще больше. Изабел не имела никакого отношения к его карьере. И вообще никакого отношения к нему самому. Те несколько недель, что они проведут вместе, скоро закончатся, и они расстанутся. Именно она ставила эти условия и, как обычно, оказалась права. Всего лишь секс. Не более.
   И если на то пошло, они использовали друг друга. Он использовал ее общество для развлечения. Для того чтобы помочь ему справиться с Трейси. Чтобы заглушить вину за смерть Карли. И Господу известно, он использует ее для секса, но это в книге Изабел грехом не считается.
   Черт, он не хочет ранить ее, особенно теперь, когда уже и без того накопил на душе больше грехов, чем она способна представить: наркотики, женщины, с которыми он так жестоко обращался, все мерзости его молодости, которые все так же оставляли скользкий след, куда бы он ни направился. Иногда, когда она смотрела на него этими невинными глазами, хотелось напомнить, что он не умеет играть хороших парней. Но Рен никогда не сказал ни слова по этому поводу, потому что был эгоистичным сукиным сыном и не желал, чтобы она ушла. Не теперь. Пока не время. Он еще не получил того, в чем нуждался, и не готов ее отпустить.
   Одно ясно: как только она узнает о новом варианте сценария и извращенном желании Каспера Стрита к маленьким девочкам, она ринется к выходу, и Рен чувствовал, что, прежде чем она доберется до двери, все четыре краеугольных камня опустятся на его голову.
   После ужина Трейси сказала детям, что она и Гарри вернутся к завтраку и что ночью о них позаботится Марта. Рен весь вечер пребывал в угрюмом настроении. Им с Изабел нужна спальня, под дверью которой не слоняется куча детишек. Но Изабел как ни в чем не бывало извинилась и ушла делать заметки к книге.
   Рен ушел в свой кабинет и попытался работать над ролью, но получалось плохо. Поэтому он занялся гантелями и немного поиграл в компьютерную игру Джереми. Потом пошел погулять, но все эти меры не оказали особого воздействия на его сексуальный голод. Наконец он сдался и отправился спать, только чтобы часами взбивать подушку и проклинать старших Бриггсов, уютно сопевших в спальне. Той самой, где должны были лежать он и Изабел.
   Все же ему удалось задремать, но не прошло и часа, как что-то теплое свернулось рядом с ним. Давно пора. Он любил касаться обнаженной кожи Изабел, когда та спала.
   Рен улыбнулся, привлек ее к себе и…
   Но что-то было не так. Ужасающе неправильно…
   Рен открыл глаза и с воплем подскочил.
   Личико Бриттани сморщилось.
   — Ты орешь. Почему ты орешь?
   Она лежала поверх одеяла в чем мать родила.
   — Тебе нельзя спать здесь! — прошипел он.
   — Я слышала шум. Я боюсь.
   И вполовину не так, как боится он!
   Рен хотел спрыгнуть с кровати, но вспомнил, что не одна Бриттани голая. Поэтому схватил одеяло и обернул вокруг талии.
   — Ты слишком вертишься, — запротестовала она. — Я спать хочу.
   — Где твоя ночнушка? Ладно, не важно.
   Он завернул ее в простыню, как мумию, и поднял на руки.
   — Ты меня раздавишь! Куда мы идем?
   — К доброй фее.
   Он запутался в одеяле и едва не уронил ее.
   — Черт!
   — Ты сказал…
   — Знаю, что я сказал. А если будешь повторять, у тебя язык отвалится.
   Каким-то образом он ухитрился протащить ее через дверь и пронести по коридору в бывшую спальню Трейси, не потеряв по дороге одеяла. Зато он производил столько шума, что Изабел проснулась.
   — Что…
   — Она напугана, она голая, и она вся твоя, — объявил он, уронив Бриттани на одеяло.
   — Что это?
   Из-под бока Изабел высунулась голова Стеффи.
   — Бритни?
   — Я хочу папочку! — заныла Бриттани.
   — Все хорошо, милая.
   Такая теплая и растрепанная… Он никогда не знал женщин, подобных этой. Не сознававших собственной сексуальной привлекательности. Впрочем, многие мужчины тоже ее не сознавали. В отличие от него и брата Витторио, елейного доктора Андреа. Он ни на минуту не одурачил Рена, когда явился сегодня под идиотским предлогом порадовать Изабел сообщением, что металлоискатели скоро прибудут. Сопляк.
   Ее сорочка сползла с плеча, открыв округлый холмик груди, которая, по всей справедливости, должна была сейчас лежать в его руке. Она кивком показала на его одеяло:
   — Милая юбочка.
   Рен с достоинством напыжился:
   — Обсудим это утром.
   Возвращаясь в спальню, он напомнил себе, что приехал в Италию с целью забиться в глушь, подальше от всех, а вместо этого он устраивает идиотский спектакль и добавляет очередную черную метку к уже имеющимся на душе.
   Но перед рассветом ситуация окончательно обострилась. Он с трудом открыл глаза и увидел торчавшую изо рта ногу. Чужую ногу. Крошечный ноготок впился в нижнюю губу. Рен поморщился и попытался пошевелиться, но вторая нога уперлась в подбородок. Где-то у бедра расплывалось мокрое пятно. А он уже думал, что хуже не бывает.
   Мальчик Памперс прижался к нему. Вот тебе и присмотр Марты.
   Рен взвесил свои возможности. Разбудить малыша? Он разорется, а как его успокаивать? Да и не хочется возиться с этим в… — он взглянул на часы, — в четыре утра.
   Смирившись с обстоятельствами, он передвинулся на территорию посуше и заставил себя заснуть.
   Еще несколько часов спустя его ткнули локтем в грудь.
   — Хочу папу!
   Свет, проникавший сквозь сомкнутые веки, свидетельствовал о том, что уже рассвело. Только-только. Где черти носят Марту?
   — Спи, — промямлил он.
   — И маму тоже! Сейчас!
   Рен понял, что сопротивление бесполезно, открыл глаза и наконец понял, почему родители согласны пройти через все это. Мальчик Памперс выглядел настоящим ангелочком. Темные локоны торчали в разные стороны, щечки порозовели от сна. Быстрая проверка матраца не обнаружила новых мокрых пятен. Что означало…
   Рен спрыгнул с кровати, молниеносно натянул шорты и схватил младенца. Тот испуганно взвыл. Рен взвалил его на плечи и потащил в ванную, как мешок с картофелем.
   — Хочу Джереми!
   — Больше никаких памперсов, парень.
   Он осторожно стянул памперс, оглядел и, открыв ставни, выбросил его за окно.
   — К барьеру! — Он показал на унитаз. — Это и есть барьер! Коннор выпятил губу, готовясь плакать, удивительно в этот момент похожий на мать во время ее недолгого брака с Реном.
   — Горшок плохой.
   — Это расскажешь тому, кто захочет выслушать. Коннор скривил рожицу:
   — Хочу мамочку!
   Рен поднял сиденье унитаза:
   — Делай свое дело, поговорим потом. Коннор уставился на него.
   Рен скорчил самую зверскую мину.
   Коннор отступил к ванне и залез внутрь.
   Рен скрестил руки на груди и прислонился к двери.
   Коннор потрогал кран.
   Рен почесал грудь.
   Коннор взял мыло.
   Рен стал лениво рассматривать ногти.
   — Можешь с таким же успехом бросить выламываться, крутой парень, потому что у меня впереди целый день. Я подожду.
   Коннор посмотрел на мыло, положил и стал писать в ванну.
   — Ну уж нет.
   Рен схватил его под мышки и поставил перед унитазом. Коннор вытянул шею, чтобы получше разглядеть Рена.
   — Слышал? Ты что, мужчина или девчонка?!
   Коннор надолго задумался. Сунул палец в нос, внимательно исследовал пупок. И… и надул в унитаз. Рен расплылся в улыбке:
   — Молодец, пижон!
   Коннор тоже улыбнулся, побежал было к двери, но остановился.
   — Какать!
   — Ах ты… точно?
   — Какать!
   — Я вполне мог бы обойтись без этого, знаешь ли!
   Рен поднял малыша, опустил сиденье и водрузил его на унитаз.
   — Какать!
   Ну да, еще бы!
   Когда парень закончил свои дела, Рен подержал его немного под краном и отнес в спальню, где отыскал самые маленькие плавки, те, которыми восхищалась Изабел, и английскую булавку. Как мог, закрепил все это на парне и снова скорчил зверскую гримасу.
   — Это мои плавки, и если намочишь их, горько об этом пожалеешь. Понял?
   Коннор сунул палец в рот, наклонил голову, оглядел себя и удовлетворенно фыркнул. Плавки остались сухими.
   Следующие несколько дней прошли без особых событий. Гарри и Трейси появлялись к завтраку и забирали детей. Рен и Изабел часть утра проводили на ферме, где помогали местным жителям прочесывать местность металлодетекторами. Потом Изабел удалялась проводить время в обществе ноутбука, а Рен шел в виноградник на встречу с Массимо.
   Массимо всю свою жизнь выращивал виноград и не нуждался в надзоре, но Рен находил удовольствие в том, чтобы медленно идти между тенистыми рядами лоз, чувствуя твердую глину под подошвами. Кроме того, нужно было хоть на время убраться подальше от Изабел. Слишком уж ему хорошо с ней, а это становится опасным.